Одно чудо на всю жизнь Мурашова Екатерина

Пролог

Говорят, что бывают на свете люди, которые ходят на вечернюю рыбалку только для того, чтобы полюбоваться на закат и послушать, как шумит лес, плещет вода, да чирикают и квакают всякие пичужки с лягушками. Сидят себе эти люди на бережку, любуются природой и думают о всяких прекрасных разностях. Много людей на свете, есть, наверное, и такие, но Сёмка Болотников, расположившийся с удочкой на берегу озера Петров Ключ, сроду был другим. Птичек Сёмка не слушал, лягушками брезговал (хотя, когда был совсем мелким, любил надувать их через соломинку), на закат не смотрел, а смотрел исключительно на поплавок, и думал о том, что ватник под задницей промок уже почти насквозь, и надо бы уходить, пока совсем не стемнело, но западло бросать такой клев, потому что осень скоро, и в другой раз не дождешься. За Сёмкиной спиной стояло красивое белое ведро из-под импортной краски, в котором лениво шевелили плавниками три хариуса, два окуня и десяток плотвиц. Все рыбы имели необычный для карельских озер темный, почти черный цвет, из-за которого полосы у окуней были почти не заметны. Сёмка подсек очередную плотвицу, выпустил в ведро, оглянулся через плечо на чернеющий лес, и нервно усмехнулся, некстати вспомнив деревенские байки.

Небольшое озеро Петров Ключ пряталось в лесу недалеко от поселка, который и сам издавна носил то же, никому не понятное имя. Какой Петр? От чего Ключ? Неведомо никому, да никому и неинтересно, потому что краеведов в поселке Петров Ключ не водилось. Рыбаков было много, но все они рыбачили на Вуоксе, где и лодки имелись, и простор, и прочие рыбацкие услады. Про озеро же Петров Ключ ходила по поселку нехорошая слава. С каким-то даже сказочным, можно сказать, душком. Вслух-то, если прямиком спросить, каждый скажет: дурь все! – однако, кроме Сёмки, бомжа Парамона, да совсем маленьких ребятишек, никто из поселка на Ключе не ловит и купаться даже в самую жару не идет. Хотя рыба-то в Ключе есть. И вся черная. «Дьявольская!» – так бабка говорила. Ну, так в ухе-то, или там на сковороднике не разберешь – дьявольская она или еще какая… Вкусная – и все!

А озеро – самое обычное, только вода темная какая-то. К Тарасихе прошлым летом племянник-студент с невестой приезжал, так они на этом озере круглый день пропадали. Сёмка из-за кустов подсматривал, как они с невестой меж собой. Интере-есно! Однажды племянник Сёмку поймал, но бить почему-то не стал, смеялся только. Он и про рыб черных объяснил, что, мол, они к черной воде приспособились естественным отбором, чтоб их в воде не видно было.

А еще говорят, будто у этого озера дна нет. Вранье все! Глубокое оно, это точно, и вода холоднющая, у Сёмки, когда нырял, два раза ногу сводило, едва выплыл, но дно-то – есть! Правда, илистое оно и ногу не поставишь, засосет сразу… Еще вот кувшинки почему-то на Петровом Ключе не растут. На всех озерах окрест и в заводях на Вуоксе – каждый год хоть косой коси, на летней макушке прямо не вода, а ковер в желтую и зеленую горошку, а в Петровом Ключе – ни одной, как запретил кто. Так, может, им в воде что не подходит…

Сёмка выцепил взглядом лукавое покачивание поплавка и, мигом забыв обо всем, напрягся в ожидании добычи. Вдруг словно какое-то бесшумное крыло махнуло над водой, и плотвичка, взблеснув в глубине, исчезла. Веером рассыпалась стайка мальков, и истошно закричала какая-то птица в подлеске. Сёмка вздрогнул, едва не выронив удочку, выругался, повертел шеей из стороны в сторону, ерзая по замасленной горловине старого ватника, и только после догадался взглянуть наверх…

В оранжево-розовом, лиловеющем по краям вечернем небе прямо над Сёмкиной головой образовалось огромное серое пятно. Словно какой-то гигантский ребенок вырезал ножницами круглую дырку в листе цветного картона. В дырке же… Смотреть в дырку было нестерпимо страшно, но Сёмка пересилил себя, покрепче обхватил руками колени, и глянул еще раз. И понял: в первый раз все увидел неверно. Не было никакой дырки в небе, а был огромный пепельный шар, который уже висел не прямо над озером, а словно в стороне, дальше от поселка. А сейчас еще дальше… Шар как будто бы передвигался прыжками, возникая на новом месте и пропадая во время каждого следующего прыжка. Все это происходило совершенно бесшумно, если не считать того, что в подлеске заходились в истошном крике уже несколько разных птиц, а в небольшой заводи раздался совершенно невозможный по осеннюю пору лягушачий «квак». Сёмка почувствовал, что сейчас у него в голове что-то лопнет.

– Ой-ё-о-о! – завыл Сёмка. – Вот………………… такой, чтоб им……………….!!!

К сожалению, все Сёмкины слова нельзя напечатать в книге, потому что разговаривать нормальным русским языком Сёмка почти не умел. То есть, обычные русские слова Сёмка, конечно, знал, но использовал их мало и так густо разбавлял свои высказывания словами неприличными, что понять его непривычному к такой речи человеку было непросто. Никакой особой Сёмкиной вины в этом не было, потому что точно так же, как он, говорили почти все мужики в поселке и все Сёмкины приятели. На нормальном русском языке говорить приходилось только в школе, но там Сёмка в отличниках сроду не числился, и потому все больше молчал.

Крик вернул в Сёмкин организм какие-то силы, непонятное оцепенение прошло, и мальчик снова обрел способность двигаться. Вскочил, уронив удочку и опрокинув ведро, рывками, втягивая голову в плечи, огляделся, решая, куда бежать.

Тем временем серый шар вернулся и снова завис над озером. Через несколько секунд Сёмка понял, что расстояние между шаром и поверхностью воды медленно сокращается, то есть шар опускается. Захлопнув отвалившуюся челюсть и больно прикусив язык, Сёмка начал осторожно отступать к лесу, нащупывая ногой тропу и опасаясь повернуться к озеру спиной. Зайдя за куст краснотала, развернулся и понесся, что есть мочи в сторону поселка. Разом сбил дыхание, но остановиться не мог, не смел, бежал, судорожно разевая рот и до боли распяливая ребра, придерживая рукой колющий бок. Только в виду поселка, уже спустившись с некрутого пригорка, встал, согнувшись, и перевел дыхание, с нежностью почти слушая привычный брех собак и грай ворон, устраивающихся на ночевку. Видели ли в поселке шар?

Тропинка огибала огороды и с северной стороны выводила прямо на главную деревенскую улицу, но Сёмка боялся так сильно, что идти вдоль поселка не стал и метнулся домой прямо через жерди и огород бабки Насти. Полкан, здоровенный бабкинастин кобель, рванулся было разодрать Сёмке штаны, но вечер был ранний и цепь с пса еще не сняли. Полкан продышался от врезавшегося в горло ошейника, обиженно гавкнул, тряхнул мохнатыми ушами и ушел в будку с отчетливым выражением на чемоданистой морде: «разве можно работать в таких условиях?!»

А Сёмка влетел в родные сени, распахнул дверь, вдохнул знакомый затхлый домашний запах и обессилено прислонился к дверному косяку. Мать у стола шинковала капусту, брат с сестрой возились с какими-то обломками игрушек на продавленном диване.

– Ну чего, рыбки-то принес? – спросила мать, не поднимая головы. Сёмка молчал, и женщина опустила нож и взглянула на старшего сына. Сёмкино лицо было не бледным даже, а каким-то желтым, как будто бы вся кровь из него куда-то разом подевалась. Губы отчетливо голубели, глаза были как тряпочные пуговицы, а полы распахнутого ватника взлетали с каждым шумным вздохом.

– Сыну!.. Что?! – растерялась мать.

Она знала сына. Знала, что Сёмка может за себя постоять, неприятностей своих в дом не несет, обижать его в поселке вроде бы некому… И что же теперь?!

– Ничо, мам, ничо… – негромко сказал Сёмка и сполз спиной по притолоке, присел на корточки. Малыши на диване прекратили вырывать друг у друга обломки, притихли. Из спальни выглянула Люша, сестра матери. В руках у нее был носок, который она штопала.

– Василий! Василий!!! – заполошно крикнула мать, бросаясь в боковую каморку, где на топчане лежал отец семейства, как всегда, вдребезину пьяный.

Сёмкины посиневшие губы перекосила невольная усмешка – тоже мне, нашла мать поддержку. Легче с чурбаком во дворе поговорить…

– Ничо, мам, ничо, Люша, нормально, – повторил Сёмка, с трудом поднимаясь на ватных ногах. Встал и как-то разом понял, что никому и ничего про серый шар на Петровом Ключе не расскажет. Никому и ничего.

Глава 1. Витёк

Перекинув дужку помойного ведра через локоть, и зажав сигарету между пальцами, Витек нащупал спички в кармане пуховика и прислонился к перилам. Прикурил, затянулся, и тут же в горле запершило, снова подступил знакомый уже кашель. Витек несколько раз быстро и неглубоко вздохнул и решительно зашагал наверх, по пролету, ведущему к чердачной заколоченной двери. Там уж его точно никто не увидит и не услышит.

Когда-то у входа на чердак горела лампочка, но сейчас от нее остался патрон и венчик поблескивающих осколков. Вздохнув еще раз, Витек поставил ведро на ступеньку и аккуратно присел на вытертый коврик, который соседка принесла для беременной кошки, поселившейся весной в их подъезде. Не успев разродиться, кошка куда-то исчезла, а коврик так и остался лежать.

Снова приладив сигарету, Витек осторожно втянул теплый, ароматный дым, и на этот раз ему удалось не закашляться.

– Ага, получилось, – сам себе сказал Витек и тут же почувствовал, что сзади кто-то стоит. Разом вспомнились жуткие бандитские истории, которыми пугали мама, телевизор и одноклассники.

– А вдруг маньяк?! – по спине под свитером потекла неизвестно откуда взявшаяся струйка пота. Почему-то представилось, как он, Витек, уходит от маньяка кувырком вперед, вниз по лестнице. – Ну, тогда-то точно конец, – мелькнула рассудительная мысль.

– Зачем ты куришь, если тебе это не нравится? – прозвучал сзади тоненький девчоночий голосок.

От облегчения и злости Витек едва не выругался, но сдержался. Хотел было обернуться и одновременно вскочить на ноги, как делал кто-то из телевизионных героев. Не получилось. В результате оказался на четвереньках, да еще и проклятое ведро опрокинулось и покатилось по ступенькам вниз.

Стоя на четвереньках и по-собачьи глядя снизу вверх, Витек окинул взглядом тонкую, светлую даже в полумраке фигурку, стоящую сбоку от чердачной двери.

– Как же я ее раньше-то не заметил?! – удивился он, ожидая, почти слыша уже девчоночий язвительный смех. Но девочка не смеялась. И сразу же молоточками застучали в голове вопросы:

– Кто она такая, ведь у нас в парадной она не живет? Что делает здесь одна, в девять часов вечера? Пришла с улицы? Но где ее пальто или хотя бы куртка? На улице всего плюс три градуса… И что это за странный голубой комбинезон на ней надет? Кто так одевается?

Любопытство буквально разрывало Витька изнутри, но вместе с тем он понимал, что ни за что на свете не станет ни о чем расспрашивать странную девочку. Не его это дело, кто она и что здесь забыла. Его дело – быстренько затушить сигарету, подобрать ведро и идти домой, пока мама не хватилась и не позвонила Борьке Антуфьеву, которому он якобы понес тетрадь…

«Так мы сейчас и сделаем, – уговаривал себя Витек. – Вот сигарета, вот ведро, и все – прости-прощай, девочка в голубом комбинезоне…»

– Скажи, пожалуйста, у тебя поесть ничего нет?

Витьку, который уже начал спускаться по второму пролету, словно поддых кто врезал. В Санкт-Петербурге много нищих, и бомжей, и как бы беженцев, и других всяких. Мама иногда бросала им какие-то монетки, папа – никогда, и Витьку не велел, потому что, по его словам, каждый человек сам строит свою судьбу. Витек был с папой, в общем-то, согласен и никогда нищих и бомжей не жалел. Но девочка у чердачной двери не имела ко всему этому никакого отношения.

Витек в несколько прыжков взбежал по лестнице и остановился прямо перед девочкой, стиснув в ладони ручку помойного ведра.

– Что ты здесь делаешь? Откуда ты?

– Не знаю. Я не могу ответить, – девочка виновато пожала узкими плечами.

– Ты… не помнишь? – в голове Витька промелькнули какие-то телевизионные истории про людей, потерявших память.

– Нет. Я помню. Но – не знаю.

– Так не бывает, – решительно возразил Витек. – Вот где ты была вчера, позавчера, неделю назад – помнишь?

– Помню, – сразу же согласилась девочка. – Только не знаю. Неделю – это как?

Витек закусил губу и выругал себя за то, что ввязался в эту историю. На сумасшедшую девочка не похожа, но с другой стороны, откуда ему, Витьку, знать, как настоящие сумасшедшие выглядят. Он же в жизни ни одного не видел. Нет, надо было идти домой и… ну, в крайнем случае «скорую помощь» вызвать. Пусть бы врачи с ней разбирались, что она помнит, а что нет…

– Мне не нужен врач. Я здорова. Только очень есть хочется, – дружелюбно сказала девочка.

Витек чуть не подпрыгнул: она что, мысли читает?! И сразу же как обожгло: да она же инопланетянка!!! Все сходится – появилась неизвестно откуда, и голубой комбинезон, и неделю не знает… Где же ее корабль? И что же ему-то делать? По идее, надо бы сбегать за мамой, и еще кому-то сказать… ну, из Академии Наук, что ли, только как она-то на это посмотрит… возьмет и исчезнет… или Витька с собой заберет (в каком-то журнале про такое писали!)… Что же делать-то?!

– Ты не мог бы чего-нибудь принести из дома? Если тебе не трудно. Может быть, хлеба… – вежливо напомнила о себе девочка.

– Ты… Я догадался! Ты – с другой планеты! – выпалил Витек.

– Ты так думаешь? Нет. Я, наверное, с этой планеты. Но с другой… нет, точно, – нет.

Мысли в голове Витька гонялись друг за другом, как щенки, играющие в дворовой пыли. В конце концов, ему удалось поймать одну, самую обыкновенную:

«Она же есть хочет! Надо ее сначала чем-нибудь покормить, а потом уж дальше расспрашивать. Но как? Позвать домой? Но что скажет мама, если он в девять часов вечера приведет с улицы эту странную девочку? А потом? Ей же, судя по всему, некуда идти…

Знаешь, мама, я тут девочку на лестнице нашел. Пусть она пока у нас поживет… Бред!»

– Подожди здесь, – принял решение Витек. – Я сейчас попробую стырить чего-нибудь пожрать и принесу тебе. Подождешь?

– Конечно, подожду, – согласилась девочка и рассудительно добавила. – Куда ж мне деваться-то?

– Ну как, отдал Боре тетрадку? – спросила мама, поднимая глаза от книги, которую читала.

– Да, да, – ответил Витек, стоя к ней спиной и аккуратно выкладывая в секретер эту самую тетрадь, взятую на улицу для конспирации.

– А чего не раздеваешься?… Витя! Почему ты пошел в кухню в грязных сапогах?! Сколько раз я тебе говорила…

– Я, мам, это… – растерянно забормотал Витек, заглядывая в холодильник и чувствуя, что его затея с треском проваливается. – Я проголодался очень… То есть кота хотел покормить… Котика… Там на лестнице. Жалко его…

Мама вошла на кухню вслед за сыном и остановилась возле стиральной машины, положив на нее раскрытую книгу обложкой вверх (так именно, как Витьку запрещали). На мамином лице застывал вечерний крем и неподдельное удивление – Витек никогда не любил животных и не кормил бродячих котов.

– Все пропало! – подумал Витек и поежился при мысли о голодной девочке в холодном подъезде.

Однако на мамином лице неожиданно появилась педагогическая мысль, и к Витьку вновь вернулась покинувшая его надежда. Он знал, что когда маму посещают педагогические мысли, возможно все. Ему могут простить двойки по русскому и истории, купить абонемент в Филармонию на скучнейшие концерты, запретить видеться с лучшим другом, или позволить одному поехать через весь город на день рождения к дачному приятелю. Все зависело от направления мысли и той психологической книги, которую мама, серьезно занимающаяся воспитанием сына, прочитала последней. Витек искоса взглянул на книгу, лежащую на стиральной машине. На обложке длинноволосый красавец с резиновыми мускулами страстно обнимал пластмассовую блондинку, укутанную волосами и еще чем-то прозрачным. Витек вздохнул и стал ждать развития событий.

– Ну что ж, – сказала мама. – Я рада, что хоть чьи-то чувства стали тебя волновать. Пусть даже это не родители, и не близкие люди, а всего лишь бродячий кот. Надо же с чего-то начинать… Возьми в морозилке обрезки от печенки. Кот будет в восторге. Только не трогай его руками – у него вполне может быть лишай.

«Но я же не могу кормить эту девчонку мороженым мясом! – подумал Витек, доставая из морозилки маленький заиндевевший мешочек. – И отказаться не могу, потому что мама сразу же что-нибудь заподозрит. Почему бы ей не уйти отсюда?»

– Спасибо, мама, – елейным голосом сказал Витек. – Коту наверняка понравится… Там, кажется, твой сериал уже начался…

– Витя! – подозрения отчетливо нарисовались на мамином лице поверх крема и педагогической мысли. – У тебя все в порядке? Что-то ты сегодня чересчур… заботливый…

– Нет, нет, все в порядке! – быстро ответил Витек и решительно открыл хлебницу. – Я вот еще кусочек хлеба возьму. Мне кажется, он его любит.

– Кто – кот?! – все больше недоумевала мама, но тут, на счастье Витька, слащавые позывные маминого сериала и вправду послышались из большой комнаты.

– Отдашь печенку и сразу – назад, – скомандовала мама, уносясь мыслью куда-то в Аргентину. – Не больше минуты!

Прыгая по ступенькам, Витек не увидел девочки и почему-то страшно испугался. Хотя чего, вроде, пугаться-то? Ушла и ушла, забот меньше… Но девочка никуда не ушла, просто присела на кошачий коврик, обхватив руками коленки, и в этой позе показалась Витьку совсем маленькой. Что-то странно ворохнулось у Витька под ложечкой.

– Заболел, что ли? – недовольно подумал мальчик. – Этого еще не хватало! Эй! – окликнул он съежившуюся фигурку. – Я тут тебе хлеба принес! Больше ничего не удалось спереть…

– Спасибо, – девочка подняла голову и снизу вверх взглянула на Витька. – Хлеб – это хорошо, – она медленно протянула руку, взяла обкрошившийся по краям кусок и начала аккуратно жевать.

Витьку было ужасно муторно, неудобно и хотелось на что-нибудь разозлиться. В конце концов, он разозлился на медленно таявшую в кулаке печенку – швырнул промокший мешочек на ступеньки с такой силой, что красные капельки забрызгали стену. Брезгливо, по-кошачьи отряхнул пальцы, потом вытер их об штаны.

– А что там? – девочка указала пальцем на мешочек.

– Печенка сырая, – объяснил Витек. – Я маме сказал, что хочу кота покормить, вот она мне и дала.

– Печенка – это тоже хорошо, – невозмутимо сказала девочка, уже расправившаяся с хлебом, гибко потянулась, подняла мешочек, развернула и спокойно откусила кусочек наполовину разморозившегося мяса. Белые зубы блеснули в полутьме подъезда. – Витамины, – объяснила девочка Витьку, который силился проглотить застрявший в горле комок.

«Сумасшедшая – точно, – снова решил Витек. – Надо линять отсюда. И побыстрее…» – Ну, я пошел? – обратился он к девочке.

– Иди, конечно, – сразу же согласилась девочка, – Ты ведь торопишься?

– Да нет, я-то ничего, – зачем-то стал оправдываться Витек. – Это мама. Она сказала: на минуту и назад. А сейчас уже…

– Иди, иди, – девочка кивнула, пальцем вытерла уголки рта, присела на коврик и снова обхватила руками колени. – Спасибо тебе за еду.

– А как же ты? – Витек понимал, что спрашивать об этом нельзя ни в коем случае, но все равно не удержался.

– Я? – девочка задумалась, как будто впервые задала себе этот вопрос. – Я, наверное, пока здесь посижу.

– А потом? – не отставал Витек, внутренне продолжая изо всех сил костерить себя за неуместное любопытство: «Куда ты лезешь?! Зачем? Ты же ничем ей помочь не можешь!»

Когда Витек был совсем маленьким, он любил разговаривать с большими бездомными собаками у метро. Разговаривал долго и уважительно. Собаки слушали внимательно, наклоняя лобастые головы, а когда разговор был окончен, медленно вставали и трусили вслед за уходящим Витьком. С Витьковской мамой от их неуклонного бега делалась настоящая истерика:

– Уходи! Уходи, я тебе говорю! Пошел вон! Назад! Место! Витя, сколько раз я говорила тебе не приставать к собакам!

– Я к ним не пристаю, – с собачьей серьезностью отвечал Витек. – Я с ними разговариваю. Они меня слушают. А вы – нет. Вы говорите: перестань, помолчи хоть минутку!

Мама закатывала глаза, а вечером тормошила мужа:

– Виктор! Ну объясни ему как-нибудь! Я уже боюсь ходить с ним в магазин, подходить к ларькам, ездить в метро. Они как будто специально к нему сбегаются. И все такие ужасные, огромные, выше его ростом, из пастей слюни капают, шерсть свалявшаяся. А потом бегут за нами, как привязанные… Я просто боюсь, понимаешь!

– Понимаешь, сын, – объяснял папа четырехлетнему Витьку. – Собака в норме – это домашнее животное. Мы не можем взять этих собак жить к себе в дом…

– Почему?

– Потому что у нас нет денег, чтобы всех их кормить…

– А одну?

– Даже одну собаку мы взять не можем. Это большая ответственность, ей нужна полноценная еда, длительные регулярные прогулки. Сейчас во всей стране сложное экономическое положение, поэтому так много больших бродячих собак. Хозяева просто не смогли их прокормить, – серьезно говорил папа, глядя в серьезные глаза сына – точно такие же, как у него самого. – Хорошо, если мы сумеем нормально вырастить тебя. Большую собаку нам просто не потянуть.

– А поговорить?

– Пойми, Витя, когда ты разговариваешь с ними, они принимают твой интерес за обещание взять их к себе домой, и потом бегут следом, чувствуя себя уже как бы твоими собаками. Ты их каждый раз разочаровываешь, обижаешь, причиняешь им боль – понимаешь, о чем я говорю?

Витек коротко кивнул и больше никогда не разговаривал с собаками. Ни с какими.

Потом, несколько лет спустя, мама предлагала ему завести рыбок, или попугая, или даже кошку. Витек отрицательно мотал головой, а на вопрос «Почему?» отвечал: «Просто я животных не люблю». Мама и папа неприятно удивлялись, переглядывались и вопросительно поднимали брови.

Сейчас, стоя на серой, холодной лестнице, он почему-то ярко, до цветной вспышки в глазах, вспомнил развалившихся на солнышке дворняг, их розовые языки, колтуны разноцветной свалявшейся шерсти на боках, капли голубой слюны в пыли на асфальте…

– Я не знаю, – сказала девочка и улыбнулась, словно извиняясь за свою неосведомленность.

– Так нельзя! – отбросил колебания Витек, развернулся и сделал шаг назад, снова поднявшись на одну ступеньку. Шагать куда-либо было совершенно ни к чему, но Витек отчетливо ощутил символическое значение своих слов и проистекающую из этого необходимость шагнуть. И в этом смысле шаг был не назад, а вперед. Назад шагов больше не было, их как бы отменили. И отчего-то Витьку стало легче жить, чем за секунду до этого.

– Жди меня здесь, я сейчас что-нибудь сделаю.

Девочка кивнула и посмотрела на Витька с любопытством. Она была похожа на синичку-лазоревку. Витек подумал об этом, а потом сразу о том, что до сего момента он никогда не думал сравнениями. Только по заданию на уроках русского языка, но там у него не очень-то получалось.

Войдя, Витек аккуратно, не запирая, прикрыл дверь и крикнул в комнату:

– Мам, я пришел!

– Ах, дон Себастьян! – донеслось из комнаты. – Я не верила, что Вы способны предать свою любовь! Но теперь я вижу…

Витек прошел в кладовку, вынул из угла небольшой топорик и туристский коврик-пенку, выложил обе вещи на площадку и снова прикрыл дверь. Прошел в другую комнату, где за компьютером сидел папа.

– Замерз что-то, свитер возьму, – пробормотал Витек, открывая платяной шкаф. Папа на это заявление никак не отреагировал, продолжая стучать по клавиатуре. Кроме свитера, Витек взял черные джинсы и детскую шерстяную шапочку с пумпоном, которая случайно свалилась с верхней полки ему в руки. Положил вещи под зеркалом в прихожей, прикрыв маминой шалью, заглянул в кухню, взял еще кусок хлеба и огрызок сыра из масленки… Задумался, потом решительно вышел в прихожую, перевернул телефон, взял лежащую под счетчиком отвертку, отвинтил винты, пальцами замкнул контакт. Телефон оглушительно задребезжал, Витек едва не выронил его из рук.

– Кого? – выглянул из комнаты папа. Витек поспешно схватил трубку, загородил спиной вскрытый аппарат.

– Это меня, меня… Борька… Я сейчас…

– Ага, – согласился папа. – Только недолго. Мне почту отправить надо.

Витек быстро, с трудом попадая в прорези винтов, прикрутил крышку от телефона на место, покидал в пластиковый мешок вещи и еду и выставил его за дверь. Заглянул в комнату, где работал телевизор, изобразил на лице смущение:

– Мам, Борька задачу не может решить. И по телефону не понимает. Можно, я сбегаю, ему объясню?

– Категорически нельзя! – не отрывая взгляда от экрана, отрезала мама. – Время – почти десять. Ему надо – пусть сам к тебе и приходит.

– Ну, мам, это же нечестно, – изо всех сил стараясь казаться спокойным, объяснил Витек. – Он давал мне тетрадь переписать, из-за меня так поздно сел решать. Теперь я должен ему помочь…

– Виктор! – крикнула мама в соседнюю комнату. – На улице ночь, он собрался куда-то тащиться, проводи его к Боре, пожалуйста…

– Я, между прочим, работаю! – огрызнулся папа. – И вообще – парню двенадцать лет! Мы в его годы… – тут папа запнулся, а Витек прикинул, что такого особенного мог делать папа в свои двенадцать лет. Судя по фотографиям, он был таким же низеньким и щупленьким, как Витек. Да еще и очки носил. – Я в его годы!..

– Полком командовал! – донеслось из маминой комнаты. Папина спина передернулась так, словно ее кто-то пощекотал.

– Сиди работай, я быстро. Туда и сюда! Там всего одна задача. Ключ я взял, – сказал папе Витек, накинул старую куртку и выскользнул за дверь.

У чердачной двери он молча отдал сидящей девочке пенку и мешок с вещами. Сам взял топорик и изо всех сил ударил по замку. Замок звякнул и крутанулся в петлях.

– Надо открыть? – спросила девочка.

– Сейчас открою, – перевел дух Витек. – Переночуешь там. Завтра еще что-нибудь придумаем. – Он снова замахнулся топором.

– Не надо, – девочка поднялась, блеснув серебром комбинезона, и приложила к дырочке замка указательный палец. Секунду спустя дужка отломилась. Витек молча вынул замок и распахнул дверь. Руки у него слегка тряслись.

– Хорошо, что ты не спрашиваешь, – кивнула девочка. – Потому что я сама не знаю, как это получилось. А что в мешке?

– Тебе вещи. Мои, конечно, не девчоночьи, но сейчас все равно. Чтоб не замерзла. И хлеб еще.

– О, хлеб, хорошо! – оживилась девочка. – Я не замерзну. Но все равно – спасибо. Этот коврик – на нем сидят?

– Да, пенка, спать на ней. Еще вот куртку возьми, ей ночью укроешься, – Витек, поколебавшись, накинул куртку на узкие плечи девочки.

С шести лет он подавал пальто гостям женского рода, которые бывали у них в доме – папа считал, что мальчик должен расти джентльменом. Во втором классе во время культпохода в театр он подал пальто учительнице. Она очень удивилась и обрадовалась, и потом всем рассказывала, что в ее классе есть такой мальчик. У Витька от ее рассказов краснели кончики ушей и начинал чесаться нос. Раньше подавать пальто было неудобно, потому что все женщины были намного выше Витька. Теперь – все равно. С девочкой это получилось как-то иначе.

– Как тебя зовут? – спросил Витек.

– Ай! – сказала девочка.

– Что?! Что с тобой? – испугался Витек. – У тебя что-нибудь болит?

Кроме страха, мальчик испытал и облегчение, и стыд за него – конечно, девочка больна, ей надо к врачу, а все его дурацкие придумки с ночевками на чердаке – это все из фильмов, детских детективов и прочих… И надо сейчас же…

– Почему – болит? – удивилась девочка. – Ты спросил, как меня зовут. Я ответила. Меня зовут – Аи.

– Аи? – переспросил Витек. – Какое странное имя… Ты – не русская?

– Не знаю, – девочка снова пожала плечами. – Если имя не подходит, наверное – не русская. А ты – русский? Как тебя зовут?

– Витек. Виктор, если полностью. А у тебя полное имя есть? – внезапно сообразил он. Мало ли как девчонку дома или во дворе звать могут…

– Полное? Нет, наверное. Просто – Аи и все.

– Странно… Ну ладно, потом разберемся. Пойдем на чердак.

На чердаке было очень много пыли и голубиного помета, но самих голубей почему-то не было. Как будто бы они здесь жили много лет, а потом разом вымерли или улетели куда-то. В обычное время Витьку было бы интересно полазать по чердаку, поглядеть, но сейчас любопытство куда-то делось. Он быстро нашел теплую, сложенную из кирпича трубу и постелил возле нее пенку.

– Вот, здесь будешь спать. Здесь тепло. Курткой накроешься.

– Я не могу взять твою куртку…

– Бери и все. Я специально старую надел. У меня дома – новая. Я в той в школу хожу… Все, я побежал, пока меня дома не хватились. Завтра перед школой пожрать тебе занесу, а после школы – думать будем, что дальше делать. И не ходи никуда. Я снаружи замок повешу, как будто закрыто, чтоб бомжи или еще кто не полез – ладно?

– Ладно, – кивнула девочка, присела на пенку, обхватила колени и опять стала похожа на синичку-лазоревку.

Витек махнул девочке рукой и пошел к выходу. Уже на пороге обернулся и сказал негромко:

– Спокойной ночи… Аи…

– Спокойной ночи, Витек, – откликнулась девочка и улыбнулась.

Дома Витек убрал топорик на место, выпил для отвода глаз чаю с вареньем, хотя есть и пить ему совершенно не хотелось. Потом заглянул на минутку в ванну и пустил там горячую воду, чтобы в случае чего можно было сказать маме, что он уже помылся. После этого Витек пошел спать в комнату с компьютером.

У Витька с родителями на троих была двухкомнатная квартира с большими, хорошими комнатами и высокими потолками. И досталась она им после смерти одинокой маминой тети со смешным, но милым именем Зося. Витек тетю Зосю в своем раннем детстве очень любил и сейчас еще хорошо помнил. Мама тоже помнила тетю Зосю и каждый год в день ее рождения пекла пышный и невероятно вкусный пирог с рыбой и черемшой (тетя Зося была родом из Сибири и всю жизнь любила именно такие пироги).

– Вот, – говорила мама, поднимая рюмочку за упокой тети Зосиной души. – Только благодаря Зосеньке и живем в центре, в отдельной квартире, как белые люди…

Папа от таких разговоров почему-то ежился и норовил в день тети Зосиного рождения из квартиры сбежать. Может быть, ему тетя Зося чем-нибудь при жизни не нравилась.

В большинстве знакомых Витьку семей с детьми, у которых тоже были двухкомнатные квартиры, комнаты в квартире делились так: одна комната – родителей, другая – детская. В семье Витька все было по-другому. Была одна комната с компьютером (в ней работал папа, делал уроки и спал Витек), а другая комната с телевизором (в ней мама смотрела телевизор и спали оба родителя). Папа когда-то пытался вынести мамин телевизор на кухню, потому что кухня в квартире тоже была большая, целых 12 метров. Но мама этому проекту бурно воспротивилась, и долго кричала, что она и так проводит в кухне лучшие годы жизни и после работы хочет смотреть телевизор на своем собственном диване, а не сидя на табуретке, а засыпать под папино стуканье по клавишам она категорически не может. Папа что-то говорил про вредное электромагнитное излучение, но потом сдался, купил для монитора защитный экран, и поскольку работал он в основном по ночам, Витек каждый вечер по-прежнему засыпал под это самое «стуканье». В общем, оно ему совершенно не мешало, а если учесть, что до двух ночи и с шести утра под окнами, громыхая, ходили трамваи, так и подавно. От синеватого свечения экрана делались голубыми розочки на обоях в углу, в морозные и влажные дни искрили дугами трамваи, и по темному потолку пробегали быстрые серебряные тени. Вся обстановка в знакомой комнате делалась какой-то таинственной, и Витьку эта ночная комната нравилась, пожалуй, даже больше, чем дневная.

Только один разговор как-то тревожил воображение Витька. Года два назад папин приятель, моряк, «кавторанг», как он сам себя называл, оглядел далекие лепные потолки комнаты с компьютером и сказал: «Ты бы вот что, Витя, сделал. Построил бы антресоли. Высота позволяет, а вложений и строительных материалов надо – чуть. Все дело в умном проекте. Я видел в больших квартирах вроде твоей – здорово. И сразу места станет, считай, в полтора раза больше. Поселишь там сына, или, наоборот, себе кабинет сделаешь.» – В ответ папа кивнул другу-кавторангу и пробормотал что-то неопределенное. Две ночи Витьку снилось, как он залезает на антресоли почему-то по веревочной лестнице, наверху, широко расставив ноги на дощатом полу, берется за настоящий штурвал и… На третий день он спросил у папы: «Пап, а эти антресоли, про которые дядя кавторанг говорил, можно сделать?» – «Обязательно сделаем, хорошая идея, – ответил папа. – Когда свободные деньги будут…» – И Витек тут же забыл об этом, потому что время «когда будут свободные деньги» было в семье Савельевых очень похоже на время из народных поговорок типа «когда рак на горе свистнет» или «после дождичка в четверг»…

Свернувшись в клубок под одеялом, Витек думал о загадочной девочке Аи. Думать о ней почти не получалось, мысли с каким-то щекотным попискиванием разбегались в стороны. «Слишком мало информации», – решил Витек и стал думать о том, что он, пожалуй, нашел алгоритм. Про алгоритмы ему часто объяснял папа.

– Понимаешь, сын, – говорил он. – Людей, которые могут искать нестандартные пути и решения, на свете не так уж много. Ты к ним, скорее всего, не относишься. Хотелось бы верить, что – наоборот, но пока никаких данных… Но решать-то задачи приходится всем без исключения! Поэтому нужно изучать, узнавать и запоминать алгоритмы, то есть способы решения сразу многих, типичных задач. Вот есть такие задачи на нахождение процента от целого. Научился решать одну, понял ее (и неважно, сам ты догадался, подсказал тебе кто или в книжке прочитал) и все – дальше можешь сколько угодно таких задач решать, и никакая подсказка тебе больше не нужна. В жизни все, конечно, сложнее, но тоже свои алгоритмы имеются. Можно найти способ справляться, например, с дураками, или с хулиганами, или с девчонками …

– Мне с девчонками справляться не нужно, у меня с ними – нормально, – на всякий случай сообщал Витек, чтобы хоть что-то сказать.

Разговоры об алгоритмах были ему скучны. А вот мама почему-то от них заводилась, и говорила папе, что он сам неудачник, ему самому не повезло, и ребенка на то же самое настраивает, и чтоб Витек его не слушал, а поступал сам, как захочет, без всяких алгоритмов. Здесь Витек не понимал сразу обоих родителей. Школьные задачи по алгебре он решал без всякого труда, да еще и другим объяснял, а вот как можно было бы обобщить в один алгоритм всех хулиганов, а тем более – всех девчонок, на это у Витька даже гипотезы никакой не было. У папы, похоже, тоже. Так что вроде бы права мама. Но какой же папа неудачник? Работает в компьютерной фирме, на работе его ценят, переписывается по е-майлу почти со всем миром. Не понятно. И в чем папе не повезло? Может, ему не повезло с Витьком? Когда Витьку исполнилось 10 лет, папа отдал его компьютерный клуб к какому-то своему другу программисту. Витек к тому времени уже умел писать простые программы, но больше любил книжки читать и решать задачки из «Занимательной математики» Перельмана. А модного Остера совсем не любил, хотя папа и говорил, что это «новое, нестандартное мышление». Через полгода папа с другом-программистом серьезно поговорил. Друг сказал, что Витек старается, и все задания выполняет чисто и хорошо, но искры божьей от программирования в нем нет и винить за это мальчишку глупо. Папа как-то сразу к компьютерному клубу охладел, ничего Витька о нем не спрашивал, и Витек туда потихоньку ходить перестал, хотя всей этой истории так до конца и не понял. Может, папа хотел, чтоб Витек хакером стал и банки грабил? Тогда в семье сразу появились бы «свободные деньги»… Но это тоже вряд ли, потому что и папа, и мама воров очень ругают. Особенно когда телевизор смотрят, и там депутаты выступают. Ничего не понятно…

Но вот сейчас под одеялом Витек вроде бы нащупал алгоритм, из тех, про которые говорил папа. То есть он его еще раньше нащупал, на лестнице. Когда сделал шаг. Алгоритм в первом приближении получался таким: если есть выбор, вмешаться в ситуацию или нет, достаточно сделать хоть что-нибудь, и остальное потянется за ним, как нитка за иголкой. Значит, все силы на первый шаг. Запомним. (Витек не знал, что таким образом он как бы самостоятельно «переоткрыл» утверждение из древнего кодекса японских самураев: «Если не знаешь, что делать, делай шаг вперед»)

На следующий день в школе перед уроками Витек отдал Борьке Антуфьеву сразу две тетрадки по алгебре, его и свою. Они так заранее договорились – Витек списывает у Борьки пропущенные из-за ангины уроки, а Борька у Витька – домашнее задание. Борька пристроился списывать на широком туалетном подоконнике, а Витек из-за Борькиного плеча объяснял ему задачу. Борька вроде бы понимал, но с трудом. Если вызовут с места, что-нибудь скажет, а вот если к доске – неизвестно. Нехорошо. Витек нервничал, но больше не из-за Борьки, а из-за девочки Аи. Одному ему с ситуацией не справиться – это ясно. Кто может помочь?

– Боб, Витек, привет! Дымить будете? – в туалет зашел одноклассник мальчиков Владик Яжембский по кличке Баобаб. Борька от предложенной сигареты отмахнулся – некогда, мол, Витек как бы просто не заметил. Баобаб грациозно заглянул в тетрадку поверх витьковой макушки, и явно заинтересовался увиденным. – Чего это у вас тут? О! Задание по матеше? Дайте-ка я тоже скатаю. Боб, подвинься…

– Постой, Баобаб, дай я тебе хоть задачи объясню, – предложил Витек спустя некоторое время. – Чего ты без толку пишешь – не понимаешь же ничего. А спросят?

– Пошел ты, Витек, со своими объяснениями, – лениво отозвался Баобаб, выпрямляясь во весь свой огромный рост и потирая поясницу. – Ты же знаешь, мне это по сараю…

– Вот выгонят из гимназии – будет тебе «по сараю»! – мстительно пригрозил обидевшийся Витек.

– Баобаба не выгонят, – сказал Борька, который переписывал последний пример. – А него папа – спонсор. А детей спонсоров не выгоняют – не знаешь, что ли?

– Угу, – удовлетворенно прогудел Баобаб, который в общем-то был пацаном скорее добрым, чем злым, и сейчас чувствовал некую неловкость в отношении незаслуженно обиженного им Витька. – Хочешь, Витек, я тебе десятку дам за беспокойство?

– Как-кую десятку? – вытаращил глаза Витек.

– Обычную, бумажную, – терпеливо разъяснил Баобаб. – Ты вот половине класса за бесплатно списывать даешь, да еще и на контрольных решаешь, а мог бы это… хороший бизнес делать…

– Как-кой бизнес? Деньги, что ли, брать?! Да ты с ума сошел, дерево несчастное!

– Сам ты дерево, – вяло рассердился Баобаб, продолжая между делом механически переписывать пример. – Клен опавший. Ты не берешь, другие берут. Мне в прошлом году Воробей весь последний триместр алгебру и физику решал, так я и горя не знал. В этом году еще не сговорился, все лень… Хотя надо бы… Двоек уж нахватал, папаня грозится…

– Как-кой воробей? Почему воробей?

– Да ты что, дебил, что ли! – не выдержал Баобаб. – Заладил «как-кой, как-кой». Серенький такой, знаешь, крылышками «бяк-бяк-бяк»…

– Из параллельного класса Воробей, Кирилл Воробьев, знаешь? – пояснил Борька и спросил с любопытством. – А сколько ты ему платил-то, Баобаб?

– Ну, так по десятке за раз, – солидно уронил Баобаб. – Что ж ты думаешь, я жмот, что ли, Витьку меньше предложил? Если они контрольную раньше нас писали, и он мне вариант решенный передавал, за это – полтинник. В месяц рубликов четыреста набегало. А у него мать 800 получает, считай сам. И мне хорошо, и ему. В чем проблема-то, Витек, скажи мне, дереву несчастному…

– Да пошел ты! – Витек безнадежно махнул рукой, а Борька о чем-то глубоко задумался.

– А выгонят, не выгонят – меня это не парит, – продолжал рассуждать раздухарившийся Баобаб. – Выгнали б, мне, может, и лучше, я б в спортшколу пошел. Меня тренер лично звал три раза, чесс слово, у меня данные по тяжелой атлетике. Я в толчке и в жиме брал больше, чем средняя группа. Тут питание, конечно, важно. А меня маманя на диете держит, чтоб не толстел… Папаня говорит: иди, качайся, будешь нормальным быком, все равно не учишься ни хрена. А я качаться не хочу, я штангу тягать хочу. Мне нравится, когда – я и она, она и я. И вот я выхожу, а она на меня железными глазами смотрит и смеется: куда тебе меня победить! А я так аккуратно ее беру и…Понимаешь, Витек? Да где тебе…

Витек ничего не ответил, молча забрал тетрадку и убрал ее в сумку. Баобаб тут же снова вытащил сигареты. На этот раз Борька не отказался. Витьку тактично предлагать не стали – видно было, что он переживает из-за предложенной десятки. И разговаривать совсем не расположен. Хотя, как это ни смешно, как раз Витек-то Баобаба понимал. Потому что так же, как Баобаб на штангу, сам Витек «выходил» на трудные задачи по алгебре.

Все уроки он думал о стоящей перед ним совсем не математической задаче. И каждый раз решение находилось только одно. У решения был недостаток: Витька оно категорически не устраивало. У решения было имя: Лиза Ветлугина; и была кличка – Капризка.

Вместе с Капризкой Витек ходил в детский сад. Потом на подготовительные курсы в математическую гимназию с углубленным изучением английского языка. Потом были экзамены. Витек на экзаменах не блистал, но в гимназию поступил. Капризка – нет. Витек хорошо запомнил, как он стоял возле вывешенных в вестибюле списков и в двадцатый, наверное, раз читал свою фамилию. А на скамейке в углу рыдала Капризкина мама тетя Света. Витек тогда удивился, потому что тетя Света всегда была веселой и ужасно красивой, а сейчас у нее распух нос и размазалась тушь. Рядом со скамейкой стояла Капризка в клетчатой куртке. Капризка не плакала, только глаза у нее были какие-то мохнатые. Витек подошел к Капризке и сказал:

– Подумаешь, не поступила! В другую школу пойдешь – еще лучше.

– Провались ты! – сказала Капризка сквозь зубы.

Витек подумал и решил на Капризку не обижаться.

Осенью, первого сентября, шел дождь и дул ледяной ветер. Придя на школьный двор, Витек сразу же увидел Капризку все в той же клетчатой куртке. В ее руках стыл большой букет гладиолусов. На мгновение Витьку показалось, что этот букет охладил воздух во всем городе. Он засмеялся и спросил у Капризки:

– А ты чего тут? Ты ж не поступила.

– Тебя не спросила, – огрызнулась Капризка.

– Понимаешь, Витенька, мы потом досдавали, летом, – объяснила стоящая рядом тетя Света и улыбнулась так, как будто Витек прямо сейчас принимал у нее какие-то экзамены. – Вот Лизу и взяли, на резервное место.

– Хорошо, – улыбнулся в ответ Витек. Тетя Света снова была очень красивой, и это ему понравилось.

А вечером, на кухне, когда родители стали обсуждать, каким именно способом тете Свете удалось просунуть свою дочь в гимназию, Витек сказал:

– Она летом экзамены сдала. И ее взяли на резервное место. Так тетя Света сказала. Так и было. – Витек вдохнул и выжидающе поглядел на родителей.

Мама открыла было рот, чтобы что-то сказать, но папа приложил палец к губам и мама промолчала. Витек выдохнул и начал есть творог со сметаной.

Витек с Капризкой дружили еще в детском саду. В школе они сели за одну парту и тоже дружили. Вместе ходили в гимназию и обратно. Менялись завтраками: Капризка ела Витьковские бутерброды, а Витек – неизменный йогурт, который давала дочери тетя Света. Если Капризка вспоминала, то отдавала Витьку свой мешок. Витек носил его вместе со своим.

– Ты у нас джентльмен, никогда девочек не обижаешь, – говорила тетя Света и гладила Витька по голове. Рука ее шуршала по стриженным волосам и пахла незабудками. – Будешь мою Лизу защищать?

– Буду, – соглашался Витек и слегка краснел, потому что по правде получалось наоборот. Это Капризка его защитила, когда огромный Владик (тогда он еще не был Баобабом) приподнял Витька за шкирятник и собирался вмазать за то, что Витек случайно наступил ему на ногу в очереди в столовой.

– Только тронь его! Только тронь! – заверещала Капризка. – Я учительнице расскажу, а потом сама тебе все глаза выцарапаю. Будешь с палочкой ходить и по стенкам стучать! И в метро с шапочкой стоять!

Ошеломленный нарисованной картиной Владик машинально отпустил Витька. Витьку очень хотелось сразу убежать, но он понимал, что это будет нехорошо, и поэтому встал между Владиком и Капризкой. Владик задумчиво смотрел поверх Витьковской головы (о самом Витьке он тут же забыл, ибо больше одной мысли в его коротко стриженной голове не помещалось) и долго подбирал слова для ответа Капризке. В конце концов, так и не придумав ничего достойного, махнул пухлой рукой, сказал:

– Да ну вас, придурки! – и ушел, косолапо переваливаясь и дожевывая пятый пирожок.

– Спасибо, – сказал Витек Капризке.

– Сам дурак, – ответила Капризка и неожиданно разревелась. Словами Витек утешать не умел, но отдал ей свои бутерброды и купил в буфете полоску. Все это Капризка молча съела вместе со слезами. Она всегда была тощей, но ела много и быстро, гораздо больше Витька. Куда только в нее помещалось?

В пятом классе Капризка вдруг с Витьком раздружилась. Когда он к ней подходил и пытался заговорить, она только фыркала и отворачивалась к девчонкам. А потом они все вместе над чем-то смеялись противным скрипучим смехом. Витек полагал, что скорее всего – над ним. Кому это надо? Витек решил, что он тоже с Капризкой больше не дружит, но на всякий случай попробовал спросить у мамы, что, собственно, случилось.

– Не бери в голову! – ответила мама. – Тоже мне – сокровище нашел. Раздружилась – и слава Богу. Будешь с другими девочками дружить.

Витек не хотел дружить с другими девочками, потому что больше половины жизни дружил с Капризкой и как-то к ней привык, но спорить с мамой не стал, потому что вообще спорить не любил, и по-настоящему заводился только тогда, когда речь шла о задачах по математике. А Капризка и ее неожиданная враждебность – это, хотя и задача, но не по математике. И Витек отложил ее решение на потом. Когда-нибудь.

А вскоре Витек заметил, что и другие девочки в классе, которые с мальчиками дружили, с ними раздружились, и решил, что это – алгоритм. Чего и думать? И стал Витек ходить в школу с Борькой Антуфьевым или вообще один. Сначала без Капризки было скучно, потому что она всегда что-то придумывала, а потом ничего – привык. Даже лучше – идешь себе спокойно и задачки решаешь.

И вот теперь получалось, что без Капризки ему никак не обойтись. Ведь Аи – девочка. Рассказать о ней кому-нибудь из мальчишек? При мысли о том, что именно скажут в ответ пацаны-одноклассники, как они будут ржать и на что намекать, Витек почувствовал, как у него заледенели пальцы. И еще какой-то противный звук – ах, это он сам зубами скрипит. Нет, мальчишкам рассказывать нельзя. То есть, некоторым можно, конечно. Альберту или Варенцу, например. Эти смеяться не будут. Но чем они помогут? Кроме Интернета своего, ничего не видят и не знают, скоро друг с другом через модем общаться будут. Да и сам Витек не лучше, даже не представляет, что этой самой Аи нужно. Еда, конечно, одеяло… У нее же совершенно ничего нет. И из одежды. Свитер и брюки Витьковские подойдут, но ведь надо еще… белье же у девчонок совсем другое… в этом месте своих размышлений Витек неожиданно задохнулся и зажмурился так крепко, что заболели веки.

После уроков он решительно подошел к стайке девчонок, столпившихся у раздевалки. Они что-то обсуждали в кругу и, чтобы обратить на себя внимание, Витьку пришлось постучать Капризку по спине. Все девчонки разом обернулись и уставились на Витька одинаковыми круглыми глазами. – «Как совы в Зоопарке» – подумал Витек.