Объемный взрыв Филенко Евгений

5. Марсианка в пределах Черной Руки

Они стояли посреди пустого каменного поля, сдержанно озираясь и ничем не демонстрируя душевного смятения.

– Имеете что-либо сказать в напутствие, капитан? – спросил полковник Нарданд, седой, иссохший и потемневший за годы изгнания, словно мумия, но все так же державший выправку, штырем вколоченную в него годами армейской службы.

– Только одно, – откликнулся капитан Кьеллом Лгоумаа. – На планы или, как здесь говорят, сценарии следует наплевать. Все непременно пойдет через задницу и обратится в сплошное недоразумение. Только к этому и нужно быть готовыми, и обращать возникающие препятствия себе на пользу.

Мастер-сержант Сэтьятунд, тонкий, длиннорукий, весь какой-то скользкий, с неприятно змеиным лицом и змеиным же взглядом раскосых желтых глаз, ощерился зубастым ртом:

– А ежели все идет гладко, как по писаному, то значит, где-то скрыт подвох и скорее всего нас уже пасут, будто стадо к’биозапгум на горном лужку.

«Удивительно, – подумала Дези. – На корабле он терялся в присутствии полковника, да что там – откровенно трусил. А здесь, на твердой земле, выглядит раскованно, уверенно, даже самоуверенно, как снаружи, так и внутри. Что за игра личин? Или всему причиной адреналиновый выброс в момент опасности? Как все по-детски просто у этих эхайнов!»

– Что такое к’биозапгумы? – спросила она.

– Такие симпатичные зверушки, – охотно пояснил Сэтьятунд. – Жрут все, что растет и что плохо бегает. А потом сами идут на колбасу да на фарш.

– Но ведь у нас нет планов отправиться на фарш? – уточнила Дези.

Мастер-сержант изготовился было с еще большей охотой разъяснить свои планы на ближайшее будущее, но штаб-сержант Омнунгор, приземистый, насколько такое понятие применимо к двухметровым эхайнам, немного мешковатый, постоянно погруженный в свои мысли, по всей видимости – такие же нескладные и угловатые, проворчал:

– Держитесь рядом, янтайрн, и все будет хорошо.

«Это входит в мои планы», – подумала Дези.

– Чего мы ждем? – спросил полковник Нарданд, размеренно похлопывая стеком по сапогу.

– Моего слова, – сказал военспец Кырханг.

– И каково же ваше слово, яннарр?

Военспец не ответил. Он стоял чуть поодаль, в несколько противоестественной позе, нараскорячку, что делало его схожим с очень большим и зловещим, как и полагается, огородным пугалом, и медленно поводил головой из стороны в сторону.

– Локатор, мать его, – сказал Сэтьятунд насмешливо. – Если кто-то из нас и привлечет внимание темняков, так это вы, яннарр военспец…

– Заткнитесь, мастер-сержант, – рассеянно обронил военспец.

Сэтьятунд начал было пыжиться, бурлить, но попал в перекрестье ледяных взглядов капитана и, что не в пример хуже, полковника и беспрекословно проглотил заготовленную отповедь.

– Сканеры по всему периметру, – наконец сообщил Кырханг. – Видеорегистраторы позади и слева. Тот, что слева, не работает.

– Вот раздолбаи, – все же не сдержался Сэтьятунд и презрительно сплюнул.

– Они уже знают, сколько нас на самом деле? – спросил Кьеллом Лгоумаа.

– Разумеется, мой капитан.

– Я не ваш капитан.

– Это фигура речи, к которой вы все равно не успеете привыкнуть, – равнодушно пояснил военспец. – А я вряд ли успею изменить своим привычкам. И я помню, что вы давно уже не капитан. Так и я не военспец… Просто не обращайте внимания. Это упростит наше с вами общение.

– Извините, яннарр, – сказал Кьеллом Лгоумаа. – Вы совершенно правы. Так что там с регистраторами?

– Я могу их дезориентировать, мой капитан, – сказал Кырханг.

– Нет нужды, – вмешался полковник Нарданд. – Какая в том беда? Ну, узнают они, что здесь нас шестеро. А в Плонгорн войдет пятеро. Когда еще они начнут сопоставлять записи с регистраторов!

– Как только спохватятся, – сказал Кьеллом Лгоумаа.

– Значит, необходимо, чтобы они спохватились не раньше, чем мы вернемся на борт галатрампа, только и всего, – сказала Дези.

– Мудрая мысль, – засмеялся Сэтьятунд. – Не ожидал от… – Он снова наткнулся на бешеный взгляд полковника и с некоторым вызовом закончил: – … женщины.

– Согласен, – сказал Кьеллом Лгоумаа. – Это не беда, а всего лишь неудобство. Неудобствами следует пренебрегать.

Штаб-сержант Омнунгор, во всех ситуациях предпочитавший хранить молчание, все же счел за благо заметить:

– И то, яннарр военспец… не могли бы вы привлекать поменьше внимания своей позой? Вы и без того выделяетесь в нашей компании, как вакнеф в стае вахов.

– Постараюсь, – буркнул Кырханг, а Дези кротко осведомилась:

– Вакнеф и вахи – это такие симпатичные зверушки?

– Точно! – воскликнул Сэтьятунд. – Клянусь всеми демонятами Пяти Рук, мне нравится, как держится эта… – Он сделал паузу, ожидая реакции капитана и, если повезет, полковника, дождался и только тогда завершил фразу: – … доблестная янтайрн!

После этих слов не выдержали и улыбнулись все, даже штаб-сержант Омнунгор, державшийся не по чину сурово, и только военспец Кырханг старательно делал вид, что не обращает на Дези никакого внимания, словно ее не существовало вовсе (временами для стороннего наблюдателя дела обстояли именно так) или она в чем-то перед ним провинилась.

– Вперед, – негромко скомандовал Кьеллом Лгоумаа.

Он шел первым. За ним, отставая на полшага, следовал полковник, прямой и спесивый, как разбалованная кошка, так что и не разобрать было сразу, кто здесь главный, тем более что знаки различия с полевых комбинезонов были расчетливо убраны. Дези оказалась зажата могучими плечами сержантов, и это, однако же, давало ей свободу выбора, кем во всякий отдельный момент времени обернуться. Она чередовала свои обличья, словно маски, становясь то мастер-сержантом Сэтьятундом, то штаб-сержантом Омнунгором, а подчас и военспецом Кырхангом, который замыкал шествие, напряженный и сосредоточенный на своих ощущениях. Именно так она делала в давнем детстве, когда в компании старших детей проникала на закрытые для мелюзги ночные танцульки или представления для взрослых с их открытыми чувствами, фонтанами страстей и несчастливыми концами. И ей трудно было отделаться от ощущения, что и сейчас она беззастенчиво пользуется своим даром для того, чтобы попасть туда, где ей совершенно быть не полагается.

На выходе из карантинной зоны их притормозили в первый раз.

– Цель визита? – недружелюбно осведомился патрульный в тяжелых черных латах, в блестящем шлеме с опущенным непроницаемым забралом и с энергоразрядником наперевес.

– Вас это не должно касаться, – холодно проронил капитан Лгоумаа.

– Куда направляетесь?

На сей раз Кьеллом Лгоумаа промолчал, отрешенно глядя куда-то сквозь собеседника.

– Ваше имя и воинское звание?

Кьеллом Лгоумаа поморщился:

– Что вещуют ваши хваленые сканеры? Кто перед ними? Ряженый шпак или боевой офицер Светлой Руки?

– Вы не ответили на вопрос… янрирр.

– Вы тоже уклонились от ответа… яннарр.

Патрульный с неприкрытой угрозой опустил ладонь на приклад своего оружия. Кьеллом же Лгоумаа, старательно примерившись, сплюнул ему под ноги.

– Я не вооружен, – сказал он. – И мои люди тоже. Мы легкая добыча, и у вас будут полные штаны воинской чести и уважения боевых товарищей. Разве Черная и Светлая Руки уже воюют?

Патрульный, не выпуская оружия, отступил на несколько шагов.

– В другое время, в другом месте, янрирр.

– Ну разумеется, яннарр.

Сразу за ограждением карантинной зоны их дожидался «келкунг» – небольшой летающий транспорт с опознавательными знаками посольства Светлой Руки. В переводе это означало «бешеный орех», дабы подчеркнуть обтекаемость и маневренность машины, которая в реальности на орех, наипаче бешеный, походила незначительно, а скорее – на застывшую в воздушном потоке каплю металлического расплава, пористую и с множеством лишних деталей. В кабине никого не было.

– Примерно так, – сказал Кьеллом Лгоумаа, быстро шагая к келкунгу. – Наглость и высокомерие.

– Надеюсь, у вас окажется вдосталь наглости для всех остальных патрулей, – промолвил полковник с усмешкой.

Они не без комфорта расположились в просторной кабине. Штаб-сержант Омнунгор занял кресло пилота, Капитан Лгоумаа устроился по соседству. Сэтьятунд и полковник Нарданд сели за ним, а Дези достался небольшой удобный диванчик в хвостовой части, где все было хорошо, если не считать пасмурной физиономии военспеца Кырханга прямо напротив.

– И все же, – заметил Сэтьятунд. – Для депутации на переговорах об участии соединений Светлой Руки в безобидном военном параде мы ведем себя чересчур заносчиво.

– Не стоит нервничать, мастер-сержант, – сказал полковник пренебрежительно. – Никто не имеет намерений ломать хребет оппоненту при обсуждении фасона парадных мундиров.

– Наглость и высокомерие! – повторил Кьеллом Лгоумаа. – Наглость сокращает дорогу, а высокомерие упрощает беседу. У нас нет времени на бесконечные пререкания с местной бюрократией. У нас вообще, если вы заметили, очень мало времени.

– Очень скоро спохватятся не только темняки, – кивнул полковник. – Но и наши в посольстве, когда узнают, что вместо официальной депутации с Эхлиамара в их келкунг погрузились какие-то сомнительные личности…

– Для этого нужно, чтобы объявилась подлинная депутация, – сказал Омнунгор. – А они объявятся нескоро.

– Усталые, голодные, – подхватил Сэтьятунд. – Отупевшие от общения с пьяными гнаоцарскими полярниками.

– И очень злые, – сказал Кьеллом Лгоумаа. – Поэтому нужно спешить.

– Шутка удалась, когда шутник уберег задницу, – промурлыкал Сэтьятунд, и все, кроме Кырханга и Дези, засмеялись.

Дези поймала себя на том, что со своим любопытством к этим различимо нечеловеческим лицам и повадкам забывает участвовать в общении. Если поначалу ее поражало и даже ставило в тупик отсутствие каких-то разительных отличий от людей, что во многом объяснялось общим генезисом, то теперь она улавливала все больше мелких нюансов, особенно на психологическом уровне, из которых мало-помалу складывался во внятную мозаику образ иного, все же – иного, разума. Ей пришлось настоятельно напомнить себе, что здесь она не для научных наблюдений. Что монографию «Эхайнские психотипы в экстремальных условиях» она, скорее всего, не напишет. И что все, начиная от Кратова, разрывающегося между необходимостью спасать многих и тревогой за благополучие одного, а в данном случае – одной, и завершая этими диковинными существами в почти человеческом облике – эхайнами, ждут от нее самую малость. Быть невидимой, не раскисать и не бояться (впрочем, она и не боялась… с какой, собственно, стати?!), а в необходимый момент совершить единственный точный выстрел. Чтобы наповал. В фигуральном, конечно же, смысле.

Дабы отвлечься, она припала к окну.

Келкунг, ведомый твердой рукой штаб-сержанта, двигался на средней высоте, затейливо маневрируя между безжизненными громадами строений из грубого камня, подножия которых скрывались в тяжелом грязно-сером тумане, а вершины таяли в низкой, от тумана практически неотличимой облачности. Кабина наполнилась неприятными запахами горелого металла, которые просачивались в любую щель. В разрывы сплошной серости неожиданно врывались островки растительности – какого-то ненормально высокого кустарника с раскинутыми вкривь и вкось, убористо переплетенными ветвями в мелкой багровой листве.

– Обратите внимание, янтайрн, – вдруг сказал Кьеллом Лгоумаа, небрежным гидовским жестом указывая направо от себя.

Дези подалась вперед и невольно ахнула.

В сырой туманной пелене грозным призраком обрисовывалась уступчатая громада совершенно циклопических измерений. Туман вдруг расступился, словно раздутый порывом неощутимого ветра, и взорам явилась причудливая композиция разновысоких угловатых башен грубой кладки, схваченная массивным поясом крепостной стены, с фортами и бастионами. Черный донжон, главное внутреннее строение крепости, нависал над стеной мрачно и необозримо, словно заключенный в узилище великан.

– Что это? – спросила она шепотом.

– Замок Плонгорн, – ответил полковник Нарданд безо всяких эмоций. – Резиденция Оперативного дивизиона Бюро военно-космической разведки Черной Руки. Главная цель операции. Да вы, верно, и так знаете.

Дези, разумеется, знала. Однако же связать обезличенный топоним, пускай даже подкрепленный изображениями недурного качества, с вполне материальным и превосходящим всякие ожидания объектом оказалось не так-то и просто.

– Какое зловещее и величественное место! – не удержалась Дези.

– Да уж, – ухмыльнулся капитан Лгоумаа. – Сейчас начнутся обещанные неприятности. Наглость и высокомерие останутся снаружи, а внутри больше сгодятся дерзость и ложь. Всем нам придется дерзить и лгать в таких количествах, что в уме не помещается.

6. Мичман Нунгатау избирает направление

Сержант Аунгу не подвел, и экзометральный транспорт – военный «Тинкад ВГТ», единоутробный близнец того, что без приключений доставил их на Анаптинувику, – действительно нашелся, словно бы по волшебству. На вопрос об экипаже Аунгу отвечал в том смысле, что-де такое корыто и сам неплохо поднимет-опустит где надо, вопрос только – где, и найдется ли там приличная площадка. По поводу самого «тинкада» от разъяснений с ухмылкой уклонился, сказавши лишь, что такому козырному парню никто в помощи не откажет. Что ж, мичман удовлетворился этими нелепыми аргументами – за неимением лучших. Раздраженно отгоняя телесную немощь, он поднялся на борт, велел не беспокоить, пока не объявятся Бангатахх и Юлфедкерк с полезной информацией, и заперся в клетушке, которая разве что в насмешку именовалась каютой, рухнул на лежанку, смежил веки и отключился.

Не прошло и получаса, как в дверь с совершенно солдатской деликатностью постучали – то есть неоднократно, со всей дури, пнули тяжелым башмаком.

То был ефрейтор Бангатахх, выглядел он возбужденно, и на небогатом эмоциями плоском его лице начертано было, что есть информация, и что информация эта самая что ни на есть полезная.

– Четыре транспорта в течение минувшего часа, – сообщил он на ходу. – Пассажирских лайнеров не будет до вечера.

– А нам и не нужны эти здоровенные распонтованные дуры, – сказал мичман, массируя лицо. – Что там с транспортами?

Спустя пару минут они вошли в крохотную кают-компанию, где за небольшим столиком уже дожидались, упершись плечом в плечо, сержант Аунгу и рядовой Юлфедкерк.

– Все транспорты выполняют чартерные рейсы, – пояснил Бангатахх. – Принадлежат маленьким компаниям либо собственник неизвестен. Пункты назначения: Эрарфу, Юкзаан, Шокхага и Троктарк. При попытке получить списки пассажиров без высочайших санкций… церрег, при всем уважении, в число таковых традиционно не входил… был послан окапываться в дерьмовом грунте, но кое-что выяснить все же удалось.

– Я все думаю, – пробормотал Юлфедкерк, – есть ли нам вообще какой-то толк от личного знака гранд-адмирала, когда любой местный паршивец считает за доблесть отнестись к нему с неподобающим пренебрежением и хорошо еще, если не плюнуть в середку…

– А ты не думай, – посоветовал сержант Аунгу. – Всякий раз, когда ты думать начинаешь, у меня сердце обрывается.

– Чем дальше от метрополии, – промолвил Нунгатау, – тем наглее быдло. Мы в казармах тоже, бывало… – Он нахмурился и оборвал сам себя. – Говори, Банга, что ты там выяснил.

– На Эрарфу отправилась бригада сменных инженеров. Вели себя надменно, но тихо, не то что шахтеры какие-нибудь. Юкзаанский транспорт ушел порожняком, доставив сюда какую-то важную дипломатическую шишку. Для тех, кто в окопе, напомню: Юкзаан – вторая по значимости планета Светлой Руки.

– Да знаю, – отмахнулся сержант, а рядовой Юлфедкерк проговорил с восторгом:

– Ух ты! У светляков, оказывается, целых две планеты?!

Какое-то время все смотрели на него, как на диковинное растение, вдруг снискавшее дар речи, затем Бангатахх осторожно продолжил:

– Остаются Шокхага и Троктарк. Один мирок стоит другого. Почти нулевая плотность населения, связь с цивилизованными мирами нерегулярная. В обоих случаях – по два пассажира. И я бы предположил…

– Правильно предполагаешь, – буркнул мичман. – И нам бы только не ошибиться с выбором.

– Но ведь они могут объявить маршрут и взлететь, – сказал рядовой Юлфедкерк, – а потом изменить решение и отправиться в совершенно иное место!

– Ты, Юлфа, успокойся, – заботливо сказал сержант Аунгу. – Самое главное – поменьше думай. А то меня уже оторопь берет. Нельзя менять решение. Долго тебе объяснять, но если корабль с поверхности по открытой для него трассе ушел на Шокхагу, так он до самой Шокхаги туда и будет лететь. Вот если бы то был транспорт «рыскающего» типа, вроде нашего «тинкада», он мог бы на полдороге вывалиться в субсвет и поменять маршрут.

– Если, конечно, найдет опорные ориентиры, – добавил ефрейтор Бангатахх. – А это не так легко, как тебе, Юлфа, может показаться.

– Так это труднее всего, – сказал сержант Аунгу. – Нужна навигационная техника высокого класса и приличный штурман. Готов побиться об заклад, нет у них ни того ни другого, и девица эта рыжая – обычный пилот типа «привези-увези»…

– На Шокхаге около десятка научных станций, – сказал Бангатахх, – частью автоматические, частью законсервированные. Жить там можно, при желании есть где укрыться. Если, конечно, наш парень намерен отсидеться в тишине, а не вынашивает какие-то планы, требующие немедленной реализации.

– А что на Троктарке? – спросил мичман.

– Демон их знает, – сказал Аунгу, бегая глазами. – Вроде бы военная станция слежения.

– Если наша парочка внаглую ломанется на Троктарк, – сказал Бангатахх, – их могут завалить еще в атмосфере. И нас, между прочим, тоже, захоти мы туда наведаться.

– Так серьезно? – усмехнулся Нунгатау, который о Троктарке ничего казусного не ведал, но ни на секунду не поверил в неосведомленность своих подчиненных.

– Военная станция, – сказал Аунгу. – Режимный объект повышенной секретности. Орбитальное патрулирование.

– А говоришь – вроде бы… Что за объект?

– Не могу знать, – нагло соврал паршивец, а остальные подчеркнуто равнодушно принялись изучать грязные разводы на стенах кают-компании.

«Врешь, мисхазер, – подумал мичман со злорадством. – И что не знаешь, врешь, и про военную базу тоже врешь так, что глаза враскос. Чую: не база там военная… на кой бы она сдалась этому келументари?! Он вам не шпион зачуханный… будто ему на самой Анаптинувике режимных объектов мало! Нет, воля ваша, а на Троктарке упрятано кое-что похлеще. Вот только что? Вы все, мудорныть оглохарная, мне беспрестанно и с самого начала врете. И я уже начинаю не только загривком чувствовать вашу ложь, но и привыкать к ней. Но однажды мне это надоест, ой надоест, и я вытряхну из каждого, а то и ножичком из печенок вырежу, всю правду до последней крупицы…» Вслух же молвил назидательно и даже миролюбиво:

– Когда некто, в грунт его по уши, лжет и таится, и таким нехитрым способом тешит демона-антинома Юагрморна, внушая ему сладостные иллюзии о всеобщей порочности эхайнского рода, а потом вдруг ни с того ни с сего скажет правду, чем означенного демона-антинома с его кознями от себя отринет, то в сердце у него поселяется ни с чем не сравнимая легкость, а душа воспаряет навстречу надзвездной Атрани, Стихии кротости и всепрощения.

– А когда некто обременит свой разум чрезмерным знанием, – возразил сержант Аунгу, – то вышепоименованное знание не только на разум его тяжким бременем возляжет, но и сердце притеснит преизрядно. Не знаю, какой из благословенных Стихий это придется по нраву, но эта сволочь Юагрморн определенно своего не упустит.

– Мы уж как-нибудь… того… – подхватил ефрейтор Бангатахх. – Помучимся с тяжким сердцем.

– Грешники вы все, – сказал мичман с удовлетворением. – Будут вас у Юагрморна на камбузе в ржавой мясорубке на фарш проворачивать.

– Будут, янрирр мичман, – радостно согласился сержант Аунгу, – ой будут! А вас, я так думаю, в ступке разотрут на специи…

Нунгатау развернул над столом экран монитора и вывел туда фрагмент записи из «Зелья и порока». Увеличил, насколько позволяло качество материала.

– Это он? – спросил рядовой Юлфедкерк отчего-то шепотом.

– Да, – сказал мичман. – Это наш келументари.

Почти с минуту все молча вглядывались в лицо келументари, словно бы пытаясь найти в нем признаки потаенной угрозы.

– Совсем пацан, – наконец промолвил ефрейтор Бангатахх.

– Кадет-первогодка, – сказал рядовой Юлфедкерк. – Мы в училище таких даже не чморили.

– Все же он другой, – отметил сержант Аунгу. – Может быть, в метрополии он мог бы затеряться, но здесь всякий ткнет в него пальцем.

– Потому он и удрал отсюда при первой возможности, – сказал Нунгатау. – А теперь ответьте: куда этот болезненный дохляк направится, чтобы собраться с мыслями и силами?

– Чего тут думать, – сказал сержант. – За неимением лучшего – на Шокхагу.

– Согласен, – кивнул Бангатахх.

– А я вот что скажу, – промолвил мичман. – Вижу, вам ужасно не хочется на Троктарк. Да чего уж – вы боитесь. Военная база, режимный объект, орбитальное патрулирование… чего вы там еще наврали мне с три короба… Но я кое-что знаю об этом парне. Из всех возможных путей он выберет наихудший. Значит, и мы вслед за ним. Мы зачем сюда прибыли – искать, где безопаснее, или рискнуть своими никчемными шкурами и добыть-таки келументари для гранд-адмирала?

– Нас собьют, – сказал сержант упрямо.

– Что за глупости, – фыркнул Нунгатау. – Как нас могут подбить, с таким козырным парнем в кресле пилота?!

7. К вопросу о человеческих реакциях

– Это, – капитан Ктелларн совершил плавный жест в направлении стены, – просто технологический стык. Ни к каким сокровищам Али-бабы или тайнам Мадридского двора он вас не приведет. – Капитан прошел к столу, выдвинул кресло и сел спиной к двери. Как бы между делом извлек на свет личное оружие – скерн и положил перед собой. – Но поднимать доски пола не следует.

– Что там?

– Ничего любопытного. Инженерные коммуникации.

– Хоакин Феррейра жив? – сразу же спросил Оберт.

– Это философский вопрос. Странно, что он не заинтересовал вас раньше.

– Мы такие ненаблюдательные, – сказал Оберт с каменным выражением лица.

– Что же изменилось? – спросил Ктелларн, ни к кому специально не обращаясь, вперивши стеклянный взор в пространство. – Отчего, когда минуло столько времени с момента последней вспышки вашей активности, не столько драматической, сколько комической, вы вновь стали задаваться вопросами?

– Но мы же не растения, – сказал Оберт. – Ставить вопросы и искать решения – в человеческой природе, «и кто истребил бы в человеке зачатки этих качеств, тот уничтожил бы основания, на которых зиждется наша жизнь»[4].

– Кстати, вы правы, – заметил капитан. – Я действительно не считаю вас растениями. Я склонен относить вас к разряду высокоорганизованных животных, наделенных выраженным стадным инстинктом. Или стайным, в зависимости от того, что вам диктует самооценка. Потому я и озадачен. Никто не ждет, что животные, которые мирно пасутся, питаются и совокупляются, вдруг начнут ставить вопросы.

– И как же вы намерены поступить? – с живым интересом осведомился Оберт. – Оставить вопросы без ответов или успокоить разволновавшееся стадо?

– Давайте проведем эксперимент. Быть может, в том, что вы узнаете о себе и о мире, где пасетесь, чуть больше обычного, есть некий резон.

– Так что насчет Хоакина Феррейры?

– Он определенно не мертв, – с удовольствием сообщил капитан Ктелларн.

– Где он находится?

– Гм… Он не покидал территории поселка.

– Что происходит с временами года?

– Ничего. – Ктелларн спокойно встретил недоумевающие взгляды и слегка пожал плечами. – Что с ними может происходить? Разве на смену времен года можно повлиять? Все как обычно. Чего вы ожидали, каких чудес? У мироздания не настолько богатая фантазия, чтобы изобретать новые орбитальные фазы… Мягкое солнечное лето. За ним – короткий сезон ветров и дождей, когда вся природа готовится ко сну. Потом длинная и жесткая зима, с обильными снегами, метелями и сугробами. Между прочим, здешние снежинки мало отличаются от земных… Зима сменяется оттепелью, половодьем, новым сезоном ветров, но уже без осадков. И наконец приходит лето. Мягкое и солнечное.

– И мы просыпаемся, и обнаруживаем, что ничего вокруг не изменилось, – промолвил Оберт.

– Если что-то изменилось, – веско сказал капитан, – мы подвергаем стыки тщательной рихтовке. До недавних пор нам это неплохо удавалось.

– Как вы это делаете?

– У нас, эхайнов, есть серьезный опыт ментальных операций, в чем-то превосходящий ваши достижения… Не стану вникать в детали, поскольку и сам не посвящен, замечу лишь, что конкретно вы, янрирр Оберт, никогда уже не вспомните один неприятный инцидент с книгами…

– Не было у меня никаких книг… – возмутился было Оберт, и сразу же прикусил язык.

– Говорю же, не вспомните! – хохотнул капитан. – На практике это выглядит примерно так: в преддверии сезона ветров в поселок из метрополии тайно прибывает группа специалистов-психотехников со своей аппаратурой. Той же ночью все человеческое население поселка нечувствительно погружается в глубокий и, что характерно, здоровый сон. Ваше физическое состояние подвергают глубокому всестороннему обследованию. Заодно, между делом, пополняют фонд антропологической информации. После завершения предварительных процедур сон сменяется диапаузой. Все физиологические процессы в ваших организмах искусственно тормозятся, а тела для вящей сохранности помещаются в специальные капсулы с нейтральной жидкостно-газовой средой. Я беру отпуск, весь эхайнский персонал поселка покидает планету. Остаются лишь несколько дежурных, наблюдающих за капсулами…

«Книги… Зачем мне здесь книги? Что бы я стал с ними делать? Может быть, они находились в багаже и были чем-то особенно дороги мне? – Оберт лихорадочно проворачивал в мозгу тяжкие жернова воспоминаний, пытаясь достучаться до самых дальних уголков памяти. Ничего. Никаких следов. – Сволочи. Подонки. Как они посмели влезть в мою голову, в сокровищницу бесценных мыслей, нереализованных идей… и секретов?! Впрочем, что они могут понять в моих маленьких человеческих секретах… да хотя бы даже и крупных! Но что они там вытоптали между делом, даже не заметив или не придав значения?.. Сволочи. Я никогда этого не узнаю. Никогда». Он вдруг с болезненной остротой почувствовал себя ограбленным. Не тогда, пять лет назад, внезапно лишившись личной свободы, свободы передвижения, свободы выбора линий поведения – в конце концов, человек никогда не бывает абсолютно свободен: окружение, обязательства, сиюминутные заботы диктуют ему все дальнейшие шаги… а именно сейчас, когда вдруг обнаружилось, что даже собственной памяти он уже не единоличный и полновластный хозяин.

И, кстати, это касалось не только памяти.

– Сколько времени вы у нас украли?

Капитан усмехнулся:

– Оценки янрирра Ниденталя весьма точны. Да, да, ваши тайные собрания не укрылись от наших глаз, и не ломайте понапрасну голову, как нам это удалось… Но «украли» – неудачный термин. Мы сохранили каждому из вас почти пятнадцать земных лет жизни.

Тони, наморщив лоб, беззвучно шевелил губами. Потом сказал:

– Получается, мне уже тридцать пять?

– А между тем вы юноша во цвете лет, – покивал Ктелларн. – И у вас все еще впереди.

– Еще несколько тысяч миль ежедневных пробежек с одного края поля на другой… – пробормотал Тони потерянным голосом.

Оберт глубоко вздохнул. У него кружилась голова. «Какого черта я стою перед ним навытяжку?» – вдруг подумал он и сел на табурет возле стены.

– Я верно понял, что мы здесь уже почти двадцать лет?

– Верно, – сказал Ктелларн. – И не просто «почти», а чуть более двадцати лет. Ваши друзья теперь намного старше вас. И ваши женщины. Все это время они были с другими мужчинами, но вам не в чем их упрекнуть. Странное ощущение, не правда ли? Будет о чем поразмыслить на досуге. Ваши дети повзрослели без вас, их воспитанием занимались посторонние люди, и никому неизвестно, чего они там навоспитывали. У вас есть дети, янрирр Оберт? Ваши родители могли умереть, не дождавшись вашего возвращения…

– Прекратите, капитан, – сказал Оберт сердито.

– За это время сменилось поколение ваших охранников, – безжалостно продолжал тот. – Помните капитана Фоллорна? Он умер от старости. Впрочем, уже к моменту вашего появления он был немолод… К чему это я? Двадцать лет. Никто не вспоминает о вас долгих двадцать лет. О вас забыли все, кто вас помнил. Вы объявлены официально погибшими. Между тем вы все еще трепыхаетесь, на что-то надеетесь и совершаете странные поступки.

– Мы никогда не смиримся, – с расстановкой произнес Оберт, потихоньку свирепея. – Мы можем делать вид, что живем от рассвета до заката, ухаживаем за вашими дурацкими растениями, собираемся в кают-компании посмотреть дозволенные вами к употреблению информационные перехваты с Земли. Но вам следует быть начеку.

– Оставьте, янрирр Оберт. Что бы вы о себе ни возомнили, вы всего лишь стадо. Вас неплохо содержат, признайте это. У вас покладистые пастухи. Вы не можете пожаловаться на грубость или равнодушие. Один симпатяга Даринуэрн чего стоит… Не стану спорить, вы действительно не смирились. И многие из тех, кто помнит Землю, все еще надеются вернуться. Но посмотрите на свою молодежь, на того же юношу Тони. Таким, как он, плевать на вашу культуру, на вашу классику, они не видели ваших музеев, не слышали вашей музыки. А если и слышали, то давно забыли. Они не хотят строить планы на будущее, они хотят просто жить и развлекаться. Пастись и жевать. Удовлетворять базовые инстинкты. Они никогда не видели ничего, кроме этого крохотного мирка, их человечество – двести с небольшим с детства знакомых лиц. Вам нечего им предложить, в ваших закромах недостаточно пищи для юных умов.

Тони слушал молча, набычившись. Одному богу было известно, что там происходило у него в голове.

– Зачем вы это затеяли? – спросил Оберт.

– Мы обсуждали этот вопрос тысячу раз. И с вами, и с командором Хендриксом, и со всяким, кто только пожелал… Нам нужны заложники. Ведь мы находимся в состоянии войны с человечеством.

– Надеюсь, человечество в курсе, – злобно оскалился Оберт. – Но я не о том. К чему вы затеяли всю эту конспирацию, эти нелепые представления с зимней спячкой? Неужели нельзя было просто поставить нас перед фактом?

– Решение принималось не мной, – ответил Ктелларн. – Лично я предпочел бы играть в открытую. Но вы уверены, что все колонисты без исключения спокойно отнеслись бы к перспективе оказаться моложе собственных детей?

– Я знаю нескольких женщин, которые охотно согласились бы.

– А я склонен считать, что по меньшей мере у каждого четвертого развился бы психоз. Нам не нужны невротики. Нам нужны здоровые, безмятежные, довольные жизнью заложники. И не забывайте, что это не только военная операция. Это еще и грандиозный научный эксперимент. Наблюдения за репрезентативной человеческой популяцией приносят нашей науке неоценимый материал. Вы представить себе не можете, сколько научных трудов о человеческой природе создано за эти двадцать лет! Подозреваю, мы разбираемся в человеческой психологии лучше, чем сами люди, поскольку общеизвестно: никогда нельзя изучить свой собственный разум… Мы стремимся лучше понять естественного врага. К тому же вы помогли нам серьезно усовершенствовать гибернационную технику.

– Так что случилось с Хоакином Феррейрой?

– В самом начале эксперимента эта техника давала сбои. Феррейра попросту не проснулся. В физиологическом смысле он жив, но мы пока не знаем, что же пошло не так и отчего не удалось вернуть его к функциональному состоянию. Есть несколько гипотез… но ведь вы не специалист, да и я тоже.

– Пожалуй. И что же теперь будет, господин капитан, после того, как вы открыли нам Страшную Эхайнскую Тайну?

Ктелларн пожал плечами.

– Не мне решать, – проговорил он задумчиво. – Может быть, вас всех погрузят в сон и ваши капсулы будут соседствовать с несчастным Феррейрой на веки вечные, как непреходящий фактор сдерживания, покуда о вас помнит хотя бы один чиновник Федерации. Так оно даже лучше – меньше хлопот, меньше затрат на содержание поселка. А может быть, все останется как прежде. Мы с вами прямо здесь и сейчас договоримся, чтобы Страшная Эхайнская Тайна не вышла за пределы этой комнаты. Вы дадите мне… – он усмехнулся, – … Страшную Человеческую Клятву, что никому не расскажете. И мы будем снова играть в шахматы, и призом снова окажется визуальная информация, и поэтому вы будете беспрестанно выигрывать. А юноша Тони вернется к своим пробежкам, наматывая условные витки вокруг этого крохотного мирка. И по вечерам будет заниматься сексом с Луизой Вивьен или, в зависимости от настроения, с Тамарой Форестье…

– Вы всегда за нами наблюдаете? – вдруг спросил Тони, кусая губы.

– Всегда, – с готовностью подтвердил капитан Ктелларн.

– Правильный и простой, – печально сказал Оберт.

– Даже когда мы хотим остаться одни? – не унимался Тони.

– Вы давно могли бы уяснить себе, юноша, – промолвил Ктелларн. – Что бы вы ни воображали, но это плен. И на полную свободу рассчитывать не следует. В утешение вам скажу, что любовные игры людей весьма забавны, но у нас это происходит намного эмоциональнее, и поэтому ваша интимная сфера представляет для нас лишь академический интерес.

– Тони, Тони, – сказал Оберт увещевающе и встал.

– Куда это вы смотрите с таким живым интересом, юноша? – спросил Ктелларн. – Неужели на мой скерн? Ах да, добряк Даринуэрн, верно, обучил вас обращению с ожоговым оружием… И что же дальше, сынок? Попытаетесь им завладеть?

Тони не отвечал, стискивая и разжимая мощные кулаки.

– Это даже интересно, – резвился капитан. – Обожаю рискованные развлечения. Чтобы взять оружие, мне достаточно протянуть руку. А вам потребуется сделать несколько шагов. Говорят, человеческие реакции намного быстрее эхайнских… отчего людям столь сокрушительно повезло в незапамятные времена, еще на Земле. Но предупреждаю: если я успею раньше, то непременно выстрелю. Вам будет больно. Очень больно. Хотите рискнуть?

Тони молчал.

– Мне не нравятся ваши речи, – нервно сказал Оберт. – Давайте лучше обсудим…

– И даже если вам повезет, – продолжал Ктелларн, не обращая на него внимания. – Что вы станете делать с оружием? Убьете меня? Этим оружием можно убить, если усилить мощность импульса и правильно прицелиться. Я убивал, я умею это делать. А вы, юноша Тони? Ваша человеческая мораль давно уже оставила убийство за гранью добра и зла, даже если речь идет о таком циничном негодяе, как я. Вряд ли вам…

Тони ударил его прямо в ненавистную ухмыляющуюся физиономию. В точности как учили, как бывало на спаррингах с капралом Даринуэрном. Рука была длинная, почти достигла цели. Почти… Со все той же гнусной ухмылкой, словно примерзшей к губам, Ктелларн легко увернулся, чуть отклонившись в своем кресле… Спустя мгновение Тони упал грудью на стол, сгреб обеими руками скерн и направил капитану прямо в лоб.

– Я правильно целюсь? – спросил он, слегка задыхаясь.

Оберт шарахнулся в сторону, споткнулся обо что-то – это была напольная ваза с сухими колосьями. Вазе пришел конец.

– Люди и вправду намного реактивнее эхайнов, – признал капитан Ктелларн, не меняясь в лице. – И почему, спрашивается, я не верил?

– Вам будет больно, – предупредил Тони, безобразно улыбаясь. – Очень больно.

– Вы не сделаете этого, – сказал капитан Ктелларн внезапно осипшим голосом.