История Древнего Китая Грэй Джон
Перейдем к рассмотрению религии Будды, которая проникла из Индии в Китай в I столетии христианской эры. Уже в 250 году до н. э. буддийские миссионеры начали подвизаться в Китае, и во 2 году до Р. X. несколько священных для них книг были представлены китайскому императору послом тохарских татар. Но об укоренении буддизма в империи можно говорить только после его официального признания и внедрения Мин-ди императором династии Хань. Китайская история сообщает, что в 61 году от Рождества нашего Господа этот император увидел во сне образ чужеземного бога, входящего в его дворец. Потрясенный видением и величием образа, Мин-ди посоветовался со своим младшим братом, известным покровителем даосов, и тот убедил его, что сон был сверхъестественным знаком принять религию Будды, поэтому в Индию отправили послов, которые вернулись с идолом этого бога и с несколькими буддийскими жрецами.
Даосы заимствовали из буддизма доктрину троичности ипостасей и многообразие ритуалов и церемоний. Они также всегда объединялись с буддистами против конфуцианства, потворствуя народным суевериям. Некоторые утверждают, что в Индию было отправлено пешее посольство в результате приписываемого Конфуцию пророческого высказывания о том, что самый святой мудрец будет найден на западе. Не может быть сомнений в том, что многие азиатские народы предчувствовали приход Мессии; но так и не было достоверно установлено, было ли этого предощущение у китайцев. Уже замечали, что нет ничего невероятного в предположении, согласно которому идол, приснившийся императору Мин-ди, был известной статуей Будды, – история говорит, что она была захвачена китайскими войсками в ходе операций в Средней Азии и привезена вместе с другими трофеями к китайскому двору в 121 году до Р. X.
По прибытии к императорскому двору индийские жрецы были приняты очень благосклонно и получили поручение безотлагательно взяться за работу по распространению своей религии. Труды этих языческих миссионеров и тех, кто явился после них, были настолько успешны, что в недолгом времени буддийские храмы были воздвигнуты почти по всей империи.
Долгое время после того, как буддизм прочно укоренился в Китае, его распространение шло крайне неустойчиво. Некоторые императоры были склонны считать его иностранным новшеством. Подстрекаемые конфуцианцами, они несколько раз подвергали приверженцев буддизма суровым гонениям. К концу XIII столетия согласно переписи буддийских храмов и монастырей в Китае, предпринятой по императорскому приказу, насчитывалось первых 42 318, а последних – 213 148. По-видимому, это мощное суеверие знавало лучшие времена. В настоящее время буддийская религия явно не пользуется особой популярностью и кажется, что (особенно в некоторых частях империи) она ослабла под влиянием иконоборческих тенденций Тайпинского восстания.
Разные авторы высказывали всевозможные предположения в отношении основателя буддизма. Некоторые отождествляли Будду с Ноем, другие – с Моисеем. Немало исследователей утверждали, что это не кто иной, как тридцать пятый правитель Египта Сифоас. Индуисты считают его девятым воплощением Вишну. Согласно версии, которая ныне является общепринятой среди европейских ученых, Шакьямуни Гаутама Будда был религиозным реформатором, жившим во второй половине VII – первой половине VI века до н. э. Полагают, что он умер в 543 году до н. э., а родился в Капилавасту, на границе с Непалом, и, по преданию, происходил из царского рода. Согласно буддийской традиции горький опыт полигамии побудил принца Гаутаму отказаться от предназначенного ему будущего и искать в уединении пустыни и в суровой аскезе душевный мир, которого он не смог обрести дома. За этим скрывалось глубокое осознание горестей, которым подвержен человеческий род. Когда он размышлял о них, жизнь лишилась для него смысла и ценности. Он доказывал, что для избавления от горестей человек фактически должен избавиться от самого своего существования. Свой рай он помещал в нирване: согласно некоторым толкованиям, это означает «полное угасание души в момент смерти», согласно другим – более или менее бессознательное состояние. Для достижения нирваны или покоя необходимо не только изжить греховные склонности, – следует достичь и угасания жизненных желаний. Эти умозаключения черпали силу из доктрины метемпсихоза, или переселения душ, которой тогда придерживались все классы индийского общества. Отвергнув брахманизм и презрев учение о Вседержителе, Будда все же сохранил в модифицированной форме{26} эту черту старинной религии; и что бы мы конкретно ни понимали под нирваной, это понятие подразумевает прекращение непрерывности беспокойного и горестного существования в жизнях, сменяющих друг друга. Он учил, что в этом греховном состоянии, называемом Тришной – жаждой или Упаданой – схватыванием, жизнь должна воспроизводиться на протяжении бесчисленных рождений, причем большая или меньшая мучительность каждой жизни в точности определяется кармой, или заслугами умершего существа.
«Эта доктрина странствия души по разным сферам природы, – замечает преподобный Э. Дж. Айтель во второй из своих «Трех лекций по буддизму», – могущественное оружие в руках красноречивого проповедника. Для нас, потомков западных народов, нет ничего столь уж пугающего в представлении о переселении душ. Для многих в нем может найтись и нечто привлекательное. Ведь для нас жизнь – величайшее благо, и мы ненавидим смерть. Поэтому многие пошли бы на тысячу смертей, чтобы прожить тысячу жизней, не беспокоясь особенно о том, какими будут эти жизни, – ведь жизнь драгоценна для нас сама по себе. Но совсем по-другому дело обстоит с детьми народов, живущих в жарком климате, с ленивым праздным индусом и вялым китайцем. Для него жизнь сама по себе не обладает никаким особенным очарованием. Он считает благословением смерть, если после нее он сможет отдохнуть».
Однако фундаментальный моральный принцип буддизма гласит, что для грешников покоя не будет. Тяжесть вины опускает грешника вниз по шкале существования, где высшая точка – горние небеса, а низшая – самый глубокий ад. Его осуждают на пытку в одной из адских сфер, а после того как он подвергся мучениям, выпускают, и только затем, чтобы он возродился в образе вьючного животного, или грязной дворняги, или нищего. Покуда душа, пробужденная к высшей жизни посредством постижения буддийского учения, не вступила на «благородный путь» и после бесчисленных рождений не была отлучена от привязанности к обусловленным временем и восприятием вещам, она не сможет достичь тихой гавани.
Как только Будда счел, что он разрешил проблему спасения, то стал странствующим проповедником и преуспевал повсюду, обращая людей в свою веру с помощью красноречия. Одним из главных источников его власти над народом было представление о том, что он был рахатом{27} в течение мириад лет, до того как стать Буддой (то есть достиг высшей стадии совершенства, дававшей ему право на вход в нирвану), но по своей воле вверг себя обратно в поток жизни и переносил его невзгоды в течение бесчисленных рождений, чтобы стать избавителем человеческого рода. Проповедуя абсолютную тщету всех мирских благ, он учил своих последователей вести жизнь в добровольной бедности и безбрачии, настаивал, чтобы они строго придерживались вегетарианской диеты, сурово осуждал забой скота и вообще убийство всех живых существ. На этом основании Будда энергично выступал против войн.
Как и умозрительная система, созданная Лао-цзы, буддизм быстро превратился в идолопоклонство, в сени которого расцвели всевозможные суеверия; и центральный объект этого идолопоклонства – основатель религии. Будда, почитаемый китайцами, изображается в виде триединого божества, три лица которого известны в народе как Будда прошлого, Будда Настоящего и Будда Будущего. Будда Прошлого (сам Шакьямуни) обозначает состояние нирваны, в котором душа, рассматриваемая по отделении от тела как пылающая летучая частица, воссоединяется с сущностью небес и пребывает в трансе, который буддисты считают высшим блаженством. Однако китайцев учат, что в это состояние не может войти ни одна душа, которая прежде не испытала состояние Будды Настоящего. Эта ипостась буддийской троицы отвечает за наставления молящимся и помощь в их спасении. Но лишь те, кто достиг высшего состояния сознания, могут понять и оценить благородную мудрость второго лица буддийской троицы. Как только адепт полностью исполняет свой долг, он оказывается в состоянии Будды Прошлого, в котором душа, как полагают, воссоединяется с сущностью небес. Будду Будущего называют так, поскольку он – признанный преемник Будды Настоящего, чье место, как только он становится Буддой Прошлого, всегда заполняется бывшим Буддой Будущего. Будда Будущего – это, так сказать, одновременно слуга Будды Настоящего и грядущий мессия буддизма. Считается, что он полнее вникнет в нужды и потребности людей. Полагают, что он вожатый и защитник рода человеческого на пути к той степени мудрости и святого отречения от обусловленных временем и восприятием вещей, которая необходима для того, чтобы получить возможность перейти в нирвану.
Поскольку Будда Будущего таким образом оказывается связующим звеном между греховным человеком и Буддой Настоящего, к нему, как правило, обращаются чаще, чем к последнему. Однако тропа, ведущая к высшей святости и блаженству Будды Прошлого, нелегка, и только наделенные исключительной мудростью и способностью к самоотречению могут надеяться на успех. Большинство адептов стремятся посредством куда менее строгого почитания Амитабхи обрести рай в «чистой стране западных небес». Это нирвана обычных людей. Но в этой стране радостей они не обретают вечного счастья; они счастливо живут там в течение веков, тысячелетий и миллионов лет.
Некоторые адепты, более ревностные или уверенные в своих силах, удаляются в горы и пустыни, чтобы обрести святость, которая помогла бы им раствориться в Будде Прошлого. В холмах Ляньхуа-Шань неподалеку от Хумэньских фортов я нашел жреца, который с этой целью поселился в пещере. Оказалось, что он думал, что ему, по всей вероятности, придется пройти через различные существования, прежде чем он достигнет цели, к которой стремится. Конечно, мне стало грустно, что целью усердия этого обманутого сатаной адепта не был Бог, который во время своей земной жизни, явленный во плоти, обратился ко всем кающимся грешным душам со словами: «Приидите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас» (Мат., 11: 28). Другие адепты запираются в монастырских кельях и годами отказываются общаться со своими собратьями. За это время волосы и ногти у них отрастают до чудовищной длины. В 1865 году я видел жреца, который в своей келье в течение года ни разу не ложился. Он томился в ней скорее как дикий зверь, чем как человек, и ему подавали еду через люк. Многие адепты буддизма стремятся смирять плоть при помощи мучительных испытаний, которым подвергают свое тело. Я помню, как встретил группу жрецов, один из которых, засучив рукав куртки и открыв руку, лишенную кисти, просил подаяния; он уверил меня, что он медленно сжигал свою руку, пока не осталась культя, во-первых, в искупление своих грехов и, во-вторых, для того, чтобы свершить подвиг, который мог способствовать его переходу когда-нибудь в будущем в состояние Будды Прошлого. В Пекине, посещая буддийский монастырь, я видел жреца, который на несколько суток затворился в большом паланкине, сплошь утыканном острыми длинными гвоздями. Гвозди совершенно не давали ему двигаться. Он сообщил мне и другим людям, стоявшим вокруг его искупительного ложа, что от его страданий гвозди получали небесную добродетель и что он собирался продавать их за несколько монет в качестве талисманов. Он заверил нас, что собирается оставаться в паланкине, пока не продаст каждый гвоздь. В Тяньцзине я видел жреца, который пропустил сквозь щеки острое веретено, к концу которого была прикреплена цепь. Какие-то маленькие мальчики поддерживали ее, чтобы облегчить вес. Конечно, предполагалось, что они совершают весьма добродетельный поступок. Иногда адепты совершают покаянные паломничества к отдаленным святилищам, проходя пешком сотни миль. Замечательно, что буддисты подвергают себя таким самоистязанием, хотя Будда как-то раз прочел самую впечатляющую проповедь, направленную против подобных безрассудств. Кажется, тем не менее, что они лишь следуют свойственному людям влечению наделять вымышленных богов жестокостью.
Языческие религии в большой степени состоят из так называемых протестных ритуалов. В членовредительстве, практикуемом буддистами, чувствуется то же стремление, что побуждало жрецов Ваала резать себя ножами.
«В согласии с выводом, который следует из всего этого, – говорит доктор Доран, рассуждая на данную тему, – мы обнаруживаем, что Тацит заявляет (Historiarum, 1, 4): «Non esse curae Deis securitatem nostram, esse ultionem»{28}. Действительно, древние язычники нередко верили, что боги ревнуют к человеческому счастью».
Многие из этих адептов вступают в орден нищенствующих монахов и побираются от дома к дому, стремясь тем самым искупить грехи и избавиться от их последствий. Немало членов ордена странствует по обширным территориям страны, чтобы собирать пожертвования на реставрацию обветшалых монастырей. Эта нищенствующая братия останавливается на ночлег в монастырях; в отсутствие этих пристанищ они ищут ночлега в чужих домах, никогда не забывая внушить хозяевам, что прием странствующего монаха – добрый поступок и в другой жизни им за это воздастся. Нищенствующие монахи обыкновенно путешествуют компаниями по трое; при этом двое бьют в маленькие гонги, оповещая о своем приближении, а третий несет на подставке небольшой идол Будды, чтобы побудить встречных жертвовать на нужды восстановления монастырей. На шумных улицах Кантона я как-то раз видел китайского сапожника, который выталкивал из своей лавки трех таких незваных гостей, обратившихся к нему за подаянием. Монахи явно решили, что этот последователь святого Криспина – безбожник, которого в следующей жизни ожидают самые суровые наказания.
На севере Китая монахи путешествуют по стране не компаниями, а в одиночку. Они ведут себя крайне ханжески. В некоторых случаях монах останавливается для молитвы каждые пятьдесят шагов. Некоторые из них никогда не поднимают глаз от земли. В Чжили можно видеть, как они стоят вдоль больших дорог на небольшом расстоянии друг от друга; у каждого есть гонг, в который он звонит при приближении путника. Они побуждают давать им милостыню, обещая молиться за жертвователя. Когда я проходил мимо них, они неизменно обещали, что, если я дам им милостыню, они станут молиться о дожде – тогда в Чжили как раз была засуха.
Подавляющее большинство монахов живет в монастырях, в каждом из которых находятся колоссальные изображения буддийской троицы, перед которыми молятся монахи утром и вечером. Как и языческие молитвы во времени нашего Господа, это лишь праздное «многословие»{29}. Действительно, язык, на котором написаны тексты церковных служб, названный в честь места, где родился Будда, непонятен не только простым китайцам, но и самим жрецам. Пение молитв иногда сопровождается музыкой флейт или дудочек и китайского кларнета. Все буддийские храмы, а также монастыри имеют при себе учебные заведения, и обычно некоторые молодые послушники под руководством старших монахов занимаются там изучением священных текстов своей религии. По окончании курса обучения молодых людей представляют для посвящения в монахи. Во время этой церемонии они обязаны читать молитвы. Они также должны дать определенные обеты – обычно их девять. В монастырях провинции Цзянси монахи, как правило, дают двенадцать обетов, а в монастырях в Сучжоу и Ханчжоу есть монахи, давшие сто восемь обетов. Чтобы они всегда в полной мере помнили о данных ими обетах, как правило, к руке прикасаются раскаленным докрасна острым железным прутом столько раз, сколько было принесено обетов. У некоторых монахов эти знаки запечатлевают на лбу. Обычай ставить отметины на лбу больше распространен в провинции Цзянси, чем далее к югу.
При посвящении монахи приносят следующие девять обетов: не убивать, не красть, не прелюбодействовать; не злословить, не браниться, не лгать; не предаваться зависти, ненависти и безрассудству. Когда монах принимает двенадцать обетов, в дополнение к вышеперечисленным он обещает не давать воли гневу, не поддаваться святотатственным мыслям, не слушать нечестивых разговоров. Хотя многие из них с детства воспитываются в монастырях, людям пожилого возраста, которые желают спастись от мирских забот, тоже нередко позволяют принимать монашеский сан. Поскольку все буддийские монахи дают обет безбрачия, им приходится развестись, если они женаты. Если же монашеская жизнь покажется им утомительной, они вольны сложить монашеский сан и отказаться от всех связанных с ним обязательств.
Монахи редко доживают до глубокой старости. По-моему, это в большей степени объясняется тем, что все они курят опиум. Кроме того, праздная жизнь, вероятно, тоже приводит к сокращению их дней, поскольку ничто не благоприятствует долголетию в такой степени, как приятные занятия и энергичные тренировки на свежем воздухе. Однако у каждого правила есть исключения, и иногда в буддийских монастырях мне встречались очень старые люди. Самый почтенный из всех встреченных мной бонз проживал в монастыре неподалеку от Гу-бэй-коу. Ему было восемьдесят пять лет, и восемьдесят из них он провел там, придя в него пятилетним в качестве послушника.
Каждым монастырем руководит настоятель, который занимает эту должность в течение трех лет. Старшие монахи собираются на совет за день до выборов и называют две кандидатуры. На следующий день старшие монахи голосованием выбирают одного из них. Затем назначают день для посвящения избранного в настоятели. Его празднуют не только монахи, но и уважаемые люди уезда. В 1861 году я посетил посвящение в настоятели в известном храме в Хэнане, и, поскольку церемония была назначена на половину второго ночи, в храм было необходимо прийти до того, как закроются ворота накануне вечером. Явившись в храм, я осведомился, разрешат ли мне провести там ночь. Монахи – все мои хорошие знакомые – сердечно приняли меня и сразу проводили к помещению, где находился настоятель. Тот велел отвести для меня особую комнату. Через некоторое время я вернулся в приемную нового настоятеля, где он ужинал с несколькими избранными друзьями. Меня пригласили к трапезе. Угощение состояло из жареной свинины, вареной курицы, рыбы, риса и овощей. Поскольку монахи, по учению Будды, должны питаться лишь растительной пищей, я пришел к выводу, что настоятель виновен в нарушении монастырского устава и в прямом оскорблении религии, установлениям которой он был обязан следовать. Когда ужин окончился, настоятель вместе со своим двоюродным братом, бывшим в числе гостей, улегся на кушетку для курения опиума, находившуюся в том же помещении, и выкурил четыре или пять трубок этого отвратительного снадобья. Каждый раз трубку набивал и подносил настоятелю его двоюродный брат. Затем настоятель и большинство гостей, поскольку было уже десять часов, разошлись по своим комнатам. После недолгого разговора с двоюродным братом настоятеля, сообщившего мне, что ему принадлежат пассажирские лодки, курсирующие между Гонконгом и Макао, я также ушел к себе. О сне не могло быть и речи, поскольку послушники, в качестве сторожей патрулировавшие ночью монастырские дворы, не давали мне сомкнуть глаз – они переходили из двора во двор и заунывно однообразно читали молитвы, прося Будду даровать сладкий отдых святым отцам. В два часа ночи меня позвали, чтобы я мог присутствовать на церемонии посвящения. Войдя в приемную настоятеля, я обнаружил, что в ней теснились монахи в полном облачении. Когда настоятель и монахи обменялись дружескими приветствиями и выражениями взаимной привязанности, составилась процессия, которая должна была сопровождать его к главному святилищу монастыря, где содержались огромные идолы трех Будд. Во главе процессии шли несколько музыкантов в пурпурных одеяниях с золотой отделкой и несли кларнеты, флейты, гонги и тарелки. Поскольку утро было очень пасмурным, монастырские коридоры, по которым должна была пройти процессия, были освещены несколькими китайскими фонарями с тонкими узорами. Непосредственно за музыкантами шли два монаха, один из которых нес маленький поднос, полный душистых цветов, а другой – сборник буддийских литургических текстов. За ними следом шел настоятель в лиловом облачении. Далее следовали два монаха, один из которых нес жезл настоятеля, а второй – его посох. Затем по двое шли монахи, числом более сотни. Когда настоятель подошел к идолам, он нараспев прочел посвятительную молитву из литургического сборника, положенного на жертвенник тем монахом, что нес его. По окончании молитвы настоятель совершил коутоу перед тремя Буддами под треск фейерверков и нестройные звуки барабанов и тарелок. Затем его проводили к многочисленным святилищам, находившимся в приделах данного монастыря, и перед каждым из них была совершена сходная церемония – различия были только в читавшихся молитвах. После того как процессия посетила все святилища, она вернулась в том же порядке в тронный зал, где настоятель распростерся у ног идола настоятеля, который несколько столетий назад основал этот монастырь. Поднявшись на ноги, он прошел к трону, установленному на высоком помосте. Несколько раз преклонив колени, он взошел на помост. В этот момент из толпы, стоявшей вокруг в торжественном молчании, вышел монах и совершил перед троном коутоу. Приняв этот знак внимания, настоятель занял свое место, а прислужники закинули полы его одеяния за низкую спинку кресла. После того как он сделал некоторые заявления относительно имущества и обязался усердно исполнять новые обязанности, ему передали хлыст из конского волоса, которым он изящным движением обмахнулся. Это действие символизировало желание удалить от себя всякую скверну. Затем настоятеля снабдили жезлом и посохом, стоявшими по обе стороны трона на специальных подставках. Потом он поднялся с трона и встал перед ним, а все присутствовавшие монахи совершили перед ним коутоу. Возвратившись в приемную, он получил от монахов поздравления. Последним представился молодой монах, которому настоятель прочел нравоучение, и юноша в знак благодарности и почтения пал ниц к его ногам.
Когда монахи удалились в свои кельи, настоятель с прислужниками, несшими фонари, поспешил также засвидетельствовать каждому свое почтение – и эта церемония кончилась, лишь когда солнце продвинулось довольно далеко на своем ежедневном пути.
В десять часов храм был переполнен монахами из разных монастырей Кантона и его окрестностей. Они были приняты и представлены вновь избранному церемониймейстером. Когда они попытались совершить коутоу, настоятель их прервал, стремясь запечатлеть в сознании каждого свое желание обойтись без излишних церемоний. Однако нескольким мандаринам, явившимся в придворных платьях, было позволено совершить коутоу. Мне не могло не прийти в голову, что этой идолопоклоннической религии присуще жреческое высокомерие. В полдень в монастырской трапезной был дан обед, на котором присутствовало свыше двухсот монахов. Настоятель торжественно восседал за столом, расположенным на возвышении. Вокруг него стояли двенадцать монахов и прислуживали настоятелю. Оркестры провожали его к пиршественному залу, процессия вызывала всеобщий интерес, и монастырские дворы были переполнены.
Обязанности настоятеля состоят в основном в получении и трате монастырских доходов, которые идут от пожертвований земель и домов; в присмотре за должным отправлением храмовых служб; в заботе о нравственности подчиненных ему монахов и в изложении буддийского учения в присутствии собравшейся братии. В наши дни последняя обязанность если не полностью забыта, то по большей части находится в небрежении, поскольку настоятели различных монастырей, кажется, считают, что полностью разделались со своей функцией публичных проповедников, прочитав вслух в присутствии монахов Книгу Устава, – эту церемонию принято проводить в первый и пятнадцатый день каждого месяца.
Монахами становятся люди из всех слоев общества и подавляющее большинство – из низших сословий. Действительно, очень мало кому из представителей обеспеченных классов вообще приходит в голову отказаться от домашнего уюта для мрачности и уединения буддийского монастыря. Бедные родители нередко стремятся отдать болезненных детей в монастырь, чтобы там их воспитали для священства и они могли бы без усилий получать кров и пищу. Тем не менее существует закон, запрещающий становиться монахами всем мужчинам семьи. Если в семье только два сына, стать монахом разрешается лишь младшему.
Хотя в Китае распространено образование, на молодых кандидатов в буддийские священнослужители не тратят больших трудов. Это объясняет невысокое умственное развитие монашества в целом. Большинству прискорбным образом не хватает ревностности при выполнении религиозных обрядов. Несомненно, это одна из главных причин того, что буддизм лишился власти над умами, которой он обладал в Средние века, когда энтузиазм императоров и народная любовь соединились, сделав его основной религией всей страны. К этой причине очевидного упадка буддизма в Китае можно добавить еще более насущную, а именно то, что священнослужители в целом – вовсе не образцовое сословие. Среди людей, исповедующих любую религию, есть, конечно, и хорошие, и дурные, однако в христианских странах священнослужитель, нарушающий свой долг, – исключение из общего правила. В языческом Китае, и сейчас я говорю не только о буддизме, большинство монахов печально известны своими нарушениями монастырского устава и крайним пренебрежением к исповедуемым ими нормам и морали, связывающей их. Почти в каждой келье есть кушетка для курения опиума, на которой можно видеть ее обладателя в монашеском одеянии, распростершегося во весь рост и наслаждающегося этим ядовитым снадобьем. Бывший настоятель храма в кантонском предместье Хэнань (Хэнам) по имени Ци Кан горько жаловался мне на испорченность современных монахов и приписывал ее системе, позволяющей становиться священнослужителями в зрелые годы и, как часто бывает, для того, чтобы спастись от грозящего им правосудия, – иногда буддийские храмы оказываются убежищем для правонарушителей. Настоятель добавил, что самыми лучшими бывают монахи, воспитанные в монастырях с детства; хотя и они, сказал он со вздохом, в некоторых случаях, к несчастью, следуют примеру людей, ставших священнослужителями в зрелом возрасте. В монастыре, которым он формально руководил, я однажды видел человека, вступившего в орден, рассчитывая спастись от правосудия. Он принял сторону повстанцев, наводнивших Гуандун в 1854-м и 1855 годах, и подлежал высшей мере наказания. Поскольку у него была кое-какая собственность, его приняли в монастырь без затруднений, причем все средства отошли монастырю. В таких обстоятельствах монахи всегда готовы поручиться за будущее добропорядочное поведение своего нового собрата. В монастыре неподалеку от областного города Чжаоцин я обнаружил монаха, который ранее был не только мятежником, но и собственником нескольких домов, где находилось не менее двухсот женщин. В одном из монастырей в горах Белых Облаков мне довелось видеть монаха, который принес обеты, чтобы спастись от наказания за убийство человека в пьяной ссоре. В Кантоне в 1864 году некоего буддийского монаха с его наложницей прогнали по улицам города, избивая плетями. В 1869 году в том же городе нашумело дело монаха с гор Белых Облаков, которого связали по рукам и ногам в доме терпимости, отобрав одежду и деньги. В 1861 году совершил жестокое убийство молодой монах, подвизавшийся в маленьком кантонском храме Хуэйфу-сы, которого воспитывали с раннего детства в соседнем монастыре, готовя к принятию сана. В храм явился сборщик податей за налогом с принадлежащих монастырю рисовых полей. Поскольку он прошел длинный путь и очень устал в дороге, ему пришлось провести ночь в храме. Молодой монах был завзятым игроком; обнаружив, что сборщик податей имел при себе большую сумму денег, он решился во что бы то ни было завладеть ею. И вот глухой ночью монах пробрался в помещение, где лежал сборщик податей, и вонзил ему нож в сердце. Обшарив карманы жертвы, он разрезал мертвое тело на куски, чтобы легче было перенести его в укромное место, и поместил останки в ящик. Той и следующей ночью монах и его слуга, который за долю краденого согласился стать particeps criminis{30}, отнесли ящик к берегам Жемчужной реки и сбросили в воду. В конечном счете слуга выдал своего хозяина, которого вскоре арестовали. Я часто посещал этого несчастного монаха. Вместе с несколькими другими узниками он был заключен в большом тюремном помещении; там не было нар, и ему приходилось спать на сырой земле. Вскоре у него внезапно начался небольшой тифозный жар, что спасло его от позорной смерти.
Конечно, очень редко случается так, что буддийские монахи совершают подобные преступления. Однако факт есть факт: многие из них находятся на той опасной границе беззаботной и безнравственной жизни, с которой человек легко падает в пучину преступлений.
Одна из обязанностей настоятеля – контроль над нравственностью монахов; в каждом монастыре существует трибунал, перед которым иногда предстают монахи за нарушения устава: за пьянство, грубую ругань, блуд, воровство и т. п. Наказание – порка, которую добровольно и истово обрушивает на обнаженную спину нарушителя один из послушников. Священнослужителя, подвергшегося такому наказанию, в дальнейшем понижают в чине, заставляя просить подаяние от храма к храму. В городе Кантоне монахи, представшие перед судом настоятеля и выпоротые за любое из этих нарушений устава, должны проводить тридцать дней каждого календарного месяца в году следующим образом: пять дней в монастыре Хэнань; пять в монастыре Цветущего леса, пять – в монастыре Великого Будды, пять – в храме Долголетия и еще пять – в монастыре Спящего Будды. Этим разжалованным монахам отводят наихудшие комнаты в храме; им выдают мало риса, к тому же худшего сорта. Рука, выдающая им все необходимое для жизни, так скупа, что нередко муки голода побуждают провинившихся пересекать улицы с сумками на спинах и ходить из дома в дом, прося подаяние. Я помню, как встретил юного монаха, которого в монастыре Хэнань побили палками по пяткам и понизили в чине за то, что он украл некоторые предметы одеяния своего собрата. Я знал его несколько лет. Когда увидел его впервые, ему было не больше десяти. Как бы то ни было, когда он стал совершеннолетним, обнаружилось, что он предается курению опиума и азартным играм, а чтобы достать на это деньги, вынужден воровать. Его наставник, неисправимый курильщик опиума, воспитал своего ученика в пороке и как-то раз попросил меня сделать молодому человеку выговор, притворяясь, что все еще принимает в нем участие, и был одновременно удивлен и раздосадован, когда я сообщил ему, что, по моему мнению, безнравственность, которой он так хотел воспрепятствовать, впервые зародилась в юноше именно тогда, когда он находился на попечении своего наставника.
Я мог бы сослаться на многие другие примеры развращенности буддийского духовенства, привлекшие мое внимание во время долгого пребывания в Китае, но и приведенных достаточно, чтобы показать, что мое мнение о невысокой нравственности буддийских монахов не преувеличено. Как кажется, они обычно не доживают до преклонных лет, а те из них, кто достиг пятидесяти, производят впечатление людей совсем немощных и дряхлых.
Тела умерших буддийских монахов принято сжигать, и церемония кремации неизменно проводится через двенадцать часов после смерти. Одним мартовским днем 1856 года я оказался свидетелем кремации в монастыре Хэнань. Когда я вошел во внутренние ворота, мое внимание было привлечено к помещению, в дверях которого толпилось порядочно монахов во власяницах, с белыми повязками на голове. Приблизившись к ним, я узнал, что монахи готовились сопровождать бренные останки усопшего собрата к погребальному костру.
Тело умершего в рясе, с молитвенно сложенными руками, было помещено в бамбуковое кресло в сидячей позе, к погребальному костру его несло белое духовенство. На церемонии присутствовали все монахи; построившись попарно, они шествовали за останками усопшего брата. По мере продвижения длинной процессии стены монастыря оглашались пением молитв и бряцанием тарелок. Когда носильщики подошли к погребальному костру, они поставили на него кресло с телом усопшего, и затем старший монах поджег хворост. Когда оно было охвачено пламенем, плакальщики распростерлись на земле, выказывая почтение к праху того, с кем ранее вместе возносили молитвы и хвалы. Когда костер догорел, служители собрали обуглившиеся кости и поместили их в погребальную урну, которую затем поставили в маленьком святилище на территории монастыря. Погребальные урны остаются в этом святилище до девятого дня девятого месяца, затем прах высыпают в мешки из красной материи, которые зашивают и сбрасывают в большой склеп – нечто вроде монастырского мавзолея. Эти выстроенные из гранита сооружения китайцы называют гу-тан-та; они весьма обширны. Мавзолей при монастыре Хэнань – замечательный памятник архитектуры. Он разделен на два отсека: один для праха монахов, другой – для монахинь. Красные мешки с их содержимым вверяют этим хранилищам, проталкивая через небольшие отверстия, величина которых едва позволяет сделать это.
В монастыре под названием Хуалинь-сы, или Цветущий лес, останки монахов сжигают в специально отведенном для этого храме. Он находится на некотором расстоянии за северо-восточными воротами Кантона, и тела мертвых монахов приносят туда в больших закрытых со всех сторон паланкинах. Прах монахов из этого монастыря относят в мавзолей, расположенный в красивой местности на берегах небольшой речушки под названием Цинси, текущей у подножия гор Белых Облаков. Однако останки монахов не всегда кремируют – иногда их хоронят. В июне 1871 года останки Хан Суня, одного из самых почтенных монахов монастыря Хэнань, отнесли для захоронения на кладбище в Тай-цзинь-чжун. Корреспондент газеты, сообщивший о церемонии, описывал ее так:
«Перед перевозкой тела около 200 бонз собрались, чтобы принять участие в последних ритуалах. Многие монахи построились вокруг временного жертвенника, воздвигнутого в зале, где торжественно возлежал умерший, и читали службу за упокой души усопшего собрата. По завершении этой церемонии пожилой монах в фиолетовом одеянии выступил вперед и поднес вывешенному над временным жертвенником изображению усопшего знаки отличия, подобающие высокому сану, который, как оказалось, некогда имел умерший. Затем распорядитель церемонии велел убрать тело, и ему сразу повиновались. Тут монахи построились в длинные ряды по обеим сторонам дороги, ведущей к монастырю, и, когда мимо них пронесли гроб, последовали за ним по двое в ряд к месту его последнего упокоения. У внешних ворот монастыря были поставлены два монаха, чья обязанность состояла в раздаче каждому уважаемому человеку из присутствовавших по мелкой серебряной монете. Каждый такой подарок был завернут в белый бумажный конвертик с китайской надписью – «счастливые деньги». Множество мужчин из города и окрестностей, дружившие с покойным, приняли участие в этой унылой процессии. Все они, как и все монахи, по этому случаю опоясались белыми кушаками».
Своей архитектурой и внутренним убранством все большие монастыри точь-в-точь похожи один на другой. Когда посетитель входит в ворота, его внимание привлекают две большие фигуры. Они называются Чжун Цзи и Ма Сы; считается, что ворота вверены их попечению. Под вторыми воротами по двое расположены четыре фигуры того же размера, по имени Моли Хун, Моли Шоу, Моли Хай и Моли Цин.
Буддийский храм
Их описывают как покровителей севера, юга, востока и запада Китая и считают ревностными исполнителями воли Будды. За вторыми воротами находится главный зал храма, в котором расположены три идола, известные как Будды Прошлого, Настоящего и Будущего. Позади этого зала находятся два других, в одном из которых зранят дагобу{31}(под ней помещены мощи Будды), а в другом – идол богини милосердия. Есть также святилища Гуань-ди, Вишну и других менее известных богов. В одном из них стоит идол первого настоятеля монастыря. Перед ним помещена доска, на которой записаны имена всех усопших настоятелей. По сторонам больших внутренних дворов, в которых воздвигают главные залы храма, находятся ряды монашеских келий, зал для посетителей, трапезная и иногда типография, в которой печатаются монастырские службы, новые работы по догматам Будды и бесплатные брошюрки для раздачи. Зал для посетителей состоит из двух палат, между которыми находится внутренний двор. Входя в этот зал, посетитель проходит в так называемую нижнюю палату, где остается до тех пор, покуда монах, в чьи обязанности входит прием гостей, не пригласит его в более почетное помещение. Трапезные очень велики, и монахи, считающиеся гостями, устраиваются за столом лицом к настоятелю – официальному хозяину. Столы расставлены вдоль всех стен зала, и за каждым сидит лишь один ряд монахов. Их лица, конечно, обращены к середине зала, в то время как настоятель сидит на почетном месте на возвышении, расположенном в конце зала между рядами. В стране, где люди так привержены формальностям и церемониям, соблюдение этого обычая рассматривается как верх учтивости. Монахов созывают к завтраку и к обеду при помощи гонга; в это время они обязаны являться в трапезную, надев рясу. После того как они собрались и уселись на места, приходит церемониймейстер. По его знаку все они встают и, сложив руки, повторяют молитву. Затем порцию благословленной таким образом еды помещают на подставку у дверей трапезной как приношение птицам небесным. Этот обряд высоко ценит большая стая воробьев, с вежливым постоянством слетающаяся сюда в часы завтрака и обеда. В трапезной подают только вегетарианскую еду. Несмотря на то что такая пища предусматривается монашеским уставом, братии она не по вкусу, и поэтому те из них, кто обеспечен достаточно большим доходом, вшестером – ввосьмером устраивают особые обеды, где могут от души насладиться жареной свининой, вареной птицей и соленой рыбой, а иногда и запить все это крепким спиртным напитком.
Во время обеда в трапезной монахам полагается хранить полное молчание, хотя нет чтеца, который, подобно тому, как это бывает во многих христианских монастырях, занимал бы их внимание. Однако стены трапезной покрыты досками, на которых очень четкими иероглифами приведены цитаты из нравоучительных сочинений различных авторов, предостерегающие монахов от слишком торопливой еды и подчеркивающие важность правил поведения в трапезной. На других досках записаны правила монастырского устава и монашеские обеты.
В некоторых храмах идолов особенно много. В Янчжоу я видел такой, в котором, как говорят, их не менее десяти тысяч. Идолы – они совсем крохотные – находятся в одном большом зале; они расставлены причудливо, но аккуратно, что создает весьма своеобразное зрелище. В центре зала стоит деревянная беседка, украшенная искуснейшей резьбой, под сенью которой находится большой идол Будды. Внутри и снаружи беседка буквально усеяна маленькими идолами, которые, по-моему, представляют собой разные изображения все того же божества. На каждой из четырех стен зала находятся маленькие скобы, поддерживающие идолов Будды; и их еще больше на балках и столбах сводчатой крыши. Два идола – это изображения спящего Будды в полный рост. В Пекине и Кантоне есть в точности такие же залы. Зал десяти тысяч идолов в Кантоне, как и монастырь, часть которого он составляет, в самом плачевном состоянии, и большинство идолов, украшавших когда-то его стены, пропало.
Как правило, идолов{32} делают из дерева, но часто используют и глину. В области Чжаоцин, где много мраморных каменоломен, их часто изготовляют из этого материала. В Бэньню-чжэне, рыночном городе на берегах Великого канала, в разрушенном монастыре я видел трех больших железных идолов, изображавших Будд Прошлого, Настоящего и Будущего. Кроме того, в некоторых храмах я видел каменных, керамических и фарфоровых идолов. Три больших идола в кантонском монастыре Дафо, как говорят, сделаны из меди, как и многие маленькие изображения Будды. Будду изображают в самых разных позах, некоторые из статуй улыбающиеся, а у других скорбное выражение лица.
Что касается верующих мирян, буддийские храмы чаще посещают женщины, чем мужчины, стремясь обрести богатство, потомство, долголетие или литературную известность. Чтобы убедить божество даровать просимое, верующий отправляется в пагоду в большом храмовом зале; там в присутствии многочисленных изображений Будды он излагает свое желание и приносит обет поддерживать жизнь какого-нибудь живого существа – такой обет Будда принимает самым благосклонным образом. Затем животное, очень часто курицу, показывают перед пагодой и торжественно посвящают божеству, после чего его вверяют особой заботе и благословениям монахов, причем обильное пропитание ему обеспечивают заранее. В монастыре Хэнань в Кантоне есть большой свинарник, где содержится десять-двенадцать весьма упитанных свиней, корм для которых добыли именно таким образом. Всех священных свиней, которых мне доводилось видеть, намного превосходила своими размерами свинья в монастыре Баодун неподалеку от Учана. Она была совершенно черной. В 1855 году ее подарил храму некий богатый китайский купец.
Кроме заполненного скотом хлева, там есть и птичий двор, где теснятся куры, утки и гуси, имеется загон с несколькими овцами и козами. В некоторых храмах можно обнаружить по несколько голов рогатого скота, помещенных туда беспокойными просителями. В одном монастыре недалеко от Ху-ши-у, провинция Чжили, я видел несколько священных лошадей и мулов; и из всех видов семейства Equidae, виденных мной в Китае, они были самыми ухоженными. За всеми животными, подобным образом посвященными Будде, как правило, заботливо ухаживают монахи; а когда они умирают, останки бережно предают земле.
Птицеловы
На землях, принадлежащих храмам, находятся пруды, куда в качестве приношения по обету бросают всевозможную рыбу, спасенную почитателями Будды из корыт, в которых ее выставляют на продажу в своих ларьках рыботорговцы. На берегах таких прудов обыкновенно стоит каменная колонна, на которой крупными иероглифами начертано: «Сохраняем жизнь». В храме кантонского предместья Хэнань я однажды видел человека, принесшего Будде десять или двенадцать больших карпов, которые резвились в поставленном перед алтарем ушате с водой. В конце концов их выпустили в пруд.
В храме при монастыре Цветущего леса, или храме Пяти Гениев, как его нередко называют, позади приемной расположен пруд, вода в котором кишит черепахами – их выпускают туда верующие миряне, купившие этих животных, чтобы спасти от участи попасть на стол к гурману. Этот поступок считается достойным самой высокой похвалы. Полагают, что он обеспечивает получение мирских благ от милосердного Будды.
Еще один способ снискать благосклонность божества – выпустить на свободу нескольких воробьев или голубей. В храме, о котором я только что упомянул, однажды я видел женщину, которая перед находящейся там прекрасной пагодой приносила обет сохранить жизнь нескольким десяткам воробьев. Когда она дала свой обет, служка вынес клетку с птицами в соседний коридор, там женщина выпустила их на свободу, отворив дверцу. Поскольку обеты относительно воробьев дают очень часто, много этих птиц выставляют на продажу в лавках торговцев домашней птицей. Птицеловы применяют очень оригинальный метод ловли воробьев. Охотник мажет птичьим клеем конец длинного прута. Обнаружив нескольких воробьев, толкущихся на земле или среди высокой жесткой травы, он тут же ловко просовывает конец прута между ними так, чтобы утащить одну-две птицы, приклеившиеся к нему. Затем сажает пойманных птиц в клетку, которую несет на спине.
В нескольких буддийских храмах находятся клетки, напоминающие курятники, где содержатся голуби, купленные и помещенные туда самими монахами. На дверях клеток написаны слова: «Сохраняем жизнь», – и когда посетитель храма бросает в клетку монету (цена голубя), сопровождающий монах выпускает пернатого пленника на свободу. Иногда обеты, приносимые в святилищах Будды, не выполняются, пока верующий не получает блага, о котором он молил. Когда он получает желаемое, редко он не возвращается в храм и не выполняет свой обет – люди опасаются возмездия за вероломство.
Один из обетов, который дают верующие обоих полов, – это воздержание от животной пищи на определенный срок. Мне известно много случаев открытого нарушения этого обета. Чтобы искупить грехи, многие расходуют большие суммы, мостя большие дороги. Так, один из пролетов гранитной лестницы, по которой поднимаются на горы Белых Облаков, был построен за счет некой вдовы в качестве искупления грехов ее мужа.
Многие буддийские монастыри выстроены на склонах холмов и гор и возвышаются над обширными и величественными панорамами. Самый красивый из тех, что я видел, находится на юге Китая на берегах западного рукава реки Чжуцзян в горах Динхушань, неподалеку от входа на перевал Чжаоцин. Со всех сторон этот монастырь окружают разнообразнейшие и красивейшие пейзажи. Здесь расстилаются широкие равнины, украшенные волнующимися хлебами, там холмы, покрытые пышно зеленеющими деревьями, мягко вздымают свои склоны, по которым сбегают ручьи, теряющиеся среди величественных деревьев, окружающих монастырь. Вдалеке к облакам поднимаются вершины гор, образующих Чжаоцинский перевал, а между их скалистыми склонами несет свои стремительные воды западный рукав реки Чжуцзян, у подножия гор затем растекающийся широкой озерной гладью. В одной из пагод этого монастыря находится жертвенник, который считают священным. В пагоду не позволено входить, пока сначала не омылся в святых водах озера. В этом храме хранят и кувшины со святой водой для продажи. Когда я был там, прибыли три монахини, чтобы приобрести запас священной субстанции. Монастырь сильно пострадал во время восстания 1855 года, но сейчас уже восстановлен.
Неподалеку от Цзиныпань, или Золотых холмов, примерно в двадцати милях к западу от Кантона, находится другой монастырь, который по красоте расположения считается вторым после монастыря в Динхушань. Он стоит на берегах Жемчужной реки. Летом, когда река разливается из-за сильных дождей, он бывает полностью окружен водой. На западе, вдоль излучины реки, тянутся холмы Цзиныпань, с вершины которых открывается чарующий вид на окрестности. Неподалеку от этого места берега украшают рощи, где среди деревьев укрываются чистенькие деревушки. Монастырь был основан более восьмисот лет тому назад. Из-за почтенного возраста и недостатка средств на ремонт сейчас он очень обветшал. Однако его древность и красота местности послужили причиной того, что китайцы считают его одним из семи чудес провинции Гуандун.
Красивейший из монастырей, виденных мной в центральных провинциях, – это Тяньдун-сы в провинции Чжэцзян. Он находится на расстоянии тридцати миль от города Нинбо, у входа в живописную долину. К нему ведет аллея высоких кедров; окаймляющие монастырь холмы покрыты деревьями от подножия до вершины.
Постройки монастыря Ганьлу, или Сладкой росы, расположенного в Чжэньцзяне, разочаровали меня. Он выгодно расположен на высоком холме и возвышается над самой привлекательной и обширной панорамой. Говорят, что его так назвал некий Чжан Фэй, бывший или другом, или братом Лю Юань-ди, или Лю Бэя, – одного из китайских императоров. Говорят, что он посетил этот монастырь перед тем, как взойти на престол, и написал фразу, которая теперь начертана на мемориальной доске: «Тянь-Ся-Ди-И-Цзян-Шань» – «Самая большая река и самый важный холм, которыми может гордиться империя». Что касается реки, это утверждение определенно верно, поскольку поток, величественно катящий свои волны мимо подножия холма, это Янцзы.
Самый красивый из монастырей, виденных мной на севере Китая, – это Дацзюэ-сы. Он расположен на расстоянии двадцати трех миль к северо-западу от Пекина. В монастырском парке есть декоративный пруд, где плавает множество золотых рыбок, а также замечательно чистый источник, в который посетители бросают медные монетки, чтобы дать монахам возможность купить у торговца птиц и выпустить их на волю. Кроме того, там находится изящная пагода, которую используют как хранилище праха усопших монахов. Иногда храмовые парки и внутренние дворы украшены самым причудливым образом. Монастырю Хуэйшань-сы в Цзюлун-чжэне, городе на берегах Великого канала, в этом отношении принадлежит пальма первенства. Среди монастырей, замечательных садами камней, можно упомянуть обитель Долголетия в западном предместье Кантона.
В Китае нет высеченных в скале пещерных храмов. Вполне возможно, что Индия – единственная страна, известная такими своеобразными сооружениями. Я обратил внимание на крохотные святилища Будды и буддийские идолы, вырезанные на склонах старых скал из красного песчаника. Самыми своеобразными из этих барельефов были увиденные мной в окрестностях Ханчжоу.
Буддийские монахи могут рассказать много интересных преданий. Один монах из обители Цзиньшань обратил мое внимание на дощечку, на которой были начертаны стихотворные строки. Как говорят, несколько столетий назад их сочинил мандарин, проведший здесь одну ночь на пути из Кантона в Пекин. В стихах рассказывалось о легенде, согласно которой мандарину под гостеприимной кровлей монастыря приснилось, что ему кланяется монах и угощает рисовыми лепешками. На следующее утро, когда он готовился снова пуститься в путь, мимо него прошел монах, который нес поднос с рисовыми лепешками. Гость сразу вспомнил свой сон и спросил монаха, кому он их несет. Последний ответил, что собирался положить лепешки на жертвенник в честь монаха, жившего за двести лет до того и канонизированного после смерти. Мандарин, созвав монахов, поведал им о своем сне, попросил истолковать его и тут же получил объяснение. Монахи были стойкими приверженцами идеи переселения душ и поэтому решили, что мандарин был не кто иной, как знаменитый монах, вернувшийся на землю, чтобы править народом.
Замечательную легенду мне рассказывали о монастыре Яшмового цветка в городе Янчжоу в провинции Цзянсу. Около тысячи трехсот лет тому назад, как гласит предание, в саду некого дома в Янчжоу расцвел необычный цветок, и император Вэнь-хуан, услышав о диве, отправился в этот город взглянуть на него. Путь занял немало времени. Когда его величество путешествовал по воде, его барку тащили мужчины и женщины в элегантных одеждах. Когда он ехал в экипаже, его везли люди, одетые не менее нарядно. Для удобства дом обставили как временный дворец. Привлеченный исключительной красотой цветка, император прожил некоторое время в Янчжоу, каждый день любуясь на него. Однако в конце концов, чувствуя, что его здоровье слабеет, он отправился в Лоян, свою столицу – город в провинции Хэнань. В пути император умер. Дворец был обращен в монастырь и назван Цюнхуа-гуань, или монастырь Яшмового цветка. Когда я приехал туда, обитель лежала в руинах, но меня радушно встретили несколько буддийских монахов, которые сообщили мне, что цветок уже давно в Западном Рае, чтобы цвести там во всем блеске своей бессмертной красоты.
Буддийские монахини
В Китае множество женских буддийских монастырей. В маленьких женских монастырях бывает от десяти до двадцати сестер, в обителях побольше может быть и свыше восьмидесяти монахинь. Они живут на средства, получаемые от пожертвований: монастырям дарят и дома, и земли. Кандидаток в монахини принимают в монастыри в детстве – в десятилетнем возрасте, и их послушничество продолжается, пока им не исполнится шестнадцать лет. Считается, что к этому времени сознание женщины уже созрело и им полагается «постричься». Эта церемония состоит в том, что послушница в присутствии идола Гуаньинь, богини милосердия, заявляет, что она всегда будет оставаться девственной, что она не станет есть ни рыбы, ни мяса, ни птицы, что она не будет пить вина, станет следовать нормам буддизма и руководствоваться ими в своей повседневной жизни. Когда это произнесено в присутствии идола Гуаньинь и при свидетелях, голову юной послушницы, которую начали слегка брить с того дня, как она пришла в монастырь, служанка обривает полностью, и девушка облачается в одежды, поразительно похожие на те, что носят буддийские монахи, до такой степени, что иностранцу стоит немалого труда различить их. Хотя соискательницы на монашеское звание обычно приходят в монастырь в возрасте десяти лет, многие ищут убежища в этой уединенной жизни в намного более зрелом возрасте. Подавляющее число женщин – выходцы из низших слоев. Тем не менее в монастыре представлены все классы общества. Иногда туда вынуждены уходить женщины из богатых семей, чтобы избежать нежелательных брачных союзов. Каждым женским монастырем руководит настоятельница (сы-фу). Эта должность пожизненная. Обязанности монахинь в основном состоят в молитвах и службах, обращенных Гуаньинь в защиту духов умерших женщин. Для этой цели они обыкновенно отправляются группами по девять человек к дому умершей и, устроившись перед подготовленным по такому случаю жертвенником, позади которого находится маленький идол Гуаньинь, весь день распевают молитвы. За отсутствием таких занятий они проводят время в монастыре в полной праздности, слоняясь без дела будто бы в совершенном бессилии. Во всяком случае, такое заключение я сделал, посетив несколько этих заведений. С большей определенностью это можно сказать о старших монахинях. А те, что помоложе и победнее, вышивают по шелку, чтобы обеспечить старших большим количеством предметов обихода, чем можно купить на выделяемые им небольшие суммы пожертвований. Во время празднования китайского Нового года в 1860 году я видел группу монахинь на пикнике, который они устроили в чудесном парке при одном из главных кантонских храмов. С большим энтузиазмом не могла бы развлекаться даже стайка школьниц, гуляющих по зеленым полям доброй Англии.
Женским буддийским монастырям предъявляют те же серьезные упреки, что и даосским обителям, о чем я писал выше. Это может подтвердить выдержка из газеты гонконгской Daily Press от пятницы 13 сентября 1872 года.
«Кажется, – пишет корреспондент, – что буддийские и даосские женские монастыри в Китае не более непорочны, чем подобные учреждения в Европе. Во всяком случае, монастыри в Учане обвиняли в тлетворном влиянии на общественную нравственность. Добродетельный (?) мандарин, услышав о происходящем, придрался к монахиням и чуть не положил конец существованию их ордена.
Сначала эта новость произвела большое волнение в монастырях, и многие их обитательницы бежали, особенно даосские монахини, которым пришлось только распустить волосы, переодеться, надеть сережки, – и их внешность была полностью изменена. Однако буддийской монахине с выбритой головой не так легко ускользнуть от сыщиков из ямэней, да и денег на взятки у них, вероятно, было маловато. Примерно двадцать таких монахинь вместе с несколькими печально известными даосками были взяты под арест. Почти все они были молоды, им было от восьми до двадцати шести лет. Затем этот мандарин издал декларацию, в которой до общего сведения доводилось, что дурная слава женских монастырей сделала необходимой эту решительную меру; он призывал родственников монахинь, чьи имена приводились тут же, забрать девушек домой; было сказано, что в противном случае их передадут любым приемлемым лицам, пожелавшим взять их в жены».
Примерно через триста пятьдесят лет после того, как буддизм был официально признан в Китае, он проник в Тибет, а оттуда с течением времени распространился в Монголию и Маньчжурию. Ламы или жрецы признают своим духовным главой Великого тибетского ламу, который для них то же, что для служителей латинской церкви – папа римский. Этот ламаистский папа – политический и духовный правитель Тибета, он подчиняется лишь императору Китая. Нынешний правитель Тибета неизменно и решительно противился проникновению всех европейских путешественников в его края. И во время моего пребывания в Пекине весной 1865 года он прислал китайскому императору депешу, прося у его императорского величества ни в коем случае не разрешать отбытие европейцев из Китая в направлении Тибета. Он объяснил свою просьбу тем, что в прошлый раз, когда к ним приезжали иностранцы, случился неурожай, скот ояловел, а женщины отклонились от стези добродетели.
Лам избирают из всех слоев общества. В Монголии каждая семья, в которой есть двое сыновей или более, обязана отдать одного из них на ламаистское служение. Как и их китайские собратья, все ламы приносят обет безбрачия и бреют голову. Одеваются они в длинные желтые рясы. Талию охватывает кушак, к которому привязан футляр для веера и иногда футляр, в который кладут ложку, нож, пару палочек для еды и медный кубок. Совершая открытые службы в своих храмах, ламы надевают мантии и шапки того же цвета, что и рясы. При этом шапка чем-то напоминает шлем, каким у нас увенчивают изображения Британии. Когда ламы входят в храмы для совершения открытого молебна, у дверей их встречают главные жрецы. Во время службы они сидят по-турецки, поджав ноги под себя, на длинных низких диванах, расставленных по обеим стенам зала, по которому идут к главному жертвеннику. В своих молитвах ламы просят у идолов благословить императора, священнослужителей и государство. Молитвы произносятся речитативом. Иногда их поют так слаженно, что европеец может вспомнить о соборных службах, ежедневно проходящих в христианских храмах. В некоторых случаях молитва проходит под аккомпанемент рогов с раковинами и хлопков в ладоши. Используют и крайне необычный музыкальный инструмент: он представляет собой полую человеческую бедренную кость, из которой изготовлена дудка. В то время как ламы занимаются публичными богослужениями, главные жрецы, в таких случаях облачающиеся в темно-красные одеяния, проходят вдоль рядов молящихся монахов и кадят. Когда я был в Лама-мяо (или Долон-норе), рыночном городе в Монголии, в одном из храмов я стал свидетелем любопытного происшествия. Через двадцать минут после того, как присутствовавшие там ламы начали службу, каждому из сидящих (молятся именно в этой позе) поднесли по чашке плиточного чая. В чай было положено масло, и он имел консистенцию супа. Перед тем как они отведали этого напитка, один из главных жрецов, стоя посреди храма, громко сообщил им, что чай был милостиво пожалован им согласно последней воле и завещанию недавно скончавшегося доброго монгольского князя, и в благодарность они должны молиться об упокоении его души. Выпив чай, священнослужители со всей серьезностью возобновили свои молитвы, и молились на протяжении двадцати минут. В конце службы каждому ламе подарили по большой лепешке, которые также были завещаны им покойным князем.
Ламы дают обет безбрачия и живут в монастырях. Посетив в Пекине обитель Дафо, я обнаружил, что в ней не менее тысячи человек. В городе Лама-мяо не меньше десяти тысяч монахов, и также много их в Жэхэ. В качестве епитимьи они нередко оставляют монастырь и совершают трудные паломничества к отдаленным святилищам. Такие путешествия отнимают много времени, поскольку паломники не только идут очень медленно; после каждых трех шагов они падают ниц и совершают коутоу. В 1865 году наш друг повстречал ламу, который отправился в паломничество к монастырю Утай-Шань в провинции Шэньси; лама сообщил ему, что его странствие должно занять двенадцать месяцев. Однако многие из них не живут в монастырях, а ведут кочевую жизнь на обширных равнинах Монголии и на стойбищах бывают не только священнослужителями, но и пастухами. Они часто напоминали мне пастухов, которые в древности стерегли свои отары и стада в долинах Иудеи. Так Моисей пас овец у Иофора, тестя своего, священника Мадиамского. Двенадцать патриархов также были пастухами, и Давид, чтобы сразиться с грозным гигантом из Гефа, оставил овец своего отца. Несколько раз я наблюдал женщин из монгольских семей, которые пасли стадо. В Священном Писании тоже есть несколько мест{33}, из которых можно понять, что в Древней Палестине подобный труд нередко выпадал на долю дочерей эмиров или вождей. Как бы то ни было, хотя столь многое там напоминало прочитанное мной о временах патриархов, я тщетно искал «башни стада», как названы в Писании постройки, с которых могли обнаружить приближение врага. Однажды я и впрямь завидел вдалеке нечто вроде такой башни, но, проехав около двух миль в том направлении, обнаружил, что это ламаистский храм.
Как правило, ламаистские храмы – величественные сооружения. Среди них особо примечательны выстроенные в городе Жэхэ императором Цяньлуном. Медная крыша одного из них начищена до блеска и ослепительно сияет при свете солнца, будто золотая. Когда я посетил храм в Лама-мяо и стоял в главном святилище, разглядывая восемь-десять больших атласных зонтов и флагов из того же материала с изображениями Будды, ко мне обратился один из жрецов. В ходе интересной беседы он сообщил мне, что в городе живет лама, способный совершенно точно предсказать каждое событие, которому суждено произойти на протяжении следующих пятисот лет. Этот ламаистский пророк мог также вспомнить любое событие, случившееся за предшествующие пятьсот лет. Мне очень захотелось поговорить с ним, но у него было столько договоренностей, что о встрече не могло быть и речи. В храме Дафо в Пекине есть идол (по преданию, его привезли из Сиама) семидесяти футов в высоту. Как правило, идолы в ламаистских святилищах больше, чем в обычных буддийских храмах по всей империи. На жертвеннике этого колоссального идола стоят курильницы, подсвечники и подставки для цветов. Они делаются из цинка, меди или мрамора. Кроме того, иногда на жертвенник ставят своеобразный сосуд, полный драгоценных камней: его делают из верхней части человеческого черепа, он украшен золотом, серебром или медью. Для этого используют череп человека, который был замечателен своими способностями, либо юноши, умершего на восемнадцатом или девятнадцатом году жизни, – возраст, к которому монголы относятся с особым почтением. У врат многих храмов расположены молитвенные колеса. На каждом колесе написана молитва, и верующий, проходящий мимо или не имеющий возможности оставаться в храме до завершения службы, один раз читает слова молитвы на колесе, затем поворачивает его и уходит. Считается, что колесо доносит молитву до неба, и она повторяется всякий раз, как колесо совершает оборот. Другая характерная черта монастырских внутренних дворов – это молитвенные колонны, или каменные колонны, на которых выгравированы обращенные к Будде молитвы. Они расположены во внутренних двориках монастырей таким образом, чтобы побудить снующих туда-сюда монахов остановиться для молитвы. Часто они украшены искуснейшей гравировкой.
Было замечено, что буддизм, и особенно ламаизм, схож с римским католичеством: многие христианские обряды и церемонии, искусственно внедренные в языческое богослужение тибетскими жрецами, вероятно, были заимствованы ими у несторианских и римско-католических миссионеров, подвизавшихся в Средней Азии. Действительно, похоже, будто вся система ламаизма преобразована из римско-католической. Говорят, что в этой языческой религии есть не только свои папы, кардиналы и епископы, но и крещение младенцев, конфирмация, литании, крестные ходы, служба с двумя хорами, молебны за здравие и за упокой, почитание святых, экзорцизм и посты. Кроме этого, можно упомянуть об использовании креста, митр, праздничных риз, сутан, венков и четок, святой воды, подставок для цветов на алтаре и т. д. Я не поручусь за все перечисленное, однако утверждают, что эти атрибуты действительно присутствуют в буддийской церкви Тибета. Из Тибета многие из этих обрядов проникли в Китай, но в культе буддийских жрецов империи их куда меньше, чем у тибетских, монгольских и маньчжурских лам.
Но вдохновленные человеком религии, утвердившиеся в Китае, – это не только конфуцианство, даосизм и буддизм. Через шестьсот лет после того, как в Китае под покровительством императора Мин-ди распространилась религия Будды, некий араб по имени Саад ибн Абу-Ваккас (предполагаемый дядя по матери Мухаммеда) познакомил «Центральную Цветущую страну» с исламской верой. Этот апостол мусульманства с группой избранных последователей прибыл в Китай в VII веке. Там он приступил к распространению причудливой системы лжи, которой сообщили жизненную силу безжалостная вражда ее основателя с идолопоклонством и его истовая проповедь учения о непревзойденном высшем господстве и совершенном единстве Бога. Последователи ислама, которыми бывают не только бедняки, но и многие богатые и уважаемые люди, главным образом живут в северных, южных и западных провинциях империи. В северных и западных провинциях они весьма многочисленны; есть целые деревни, в которых живут исключительно мусульмане. Во время Северного похода в 1860 году солдаты-мусульмане индийских полков, посланных в Китай, нашли друзей среди китайских единоверцев, с которыми их тесно связала враждебность к идолопоклонникам. Китайским мусульманам присуща полная покорность предписаниям пророка, согласно которым их священный долг состоит в борьбе против врагов веры. Они постоянно находятся в состоянии войны с правительством страны. В 1863 году живущие в Северном Китае мусульмане пошли на открытый бунт, сея повсюду разруху и опустошение. Чтобы противостоять грозному противнику, кантонского генерал-губернатора Лю Чанъю, приобретшего репутацию весьма талантливого полководца в бытность свою губернатором Гуанси, вызвали в Пекин принять командование над армией, которая до того времени не могла одержать успех в сражениях с восставшими мусульманами. В том же году специальный уполномоченный по имени Салинь прибыл в Кантон за денежными средствами для содержания армии, подавлявшей такое же мусульманское восстание в западной провинции Юньнань.
Несмотря на то что китайские мусульмане столетия были разлучены со своими единоверцами в других краях, они с большим упорством продолжают придерживаться учения Мухаммеда. Они неизменно представляют Бога Высшим Предвечным Существом, бывшим прежде всех миров, нерожденным и несотворенным, и утверждают, что нет ничего подобного Ему. Они признают существование ангелов и описывают их как существ абсолютной чистоты, по-разному служащих своему Создателю; особо почитают четверых из ангельского воинства, служащего Богу днем и ночью, а именно Гавриила, несущего откровения, Михаила – ангела-хранителя древнего Божьего народа Израиля, Азраила, посланца смерти, и Исрафаила, которому поручено созывать всех людей, живых и мертвых, перед лицо Божье, дабы они рассказали о делах, совершенных ими во плоти. Мусульмане считают, что на протяжении жизни каждого человека сопровождают два ангела, которые запоминают его всевозможные поступки и подробно докладывают о них Всевышнему. Коран учит их считать рай Господень местом, где будут обеспечены все условия для потворства «плотским похотям, восстающим на душу». Говоря с мусульманами о грядущем упокоении, легко обнаружить, что их представления о нем – самые чувственные. Они, конечно, считают, что Мухаммед – глава всех посланных Богом пророков; а пророков таких они насчитывают не меньше двухсот двадцати четырех тысяч.
Как кажется, китайские мусульмане так же строго выполняют предписания религии, как и те, кого я видел в Египте и в других странах. Они молятся пять раз в день, но это считают обязательным не все мусульмане – многие молятся только трижды в день. Во время молитвы они обращают лицо к святому городу Мекке, обычно преклоняя колени. Собираясь читать Коран, они моют руки, прежде чем осмелятся тронуть священную книгу. Каждую пятницу – священный день – толпы мусульман устремляются в мечети. Молясь в храме, они облачаются в длинные белые одежды и надевают чалму того же цвета. Перед тем как войти в мечеть, они разуваются, но не заносят свои башмаки в храм, как это делают арабы, держа их в левой руке подошвой к подошве. Женщины и молодежь не допускаются в молитвенное собрание, и мужчины во время службы сохраняют предельную серьезность. По окончании молитв они возвращаются к своим обычным занятиям.
Однажды, оказавшись в пятницу в Чжан-цзя-коу – в большом городе, расположенном у подножия Великой Китайской стены, я отправился осмотреть тамошнюю мечеть – вместительное и не лишенное изящества здание, оттуда открывается обширная панорама города. Во дворе мечети мне встретился очень хорошо одетый красивый юноша четырнадцати-пятнадцати лет. Когда я спросил, почему он ждет снаружи и не заходит внутрь, чтобы присоединиться к молящимся, юноша ответил, что еще не достиг соответствующего возраста. Внутри мечеть была буквально переполнена верующими – китайцами, которые были одеты лучше, чем кто бы то ни было из виденных мной. Коран читал священнослужитель, по обычаю опиравшийся на посох, как Иаков «поклонился на верх жезла своего» (Евр., 11: 21).
Установленные посты китайские мусульмане соблюдают с явной строгостью. Во время Рамадана (это девятый месяц) они, как кажется, большую часть времени проводят в стенах мечетей, и истощенная внешность многих из них – явное доказательство того, что они постятся по-настоящему. В обычное время они также неукоснительно выполняют долг, предписывающий им раздавать милостыню и воздерживаться от употребления любых опьяняющих напитков и свинины. Один китайский автор, упоминая об этом воздержании от вин и некоторых видов мяса, а также о мусульманской благотворительности и доброжелательности по отношению к бессловесным животным, обвиняет последователей Мухаммеда в том, что они заимствовали эти черты своей религии из буддизма. Но мусульмане это с негодованием отвергают. Милостыню они, по-видимому, очень щедро раздают по пятницам, тем не менее, как правило, подают только беднякам, разделяющим их веру. Будучи в Чжан-цзя-коу, я видел, как несколько дворян, исповедовавших ислам, оделяли милостыней бедных и нищих последователей пророка в одном из молельных домов или цехов их единоверцев. Имена бедняков, получавших пенсию, были записаны на большой доске на стенах цеха; когда секретарь вызывал очередного, он отзывался и получал свою обычную долю.
Педантично соблюдается обряд обрезания; не забывают они и о том, что для каждого хорошего мусульманина считается обязанностью, – о совершении паломничества в Мекку, чтобы прикоснуться к черному камню Каабы, снискать прощение грехов и доступ в рай. Конечно, паломничество в Мекку легче совершить мусульманам западных провинций империи, чем живущим в северных и южных провинциях.
У мусульман множество мечетей по всей империи. Эти сооружения очень похожи на другие китайские храмы. В Кантоне не меньше четырех мечетей, две из которых выстроил Абу-Ваккас. В старинной гробнице в мечети, расположенной за большими северными воротами, хранятся останки этого ревностного исламского миссионера; прожив пятнадцать лет на новой родине, он умер, твердо уверенный в том, что попадет в рай, придуманный Мухаммедом. Мечеть, расположенная в старом городе Кантона, славится минаретом, с которого муэдзины призывают к молитве мусульманское население. Сейчас проход в башню завален землей, скопившейся вокруг фундамента. Когда город был занят союзными армиями Англии и Франции, какие-то британские офицеры проделали в стене отверстие и, обнаружив винтовую лестницу, успешно достигли вершины башни. Поскольку ступени были стертыми, они заключили, что муэдзины, по всей видимости, не пренебрегали регулярным исполнением своих обязанностей.
В одной-двух мечетях этого города находятся комнаты, в которых останавливаются мусульмане из других городов, прибывшие на оживленные рынки Кантона. В мечети неподалеку от ворот Тайпин, которая лучше всего приспособлена для приема гостей, я встречался с мусульманскими купцами из провинций Сычуань, Юньнань и Гуанси. Эти мусульмане показались мне умнее, чем кантонские, а также намного ревностнее в том, что касалось предписаний Мухаммеда. Некоторые мечети выглядят очень внушительно. Возможно, особенно достойна внимания мечеть с двумя арками в городе Чжэньцзяне, которая очень напоминает крипту в христианской церкви. Эта постройка вместе со школой окружена высокой стеной и поэтому выглядит как какая-то крепость. Мечеть в Ханчжоу – величественное и впечатляющее здание, причем дверь в нее напоминает каирские ворота. В каждой мечети есть табличка, на которой большими золотыми иероглифами написано: «Десять тысяч лет императору!» В каждом буддийском или даосском монастыре такая же табличка располагается на жертвеннике. Судя по всему, император уверен, что народ должен понять: ему, Сыну Неба, подобают почтение и послушание, как и богам. При каждой из главных мечетей находится школа, где детей учат читать Коран в оригинале.
Глава 5
Народные боги и богини
Любое описание китайских религиозных систем, не затрагивающее богов и богинь, которым с удовольствием поклоняется народ, будет в высшей степени неполным. Притом, что китайцев не особенно беспокоят религиозные доктрины, их очень интересуют обожествленные смертные и воображаемые существа, от которых, по их мнению, зависит распределение жизненных благ. Их религия по сути своей – культ. Верующий, преклоняющий колени в святилище Конфуция, будет молиться и даосскому Бэй-ди; в особых случаях можно видеть, как даосские и буддийские жрецы молятся в одном и том же государственном храме. «Каков хозяин, таков и слуга» – эту пословицу можно применять к народу и его богам, и эта глава о богах и богинях китайцев поможет читателю понять и народ.
В Китае два сословия – военные и ученые – делят между собой государственные почести и награды, и повсюду находятся люди, которые поклоняются Гуань-ди, богу войны, и Вэньчану, богу учености. Гуань-ди, или Гуань Юй, знаменитый в III веке н. э. генерал, был канонизирован только спустя восемьсот лет после смерти. Теперь его храм есть в каждом провинциальном, областном и уездном городе империи; и утром и вечером почти в каждом доме поклоняются его изображению, стоящему на алтаре предков. Его считают защитником мира в империи и в многочисленных семьях страны. Непосредственным поводом к его обожествлению, по преданию, было высыхание больших и многочисленных соляных колодцев в провинции Шаньси. Это несчастье породило большое смятение и неприятности. Министры императора Чжэнь-цзуна, подобно волшебникам, которых фараон призвал, чтобы они истолковали его сны, оказались бессильны, и в смятении Чжэнь-цзун обратился к даосскому первосвященнику. Тот заявил, что колодцы высохли из-за злого духа, и посоветовал обратиться к Гуань-ди, к тому времени ставшему царем в мире духов. Император немедленно составил депешу Гуань-ди, где сообщал о предмете разговора с первосвященником, и высочайшее послание было отправлено почившему воину в языках священного пламени. Не прошло и часа, как Гуань-ди явился на небеса на своем красном скакуне. Бог заявил, что, пока не возведут храм в его честь, к прошению императора не прислушаются, поэтому с большой поспешностью был возведен храм. Как только был положен последний камень, запасы соли в колодцах возобновились. Говорят, что в 1855 году Гуань-ди явился главнокомандующему императорских войск и помог ему победить повстанцев неподалеку от Нанкина. За это вмешательство император Сяньфэн уравнял его с Конфуцием, который ^о тех пор считался главным божеством государственного пантеона. На крыльце государственного храма Гуань-ди в Кантоне (одного из самых красивых храмов города) находится идол красной лошади этого божества. Рядом с ней стоит статуя доблестного оруженосца, который как бы ждет приказаний от своего господина. Находятся те, кто почитает даже коня с оруженосцем; в Кумлихое – большом городе в шелковых районах Гуандуна – я видел женщин, которые молились перед этими изображениями и привязывали сумочки или кошельки к узде скакуна.
Вэньчана почитают главным образом студенты и школьники. Считается, что он записывает их имена в памятную книгу и напротив каждого имени делает отметку о нраве человека. Перед его идолами обычно изображается ангел с памятной книгой в руке. Он был известен своей выдающейся ученостью и любовью к добродетели. По преданию, его родители, как и родители многих других китайских мудрецов, были очень стары, когда он появился на свет. Одним из его дедов был император, который изобрел лук и стрелы. Еще ребенком Вэньчан изучил самые серьезные тексты без помощи учителя; а когда он умер, боги, посовещавшись, назначили его божеством – покровителем соискателей ученой степени. Во всех главных городах империи есть государственные храмы{34} в честь этого бога. В Кантоне не меньше десяти таких храмов. Вэньчану приносят в жертву связки лука, и иногда его жертвенники сплошь покрыты чересчур благоухающими луковицами. Ему поклоняются не только учащиеся; среди его приверженцев я видел людей обоих полов и любого общественного положения. Однажды я отважился спросить человека, который вместе со своей женой горячо молился этому богу, о каких благах он просил его. Он ответил, что они с женой жаждут, чтобы их дети сделались сведущими в классической литературе и таким образом смогли бы претендовать на высокие государственные посты. Самый главный его храм находится в Чжэ-дун-юане – это административный центр родного уезда Вэньчана. На одной из балок, поддерживающих крышу, находится медный орел, а с его клюва к жертвеннику свисает длинный шнур. К шнуру прикреплен карандаш, которым, как полагают, божество пишет загадочные закорючки на покрытом песком столе или, как говорят другие, на листах бумаги, разложенных на столе. Эти рукописные пророчества, изготовленные ловкими священнослужителями, как правило, представляют собой сообщения о надвигающихся бедствиях; их направляют властям, с тем чтобы они могли принять меры предосторожности. В 1853 году, когда Гуандун был захвачен повстанцами, такое сообщение было направлено губернатору провинции. В нем жрецы предостерегали народ от мятежа как одного из величайших преступлений. Минчэнь, который был в то время генерал-губернатором, процитировал это пророчество в воззвании, расклеенном на многолюдных улицах Кантона и пригородов.
Бэй-ди
Неудивительно, что один из самых известных духов природы в стране, где так много зависит от дождей, – это Лун-ван, Царь Драконов, на чьем попечении находятся «источники бездны». Прежде ему молились только в засушливые периоды, но в результате милостей, дарованных им кантонцам, теперь его включили в перечень тех, кому воздают почести во время весеннего равноденствия и зимнего солнцестояния{35}. Во время засухи, как правило, моления о дожде продолжаются три дня. Когда бог не слышит правителя уезда, моление совершает правитель области. Выпускают обращение, призывающее народ не есть ни рыбы, ни мяса, ни птицы, пока не будет получен благоприятный ответ. Обращение дополняется эдиктом, запрещающим торговлю рыбой, мясом и домашней птицей. Поскольку засуха не имеет непосредственного отношения к их промыслу, рыбники, мясники и торговцы птицей выказывают уважение к эдикту, подкупая мелких чиновников и полицию. Если Лун-ван не слушает и префекта, к нему обращается с молитвой генерал-губернатор. В этом случае церемония обставлена с особой торжественностью. Облачившись во власяницу, обвязав шею цепями, а щиколотки – кандалами в знак глубокого смирения и раскаяния, генерал-губернатор следует в храм в сопровождении длинной процессии скорбящих горожан. Впереди процессии несут четыре желтых шелковых флажка, на которых начертаны китайские иероглифы, обозначающие соответственно ветер, дождь, гром и молнию; затем их помещают в курильницу на жертвеннике, окруженном множеством зажженных свечей. Многократно преклонив колени, генерал-губернатор предает священному огню письменную молитву, адресованную Лун-вану. Церемония сопровождается залпами фейерверков, ударами гонгов и бряцанием тарелок. В этом грохоте генерал-губернатор удаляется, а горожане провожают его до ворот дворца. Если и после этих призывов не выпадают благодатные дожди, люди делают вывод, что бог спит. Чтобы пробудить Лун-вана от дремоты, его изображение снимают с трона и выставляют на некоторое время под палящие лучи солнца. Кроме того, нередко император приказывает даосскому первосвященнику, пребывающему в горах Дракона и Тигра в провинции Цзянси, молиться о дожде. Если молитва не дает результатов, первосвященник, как правило, остается без жалованья, которое выплачивается из императорской казны.
Шествие с идолом бога дождя
Замечателен объем ложно направленной энергии, которую китайцы официально тратят на этого Царя драконов. Случай в Кантоне во время засухи, бывшей более тридцати лет назад, может послужить превосходной иллюстрацией прискорбных глупостей и сумасбродств, которыми сопровождается идолопоклонство. Генерал-губернатор провинции, который, как положено, молился и постился, но тщетно, в конце концов выпустил воззвание, где обращался к местным мудрецам с просьбой изобрести какие-нибудь средства, для того чтобы смягчить божество, обещая большое денежное вознаграждение тому, чей план окажется удачным. Как ни странно, никто из геомантов и предсказателей не откликнулся. Тем не менее свои услуги предложил один из даосских жрецов. Жреца поддержали его собратья, и они начали вызывать Лун-вана перед жертвенником, воздвигнутым под открытым небом. Жрецы молились четыре дня подряд; но увы – божество оставалось непреклонным. Увидев, что его усилия безрезультатны, ночью жрец скрылся и, как говорят, в конце концов умер от последствий лихорадки, вызванной пребыванием на солнце в течение четырех дней. Между тем засуха продолжалась, и цена на зерно повысилась до небывалого уровня. В этот критический момент явился геомант; он получил санкцию наместника на следующие смехотворные меры для умиротворения Царя Драконов. Закрыв южные ворота города, – прием, к которому обычно прибегают в подобных чрезвычайных обстоятельствах, – он поместил под ними несколько до краев наполненных водой бочонков с лягушками. Затем предсказатель велел нескольким мальчишкам заставлять лягушек квакать. Как говорят, через несколько дней после этого яркого проявления человеческого суеверия пошел дождь.
Однажды 7 мая 1871 года я видел, как наместник Сюэ Тайянь шествовал к храму этого бога в Кантоне, сопровождаемый чиновниками и первейшими джентри города. Одетые в домашнее платье, все они несли в руках по курительной свече. Поставив свечу на жертвенник, каждый совершал коутоу. Когда кончились обряды, в которых участвовали наместник и его свита, несколько буддийских и даосских священнослужителей – первые справа, а последние слева от храма – принялись истово молиться.
Храм, который посещает в подобных случаях император, расположен в Хэйлун-тане. Этот храм в честь Царя Драконов куда более впечатляющий, чем все остальные, которые мне удалось посетить; в нем находятся императорские покои. Я застал там многочисленных старейшин, владельцев усадеб и крестьян, явившихся из близлежащих деревень и вышагивавших в процессии к храму. Они стремились уговорить бога даровать немного обильных дождей. У каждого на голове был венок из листьев плакучей ивы, а некоторые несли в руках ветки этого дерева.
Во время засухи иногда обращаются к Юй Хуанди, или к Жемчужному императору{36}, более высокопоставленному, чем Лун-ван. Так, однажды поблизости от Янчжоу, на берегах озера Поян, мне встретилось своеобразное шествие. Чтобы показать богу потрескавшуюся от жары землю и прогнать духов, вызвавших засуху, его идола вынесли в открытых носилках на берег озера. В толпе, которая следовала за идолом, было два полунагих человека, вооруженных мечами. Иногда они рассекали своим оружием воздух, как бы в отместку злым духам от имени бога; иногда – подскакивали на три-четыре фута от земли. На озере в лодке сидели старейшины города в лучших нарядах, с ветками плакучей ивы. Юй хуанди – это обожествленный сын одного из царей государства Гуан-Янь-Мяо-Лэ. Годовщину его рождения отмечают как большой праздник часть даосских священнослужителей. Иногда обычные люди тоже празднуют день рождения Юй хуанди.
Другое популярное божество государственного культа – это Чэн хуан, или Защитник укрепленных городов. Некогда его ранг был ниже, чем у генерал-губернатора, – парадоксальное явление, любопытным образом иллюстрирующее восприятие китайцами своих богов. В Кантоне это неравенство в положении проявлялось в том, что ворота храма Чэн хуана закрывали каждый раз, когда мимо шествовал его превосходительство генерал-губернатор. Этот забавный обычай отменил император Цяньлун, повысивший положение Чэн хуана в ряду других божеств; и теперь в обязанности всех генерал-губернаторов входит ежегодное поклонение ему во второй день года. Однако главный праздник, посвященный Чэн хуану, – это день его рождения, а именно двадцать четвертый день седьмого месяца, когда префект от имени правительства дарит ему новое шелковые одеяние. Кроме того, он умывает лицо идола и облачает его в новые одежды. Иногда члены богатых семей, чтобы зарекомендовать себя перед богом с лучшей стороны, вызываются сами предоставить эти одежды. В таком случае даритель посылает платье в храм в позолоченных носилках за несколько дней до дня рождения божества. Носилки сопровождает многочисленная свита. Когда празднуют годовщину дня рождения Чэн хуана, моление происходит ранним утром, и в Кантоне многочисленные молящиеся так озабочены тем, чтобы присутствовать на церемонии, что живущие за городскими стенами перебираются в храм еще накануне вечером. Это урожайное время для карманников, практикующихся в своем искусстве на спящих верующих. Когда приезжает префект, как правило, вскоре после полуночи, спящих будит звон гонгов. Тут начинается всеобщая суматоха и беспорядок. Префект привозит с собой нефритовую печать бога, которая всегда хранится у него; ее достают только по случаю этого дня рождения. Другая принадлежащая богу печать, которая сделана из меди, всегда остается в храме. Люди, у которых есть больные родственники, теперь спешат явиться к богу, чтобы снискать его благоволение и получить отпечаток нефритовой печати на одежде больного, принесенной ими с собой. За этот отпечаток платят больше, чем за отпечаток медной печати. Одежду с этими оттисками относят больным; те облачаются в нее, дабы избавиться от своих недугов. Можно видеть, как другие верующие толпятся вокруг жертвенника, чтобы купить листы желтой бумаги, где начертано несколько загадочных закорючек. На таких амулетах тоже ставится оттиск этой печати. Люди уносят их домой; считается, что амулет хранит жилище от всякого зла. Другие подают богу ходатайства, где просят послать прислуживающих ему духов к ним домой, чтобы изгнать злых духов из тел их больных родственников. В некоторых храмах Чэн хуана можно увидеть орудия пытки, при помощи которых он, как полагают, наказывает злых духов. На протяжении всего дня рождения бога префект и его стража сопровождают паланкин с уменьшенной фигуркой идола, который проносят по главным улицам города. Впереди этой длинной процессии идут знаменосцы и музыканты. Проход через многочисленные узкие улочки отнимает столько времени, что всякая другая деятельность почти совершенно прекращается на целый день.
В каждом храме этого божества находятся изображения наказаний грешников в десяти царствах буддийского ада. Судебные заседания на этих картинах списаны со слушаний уголовных дел в китайских судах. В каждом из царств есть царь, сидящий на судейском месте; вокруг него находятся судебные исполнители и прислужники. Поскольку кары, которым подвергаются на этих изображениях нечестивцы в десяти адских царствах, во всяком случае, несколько проясняют особенности восточной фантазии, я осмелюсь кратко описать их.
Во главе первого царства – Циньгуан Ван, его суду подлежат духи самоубийц, жрецов и монахов, получивших деньги за молебны, но так и не совершивших их, а также преступников, многократно совершавших различные правонарушения. При этом духи последних должны взбираться на огромную башню, с которой они смотрятся в большое зеркало, подвешенное как бы посередине неба. В нем они видят образы отвратительных животных, рептилий и насекомых, в которых им суждено воплотиться, вернувшись на землю. Человекоубийц наказывают так: стоя в воде, они не в состоянии утолить свою жажду. Священнослужителей и монахов заключают в темную палату, которая называется буцзинсо. Здесь при свете тусклой лампы, свисающей с потолка, они должны читать вслух молитвы, которыми они ранее пренебрегли, напечатанные очень мелким шрифтом. Покончившие с собой становятся жертвами ненасытного голода и неутолимой жажды; считается, что дважды в месяц они переживают те же страдания, что и во время совершенного ими самоубийства. Более того, до этих несчастных не доходят обращенные к их манам обряды, совершаемые их детьми. После двухлетнего заключения дух самоубийцы возвращается на место гибели для раскаяния. Если вместо того, чтобы раскаиваться, он станет досаждать людям, живущим поблизости, его призовут обратно, чтобы подвергнуть всем ужасам долгого заточения. Дух, который во время этого заключения раскаивается, возвращается на землю снова в человеческом облике. Духи людей, тративших деньги на покупку непристойных изданий, с тем чтобы уничтожить их, и духи тех, которые столь ценили блага грамотности, что или сами проходили по улицам, собирая с тротуаров и стен жилищ клочки исписанной бумаги, чтобы никто не растоптал ни одной частицы запечатленного на письме языка, или нанимали других с этой целью, являются в первое царство за вознаграждением. День рождения Циньгуана отмечают в первый день второго месяца. Китайцы верят, что все поклоняющиеся ему в это время будут прощены, и поэтому, как правило, в день его рождения перед этим идолом простирается ниц множество верующих.
Второе царство якобы расположено под южным морем. Считается, что его царь – Чуцзян Ван. Сюда посылают для наказания таких преступников, как священнослужители, которые обманом уводили детей из дома, чтобы воспитать из них монахов; мужья, расставшиеся с женами под ложными предлогами; люди, преступно распорядившиеся имуществом, доверенным их попечению. Здесь же оказываются те, кто ранил или искалечил ближнего посредством неосторожного использования огнестрельного или другого оружия; невежественные врачи, упорствовавшие в назначенном ими лечении; домохозяева, отказывавшиеся освободить рабов, которые были в состоянии купить свободу, а также мандарины, угнетавшие народ. Жрецов изображают погруженными в замерзший пруд. Опекунов над собственностью, оказавшихся мошенниками, помещают в темные тучи, наполненные песком, от которого они задыхаются. Мандаринов, угнетавших народ, сажают в клетки, где нельзя выпрямиться во весь рост. После нескольких столетий мук в аду злые духи возвращаются в мир в облике пресмыкающихся или других отвратительных тварей. Здесь получают вознаграждение добродетельные люди, покупавшие лекарства для бедняков, дававшие рис нищим и бродягам, наставлявшие молодых и невежественных, избегавшие наклеивать объявления на стенах, чтобы они не упали и написанные или напечатанные на них иероглифы не были попраны человеческой ногой. Затем этих добродетельных духов направляют в десятое царство, откуда они возвращаются на землю в человеческом облике, чтобы наслаждаться богатством и почестями.
Третьим царством, которое, как считается, расположено под восточным океаном, правит Сунди Ван. Этот царь наказывает министров, виновных в неблагодарности по отношению к императору, жен, неблагодарных мужьям, непослушных сыновей, непокорных рабов, мятежных солдат, беглых преступников, купцов, нечестных со своими деловыми партнерами, людей, которые подвели своих поручителей, геомантов, давших ложное заключение о выбранных для строительства домов или для могил участках, пахарей, которые случайно выкапывали гробы и пренебрегали обязанностью перезахоронить их на другой земле, людей, отказавшихся от почитания могил своих предков, тех, кто публиковал оскорбительные для соседей пасквили, писцов, неправильно изложивших мысли своих неграмотных клиентов, фальшивомонетчиков, лжесвидетелей и т. п.
Наказания бывают разных степеней: какие-то сильнее, а другие слабее. Тела некоторых поедают тигры, и при этом никак не могут доесть до конца, что напоминает миф о печени Прометея. Некоторых непрестанно пронзают острыми стрелами; иных вечно потрошат, а другие привязаны к раскаленным докрасна латунным воронкам. Эти несчастные возвращаются на землю в телах чудовищ. Что касается добродетельных людей, являющихся в третье царство, это те, кто на свой счет строили мосты через ручьи или мостили большие дороги. Они получают вознаграждение, и затем их посылают в десятое царство, чтобы они снова могли вернуться на землю и занять там важные государственные посты.
Четвертое царство тоже, по преданию, расположено под восточным морем. Им управляет Угуань Ван. Туда попадают те, кто не платил налогов или квартирной платы, врачи, которые назначали своим пациентам бесполезные лекарства, торговцы шелком, продававшие плохой товар, люди, не уступавшие места пожилым или слепым на улицах или в общественных местах, те, кто преднамеренно уничтожал урожай или убирал межевые столбы своих соседей, священнослужители, нарушившие монашеский устав. Там должны мучиться также сладострастники, пьяницы, сутенеры, сплетники, прелюбодеи, игроки и драчуны. Некоторых бросают в большие пруды, полные крови, немало людей толкут в ступе, а другие подвешены на балках, поддерживающих крышу этого пыточного зала, при помощи крючьев, продернутых сквозь человеческую плоть. В четвертое царство приходят за наградой добродетельные люди, которые за свой счет обеспечивали гробы для достойного погребения бедных. Души грешников в конце концов возвращаются на этот свет в телах животных, пресмыкающихся и насекомых, а добродетельные души возвращаются к людям, дабы наслаждаться богатством, счастьем и почестями.
Пятым царством управляет Яньло Ван, который, как рассказывают, неумолим по отношению к любым грешникам. Тех, кому в первом царстве было велено смотреть в огромное зеркало, где отражались отвратительные животные – их будущие обличья, здесь заставляют подниматься на пагоду, с высокой верхушки которой они созерцают и свои родные места, и все земные радости, которые доставляло им общение с любимыми родственниками и близкими друзьями. Это зрелище безвозвратного прошлого усиливает их мучения, после чего они сходят в зал суда, чтобы подвергнуться разнообразным пыткам. Пройдя через череду этих страданий, они вновь всходят на пагоду взглянуть еще раз на сцены из прошлого, что делает нестерпимым их нынешнее состояние. Помимо них, в этот край попадают те, кто не верил в Будду, – наветчики, клеветники, хулители добрых и хороших людей, а также поджигатели. Некоторых из них распиливают пополам, других обращают в животных или птиц. Людей, прославившихся на земле благотворительностью, Яньло Ван направляет в десятое царство, где им воздают почести. Поскольку день рождения этого царя празднуется в восьмой день первого месяца, многочисленные молящиеся простираются ниц перед его идолом и торжественно клянутся исправиться. Полагают, что принесенная в этот день клятва – верное средство для того, чтобы получить полное прощение всех прегрешений от Яньло Вана.
Считается, что шестое царство расположено под той частью моря, что омывает северное побережье Китая. Им управляет Бяньчэн Ван, который распределяет наказания среди тех, кто всегда жалуется на время года, карает воров, святотатственно соскребающих позолоту с идолов, хулителей сочинений Конфуция, тех, кто оставляет мусор неподалеку от храмов, тех, кто совершает поклонение богам, не омыв сперва своего тела, читателей непристойных книг. Он же судит тех, кто рисует на фарфоре или вышивает на шелке богов и ангелов, или же солнце, луну и звезды, а также уничтожающих хорошие книги, неэкономно тратящих рис.
Святотатцев, соскребавших позолоту с идолов, подвешивают за кисти и потрошат, уничтожающих хорошие книги подвешивают за ноги и сдирают с них кожу, всегда недовольных погодой распиливают пополам, а других грешников ставят на колени, на острые железки. Здесь получают вознаграждение те добродетельные люди, которые жертвовали часть своего состояния в фонды, учрежденные для возведения храмов или для пожертвований в их пользу.
Седьмым царством, которое, как говорят, расположено под северо-западным океаном, правит Тайшань Ван. Он судит фальшивомонетчиков, стариков, сосавших женские груди (в Китае такое случается), врачей, изготовлявших лекарства из человеческих костей, которые в больших количествах бывают разбросаны на китайских кладбищах. Его суду подлежат также грабители могил, женщины, стремившиеся вызвать у себя выкидыш, учителя, не заботившиеся об учениках, хозяева, дурно обращавшиеся со своими рабами, притеснители бедных и соседей, а также те, кто заискивал перед сильными мира сего. Этот царь велит сбрасывать в вулканы грабителей могил. Практикующих врачей, стремящихся разбогатеть, похищая кости с кладбищ, варят в кипящем масле, а на остальных надевают кангу. Как бы то ни было, считается, что люди, виновные в любом из этих прегрешений, могут искупить их в этой жизни, покупая птиц, выставленных на продажу в лавках торговцев дичью, и выпуская их на свободу, или же обеспечивая гробы для достойного захоронения нищих, которых, за отсутствием домов для бедных, регулярно находят умирающими или уже мертвыми на улицах китайских городов. Этот царь вознаграждает добрых людей, которые подвергались кровопусканию из рук или ног, чтобы спасти больного родителя, если врач заявлял, что это будет единственным спасением.
Восьмым царством правит Пиндэн Ван, перед которым предстают люди, пренебрегавшие обязанностью помогать своим родителям, или поддерживать их во время болезни, или устраивать их похороны. Он судит также людей, оказавшихся неблагодарными по отношению к своим благодетелям или позволявших себе участвовать в непристойных разговорах. Здесь наказывают женщин, которые вывешивали одежду сушиться на крыше, что китайцы полагают крайне неприятным для духов усопших, поскольку это якобы мешает их полету по воздуху. Непокорных детей превращают в животных или бросают под лошадиные копыта. Виновных в неблагодарности распиливают пополам, ведших непристойные разговоры привязывают к столбам и отрубают у них языки, а хозяек, заботившихся более о сушке своего белья, чем о духах усопших, погружают в кровавое озеро. Здесь получают вознаграждение люди, которые жертвовали в пользу нищенствующих буддийских монахов.
В девятое царство, которым управляет Души Ван, попадают грешники, виновные в поджоге; художники, продававшие свой талант, рисуя непристойные картины; священнослужители, растратившие средства, отпущенные на благо их монастырей; монахи, продававшие посетителям своих монастырей религиозные брошюры, предназначенные к бесплатной раздаче; люди, убивавшие птиц, рыб, кур, свиней и тому подобное; сеявшие разлад между мужьями и женами или между родителями и детьми, а также те, кто давал женщинам афродизиаки. Преступных священников и монахов сбрасывают на острые шипы, убивавших кур, свиней и рыб поедают их бывшие жертвы, сеятелей разлада между мужьями и женами пронзают трезубцами, ссоривших родителей с детьми пожирают дикие животные, тех, кто давал лекарства, предназначенные для низменных целей, терзают клыками кабаны. Здесь получают вознаграждение великодушные люди, снабжавшие бедных горячим чаем в холодные зимние месяцы, холодным в летний зной и обеспечивавшие лекарствами больных во время поветрий, а также лодочники, бесплатно перевозившие бедных.
В десятое царство в конечном счете препровождают всех, кому в других царствах были определены наказания или награды; сюда они попадают, чтобы вновь вернуться на землю, – добродетельные в качестве уважаемых и знатных людей, а нечестивые в облике зверей, птиц, насекомых или пресмыкающихся.
С тем чтобы запечатлеть в сознании людей ужасные наказания, ожидающие нечестивцев в этих десяти царствах, во многих городах в четвертый месяц года устраивают символические шествия. В 1865 году я видел такую большую процессию в Тяньцзине. Она состояла из мужчин, мальчиков и девочек, наряженных в тюремные одежды; их вели по улицам другие люди, изображавшие чертенят, приставленных к адским мукам. Эти палачи были облачены в самые нелепые костюмы, а их лица были скрыты под масками ужасающего вида.
Следует упомянуть также о другом божестве государственного культа – о Хуншэн Ване, или Чжужуне, боге южного океана. На большом ежегодном празднике в его честь храм Боло-мяо неподалеку от устья реки Чжуцзян (несколькими милями по течению ниже Хуанпу) переполнен молящимися. Все пространство перед ним покрыто ларьками, которые снабжают всевозможными супами и кушаньями толпы паломников из разных районов провинции. Празднество продолжается три дня и три ночи. Посвященный ему храм, некогда находившийся в местности под названием Яньганхаи уезда Наньхай, был разрушен по приказу императора Цяньлуна. Связанная с его разрушением любопытная история настолько характерна для Китая, что я осмелюсь рассказать ее здесь. Случилось так, что в одном из помещений храма учитель из рода Хэ держал школу. Однажды в примыкающей к школе комнате он поставил корзину, в которой было немного риса. Пробравшийся в комнату петух взгромоздился на край корзины, которая перевернулась и накрыла его. Весьма обеспокоенный внезапным таинственным исчезновением птицы хозяин воззвал к богу, прося сообщить о ее местонахождении. Как рассказывают, ответ оракула сводился к тому, что петух в храме; и в конце концов его действительно нашли под корзиной. Хозяин сразу решил, что человек, которому принадлежала корзина, пытался украсть птицу, и публично обвинил учителя в воровстве. Само собой, ложное обвинение очень разгневало учителя. Через несколько лет случилось так, что он успешно сдал экзамены в Пекине, и это достижение дало ему возможность побеседовать с императором Цяньлуном, взошедшим на трон в 1736 году. В ходе разговора государя с подданным последний пожаловался на выдвинутое против него серьезное обвинение и попросил его величество наказать тех, по чьей вине он был подвергнут унижению. Просьба была удовлетворена, и император немедленно велел снести храм, в котором Хэ постигла беда.
Когда храм был разрушен, жители шести соседних деревень, сочтя, что лишение храма – бесчестие для идола, решили по очереди содержать его в своих храмах предков. И тогда каждый год шестнадцатого числа восьмого месяца крестьяне, чей год попечительства истекает, относят идола в Яньганхаи, где его встречают и с ликованием уносят крестьяне той деревни, в храме предков которой он проведет следующий год. В течение года крестьяне, ответственные за идола, ежедневно сменяются. Обязанности назначенного для этого человека – приносить божеству в жертву кур, свинину, вино, чай и все необходимое.
Расходы на жертвоприношения покрываются деньгами, которые получают от посетителей театральных представлений в день смены богом резиденции и два последующих дня.
Самое популярное из божеств, которым не воздают почестей на государственном уровне, – это Бэй-ди, или Пак-тай (кантонское произношение), великий бог севера, о котором рассказывают многие китайские предания. Пак-тай, существовавший до возникновения мира, стал распорядителем его судеб. Самое замечательное воплощение бога было таким: Пак-тай, в сердце которого вошел дух солнца, посетил древний народ страны Цин-лэ-го (Чистой радости). Царица этих людей предстала перед ним и была осенена духом солнца. Через четырнадцать месяцев она родила аватару, или воплощение Пак-тая. Он вышел из материнского чрева через разрез, сделанный под левой стороной грудной клетки. Когда он родился, яркое разноцветное облако накрыло страну; воздух был напоен самыми душистыми запахами, а в земле стихийно родились редкие драгоценные камни. Вскоре после рождения дитя представило доказательства большой силы ума и замечательной чистоты души. В семилетнем возрасте мальчик был уже сведущ в разных областях литературы. В пятнадцать лет он оставил дом, невзирая на мольбы родителей, и стал бродить по горам. Там ему явился небесный учитель по имени Юй-Цин-Шэн-Цзу (святой патриарх Нефритовой чистоты), который преподал ему священные доктрины. После пятисотлетнего послушничества он вознесся на небеса на девя-тицветной колеснице в сопровождении свиты, состоявшей из ангелов и красавиц. Тогда он и принял имя Пак-тай.
Затем, как говорится в китайских анналах, мир, вследствие крайней развращенности его обитателей, был разрушен потопом в царствование Яо (2357 год до Р. X.). Эта дата почти совпадает со временем, когда, согласно нашей хронологии, произошел Ноев потоп, и многие приходили к заключению, что он идентичен потопу, упоминающемуся в Ветхом Завете. Когда понизился уровень вод, вздымавшихся, покуда они не покрыли вершины высочайших гор, Пак-тай вновь явился на земле, дабы искоренить из сердец спасенных богами людей и из сердец их потомков зло, ставшее причиной такого страшного приговора человеческому роду, а также передать им утерянные знания в области земледелия, искусств и наук. Во время правления династии Шан, которая правила в Китае с 1766 по 1122 год до Р. X., люди вновь стали порочными; тогда Пак-тай вернулся, чтобы перевоспитать их. Прежде всего он сверг царствующий дом Шан и утвердил династию Чжоу. Затем он начал войну против злого духа, чьим легионам, по преданию, помогали огромные и могущественные черепаха со змеей.
Китайцы считают Пак-тая одним из самых милосердных богов. Обычно посвященные ему храмы переполнены молящимися. Нередко люди, предпринимая какую-нибудь торговую операцию, обращаются к нему за благословением. Если их предприятие оказывается успешным, они помещают на стенах храма позолоченную табличку с четырьмя китайскими иероглифами, которые выражают их благодарность божеству. В 1862 году я посетил один из главных храмов Пак-тая и был поражен, увидев человека, принадлежавшего к умнейшим из тех китайских купцов, с которыми вели дела иностранцы: он обращался к идолу с целью получить пророчество. Он сказал мне, что собирается начать серьезную деловую операцию совместно с одним английским купцом, и поэтому молит Пак-тая даровать его делам свою промыслительную заботу.
В конце года деловые партнеры нередко составляют декларацию, написанную ярко-красными иероглифами на желтой бумаге, в которой говорится, что во всех сделках они были верны друг другу. Такую декларацию они приносят в один из храмов этого бога и, прочитав ее вслух перед его идолом, сжигают, чтобы передать ее богу, а также для ее регистрации. Хозяева и слуги тоже скрепляют там свои соглашения. Кроме того, храмы Пак-тая посещают, чтобы принести клятву или сделать торжественное заявление. В основном это касается людей, обвиненных в краже и желающих заявить о своей невиновности. В 1862 году я видел в кантонском храме Пак-тая почтенного старца, которого привел гуда молодой человек, желая выслушать от него некое клятвенное заверение. Когда они помолились и возжгли благовония, юноша спросил своего спутника: «Смеешь ли ты в присутствии идола заявить, что ты невиновен в краже моей одежды?» Старик торжественно заявил, что он ничуть не виновен в этом, и обвинителя его ответ, казалось, вполне удовлетворил.
Следует упомянуть также глубоко чтимых китайцами Пять Гениев. Они правят так называемыми пятью первоэлементами, а именно Огнем, Землей, Водой, Металлом и Деревом. Пяти Гениям воздают почести в четвертый месяц каждого года, устраивая пышные пиры. В это время в их храмы приходят многочисленные верующие, чтобы поблагодарить этих богов за исцеление. Они приходят в красных платьях, подобных одеждам китайских осужденных или тюремных узников, с цепями вокруг шеи, оковами на щиколотках и наручниках на запястьях в знак того, что смиряются и считают себя недостойными. Даосские священнослужители утверждают, что во власти этих божеств излечивать больных, поскольку человеческое тело состоит из элементов, которыми они управляют. Здоровье или болезнь зависят от правильного или неправильного соотношения пяти элементов в теле.
На большом жертвеннике у ног Пяти Гениев в их храме под названием У сянь Гуань на Большой рыночной улице в Кантоне находятся пять камней. Считается, что это окаменевшие останки пяти баранов, на которых боги въехали в город. Во время въезда каждый из Гениев держал в руке пшеничный колос. По преданию, первый из них был одет в белое, второй – в желтое, третий – в черное, четвертый – в зеленое, а пятый – в красное. Пройдя через один из главных рынков, Гении сказали: пусть голод никогда не посетит рынки этой местности, и улетели. На месте, где стояли бараны, нашли пять камней и сразу же решили, что это и есть те самые бараны. В результате этого легендарного визита Гениев Кантон иногда называют городом Баранов, городом Гениев, или Ангелов, а также городом Зерна.
Храм Пяти Гениев в Кантоне
На большой колокольне храма находится, на мой взгляд, самый большой в Южном Китае колокол{37}. Однако он никогда не звонил, поскольку и маньчжуры и китайцы (особенно первые) верят, что, как только он зазвонит, город постигнет беда. Почти ни у каких китайских колоколов нет языков. В 1865 году, когда адмирал сэр Майкл Сеймур бомбардировал Кантон, от выстрела одного из орудий судна вго величества «Encounter» колокол зазвонил. И конечно, этому звону китайцы приписали последующее взятие города союзными армиями Великобритании и Франции.
Заметное место среди почитаемых китайцами богинь занимает Тянь-Хоу, Небесная царица. Эта канонизированная святая была уроженкой провинции Фуцзянь и принадлежала к семье Линь. Ее будущее величие предвещали сверхъестественные события. Еще в младенчестве она казалась развитой не по годам. Когда ей исполнилось одиннадцать, она пожелала стать даосской монахиней, однако родители не были согласны с ее решением, и она осталась жить с ними. Четверо ее братьев были купцами. Однажды, когда они отсутствовали по торговым делам, она впала в глубокое забытье и пробудилась только от громких причитаний родителей, решивших, что она умерла. Придя в себя, Тянь-Хоу сообщила родителям, что видела, как братья плыли по морю и попали в страшную бурю. Вскоре после этого младший сын вернулся домой и сообщил, что старший погиб в море. Он рассказал, что во время бури в небесах появилась какая-то женщина, взяла корабль на буксир и увела его в безопасное место. В это время в комнату вошла сестра и сразу же поздравила его со спасением. Она сказала, что хотела спасти и старшего брата, но как раз когда подала ему руку помощи, ее пробудил от видения плач скорбящих родителей.
Когда Тянь-хоу умерла в возрасте двадцати лет, родственники заявили, что раз в месяц ее дух возвращается домой. Из этого они заключили, что она стала богиней, и воздвигли в ее честь храм. Слава о ней скоро распространилась повсюду, и в анналах содержатся многочисленные примеры спасения ею попавших в шторм экипажей кораблей. Еще в XVIII веке благодаря ее вмешательству был спасен императорский посол; ей приписывают также спасение людей во время правления династии Сун (примерно за семьсот лет до того). И поэтому в настоящее время ее храмы есть во всех провинциях, а император Даогуан даровал ей еще более почетный титул Тянь-ди-хоу. Этой богине поклоняются многочисленные верующие. Особенно ее почитают рыбаки и моряки. День ее рождения празднуют двадцать третьего числа третьего месяца. В рамках государственного культа ей поклоняются, когда отмечают новогодние праздники, а также во время равноденствий.
Гуаньинь, богине милосердия, поклоняются с большой торжественностью в девятнадцатый день второго месяца (это день ее рождения), а также в дни годовщины ее смерти и канонизации. История жизненного пути этой канонизированной буддийской монахини полна чудес; и едва ли можно, придя в ее храм, не найти там женщин и детей. Во время посвященных ей праздников в храмы стекается множество женщин; они зажигают ароматические свечи, стоящие в священном светильнике над алтарем. Они относят горящие свечи к себе домой, потому что считается, что поднимающийся от них дымок обладает очищающим действием. Другие молящиеся, у которых есть больные родственники, обращают чай к дыму, который поднимается над горящими на алтаре благовониями. Вернувшись домой, они поят им больных. Часто Гуаньинь молятся и во время праздника Цинмин, или Почитания могил. Полагают, что ее забота распространяется и на души умерших. В это время перед ее жертвенниками сжигают бумажную одежду и даже сделанные из того же материала дома, слуг и носилки. Согласно поверью, богиня передает эти жертвы душам усопших, которым они и предназначены. Эту церемонию обычно совершают в полночь. Кроме того, в это время женщины приходят в ее храмы помолиться за больных мужей или детей. В таких случаях моление совершают буддийские монахи. Перед идолом ставят два стола, отстоящие друг от друга приблизительно на шесть футов, а на них кладут фрукты и цветы, предназначенные для жертвоприношения. Женщины сидят или стоят на коленях неподалеку от столов, а монахи огибают их под медленную музыку, которая становится все быстрее, и кончается тем, что монахи двигаются бегом. Эта нелепая служба заканчивается тем, что монахи гурьбой бросаются к женщинам и поздравляют их.
По всей империи множество храмов, воздвигнутых в честь богини милосердия. В самом значительном из ее кантонских храмов некогда находилось несколько очень ценных украшений, поднесенных богине императором Даогуаном за блага, которыми она, как полагали, одарила южную часть империи. Драгоценное украшение из нефрита было даром богине за победу над британскими варварами, которую якобы именно она даровала китайским войскам в 1841 году.
Другая богиня, популярная среди замужних китаянок, – это Цзиньхуа, которая покровительствует женщинам и детям. Она была уроженкой Кантона и жила во время царствования императора Чэнхуа (Сянь-цзуна), который взошел на трон в 1465 году. Еще в самом юном возрасте она была постоянной посетительницей всех храмов, расположенных неподалеку от ее дома. По преданию, она обладала способностью общаться с душами умерших. Устав наконец от этого мира, она утопилась. Через некоторое время ее тело всплыло, и воздух наполнился сладостным ароматом. Когда тело было положено в гроб, все увидели, как со дна реки поднялась сандаловая статуя Цзиньхуа и застыла на месте. Для нее воздвигли храм, но какой-то иконоборец умышленно сжег идола, и теперь он заменен глиняной статуей. Ее главный храм находится в Хэнане, пригороде Кантона. По большей части ей поклоняются замужние женщины, желающие родить ребенка. Она считается китайской Венерой Прародительницей. Список обязанностей, распределенных между ее прислужницами, это настоящее пособие по искусству растить детей. Одна из них считается защитницей детей, больных оспой, вторая отвечает за омовение малышей, третья надзирает за кормлением новорожденных и грудных детей, четвертая покровительствует мальчикам, пятая следит за тщательностью готовки еды для малышей, шестая присматривает за родами, во власти седьмой – даровать зачавшей женщине дитя женского или мужского пола в ответ на ее молитвы, восьмая может благословить женщину ребенком мужского пола, девятая делает детей жизнерадостными и веселыми, десятая надзирает за обрезанием пуповины, одиннадцатая обеспечивает зачатие, на попечении двенадцатой – обучение детей улыбаться, тринадцатая отвечает за малышей, которые еще не научились ходить, четырнадцатая учит их ходить, пятнадцатая занимается тем, что учит их сосать, шестнадцатая присматривает за еще неродившимися детьми, семнадцатая следит, чтобы на телах детей, которые вот-вот должны родиться, не было ран или язв, восемнадцатая покровительствует девочкам, девятнадцатая наделяет детей силами. Двадцатую прислужницу Цзиньхуа зовут Хо-ши-хуа-фужэнь.
Триада чистых
Идолов прислужниц (у которых они есть) изображают с детьми в руках. Им нередко поклоняются бесплодные женщины. Они обвивают веревками шеи детей на руках идолов. В храмах Цзиньхуа выставляют на продажу пачки чая, которые покупают матери для своих больных детей. Сначала мать подносит чай богине, а затем смешивает его с пеплом ароматических свечей, горящих на жертвеннике.
Большое торжество устраивают по поводу дня рождения Цзиньхуа. Эта богиня, кажется, более популярна на севере Китая, чем на юге.
Китайское идолопоклонство достигает верха нелепости или даже греховности в обожествлении обезьяны, носящей звучный титул «Великого Мудреца, равного Небу». Родившись из камня, это животное провозгласило себя царем обезьян. В конце концов, обезьяна выучилась языку и повадкам людей и обрела сверхъестественные способности. Она заняла место среди богов вопреки их нежеланию допустить ее в свой круг и добилась от Юй хуанди (Нефритового императора) присуждения ей божественного титула. Идол этого животного с протянутыми как бы при благословении руками находится в храме Пяти Гениев. Каждый год его снабжают шапкой и шелковыми одеждами. Среди молящихся ему часто встречаются женщины в положении и игроки. Как ни удивительно, иногда китайские матери посвящают детей этому богу.
Среди других важных божеств китайцев можно упомянуть Шэ Цзи, кому, как богу земли и зерна, дважды в год поклоняются на официальном уровне, и Фэн-Хо-Шэнь, или богов ветра и огня, которые также являются объектами государственного культа. Можно добавить, что в каждом укрепленном городе есть храмы под названием Чжунле-цы. Они воздвигнуты в честь Верных Министров; туда помещают таблички в честь людей, отличившихся на государственной службе.
Глава 6
Просвещение и печать
Ученость – это путь ко всем почетным и значительным должностям в Китае. Возможно, нет другой такой страны, где образование определенного рода было бы настолько популярно среди мужского населения. Система конкурсных экзаменов и тот факт, что знания в области литературы – необходимое условие для получения высочайших государственных постов, для национального просвещения оказываются сильнейшим стимулом. Таким образом, совсем не трудно убедить китайских родителей отправить детей в школу; и поскольку школы многочисленны, а школьные учителя в общем непритязательны, самые бедные люди в состоянии обеспечить своим детям образование, которое может позволить им в перспективе занять высокий государственный пост. Но хотя государство многое делает для поощрения образования, по-моему, нет слоя общества, которому оно давалось бы за государственный счет, за исключением сыновей высокопоставленных государственных служащих и знатных маньчжуров, посещающих государственное учебное заведение, устроенное для них в Пекине. Они обучаются там китайскому, монгольскому и маньчжурскому языкам; по завершении курса их отправляют в разные части империи служить посланниками, пока не станут вакантными более важные должности. Избранных учащихся готовят к последующей службе в астрономическом департаменте, основная обязанность которого – информировать императора о датах грядущих солнечных и лунных затмений.
Вопреки существующему мнению, образование в Китае доступно не только сильному полу. Напротив, по крайней мере на юге Китая, весьма многочисленны школы, где молодые дамы получают образование и столуются; ими руководят учителя или воспитательницы. Кроме того, нередки случаи, когда молодые дамы получают образование дома под надзором учителя. Вероятно, кто-то может решить, будто в Китае женское образование – новшество. Но это далеко не так: в китайских библиотеках, как правило, можно найти книги, содержащие жизнеописания женщин, которые во время правления предшествующих династий славились своей великой ученостью. Однако не может быть сомнений в том, что среди женщин образование распространено гораздо меньше, чем среди мужчин. Женщины, принадлежащие к более бедным слоям общества, довольно-таки невежественны. Судя по полученному мной интересному письму на эту тему, в северных провинциях Китая обучение женщин почти совершенно заброшено. Мистер Коллинз пишет мне о пренебрежении женским образованием в северных провинциях: «Во время моего пребывания в монастыре Би-юнь-сы вес ной нынешнего, 1855 года меня посетили более трехсот двадцати женщин разного общественного положения. Среди них была принцесса, принадлежащая к императорской фамилии и вышедшая замуж за мандарина самого высокого ранга, с коралловым шариком на головном уборе. Ее сопровождали четыре дочери – миловидные, интересные девушки в возрасте от шестнадцати до двадцати трех лет, – две невестки, младший сын и несколько фрейлин. Я осведомился у леди, умеет ли она читать, и получил отрицательный ответ, а спросив, умеют ли читать ее более молодые спутницы, получил обычный ответ: «Здесь, на севере, девушек не учат». Мать – видная пятидесятилетняя женщина, держащаяся с достоинством, согласно китайским представлениям – настоящая дама; ее отличает ощущение собственного превосходства, которое так свойственно знатным маньчжурским дамам. Среди всех моих посетительниц умели читать лишь две женщины, и они не были знатными. В прошлом году доля грамотных среди посетивших меня двухсот девяноста женщин была несколько выше. Из них умели читать три маньчжурские дамы и две менее знатные китаянки. Маленькая дочь уездного магистрата навестила меня и сообщила, что она каждый день читает с учителем, который в то же время занимается и с двумя мальчиками из других семей».
Домашний наставник занимается с девочками
Как и в Англии, в Китае существует две разновидности школ: без пансиона и интернаты. Первые обычно устраивают в главных залах редко посещаемых храмов и в свободных цеховых помещениях. Каждому мальчику отведены стул и парта. Парты расставлены так, чтобы не дать ученикам возможности разговаривать во время занятий. Чтобы учитель знал, что его питомцы внимательны, при заучивании уроков наизусть им велят читать вслух, поэтому шум, доносящийся из китайских школ, может создать у иностранца впечатление, будто это сумасшедший дом, а не учебное заведение. Существуют и школы высшего разряда, которые посещают студенты восемнадцати лет и старше. Там каждому ученику предоставляют отдельную комнату. Есть также общий зал, где директор школы читает лекции по китайским классическим книгам. Считается, что посещающие эти школы юноши готовятся к экзамену на степень бакалавра искусств. И пока они не получат этой степени, не имеют права поступить в университет. Другие студенты стремятся к деревенскому уединению, выбирая романтические красоты в качестве фона для своих занятий. На юге Китая студенты часто отправляются в горы Сицяо, где находят удобные пристанища в скитах, пагодах и храмах, построенных с большим вкусом и окруженных деревьями с пышной листвой{38}.
Родители отправляют детей в школу уже в шесть лет и очень заботятся о выборе достойного учителя. Радение христианского родителя о том, чтобы познакомить детей с истинами божественного откровения, едва ли может быть сильнее, чем искреннее желание китайца обеспечить всестороннее знание об учениях древних мудрецов своим потомством.
Когда учитель выбран, как правило, общий друг договаривается о выгодных для родителей условиях его вознаграждения; составляется письменный договор. Все родители угощают учителя обедом по случаю того, что их сыновья становятся школьниками, а в богатых домах, когда выбирают учителя или домашнего наставника для сына, дают театральные представления. Первый раз мальчик приходит в школу в счастливый день{39}, выбранный предсказателем, и приносит денежный подарок для учителя. Его также снабжают так называемой визитной карточкой школьника. Войдя в школу, он прежде всего обращается лицом к святилищу Конфуция, которое бывает в каждой школе, и совершает поклонение великому философу. Затем он приветствует своего учителя, подносит ему подарок и свою визитную карточку. Последний, объяснив ученику новые обязанности, проводит его к парте. Каникулы бывают во время празднования Нового года и осенью. Но нередко школьникам приходится возвращаться домой для участия в некоторых религиозных торжествах, например в почитании могил и табличек предков, а также в праздновании дней рождения родителей, дедушек и бабушек. Мальчики энергичны и веселы и в этом отношении очень напоминают английских школьников. Учителя – это обычно люди, которые получили степень бакалавра искусств, но не смогли сдать экзамены на более высокую степень. Однако мне встречались и обладатели докторской степени, очевидно предпочитавшие государственной должности преподавание.
Китайский учитель по отношению к своим ученикам занимает место отца и твердо верит в истину высказывания «кто жалеет розгу, тот портит ребенка». В каждом учебном заведении подобного рода (а я был во многих школах) я видел палку. Как мальчиков, так и девочек беспощадно наказывают за любое нарушение правил поведения или школьного распорядка. Во время одного из таких посещений со мной был один мой друг, капитан британского флота. Как только мальчики увидели его форму, они в панике бросились вон из класса через заднюю дверь – решили, что за их душами явился целый отряд моряков в синей форме; очевидно, не меньше перепугался и учитель.
Во всех школах на юге Китая обучение начинается с триметрического канона («Сань цзы цзина», или «Троесловия»). От него переходят к тексту тысячи иероглифов («Цянь цзы вэня») и к сборнику стихов для младших учеников. Каждое предложение первой книги состоит из трех иероглифов. Они легки для понимания и заучивания наизусть. Хотя стиль этой книги крайне прост, считается, что ее содержание очень важно. Когда ученик в состоянии объяснить содержащиеся в них аллюзии исторического, литературного, ботанического и зоологического характера, полагают, что он сильно продвинулся вперед. В школах других провинций дети иногда начинают с заучивания наизусть фамилий. Текст тысячи иероглифов состоит из разных иероглифов, причем родственные знаки сгруппированы. Каждое предложение состоит из четырех иероглифов, а каждая пара предложений образует рифмованную строфу, что облегчает ученикам заучивание текста. В сборнике од для юношества каждое предложение состоит из пяти иероглифов. Замысел этой книги – пробудить в учениках внимательное отношение к занятиям, чтобы они по-настоящему постигли каноны. Такое знание в Китае – ключ к власти, богатству и славе. В сознание ученика внедряется глубокое восхищение древними мудрецами, посвятившими свою жизнь тому, чтобы вести людей к познанию и осуществлению мирового добра. Вот почему китайские интеллигенты – literati, с юных лет приученные считать труды великих мудрецов неизмеримо выше любых достижений позднейших эпох, не создают и не создавали ничего самостоятельного.
Когда ученик прошел этот курс обучения, он начинает изучение четырех книг – «Шу». О них я уже упоминал в 4-й главе. Можно сказать, что образование китайца главным образом заключается в изучении этики, а фундаментальную задачу всех этих текстов, вероятно, можно сформулировать в немногих словах. Она состоит в том, чтобы воспитать в людях добродетельность, дабы они могли достойно и успешно исполнять свой политический и общественный долг. Содержащиеся в канонах, например в «Шу Цзине», метафизические спекуляции крайне непродуманны. Великое Учение и Учение о Середине, или Учение Золотой Середины, как перевел это название Колли, были составлены соответственно Цзэн-фу-цзы и Цзы-сы – преданными учениками Конфуция; последний к тому же был его внуком. Четвертая из «Шу» состоит из сочинений Мэн-цзы, смелого и творческого мыслителя, жившего приблизительно через сто лет после Конфуция. Правительство определило, что во время экзаменов на ученые степени темы для испытания экзаменующихся должны быть взяты из четырех «Шу». Студенты заучивают их наизусть и посещают посвященные им лекции. Лекторов в университетах продвигают в должности в соответствии с тем, насколько посещаемы их занятия, поэтому желание сделать карьеру стимулирует их усердие. Я время от времени посещал училища и колледжи, когда лекторы разъясняли учения мудрецов. Молчание, царившее в это время, было будто в христианском храме. Даже слуги, по-видимому, на это время прекращали свою работу, чтобы не потревожить лектора. Только в качестве особой чести дозволяется подходить близко к залу, когда внутри читают лекцию.
Когда студент выучился четырем «Шу», он изучает «Канон сыновней почтительности» («Сяо цзин»). Этот труд приписывают Конфуцию; по преданию, завершив его, он сообщил об этом богам, и они выказали одобрение его труду, явив в небе большую радугу. Она постепенно стекла на землю и обратилась в огромную жемчужину.
Затем студент принимается за изучение пяти «Цзинов», содержание которых я кратко охарактеризовал ранее. За этим курсом следует изучение истории и общей литературы. Чтобы овладеть правилами литературной композиции, учащийся знакомится с сочинениями знаменитых писателей. На этом этапе ему часто приходится обсуждать достоинства прочитанного с наставником. Последний критикует ход мысли в этих сочинениях, а учащийся должен защищать. Считается, что, пройдя этот курс, студент готов сдавать экзамены на степень бакалавра искусств.
Экзамены на степень бакалавра искусств, или первую ученую степень, проводятся по всей империи два раза в каждые три года, а экзамены на вторую степень – степень магистра искусств – бывают один раз в три года. Экзамены на степень бакалавра искусств проходят в областных городах каждой провинции. Их устраивают в больших залах наподобие театра в Оксфорде или здания совета в Кембридже. Экзаменаторы в каждой провинции – правители уездов, правители областей и судья-литератор. Перед тем как явиться на экзамен, кандидаты направляются каждый в свой уездный город и оставляют в канцелярии уездного правителя документ, подписанный одним джентри или более этого уезда. В этом документе говорится, что они имеют право участвовать в испытаниях на степень бакалавра искусств как свободно рожденные подданные государства и что они не подпадают ни под какие запреты (сдавать экзамены не разрешается детям актеров, перевозчиков, полицейских и т. п.). Кроме того, там сообщается о возрасте кандидата и месте его рождения. Все правительственные сборы должны уплатить отцы молодых людей до того, как последних признают кандидатами.
В день экзамена спозаранку кандидат отправляется в экзаменационный зал областного города. В руках у него корзинка своеобразной формы, в которой находятся кисточки, тушечница и тушь; у служащего он покупает бумагу, на которой будет писать свои сочинения. Ее продают студентам по крайне высокой цене, и, поскольку лишь в одной провинции иногда набирается до восьми тысяч кандидатов, эта мера, вероятно, приносит значительный доход в государственную казну. В определенный час раздается выстрел из пушки, и привратник закрывает ворота, ведущие в зал. Никто не может ни войти в зал, ни выйти из него до окончания экзамена. Когда студенты занимают свои места по одну сторону длинных столов, расставленных параллельными рядами, распределяются темы сочинений. Эти темы, как я уже говорил, берутся из четырех «Шу». Когда кандидат напишет два требуемых сочинения, то принимается за стихотворение из двенадцати строчек, по пять иероглифов в каждой. Затем кандидат должен воспроизвести на память фрагмент священного указа. В конце дня снова раздается пушечный выстрел, и студентам разрешают уйти. Однако тех, кто пишет медленно, обеспечивают освещением, чтобы они смогли закончить свои работы.
На следующий день экзаменаторы внимательно читают сочинения и составляют список кандидатов согласно результатам испытаний. Через два или три дня перечень кандидатов, выдержавших экзамен, вывешивают на стенах зала. Кандидаты, чьи имена не упомянуты в этом перечне, не посещают последующие испытания, которых бывает шесть или семь. Во время второго экзамена, который проводит правитель области во внутреннем зале своего ямэня, из четырех «Шу» выбирается только одна тема, вторую берут из Пяти канонов. Успешно прошедшие это испытание кандидаты участвуют в третьем экзамене, который проводит судья-литератор. В этом случае сочинение пишут по какой-нибудь фразе одной из четырех «Шу». Здесь снова обязательно стихотворение из двенадцати строчек, а также подробное обсуждение натурфилософских проблем. Остальные четыре экзамена тоже проводит судья-литератор. На них, как и на первых испытаниях, кандидаты пишут сочинения и стихи. Из шести или семи тысяч кандидатов к последнему состязанию остается, вероятно, не более сотни. Из этого количества не более шестидесяти получают степень бакалавра искусств. Иногда полагают, что предложенный правительством стандарт знания литературы очень высок, поскольку так мало кандидатов выдерживают экзамены. Однако это заблуждение, так как, сколько бы кандидатов ни явилось сдавать экзамены, судье-литератору в любом случае позволено утвердить лишь шестьдесят человек. Утвержденные кандидаты являются в ямэнь судьи-литератора, чтобы получить знак отличия – золотой цветок, который носят на верхушке шапки или шляпы; он считается подарком императора. Кроме того, на плечи надевают богато вышитый капюшон или воротник, как выпускникам английских университетов. Когда эта церемония под названием цзинь-хуа окончена, удачливых кандидатов приглашают пообедать с судьей-литератором.
После оглашения списка имен шестидесяти избранных берега окрестных рек и заливов становятся очень оживленными. Можно видеть, как команды, состоящие из четырех-шести человек, гонят во всех направлениях легкие лодочки, чтобы принести взволнованным родителям вести об успехах их сыновей. Кое-кто бродит по городским улицам, сообщая окружающим громким голосом, что у них продаются точные списки выдержавших экзамены кандидатов. После того как новый обладатель ученой степени доберется до дома, первые несколько дней ему приходится проводить нанося визиты вежливости. Интересно, что он должен совершить поклонение в храме предков своей семьи. Кроме того, он обязан посетить своего учителя. Бакалавра в паланкине несут четверо, его сопровождают родственники и друзья, тоже в паланкинах. Процессию увеличивают золоченые балдахины, под которыми находятся подарки: свинина, пироги, фрукты и цветы. Каждый балдахин несут четверо. Впереди идут музыканты и знаменосцы. Когда такое шествие проходит по улицам города, молодой бакалавр – это герой дня.
Теперь бакалавры искусств зачислены в университеты. Университет есть, по всей видимости, в каждом укрепленном городе. Там они готовятся держать экзамен на степень магистра искусств. Экзамены на эту степень проводятся только в столицах провинций{40}. Кандидатов нередко бывает больше семи или восьми тысяч – это все бакалавры искусств провинции.
Человек, получивший степень бакалавра, поклоняется табличкам с именами предков
Экзамен проводится в большом зале, разделенном на отсеки. В столице каждой провинции есть по одному такому залу, называемому гун-юань. Каждый студент заходит в свой отсек. В нем он остается и днем и ночью до конца экзамена. Каждый из рядов носит свое название. Отсеки пронумерованы, поэтому экзаменаторам несложно вызвать любого кандидата в случае необходимости. На площадке, окруженной рядами отсеков, расположена постройка, где помещаются экзаменаторы. Состав этой группы утверждает император; в каждую провинцию из Пекина шлют двух экзаменаторов. Это люди, известные своими познаниями в литературе. Провинциальные чиновники принимают их со всяческими почестями и уважением. На утро шестого дня восьмого месяца каждого третьего года все мандарины сопровождают экзаменаторов в гун-юань. Генерал-губернатора в этот момент несут на плечах в открытом паланкине шестнадцать человек. Через два дня проводится экзамен, и студенты, купив бумагу, расходятся по своим отсекам, по мере того как их вызывает проверяющий – футай, или губернатор. Перед тем как впустить в отсеки, экзаменуемых обыскивают на предмет наличия справочной литературы. Первый экзамен продолжается два дня, на протяжении которых от студентов требуется написать три сочинения, руководствуясь цитатами из четырех «Шу», а также стихотворение из двенадцати пятистопных строчек. Во время второго испытания, которое также продолжается два дня, они пишут пять сочинений на темы из Пяти канонов. Во время третьего испытания они пишут пять сочинений на любые темы, которые сочтут нужным предложить экзаменаторы. Кандидаты сдают свои работы специально назначенным для этого служащим. Те передают их служащим, которые контролируют переписывание работ красными чернилами. Другие чиновники внимательно сравнивают получившиеся копии с оригиналами и наклеивают листок бумаги на имя кандидата, написанное на чистой странице. Затем сочинения делят между собой десять экзаменаторов, обязанность которых – определить правильность грамматики, а также разумность и последовательность рассуждений. Одобренные ими сочинения отдают пекинским экзаменаторам. Когда рассмотрение работ окончено, с имен соискателей, выдержавших экзамен, снимают наклеенную бумагу и торжественно объявляют, кто успешно прошел испытания. Студент, имя которого возглавляет список, получает звание цзе-юань.
Поздравительный визит к выдержавшему экзамены
Новых магистров искусств в ямэне генерал-губернатора награждают золотым цветком и капюшоном или воротником, расшитым более богато, чем тот, который носят выдержавшие экзамен на степень бакалавра искусств. За этой церемонией следует банкет, на котором они встречаются со всеми значительными чиновниками города и его окрестностей. Все это вызывает, конечно, куда большее волнение, чем экзамены на степень бакалавра искусств. Успех соискателя, сдавшего экзамен, радостен не только дляего семьи, но и длявсего рода. На стенах храма предков вывешивают доски с именами членов клана, получивших эту степень. Письмо, в котором экзаменаторы сообщают главе семьи об успехе одного из ее членов, вывешивают на стенах его дома. Конечно, когда успешно сдавший экзамены на степень магистра возвращается домой, его ожидают визиты вежливости и разные торжества. Друзья и родственники со свитой знаменосцев и музыкантов сопровождают его к храму предков, дабы он мог засвидетельствовать почтение усопшим предкам, чью фамилию он носит. Затем юный бакалавр приступает к необходимым приготовлениям для путешествия в Пекин: там он должен сдавать экзамен на третью ученую степень, которая называется цзиньши. Эти испытания неизменно проходят в шестой день третьего месяца следующего года. Их проводят премьер-министр и один из князей – членов императорской семьи вместе с тремя другими экзаменаторами. Экзамены проходят сходно с теми, что проходят на получение двух предшествующих степеней. Выдержавшие экзамен кандидаты, первый из которых получает титул хуэй-юань, не возвращаются в свои провинции, а остаются в Пекине для участия в экзамене на четвертую степень – ханьлиня, или доктора права. Имена соискателей правительство сообщает губернаторам их провинций, а те передают информацию правителям областей, откуда родом новоиспеченные цзиньши. Правители областей приказывают, чтобы таблички с этими именами, написанными золочеными иероглифами, отнесли на государственных носилках вместе с различными подарками счастливым родителям выдержавших экзамены юношей. Как правило, правители областей получают хорошее вознаграждение за долгожданные вести; и я помню случай, когда родители были так рады, что их сын успешно сдал экзамены, что подарили одному из этих чиновников четыреста долларов.
Экзамен на степень ханьлиня, или доктора права, проводится в императорском дворце в Пекине самим императором. Испытание состоит в том, что кандидаты должны дать письменный ответ на любой вопрос, предложенный императором. Кандидаты, успешно сдавшие экзамен, делятся на четыре класса. Принадлежащим к первому классу присуждают ученую степень и предназначают для важных должностей. Те, кого отнесли ко второму классу, становятся членами внутреннего совета, к третьему – получают место в одном из шести высших судов, к четвертому – становятся правителями областей. Новоиспеченных ханьлинеи приглашают на обед к императору; каждый гость сидит за отдельным столом, на котором стоят самые изысканные кушанья, – это считается большой честью. Первый из сдавших эти экзамены называется чжуаньюанем, и слава о нем разносится по всей империи. Вестники разъезжают по стране, сообщая его имя и в отдаленных селениях, и в многолюдных городах; люди разных званий придают особое значение тому, чтобы узнать некоторые подробности о его семье и образовании. Когда чжуаньюань путешествует, содержатели многочисленных постоялых дворов, где он останавливается, считают присутствие такого высокопоставленного посетителя очень почетным. В 1872 году Кантон имел честь стать родиной чжуаньюаня, и в этом году первый из ханьлинеи совершил триумфальный въезд в этот город.
Зал Ханьлинь, в котором присуждается степень доктора юридических наук, построен в форме параллелограмма. По всем четырем его сторонам идет крытая галерея. У стен галереи находятся мраморные плиты, на которых начертан подлинный текст Конфуция. В центре, под балдахином, стоит трон, на котором восседает император, когда ему приходится разъяснять положения конфуцианства об исполнении государственного долга своим министрам. Когда присуждается степень доктора юридических наук, кандидаты выстраиваются вокруг трона, и по мере того как выкликают имя каждого из них, император красной тушью делает отметку против этого имени в перечне, который лежит перед ним.
Сочинения, которые пишут кандидаты на соискание разных степеней, должны содержать не меньше трехсот шестидесяти и не больше семисот двадцати иероглифов. Заметки на полях и исправления допускаются, если их объем не превышает ста иероглифов. Китайцы признают не менее шести стилей написания знаков, и, поскольку от пишущих сочинение требуется особое внимание к каллиграфии, они пользуются кай-шу – самым изысканным стилем. Другие стили письма – это чжуань-шу, или «древнее написание, которое ведет начало непосредственно от иероглифики; начертанный при его помощи знак – карикатура, или нечто неуклюжее и незаконченное»; ли-шу, который «используется для официальных нужд; он свободнее книжного»; син-шу – «ровный плавный почерк, которым пишутся бумаги, требующие резолюции»; цао-шу – «быстрый и краткий» способ написания, который используется при обычных сделках и в переписке; и сун-ти, «нормальный вид иероглифа, используемый в печати». Китайцы относятся к письменному языку почти с религиозным благоговением. Они никогда не забывают о том, что это средство, при помощи которого они обретают мудрость древних. Интеллигенты – literati – нанимают людей ходить по городским и деревенским улицам и собирать бумажный мусор в домах и лавках, дабы никто не топтал обрывки, на которых начертаны китайские иероглифы. Каждому из них дают две корзины. При крике такого человека: «Си-цзы-чжи!» («Берегите печатную бумагу!») – люди бегут к дверям и опорожняют свои корзины для бумаг, высыпая их содержимое в его корзины. Когда его корзины наполняются, он относит их в храм или в цеховое здание, где устроена специальная печь для уничтожения собранной таким образом бумаги. Часто пепел от этой бумаги складывают в глиняные сосуды и выбрасывают в реку, чтобы она унесла его в море.
Кроме тех классических книг, о которых я упоминал, у китайцев, конечно, есть множество исторических, политических и философских трудов, всевозможных романов и прочих разнообразных сочинений. Но хотя они были ученым народом еще задолго до начала христианской эры, публичных библиотек у них нет, если не называть так библиотеки для нужд правительственных чиновников{41}. Однако жаловаться на недостаток публичных лекций нельзя: во многих городах, маленьких и больших, есть люди, называемые цзян-гу; они живут в храмовых зданиях и читают лекции, посвященные древней истории Китая и сочинениям мудрецов. Каждый слушатель платит лектору небольшую сумму; китаец, посетивший серию таких лекций, получает вполне приемлемое представление об истории страны. Поскольку получаемый лектором гонорар очень мал, он пытается увеличить свои доходыпри помощи торговли фруктами и сигарами, которыми покрыт стоящий перед ним стол. Часто во время лекции кто-нибудь подходит к столу и берет оттуда сигару или апельсин, прежде положив на стол деньги.
Публичная лекция
Среди основных государств мира ни в одном свобода печати не находится в таком плачевном состоянии, как в Китае. Удивительно, в каком невежестве пребывает народ в отношении текущих событий – и пустяковых, и самых важных. До самого последнего времени во всей стране не было ни одной газеты, кроме Peking Gazette, которая теперь стала ежедневной, а это официальный орган печати коррумпированного правительства.
По-моему, это старейшая в мире газета; говорят, что она существовала задолго до того, как в Европе было изобретено книгопечатание, и то, что она так долго оставалась единственной во всей империи, – доказательство консервативного характера китайцев. В ней обычно освещаются различные подробности о деятельности правительства, причем эта информация бывает очень скудной. На достоверность сообщений этой газеты полагаться сложно. Интересно, что на ее страницах серьезные поражения императорских войск обращаются в славные победы. В столицу каждой провинции отправляют экземпляр Peking Gazette, и там ее перепечатывают под строгим надзором местных властей. Если издатель при этом прибавит что-то к оригиналу или, наоборот, уберет из него какие-нибудь сведения, то будет наказан одной сотней ударов и трехлетней ссылкой.
В каждой столице провинции ежедневно публикуют придворный циркуляр, в котором содержится перечень имен официальных или неофициальных посетителей, бывших в предыдущий день во дворце наместника. Этот циркуляр сообщает также о днях рождения членов императорской семьи и местных высокопоставленных чиновников.
Большую часть информации о текущих событиях люди извлекают из новостных бюллетеней, которые продаются на улицах. Там так много чудес, что верить им нельзя вообще. Они сообщали просто с непревзойденной бесстыдной лживостью о поражении, нанесенном императорской армией британским и французским войскам. Следующий фрагмент представляет собой извлечение из одного такого бюллетеня, который продавался в Кантоне во время последней войны:
«Услышав, что князь Цзэн отступил к Тунчжао, англичане и французы разделили свои войска. Большая их часть пошла в наступление к Тунчжао, и англичане велели тысячному отряду кавалерии начать боевые действия. Князь Цзэн также велел маньчжурской кавалерии дать им бой, и семьсот английских кавалеристов были убиты из мушкетов. Затем в наступление пошла пехота, и с обеих сторон начались выстрелы, стали падать убитые. Гул орудий не смолкал весь день. Сражение продолжалось с семи часов утра до трех или четырех часов дня, когда англичане и французы были разбиты наголову – из каждых десяти человек восемь или девять были убиты. Поэтому офицер Парке и все офицеры, захваченные князем Цзэном вместе с ним, были казнены в Тунчжао, в то время как в потерпевших поражение частях, вернувшихся в Дагу, едва ли осталось пять тысяч человек.
Замыслом атаки англичан и французов на Тунчжао было оскорбить Пекин. Позже, когда князь Цзэн увидел, что буйные варвары после поражения не смеют подойти к Тунчжао и принять бой, он послал императору донесение. В этом донесении говорилось: он слышал о том, что буйные варвары намереваются захватить Пекин, и их следует впустить в город, где можно будет окружить и взять живыми, поэтому не следует закрывать городские ворота. И вот в соответствии с этим четверо ворот Пекина были широко открыты; не были потревожены ни собаки, ни петухи. Затем более двадцати тысяч англичан и французов, вышедших из фортов Дагу, стали наступать прямо в направлении Пекина и шли семь или восемь дней, и никто им не препятствовал, пока они не прибыли в Юань-мин-юань, располагающийся в ста ли{42}от Пекина. Это обширный дворец, содержащий чудесные цветы и дивные плоды, помимо неисчислимых редкостей. Действительно, это самый большой дворец во всех восемнадцати провинциях Срединной Цветущей империи. Английские войска вошли во дворец и остановились в нем на несколько дней. Генерал сухопутных войск с пятью сотнями офицеров направился взглянуть на Пекин, дабы выяснить истинное положение дел. Они увидели, что все стены ощетинились мечами, пушками и боевым оружием в полной готовности, что было совершенно не похоже на город Кантон! Более того, они увидели маньчжурских солдат с поднятыми бровями и свирепыми взглядами, напрягших мышцы и скрежещущих зубами, сжимающих кулаки и потирающих ладони, сгорающих от желания спрыгнуть со стен и схватиться с врагами. Но поскольку князь Цзэн еще не отдал приказа, они не двигались с места.
Увидев это, английские солдаты вернулись в Юань-мин-юань. Когда князь Цзэн услышал, что буйные варвары вошли в дворец, он был весьма обрадован. Князь велел пекинскому гарнизону атаковать англичан и французов и убить их всех, не оставив ни крупицы от их армии. Получив этот приказ, все до одного маньчжурские воины возрадовались; сто тысяч человек бросились в битву. Они осадили дворец и убивали день и ночь. Англичане и французы были разбиты наголову. Было убито пятнадцать тысяч человек. Пяти тысячам удалось спастись. Они попытались вернуться в Дагу, однако на полпути снова встретились с армией князя Цзэна, и в последовавшем за этим сражении было убито четыре тысячи человек! Более тысячи неприятелей были взяты в плен и приведены к князю Цзэну для дальнейших распоряжений. Князь велел выколоть глаза или отрезать носы двум сотням самых крепких пленных, а затем позволил им вернуться в Дагу. Двести побежденных солдат в конце концов возвратились туда и явились к английским и французским адмиралам, которые были весьма разгневаны, увидев бесчестье, которому подверглись эти люди; это совершенно расстроило их желчный пузырь и печень. Они захотели вместе с английскими солдатами отступить к Шанхаю, однако из-за наступившего мороза, а еще более – из страха оказаться осмеянными варварами всех стран они весьма смутились и ныне удерживают форты Дагу.
Как говорят, во всех варварских газетах напечатали, будто бы Пекин был взят и будто бы его императорское величество и министры спаслись бегством. Однако это ложь, которой нельзя верить.
Подписные листы
Я также шлю вам картину, которая все объяснит.
Кроме того, более тридцати военных кораблей, принадлежащих американцам, испанцам, голландцам и русским, присутствовали во время всего сражения при Дагу».
В отсутствие общедоступной прессы объявления о публичных аукционах, сдающихся квартирах и тому подобных сведениях делаются в виде афиш. Таким же образом публикуют и подписные листы благотворительных организаций, а когда на добровольные пожертвования воздвигают храм или общественное здание, обычно казначей наклеивает на его стены плакат с отчетом о расходах. К плакатам прибегают и как к средству обнародования всевозможных жалоб. Например, жестокий чиновник или надоевший соседям горожанин может одним прекрасным утром проснуться и обнаружить, что на его двери наклеена горькая жалоба обиженных или недвусмысленные гневные инвективы анонимного критика. К такому способу прибегают бедняки, притесняемые состоятельными соседями, которые не могут попасть на прием к магистрату, не имея денег подкупить его подчиненных. Они обнародуют свои жалобы при помощи этих плакатов. Те, кто не может позволить себе даже потратить деньги на печатание плакатов, часто усаживаются рядом с дверями обидчиков и сообщают о своей беде прохожим. Однажды мне попалась старуха, которая сидела у дверей какого-то дома и громко обвиняла хозяина в том, что он похитил ее дочь.
Читать бесплатно другие книги:
