Портфолио в багровых тонах Соболева Лариса

Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя

© Соболева Л.

© ООО «Издательство АСТ», 2015

1

Круглая луна зависла точно над головой. Она беспардонно оккупировала небо, загасив своим сиянием звезды, вероятно, старушка возомнила себя фонарем. Надо сказать, роль эта ей удалась. И не только. Насыщенный яркий свет внес в заурядный ночной пейзаж городского парка фантастическую, пронзительную ноту – манящую, мистическую и загадочную.

Очарование лунной ночью сменилось разочарованием, когда, пошатавшись по парку, Ника не нашла ничего стоящего. Не повезло. Она зашагала по аллее к ограде, к той части, где наиболее удобно перелезть, ведь входы в парк закрыты…

Внезапно сзади что-то треснуло! Сухая ветка переломилась, что ли? И кто же это ночью в парке на ветки наступает?

Ника оглянулась. Глаза заметались из стороны в сторону, а рука скользнула в карман жилета, сжала баллончик. В баллончике состав с перцем, говорят, действует убийственно – глаза попросту вылезут из глазниц и упадут на землю. Лишь бы в суматохе не распылить перцовку себе в лицо.

Ника никого не заметила. Но треск не померещился! Он слышался явственно и довольно-таки близко. Тем не менее никого… Может, летучая мышь задела сухую ветку? Или еще какая-нибудь живность?

Нет, никого. И все же это парк. Ночью он состоит из неразборчивых силуэтов даже при свете яркой луны. Кто там притворился частью пейзажа – не разберешь, стало быть, доверять глазам ночью не стоит. Сделав несколько шагов, Ника резко обернулась, приготовив баллончик… А никого! Она зашагала уверенней, но прислушиваясь к пространству за спиной.

– Ну и светлынь, – недовольно прошептала Ника и сошла ближе к обочине, где тень была плотной, словно состояла из другого материала.

Не хотелось ей столкнуться нос к носу с кем бы то ни было – мало ли что стукнет в голову какому-нибудь выродку. По сторонам Ника не забывала смотреть – вдруг в глаза бросится нечто неожиданное и получится кадр, какого человечество не видело? Маленький секрет, а может, не секрет вовсе, потому что мечта Ники знакома миллионам: грезила она о славе. Да-да, о ней – настоящей, мировой, заслуженной, которую дают талант, опыт, знания. Чтобы осуществить мечту, нужно в общем-то немного: удивить мир. Удивить… Чем, черт возьми! Идея-то пришла, пробившись однажды на рассвете сквозь сон, но к ней требуются приложения: удачные обстоятельства, неординарные сюжеты и нечто такое… чтобы дух захватило. Как раз с приложениями в эту лунную ночь не везло, хоть лопни.

Между тем мир вокруг казался ирреальным и живым. Даже статуя нимфы, которую ваял некий лепщик явно по пьяни, зажила своею одинокой жизнью. Над головой светился ореол, точь-в-точь напоминающий нимб, светилось плечо, часть шеи и груди, складки туники, соскользнувшей на бедра. Застывшие тени вокруг скульптуры усиливали таинственность. В самом деле, нимфу можно принять за живую девицу, у которой хобби – нагишом разгуливать по паркам в ночное время. А днем на этот апофеоз бездарности не захочешь смотреть, ведь сделана девочка топорно, ее и засунули в кусты, чтобы поменьше народу разглядывало. Но каков световой эффект!

Гоняясь за ним, световым эффектом, а также за сюжетом, Ника пришла в парк под покровом темноты. Кадров сделано немало, но всё пейзажи, пейзажи… Это не то. Пейзажами (включая лунные) страдают все начинающие фотографы, полагая, что именно им открываются тайны мироздания, – ха-ха! И еще раз: ха! Так где же они – молодые, налитые здоровьем, безбашенные, жаждущие насладиться любовью? А если смертью? На худой конец наркотиками? Это были бы настоящие кадры: правдивые, щемящие, сильные, без сусальной позолоты. Но кругом пусто… пусто и тихо…

Стоп!.. Ника услышала негромкий стон. Женский. И весьма характерный.

– Ура, ура… – азартно зашевелила она губами, осторожно пробираясь сквозь заросли на протяжные тихие стоны и подготавливая фотокамеру. Ника переродилась в хищную дикую кошку, ступающую осторожно и совершенно бесшумно, видящую сквозь густые кусты, слышащую шепот листвы.

Наконец поляна. Как полагается, с газонной травкой. А луна-предательница подло выдала тайну влюбленных, которые находились в данный момент на краю Вселенной. Ника загорелась желанием задержать их на этом краю навечно – хотят они этого или нет. Разумеется, не хотят, но это их проблемы.

Снимки могут не получиться из-за коварного освещения, щелчки могут услышать, тогда предсказуем будет финал авантюры. Но это такой драйв – рискнуть, зная, что тебе вырвут руки-ноги! Если поймают, конечно. Пока парочка разберется, откуда щелчки, Ника успеет сделать несметное число кадров, ведь ее камера – техническая роскошь. Она примерилась и…

Щелк… щелк… щелк…

Ракурс – блеск! Обе фигуры в идеальном положении к объективу. О, какая у парня спина, отливающая серебристыми бликами! Мышцы играют, фигура извивается, как гибкая змея, волосы, подсвеченные луной, вздрагивают… А какие ноги у девушки… грудь… профиль, тронутый лунным сиянием…

Щелк… щелк…

Опля, пауза! Нет-нет, это не передышка, парень повернул голову в сторону Ники… Неужто услышал щелчки? Конечно, он ее не видит. Но обеспокоен. Наверное, обеспокоен. И его подружка приподнялась на локтях. Жаль, выражения лиц «размыты» тенями. Но может, камера «увидит и запомнит»?

Щелк… щелк… И еще! Еще!

Ага, парень поднимается. Пора!

Ника вынырнула из укрытия и ослепила ребят вспышкой раз, другой… Они замерли – растерянные, напуганные, жалкие.

Еще разок их вспышкой…

Обнаженная Маха на травке завизжала, будто ее укусила кобра, и… осталась в памяти фотокамеры. Она судорожно шарила вокруг себя руками – одежду искала. Не хотела бы Ника оказаться на ее месте, о нет.

Парень сообразил, в чем дело, вскочил…

Надо линять. Нет, драпать во весь дух! Но!

– Боже, какой ты классный, – захлебнулась восторгом Ника, нажимая на кнопку камеры.

А то! Парень просто редкий экземпляр, сложен как бог.

Щелк! Ой, пора делать ноги и по-быстрому, потому что бог помчался на вспышку.

– Глеб! – закричала Маха на поляне. – Куда ты? Брось… Глеб, вернись!..

Ника предвидела погоню и сшила специальный мешок из ватина, чтобы не повредить камеру. Теперь, сунув туда фотокамеру, Ника бежала, словно к ее ногам приставили реактивные двигатели, а на спине выросли крылышки. Окрылила девушку удача, между прочим, тетка зловредная, имеющая дрянную привычку подставлять подножки. Но парня окрылила злоба, еще бы! Бежал он быстрей и догонял Нику – художника по призванию, а не какую-то там сексуально озабоченную дуру.

Вон там уже ограда! Знакомая каждой перекладиной, виньеткой, кружочком. Лишь бы успеть взобраться. Оглянувшись, Ника включила последнюю скорость, на какую была способна, и успешно оторвалась от преследователя. Вскарабкалась она по прутьям ловчее обезьяны, уселась сверху, глубоко вдыхая и не решаясь спрыгнуть. Высоко!

Из зарослей выскочил разъяренный молодой лев, обтянутый блестящей кожей. Если схватит Нику за ногу… ноги не будет, оторвет к черту. И вообще Нике не жить, если он доберется до нее, а жить-то хочется. Она соскользнула вниз, кое-как страхуя себя руками и обдирая кожу на ладонях. Ника успела отдернуть руки от прутьев и отпрянуть, а парень схватился за железную преграду.

– Ты! Гадина! – зарычал он, не разжимая зубов. – Подлая сволочь…

Улица освещена, Ника прекрасно разглядела парня и… передумала убегать. У него же мордашка на высший балл! Не запечатлеть эталон мужской красоты во всех форматах, да еще в минуту гнева… Нельзя, нельзя! Это преступление перед человечеством! Оно, человечество рахитичное в своем большинстве или донельзя ожиревшее, должно знать, к какому идеалу стремиться. Глеб – путь к славе, богатству, успеху.

– Ты необыкновенный… – Ника защелкала фотокамерой, а он опешил, столкнувшись с беспрецедентной наглостью, и замер, вытаращив безумные глаза. – Плейбой, клянусь… Прекрасные технические данные… А твоя штука между ног просто супер!..

Глеб схватился за причинное место, он задыхался от злости, возмущения и бессилия, метал молнии из глаз – к счастью, это не смертельно. Злость увеличивается на порядок, если нет возможности выдать по счетам, а Глеба и Нику разделила высокая стена из толстых прутьев – какие тут счеты? Остались лишь жалкие угрозы:

– Ты пожалеешь, гадюка!

– У тебя римский профиль… – мурлыкала Ника, игнорируя оскорбления (которые, между прочим, заслужила) и продолжая фотографировать жертву своего тщеславия, – профиль патриция. Впрочем, ты вряд ли знаешь, кто такие патриции. Но у тебя есть другие достоинства: физическое совершенство, красивое лицо, ты великолепен в сексе…

– Убью!!!

Решив осуществить угрозы, он стал карабкаться вверх по ограде, да как ловко! А Ника тем временем ловила моменты и запечатлевала его со всех возможных ракурсов, приговаривая:

– Как ты собрался убивать меня? Надо сперва догнать, а я бегаю быстро. И неужели ты побежишь по улицам э… м… голым? (Он застыл на ограде враскоряку, эдакий человек-паук.) Тебя арестуют.

Вспомнил, что на нем действительно нет даже фигового листочка, одни носки, которые одеждой при самом большом желании не назовешь. Глеб спустился назад и, рыча, ударил по прутьям кулаками:

– Тварь конченая!

– Не злись, – ласкала его голосом Ника, не забывая запечатлеть, ведь кадров много не бывает, их всегда мало. – Тебя нужно показывать всем этим тупым дхликам, сосущим энергетики из банок и окутанным дымком марихуаны.

– Убью, запомни!.. – цедил он сквозь стиснутые зубы одновременно с ней. – Обещаю тебе адские муки, я по ним спец…

– Ты редкий вид и гордись этим…

– В одних колготках заставлю бегать по городу!..

– Красавчик, ей-богу. Хотя я не люблю этого пошленького слова…

– Удавлю! Клянусь! После марафона в колготках, я удавлю тебя! Ими же!

– Прости, плейбой, мне пора. Вот если бы ты согласился позировать мне… (Он зарычал в ответ.) Не хочешь? Тогда ухожу. Не бойся, твои фотки не попадут в Интернет, я не буду их выставлять нигде, кроме заграницы. А там и не такое видели. Бай-бай, Глеб.

– Чтоб ты сдохла, змея!

Ника сделала несколько шагов и вдруг вернулась. Из предосторожности она остановилась в зоне недосягаемости, ибо в данном случае риск может обернуться катафалком в сопровождении духового оркестра. Вон как накрыло его: ноздри раздуваются, губы дрожат, наверняка в воображении он рвет ее на части голыми руками. А вдруг у него руки длинные? Ника отступила еще на шажок.

И Глеб пристально разглядывал мерзавку, которая беспардонно вторглась в его пространство. Он запоминал ее, несмотря на электрическое освещение и собственное состояние, когда люди и предметы видятся в ином ракурсе, чем есть. Запоминал в основном лицо, так как черные спортивные штаны, жилет и футболка того же цвета замаскировали фигуру, из-за чего она стала похожей на бревно. С уверенностью он только сказал бы, что мерзавка среднего роста и не худышка. Черты лица крупные (на его вкус заурядные), скулы высокие, подбородок овальный, рот большой, зубы раздражающе белоснежные… так бы и врезал по этим зубам кулаком, не посмотрел, что перед ним женщина! Да не достать. Далее: волосы белые, до бровей надвинута кепка, а сзади из дыры в кепке торчит хвост, значит, длина волос ниже лопаток. Короче, блондинка – с ней все ясно! Итак, портрет отправлен в память, Глеб не ошибется, встретив ее даже случайно. А дорожки их обязательно пересекутся, уж он-то постарается, чтобы пересеклись.

– Любуешься? – процедил он, сплюнув в сторону и уже не закрывая мужское достоинство, поразившее воображение выдры с фотокамерой.

– Это естественно, – замурлыкала Ника. – Но, Глеб, сквернословы тяжело болеют – доказано наукой. Вибрации матерных слов деструктивно воздействует на молекулу ДНК, так что подумай о себе, настоящем мачо. А твоей девушке искренне завидую. Желаю приятно провести остаток ночи.

– Я тебя найду… найду… найду…

Кажется, он возомнил себя Геркулесом и решил вырвать ограду – с такой силой затряс ее. К радости Ники, ограду сделали в эпоху развитого социализма, сделали качественно, следовательно, намертво, вырвешь только при помощи танка… а то и двух. Ника побежала на противоположную сторону проезжей дороги, по которой ни одной машины не проехало за это время.

– Я найду тебя! – повторял он, как заклинание.

А она миролюбиво помахала ему в ответ, подарив улыбку, и нырнула в темноту переулка, врезавшегося перпендикуляром в улицу.

– Уродка! Подлая! – ругался Глеб, возвращаясь.

В нем клокотало все до последней клетки, да что там – молекулы возмутились, а они такие маленькие, но даже до них дошел отрицательный заряд. Глеб не относится к молодым людям, которые разговаривают матом, а слова употребляют для связки слов в убогих предложениях. Более того, подобных представителей гомо сапиенса он наделял презрительными эпитетами, но вот, пожалуйста! Сам уподобился им, вспомнив все известные обороты.

Он остановился, припоминая, в какой зоне парка оставил Дину и, что немаловажно, одежду. Топографическим кретинизмом не страдал никогда, но при свете луны и рассыпанных по парку фонарей на столбах с пониженным режимом освещения, к тому же в состоянии крайнего гнева, найти ориентиры затруднительно. Парку больше ста лет, он – часть естественного лесного массива, изменений претерпел мало. Лужайки с газонной травой находятся в центре и огорожены кустами, их несколько. Глеб озадачился: ну и на какой он с Диной?.. Вот досада! Парк знал как свои пять пальцев на каждой руке и даже ноге, но вспомнить, в какое место завела элементарная человеческая потребность, не получалось. Не до того было, когда увлекал сюда подружку.

Глеб завертелся, определяя, где находится ограда. Припомнил, что во время гонки бежал, не петляя, а прямо. Изредка, конечно, огибал небольшие препятствия, а так – прямо и прямо. Назад шел, не меняя курса. С облегчением вздохнув, он восстановил точный маршрут. На смену гневу пришло новое чувство – жажда мщения. Месть – о! Это блюдо нужно подавать не только холодным, но и нарезанным на куски, чтобы глотать с блаженством, а не давиться.

– Ди-на! – закричал Глеб, полагая, что близок к цели.

Бояться некого – сторож далеко, наверняка спит, а если и прибежит, то что с того? Не убьет же за секс под луной, за это даже в полицию не заберут, ибо свидетелей нет.

– Дина! Ты где?.. – закричал громче, не дождавшись ответа.

Ушла, что ли? А его одежда! Не унесла же она шмотки с собой! Поставив руки на бедра, заполняясь негодованием, Глеб взревел:

– Дина, кончай дурить! Я-то тут при чем?.. Ди-на!..

Откуда взялась идиотка с фотоаппаратом, чтоб ей!.. Остается обойти все поляны, их немного, штук семь-восемь. Но если только Дина сдуру решила подшутить над ним и утащила одежду…

– Обеих закопаю! – процедил он.

Словно испугавшись угроз, Дина то ли всхлипнула, то ли вздохнула громко. Главное, рядышком. Усовестившись, Глеб пошел на голос. Бедняжка Дина, наверное, пережила в одиночестве конец света, а он хорош: черт знает что думал на ее счет! Глеб вышел на поляну и разглядел белеющее тело. Думал, она уже одета, а ничуть не бывало: подруга ждала его в костюме ню, лежа на травке. Только настроение уже не то, совсем-совсем не то. Мужчина – творение тонкое (изнутри, разумеется), переключается сложно, он же не автомат.

– Почему молчала? – поднимая свои вещи, спросил Глеб. – Эта тварь нервы завязала в узел, еще и ты не отзывалась. Собирайся, провожу тебя.

Натягивая плавки, затем джинсы, Глеб бубнил с обидой:

– Змея с объективом сказала, что я не знаю, кто такие патриции. Сама добавила в свой скудный лексикон одно слово и решила, что она толковый словарь. Дура. Где мои кроссовки?..

Его чуть не накрыло: он в диком раздрае, а Динка валяется на траве, словно под ней матрац в пятизвездочном отеле! На ее счастье, одна кроссовка обнаружилась, на ней лежала рука Дины. Глеб сел рядом, забрал кроссовку…

Глаза невольно задержались на руке девушки, слетевшей с кроссовки. Чего-то в ней не хватало… живого, что ли, не хватало. Взгляд Глебаскользнул по руке подруги вверх и задержался на лице. А что там, собственно, разглядишь при лунном свете? Лицо как лицо, в покое, глаза закрыты… Не спит же она в самом-то деле! При всем при том Дина не произнесла ни слова – разве это нормально?

– Дина… – позвал Глеб. – Почему ты молчишь?

И что? Вместо голоса подруги – странный хрип. Прозвучал он всего секунду-другую, потом смолк. А кстати, почему она хрипит?

Дина лежала на его рубашке как кукла, голая кукла, которую забыли одеть или просто выбросили за ненадобностью. Отчего-то Глебу стало жутковато. Под кожу медленно, от щиколоток к коленям и от поясницы к плечам, заползала тревога. Пока она была безотчетной, больше интуитивной, но требовала оснований, подтверждения чего-то невероятного, что случается редко и только с другими людьми.

– Динка, что с тобой?.. – Глеб тронул девушку за плечо.

Она вздохнула и, наконец, произнесла неразборчивую фразу, ему пришлось наклониться.

– Что ты сказала?

– Он… еще… здесь… Помоги…

– Кто? – спросил Глеб. – Динка, ты о чем?.. Вставай, хватит изображать умирающего лебедя.

Он заметил вторую кроссовку, стоявшую с другой стороны Дины, напротив ее локтя. Глеб протянул руку… и не взял кроссовку. Его рука замерла над телом девушки, потому что Глеб рассмотрел на коже Дины разбросанные пятна. Это были черные и мокрые разводы, в них отражались осколки луны. Пальцы Глеба дотронулись до такого «осколка», на ощупь пятно было вязким, плотным, мокрым и холодным…

– Дина, откуда это?..

Глеб уже не ждал, что скажет подруга, его глаза сами искали ответ. Скользнув по обнаженному телу, они с недоумением задержались на предмете, торчавшем из живота вертикально. В первый момент Глеб не сообразил, что это за штуковина, рука самостоятельно потянулась к ней, чтобы коснуться и узнать сначала пальцами, на ощупь. Стоило дотронуться – Дина застонала. Это был слабый, отчаянно-молящий и быстро гаснущий стон боли.

Глеба вдруг как ужалило: нож! Из живота Динки торчит нож! Точнее, рукоятка от ножа. Значит, лезвие там… внутри?!! Нет, нет, нет… Не может быть!!!

Как странно – глаза внезапно прозрели. Глеб понял, что черная, блестящая и холодная вязкость – кровь. Понял природу тошнотворного запаха, который не мог распознать в силу наивного убеждения, что ничего фатального произойти не может. Но запах крови витал над Диной. Глеб понял, что лоб в лоб столкнулся со смертью. Она третья на этой поляне. Реальная, а не мифическая. Она близко… очень близко… очень…

– Дина!!! – отчаянно взвыл Глеб, схватив девушку за округлые плечи. – Что?.. Кто?.. Дина… скажи хоть… Я сейчас… Телефон! Где телефон?..

Он рылся в своей сумке – телефона не нашел. Схватил сумочку Дины, белеющую в траве, вытряс из нее все, нащупал смартфон… Стон Дины заставил Глеба кинуться к ней. Для нее сейчас важно не чувствовать себя в одиночестве, а силы тратить на желание жить. Он осторожно приподнял Дину за плечи, уложил голову на колени и набирал номер, бормоча:

– Терпи, терпи… я сейчас… сейчас вызову… Алло! «Скорая»?.. Срочно! В городской парк! Девушку зарезали… Парк Чкалова! Газонные лужайки в центре… У нее в животе нож!.. Быстрей! Пожалуйста!!! Спасите ее!!!

Теперь надо ждать. Вот когда дошло, что хуже ожидания не бывает ничего. Уже на первой минуте у Глеба закончился запас терпения, его трясло. Дрожала и Дина, дрожала сильней, чем он. Глеб обнял девушку и склонился к ней, чтобы своим телом и дыханием согреть, кое-как укрыл ее же платьем. Она что-то произнесла, но сейчас это так неважно…

– Молчи, молчи… – сказал Глеб. – Береги силы. Они скоро приедут и… и… все будет о’кей.

– Он… здесь… – расслышал наконец Глеб. – Он убьет нас…

Он… Он?! А действительно! Кто-то ведь воткнул нож в Дину… Но почему?! За что?! А если «он» не убежал? Глеб здесь один, без оружия, с тяжелораненой на коленях.

– Больно… – простонала Дина, подтягивая руку к животу.

А что мог сделать Глеб? Боль уговорам не поддается, но, может, Дину отвлечет его уверенный тон:

– Чш… – Он мягко взял ее руку в свою. – Нельзя, нельзя его вынимать… будет сильное кровотечение… Потерпи немножко, сейчас ночь, «Скорая» приедет без задержек… пробок-то нет! Нет пробок… Всего минут десять… или семь…

Смерть задышала в затылок – кажется, есть такое выражение…

– …или даже меньше. Тут недалеко станция «Скорой помощи», однажды я проходил мимо и видел…

Глеб реально ощутил безжизненное прикосновение, обдающее холодной пустотой…

– Главное, не шевелись. Ни за что не шевелись, даже если очень хочется. Знаю, тебе больно…

Пустота? Если ТАМ ничего нет, то как они с Диной туда уйдут? Что будут чувствовать? Совсем ничего? А что будут видеть? Он понял значение слова «вечность». Это – бесконечная пустота вне времени и пространства.

– …но раз жива – выживешь, уж я-то знаю, поверь. Надо только потерпеть… немножко потерпеть. Ты сможешь… не сдавайся…

Еще темнота как часть вечности. И ощущение себя потерянной частицей в беспредельности. И тишина… нереальная, будто слух отключили. Вероятно, подобие этой тишины слышат глухие, и, наверное, нет ни часа, чтобы их не беспокоило беззвучие.

– Ты же умница. И мы же вместе. А потом… потом…

Не по себе в этой тиши, ведь беззвучия на природе не бывает, не должно быть! Хоть бы собака тявкнула – все не так жутко. Но пространство парка намагничено тревогой без звуков, тревога сгущалась вокруг пары на лужайке. Глеб вертел головой, присматриваясь к зарослям. Он искал того, кто, возможно, наблюдал в эту минуту за ними или выжидал, когда напасть. Где он? Справа?.. Слева?.. Сзади крадется?.. Где?..

Теперь только одна мысль врезалась в мозг и сердце: убийца здесь, он близко… очень близко… главное, он невидим…

2

Утро началось с прыжков по квартире а ля кенгуру. Как так бывает: откроешь один глаз и видишь, что еще целых пять минуточек можешь понежиться в кроватке, а потом глядь – час провалялась?

Теперь главное успевать делать два дела сразу: зубы чистить и одновременно душ принимать, проглатывать бутерброды с кофе и одеваться, собрать сумку, а вещи имеют привычку разбегаться по квартире. На рисование лица времени никогда не хватает, правда, Ника по сему поводу не парилась, сойдет и так. Далее нужно вызвать такси, проверить краны, закрыть квартиру, ключи(!) обязательно положить в кармашек сумки и отправить сигнал в мозг, где они лежат, чтобы потом не вытряхивать все прямо на пол у двери. Еще дворовому коту дать поесть… Не забыть бы по дороге расчесаться! А потом молиться, чтобы пробок не было.

Тачка примчалась быстро. Казалось бы, сиди себе, отдыхай, в окошко смотри. Но Ника ничего вокруг не замечала – ни погоды, ни времени года, ни солнца луч, ласкающий лицо. Сегодня фотосессия. Причем съемки не заурядного семейного портрета в искусственном интерьере с учетом дурацких капризов, а серьезных. Эти снимки станут доступны миллионам, по ним будут судить, каков стиль, фантазия, вкус, мастерство фотографа. Благоразумней было бы выспаться перед ответственными съемками, но время… время не любит ждать.

Наконец, студия – жизнь и смысл Ники. Она поставила сумку на пол, плюхнулась в кресло, ноги водрузила на свободный стул и «взяла паузу». Отключив мысли, Ника оставалась в состоянии паузы минут пять, таким образом неплохо прочищаются мозги, освобождаясь от текущих проблем, настроений, нервозности, аккумулируется энергия. В этом же состоянии Ника расставляла аппаратуру, а студию (оформление) подготовила еще вчера.

Это ее царство, здесь порядок, уютно, стильно. Поделена студия на две части – черную и белую, по мнению Ники, эти цвета идеальны, они создают пространственную глубину, выделяют либо прячут персонаж. Важно правильно подсветить и выбрать точку, в которой должен оказаться объектив. Мебель на колесиках. Легко передвигается и световая аппаратура, всяческие ширмы и отражатели, корректирующие свет. Две двери, ведущие в крошечные комнатки, замаскированы шторами, которыми студия декорируется при необходимости. В одной комнатке хранится аппаратура, проявляются пленки и печатаются фото дедовским способом. Да, Ника снимает и старыми аппаратами на допотопную пленку, которую с каждым годом все трудней доставать. Пленочные снимки иной раз получаются просто супер, никакой «цифрой» таких не сделаешь.

Стены перед съемочной площадкой Ника оформила своими работами, ведь клиенты должны знать, кому вверяют себя, и примерно прикинуть, что из этого получится. Она постоянно обновляла экспозицию, на данный момент висела коллекция, на которую возлагались огромные надежды: в скором будущем фото поедут за границу. Ника получила приглашение от своего наставника-итальянца принять участие в биеннале, что равносильно чуду из чудес. Это шанс. И это первая выставка такого уровня, именно там Ника собралась удивить мир… если повезет.

Началось. Вбежала Наташка, самая молоденькая из моделей с внешностью принцессы и улыбчивыми глазами, еще не научившаяся ненавидеть как соперниц, так и весь мир. Ничего, у нее все впереди.

– Доброе утро, я не опоздала?

Хозяйка студии слегка кивнула в знак приветствия, к этому времени Ника пила кофе. Иногда ей заказывают рекламные фото, которые размещают в салонах модной одежды, на улицах города и на сайтах интернет-магазинов. Данную работу Ника считает отличным тренингом, оттачивающим мастерство. К тому же оплачиваются съемки адекватно, поэтому она выворачивается наизнанку, чтобы сделать по-настоящему интересные, содержательные и красивые снимки.

Появилась Лена – брюнетка с глазами морской лазури и коралловыми губами. Последнее время у этой куколки настроение в упадке, но она хотя бы безропотный исполнитель. Впрочем, в ее безропотности не чувствовалось основного компонента: покорности, не проходило ощущение, что Лена – взрывное устройство с таймером замедленного действия, и стоит нажать не ту кнопочку…

Прибежал взмыленный стилист Женя, мальчик на вид и виртуоз в своем деле. Одевается он – спокойно может выдавать себя за дизайнера одежды… для инопланетян.

Еще три тощие куклы пожаловали – Ася, Соня, Тамара, принялись лениво раздеваться. Либо не поели, поэтому у них нет сил, либо не выспались. И то и другое одинаково плохо, потому что эти жерди на съемках вымотают все нервы до последнего нейрона.

Два грузчика в спецодежде притащили наряды. За ними вошел Эдик – глава всей банды и главный менеджер, представляющий компанию, реализующую модную одежду из Европы в сети магазинов.

– Всем добрый день! – бодрым голосом произнес Эд, направляясь к Нике и считая «по головам». – Раз… три… пять… А где Виктория?

– Я здесь! – влетела запыхавшаяся Вика.

– И я здесь! – вошла роскошная Анжела. Честно, роскошная. Жалко, нет в городе киностудии, ибо место Анжелы на экране. Ей даже играть ничего не надо, ходи себе туда-сюда и хватит.

– А парни? – спросил Эдик.

– Еще не пришли, – пискнула Наташка из угла.

– Поганцы.

Эд разозлился. Внешне это никак не выражалось, но девушки умели считывать информацию по едва заметным движениям мускулов на лице, по тому, как он вдруг начинает ходить, поворачивается, сжимает или трет друг о друга пальцы. И ничего не поделаешь, парни плевать хотели на карьеру моделей, они делают одолжение, соглашаясь на съемки за небольшую плату. Заметив, что обнаженные девочки (в одних трусиках, но они же без комплексов) подперли спинами стены и не сводили с него глаз, Эд хлопнул в ладоши, призывая к порядку:

– Леди, в чем дело? Одеваемся, одеваемся…

Нике нюансы взаимоотношений Эдика с манекенами до лампочки, приведет козу, она будет снимать ее и сделает богиней козлиного царства. Сунув Эдику кружку с кофе (это дань вежливости), Ника взяла один из фотоаппаратов, стоявших на специальной полке, и вышла на середину студии. В мгновение ока родилась другая Ника, та, которую боялись модельки, называя ее за глаза Стервой Стервятниковой.

– Сегодня снимаем на двух площадках, – громко, с металлом в голосе сказала она, – в студии и на крыше этого здания. Съемки на крыше будут вечером во время захода солнца. (По студии прошел гул то ли одобрения, то ли ропота.) Послезавтра съемки за городом. Кто готов?

– Я, – робко шагнула Наташка, облаченная в воздушную тунику желто-оранжевого цвета. Ника предпочла бы удавиться, нежели надеть этот пожар.

– Ко мне, – приказала она Наташке, обходя полупрозрачную штору на белой половине. – Босоножки сними.

– Босиком? – уточнила Наташка.

– Я разве на иностранном языке сказала? (Наташка сбросила босоножки, подошла к ней – длинная, как шпала.) Берись за штору… Стань на цыпочки… Почему у тебя глаза перепуганные? Я еще никого не укусила.

– Не укусила, но отравила, – полушепотом съязвила Соня, натягивая брюки, изрезанные вышивкой ришелье. – Потому что ядовитая без укусов.

Поймав на себе укоризненный взгляд Эдика (значит, он все-таки услышал), Соня опустила глазки и поджала губки. Она испугалась. Его отношение к Стерве Стервятниковой предельно нежное, будто Ника ему родная сестра, он всегда на ее стороне. За съемки девчонкам не платят, деньги от фирм-заказчиц получают школы моделей, но хотя бы достаются фотографии. Где еще сделают портфолио бесплатно? А ведь все мечтают о карьере Золушки, но кастинг пройдут не те, у кого ножка маленькая, а те, кому попадется классный фотограф. Н-да, некстати Сонечка высказалась, хотя и блеснула остроумием, по крайней мере, ей так казалось.

В студию робко зашла Эва – серая мышка во всех отношениях, но приходит она на съемки просто так, посмотреть, как другие работают. Вошла и стала у стенки.

В это же время, шагая по аллее парка, светловолосый юноша с кудрями до плеч старательно изображал, будто его не интересуют люди на лужайке, огороженной живой изгородью. А они интересовали. Валера замедлил шаг, грубо играя роль пофигиста, но он же волновался, не умея профессионально притворяться и собирать сведения, отсеивая их из информативного мусора.

Собственно, работа на поляне, огороженной кустарником, подошла к концу, полицейские почти не разговаривали. Они устали, так как были вызваны посреди ночи и к утру соображали туго. А обследовали всю площадку, каждую травинку, каждый камешек, куст. Наверное, даже небо над головой было изучено ими по всему периметру, теперь все в ускоренном темпе собирались.

Кроме двух молодых людей, которые без дела слонялись по поляне. Один высокий, худой и черноволосый, похожий на отрицательного героя блокбастера. Второй ростом невысок, приземист, с крупными чертами простака, блондин, на солнце его волосы отливали соломенным цветом и казались искусственными.

Валера настроил уши, но слова двумя парнями произносились нечетко, сливались – ничего не понять. Юноша собрался уйти, ощущал-то он себя неуютно, выполняя миссию разведчика, как вдруг к парням подбежала симпатичная шатенка в латексных перчатках. Валера услышал:

– Отпечатков полно, но одни и те же. Как будто нарочно макали ладони в кровь, а потом дотрагивались до предметов. Конечно, кровь принадлежит девушке, но мы обязаны проверить, вдруг будет неожиданный результат. К вечеру обещаю сказать точно.

А девушки-то, чью кровь собралась сравнивать шатенка, Валера не увидел, как ни старался вытягивать шею. Значит, девушку увезли.

– Отпечатки те же, что и на баллончике? – поинтересовался блондин.

– Спроси у господ криминалистов, – бросила она.

– А результат вскрытия когда будет? – осведомился высокий.

– Завтра во второй половине, – пообещала она, стаскивая перчатки. – Писанины много. Я побежала. Пока?

Достав мобильный телефон, она направилась к одной из полицейских машин, стоявших за живой изгородью. А парни неспешно, как и прогуливались до диалога с ней, поплелись к суетившимся коллегам.

Валера решил: ничего он больше не услышит, а торчать на виду – глупо. Не исключено, что парни на лужайке заметят его любопытство, пристанут с расспросами, а он не готов общаться с полицией. Юноша побежал к выходу из парка, на улице почти сразу остановил маршрутку…

Калинин Слава понимал, что друг ждет идеи, как выпутаться, а сказать нечего. Во-первых, страшилка необъяснимая, отсюда малоубедительная: мол, мирно отдыхал с девушкой на травке, а тут больная с фотокамерой выпрыгнула, Глеб побежал за ней, не догнал, вернулся и нашел Дину с ножом в животе.

Кто ее зарезал? Зачем? Или правильней иначе поставить вопрос: за что убил? Почему оставил Глеба живым? Откуда вообще взялся убийца? Или это роковая случайность, которая на слух звучит как слезливо-сопливая мелодрама, не имеющая ничего общего с реализмом? Тем более не доходило – как это могло случиться с Глебом, человеком-удачей.

Во-вторых… и в-третьих, и в-четвертых, и в-пятых: если рассказ правда, то Глебу в прямом смысле крышка. И это безусловная реальность, язык не повернется сказать, мол, не паникуй, старина, сейчас не тот век, чтобы бояться бездоказательных обвинений. Тот век, тот. Да и улик слишком много, причем не косвенных, а прямых, значит, даже гений адвокатуры не поможет Глебу. После длинной паузы Слава намекнул на единственный выход в сложившейся ситуации:

– Тебе нельзя здесь оставаться.

Глеб лежал на диване, закинув за голову руки. Он не пошевелился, не открыл глаз, хотя Слава ясно дал понять: беги, друг, беги без оглядки. Глеб находился в состоянии полуяви, в каком-то новом коридоре существования – до крайности безысходном, где искать спасительную дверцу бессмысленно.

– Знаю, – вяло произнес он. – Они быстро выяснят, что ушел я с ней, затем мой адрес… И телефон остался где-то там!

– Тогда какого черта ты тут разлегся? – бросил ему Слава.

Им обоим по тридцать три стукнуло этой зимой, оба учились в одном заведении, работают вместе и планы на будущее связывали друг с другом. Однако между ними стоит большущее «но», означающее пропасть, – так не похожи Глеб и Слава. Людям с киношной внешностью жить проще, следовательно, Глеба судьба любит… то есть любила и, наверное, этой ночью отомстила за любовь.

Жизнь второго состояла из усилий. Взять тех же девчонок: чтобы добиться симпатии, нужно буквально заставить заглянуть в свою распрекрасную душу и открыть богатый внутренний мир. А на такое скромненькое богатство мало кто клюет, больше плюют в нее – нежную, ранимую, бессмертную. В общем, не притягивается глаз к парням среднего роста, с телосложением Винни-Пуха, носом картошкой, круглолицым и розовощеким, как после морозца зимой. И даже то, что ты хороший человек, не упрощает жизнь, нет. У хороших людей есть принципы, а это в нашей системе взаимоотношений, скорее, недостаток, нежели достоинство. Следовательно, хорошие люди в глазах беспринципных людей выглядят злодеями, ибо портят жизнь ослиной принципиальностью.

Когда ночной звонок разбудил Славу, он, не задавая вопросов, оделся, сел в машину и поехал. Вот и первый принцип: на помощь другу прийти обязан во всякий час суток. Когда выслушал Глеба… Слава опять не задавал вопросов, а сварил кофе, напоил друга – спать он все равно теперь не будет, выпил сам две чашки и сидел, думая, что предпринять. Но ситуация гробовая.

– Может, они успели? – неуверенно предположил он. – Ты же ушел? «Скорая» без тебя приехала? Вдруг Дина жива и расскажет…

Глеб порывисто сел, тем самым прервав друга. Он опустил низко голову, словно сил хватало только удержать ее на плечах, а поднять – не осталось. Калинин вернул его в ночной кошмар, когда на Глеба дохнула смерть. Можно посмеяться над сопоставлением: мол, смерть дохнула – просто готовая метафора для бездарного стихоплета. Только вот изморозь прилипла к затылку и до сих пор не оттаяла, состояние подмороженности тормозило работу процессора под черепом.

– Неужели думаешь, я оставил бы Дину? – процедил Глеб, взглянув на Славу исподлобья. – Или другую, пусть малознакомую, но еще живую? Ответь: ты так подумал обо мне?

– Да совсем не то… – проговорил было Слава, но Глеб и на этот раз не дал ему закончить, вскочив.

– Ты именно так подумал, как сказал. То есть я бросил Дину, значит, я скотина, негодяй…

– Очнись! – психанул Слава. – Тебя шиза накрывает.

– И тебя накрыла бы. Ночью в парке оставить, да? Умирающую? Чтобы ее добил тот… псих? Нет. Я не уходил. Я знал: она умирает. И понимал, чем это грозит мне, если приедут медики с легавыми. Но я ждал. Ждал, когда она умрет. Ничем не мог помочь, ничем! Просто ждал!

Он сделал паузу. Солнце за окном, поднимаясь над крышами домов, запустило лучи в комнату, стало светло, очень светло. Видимо, солнечный свет раздражал Глеба – он задернул шторы, и монолог продолжился:

– Признаюсь, было страшно. Если бы тот псих выскочил из засады, я не смог бы защититься. Нечем было. Но он не выскочил. А Дина умерла. На моих коленях! Определить, жив человек или нет, я, извини, в состоянии. Только после этого собрал вещи и ушел.

Славка дал ему высказаться, не вставляя в паузах ни слова. А ведь Глеб, оправдываясь и упрекая одновременно, был далек от справедливости, уж упреков Слава точно не заслужил. Он мучительно искал способ успокоить нечаянного неудачника, дать ему надежду, чтобы вместе найти единственно правильный выход. И разве Глеб не мог ошибиться в том состоянии?

– Давай подождем? – предложил он Глебу. – Выясним, как там… тогда и будем решать, что делать.

– Мы и так ждем, – плюхнулся тот на диван и закурил. Но его мучил собственный поступок, и как мучил! – Наверное, я все равно не должен был оставлять ее там одну… даже мертвую…

– Не говори ерунды.

– Но я ушел. Потому что… мне же никто не поверил бы…

– И не поверит. Ты правильно сделал, Динке все равно уже, а тебе приклеят ярлык убийцы.

– Они найдут меня. Очень скоро найдут.

– Я знаю, где тебя не будут искать.

Глеб как будто не услышал, а может, не верил, что у Славки вызрел план спасения, он прилег на диван, закинув руки за голову, прикрыл веки. Конечно, он все еще находится там, в парке. Глеб долго оттуда не уйдет, может быть, всю оставшуюся жизнь будет возвращаться туда, а то и жить там, испытывая ужас вновь и вновь.

– Кто-то подарил человечеству столько технологий… – забормотал Глеб. – Всего полвека назад они считались чудесами. Наверное, Бог. Но почему он не научит возвращать время? Представь, сколько людей мечтают вернуть время! На неделю, на день, на час! Чтоб исправить ошибку, начать сначала, кого-то спасти, что-то кардинально изменить…

– Надеюсь, этого никогда не случится. Подумай, что нас ждет с таким умением. Каждый дебил начнет возвращать время назад, гоняясь за пустяками. Это будет хаос, с которым даже Бог не совладает.

Внезапно Слава поднялся со стула, глядя на вход. Проследив за его взглядом, Глеб увидел Валерку в дверях и тоже вскочил. У обоих в глазах застыл немой вопрос: «Ну, что там?..»

3

– Стоп! – закричала Ника девушке с длинными волосами цвета капучино, в шифоновом платье до пят. – Остановись, мгновенье, ты НЕ прекрасно. Я сожалею.

Стоя на коленях перед моделью и бросив взгляд в сторону, она приказала:

– Лена, посмотри на меня!

Жгучая брюнетка с короткой стрижкой, подпиравшая плечом стену на черной половине, вяло повернула к ней голову. Ника щелкнула ее, поднялась на ноги и занялась просмотром кадров. Сзади неслышно кто-то подошел, Ника не оглянулась, она знала: это Эд, вместе с ней он просматривает то, что удалось наснимать. «Затылочное опознание» мелькнуло где-то третьим планом, для нее главное результат, а он – не то, к чему Ника стремилась. И она качала головой, отрицая проделанную работу.

– По-моему, очень неплохо, – возразил Эдик.

Когда он заговорил, она повернулась к нему и заглянула в прищуренные глаза. Вовсе не от потоков ветра, создаваемых вентиляторами, жмурился Эд, у него привычка прикрывать глаза до щелочек, за которыми ничего не видно. Возможно, он так прятал себя настоящего, чтобы никто не рассмотрел, каков он есть на самом деле.

Ничего в нем не нравилось Нике. Ни безупречная белая с кремовым оттенком одежда на субтильной фигуре, зрительно увеличивающая Эдика, ни тонкие губы и ровный нос с узкой переносицей, но выпуклыми крыльями ноздрей, отчего создавалось впечатление, будто он на нюх брал всех, как ищейка. Не нравились волнистые, зачесанные назад волосы, запах дорогого парфюма. Даже то, что он не хам, не невежа, а приличный и хорошо воспитанный молодой мужчина, которому нет тридцати пяти, к тому же не женатый, тоже не нравилось.

А Эд к ней… типа клеился. Однако, не получая повода к массированной атаке, клеился осторожно, можно сказать, подкрадывался как злоумышленник, это тоже раздражало Нику. Но именно Эдик периодически подбрасывал хорошо оплачиваемую работу, делал ей рекламу (бесплатную), так кто она после этого? Скорей всего, дело в ней, а не в нем, у нее же отвратительный характер. Да, все так и говорят: отвратительный. Те же модели за спиной трещат, будто съемки у Ники – адские пытки, а сама она дожила почти до тридцати, замуж не вышла и не выйдет никогда, мол, не берут ее, потомственную стерву. Потомственная – каково, а? Дескать, по наследству стервозность перешла к Нике. Значит, мама, бабушка, прабабушки были… Эти дуры ничего умнее не могли придумать, лучше бы на себя посмотрели честными глазами.

– Все не то, – наконец недовольно вымолвила она.

Эдик не согласился, а ведь он заказчик:

– Ну, посмотри, какая воздушность…