Абсолютное зло Мазин Александр

Глава первая

А начиналось все так интересно…

Славка откопал их где-то в Интернете. На какой-то сетевой тусовке. Светка в этом не очень разбиралась, поскольку к компьютеру папашка ее не допускал. То есть допускал, но исключительно к учебным программам, а на хрена они ей сдались, когда вокруг все бурлит, искрится и пульсирует? Предки! Они вообще по жизни не тянут. Вот срезалась Светка на экзаменах… Что сделали бы нормальные родичи? Сунули бы кому надо – и все в норме. А папашка зажался. Не потому что жадный, а из прынцыпа. Ну и хрен с ним! Не больно-то и хотелось! Зато теперь – полная отвязка. Учиться не надо. А работать… Пусть Буратино работает, он деревянный, а Светку всегда пивом угостят и на концерт проведут или еще там чего… Ну, короче, Славка откопал их где-то в «сетке». Оказались нормальные ребята, питерские. Сначала на музыке зацепились, потом на всяком таинственном. Ну, в этом Светка слабо тянула, так, краем… Ну, гороскопы, конечно, читала. Про себя и про Славку. Славка – Овен, а она – Лев. Львица. Это точно. Волосы у Светки желтые, зубы белые, глаза кошачьи, большие и даже раскосые малость. Короче, львица – это вам не рыба какая-нибудь…

Собирались у Николая на флэту. Николай, он у них – главный. То есть, как он потом объяснил, не главный, а как бы доверенный. Посвященный. А настоящий главный, тот – в глубокой тайне, страшный такой. Черный колдун в тринадцатом поколении. Типа вообще последний и самый сильный. А Светке Николай сразу показался… Элегантный такой, с бородкой черной. И хайр тоже черный, хвостом. Славка к нему проникся, умный, говорит – страшно! И Николай к Славке – тоже вежливо, с уважением. А Славке это нравится. У Славки вообще комплекс: типа, молодо выглядит. Хотя он ничего, здоровый. Каратэ занимается, и на концерты с ним ходить нормально. Врежет – мало не покажется. Но смотрится восьмиклассником: щеки розовые, вместо усов – пушок какой-то, губы пухлые. Ну, положим, губы его Светку вполне устраивают. И все остальное тоже. Это он комплексует, и зря: когда Славка и Николай голые рядом стоят – Славка круче смотрится.

Кроме Николая в тусовке еще пятеро парней, от четырнадцати до семнадцати, и одна девушка, Джейна, из пиплы. Из хиппарей то есть. Жирная, морда в прыщах. Пипл ее чем-то обидели, и она всё Светке задвигала: как им мстить будет, когда сатана придет. Резать будет по кусочкам. Говорила, а сама все обниматься лезла. Лесби, наверное. И дура, трусливая. Николай на нее гаркнул, она сразу побелела, как молоко, и от Светки отлипла. И еще Светке один из пацанов не понравился, которого Кошатник зовут. По роже видно – садюга. Уши звериные: маленькие, приплюснутые. И без мочек.

Но в остальном Светке сначала все нравилось. И слова на незнакомом языке, и обряды страшные, с заклинаниями, как в кино. Это вместо молитв. «Сатанисты,– Николай говорил,– не молятся. Мы гордые, мы не просим. И не торгуемся, как христиане: я боженьке – свечку, а боженька мне – муженька. И душу не продаем. Душа свободна и никому не принадлежит». Вот так! Круто, да?

В тусовку Светку посвятили в мае, когда тепло стало. Привели на кладбище, в уголок, где за деревьями ветра нет и снаружи не видно, зажгли свечи, черным покрашенные, разложили здоровенный крест. Светка разделась (а чего стесняться – фигурка у нее что надо!), перешагнула через крест и четырежды отреклась от Христа. И ничего с ней не случилось, только замерзла немного.

Потом Николай взял кролика, живого, проткнул ему шею спицей и – раз-два-три – содрал с него шкурку. Кровь собрали в чашку, кролика положили на надгробье. Он, хоть и ободранный, дергался и свирчал тихонько. Еще Николай в чашку чего-то из пузырька долил, потом каждый надрезал руку (Светке резал Николай), в чашку накапали – и все выпили. Светке противно было: не потому что кровь, а потому что невкусно, но потом вдруг хорошо стало, тепло и весело.

Потом Светка должна была ритуально совокупиться. Со Славкой. Это ей заранее сказали. Джейна, правда, пискнула, что, мол, она должна всем дать, а не только Славке. Тут Николай ей врезал. Губу разбил. Больше никто не вякнул, хотя, может, хотели бы. Светка же не слепая, видела, как ее глазами щупают.

Короче, после крови стало Светке тепло и весело и захотелось ужасно. Она Славку за рукав балахона дернула: давай. Встала на мраморную плиту на четыре точки, Славка балахон скинул и быстренько ее трахнул, вынул… И опять вставил. Но Светка сразу почувствовала: не он. Так не договаривались! Но внутри просто какой-то зуд образовался. А Николай, он хоть Славки поменьше, но… Короче, после Николая опять Славка пристроился. И так они раза три менялись. Светка обкончалась вся. Уже и сил не было. Руки-ноги разъезжались просто. Тогда они балахоны на плиту постелили, Светку на спину – и по новой. Так по кайфу ей еще никогда не было.

А рядом, на соседней плите остальные Джейну нажаривали. Та аж визжала. Светка тоже орала. В кайф потому что.

А потом кто-то гаркнул:

– Менты!

И как все ломанулись! Славка Светку за руку – и голяком через кладбище. Так и перли до самой ограды. Светка ногу порезала стеклом. Славка ее потом до трамвайной остановки на руках нес.

В общем, клевое было посвящение. Только кролика жалко. Тогда ж Светка еще не знала, что ее тоже готовят… Вроде кролика.

Глава вторая

Миновав переезд, Степан Всеволодович крутанул руль, и «Нива» съехала с дороги на присыпанную гравием обочину.

– Спешимся.

– Зачем? – удивился Куролестов.– Тут почти у каждого машина, все время ездят. Дачный сезон.

– Ничего, разомнемся. Близко ведь?

– Близко,– согласился Куролестов, доставая из-под сиденья металлический прут.– Ты чего машину не запер?

– Да брелок сдох. Ничего, через полчаса вернемся. Да и кто ее в темноте разглядит?

Он был прав: в тени деревьев «Нива» была совершенно незаметна.

Фонарей на улочке стояло три: все – в самом начале. Некоторые участки были подсвечены силами самих хозяев.

– Через пять домов – наш,– сказал Куролестов.– Днем считал.

– И как тут днем?

– Тихо.

Впереди послышалось монотонное пение.

– Они?

– Угу.

Друзья осторожно двинулись вдоль заборов. Пение стало более громким и менее стройным.

Нужный участок был окружен проволочной сеткой, почти полностью скрытой высоким кустарником,– свободны только ворота. В щель между створками был виден кусок просторного двора. Факелы, воткнутые в землю пятиугольником-пентаграммой, высвечивали с полдюжины фигур в балахонах с капюшонами на манер ку-клукс-клановских, но черных, а не белых.

– Заклинания поют,– прошептал Петр.– По-еврейски, что ли?

– Это латынь,– тихо ответил Суржин. Балахоны – это хорошо. Балахоны мешают двигаться.– Ну что, через забор?

– Зачем? – Степан Всеволодович просунул между створками палец и откинул щеколду. Толчок – ворота распахнулись, и они вошли на участок.

«Балахоны» продолжали подвывать. Внутри круга на козлах стоял гроб с приделанным к нему перевернутым православным крестом. А на гробе…

– Ах, суки поганые! – прохрипел Петр.

– Твоя?

– Да.

Пока их никто не замечал.

Суржин по привычке глянул в сторону дома: нет ли прикрытия? И тут же одернул себя. Что он, в самом деле? Это ж сопляки, мальчишки!

– Милиция! – гаркнул Суржин, выдергивая из кобуры ствол.– Никому не двигаться! Дом оцеплен! Ты, урод, брось тесак. До трех считаю, потом…

Не дожидаясь счета, его друг, расталкивая «балахонов», бросился вперед, к дочери…

Если бы Петр стоял тихо, Суржин наверняка услышал бы шаги. Он таки их услышал, но слишком поздно. Успел подумать: «Попал! Бля! Попал, как…»

Суржин, хоть теперь и кабинетный работник, но по старой оперской привычке, вопреки инструкциям,– патрон в стволе. Сдвинул флажок и бей самовзводом…

Лет двадцать назад он бы успел, но теперь…

Тяжелый изогнутый нож-серп с хрустом опустился на предплечье. Пистолет упал. Суржин все же успел левой рукой перехватить второй удар, но тут шею захлестнула удавка. А в следующий миг кривое лезвие вспороло ему живот. Он еще успел услышать сзади глухие удары, а потом – короткий сдавленный вопль.

«Может, на крик кто… – успел подумать он. И еще: – Игорь будет ждать…»

Следователь прокуратуры по особо важным делам Игорь Геннадиевич Логутенков ждал Суржина почти до часа ночи. Трижды звонил жене, извинялся, что опаздывает.

– Ты хоть не очень пьяный? – с подозрением спросила жена.

– Совсем не пьяный. Степу жду, а он что-то задерживается.

– Странно,– проговорила жена.– Степа – человек обязательный. Я, Гоша, спать ложусь, мне завтра на студию к девяти. Еда – в холодильнике. Найдешь?

– Конечно. Целую. Спокойной ночи. Малышне тоже.

– Да они спят давно! До завтра.

Он не сказал супруге, что уже полтора часа безуспешно пытается дозвониться до Суржина по сотовому.

Так и не дождавшись друга, Логутенков уехал домой. Утром опять позвонил на мобильник. И опять безуспешно. А потом закружила текучка. Бумаги, выезды, допросы, опять бумаги… Вспомнил только в понедельник, звякнул Суржину на работу, поговорил с секретаршей, но внятного ответа не получил: вроде бы не было, но кто-то, кажется, видел. Логутенков очень строгим голосом попросил секретаршу, буде начальник появится, передать ему, чтобы срочно звонил в прокуратуру. Секретарша пообещала.

Глава третья

Оперативный дежурный был относительно молод, хотя вспахивал ниву общественного порядка уже шесть лет. Правда, офицерское звание он получил сравнительно недавно – восемь месяцев назад, после окончания «Стрелки», а раньше трудился здесь же, но помощником. Работенка непыльная, сутки через трое, да еще область: «заяв» мало, разве по весне, когда дачники, открывая сезон, обнаруживают разбитые окна и некоторый дефицит имущества, да еще выныривают из-под сошедшего снега дурно пахнущие «подснежники». А так – тишина. Спокойная работа да еще возможность подхалтурить охранником в свободное время. В общем, дежурный был молод, должность свою ценил, но излишним служебным рвением не отличался.

– Машина, говорите? Иномарка?

– Нет, «Нива».

– И никого внутри?

– Никого, мальчишки только лазают! – Старческий голос возмущенно задребезжал.

– А хозяин где? – Дежурный зевнул.

– Нету, я же говорю!

– Ладно,– буркнул дежурный.– Примем меры.

Положил трубку и потянулся за сигаретами. Ничего предпринимать он не собирался.

– Чего там? – спросил, не отрываясь от папки с ориентировками, оперуполномоченный Шилов, дежуривший сегодня и по причине отсутствия заявок ошивавшийся в дежурной части.

– Да так, херня. Дедок-стрелочник просемафорил: машину кто-то бросил у переезда недалеко от Мельничного.

– Давно?

– Вчера, говорит, не было.

– Проезду мешает?

– Да нет. Открытая стоит. Дедок, мудило, беспокоится, как бы пацанва чего не попортила.

Шилов оторвался от папки.

– Это ты мудило,– сказал он.– Ее ж разденут! «Глухарей» у нас мало? Тебе, блин, до фонаря: заяву зарегистрируешь и все. А материал нам, в УР[1] распишут. Пошли лучше участкового – пусть дачников опросит, кто владелец. А то, может, квасит он, или там еще чего… Или пускай ППС ее к нам оттащит. Все лучше, чем потом заяву по краже отбивать или вообще дело по глухарю заводить. А и то сказать,– Шилов с тоской поглядел на бумаги и захлопнул папку,– хрен с тобой, сам поеду! Может, там уже кража нарисовалась.

Когда Шилов подошел в переезду, то сразу увидел «Ниву». Хотя стояла она в сторонке, и, будь заперта, могла бы стоять, пока не заржавеет. Рядом крутился дедок в железнодорожной форме. Видно, тот, что звонил.

Шилов поблагодарил его и занялся осмотром транспортного средства. Средство было в исправности. Никаких внешних повреждений. Ключей нет. Ага! В кармашке противосолнечного козырька обнаружился техпаспорт и генеральная доверенность, выписанная на имя некоего Суржина неким господином Куролестовым. И выключенный мобильник. Шилов вполголоса выматерился. Бросают ценные вещи без присмотра, а потом бегут в милицию. Ищите, блин!

– Дед,– сказал он,– можно от тебя позвонить?

Спустя три часа, после безуспешного обхода дач, Шилов совместно с экипажем ППС пригнал «Ниву» к отделу. Составил протокол осмотра и вопросительно посмотрел на дежурного: может, не надо пока регистрировать? Пускай, мол, постоит под окнами. Объявится владелец – заберет. И пузырь еще нам поставит за нежную ментовскую заботу и свое раздолбайство. Однако дежурный не внял, мстительно шлепнул на протокол штамп и вписал номер. Иди и отрабатывай материал, Шилов, раз ты такой шустрый. Время пошло!

Следующие полчаса, установив по имевшимся в документах адресам домашние телефоны Суржина и Куролестова, Шилов принялся их вызванивать. Абоненты дружно не отвечали. Шилов плюнул, подколол к протоколу справки: дескать, по таким-то телефонным номерам связаться с владельцем автомобиля не представляется возможным. Признаков состава преступления нет, срок проверки – еще целых девять дней. Пускай начальник с утра расписывает, кому этим дальше заниматься.

Глава четвертая

– Славка, ты чё, дурак что ли? – сердито закричал Федя.

Кровь из рассеченной брови залила ему глаз.

– Нормально работаем! – Слава усмехнулся.– В легкий контакт.

– Ни хрена себе – легкий! – Федя завелся.– Ты что думаешь? Думаешь, я не могу?

– Так давай! – Слава усмехнулся еще шире.– Не скули, как девочка!

– Стоп! – Это сказал Юра Матвеев, Федин друг и единственный из присутствующих – «зеленый пояс». Его старшинство в младшей группе определялось, впрочем, не поясом, а тем, что именно ему сэнсэй дал ключ от зала.– Стоп! Федька, ты выбыл. Технический нокаут. Гера, возьми аптечку и обработай ему ряшку. Слава, ты неправ.

– Это почему же?

– Потому что – пошел в угол, встал на кулачки и отжался сто раз… Чтоб кровь в жопе не играла!

Видно было: Слава колеблется. Юра, хоть и килограммов на десять полегче Федора, но в кумитэ Славу делал четыре раза из пяти, а Федор – хорошо если два против семи. Когда в хорошей форме. А в хорошей форме Федя бывал не так уж часто, поскольку любил и выпить, и поплясать, и потрахаться с подружками, которых менял со всем темпераментом пользующегося успехом семнадцатилетнего парня. Юра же – фанат.

Но Слава не был трусом, кем угодно, но не трусом.

– Ты что, сэмпай? – спросил он.

– Для тебя – да.

Юрин голос был бесстрастен и негромок. Он подражал своему кумиру, а кумир в таких случаях обычно говорил негромко и спокойно. Вообще-то на Славу Юркина уверенность призвела впечатление, и месяца три назад он, возможно, пошел бы на попятный. Но теперь… Теперь он служит Господину, а Господин поощряет гордость и дарует силу.

– Докажи! – Слава вызывающе ухмылялся.– Надевай перчатки!

Юра засмеялся:

– Перчатки? Мы же не девочки, а, Славик?

– А что Михалыч скажет? – неуверенно проговорил кто-то из ребят.

– По какому поводу? – насмешливо спросил Юра.– Дима, посудишь?

– Нет вопросов!

Все-таки это будет кумитэ, а не драка. За драку в зале сэнсэй и выгнать может.

– Ну,– сказал Юра,– твой ход!

– Нет.– Слава чуть качнул головой.– Давай ты…

Бум!

Легкий «журавлиный» прыжок, хлыстом выброшенная рука. Вспышка света в правом глазу. Слава вслепую ударил ногой, получил подсечку по опорной, упал, перекатился, вскочил… Но ничего не успел, только принял рубяще-секущий удар ребром ладони по левой брови. Кровь окончательно ослепила Славу, биться же вслепую со зрячим противником – не его уровень мастерства. К счастью, это была не драка, а поединок.

– Иппон! Иппон! – поспешно закричал судья, но Юра и не собирался добивать соперника. Он сделал то, что хотел. Большего сэнсэй не одобрит. Дождавшись, пока Слава протрет залитый кровью глаз, он сказал спокойно:

– Иди. Гера и тебя обработает. А потом… Сто раз на кулаках. Тимка, на шестах побьемся, ты как?

– Давай!

Как ни странно, Слава не обиделся. Почувствовал: превосходство Юры Матвеева не наигранное, а естественное. И оно притягивало.

«Наверное,– думал он, отжимаясь и механически отсчитывая в уме,– надо было к нему с моей темой подойти, а не к Федьке Кузякину».

– Славка стал какой-то странный,– сказал Юра.– Как будто окрутел немеряно, только не понятно, с чего.

– Я знаю, с чего,– буркнул Федя Кузякин.– Ты домой? А то давай прогуляемся. Я пива возьму. Тебе сок, как всегда?

– Ага. Денег дать?

– Шутишь! – Федя хлопнул по ладони кошельком.– Я же работаю!

Он пошел к киоску, вернулся с «Бочкаревым» и соком.

– На, из холодильника. А девочка новенькая, ничего себе. И подружка, говорит, есть.

– Спасибо,– усмехнулся Юра.– Я и без триппера проживу.

– Ах! – Федя картинно прижал к груди ладонь.– Прошу прощения, забыл, что вы однолюб, Ромео! А Джульетта ваша…

– Ты, Кузяка, щас в лоб схлопочешь!

– Молчу, молчу! – воскликнул Кузякин.– Оно, конечно, мадмуазель Дашенька у нас ангел. Только учти, Юрка, ангелы, они с крылышками. Фюить – и улетела! С другим ангелом.

– Ты, Федька, циник и бабник! – Юра засмеялся.– Так что насчет Славы?

– В смысле? А, понял… Он теперь – черный маг. Или что-то вроде. Посвященный, одним словом, в ококультные… тьфу, околокультные…

– Оккультные?

– Ну! Тайны, в общем.

– И какая у них программа?

– Программа правильная! – Федя глотнул пива.– Самое оно! Живи, пока живется, веселись и радуйся жизни, а если кто тронет – в пятачину! Меня вот приглашал.

– А ты?

– А мне по фигу!

– Удивил,– Матвеев хмыкнул.– Эта идеология точно с тебя списана.

– Ну! – самодовольно согласился Кузякин.– Только на хрена мне этот ок-куль-тизм? Я и так живу и радуюсь, понял? А силы эти… Че-то я не заметил, чтобы они Славке помогли, когда он по башке от тебя получал.

– Тут ты прав,– согласился Юра, однако задумался.

В силы, о которых пренебрежительно отозвался Федор, Матвеев верил. Во-первых, потому, что книжки читал, во-вторых, потому, что знал: мастерство тех, у кого он учится, не только в быстроте реакции и крепости мышц. Мастера, они и в восемьдесят лет бились так, что дюжину молодых и крепких учеников клали вповалку. Юра перечитал массу воспоминаний и уже давно въехал: есть сила – и Сила. Чи. Или ци, если по-китайски.

Если бы он об этом только в книжках читал, может, и не поверил бы. Мало ли что напишут! Но Юра знал, как работает сэнсэй. Вроде бы и не отбивается даже, а не достанешь. И собственными глазами видел, как к ним в школу заявился какой-то крутой каратэк из молодых, здоровый, как медведь. Зимородинский даже биться с ним не стал, просто обнял, по спине похлопал… И двухметровый лоб с кулаками, как квасные кружки, постоял секунду, потом глазки закатил – и на паркет повалился. А через минуту встал, тихий-тихий. Извинился и удалился, пошатываясь. И это сэнсэй, человек мирный.

А что о Ласковине говорили? Да не только говорили! Кузяка вон кассету притаскивал, где Андрей Александрович с каким-то мордоворотом бился. И мордоворот этот Ласковина уже почти пополам порвал, и вдруг Андрей скинул с себя восьмипудового бычару, врезал ему сцепкой по башке, а потом подхватил и бросил так, что тот затылком доску в полу сломал. Вот это и есть внутренняя сила. Когда центнер с лишним накачанного мяса взлетает над татами, как тючок с соломой.

Но когда Матвеев прозрачно намекал сэнсэю, что готов причаститься мистических тайн, тот или сгружал ему очередной комплекс упражнений, или отделывался мудреной дзенской притчей. А когда Юра заикнулся при Андрее Александровиче насчет невидимых сил, тот молча продемонстрировал мозолистый кулак. Не в качестве угрозы, а как напоминание: всяк сверчок знай свой шесток. Обидно, однако.

– А что Славка еще говорил? – спросил Юра.

– Да ничего,– Федя допил пиво, сунул бутылку побирушке.– Я ж не спрашивал. Сказал, не интересуюсь – и все.

«А вот я интересуюсь,– подумал Юра.– Очень интересуюсь».

Глава пятая

Материал по злополучной «Ниве» с соответствующим устным комментарием дежурного мудрый начальник, исповедуя и воплощая в жизнь принцип наказуемой инициативы, расписал для исполнения Шилову. От себя же добавил назидательно: не затягивай. Делать там, мол, нечего, материал явно отказной. Выходные прошли, скорее всего, владелец сам объявится. А не объявится, так ты, Шилов, сгоняй в город да установи владельца мобильника. Короче, машину вернуть владельцу, родственникам или еще кому, но чтоб у отдела долго не стояла. А то, мать вашу, взяли моду: не милиция, а автостоянка! Все подъезды заставлены.

В понедельник Шилов в город не поехал – надеялся все-таки дозвониться по домашним телефонам. И напрасно.

Во вторник полез в сейф, извлек мобильник, выматерил его владельца, еще раз набрал телефоны Куролестова и Суржина. С нулевым результатом. Пришлось тащиться в город.

Мобильник обслуживала «Дельта», посему Шилов поехал на Большую Морскую. На Морской любезная девочка глянула на ксиву Шилова, взяла запрос и скрылась в недрах офиса. Через несколько минут Шилов держал в руках распечатку, в которой содержалась не только информация о владельце (им оказался все тот же Суржин Степан Всеволодович), но и перечень исходящих и входящих номеров. К немалому удивлению опера, телефон, по которому был сделан последний звонок, имелся в записной книжке опера. И принадлежал он старшему следователю по особо важным делам Логутенкову.

– Шилов,– назвал себя опер.

Игорю Геннадиевичу потребовалось секундное усилие, чтобы вспомнить Шилова.

– Привет,– сказал Логутенков.– Чем могу?

– Знаешь такого Суржина Степана Всеволодовича?

– Знаю,– осторожно ответил следователь.– Что-то случилось?

– Возможно. Ты как, хорошо с ним знаком?

– Степа – мой друг,– прямо ответил Логутенков.

Шилов не стал бродить вокруг да около.

– Он тебе звонил в четверг вечером?

– Да,– подтвердил следователь.– И должен был заехать. Но не заехал. Я ему звонил на сотовый – впустую.

– Его сотовый в моем сейфе,– сказал Шилов.– С утра пятницы. Я его не включал. Мы нашли его машину, незапертую.

– Которую? – спросил Логутенков.– У него их две.

– «Ниву.»

– Он ее недавно купил. По доверенности.

– Доверенность тоже у меня.

– И что еще?

– Например?

– Например, пистолет.

– А у него есть пистолет?

– Есть. «ПМ».

– Занятно. Слушай, Игорь Генадьич, а он не из наших, твой друг?

– Уже нет. Но был из ваших.

– А теперь где работает?

– В Смольном.

– Блин!

– Ладно, не переживай,– сказал Логутенков.– Со Смольным я разберусь. Если на работе не появлялся, значит, пусть в розыск подают.

– А-а-а,– протянул с явным облегчением Шилов. Потеряшкой будет заниматься ОРО, отдел розыска, по месту жительства пропавшего.– Понятненько… Народ мы тут опросили. По нулям. С машиной что делать?

– Пускай пока постоит. Родственников я извещу. Давай, до связи.

– Пока.

На работе Суржин не появлялся. Зато вернулся из столицы его непосредственный начальник. Господин Кренов, депутат Госдумы и председатель Комиссии. Народный избранник милостиво согласился уделить Логутенкову пять минут своего драгоценного депутатского времени. Господина Кренова пропажа заместителя не встревожила: Суржин и раньше имел обыкновение исчезать на несколько дней. Правда, всегда об этом заранее предупреждал. Логутенков попытался объяснить депутату, что основания для беспокойства все-таки есть. Тот спорить не стал, сказал:

– Вам виднее. Чем могу помочь?

– Заявление на розыск необходимо подать.

– Сделаем,– ответил депутат.– Пришлите факсом образец.