Наследство Дьяков Виктор

Григорий Кузмич перед тем как внучка собралась идти в сад мельком взглянул на то что она читает:

– Опять эти ужасы привезла? И как тебе после такого чтения кошмары не снятся?

– Зато читать интересно, не оторвешься, – обычно возражала Даша, но сейчас промолчала.

А ужасы то были не какие-нибудь заграничные. Нет, Даша не читала ничего «импортного», даже сверхмодные Джоан Роулинг с ее «Гарри Поттером» и Толкиен с его «Властелином колец» ее совершенно не интересовали. По своим литературным пристрастиям она была патриоткой, и запоем читала свои доморощенные ужастики, где описывались подвиги профессионалов-спецназовцев в Чечне. Автором целого сериала таких романов был бывший офицер-спецназовец Лев Пучков. Григорий Кузмич как-то заметив, что внучка буквально «проглатывает» уже не первую книгу одного и того же автора, попросил ее и ему дать «на пробу». Книга называлась «Джихад по русски». По прочтению у старого учителя чуть глаза на лоб не полезли. Он помнил, как в восьмидесятые годы в стране вошел в моду американский автор дедективов Чейз. Пустое чтение – охарактеризовал он тогда это поветрие. Потом, когда в девяностые началась «эра» отечественных детективщиков, вернее в большей степени дедективщиц, он тоже иногда брал у коллег и читал Маринину, Донцову… Это был в основном тот же Чейз, но с русской спецификой. И вот Пучков… Нет, это уже совсем не Чейз, это было что-то ни на что не похожее. Григорий Кузмич, конечно, понимал, что война вообще и тем более на Кавказе не может быть не жестокой. Его любимыми произведениями были «Хаджи-Мурат», «Казаки», «Кавказский пленник» Толстого, более того он понимал, что кавказские нравы вряд ли претерпели большие изменения за полтораста лет. И, тем не менее, воспитанный на прозе Толстого, который каким-то чудесным образом умел корректно избегать наиболее «звериных» сцен… Его просто шокировало, что Пучков этих сцен не избегает и пишет без всякой политкорректности. Он понимал, что автор наверняка описывает события, основанные на реальных фактах, но не мог согласиться, что писать надо именно так, ведь эти книги и дети и подростки читают. Как скажется подобная «правдивая литература» на их психике? Одно дело, когда они смотрят западные фильмы ужасов, типа «Кошмар на улице вязов» и отлично знают, что эти ужасы придуманы и с реальностью не имеют ничего общего, другое, когда в это можно поверить, что эти невероятные жестокости происходили и происходят на самом деле. Ведь у молодежи нет иммунитета против такой правды, и лучше ей о ней, о такой, во всяком случае, не знать. То ли дело в наше время…

И тут Григорий Кузмич, как бы обрывал самого себя, задумывался. А что в наше время? Кем тогда зачитывались, Аксеновым? Ох как тогда «раскрутился» он, благодаря журналу «Юность», аж до сих пор «крутится», никак не остановится. И чем отличается та «раскрутка», что осуществляли «Юность» и «Новый мир» от теперешних, осуществляемых издательствами типа «Эксмо», «Олма» и тому подобных. Уровень литературы был выше? Ой ли? Сейчас на склоне жизни Григорий Кузмич стал отчетливо ощущать, что и в области литературных пристрастий долго «плыл по течению» и считал хорошим то, что пропагандировали радио, телевидение, те же толстые журналы. После падения Союза, правда, многие из тех распропагандированных корифеев развенчаны. И Симонов на поверку оказался писатель так себе, и Марков, и Карпов. В девяностых, когда происходила эта переоценка ценностей Григорий Кузмич перечитал этих авторов… и согласился с борзыми переоценьщиками, действительно далеко им до Толстого. Но почему только этих переоценили? Потому что были коммунистами и руководили Союзом писателей? А чем их лучше тот же Аксенов и иже с ним Гладилин, или более молодой, той же «Юностью» раскрученный Поляков? Тем, что Союзом писателей поруководить не успели? А если чисто с литературной точки зрения, разве они ближе к Толстому? Так почему же, как были, так и остались «метрами»? Григорий Кузмич перечитал и их и удивился: чему он когда-то восхищался в унисон со всеми? Неплохо, забористо, но ничего особенного в тех произведениях нет, русская литература знала куда более значительных писателей, которых никто никогда так не «пиарил». Один Андрей Соболь чего стоит, оставшийся совершенно неизвестным автор времен гражданской войны. Наверняка и еще были, канувшие в пучине времени.

И что делать ему сейчас, что предложить внучке в качестве эталона чтения, как ее приобщить к настоящей литературе… какой? Тех шестидесятников, которые ему вдруг разонравились? Авторов девятнадцатого и серебряного века? Но современной пятнадцатилетней девочке вряд ли будут интересны и Толстой и Достоевский и Чехов, и ему они были не интересны в том же возрасте. Ведь этих авторов надо постигать попозже, имея определенный жизненный и образовательный багаж. А что же читать в юнешеско-подростковом возрасте просто так, для души? Джека Лондона? Вот это писатель так писатель, несомненно лучший для подростков. Но он несовременен и, как ни крути, не наш. А нашего такового, увы, как не было, так и нет. Вот и заполнили свободную нишу Роулинг с Толкиеном. Хотя и они скорее детские чем подростковые писатели. А Аксенов, Поляков, или вот эта Петрушевская… нет, только не они. Вот и получается востребованной даже та жуть, что пишет Пучков. Даже если назвать ту жуть, жестокой правдой жизни, лучше ее не читать, старшеклассникам во всяком случае. Хотя некоторую пользу можно извлечь даже из такого чтения. То что Даша стала с опаской относится к «лицам кавказской национальности» по всей видимости имело «пучковские» корни. Вот даже вчера, когда Даша обежав сад, «поздоровавшись и поговорив» с яблоньками, увидела работающих таджиков и, садясь за стол, чтобы перекусить с дороги, спросила:

– Дед, зачем ты черных-то нанял?

Григорий Кузмич понял, что начитавшись «пучковских» ужасов о чеченцах, которые целыми аулами насилуют русских матерей, приехавших вызволять попавших к ним сыновей, мало того насилуют трупы русских солдат павших на поле боя… После такого чтива внучка, конечно, уже заочно боится людей с южной внешностью.

– Да нет, Дашенька, это не те «черные», про которых твой любимый писатель романы штампует. Это таджики, они в основном смирный, работящий и неагрессивный народ.

– Ой, я их не различаю, и мама говорит, все они с одного места и на одно лицо.

– Двоечница твоя мама, как была, так и осталась. Как это с одного места? Кавказ и Средняя Азия это две большие разницы. Ты же географию изучала, должна это понимать, – уже с плохо скрываемым раздражением пояснил Григорий Кузмич.

– Я это знаю… что чечены и всякие там дагестанцы и азербайджанцы – это кавказцы, а узбеки и таджики со Средней Азии. А разве между ними всеми есть какая-то разница? – смущенно-простодушно улыбалась Даша.

– Говоря твоими же словами, ну ты даешь. Ты что в жизни одной биологией заниматься собираешься, а на все остальное внимания не обращать? Запомни, кавказцы и среднеазиаты имеют только более или менее схожую внешность, но ментальность и культура у них совершенно разные. Не стану тут тебе длинных лекций читать, скажу проще и короче, со среднеазиатами, с большинством во всяком случае, жить можно и ладить можно, с кавказцами – очень нелегко. Почему так, не знаю, видимо, все дело в историческом пути, которые проходят те или иные народы, условия в которых формирует их национальный характер. Ведь и нас, русских очень многие не любят. Мне такое приходилось наблюдать, когда мы еще с твоей бабушкой ездили отдыхать в Прибалтику по путевке от РОНО. Там буквально во взглядах местных жителей можно было прочитать, как они не любят русский. Хотя я лично, ничего плохого ни про латышей, ни про эстонцев не скажу, спокойные, чистоплотные и очень вежливые люди. За что не любят? Думаю не только за «оккупацию», как сейчас говорят, наверное и в нашем национальном характере есть что-то, что другим не нравится, сами то мы этого не видим, а со стороны заметнее. Может даже немало таких черт…

9

День близился к полудню. Наладив культиватор, Григорий Кузмич стал приготавливать раствор для борьбы с тлёй, мельчайшими насекомыми-паразитами, которые особенно любили питаться листьями плодовых деревьев, «высасывать» их, свертывать в трубочки. У него имелся свой особый рецепт раствора, настоянного на чесноке, в котором надо было «выкупать» пораженные тлей листья, после чего все эти сосущие вредители незамедлительно гибли. Вот и сейчас он достал из темного чулана уже несколько дней «томящийся» раствор чеснока и начал крошить в него мелко нарезанные кусочки хозяйственного мыла. Он все это делал на застекленной веранде, с которой открывался хороший обзор как на сад, где покачиваясь в гамаке загорала одновременно погрузившись в очередной пучковский роман Даша, и соседний участок, где в отдалении махали косами таджики, а ближе в яме сидел Ион, и выбрасывал на поверхность землю, вернее песок в перемешку с глиной. Искрошив более половины мыльного бруска, Григорий Кузмич заметил, что Ион вылез из ямы и, вытирая пот, даже на расстоянии заметно несвежим носовым платком, пошел в его сторону. «Не иначе опять с разговором каким-нибудь идет. Понятно, жарко, устал. Ну так вылези да отдохни, нет обязательно с болтовней своей приставать будет, жаловаться, как ему тяжело приходится… Задолбал. Знал бы, про его словоохотливость, другого копальщика нанял», – недовольно думал Григорий Кузмич, помешивая раствор, и отводя взор от идущего к дому Иона. Когда он вновь взглянул через застекленную веранду, Иона в поле видимости почему-то уже не было. Вроде только что шел и вдруг пропал. «Может, куда-нибудь под куст смородины или терна прилег и отдыхает?» – пришло в голову наиболее вероятное объяснение.

Григорий Кузмич уже растворил все мыло в трех литрах чесночного раствора, отчего он стал походить на плохоотстоявшийся самогон. В этот момент на веранду буквально влетела Даша. Она была, что называется, сама не своя, с поджатыми губами и, казалось, что вот-вот расплачется. Не говоря ни слова, она прошмыгнула мимо деда в дом, в свою комнату, и там затихла. Ошарашенный Григорий Кузмич пошел следом.

– Дашенька… что случилось?

– Ничего… – каким-то не своим голосом ответила внучка, быстро накидывая поверх купальника домашний халат.

– Как ничего, я же вижу… Чего ты прибежала-то… тебя кто-то обидел, что ли?

Даша молчала. И тут до Григоря Кузмича дошло – Ион. Вот он куда исчез с его глаз. По дороге к дому он увидел загорающую в гамаке Дашу и… свернул в сад.

– Этот… этот молдаванин… Он, что подходил к тебе? Что… что он сделал!? – вдруг громко необычно для себя высоким голосом заговорил Григорий Кузмич.

Голос деда заставил Дашу выйти из мира своих собственных переживаний и поднять на него глаза. Его вид, неестественная бледность, выражение его лица, трясущийся подбородок… Она никогда его таким не видела, даже когда он ругался с ее родителями. Видимо, каким-то внутренним уже пробуждающимся женским чувством, которое имеет природное или даже животное начало, Даша поняла, о чем подумал дед, и поспешила его успокоить:

– Да нет… ничего он со мной не сделал.

– Не сделал… а что? – Григорий Кузмич продолжал пребывать во «взведенном» состоянии.

– Он… он мне сказал… – Даша замолчала.

– Что сказал?…

Случилось следующее. Даша лежала в своем гамаке и, под едва слышимый шелест листвы, сопереживала лихим спецназовцам, кочевавшими в романах Пучкова из одного в другой. Она так увлеклась, что не сразу поняла, что рядом с ее гамаком кто-то стоит. Когда подняла глаза от книги… Ей показалось, что явь и только что прочитанное перемешалось. Перед ней стоял персонаж из романа Пучкова, иссиня-черноволосый, небритый, голый по пояс мужик лет 35-ти – 40-ка. Его смуглое, местами в волдырях от комариных укусов тело было перепачкано землей, как и щетинистое лицо явно нерусского типа. Он смотрел на загорающую девушку таким взглядом… Такие взгляды Пучков смачно «рисовал» у тех своих чеченских персонажей, которые, казалось, только для того и родились на свет чтобы убивать, мучить, запугивать, резать, обращать в рабство и самое вожделенное… насиловать русских женщин. Автор описывал всю эту жуть так увлекательно и с таким знанием «материала», что верилось почти безоговорочно. И она не могла оторваться, хоть и ежилась от ужаса и отвращения и всяких раз покупала новый роман этого автора, буквально «заболев» им, став зависимой от них, как наркоман от наркотиков.

Даша лежала в вальяжно-расслабленной и весьма фривольной позе – голые ноги выше головы. Увидев этот немигающий жуткий взгляд, недвусмысленно направленный ей ниже пояса, взгляд совершенно незнакомого взрослого человека, так напомнившего ей те звероподобные пучковские персонажи… Она подскочила и буквально вылетела из гамака. Все тем же уже проснувшимся «бабьим» чувством она ощущала энергетику этого взгляда на своих ногах, животе. Но прикрыться, одеть было нечего, она всегда в жаркую погоду так ходила по саду и, конечно, никак не ожидала что «гостарбайтер» нанятый дедом копать колодец, вдруг так неслышно к ней подкрадется.

– Вы… вы… что вам надо? – растерянно лепетала Даша, держа перед собой раскрытую книгу и используя ее как прикрытие.

Незнакомец помолчал, продолжая пристально с усмешкой рассматривать девушку. Даша осторожно покосилась в сторону дома, явно готовая в случае чего, либо бежать, либо звать деда.

– Да вот смотрю на тебя и думаю, – наконец со вздохом и чисто по-русски заговорил «персонаж». – Ох, и балованная сейчас молодежь пошла. Спят до десяти, потом в гамаках лежат, книжки почитывают. А за них кто-то рано встает, работает. Совесть, девочка, иметь надо. Разве можно вот так в гамаке валяться, когда вокруг тебя все работают. Пошла бы, в доме прибралась, или грядки прополола, еду бы деду приготовила. А то разлеглась тут. Плохой, видать, твой дед был учитель, раз родную внучку не смог воспитать, лентяйкой вырастил…

И чего это вдруг Иона понесло «толкать» такую речь? Видать в яме, в низу было сыро, а сверху голову ему солнце пекло. От такой разницы температур в его мозгах начался какой-то процесс, сподобивший его на такой вот воспитательный пассаж в адрес совершенно ему незнакомой молоденькой девчонки, которая несомненно сначала привлекла его внимание своей юной свежестью. Минут десять без перерыва «воспитывал» Дашу Ион. Она же, покраснев как маковый цвет, причем не только лицом, все это молча выслушала – она же была не урла, а домашняя городская девочка и послать подальше взрослого человека все же не могла. В конце Ион как бы подвел итог:

– Я знаю, зачем вы москвички к своим дедам в деревни ездите. Все лето здесь не работать, а вот так загорать, а потом у себя в Москве хвастаете, что на заграничных курортах отдыхали. Да кто же тебе поверить, южный загар он другой. У вас тут разве так загоришь? Так что зря стараешься, иди лучше делом займись. Работать надо, а не книжки читать. Дед вон умрет, кто здесь все делать будет? Учись работать, пока время есть…

Григорий Кузмич слушал Дашу молча, только бледность сменялась нездоровым старческим румянцем на аскетичном лице, да острый кадык обтянутый морщинистой кожей нет-нет да и дергался в такт со сглатываемой слюной.

– Знаешь… я…я так растерялась, что даже возразить ему не смогла, стою как дура и слушаю, как он меня парафи… то есть поносит. И когда он меня послал… работать, так и пошла, только возле дома уже опомнилась. Я, наверное, вообще себя не правильно вела, да? – Даша спрашивала с такой интонацией в голосе, которая указывала, что она не знает, как воспринимать случившееся.

– Сиди дома и никуда пока не выходи, – не отвечая на вопрос, приказал Григорий Кузмич и пошел к выходу.

К своему новому участку он шел стиснув зубы и шевеля желавками – рослый жилистый, худой, но еще очень крепкий старик, в котором ни что не указывало на так называемого деревенского интеллигента, даже очков не было – обычный пожилой крестьянин, вернее колхозник на пенсии. Подходя к яме, увидел, что лопата лежит сверху, на вынутой из «недр» песчано-глинистой почве. Яма была уже довольно глубокой, где-то два с половиной метра и Ион долбил ее дно ломом, предварительно выбросив лопату наверх, чтобы не мешала. Эту лопату и подобрал Григорий Кузмич. Присев на край ямы, он резким движением приставил отточенное до зеркального блеска лезвие лопаты к горлу вставшего в яме в полный рост Иона. Тот от неожиданности выронил лом и непроизвольно отступил, упершись голой спиной в край ямы. Дальше отступать было некуда, а лопата, казалось, вот-вот перережет ему горло.

– Ты что… Кузмич… с ума… убери, порежешь ведь, – Ион, не мог не понимать, что дед не оставит его «воспитательной лекции» в отношении внучки без внимания, придет и выскажет свое недовольство. И вот тут-то он и ввяжется со старым учителем в свою любимую дискуссию и докажет на примере той же внучки, всю несостоятельность его как педагога. Но вот такого рода поступка, проявления недовольства со стороны вроде бы интеллигентного старика он никак не ожидал.

– Ты, что сученок… мамалыжник… внучке моей сказал, ааа!? Не дергайся гад, а то башку на хер отстригу, тебя в этой же яме закопаю, а головенку в твою Мамалыгию родичам отправлю… Ну, говори, зачем ты там в саду за девчонкой подсматривал, зачем напугал ее, гнус ты поганый!? – Григорий Кузмич вспомнил все более или менее приблатненные слова услышанные им когда-то у своих учеников, но только те, которые не были, так сказать совсем уж нецензурными. Он все-таки был учитель, и даже в минуты сильного гнева, не мог себе этого позволить, хоть и ох как подмывало. И все же одно слово вырвалось, относящееся к той неотъемлемой части русского языка, что именуется матом. Но и оно у Григория Кузмича вылетело как-то непроизвольно, скорее случайно.

– Кузмич… ты это… я ж ничего… я ж только поучить хотел немного… я… убери лопату, – лепетал, боясь лишний раз шевельнуться, прижатый к стенке ямы Ион.

– Учить!? А ты кто такой, гад, чтобы учить ее!? У нее, слава Богу, отец с матерью есть, и я еще жив. У нее есть, кому ее учить. Ты-то здесь с какого боку припек, а!? – грозно вопрошал Григорий Кузмич, всем своим видом показывая, что сейчас сделает то, что недвусмысленно обещал.

– Кузмич… ты эт… не волнуйся только… выслушай меня… мы же все старшие должны учить молодых, – пытался перевести столь нервный и неравноправный «диалог» в теоретическое русло Ион.

– Ты здесь кто, тебя что, в качестве воспитателя нанимали? Тебя, гада, колодец рыть нанимали, вот и рой. Понятно!? Вон, видишь, как косари работают? Они на хозяйский двор лишний раз без надобности шагу не сделают, а ты шляешься, вместо того чтобы работать!.. Ты меня понял!? – Григорий Кузмич чуть приподнял лопату, и она коснулась подбородка Иона, заставив его приподнять голову, так что теперь он стоял в яме как солдат по стойке смирно, а его глаза смотрели с недоуменным страхом. Он искренне не мог понять, с чего это старик так взбеленился.

– Не понимаешь!? – теперь Григорий Кузмич и сам как бы удивился и отпустил своего «собеседника», убрал лопату от его горла. – Ты же моложе меня почти на тридцать лет, а не понимаешь!? Союз, в котором я почти всю жизнь прожил, а ты родился и вырос, благополучно скончался аж четырнадцать лет назад. Все, социальный эксперимент закончился полным провалом, социализм и колхозы кончились. Не знаю как у вас, а у нас кончились навсегда. Да и у вас наверняка кончились, раз ты из своего солнечно-виноградного края к нам в сырость и холод прибежал, и никто тебя там не удерживал – свобода. Это тогда при советской власти один хозяин был, государство, а сейчас хозяев много. У нас в России каких только хозяев нет, все больше не наших, но и русским иногда что-то разрешают свое иметь, и я вот тоже хоть и маленький, но хозяин. Это моя земля, понимаешь моя, не колхозная, не совхозная, не государственная, а моя, моя и внучки моей. Она тоже хозяйка здесь. А ты… ты наемный работник, которого наняли. И как же ты посмел что-то хозяйке сказать, на ее земле, да еще такое?… Ты хоть сейчас-то меня понял, Иоша, мамалыжная твоя душа? – казалось Григорий Кузмич, так же как когда-то на своих уроках пытается достучаться до разума непонятливого ученика, и хоть втолковывал то, что сам осознал сравнительно недавно, но верил в это настолько безоговорочно, что не мог понять как такая вроде бы прописная истина до него не доходит.

Но до Иона, слова старика, похоже, так и не дошли. Потирая кадык, и чуть отойдя от столь неожиданного стресса, он, тем не менее, вновь попытался прямо из ямы завести дискуссию:

– Подожди Кузмич… давай разберемся. Тебе что, внучка пожаловалась? Но я ей ничего плохого не сказал, ей Богу. Я ей чего сказал-то, что надо не в гамаке лежать, книжки читать, а делом заняться каким-нибудь, тебе помочь по хозяйству, вон сорняк как прет…

– Это не твое дело, что и как у нас, на нашей земле, прет. Мы здесь хозяева, мы, понимаешь, я и она, и мы сами решим, что и когда нам делать! – вновь повысил голос Григорий Кузмич. – Да если хочешь знать ее пробабки и за нее и ее детей будущих на сто лет вперед наработались. Моя мать всю свою жизнь в колхозе не разгибая спины вкалывала и ничего от него не имела. Даже этот участок, не ее, а колхозный был, за трудодни, палочки в книжке бригадирской вкалывала. А когда немец к Москве подходил, в поселке всех молоденьких девчонок, в том числе и мать мою в полуторки погрузили и под Наро-Фрминск повезли, окопы рыть, рвы противотанковые, опять же конечно за дарма. Ломы и лопаты дали, понимаешь бабам, девчонкам молодым, ломы… Ты вот мужик молодой еще, а весь изнылся пока яму копал, а там женщины и ныть не смей, долби землю, да не летом, а в октябре месяце.

– Так то война была, надо было Родину спасать, – уверенно вклинился в монолог Григория Кузмича Ион.

– Ух ты, какой! – изумленно протянул Григорий Кузмич. – Прямо как юный пионер рассуждаешь, тимуровец хренов. – А твои бабки-пробабки, где в это время были, в октябре сорок первого, а? На оккупированной территории виноград и яблоки собирали, да посмеивались, радовались, что конец москалям пришел, и гадали, под кем им теперь лучше жить, под немцами, или под румынами. Но над ними, наверное, за всю войну вот так не издевались, ни немцы, ни румыны, как над нашими наша родная власть. Мать моя много про тот трудовой фронт рассказывала. Думаешь, только здесь так было… везде по всей России. Вот теща моя не отсюда родом, саратовская она. Так и ее в сорок втором, так же вот в машину и под Сталинград, на левом берегу окопы рыть заставили, на случай если немцы город возьмут, так на другом берегу обороняться. Так что не вас, а нас власть та в первую очередь гнобила, да и не только советская. Так что за внучку мою все ее прародители столько отпахали задарма и при крепостном и при советском праве, что она имеет полное моральное право целыми днями в гамаке валяться. Вон дворянам как отплатили за то же крепостничество, фактически всех извели и выгнали в слепой ненависти, да не самих крепостников, а их потомков, фактически не винных, а советская власть прежде всего русскому народу не меньше, если не больше задолжала, а сдохла и расплатится уже не может. Потому ни мне, ни внучке моей впереди легкой жизни, увы, не предвидится. Но пока я жив, она тяжело работать не будет, а только в охотку и уж тем более я не позволю всяким посторонним ее тут воспитывать…

10

– Ты меня понял Иоша!? – вновь вызывающе поинтересовался Григорий Кузмич.

Но Ион был совсем сбит с толку столь продолжительным монологом с экскурсом в Историю, которую старик трактовал совсем не так как учили его в бытность шольником и студентом сельскохозяйственного техникума, пионером, комсомольцем, и даже не так как трактовали некоторые его земляки, антикоммунистически настроенные старики-модоване. Последние вообще во всем винили Россию и русских, уверяя что из-за них ввели эти проклятые колхозы, которые окончательно разорили Молдавию. Потому он лишь недоуменно таращил глаза и кривил перемазанную физиономию.

– Ладно, вылезай… Вижу ничего ты не понял. Я с тобой договор разрываю. Хватит, задолбал ты меня своей простотой. Прикину, сколько ты здесь нарыл, и соответственно заплачу, – махнул рукой Григорий Кузмич и, тяжело опершись о землю, поднялся.

– Эээ… как же так, Кузмич? Тут уже почти все сделано, осталось то чуть-чуть, – по-прежнему, не вылезая из ямы, пытался возражать Ион.

– Чего маленько, ты и половины не сделал, три с половиной дня работал, а толку. Нет, мне такая работа не нужна. Вылезай! – вновь повысил голос Григорий Кузмич.

На этот раз Ион проворно выбрался из ямы, его лицо выражало крайнюю растерянность.

– Кузмич… ты это… я все понял… ты это, в общем, я сегодня-завтра закончу… Клянусь!

– Все дебаты закончили. Пошел отсюда и чтобы тебя я больше здесь не видел! Расчет я тебе завтра выдам.

Ион стоял, вид его был жалок: всклокоченный, перемазанный с выступившей на лбу испариной. А на ум Григория Кузмича пришла услышанное им когда-то высказывание некого ученого не то историка, не то социолога: «На Западе свобода и достоинство отдельной личности имеет давние имущественные корни. В той же Америке собственник-фермер еще в 19-м веке встав на своей земле с винчестером в руках чувствовал себя полноправным хозяином, и никто, не шериф, ни губернатор штата, ни сам президент не имели права посягнуть на него и его собственность. А у нас до сих пор люди не чувствуют себя полноправными хозяевами нигде, даже в своих квартирах, потому что любой хулиган, не говоря уж о властьимущих, может почти безнаказанно посягать в первую очередь на мелкого собственника, который фактически не имеет ни права, ни возможности даже защищать свою собственность». Григорий Кузмич усмехнулся, он вдруг сам себя почувствовал таким вот хозяином, только вместо винчестера в руках у него была лопата, а в качестве оппонента не шериф или губернатор, или даже хулиган, а относительно молодой продукт той самой коллективистской системы, которая десятилетиями вытравливала из советских людей это самое чувство собственника, хозяина. Он понимал, что она же в значительной степени лишило его возможности жить своей жизнью, вывихнула мозги смолоду, заставив поверить в эту шестидесятническую физико-лирическую химеру, прожить не свою жизнь… «Ну нет, внучка моя так жить не будет, она ведь такая как я, хозяйка по натуре и будет хозяйкой. Слава Богу, не с голого места начинать будет, ей есть чего наследовать», – подумал Григорий Кузмич и тут же подогнал переминавшегося в нерешительности Иона:

– Ну что встал? Забирай свои манатки и вперед, да не через старый участок, иди прямо через новый. Не хочу, чтобы моя внучка тебя еще раз увидала…

Ион подобрал свою рубаху, майку и понуро, оглядываясь, в надежде, что старик передумает, пошел прочь. Григорий Кузмич шел сзади, провожая Иона до границ своего нового участка, как бы отрезая ему путь назад. Краем глаза он заметил, что таджики прекратили косьбу и прислушивались к их перепалке… и не только они. Проходившие мимо по прогону люди, тоже слышали довольно громогласное выступление, прежде всего Григория Кузмича. Наверняка не все поняли, расслышали, но замедляли шаг, прислушивались, некоторые даже останавливались. Едва Ион покинул пределы участка, а таджики возобновили косьбу, откуда ни возьмись, нарисовался изрядно запыхавшийся Митрохин.

– Григорий Кузмич, что тут у вас случилось? Сестра моя тут мимо проходила, говорит, что вы с этим… как его, с молдаваном ругаетесь, вот-вот подеретесь. Он что, залупается? Вы только скажите, я его быстро на уши поставлю, будет знать, как на местных хвост поднимать, – подошел к забору и с ходу предложил свои услуги бывший «гроза школы».

– Да нет… иди ты Женя домой, тебя только тут не хватало, – вновь наотрез отказался от его «услуг» Григорий Кузмич.

– А то смотрите, мне ведь это ничего не стоит, поговорю, мозги вправлю. А он что, к внучке вашей, что ли приставал? – вдруг высказал догадку Митрохин.

– Да нет, не фантазируй. Это наше, производственное дело, работал он плохо, медленно, в сроки не укладывался, ну вот я его, так сказать, и рассчитал. Все, иди Женя, иди, ничего мне от тебя не требуется…

Когда пошел назад в дом, увидел в саду Дашу. Она пряталась за деревьями и по всему стояла там уже давно, скорее всего сразу пошла вслед за дедом и все слышала от начала до конца. Она уже была в сарафане и без книги. Незваный воспитатель все-таки испортил ей отдых под любимыми яблонями.

– Ты чего здесь? – строго спросил Григорий Кузмич.

– Да так, вот… – не смогла с ходу придумать причину «подслушивания» Даша.

– Я же тебе сказал дома быть.

Даша виновато понурилась и густо покраснела.

– Ладно, раз уж ты слышала, так знай все до конца. Я к нотариусу ездил, завещание оформил… на тебя. Понимаешь, эти два участка и оба дома… твои. Ты моя наследница, – акцентировал последние слова Григорий Кузмич.

– Как же это… а папа… а мама? – окончательно растерялась Даша.

– Они им не нужны, ни дома, ни сад, ни земля. Они их продадут сразу же, как меня не станет. А я в этом доме вырос, сад этот выращивал, сколько труда вложил, и, надеюсь, еще вложу. Не хочу, чтобы все это чужим людям досталось. А ты… ты ведь это не продашь… верно Дашенька? – с надеждой не то спросил не то подтвердил Григорий Кузмич.

– Нее… никогда… здесь ведь и мои яблоньки, я их очень люблю, и твои тоже люблю, я же с ними росла, весной любовалась как они цвели, яблоки их ела. Как же я все это продам? – по-прежнему несколько растерянно, но уже без колебаний говорила Даша.

– Ну вот и хорошо, вот и славно… А я еще поживу… мне теперь обязательно надо дожить пока ты школу закончишь, в институт, в Тимирязевку поступишь и закончишь, замуж выйдешь…

– Ну, а замуж-то при чем здесь, – смущенно отреагировала Даша.

– А как же для такого сада, который здесь будет, мужские руки обязательны… ты уж извини, но в этом деле я посторонним быть не собираюсь, хочу знать, кто тут будет вместе с тобой хозяйничать, и достоин ли он. Бог даст, такого парня встретишь, которому это дело тоже в охотку, в радость будет. Вот тогда уж все вам передам и умру спокойно, – на полном серьезе говорил Григорий Кузмич.

– Да ну тебя дед, – вновь покрылась краской Даша. – И вообще, зачем умирать, живи долго-долго, – с этими словами Даша бросилась на шею Григория Кузмича и вдруг начала жалобно всхлипывать.

– Ну все-все… не висни на мне, ты уже не маленькая, и не легкая, не в голодные годы росла, и я уж не так крепко на ногах стою… Ну-ка, иди в дом, а то вон косарь, чего то к нам идет, а ты тут мокроту ни с того ни с сего развела.

Даша шмыгнула носом и, утирая слезы, поспешила в дом, а к Григорию Кузмичу подошел старший из таджиков:

– Хозяин, обед… Мы пойдем, через час опять придем.

В предыдущие дни они самопроизвольно как приходили, так и уходили на обед и в конце рабочего дня. То, что сейчас старший косарь пришел, как бы просить разрешения у нанимателя, явилось прямым следствием того, что Григорий Кузмич «наглядно» прогнал Иона. Видимо, таджики решили на всякий случай таким вот образом подчеркнуть, что они не такие нерадивые и работой дорожат.

– Давайте ребята… Да чего там час, за час как следует не поедите, да и самая жара будет. Два часа отдыхайте, а потом приходите, – великодушно предложил Григорий Кузмич…

– Даша пойдем, я тебе наши новые владения покажу, – Григорий Кузмич решил воспользоваться моментом, пока на новом участке никого нет, показать его внучке, заодно и посвятить ее в «громадье планов» которые он замыслил. Даша успела умыться, и на ее лице не осталось следов недавних слез. Свежая, улыбающаяся, она с интересом пошла осматривать свою новую собственность. Пока шли к «зеленой изгороди», линии терновых кустов разделявших участки, она спросила:

– Дед, а что действительно, обе мои пробабушки окопы в войну рыли?

– Да, все чистая правда. Мою мать… то еще до моего рождения было, прямо из этого дома забрали, не посмотрели, что отец мой на фронте был, сутки на сборы дали и в полуторку чуть не силком погрузили, молодых девчонок от 17-ти до 25 лет. Привезли, а там голое поле, даже от дождя укрыться негде. За ночь землянки вырыли, чуть передохнули и тут же с утра подняли и погнали окопы и рвы противотанковые рыть. В первые же дни чуть не половина слегла. Потом многие всю жизнь мучились, и родить не могли, и замуж никто не брал, кому больные нужны. У нас-то тут еще более менее по-божески поступили, не всех под ряд, а по списку, детных, больных и совсем слабых не брали, да и за сутки предупредили, собраться хоть успели. А вот вторую твою пробабку, которая саратовская, это теща моя, там вообще полчаса на сборы дали, НКВедешники наехали, председателю сказали, что от деревни двадцать девок надо и первых попавшихся похватали и повезли. Там еще хлеще было, большинство даже теплых вещей взять не успели, разве за полчаса соберешься. Тещи моей мать умная видать баба была, не еду ей совать стала в первую очередь, а валенки, да одежду теплую. Только благодаря этому и выжила. А из тех двадцати здоровых деревенских девок и половины не вернулось, там их и схоронили, рядом с теми окопами, которые после и не понадобились вовсе. Немцы-то Волгу так и не перешли.

– А почему, они собраться-то даже не разрешили? – недоумевала Даша. – Я вон, когда к тебе еду за час собраться не успеваю.

– Власть та была уж больно сволочная. Теща рассказывала, что там у них на Саратовщине в коллективизацию творилось, нигде такого не было. О том потом и писатели многие писали, Алексеев и другие – нигде так на селе коммунисты не издевались над народом как в Саратовской области. Всех запугали до нельзя, никто ослушаться не смел. Ну, а НКВДешники эти подметки рвали, чтобы выслужиться, вернее заслужить право в тылу остаться, на передовую не попасть, вот и старались, спешили. Когда тебе будут говорить, а то, что будут это точно, что от советской власти всякие там нацмены больше всех пострадали, не верь. Мы, русские сильнее всех от коммунистов натерпелись, никого больше они так не мучили все эти 70-т лет. Потому и не вышел никто ее защищать, когда она подыхала… Ну, ладно хватит об этом. Давай о более приятном.

Они стояли на середине нового участка, неподалеку от ямы под колодец, которую так и не дорыл незадачливый Ион. Григорий Кузмич увлеченно объяснял:

– Вот смотри… эти кусты терна я планирую вырубить под чистую и вот до сюда продолжить наш сад. Как видишь, он увеличится более чем вдвое, и общая площадь уже будет где-то двадцать – двадцать одна сотка. Представляешь, сколько мы сможем здесь всего посадить? И не только яблони и груши, но и редкие сорта сливы, даже виноград попробовать можно. А что, я знаю есть такие зимостойкие сорта, некоторые выращивают, правда возни с ним больно много, лозу надо в землю на зиму глубоко зарывать.

– Здорово! – глаза Даши горели от восхищения.

– Здесь же будем экспериментировать, как ты хочешь, различные сорта скрещивать и новые заграничные яблони культивировать, – продолжал Григорий Кузмич.

– Я… я буду новые сорта прививать. Дед, а какие ты новые хочешь развести?

– Каких у нас нет. Медуницу надо обязательно привить. Я знаю у одного мужика в райцентре она растет, возьму у него ветку, а ты в августе от нее почки на дичку привьешь. Годится?

– Конечно, годится.

– Ну, я еще в питомник съезжу, там посмотрю, может какие-нибудь новые заграничные сорта у них появились. Привьем, главное, что места у нас сейчас достаточно куда сажать.

– Дед, давай «Симиринку» привьем, такие яблоки обалденные, – с горящими глазами предложила Даша.

– Давай, только с ней не так все просто, она же южанка, потому для нее надо такое место найти, чтобы с Севера и Востока от ветров закрыта была. Ее же Симеренко для Украины, а не для наших холодов выводил. Это тебе не антоновка и не грушовка, те куда ни посади, везде расти будут.

– А колодец, дед, ты его для нового сада хочешь здесь вырыть, да? – кивнув на желтеющую кучку выброшенного песка, спросила Даша. – А на остальной земле грядки будут?

– Да нет, Дашенька, не грядки. Я здесь вообще огород делать не хочу, да и колодец этот не только для полива, – загадочно произнес Григорий Кузмич.

– А для чего же? – теперь уже заинтригованная Даша покосилась на свежескошенную часть участка с другой стороны ямы.

– Как ты думаешь, если здесь большую яму вырыть метров на двадцать пять в длину и на десять в ширину, – Григорий Кузмич для наглядности шагами отмерил границы этой пока что несуществующей ямы.

– Ты что, пруд здесь собрался вырыть и рыбу разводить? – предположила Даша.

– Да нет, не пруд и не рыбу. Ты же современная девушка, живешь в двадцать первом веке, а мыслишь, как будто в СССР много лет прожила и ни о чем хорошем не слышала и помыслить не можешь. Бассейн, Дашенька, понимаешь, бассейн я хочу здесь устроить. Яму забетонируем, сток с крышкой сообразим, стенки и дно плиткой черной выложим, чтобы вода скорее нагревалась от солнца. А воду как раз из колодца с весны понемногу качать будем, чтобы к июню, вот как сейчас, его и наполнить. Хоть и не больно жаркое у нас лето, а где-то месяца полтора-два купаться в нем вполне можно. Смотри, как он здесь будет хорошо спрятан, с этой стороны кусты, отсюда наш старый участок, отсюда наш новый сад, а с последней стороны новый дом закрывает. Здесь ты сможешь и купаться и загорать сколько захочешь и никто тебя здесь не увидит не помешает. Еще и дети твои в этом бассейне плавать научаться.

Глаза Даши за короткое время претерпели столько метаморфоз: восхищение, недоумение, непонимание, неверие… желание, чтобы все это случилось в действительности. Все это как в калейдоскопе одно сменялось другим и вновь по кругу. Наконец, она смогла кое как разобраться со своими чувствами и осознать услышанное.

– Ну, дед, ты даешь! Да разве это… это же сколько денег надо… это же быстро не сделать, – приложив руки к щекам, к которым периодически приливала кровь, она покачала головой.

– Быстро не сделать… и деньги нужны. Но у нас главное есть, своя земля, достаточно земли и желание. А все остальное… Кстати, не так уж и долго и денег не так уж много надо. Во всяком случае забор, чтобы все наши владения огородить, выйдет, может, даже подороже чем бассейн, а его ставить обязательно придется. А пока забора здесь нет, я Федю Ивашова, бульдозериста-экскаваторщика яму попрошу вырыть. Это тоже мой бывший ученик. Он сюда свой агрегат пригонит и яму за день выроет в эту же осень, и выроет такую, какую надо, и денег много не возьмет, думаю не дороже двух тысяч рублей обойдется. А стенки и дно я и сам выровняю. Ну, а доски-горбыль на опалубку, это вообще копейки, а может и вообще на нашей лесопилке договорюсь за бесплатно, только за доставку уплачу, там у меня тоже знакомый есть, родитель моего недавнего ученика. Вот цемента много потребуется, за него действительно заплатить придется, но опять же продается он свободно, в нашем хозмаге мешками. Но тоже думаю это не более шести-восьми тысяч, ну максиму десять. К следующей весне все приготовлю, и Бог даст, как только талая вода сойдет опалубку сделаю, стенки и дно цементом залью. А летом мы с тобой на эти стенки плитку положим. Плитка тоже в продаже любая есть – это еще тысяч пять, если дешевую брать, ну еще клей плиточный тысячи две. Я тут прикинул, тысяч в двадцать пять – тридцать нам этот бассейн обойдется, ну может я что-то упустил и чудь дороже выйдет. Все это вполне реально, лишь бы Бог здоровья дал…

Даша смотрела на деда и будто впервые его видела. Она уже безоговорочно ему верила, ей хотелось сейчас же перенестись из этого года в будущий, хотя бы взглянуть на этот бассейн, качать в него воду из, пока что лишь в «зародыше» существующего, колодца. Григорий Кузмич, без труда определил состояние внучки, и чуть улыбнувшись, продолжил:

– Только вот наша старая баня далековато от бассейна получается. Пожалуй, ее уже и ремонтировать не стоит, а тут же рядом у бассейна новую поставить. Ну, это уже дело более далекого будущего, это своими силами никак не осилить, сруб покупать придется и специалистов нанимать.

– А зачем баню-то сюда… и тогда она от дома будет далеко, – не поняла Даша.

– Как зачем, прямо из бани, в бассейн… представляешь. Как это у вас сейчас говорят… кайф?… Нет, не кайф, это в 70-х-80-х так говорили, сейчас у молодежи какое-то другое слово обозначающее высшее наслаждение, забыл, напомни, – попросил Григорий Кузмич морща лоб в усилии памяти.

– Ой, наверное, клево, круто… Нет, тут лучше всего подходит супер… да это было бы супер, из жаркой бани в прохладную воду, – Даша теперь закатывала глаза чуть не в экстазе. – Так наверное только наши нынешние миллионеры живут.

– Миллионеры, не миллионеры, а может и у нас получится, как думаешь? Вон твои мать с отцом, на круизе своем свихнулись, тоже для них это супер своего рода. А я вот думаю своя собственная баня с бассейном, куда больший супер, чем болтаться где-то по морям и от морской болезни в каюте блевать. Главное это собственность, своя земля, а на ней все что угодно построить можно. Вон, какое у тебя наследство уже есть, сорок пять соток, два дома и сад. А если здесь еще бассейн с новой баней построить, то при таком наследстве за тобой женихи в очереди стоять будут, к тому же ты еще и сама по себе красавица. Выбирать будешь.

– Ну, ты тут наговорил дед, – вновь зарделась Даша, – сейчас на все это, что ты сказал, не смотрят, сейчас счет в банке значение имеет.

– Что такое счет? Сегодня он один, завтра инфляция съела или банк лопнул, а недвижимость она всегда в цене, а земля вообще вечна, наставительно поднял палец Григорий Кузмич.

– Земля это понятно, но недвижимость, дед, здесь же столько работы… потом недвижимость, это, наверное, в первую очередь дом, а он такой старенький, – засомневалась в большой ценности данной недвижимости Даша.

– Ты, Дашенька, забываешь, что у нас есть еще один дом, а он-то совсем не старый и вообще не так построен как наш старый. Ты не смотри, что он внешне выглядит неважно, его только сверху подремонтировать, старый тес отодрать, финской вагонкой обить, и он как игрушечка новенькая смотреться будет. Там такой сруб, такие бревна… его же на века строили. Пойдем, посмотришь.

Они вошли в дом. Сначала застоявшаяся, давно не проветриваемая атмосфера нежилого помещения произвела на Дашу удручающее впечатление, так же как и все старомодное убранство брошенного жилища.

– Ты на эту рухлядь не смотри, мы это все выкинем, проветрим. Ты смотри, стены какие, бревна… им же сносу нет. А половые доски, чувствуешь мощные какие. Тут же лучший лес отобран и настоящие специалисты работали. Как сейчас помню, я студентом еще был, к матери на каникулы приехал и иду вот по этому прогону. А он вот здесь на кухне, окно отворил перед самоваром сидит и чай пьет. Окликнул меня и говорит: я, вот, всего четыре класса школы окончил, нигде больше не учился, а вон какой дом сумел для себя построить. А ты вот ученый, а сумеешь такой построить? Я молчу, не знаю, что и ответить, а нутром, понимаю, не смогу. А вот сейчас я бы сказал ему: да, Николаич, не в прок тебе твой дом пошел, и сам в нем не долго пожил и детям твоим он не нужен оказался. Ну, уж если твоим не нужно, так я, так сказать, по-соседски попользуюсь. Все лучше, чем архаровское семейство сюда вселится, да еще сожжет его ненароком. Чужое, даром полученное, оно легко уничтожается. А я нет, я знаю цену труду, самому все трудом досталось…

– Дед, ты о чем это, – с удивлением восприняла непонятное ей «лирическое отступление» деда Даша.

– Да это я так, не бери в голову, – отмахнулся Григорий Кузмич, не собираясь сейчас рассказывать внучке все перипетии предшествующие покупке этого дома.

– Какой большой… кухня больше чем у нас и целых четыре комнаты… веранда большущая, – ходила по дому и теперь уже удивлялась Даша. – Ой, а тараканов-то сколько. Тут надо все эти обои сдирать, представляю, что под ними творится.

– Конечно, все обдирать, мебель на дрова и провести полную санобработку, тут же всякого шматья в шкафах гнилого, моль вон чуть не стаями летает, – Григорий Кузмич попытался прихлопнуть пролетавшее мимо насекомое, но неудачно.

– А то, что дом крепкий, и я теперь чувствую, полы под ногами совсем не ходят, – смотрела себе под ноги Даша.

– Тут фундамент цементный залит, не то что в нашем, на сваях. Дом отличный, хоть с улицы и смотрится старым. Я ж говорю, старый тес отодрать, сайдинг вместо него и он как новенький смотреться будет.

– Значит, и жить здесь будем?… А как же наш старый дом, я к нему так привыкла, мне жалко его, – как-то вдруг погрустнела Даша.

– Ну, что ж теперь. Тот мы будем использовать как гостевой, или под склад. Яблоки там хранить будем. У нас же их теперь ох как много будет. Если с десяти яблонь вон сколько, то представь сколько, например с двадцати будет?

Даша ходила из комнаты в комнату и уже без брезгливой осторожности, по-хозяйски прикидывала, где что устроить, какие повесить шторы, в ней проснулось то, что присуще любой женщине – тяга к благоустройство своего жилища. Ведь у нее такового еще не было. В московской квартире хозяйкой была мать, в старом доме деда все хранило память об умершей еще до ее рождения бабушки. А здесь… здесь она впервые хозяйкой ощутила себя…

А Григорий Кузмич прошел в заднюю комнату и, протерев запыленное стекло в оконной раме, взглянул на участок, как раз туда, где он планировал построить бассейн и рядом новую баню. В его воображении вдруг возникло… Он увидел нечто, что, наверное, хотел бы увидеть, заглянув в будущее… Бассейн с прозрачной голубоватой водой, выложенный плиточной мозаикой, а за ним баня. Он не только видел, он и слышал… Из бани доносился детский смех и визг, потом оттуда выскакивают двое голеньких, маленьких, розовых и с криками с разбегу бултыхаются в воду, барахтаются, восторженно визжат. За ними, в банном халате выбегает женщина… В ней трудно, но можно узнать Дашу. Ей лет около тридцати, под халатом угадываются роскошные формы зрелой, дважды родившей и кормившей женщины. Она что-то кричит малышам, не то ругает, не то уговаривает. А те отплыли на середину бассейна и не торопятся выполнять то, что говорит им мать. А сбросить халат, кинуться в воду, чтобы отшлепать озорников, она не может, ведь это мальчишки (да-да оба мальчишки-погодки) и им лет по пять-шесть, и им уже нельзя видеть мать голой…

Больше в том видении никто не появился. Что за муж будет у Даши, будет ли он в той же бане парится, пока она бегает за сыновьями, и будет ли он вообще?… Этого Григорий Кузмич в своем кратком «экскурсе» в будущее так и не увидел. Когда очнулся, рядом стояла Даша и трясла его за рукав:

– Ты что, дед, увидел кого-то?

– Что?… Да, увидел… Значит где-то через пятнадцать лет… мне будет семьдесят девять… совсем старый… если и доживу, то на ладан дышать буду… но как хочется дожить… как хочется все это увидеть… наяву.

– Ты это, чего дед, опять сам собой говоришь, – насторожилась Даша. – С тобой все в порядке?

– Да все нормально… все отлично Дашенька. Пойдем, обедать пора, и потом… у нас с тобой очень много дел…

Страницы: «« 12

Читать бесплатно другие книги:

Шани достиг наивысшего в этом мире – он стал императором. Его народ лишь за несколько лет прошел пут...
Кому как не инквизитору надзирать за строительством храма, если архитектор – ведьма? А когда среди с...
Говорят, на севере России есть лес, куда никогда не заходят люди. Большую его часть занимает топкое ...
Представляем финальный сборник из серии "Современный поэт".В сборник "В мире образов" включены стихи...
Группа фотографов отправляется в поездку для выполнения крупного заказа. Маленькое путешествие много...
Иван Павлов – замечательный русский ученый, физиолог, создатель науки о высшей нервной деятельности ...