Заверните коня, принц не нужен, или Джентльмены в придачу Рыбицкая Марина

Слава богу, меня от них отвлек вопль орчанки.

– Вот она! – радостно заорала мне на ухо Эсме.

– Ой! Первая контузия… – поведала я миру очень громко и почти безэмоционально, пытаясь попутно сообразить, слышу ли я хоть на одно ухо и берут ли инвалидок в любимые жены. Положительные ответы на оба вопроса вызывали острые сомнения.

– Я хочу есть! – приступила я к самому главному.

– А что ты любишь, ребенок? – тут же подлетела Ар’Инна с блокнотиком.

– Эльфов! – наябедничала Шушу.

– В каком виде? – деловито осведомилась няня, искоса поглядывая на Миримэ.

У меня между лопатками пробежал холодок.

Миримэ проявила мудрую осторожность и на всякий случай укрылась за спиной орчанки.

– Так в каком? – продолжила клевать меня горе-няня.

Она что, и впрямь не шутит?!

– Что значит – в каком?!! – Мои закрывшиеся было глаза широко-широко открылись. Да-а-а-а… «Долог путь до Типперэри»…

– В жареном, тушеном, отварном?.. – на полном серьезе перечислила няня под тихое хихиканье остальных.

Так она теперь, чтобы мне угодить, за эльфами и прочей потенциальной разумной «пищей» с копьем и топором охотиться станет? Мой взгляд наполнился ужасом.

– В живом! – сообщила я, успев вклиниться в опасный перечень.

Шмырг с уважением посмотрела на меня и выдала:

– Так с эльфами даже драконы не поступали!

– Я хуже дракона, – сообщила я. И попросила: – Мне бы пока салатика… перед эльфами… И фруктов.

– Бегу! – обрадовалась няня и умелась доставать прокорм на пищеблок.

Вернее, попыталась это сделать. Потому что за дверью попала в «пробку».

– Чего это вы тут выстроились, дармоеды?! – послышался гневный возглас шмырга.

– Да, дорогая! – ответила обученная часть воинства.

– Приказали! – бойко отрапортовала другая.

Несмотря на усталость, я все равно поползла к выходу – поглазеть, кто там такой говорливый, зачем мужиков тут поставили и что из этого можно извлечь.

– Э-э-э… мм! – сказал усатый страж, когда из-за дверного косяка появились пять голов, одна над другой: Кувырла, Миримэ, Эсме, Шушу и я. Один хвост. О! И еще один топор, зажатый в ладошке, утыканной маскировочными колючками.

– Правильнее говорить «Ом»! – пожалела я мужика.

– Да, дорогая! – бойко грянула обученная половина стражи.

Ар’Инна прокладывала себе дорогу локтями и громко рассказывала сказки на новый лад, используя некоторые интересные литературные приемы.

– Че-то я не поняла! – Кувырла выползла перед строем и разогнулась с некоторым трудом. – Ой, уморили старушку…

– Ом! – Усатый уставился на нее преданными глазами. И ненавязчиво попытался отодвинуться подальше от колючек.

– Говорливый какой! – едко заметила ляга. Обратилась к остальным: – А более общительные тут есть?

– Да, дорогая! – грянул стройный хор.

– Это усиленный наряд! – робко пискнули откуда-то сзади придушенным фальцетом.

– Мила-а-ай! – расчувствовалась Кувырла. – Ты вернулся! Иди ко мне, я все прощу!

Лесом рук к нам вынесло бедуина.

– Я на пять минут! – заявил дедуля, прилипая к щитам. Ага. Предусмотрительно. Типа «кто к нам с вестью придет, тот на щите и повиснет!».

– Успеешь? – игриво подмигнула Кувырла, приглаживая вздыбленную прическу.

– Не перебивать! – взвизгнул дедуля. – Мне некогда! У меня дела!

– Да ты что? – вытаращилась лягуля. – И давно?..

– Молчать!!! – рявкнул дед. – Иначе вы все познакомитесь с моим склерозом!

Ой, боюсь-боюсь… Там еще много с кем знакомиться придется. Мне уже заранее страшно.

– Кстати! – Бедуин махнул рукой.

Из-за широких спин воинского строя вышли несколько дюжих молодцов без оружия, но при полном параде. Одна часть хлопцев держала опахала, другая просто глазела по сторонам, лукаво постреливая шкодливыми глазками в сторону дам.

– Вы! – Дед ткнул в нас узловатым ссохшимся пальцем. – Подверглись внеплановому нападению!

Я с трудом подавила порыв встать по стойке «смирно» и отрапортовать: «Йес, сэр!» Видимо, перед отбытием в этот дурдом пересмотрела боевиков.

– Стесняюсь спросить… – подала дрожащий голос эльфийка.

– Стесняешься – не спрашивай! – отрезал бедуин, раздувшись от собственной важности.

– И все же, – продолжала настаивать Миримэ. – У вас и плановые нападения есть?

– У нас все есть! – брякнул дед.

Миримэ посмотрела на нас, моргнула ресницами и отправилась в обморок.

Эльфийскую деву поймал один из отряда спасения и протянул второму под вентилятор из опахал.

– Р-разумно, – пробормотала я, подавляя на корню стойкое желание почесать темечко.

– Итак, – бедуин проследил за оказанием первой помощи пострадавшим от его речи, – возвращаемся к нападению! К вам была внедрена опасная женская особь фикакуса, по внешнему виду совершенно не отличимая от мужской особи.

– Понятно. Унисекс! – кивнула я.

– Кто о чем! – поморщился вестник. – В гареме о сексе говорить неприлично!

– Опа! – вытаращилась я на него. – Во-первых, я о нем не говорила, а во-вторых – о чем тогда говорить в гареме?

– О мужчинах! – поведал нам бедуин. Все остальные, причисленные к мужскому полу, закивали в поддержку.

– То есть о мужчинах, но без секса? – уточнила я, мотая головой, будто лошадь, укушенная оводом. Соображать я перестала гораздо раньше, поэтому процесс впитывания новых познаний проходил куда легче и безболезненней.

– Да-а, – сообщили мне нестройным хором. Но потом под строгим взглядом недремлющего (или правильнее говорить – недремлющей?) шмырга опомнились и добавили: – Да, дорогая!

– О-о-ом!

– Понятно, – пожала я плечами. – Ладно, тогда будем говорить о размере достоинства!

Кто-то на этих словах поперхнулся, кто-то застонал. А бедуин чрезмерно бурно отреагировал на совершенно безобидное послание.

– Нет! – взвизгнул дед. – Это тоже неприлично!

– В смысле? – удивилась я. – Ничего не понимаю! Когда это золото стало неприличным?

– А-а-а, вы об этом… – вздымая ветер облегченным вздохом, отозвался бедуин.

– А вы о чем? – поинтересовалась я.

– А я о фикакусе! – застеснялся дедушка. – Вас хотели отравить!

– О как! – только и смогла сказать я, разглядывая, как под второй «вентилятор» укладывают орчанку.

– Да-да! – эмоционально подтвердил глашатай плохих вестей.

Где-то в задних рядах начали принимать ставки: кто упадет следующий.

Финансовая сторона моей натуры буквально исстрадалась от невозможности поучаствовать!

– Женская особь фикакуса, будем обозначать ее для краткости «фикаса», ибо научное ее название длинно, непроизносимо и никому не ведомо. Правда, особо посвященные говорят…

– Мы поняли, – прервала его я. – И что дальше с вашей фикасой?

На меня взглянули как на злейшего врага народа и продавца брома в одном лице, но все же неохотно продолжили:

– Фикаса не выносит женщин. Вернее, не так. Она их просто переваривает, предварительно отравив.

Тут влезла Шушу:

– То есть она травит, а потом жрет?

– Не совсем, – поморщился дед. – Она травит, потом ждет разложения и использует как подкормку.

– Ой, – сказала Шушу.

Первый раз в жизни я увидела белую змеелюдку. Хотя, если честно, Шушу была первой и единственной знакомой представительницей этой расы.

В углу оказания первой помощи соображали уже на троих.

– И чем она травит? – помахала я подруге в знак ободрения.

– Колючками, – просто сказал бедуин и всем оставшимся на ногах резко поплохело.

Кувырла, взглянув на свои утыканные ладошки, пошла сдаваться медбратьям сама.

Меня успела отбить няня. Приняв в мягкие объятия, шмырг возмущенно заорала:

– Ты че, пенек старый, не мог сообщить все это покультурней и помягче?!!

– Это как? – выкатил на нее «телескопы» бедуин. – «Вы только не волнуйтесь, но вас отравили и жить вам осталось минус две минуты»?

– Не знаю! – сердилась няня. – Но надо было полегче!

– Угу, – почесался дедок. – Вот только никак не возьму в толк, почему вы все живы…

– Какое упущение, – съязвила я, лихорадочно размышляя о том же. Какое-то просто фантастическое везение! Ну ладно, может, у меня иммунитет к яду как у иномирянки. А у девочек?.. Странно.

– А мужская особь ядовита? – задала главный вопрос няня.

– Нет, – покачал головой бедуин. – Более того, в период опыления рядом с мужской и женская тоже становится безвредной.

– Да здравствует секс! – оторвалась я от раздумий и мягкой груди няни.

– Это неприлично! – в очередной раз сделал мне замечание бедуин.

– Зато здорово! – подмигнула ему я, уползая в покои.

Оставшаяся часть мужчин была со мной молчаливо солидарна.

– Теперь вас будут усиленно охранять! – крикнули мне вслед. Вернее, я бы сказала – «в борозду».

Кстати, за мной потянулись остальные. Мы открыли Великий Путь Возвращения Домой и радостно следовали по нему, более не отвлекаясь ни на какие провокации.

– И к вам теперь никто и ничто не попадет! – надрывался бедуин.

– Ну-ну! – искренне усомнилась я и прикусила язык, чтобы не высказаться по этому поводу сполна.

– Изыди! – раздался вопль Шушу.

На балконе, грустно помахивая листиками, устроилась чета фикакусов. Растения сплелись в большой куст и являли собой трогательную картину семейного счастья. Бездомную, к слову, картину.

– Мириться пришли? – догадалась я.

Питомец просигнализировал о положительном ответе и принялся быстро жестикулировать, защищая возлюбленную.

– Помолчи, пожалуйста, – попросила я. – Так орешь, что голова раскалывается.

Фикакус замер.

– Мадам! – обратилась я к фикасе. – Вы обещаете мне больше не покушаться ни на чью жизнь?

Растение засмущалось и согласно кивнуло.

– Я отказываюсь мириться! – фыркнула эльфийка.

– Твое право, – пожала я плечами, слишком уставшая, чтобы спорить. – Можешь не мириться, только куда я дену эту сладкую парочку? У каждого свой крест. У меня вот такой – с листиками, колючками и ядом.

Фикакусы по стеночке пробрались к выходу и выпрыгнули за дверь. Видимо, желая одним махом покончить с неприятным делом.

Раздался грохот, а потом воцарилась гробовая тишина.

– Ну что еще? – простонала я. – Когда уже все закончится? Сколько можно! – Но все же взяла себя в немытые руки и поплелась выяснять причину.

За дверью никого не было, кроме двух растений, расстроенно машущих листиками. Путь тактического отступления был усыпан – нет! не розами и шипами, – а саблями, копьями, опахалами, щитами, сапогами, бурнусом и вуалькой.

– Если это осталось, то что же ушло?[7] – поинтересовалась я. – Мы есть будем?

– Уже ушла! – Няня «взяла под козырек» и бодро потрусила за хлебом насущным.

– Мне можно без изысков! – крикнула ей вслед Кувырла и повернулась к нам. – А теперь, девы, давайте решать, что мы будем завтра показывать!

– И в чем, – заинтересованно добавила эльфийка. Она слушала растопырив уши. Лицо загорелось вдохновением, взгляд мечтательный, устремленный вдаль…

Все же кровь не вода, и от моды никуда!

– Меня больше волнует – как! – мрачно сообщила я и поплелась в гостиную, отчетливо понимая – чуда не произойдет и мирно соснуть часик-другой мне пока не светит.

Когда появилась шмырг, пинавшая десятерых евнухов по очереди для придания ускорения, мы уже практически пришли к консенсусу – то есть были на грани войны.

– Кувырла, при всем моем к вам уважении, – шипела «перспективная звезда сераля», то бишь моя персона, – я не умею танцевать, по вашим словам – «завлекательное, но приличное». У нас либо то, либо другое!

– Сосунки! – возмущалась ляга, небрежно ковыряясь в зубах одной из колючек фикакуса. – Ничего-то вы не умеете!

– Я бы с удовольствием посмотрела на ваши усилия! – огрызалась я, отмахиваясь от Миримэ, бодро скакавшей от гардеробной и обратно с какими-то сомнительными тряпочками и ленточками. – Но мне некогда учиться!

– Учиться есть время всегда! – влезла Шушу. Потом поймала мой искренний взгляд тайпана[8] и застеснялась, прикрывшись хвостом. – Но не в нашем случае…

– Покушай, ребенок. – Шмырг потянула меня за руку. – Сразу настроение наладится и ум на место вернется…

– Если там еще свободно, – ехидно фыркнула Эсме.

Ей достался ласковый взгляд самки тарантула, и орчанка сочла за благо не высовываться. Дикарка начала радостно общаться с обалдевшей четой фикакусов.

Спустя какое-то время за столом…

– Кажется, мне пришла в голову одна умная мысль, – поделилась я с остальными свежей идеей.

– Она представилась? – захлопала ресницами эльфийка, делая кукольное личико.

– Угу, – кивнула я. – Так и сказала: «Вот той блондинке передай – будет умничать, к ней тоже приду!.. И не одна!»

Миримэ нахмурила гладкий лобик и ушла в себя. Через пять минут я не выдержала характера и спросила застывшую деву:

– Что там такого интересного внутри?

Эльфийка очнулась и поведала с извиняющейся улыбкой:

– Подумала, если они придут, то хватит ли места, чтобы принять?..

– И как? – настырно влезла Шушу, на ходу облизывая с пальцев соус.

– Надо расширять площади, – вздохнула Миримэ.

Повисла минутная пауза, а потом грянул дикий безудержный хохот.

Смех смывал накопившиеся раздражение и злость, но сил не прибавлял.

Я зевнула и сонным голосом поинтересовалась, ковыряя в тарелке мясо с подливкой:

– Так что я буду завтра пить? Ой, петь?!

– Иди-ка ты, дева, спать, – хмыкнула Кувырла, все еще почесывая перепонки. Окинула взглядом наше неизысканное общество. – Мы тут уж сами как-нить договоримся, а с утречка порепетируем.

– Вы уверены? – Глаза открывались, но по очереди. Вместе они не дружили. Я была готова отрубиться на месте. Просто уже не осталось никаких сил.

– Уверены, – закивали все.

Няня тут же взяла меня в оборот и уволокла в ванную комнату.

Когда меня крутили, как куклу, в разные стороны, я было хотела вспомнить о феминизме и независимости и громко повозмущаться, но инстинкт выживания вылез и мощно заткнул остальные голоса и устремления. Так что я его послушалась, промолчала и в награду вскоре оказалась в кровати, под шелковым одеялом.

– Споко… – Это все, на что меня хватило. Тело отрубилось кулем. Глазки склеились, в моей голове погас свет. Спать, теперь только спать! Блаженство.

И я парила бы в сладкой невесомости без видений до самого утра, завернувшись в прохладную атласную простыню, если бы не…

– Леля! Лель! – Кто-то очень страстно шептал мне на ухо… И не менее страстно желал получить в это самое ухо. Видит бог, мой долг – ему в этом помочь!

– Если я сейчас проснусь, – апатично пробормотала я с тихой угрозой, поворачиваясь на другой бок, – то это будет всемирная катастрофа…

– Да все что угодно! – любезно сообщили мне и снова начали домогаться. Грязно и со словами: – А ты милая!

Под домогательствами я подразумеваю откинутое одеяло, тормошение и источник света у глаз. И еще движения теплого ветерка на шее и за ухом, когда меня щекотно обнюхивали.

Гадство!

– Нет в этой жизни счастья, – посетовала я и открыла глаза… на миллиметр. Буквально через пару секунд мои приборы ночного видения распахнулись во всю ширь, а встроенная аварийная сигнализация включилась на всю мощь: – А-а-а!..

Поверьте, на моем месте вы бы и не так заорали! Нельзя спросонья так пугать!

Мне зажали рот и вырубили источник звука.

– Тсс! – Практически вплотную к моему лицу приблизилась смазливая рожица… чертика.

Чертика?! Я неверяще уставилась на незнакомую физиономию. Впрочем, что я несу? Бред! Чертей среди знакомых у меня никогда не было. Как девушка благовоспитанная до такого состояния потери реальности я в жизни не допивалась.

В голове сразу вылезло крылатое выражение: «Мелкую пакость не придумывают при взгляде на ближнего – она приходит в голову сама по себе!»[9]

А вторая догнала меня вслед за тем:

– Ну, Тринадцатый, кого должен любить черт?

– Тебя, меня… Всех! Хочешь сахару?[10]

Сахару мне срочно захотелось. С валерианой! Ложек пять. Нет, целую сахарницу. Самосвал! Правда-правда!

Еще раз поморгала и всмотрелась в неверном свете луны. И увидела все того же возмутительно натурального чертика! Красноватая кожа, вздыбленные огненно-алые волосы, из которых выглядывали миниатюрные рожки. Горящие рубинами глазки на скуластом узком личике бегали туда-сюда, будто ходики.

Вылитый чертик из мультика «Чертенок номер 13»! Единственная разница – чертенок с той поры подрос… лет на десять. Передо мой стоял чертячий юноша лет двадцати – двадцати двух. Кажется, вот-вот скажет: «Еще ха-ачу!» – шмыгнет носом и свернет хвост кренделем. Смазливый, шустрый, юркий, словно маслом намазанный вьюн. Голыми руками такого не удержишь.

Я на Земле от подобных парней всегда держалась как можно дальше. Во-первых, за ними не уследишь; во-вторых, там, где они появляются, – жди неприятностей! Больших. Нет, огромных!

– Я сплю? – вяло поинтересовалась претендентка на звание любимой жены года, когда мне все же освободили рот. И я его понимаю! Мне тоже вот не нравится, если мои руки вдруг больно кусают.

– Хочешь проверить? – осклабился пришелец. – Ущипни… Ай! С ума сошла?!! Себя надо было щипать!

– Я что, больная? – надула я губы. Глухо пробормотала: – Если уж хочешь убедиться в чем-то, исходящем от мужчины, то его и нужно щипать. Себя-то зачем наказывать заранее?

– Почему – заранее? – попался в ловушку чертик.

– Потому, что мужчины и так наказание! – поучительно заметила я, прикрывая ладошкой зевок.

– Мужчины – венец эволюции! – напыжился краснокожий мутант.

– Угу, – не стала я спорить, но последнее слово оставила за собой: – Терновый…

– Леля, а тебя ничего не смущает? – коварно перевел разговор на иные материи лукавый пришелец. Вот хитрый жук! Угорь! В голове мелькнуло: «электрический»…

Хвостатый скорчил уморительно серьезную рожицу.

Сразу вспомнилось: «Я вам покажу! Я из вас вышибу эти человеческие штучки! Насмотрелись!»[11] Ну-ну… Скажи черту, что тебя беспокоит… Щас! Может, исповедаться на дорожку?!

Меня все смущает! Все, что встречается на моем пути в вашем ненормальном мире!!! Но кому-то много знать вредно.

– В смысле, что я сижу тут полуголая перед незнакомым колючим венком с раздутым самомнением? – хихикнула я, на всякий случай подтягивая одеяло повыше.

Чертик плюхнулся на кровать рядом:

– Да хотя бы…

– Нет, – позевывая, сразу открестилась я. – И тому множество причин. Во-первых, я устала и мне, в общем, все равно – как на данный момент выгляжу. По этому важному поводу я порыдаю, когда высплюсь. Во-вторых, если мое неглиже тебя особенно волнует, то мне тебя жалко до глубины журнала «Playboy». В-третьих, если бы мне кто-то сказал, что после того, как я обнажусь, меня надолго оставят в покое… Разденусь, даже не задумываясь, и даже устрою под музыку шикарный стриптиз. Потому что если задумаюсь, то уже точно не разденусь…

– Хорошо-хорошо, – прервал рогастенький поток моего пустопорожнего многословия. – Тогда спрошу по-другому… тебя ничего не удивляет?

– А должно? – изумилась я. – После всего случившегося меня можно удивить, только если ты сообщишь мне о немедленной отправке домой вместе с компенсацией морального ущерба…

– Леля! – привлек мое внимание гость.

Жадный какой! Как только о деньгах – так сразу «Леля»!

– Ну?! – набычилась я, обидно слетая с вымышленных финансовых «пирамид». Вот чтоб ему помолчать еще с пяток минут! Никогда бедной девушке спокойно помечтать не дадут!

– Тебе… – Чертик осекся и нехотя продолжил: – Вам письмо. – Рогатый протянул небольшой свиток, элегантно перевязанный темной шелковой ленточкой.

– Странно, – пробормотала «звезда сераля», но послание взяла.

Чуть-чуть повоевав с тесемкой, я развернула эпистолу, благодарно кивнув гостю, поднесшему горящую свечу.

Размашистым, но красивым почерком значилось краткое:

«Леля, будь добра, поторопись с нашим уговором. Скоро выйдут все сроки! Надеюсь на твое благоразумие. М.»

– И кто бы это мог быть?.. – прикинувшись недоумевающей, легкомысленно заметила я, невольно выпуская из рук эльфову цидулку. В самом деле, а у кого еще в обычной записке будут водяные знаки-вензеля проступать на гербовой бумаге и ленточки одеколоном «Шипр» пахнут?

Бумага снова свернулась в трубочку.

– Надеется он! – бурно возмущалась жертва чужого амура. – Как можно надеяться на то, чего уже не осталось? Его же стараниями! А «М» – это, наверное, первая буква от неприличного слова, в словаре объясняющегося как «всякая особь мужского пола с несоразмерно развитыми яйцами»?

– Фу! – эмоционально отреагировал забытый посланец.

– Молодой человек! – строго сказала я. – Не мешайте мне негодовать! Иначе я забудусь и распишу уже вам на доступном языке, что есть посланец и куда идет гонец!

– Понял, – широко улыбнулся чертенок. Он предельно сократил мое волеизъявление, подытожив: – Что передать на словах? Или писать будете?..

– Передас… передам… И где мой литературный язык? – закатила я глаза.

– Во рту? – наивно поинтересовался гость, давя рвущееся на волю хихиканье.