Дверь ВНИТУДА Фирсанова Юлия

— Шантра, — представилась девушка, присаживаясь на краешек стула и аккуратно прислоняя меч к холодильнику. Обронила чуть стеснительно, уже не требуя подать сию минуту Черного Властелина на блюде: — Я тоже травяной сбор с чатой люблю.

Я налила ей чаю и коротко обсказала принцип работы портала так, как его понимала. Потом мы неспешно в тишине пили чай, я не только конфеты, даже коробочку с мармеладом выставила, который для друзей держу. Мы сидели, а багровое солнце все так же опускалось к закату и полыхало за окном, обещая ветер, или, может, специально для Шантры пророчило кровь.

Девушка последовала моему совету. Отложила героические подвиги на потом и увлеченно шуршала обертками конфет, похрустывала вафелькой начинки и облизывалась. Видать, было вкусно! Настолько вкусно, что, когда кусочек вафли упал под ноги, двинула стулом и наклонилась поднять лакомство. Или просто не желала мусорить в гостях. А только не рассчитала траекторию движения ножек мебели, и одна задела жуткую железку без ножен. Клинок опасно накренился и собрался падать, калеча ни в чем не повинный кухонный ламинат. Я автоматически схватилась за рукоять, спасая имущество, и переставила зловещую игрушку, прислонив ее к боковине дивана так, чтобы никто случайно задеть не смог.

Кстати, странный был металл, легкий, как титан, и отлив голубой, а все равно меч мне не нравился. Слишком красивый и слишком правильный, я такому соответствовать никогда бы не смогла.

Пока я сражалась за сохранение целостности покрытия пола, Шантра поперхнулась чаем и закашлялась. Я с тревогой оглядела гостью. Как она? Похлопать по спине или обойдется? Нет, силового воздействия не понадобилось. Девушка отдышалась и, глядя на меня круглыми, как у Чебурашки или девочки из анимэ, глазами нежно-кофейного цвета, растерянно прошептала с какой-то детской обидой:

— Светлый Авульфик говорил, что только я, избранная, могу держать меч, а иному другому он покажется тяжелее тысячи камней!

— Ну… вес каждого камешка дедуля ведь не уточнял, — пожала я плечами.

— Он меня обманул? — Рыженькая, как многие люди ее колера, легко вспыхивала и сейчас начала заводиться, чтобы в считаные минуты довести себя до стремления разорвать доброго советчика на тысячи мелких гульфиков.

— Почему сразу обманул? — возразила я. — Возможных вариантов воз и маленькая тележка.

— Например? — Девушка все-таки предпочла выслушать доводы прежде, чем яриться. Конфетки и чаек, наверное, оказали седативное действие.

— Например, утяжеление меча срабатывает только в том мире, куда тебя направили с миссией киллера, — раз. На меня его магия не действует, как на привратницу, — два. Магия меча не действует здесь, потому что тут мало какая магия действует в принципе, — три. Старичок-волшебник банально ошибся — четыре. Его самого дезинформировали сознательно или случайно — пять. Магия меча изменилась за время эксплуатации — шесть, и так далее. Конечно, вариант с обманом тебя тоже полностью исключать нельзя. Вот только обман бывает со злым умыслом, а бывает во благо, которое опять же однозначно трактуется редко и допускает двоякое или даже троякое толкование. Чье именно благо подразумевается? Твое, чтобы ты верила в себя и шла на подвиг смело? Благо мира, ради которого этот подвиг задуман? Или благо в таком виде, как его понимал давший тебе оружие и миссию человек? — методично перечисляла я варианты вводных условий. Многообразие гипотез производилось и множилось легко, как у любой библиофилки-фэнтезиманки, прочитавшей на своем веку не одну тысячу книг.

— Ты колдунья? — почти уверенно спросила Шантра, поглаживая бочок фиолетовой чашки и больше не шурша фантиками. Чебурашкины глазки стали еще больше.

— Я? — Настал мой черед удивляться и прекращать чаевничать. — Нет, не была и вряд ли когда буду. Я просто двери открываю. Это не магический талант, все почти случайно вышло, и прекратить не получится. Но вообще-то я рада, еще интереснее жить стало. Такие замечательные люди и нелюди на огонек заходят. Вчера вот демон настоящий был, позавчера русалка, минотавр и даже один… — Я запнулась, не зная, стоит ли говорить то, что на язык просилось, а потом все-таки сказала: — Практически Черный Властелин.

Это я, конечно, про Конрада вспомнила и улыбнулась. Моя улыбка заставила растерянную гостью улыбнуться в ответ, пусть несколько кривовато и неуверенно, и задать еще один вопрос:

— И он тебя не убил?

— Нет, наоборот. Я ему жизнь спасла.

— Зачем? — выдохнула девушка.

— Что значит — зачем? Я не убийца и, если у моих ног окровавленный человек помирает, спокойно смотреть не смогу. А вообще, знаешь, раньше я о таком только читала, но теперь все больше и больше убеждаюсь: каждый понимает добро и зло по-своему. И это «по-своему» разное не только для людей, но и для миров. Здесь, на Земле, есть подходящая пословица: в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Потому я не буду судить, кто и насколько был прав и виноват там, откуда пришел гость. Возможно, его лишь выставили виновным во всех деяниях мира, а может, люди в том мире сами натворили столько всякого, что сполна заслужили такого властелина. Не судите, да не судимы будете. Ты извини, — я подняла взгляд на толстушку-избранную, явно чувствующую себя не в своей тарелке, — если мои слова тебе неприятны. У тебя своя судьба и своя дорога к подвигу, а я гружу всякой нравственно-философской ерундой на приближенные темы.

— Ничего. — Девушка подперла щеку кулаком и уставилась на остатки заварки в чашке так, словно всерьез намеревалась в рекордно короткие сроки освоить гадание на чаинках.

— Лучик! — раздался из коридора голос, глуховатый, погладивший спину, как настоящий бондинг, и Конрад заглянул на кухню. — О, у тебя гостья? Дивного вечера, юная леди, не буду мешать встрече, я лишь желал бы позаимствовать того превосходного чая, освежающий аромат коего, нежащий нёбо, пришелся мне так по вкусу.

— Конечно, Конрад. — Я встала, вытащила из шкафчика начатый пакет с мятным чаем и вручила вампиру, не спрашивая, зачем ему моя пачка, если в шкафу на кухне их квартиры лежит точно такая же.

— Благодарю. — Мужчина чуть заметно склонил голову, но от меня не укрылось, как недобро блеснули синие очи, приметившие железку, торчащую между холодильником и диваном. Но вампир ничего не сказал, лишь плавно скользнул в коридор, теряясь в тенях. Был и нет, исчез так незаметно, словно истаял. Поневоле спросишь себя: а был ли?

— Какой красивый, — томно вздохнула покрасневшая, как помидорка, Шантра, мечтательно поведя головой в сторону двери. — Твой парень?

— Нет, жилец, а еще позавчера работал в должности Черного Властелина, нынче же стал почти законопослушным гражданином моего мира и успел пару раз спасти мне жизнь.

Девушка так дернулась, что смахнула свою чашку со стола. Та упала с жалобным «дзинь!» и раскололась напополам.

— Извини. — Избранная явственно застыдилась трудового подвига, совершенного на ниве борьбы с посудой. Торопливо соскочила со стула, сгребла салфеткой заварку и подняла половинки. — Наверное, можно склеить?

— Не надо, бросай в ведро. Битую посуду в доме держать нельзя, примета плохая, — отмахнулась я. Чашку было не особенно жалко, да и ее близняшка имелась в шкафчике про запас.

— Прости, я случайно, — в точности следуя совету «мусор на выброс», покаялась Шантра, как только разобралась с механизмом взаимозависимости педальки и крышки.

— Не переживай, посуда в доме бьется к счастью, я не обижаюсь и не сержусь, — успокоила я «могучую воительницу».

— Мне очень жаль. У нас-то битая посуда к неприятностям. Как расколется, так и чему-то в доме конец придет, — мужественно призналась девушка.

— Не бери в голову, даже ваша примета может добром обернуться, в любом доме немало такого найдется, что давно изменить пора, да все руки не доходят. И вообще, ты в моем мире, значит, верить будем в его приметы! Хочешь еще чайку? И конфеты бери!

С сестренкой битой чашки девушка снова устроилась за столом и выпалила:

— Он не злой!

Спрашивать, кого она имела в виду, было без надобности. Зачем констатировать очевидное? Все, что захочет, рыженькая скажет и сделает сама. Я лишь сторонний наблюдатель ее действий и мыслей.

— Все в мире относительно, — лишь пожала я плечами. — Думаю, в отличие от примет, эта аксиома применима и к Вселенной, то есть множеству миров, ее составляющих, в целом.

Шантра покосилась на меч, прислоненный к дивану, и на лице ее, как в зеркале, отразились чувства, весьма сходные с теми, которые я отследила у Конрада.

— Все казалось таким простым и правильным, когда я его в руках держала, — опасливо поделилась девушка, и я снова не спросила, о чем идет речь. И без того ясно, о голубом клинке, от которого у меня мороз шел по коже. — Только надо взять и убить, и все-все будет хорошо.

— Взять и убить — редко срабатывает как панацея от всех болезней общества, — почесала я голову, опять-таки делясь начитанным опытом, а в большей степени соображая, мыть на ночь волосы или не мыть.

— Боюсь его теперь, боюсь снова взять и поверить и ничуть ни в чем не сомневаться, — прошептала избранная.

Вот теперь, после этих слов, сказанных подрагивающим голоском, я сильно зауважала Шантру. Взять и убить — самый простой выход по совету мудрого старого волшебника, полная убежденность в собственной правоте и сила — больше не казались ей выходом из лабиринта сомнений. Требовалось немалое мужество, чтобы переосмыслить происходящее и признаться в таком не только мысленно, но и вслух.

— И ему меч не понравился, он на него так смотрел, — продолжила наблюдательная рыжуха. Пусть оформила она свои соображения на диво косноязычно, но выводы делала правильные. — Это потому, что тоже Черный Властелин или что-то знает об оружии такое, что и мне знать надо?

— Не знаю, можно позвать Конрада и спросить, — вынесла я предложение на голосование.

Шантра снова покраснела, вцепилась в чашку так, словно выжимать из нее чашечный сок собралась, и кивнула. Что это с девушкой? Неужели ей настолько за пару минут общения Конрад понравился или все дело в его вампирском обаянии, бьющем в женские сердца без промаха? Тогда мне крупно повезло, что благодаря узам кровного родства я защищена от туманящего разум влияния. Уверена, нарочно сводить с ума всех окружающих без разбора Конрад и не собирался, но кое на кого, особо чувствительного, его чары действовали вне зависимости от желания носителя. Похоже, Шантра оказалась из таких.

«А еще говорят, — пришла на ум дельная мысль, — тот, кто уже подвергался подобного рода воздействию, оказывается гораздо более уязвим перед новой атакой, пусть даже невольной, пусть даже исходящей из другого источника». Это я подумала про меч и заявление избранной насчет измененного состояния сознания при контакте с магическим оружием.

— Значит, зовем! — постановила я и, чего далеко ходить, чуть возвысила голос: — Конрад, не мог бы ты зайти на минутку?

Книжные слухи о слухе вампиров в очередной раз подтвердились. А может, еще и наша связь сработала в качестве усилителя-ретранслятора. Конрад появился на кухне по-прежнему изящно и тихо. Просто выскользнул из теней в коридоре, применяя свою магию так же свободно, как жил и дышал. Чуть склонил голову, снова приветствуя Шантру, и элегантной моделью присел на диван, не на стул у стола. Мне показалось, он, высокий мужчина, поступил так специально, чтобы находиться примерно на одном уровне с нами.

Шантра притаилась в своем уголке тихой мышкой редкого розово-рыжего оттенка и кидала на красавца-вампира взгляды из-под ресниц, не кокетливые, упаси боже, скорее, так рассматривала бы я разумного тигра, вышедшего на прогулку, и картину в Эрмитаже одновременно.

Конрад чуть выгнул бровь, демонстрируя готовность к диалогу, приправленную капелькой недоумения: зачем он нам понадобился.

— Шантра опасается воздействия меча на разум. Скажи, такое возможно? — прямо спросила я.

— Именно так. Только так и есть, — промолвил вампир и поделился дополнительной информацией: — Избежать подобного возможно лишь опытному магу, сильному в ментальных техниках, способному закрыть разум от стороннего влияния. Клинки такого рода изначально куются для того, чтобы оружием становился тот, в чьи руки они попадут. Как правило, одноразовым оружием. Сознание, подвергшееся воздействию клинка, необратимо меняется и в итоге разрушается.

— То есть он сводит меня с ума? — испугалась Шантра.

— Сводил, полагаю, и, если снова окажется в ваших прелестных ручках, милая дева, продолжит исполнять свое предназначение. Лет триста назад меня пытался убить один… — Конрад помешкал, явственно заменяя слово. — Герой. Я сломал его меч, а парень сошел с ума. Ему уже ничто не могло помочь. Впрочем, не сказать, чтобы я сильно огорчался. Надо быть изрядным болваном, чтобы не понимать, что творит с твоей личностью вещь, или понимать и не пытаться избегнуть участи.

— Но если ему сказали, что это единственное оружие, способное уничтожить зло? — робко возразила девушка.

— Зло, — мрачно хохотнул Конрад, — добро… Любопытно было бы подсчитать, во имя чего пролились большие реки крови. Мне почему-то кажется, победителей не будет.

— Переходи на сторону зла, у нас есть печеньки! — поддакнула цитатой я, демонстративно пододвигая к девушке вазу с конфетками и мармеладом.

А вампир расхохотался. Весело, задорно и удивительно по-молодому, словно не было за его плечами всех прожитых столетий, крови, бесконечных сражений. Теперь я верила — шагнув через порог моей кухни, он действительно начал жизнь заново.

— Я уже тут! — отсмеявшись, заявил Конрад и, наклонившись к столу, запустил руку в вазу и выудил трюфель.

Шантра, как завороженный удавом кролик, тоже потянула руку за мармеладкой и почему-то спросила у меня:

— А ты?

— А я сладкого не ем, — честно ответила я. — Так что злу меня соблазнить нечем.

— Печеньки бывают разные, — задумчиво проронил вампир, шурша фантиком.

— Мм, наверное, но на данный конкретный момент у них нет подходящих, зато они нашлись на нейтральной территории.

— Да, быть у дверей, не там и не тут, самая нейтральная из территорий, — глубокомысленно согласился Конрад и прибавил, щурясь на последние отблески заката, как довольный кот у печи: — Повезло мне здесь оказаться.

— Нам, — неожиданно поправила Шантра и резко перескочила с темы на тему: — Я все думаю, а может, у того, который шел вас убивать, выбора не было. Он верил, будто поступает правильно и по-другому невозможно, может, он хотел всех спасти, подвиг совершить.

— Подвиг… — Конрад пренебрежительно фыркнул. — Глупости несусветные эти ваши подвиги и герои-марионетки, которых дергают за нитки из безопасного далека те, кто предпочитает остаться весь в белом и не замарать подошвы сандалий чем-нибудь неприглядным.

— Но не все же, — жалобно пыталась возразить рыженькая кандидатка в героини.

— Не все, — неожиданно подтвердил вампир, и рот его скривился в странной гримасе, обнажившей острые лезвия клыков. — Только настоящий подвиг, он другой, девочка, на него идешь, не запасаясь опасными железками, не крадешься, не подличаешь, в настоящий подвиг кидаешься, как в ледяную горную реку, с головой, не рассуждая, не гадая, выплывешь ли. Кидаешься потому, что поступить по-другому не способен. Вот как вчера эта девочка, — Конрад нервно мотнул головой в мою сторону, — ни о чем не думая, никого не зовя на помощь, пошла в одиночку с голыми руками на лича-колдуна, только для того, чтобы защитить других.

— Ну… мало ли что я не подумавши сделала, из-за таких глупостей меня теперь на весь мир ославить? — буркнула я, поежившись от воспоминаний о мерзком тараканьем запахе немертвого мертвеца, звуке глухого удара о капот, слышного даже сквозь шум автострады, и слепом сиянии груды побрякушек.

На несколько мгновений воцарилась тишина, гасли последние искры заката. Я встала и включила свет на кухне. Яркий, желтый, теплый и почти пушистый, он залил кухню, и сразу стало уютно на душе. Будто все опасения бежали от простого света трехрожковой люстры.

— Я не хочу больше трогать этот меч, — решившись почему-то именно после смены освещения, заявила Шантра. — Можно его тут оставить, когда я буду уходить?

— Поступай так, как считаешь нужным, — предложила я. — Никто ведь не знает, куда именно откроется дверь. Только я очень сомневаюсь, что именно туда, куда тебя снаряжали как избранную убийцу.

— Даже если туда… должен быть другой способ, — закусив губу, объявила девушка. — Тебе плохо не будет от этой штуки?

— Не должно, — вместо меня раздумчиво ответил Конрад, потянулся, не вставая, как за конфетой, и взял меч в правую руку. Ни мучительной дрожи, ни какого-либо признака, что физический контакт с рукоятью оружия доставляет ему хоть толику дискомфорта, я не заметила. Только смотрел вампир на клинок как на ядовитую змею, которую поймал за горло, не давая впиться клыками в беззащитную плоть. Сосредоточенная брезгливость — вот что выражал взгляд.

А Шантра вытаращилась на мужчину, как на йога-иллюзиониста, дающего сеанс черной и белой магии с разоблачением. Неужели, несмотря на свой отказ от оружия, думала, что Конрад не в силах будет его коснуться. Вампир, разумеется, заметил ее недоумение и проронил:

— Это всего лишь меч, а не светлый артефакт, напоенный стремлением нести благо всем и вся, сжигающий светоносным огнем каждого, в ком есть хоть частица тени. Кстати, такими предметами пользуются крайне редко. Любопытный факт: в первую очередь сгорает фанатик, вознамерившийся использовать святыню как оружие. Всего лишь зачарованная железка, пустяк, ерундовина, если не дать ей сковать твою волю. — Конрад еще раз усмехнулся и небрежно отбросил меч на пол. А тот… рассыпался на груду осколков, словно был из стекла или тонкого льда.

— Да что же это такое, — я нервно рассмеялась, — вы оба сговорились мне кухню осколками засеять?

Шантра слезла со стула, подошла к осколкам деревянным, ходульным шагом и присела на корточки. Подняла один кусочек, наверное, чтобы убедиться в том, что не галлюцинирует, и облегченно выдохнула:

— Все! Как у тебя получилось?

Конрад пожал плечами:

— Я теперь многое могу.

— И веник держать в руках умеешь? — мстительно уточнила я под взором рыженькой, не то что укоризненным, скорее возмущенным святотатством. А потом под лепет из раздела «Как же так можно говорить, он же такое сделал, такую страшную вещь обезвредил и так далее» попеняла: — Мог бы для начала газетку подстелить.

— Веник — не умею, — покаянно призналась вампирская зараза, и я со вздохом поплелась в кладовку за инвентарем.

— Давай я подмету, — предложила рыженькая.

— Тебе нельзя. Ты гостья! Гостей заставлять работать — последнее дело, — с сожалением отказалась я и сняла с гвоздика в кладовке коричневую сумку из дерматина. Их с разорившейся базы на халяву как-то с десяток лет назад приволок отец. Маман поначалу ругалась, дескать, куда такую кучу девать, а потом даже одобрила. Сложили весь ворох в подвале и потихоньку эксплуатировали. В эти сумки мы складывали не особенно привередливые овощи, вроде картошки, свеклы или капусты. А сейчас в одну относительно чистую сумку из неиссякаемых папиных запасов я собиралась сгрести осколки меча для исследователей «Перекрестка». Пусть бяка, но ведь бяка интересная, может, сплав какой-то редкий или еще чего. Мне не жалко, а людям интересно. Если же нет, сами выбросят, зато при чистке домового мусоропровода никто не напорется на острые обломки и не покалечится ненароком.

— А я, значит, уже не гость, — поддел меня вампир с деланой, точно деланой, уж слишком демонстративна была она, обидой.

— Нет, разумеется, ты родственник. А субъектов этой разновидности общепринятыми нормами морали эксплуатировать нисколько не возбраняется, — обстоятельно разъяснила я, сгружая последние осколки меча в сумку, горловину которой охотно поддержала Шантра, все-таки наплевавшая на мои возражения. По-моему, от облегчения, что клятый меч вот так запросто раскокали, она не то что мусор убирать, нагишом сплясать канкан на столе была готова.

Затянув резинкой горловину мешка, чтобы в самый неподходящий момент ничего не выпало где не надо, как оно бывает свойственно самым опасным штуковинам, я плюхнула «мусор» у двери. Вот теперь все! Можно и еще чашечку выпить, а потом думать, как размещать гостью на ночлег. Отправлять девчонку на ночь глядя куда ни попадя мне казалось неправильным. Одно дело, если б сама просилась, но ей, кажется, хотелось еще посидеть на кухоньке и полюбоваться исподтишка на красавца-вампира. А кто я такая, чтобы лишать человека простого эстетического удовольствия? Я взяла веник и, распахнув дверь в кладовую, поняла кто. Привратница, ясное дело. Потому что большей части кладовки у меня опять не было. Вместо этого транслировалась жанровая картина: внутренние покои какого-то старинного и роскошного замка. Живые персонажи там тоже присутствовали.

Наверное, портал открылся в кабинет. Где-то среди теней терялся массивный стол, стеллажи, тяжелые портьеры закрывали окна. Живой огонь играл в камине, перед ним на темно-зеленом ковре стояли кресла с высокими спинками и низкий стол, заваленный свитками.

Блондин с удивительно темными для такого колера волос глазами просматривал одну за другой бумаги так быстро, словно занимался по методике скорочтения, и бросал в огонь. Языки пламени жадно подхватывали и тут же принимались облизывать подачку, как собака лакомый кусок. Порой какой-то из свитков удостаивался чести: его не предавали кремации, а откладывали на почти свободный конец стола. Графин с вином и полупустой бокал на подносе служили границей между нечитанной грудой макулатуры и оставленными на память или для дела документами. Не считая шелеста пергамента и треска дров в камине, там, в видении, царила тишина.

Миг-другой я изучала спокойно-сосредоточенное, с печатью застарелой усталости лицо блондина. Его волосы были заплетены в аккуратную косу. Странно, однако, женственным или комичным это не смотрелось ничуточки. Наверное, из-за черт лица, больше всего напоминавших античную статую. Разве что нос был не столь выдающимся эталоном, без переносицы.

Кстати, кроме работающего с бумагами блондина в какой-то черно-красной хламиде, похожей на домашний халат, как ящерица на дракона, в комнате был еще один человек. Тоже мужчина, но в черно-синем и явно совсем не домашнем облачении. Серьезный, молчаливый и такой незаметный, что я даже не сразу осознала сам факт его наличия в соседнем с блондином-читателем кресле. Лицо второго ухитрялось так теряться в тенях, что черт было не различить, зато голос, глубокий, чуть хрипловатый, зазвучал богато, почти по-оперному.

— Белый все-таки сделал это, мой государь. Он пролил кровь на голубой свет звезд и отковал древнейшим из заклятий пятерку убийц.

— Мы этого ждали, — спокойно, будто ему сообщили: «Завтра облачно, возможны осадки», согласился блондин. Рука его, свободная от свитка, скользнула к виску и потерла пульсирующую голубую жилку.

— Ждали, государь. Полагаете, будет война?

— Тайная или явная, но ты прав, Сойрик, будет, — подтвердил тот, кого назвали государем, и швырнул в огонь очередной свиток. — Проклятый безумец не остановится ни перед чем. Сковать рабскую пятерку…

— Он слишком ненавидит вас, милорд, и никогда не простит смерти Неавейн.

— Использовать магию света для такой мерзости из-за единственной дуры, сделавшей выбор в пользу смерти и яда вместо преступной любви. — Блондин брезгливо мотнул головой. — Жаль, мы не могли завладеть камнем и уничтожить.

— Не сковать собственное оружие?

— Мерзость, — снова выплюнул слова блондин. — Те, кто ступают на нашу дорогу, ступают сами. Добровольный выбор — единственное условие и залог верного служения, все иное — гнусь и ложь. Так можно получить раба, но не соратника или хотя бы слугу, к которому повернешься спиной, не опасаясь удара. Светлый Авульфик когда-нибудь доиграется в свои опасные игрушки. Стоит хоть одному из пятерки сбросить наваждение и сломать меч, — говоривший блаженно прижмурился, — он получит такую отдачу, которая начисто выжжет всю его силу.

— Вы знаете способ, милорд?

— Если бы знал, — практически вздохнул собеседник. — Принудить или подтолкнуть никого и ни к чему нельзя. Такой ход не будет засчитан магией. В этой игре, мой друг, слишком большие ставки.

— Значит, придется просто устранить дураков, ставших придатками железа.

— Придется, их все равно не спасти. Я приказал Серому Мареву следить за подходами к замку. На наше счастье, цвет клинков хорошо различим.

— Вы не собираетесь биться? — Это был скорее даже не вопрос, куда больше одобрение.

— Разумеется, нет. У меня слишком много дел, чтобы тратить его на экстремальные забавы.

— Он говорит про Авульфика?! — За моей спиной раздался возбужденный голос Шантры, и дальше последовали не столько вопросы и соображения, сколько поток сознания: — Значит, это он? Но почему? Разве он черный? Только усталый. Он не злой, нет, не добрый, совсем не добрый, но и не злой, и… красивый.

Девушка не ждала ответа на свои вопросы, она сорвалась с места, чем-то прошуршала и позвенела на кухне, пока я наблюдала за двумя мужчинами, беседующими у огня. Красивое зрелище, гостья права.

Появилась у кладовой Шантра, сжимая в пальцах обломок меча. Она храбро шагнула к границе портала и пыталась привлечь внимание собеседников, размахивая руками и кусочком меча. Двое не услышали и не увидели ее, разумеется. Почему разумеется? Потому что Шантра не была привратником, и, чтобы вступить в диалог с той парой за гранью, ей нужно было пересечь черту, разделяющую миры. Этими соображениями я поделилась с девушкой, и она недолго думая решилась.

— Спасибо за чай и сласти, мне пора! Я выбрала! — Это были последние слова, сказанные мне избранной.

Избранная сделала шаг, сделала выбор, совершила свой личный подвиг. Большой или маленький по меркам мира — не так уж и важно, самое главное, нужный. Лично ей и ее совести.

— Вот. — Девушка появилась на ковре у камина, прямо перед столом и креслами, частично заслоняя пламя. Пальцы по-прежнему крепко сжимали обломок.

Блондин и его собеседник не дернулись рвано, не стали звать охрану или вязать веревками Шантру, они даже почти не шевелились. Так ведут себя или совершенно беспечные люди, или те, кто в любой момент готов защищать свою жизнь и в дополнительных телодвижениях для совершенствования личной линии обороны не нуждается.

— Чем обязаны визиту, дитя? — прохладно, впрочем, без агрессии уточнил блондин.

— Я очень хотела сказать, что меч, один из голубых мечей, разбит. Только вы не слышали, поэтому мне пришлось прийти.

— И откуда же такие сведения? — вопросил второй.

— Вот осколок. — Шантра положила кусочек разбитого меча на стол, аккуратно, чтобы не задеть бумаги, и покраснела от неловкости.

— Ты утверждаешь, что это кусок голубого меча? — уточнил блондин, не то чтобы недоверчиво, скорее эдак для справки, и снова коснулся пальцами виска. Неосознанно. Бедолагу мучили мигрени? Жаль, сразу не поняла, а то бы в кармашек гостье напоследок цитрамона пачку сунула.

Такой подход в общении сработал куда лучше банального допроса. Девушка, переминаясь с ноги на ногу, принялась сбивчиво рассказывать про явление к ней Авульфика, про избранность и помутнение собственного рассудка на этой почве, про то, как шагнула ко мне на кухню и словно очнулась от слишком сладкого сна, оттого испугалась всерьез. Закончила она рассказом про Конрада, его слова о мече и то, как запросто вампир расколотил опаснейший предмет.

А двое в креслах переглянулись и расхохотались. Шантра сбилась и подавленно замолчала, не понимая, над чем смеются мужчины. Но смех был не злой, поэтому губ девушки коснулась робкая улыбка. Блондин резко прекратил хохотать, встал с кресла и, подойдя к избранной, бережно-бережно взял ее ладошку в руки и запечатлел на пальчиках благодарный поцелуй.

— Милое дитя, ты сама не ведаешь, что сотворила.

— Но я же ничего… это Конрад… — попробовала оправдаться Шантра, однако руки у блондина не отнимала, только краснела, как спеющая на солнцепеке земляника.

— Глупышка, — мягко поправил ее блондин. — Только в том случае меч можно уничтожить, если избранный клинком отказался от него полностью, душой и сердцем, ни о чем не жалея. Тогда действительно он становится хрупче стекла.

— Ты пришла сказать нам об осколках? — подбросил вопрос советник.

— Не только. Я подумала, — Шантра в очередной раз смутилась, — вы вели речь о других четырех мечах. Может быть, я смогла бы как-то поговорить с теми, кому их дали, объяснить, как объяснили мне. Я ведь знаю, что они чувствуют, потому что чувствовала сама эту одержимость целью «убить Черного Властелина» и сознавала… э-мм… почти всемогущество…

— А теперь убить не хочется? — полюбопытствовал, в самом деле полюбопытствовал блондин, как доктор у выздоровевшего пациента о симптомах болезни.

— Нет, — потупилась Шантра. — Вы же не злой. Уставший, да, строгий, суровый, а еще у вас голова болит, и мне вас жалко, извините.

Хрустальный графин на подносе, на треть полный красным вином, раскололся на части с мелодичным звоном, вино не разлилось лужей, а взметнулось красивым фонтаном и опало, усеивая брызгами стол, бумаги, ковер, задело даже блондина и Шантру. Девушка машинально подняла руку с капельками и слизнула.

— Не злой, — завороженно повторил мужчина, вновь взял ее за руку и тихо сказал, будто поделился секретом: — Знаешь, голова больше не болит.

По-моему, ни тот, ни другая не заметили, как встал и выскользнул из комнаты второй мужчина, оставляя их наедине. А потом дверь между мирами закрылась, возвращая кладовой первозданно-хозяйственный вид. Пожалуй, жаль, я бы не отказалась от запасной комнаты с настоящим камином. Нет, я не пироманка, но очень люблю живой, прирученный огонь. С другой стороны, страсть к вуайеризму не лучшее качество, потому и развивать его ни к чему. Все равно верилось, что там все будет так, как надо.

Конрад тихонько похлопал меня по плечу, я обернулась, утыкаясь в грудь мужчины, и, довольно засопев, прокомментировала:

— Хорошо все кончилось.

— Что-то кончилось, что-то началось, — задумчиво ответил вампир. — Хорошо? Не знаю, думаю, правильно.

— Вот я и говорю, хорошо. — Я по-дружески ткнула собеседника кулачком под ребра и зевнула.

— Ложись-ка, пока никто из новых гостей не явился, — по-отечески посоветовал Конрад.

— Ага, только голову помою. Кстати, спасибо, ты здорово помог.

— Пустяк, я отлично развлекся, — ухмыльнулся по-хулигански вампир и исчез, рассеявшись позерским туманом, ухитрившимся снова потрепать мне волосы и утечь струйкой за дверь.

Как это было технически возможно в сухой квартире, не знаю и даже не собираюсь над этим думать, чтобы не свихнуться еще и на почве несоответствия физики магических явлений физике общепринятой и традиционной. И вообще, чего грузиться? Я же даже до той поры, как в моей жизни появилась настоящая магия (не далее как несколько дней назад), считала волшебство допустимым, возможным и реальным, пусть не здесь, а где-то в другом мире. Теперь только и оставалось немножко подправить собственное представление о Вселенной, включив и родную Землю в перечень измерений, где действует магия, и наслаждаться сознанием своей причастности к чуду.

Глава 20

ОДНА ПТИЧКА НАПЕЛА…

Все-таки чистая голова может смело приравниваться к чуду первой категории, создаваемому без всякой магии. Вода смывает напряжение и дурные мысли, расслабляет, а влажные прядки приятно холодят кожу. Чувствуешь себя легкой, почти воздушной, хоть и не такой степени воздушности, как вампир в состоянии туманного конденсата.

Умиротворенно улыбаясь, я плыла по коридору в сторону кухни. Люблю попить перед сном водички, и там уж с чистой не только душой, совестью, а и головой можно отправляться в сладкие объятия Морфея.

Приоткрытая дверь в кладовку слегка поколебала благостно-сонное состояние. Перезвона колокольчиков я не слыхала из-за шума воды, да и посторонних шумов в квартире, свидетельствующих о явлении очередного представителя бесконечной череды разносортных гостей, на данный момент не раздавалось. Но как-то за три дня я успела привыкнуть к тому, что просто так кладовка открытой стоять не будет. Я включила свет и распахнула дверь пошире, изучая пространство на предмет обнаружения посторонних личностей, предметов и явлений. Сейчас это была только кладовая, уставленная обычной утварью, в дополнение к которой на самой верхней полке имелась еще и…

— Кхо-кв? Чуу?

Какая-то пернатая тварь. Птица. Размером чуть мельче курицы, серо-рябая, немножко похожая на фазана, не толстая, скорее поджарая. Чуть встопорщены перья, но потрепанной она не выглядела. Сидела, цепляясь черными и даже на вид острыми коготками за край полки, и, склонив голову с забавным хохолком набок, рассматривала меня, как микробиолог каплю воды под микроскопом. Глаза у создания были интересные: теплого золотистого оттенка, с алыми и серыми крапинками-искорками по ободку. Выражения их было не разобрать. Не потому, что, как у кур, там пустота и, смотри не смотри, ничего не высмотришь, нет, взгляд у птицы был слишком чуждым. Расшифровать его не получалось, как не получилось бы с полпинка прочитать китайские иероглифы. И еще казалось, что янтарные кружочки-радужки мягко пульсировали или даже вращались, как гипнотические диски, потому пялиться в них слишком пристально я не стала во избежание непредсказуемых постэффектов.

Птиц у меня в гостях еще не было. «Интересно, она разумная?» — задалась я вопросом и, решив, пока обратное не доказано, исходить из этой посылки, выдала приветственный спич в лучших традициях дикторов и экскурсоводов:

— Добрый вечер! Вы прошли через врата между мирами и сейчас находитесь в моей квартире. Я привратница, отвечающая за гостей. Через некоторое время, интервал варьируется от нескольких минут до трех суток, откроется новая дверь, и вы сможете продолжить свой путь к месту назначения.

— Кхо-хо-кв? Чии-уу? — переспросила птица и переступила лапками.

Кстати, несмотря на острые когти, весьма симпатичными. Меня всегда умиляли эдакие перьевые штанишки у кур, прикрывающие даже пальцы, так вот, у пернатой гостьи были похожие, рябенькие. Очень хотелось протянуть руку и погладить пушистые перышки. Удержалась с трудом, исключительно из соображений безопасности. Не все любят, когда нарушают их личное пространство с какими бы то ни было, даже самыми невинными целями. А ну как птица меня клюнет или когтями царапнет? Нет, лучше не рисковать и соблюдать дистанцию.

— Ты кушать хочешь? — перейдя на «ты», продолжала я гнуть линию гостеприимной хозяйки, которой без разницы, сколько рук-крыльев-ног-хвостов-копыт и как вообще выглядит пришелец из иных измерений. — Есть крупы сырые и вареная гречневая каша, хлеб и печенье. Вода родниковая и минеральная.

Все-таки разумная! Не успела закончить перечисление, как птица спланировала со своего насеста на полку прямо перед моим носом, чуть кончиком крыла по голове не погладила. Пахнуло чем-то приятным и пряным, как от развала со специями на базаре. Взметнувшиеся от движения крыл прядки почему-то мгновенно высохли. Круче фена! Ведь я даже не почувствовала никакого жара, из-за которого принципиально феном не пользуюсь, чтоб не пересушивать волосы. Вот так пернатое! Жаль, городская квартира не приспособлена для содержания птиц крупнее попугая, а то бы я ей предложила стол и кров на постоянных условиях бартерного обмена: сушка — хавчик.

— Прошу! — пригласила я птицу и вышла на кухню, расставлять на столе обещанное угощение в ассортименте.

Почему на столе? А где прикажете кормить гостью? Не на полу же? Диван отпадал по причине сложности уборки крошек с мягкой поверхности. Лучше я стол хорошенько промою или вообще скатерку со стола выброшу во избежание заражения каким-нибудь токсоплазмозом или птичьим гриппом. Внизу, на полу, я поставила застеленную газеткой широкую жестяную коробку с невысокими краями для отправления естественных птичьих надобностей. О чем известила визитершу отдельно. Собирать гуано по всей квартире в мои планы тоже не входило, даже особо ценные иномирные экскременты. Я захихикала, представив, как торжественно вручаю драгоценный пахучий груз Саргейдену для исследований в «Перекрестке», и мечтательно прижмурилась, понимая, а ведь возьмет и отнесет, но с та-а-а-ким видом…

Особенно привередничать в еде гостья не стала. Первым делом попила воды из широкой пиалы, запрокидывая голову и курлыча, даже в умиротворении глазки прикрыла. Потом настал черед твердой пищи. Поклевав всего понемногу, крылатая путешественница остановилась на сыром пшене и готовой гречке, последней склевала довольно много, чуть ли не полмиски, а на закуску раздолбила клювом ванильный сухарик. Откушав, прошлась с самым хозяйским видом от одного края стола до другого, потянулась, забавно отставляя назад ногу и расправляя веером одно крыло, затем другое. И под конец зевнула, показав длинный красный язычок.

— Спать хочешь? Я тоже собиралась ложиться. Занимай любой насест, какой по душе придется, и отдыхай. Завтра с утра попробуем открыть тебе дверь, — предложила я, разумно полагая: если пернатой гостье очень срочно надо покинуть квартиру, то она найдет способ показать свое желание, да вот хоть клювом в кладовку долбить начнет. Надеюсь, в кладовку, а не мне по темечку. Я не горела желанием испытать на себе все прелести положения давешнего сухарика.

Но, похоже, поняли мы друг друга верно. Птичка, какой бы умничкой ни была, выносливостью Терминатора не обладала и рваться вперед и с песней на подвиги сию же секунду не стремилась. Она курлыкнула что-то вроде «ко-х-х-чч» и перелетела на спинку дивана. Там потопталась, жамкая коготками обивку, и, намертво сомкнув их для надежности крепления на складке покрывала, сунула голову под крыло.

— Спокойной ночи, — пожелала я птице и отправилась на «свой насест», то есть в кровать.

Уже закрыв глаза, почему-то подумала, что ЛСД так и не зашел. А с другой стороны, почему он должен был заходить? Конечно, он куратор, но не сторож и не… ну, словом, он не обязан каждую минуту, которую у него не поглощают обязанности куратора других привратников, проводить в моем обществе. Даже если в нашем взаимодействии наметился существенный прогресс: не сыплем язвительными комментариями и не огрызаемся на каждую фразу друг друга — это ничего, ровным счетом ничего не значит. И вообще, мне спать пора. Завтра снова на работу, а о симпатичных носатых брюнетах подумать можно и потом.

Я укрылась легким одеялом и все-таки ухитрилась заснуть. Снились мне вовсе не брюнеты, блондины, шатены или рыжие, а почему-то огонь. Яркий, то охристо-желтый, то розовый, то золотой. Он пылал всюду, и я, будто весила легче перышка, кружилась внутри огненного кокона из языков пламени, искр и потоков, ничуть не обжигающих, ласкающих кожу таким родным, упоительным теплом, что в него хотелось завернуться, раствориться, самой стать язычком пламени. А еще там, во сне, звучала изумительная, гениальная музыка. Никогда не ценила особенно классику, но эти звуки… Они были совсем другими, это было так, словно бы пел сам огонь, и музыка была его жизнью, такой же частью и сутью, как горение.

Мне часто снятся фантастически сны. Ну а как же иначе? Если читать столько сказок, волей-неволей крыша едет в заданном направлении. Однако еще никогда я не представляла себя частью стихии, и ощущения не были так ярки. Звуковые, тактильные, даже запах… странный и приятный тонкий аромат специй.

Из удивительных переживаний волшебного сновидения выхватило рывком. Я даже не сразу сообразила, что рывок случился наяву. Меня собственнически сграбастали в объятия и прижали лицом к груди. Я распахнула глаза, проверяя соответствие физических ощущений реальности бытия. Ну конечно, в кровати опять находился Ледников, безмятежно спящий и крепко обнимающий меня. Черные с густыми радужными прядями волосы разметались по подушке волной, хищный профиль и четкий контур скулы был смягчен нежным золотым светом, заливавшим кровать.

Эй, секундочку, я так растерялась, что и не подумала высвободиться из объятий куратора. Сейчас было главным не это, а то, откуда взялся свет сзади и, ага, еще музыка. Я проснулась, а она не смолкла. И буйные соседи тут были совершенно ни при чем. Не нашлось бы в нашем доме, да и, думаю, на всей улице того, кто мог бы слушать такую музыку глухой ночью. Да, кстати, запах, запах тоже не исчез. Сейчас, в бодрствующем состоянии, я вспомнила, где уже обоняла аналогичный аромат.

Взгляд метнулся назад и вверх. На спинке кровати, аккурат над нашими головами, сидела птица в золотом оперении, казавшемся язычками живого пламени, и вдохновенно пела.

«Еще одна?» — мелькнула неуверенная мысль и тут же сменилась неизвестно откуда взявшейся уверенностью: не еще одна, а та же самая, теперь выглядевшая совершенно иначе. Только глаза… глаза птицы остались почти прежними.

«Птица-оборотень, днем серая, ночью золотая», — как-то отстраненно подумала я, снова покачиваясь на волнах чудесной песни, которую невозможно было не слышать, которой невозможно было не наслаждаться. Она мешала вымысел с явью, заставляя забывать обо всем наносном, фальшивом и ложном, она, словно дождь, пролившийся в пустыне, питала и ласкала душу.

Голос птицы все креп, и, закончив песню торжествующим крещендо, золотое создание распахнуло крылья. Взметнувшись вверх пламенем, опала на постель сияющими искрами, которые почему-то ничего не подожгли.

Рядом со мной послышался сдавленный хрип. Повернув голову, я увидела: ЛСД не спит, в затухающем свете от аннигилировавшей птички были четко видны совершенно безумные глаза куратора. Он выглядел так, будто увидел бога и смерть одновременно. Шокированным, напуганным, безнадежно запутавшимся, потрясенным и очень-очень несчастным.

Последняя искра погасла в полумраке. Ночью в городе, в отличие от дачи или деревни, никогда не бывает темени. Слишком много фонарей, машин, мающихся бессонницей людей, жгущих свет в квартирах. Когда остался только свет за окном, я спросила, стараясь, чтобы голос звучал невозмутимо:

— Ты чего такой шокированный? Из-за птички или оттого, что опять проснулся не там, где засыпал?

— От всего, — глухо уронил Сергей Денисович, очень осторожно, словно я была изготовлена из суперхрупкого фарфора, разомкнул объятия и сел на кровати, закрыв руками лицо. — Этого не должно было случиться. Я очень виноват перед тобой, Гелена.

— Интересно, куда исчезла птичка и зачем она устроила концерт? Благодарила за кашу? — начала я с самого интересного вопроса. Аспект длины и глубины кайстовой вины меня как-то не особенно трогал.

— Кашу? Какую кашу? — почему-то удивился куратор, словно птичка должна была есть исключительно ананасы в шампанском. Так удивился, что даже страдать временно перестал.

— Гречневую. Ей очень гречка понравилась и, кажется, ванильные сухари, — ответила я и объяснила: — Не могла же я очередную гостью голодной держать. Птица вечером по-другому выглядела, серая с рябинами, только глаза такие же оставались. Кстати сказать, не знаешь, какой она породы, почему пела и куда исчезла?

— Эти птицы волшебные, почти равные богам создания. Они редко поют, — судорожно вздохнул ЛСД, — их песня — пламя светлогорящее, сжигающее плоть, воскрешающее душу. Спев, она освободила свой дух для полета в иное пространство, где снова возродится. Думаю, ее песня была… — Куратор запнулся, но все-таки закончил: — Своего рода благословением.

— А как их зовут, этих птиц? Они в твоем мире водятся?

— Залетают. А слова, воплощающего имя, в вашем языке нет, — немногословно не столько прояснил, сколько больше запутал Саргейден, явно не горящий желанием просвещать меня в области иномирной орнитологии.

— О, гм, ладно. А в чем ты виноват? — все-таки уточнила я, припоминая недавние страдания на неизвестную тему. Лучше уж сразу ситуацию прояснить, пока кто-нибудь где-нибудь еще больше не запутался и не застрадался.

— Этого недостаточно? — не оборачиваясь, повел куратор плечом в сторону кровати.

— Ну… мы же утром все обсудили. Это что-то вроде безусловного рефлекса, наложенного на сознание магией ритуала, в который ты влип исключительно по молодости и от незнания. На что злиться-то? Ничего предосудительного ты не делаешь, развратных действий не предпринимаешь, оскорблений не наносишь. Того гляди я через недельку-другую настолько привыкну, что начну второго ботинка ждать.

— Что? — как-то вяло удивился куратор.

Я в ответ пересказала анекдот про пьяного студента, летящую в стенку обувь и обязательный удар второго ботинка, без которого привыкшие к беспокойству соседи не могут заснуть.

— Вот так привыкну и, если к середине ночи никто толкаться не начнет, буду просыпаться и мучиться бессонницей, — со смешком заключила я и предложила вполне благожелательно: — Давай спать.

— Я пойду.

— А как заснешь, снова сюда телепортируешься? — фыркнула я. — Или вообще больше не ляжешь?

Судя по молчанию мужчины, я угадала. Вздохнув, предложила уже тверже:

— Ложись, Саргейден, места хватит. У тебя слишком много работы, важной и такой, которую никому не препоручишь, не стоит жертвовать сном из-за личных обид и амбиций. Ты не воняешь, не храпишь и не перетягиваешь на себя одеяло, я не в претензии.

— Не подобает девушке говорить та… — начал Ледников, запнулся, почему-то уставившись на свое запястье, словно в зеркало мира, заткнулся (наверное, о спаленных веревках вспомнил) и лег. На самом краю кровати, стараясь оставить между мной и собой максимальное расстояние, ладно хоть меч не положил. Не знаю, есть ли у куратора личное оружие, но с него сталось бы сходить к Конраду и одолжить его большую острую махину, именуемую Серп. Не пошел, и ладно. Длиннопалая рука с черными ногтями расслабленно вытянулась поверх простыни. Больше мы не разговаривали, и под едва слышный звук чужого дыхания я заснула вновь удивительно быстро.

Где-то ближе к утру я сквозь дрему почувствовала, как меня снова подгребли ближе и прижали покрепче к груди, но не проснулась и вырываться не стала. Ну его, спать хотелось сильнее, чем бороться за свободу передвижений в кровати. А утром, когда я открыла глаза под звонкие стрижиные крики за окном, куратора уже не было.

Зато на кухне, стоило мне заняться яичницей на завтрак, возник довольный жизнью Конрад. Такой умиротворенно домашний, в светлых джинсах и белой рубашке нараспашку. Вампир жаворонок! Кто скажет, что клыкастые — создания ночные и на рассвете уползают в гроб, дабы замереть в оцепенении между жизнью и смертью, больше не поверю. Какой гроб и какая кровь, если он так на сковородку с жареной колбасой смотрит, будто вместе с ручкой сожрет, не отходя от плиты? Ухмыльнувшись, я чмокнула родственничка в щеку, шустро напластала еще колбасы и вытащила из холодильника три дополнительных яйца.

Куриных, ясное дело, аннигилировавшаяся птичка ничего снести не успела, впрочем, лоток с бумажкой тоже пустым оставался, так что пришлось с мечтой о торжественном вручении даров-гуано распрощаться.

Пока возилась с самым простым завтраком в мире, начала в красках расписывать ночной концерт золотой птицы. Очень хотелось поделиться с другом той радостью и восхищением, которые навсегда обосновались в моем сердце.

— Стало быть, для вас пел благословляющую песнь феникс, — констатировал Конрад с задумчивым и одновременно, пожалуй, донельзя довольным видом.

— Кто? Почему феникс? — не поняла я, раскладывая глазунью по тарелкам. Если это была шутка, то не очень удачная, чуть кусок на скатерть не уронила, а один желток все-таки лопнул и потек. — Ледников сказал, что на Земле нет слова, которым их можно назвать.

— Так и сказал? — прищурился вампир, пододвигая к себе тарелку и принимаясь увлеченно орудовать вилкой.

— Мм, он сказал что-то вроде: слова, воплощающего имя птицы, у нас, землян, нет, — припомнила я.

— Он прав, нет. Но слово «феникс» в достаточной степени близко к тому, что воплощает суть бессмертных и светлогорящих созданий, чья кровь по сути есть сила, магия и сама жизнь, — поразмыслив, заметил Конрад и вознаградил себя за эту философскую сентенцию изрядным куском жареной колбасы.

— Эй, а что ты про благословляющую песнь говорил? — спохватилась я. — Чего благословение феникса-то касается? Здоровья там или счастья в личной жизни?

Конрад посмотрел на меня как на птенца-несмышленыша и ответил честно, хотя лучше бы промолчал:

— Благословение феникса завершает ритуал поиска истинной избранницы, по обычаям кайстов вы теперь считаетесь обрученными.

Яичницей я все-таки подавилась, зато сразу поняла, чего так ночью корежило ЛСД, за что он извинялся, почему ничего не стал объяснять и поутру смылся раньше, чем я проснулась. Наверное, боялся прямых вопросов, на которые будет вынужден дать ответ. Плюс сильно страдал от сожалений о юношеской глупости, толкнувшей его на дурацкий ритуал, из-за которого мы оба оказались в нелепой ситуации. И вообще, я сглупила, потому-то сразу не сообразила, что птица и есть легендарный феникс! Ее коготки ведь так походили на ногти кайста, и золотой цвет оперения, и уход по-английски в пламенной вспышке…

Конрад заботливо похлопал меня по спине, налил теплого чаю. Я выпила несколько глотков, прочищая горло, и констатировала:

Страницы: «« « ... 89101112131415 » »»