Камень богини любви Арсеньева Елена

Я не представляю себе, кто мог это сделать. Представить я, конечно, могу… Я все могу представить. В этом для вас вся трудность. Я могу представить хоть сию минуту. Все мои версии прозвучали бы вполне убедительно, и тем не менее все они были бы неверны.

Агата Кристи

Наши дни

Вообще начиналось все совершенно мистически, но при этом – в сплошной лихорадке буден. В один прекрасный день, куда-то там собираясь, не суть важно куда, писательница Алёна Дмитриева открыла шкатулку, выбирая браслет, который подходил бы к ее новым серьгам, сочла, что лучше недавно купленного итальянского не найти, вынула его, начала застегивать, да внезапно обнаружила, что ничего не получается. Браслет не застегивался.

При этом застежка, состоявшая из палочки и колечка, в которое палочке следовало просунуться, была вовсе даже не сломана. Браслет не застегивался потому, что с трудом обхватывал Алёнино запястье. Уж она и так его и этак натягивала и перемещала – ну никак! В конце концов удалось-таки застегнуть, всунув палочку в петельку, но браслет захватил запястье плотно, алчно, можно сказать, словно оно в одночасье непоправимо растолстело.

А ведь это совсем даже не так! Ни запястье, ни обладательница его в весе не прибавили ни на грамм (не убавили, к сожалению, тоже, но это уже совсем другая история).

Алёна смотрела на браслет и ничего не понимала. Совсем недавно все было нормально. Он свободно застегивался, а главное, симпатично так болтался и вовсе даже не сковывал, словно наручники или кандалы! То есть сначала, после покупки, он был именно таким – тесноватым, даже весьма. И, конечно, дама, которая терпеть не может никаких оков, ни моральных, ни физических, как Алёна Дмитриева, его ни за что не купила бы. Но он был так красив! Латунные овалы, обрамленные стразами, крошками белого агата и меленькими осколочками халцедона, какие-то причудливые штуковины вроде плоской такой короны, малехонькой и изящной – совершенно для королевы фей! – а главное, в одном из овалов была довольно большая очаровательная вставка из кварца-волосатика, или, для знатоков, рутилового кварца…

Правда, сначала, покупая браслет, Алёна могла оценить этот камень только чисто обывательски: нравится – не нравится. Знатоком камней и минералов она отнюдь не была – ну, конечно, жемчуг от янтаря отличила бы и, может, при известном напряжении, белый агат от черного – тоже, но вообще в эксперты ее не взяли бы. Она совсем не разбиралась в каратах, твердости, тугоплавкости и прочих таких специальных штуках. Зато могла вам рассказать множество мифов-сказок-баек о камнях, поведать, например, об оживляющих свойствах камня Лигурия: вообразите, некие мореплаватели, отправившись в дальний путь, запаслись битой и хорошо просоленной птицей, однако вышло так, что в кармане у какого-то моряка завалялся лигурий, и вот в один потрясающий миг солонина вся ожила, выпорхнула из бочек, сделала прощальный круг над кораблем, помахивая ощипанными крыльями, а потом, выстроившись клином, потянула на юг… а может, и на север, на запад или на восток, об этом история умалчивает.

Однако давайте отвлечемся от мифологии и вернемся к реальности. Алёна купила браслет, потому что он ей просто до дрожи понравился, и прямиком из магазина направилась к ювелиру, благо в двух кварталах от ее дома открылась небольшая мастерская.

– Вообще мы только по золоту работаем, – сказал стоявший за прилавком парень. Во лбу у него смешно торчала небольшая черная лупа, какие обычно носят в глазу часовщики. Лупа была привязана к шнурку и вздета на голову – наверное, чтобы не мешала. – По серебру, по платине. И по камушкам драгоценненьким. А это чистая латунь.

– Ой, ну пожалуйста, помогите! – взмолилась Алёна Дмитриева, подпуская в свой милый голосок вовсе уж чарующие, этакие шелковисто-бархатистые нотки. – До чего красивый браслет, а застегивать – сущая мука. Можно ведь какое-нибудь колечко припаять, чтобы он стал посвободней. Неважно какое, медное, железное…

– Ну, не говорите пошлостей, – поморщился ювелир. – Медь, железо… тут нужна благородная латунь. Браслет и в самом деле красивый. Из Италии привезли, что ли?

– Из Италии, но не я, – усмехнулась Алёна. – Я в «Клеопатре» купила. Около площади Горького.

– В «Клеопатре»? – повторил ювелир. – Знаю такой магазинчик. Да, классный браслет. Да он еще и с волосатиком… – И он взглянул на Алёну не просто как на докучливую клиентку, а вроде бы даже с некоторым уважением.

– Вот именно, – проговорила Алёна, словно слышала это слово не впервые в жизни. – Возьмете колечко приделать? А? Ну пожа-а-алуйста!

Ювелир задумчиво подергал лупу на лбу, словно решал, вставить ее в глаз или погодить. И начал разглядывать клиентку.

Да ты хоть с лупой на Алёну Дмитриеву посмотри, хоть без лупы – двух мнений быть не может! Красавица! Рост – модельный, фигура – зашибись, прекрасно одета, глаза неотразимые, голос такой задушевный… Какой мужчина устоит? Вот и этот не устоял. Причем, конечно, он прекрасно понимал, что рядом с такой феминой ему делать совершенно нечего, а все же захотелось, чтобы эти глаза, не то серые, не то голубые, не то зеленые, посмотрели с восхищением, чтобы губы надменные улыбнулись ему благодарно…

– Ну что с вами делать, – сказал ювелир. – Пятьсот рублей – это вам как, по карману будет? Работа тонкая…

Глаза посмотрели, губы улыбнулись, все чин чинарем.

Ювелир вовсе растаял:

– Готово будет через полчасика. Можете здесь подождать.

– Спасибо огроменное! – выдохнула Алёна и принялась разглядывать крохотную мастерскую. Здесь не было ничего, кроме прилавка, за которым виднелась приоткрытая дверь. Наверное, там была собственно мастерская, а также приватные помещения. У самой двери вешалка, на ней мужская куртка. На эту куртку Алёна поглядела мельком, потом пристальней, а потом уставилась, как на некое диво дивное, чудо чудное. Собственно, ничего особенного, обычная черная куртка из плащовки с утеплителем, но на этой черной плащовке на курточной спине была нарисована какая-то яйцеобразная штука, причем она так и сверкала – краски ну очень яркие! – да еще была обшита по контуру золотым шнуром, напоминающим аксельбант. Причем видно было, что это не фабричная работа, а хозяин сам нарисовал, сам шнуром обшил. От куртки отчетливо пахло скипидаром.

– Вам, наверное, скучно? – раздался голос ювелира. – Вот, возьмите что-нибудь почитать. – Он положил на прилавок кипу журналов. – И вот это очень интересно – книжка о камнях. И садитесь, садитесь!

Он принес и стул.

– Спасибо, – разулыбалась Алёна. – А я на вашу куртку засмотрелась. Это эмблема цеха ювелиров? «Яйцо» Фаберже? Все эти яркие точки должны, наверное, означать драгоценные камни?

Ювелир поглядел на нее озадаченно, даже, можно сказать, ошеломленно, потом перевел взгляд на куртку – и махнул рукой, засмеялся:

– А, вот вы о чем! А я в толк не возьму… Это не моя куртка, это братишка мой балуется. Он мифологией увлекается, ну и нарисовал какой-то символ.

– Славянской мифологией? – обрадовалась Алёна. – Я тоже ею занималась, и даже очень плотно!

Она чуть не сказала, что вместе с бывшим мужем, Михаилом Ярушкиным (да-да, некогда наша фривольная героиня была замужем, звалась Еленой Ярушкиной, ну а потом как-то сама собой переквалифицировалась в писательницу-детективщицу Алёну Дмитриеву), даже составила в оны годы грандиозную энциклопедию славянской мифологии, которая была издана с умопомрачительными картинками, однако сочла, что это будет неуместно. Вот если ювелир спросит…

Но он не спросил, только сказал:

– Да всякой. Славянской, античной, еще северной какой-то, нибелунги там, викинги… по-моему, у него все в одну кучу свалено, язычник он, короче. Слышали, может: в развалинах Куйбышевской водокачки язычники тусуются? Ну так он из них. А я вчера свою куртку прожег нечаянно, отнес в ателье заштуковать, ну и надел братову, пока он спал.

– А брат проснется – в чем пойдет тусоваться? – хихикнула Алёна.

– У него другая есть, – успокоил ювелир и снова ушел за дверь.

Алёна еще немножко полюбовалась на эмблему, на тщательность работы и вспомнила, как в былые годы – очень-очень молодые! – когда жила у тетушки на Дальнем Востоке, в городе Ха, и недолго училась в Педагогическом университете, ездила со студенческим путинным отрядом на остров Шикотан, на Курилы. Это было эпохальное морское путешествие в красивейшее место в мире. И вот там у студентов считалось высшим шиком самостоятельно нарисовать что-нибудь на своей зеленой стройотрядовской куртке. Алёна изобразила серебристую рыбку (их отряд работал на заводе, где консервировали сайру) на фоне синего моря, зеленых сопок и золотого солнца. Еще где-то там маячил кораблик под алыми парусами (отряд назывался «Каравелла»). Куртка после окончания художественных работ изрядно отяжелела от краски и устойчиво пахла скипидаром, зато красотища вышла невероятная.

Алёна немножко поностальгировала, вспоминая былое, потом все же села на стул и взялась за «книжку о камнях».

Разумеется, первым делом прочитала статью про волосатик. И вот что вычитала:

«Среди различных разновидностей обычной двуокиси кремния знатоки минералов особо выделяют прозрачные кристаллы кварца с тонковолокнистыми включениями, напоминающими волоски или тончайшие иголочки. Это так называемый рутиловый кварц: кварц (кристаллический оксид кремния) с тонкими кристаллическими включениями других цветных минералов (обычно золотистого и/или черного цвета).

Минерал рутил обеспечивает прелестные золотистые включения и формирует почти самый дорогой камень из семейства кварцев (рутил, расположенный звездой, также увеличивает ценность рубина). Рутил (оксид титана ТiO₂) встречается в виде призматических, столбчатых, игольчатых и волосовидных кристаллов с простыми формами. Характерны коленчатые двойники, тройники, сетчатые сростки двойников игольчатого рутила (сагениты). Кристаллы нередко изогнуты. Толщина таких кристаллов варьирует от миллиметра до десятых долей миллиметра, а цвет может казаться золотистым, серебристым и даже зеленоватым».

Вот тебе и волосатик! Прелестные золотистые включения… Красиво написано!

Алёна читала дальше:

«Рутиловый кварц был известен людям уже много тысячелетий тому назад. Считается, что включения рутила увеличивают магические свойства кварца. Прямые игольчатые включения независимо от цвета называют стрелами Амура, а изогнутые и переплетенные включения – волосами Венеры. По другой трактовке, стрелы Амура – это черные включения, а волосы Венеры – золотистые. Есть еще одно мнение, что стрелы Амура – это толстые, а волосы Венеры – тонкие кристаллы. Единой трактовки не существует. Считается самым мощным приворотным средством (как подарок). Усиливает красоту, привлекательность, сексуальную энергию. Будит фантазию и вдохновение у творческих людей. Волосатик помогает в личных делах, ему всегда сопутствуют богатство и успех. Защищает от магии. Стрелы Амура стимулируют плотскую страсть, а волосы Венеры – более возвышенную духовную любовь. Считается, что кольца и кулоны с рутиловым кварцем замедляют процесс старения. Рутиловый кварц отгоняет тоску, грусть одиночества, наделяет своего владельца даром предвидения и позволяет предсказывать будущее. Мусульмане считают кварцы-волосатики с черными прямыми кристаллическими включениями священными камнями, называя их бородой Магомета. На Востоке этот камень считался драгоценнейшим и назывался Философским камнем Востока. Весьма ценили его и северные народы.

По легенде, богиня любви Венера, купаясь в горном источнике, потеряла прядь своих чудесных золотых волос. Обнаружив пропажу, вернулась их забрать, но поскольку время на Олимпе течет гораздо медленнее земного (там прошло несколько мгновений, а на Земле месяцы), наступила зима, и вода замерзла вместе с волосами. Вначале Венера очень расстроилась. Но волосы в замерзшей воде выглядели так красиво, что богиня решила не забирать прядь, а чтобы никто не смог посягнуть на божественные локоны, превратила лед в прозрачный камень (по-гречески кристаллус – это лед). И с тех пор люди находят диковинный хрусталь, хранящий волосы Венеры».

С ума сойти! Ну просто поэзия! И насчет творчества – в самую точку! Для прекрасной писательницы этот камень подходит идеально!

В мастерскую вошла молодая женщина в длинном черном пальто и маленькой шапочке, плотно охватывающей голову, и нетерпеливо постучала о прилавок.

– Минуточку! – крикнул мастер. – Ровно минуточку!

Он появился через две и вручил Алёне браслет, а потом выслушал ее благодарственные охи-вздохи. Правда, теперь на его лице было написано явное желание, чтобы восторженная дамочка со своим грошовым заказом поскорей ушла и оставила его наедине с новой клиенткой, которая, конечно же, пришла с заказом по золоту, или серебру, или платине, а может, по всем, вместе взятым, ну и с камушками драгоценненькими, само собой!

Алёна быстренько одарила ювелира улыбкой, простилась и ушла. Но первое, что она сделала, выйдя за дверь мастерской и надев на руку увеличенный – за счет вставленного между звеньями латунного колечка – браслет, это внимательно всмотрелась в камень. Налицо были и толстые («стрелы Амура»), и тонкие («волосы Венеры») кристаллы, причем самым причудливым образом переплетенные. «Бороды Магомета», правда, не имелось, да и Аллах с ней, с бородой, она тут, в компании античных божеств, согласитесь, совершенно неуместна.

С этой минуты Алёна не уставала ждать, когда же камень начнет проявлять свои волшебные свойства. Она еще сильнее полюбила очаровательный браслет, носила его практически постоянно, ну вот разве что с черными серьгами не надевала, и вот вдруг, после небольшого перерыва, такая странная история!

Если бы это была носильная вещь, можно было бы сказать, что она села после неосторожной стирки или ссохлась, как иногда случается с кожаными туфлями. Но браслет?

Мистика какая-то. Совершеннейшая мистика!

Дела давно минувших дней

Вот любопытно было бы узнать: все люди такие слепые, глухие и дурные, вроде меня? Все они тащатся по жизни, либо зажмурясь, либо рот раззявив, ничегошеньки особенного в том, что вокруг происходит, не замечая, уверенные, что жизнь – это ни к чему не обязывающий перечень случайностей, а роковую роль в нашей судьбе играют либо заведомые злодеи или власть имущие, кои к нам или расположены, или нет? А может, сыщется кто-то, в случайной встрече или событии мгновенно распознающий перст судьбы?

Увы… я к таким провидцам не принадлежу и никогда не принадлежал. Вот-вот, время прошедшее относительно меня с каждой минутой становится все более уместным. Скоро самым уместным будет плюсквамперфект, давно прошедшее время… А ведь все сложилось бы иначе, владей я провидческим даром или хотя бы какой-никакой способностью к нему. Впрочем, Господь с ним, с провидением. Жаль, что я был довольно глуп и совершенно не озадачивался возможными последствиями тех событий, которые со мной приключались. Ну вот, к примеру, подарок Эльвиры… Человек поумней, посмекалистей, да что – просто поосторожней, чем я, непременно задумался бы, нет ли в нем чего-то необыкновенного. Вот сейчас, с высоты прожитых лет, которые вовсе даже не отдалили, а напротив, как бы приблизили ко мне давно минувшие события, словно под воздействием микроскопа, в который люди научные рассматривают каплю воды и видят в ней некие живые, но простым глазом невидимые существа, я вижу не только то, что происходило, но и то, что подразумевалось…

Эх, кабы раньше мне ту сообразительность! Сколько бы напортачено не было! Скольких бед и сам избег бы, и другим не принес! Эх… воистину, знал бы, где упасть, соломки бы подстелил!

Какая теперь дребедень в голову лезет… Вот, к примеру, купил я нынче сию тетрадку и карандаш химический. Купил, дабы начисто переписать роль Тетерева в пьесе Максима Горького «Мещане», которую наша труппа взяла к постановке. Сказать по правде, моя в этом спектакле – роль Бессеменова. Но не могу сказать, чтоб с охотой брался именно за эту роль, хотя она в мои годы вполне в моем амплуа.  бы лучше Тетерева сыграл… вот человек! Он и смешон, и величествен, как всякий резонер с несостоявшейся судьбой. Тетерев – вечный изгнанник жизни. Похож на нашу актерскую братию. Все мы вечные паяцы, клоуны да изгнанники, оттого мне и хотелось сыграть его. Но, как говорится, noblessе oblige! При моем статусе Тетерева играть вроде бы невместно. Да и нет у нас другой кандидатуры на амплуа «благородных отцов», кроме меня. Деваться некуда, но я очень ревниво смотрел на «резонера» нашего, Паву Ивашова, которому сия роль досталась при распределении. Все мне казалось, что я иначе сыграл бы! Лучше! Вот и решил для себя роль Тетерева переписать, чтобы хоть наедине ею наслаждаться. Для того тетрадку из дорогих, с хорошей бумагой купил и карандаш непростой.

А вышло что? Вышло, что я эту тетрадку купил для того, чтобы записать последние свои в этой жизни слова? Потому что, будь честен перед собой, Никита Львович Старков-Северный, надежды у тебя, чтобы отсюда выбраться, нету никакой…

Кто и когда сюда вдруг явится и за какой надобностью? Никто и никогда, да и зачем? Ни одна душа не знает, что пошел я к станции… Нет, знает Серафима! Она меня сюда и вызвала обманом! Но ей и в голову не взбредет искать меня в провале. Придет, не застанет меня – и решит, что я просто манкировал ее просьбою. Собрался с силами и решил-таки вырвать свое сердце из когтей этой хищницы… Ну а как иначе объяснить то, что меня нет на месте свидания?!

Конечно, слух о том, что бесследно исчез артист Старков-Северный, рано или поздно пройдет… меня станут искать… Но дойдет ли этот слух до Серафимы, вот в чем вопрос? Да даже если и дойдет! Разве взбредет в голову бессердечной особе, которая только чудом не стала соучастницей моего жестокого убийства, озаботиться судьбой человека, который готов был бросить жизнь к ее ногам?

Разве что случайно кто-нибудь услышит мой крик… Но разве можно его услышать сквозь шум воды в трубах? Я и сам не слышу ничего, ровно ничего! Если б до меня донеслись шаги или голоса, я стал бы звать на помощь, орал бы, срывая глотку, но я не слышу ничего, кроме этого усыпляющего, убаюкивающего шума…

Одна надежда, что слесарь, с которым говорил я в станционном садике, вспомнит обо мне. Хотя нет, он же был уверен, что я ушел, сам проводил меня на дорогу! И если он вспомнит, то лишь когда пройдут дни и я умру…

Нет надежды!

Вот сижу, пялюсь в стены моего невольного каземата… чудесный дар никталопии, которым я сделался наделен после нескольких лет жизни на севере, дает возможность писать… писать предсмертные записки…

Наши дни

Алёна разглядывала браслет, пытаясь понять, что произошло. Может, кто-то назовет это мелочностью и мещанством и предложит выкинуть несчастную побрякушку, однако браслетик стоил в магазине «Клеопатра», что на площади Горького, под две тысячи рублей, да еще полтыщи ушло на ремонт, а две с половиной тысчонки – не столь уж малая сумма для писательницы, которая в поте лица своего трудится с утра до вечера, но ни славы, ни состояния так и не стяжала. Слава – фиг с ней, она, как известно, яркая заплата, но мечталось порой о гонорарчиках повесомей, пощедрей…

Короче говоря, Алёна Дмитриева находилась не в том материальном положении, чтобы направо и налево швыряться итальянскими браслетами, тем паче – с волосатиком! К тому же она по сути своей была аналитиком, именно поэтому и писала детективы, а не просто любовные романы. Хотя любовные тоже писала, когда приходила охота.

Словом, повинуясь гласу кошелька и зову своей натуры, она продолжала рассматривать браслет. И вот что обнаружила. Латунного колечка, которое ювелир вставил, дабы браслет увеличить, на месте не оказалось! Оно было прилажено между двумя маленькими петельками на краю двух овалов. Один со стразами, второй – с осколочками рыжеватого халцедона. И вот теперь петельки цеплялись одна за другую.

Несколько мгновений Алёна тупо их разглядывала, совершенно не понимая, что произошло.

Конечно, колечко могло выпасть. К примеру, спайка неплотная. Но тогда браслет потерялся бы. Как петельки сами собой снова сцепились? Фантастика какая-то! Или это могло произойти?

Теоретически – нет. Но, может, практически – да?

Ни до чего путного Алёна не додумалась и думать бросила, потому что пришла ей пора собираться на шейпинг. Надо сказать, она более или менее следила за фигурой и хотя спорт вообще, кроме верховой езды, не любила, много ходила пешком и вот уж десяток годков исправно, два-три раза в неделю, посещала шейпинг-зал. Раньше он находился в Доме культуры имени пламенного революционера, одиозной исторической персоны Якова Свердлова, а с недавних пор переехал в район Средного рынка, в новые дома по улице имени другой одиозной персоны, пламенного революционера, комиссара печати, пропаганды и агитации Володарского. Что за тяга имелась у дирекции шейпинг-зала к революционному прошлому Нижнего Горького, Алёна не понимала, а впрочем, мыслями этими не слишком-то себя отягощала. Сейчас ее куда больше занимало, что приключилось с браслетом.

Так вышло, что путь ее в шейпинг-зал лежал как раз через перекресток улиц Ванеева и сестер Невзоровых… Господи, да куда ж от них от всех деваться, от этих призраков русских революций?! Именно на этом перекрестке находился дом, в подвальчике которого размещалась знакомая ей ювелирная мастерская. И Алёна решила зайти туда по пути и попросить снова увеличить браслет.

Она спустилась в подвальчик и остановилась перед прилавком. За ним никого не оказалось.

Алёна осторожненько постучала согнутым пальцем о край прилавка. Дверь приоткрылась – выглянул чернявый и небритый парень. Мешковатый свитер висел на нем, как на перевернутой швабре. В глазу торчала лупа.

– Слушаю вас, – сказал он каким-то тягучим голосом.

Этого человека Алёна видела впервые.

– Извините, – робко молвила она, – а другой мастер – он завтра будет работать?

– Какой другой мастер? – удивился чернявый. – Я здесь один. – И ткнул себя в грудь, как бы подтверждая.

– Несколько дней назад я ремонтировала здесь браслет, и мастер был другой, – покачала головой Алёна. – Такой, знаете… – Она попыталась вспомнить: – Чуть пониже вас ростом, поплотнее, волосы светлые, очень приятное лицо такое…

– Да нет тут никакого другого мастера, ни со светлыми волосами, ни лысого! – Чернявый вынул лупу и утомленно потер глаз. – Вы чего хотели-то, девушка? А то меня работа ждет.

– Понимаете, – заспешила Алёна, – вот этот браслетик, видите, он мне чуть маловат, мне его тут расширили, колечко вставили вот сюда, – она ткнула ногтем в сцепочки между овалом со стразами и овалом с жемчужинками, – а оно вывалилось, что ли, я не пойму, а петельки эти сами сцепились, тоже не пойму как… Может, вы посмотрите?

– Мы только с драгметаллами работаем, – еще более тягуче сказал чернявый. – Я даже не знаю, кто за эту работу возьмется.

– А тот, другой мастер брался! – упрямо сказала Алёна.

– Да нет тут никакого другого мастера, что вы мне голову морочите! – рассердился чернявый, но все же руку протянул и взял из рук Алёны браслет. – Ладно, дайте-ка погляжу…

Он снова вставил лупу в глаз и принялся вертеть и оглядывать браслет.

– Где, говорите, вставка была?

– Вот здесь, здесь! – снова ткнула ноготком Алёна между овалом с жемчужинками и овалом со стразами.

– Э-э… – протянул мастер и вернул браслет. – Вы, девушка, что-то путаете, честное слово. Никаких следов работы не видно, эти петли фабричной спайки, они так и держались друг за дружку, ничего не нарушено.

– Э-э… – невольно процитировала его изумленная Алёна, – да нет, не может быть, ну, конечно, может… вдруг я перепутала петельки, вдруг не между этими вставка была… посмотрите, ради бога, на другие, а?

– Да уж посмотрел, – скучным голосом сказал мастер, возвращая браслет. Он говорил так медленно, словно солому жевал – совершенно по пословице. – Фабричную работу сразу видно, никто тут ничего не вставлял и не впаивал. Может, вам другой браслет ремонтировали? Может, вы не петельки, а браслеты перепутали?

Нет слов, гениальная рассеянность была пожизненной спутницей Алёны Дмитриевой которая вечно что-то путала и забывала. И она малодушно подумала: «А может, и впрямь…» Но приступ самоуничижения длился только миг. Все же браслеты – не колготки в сеточку, их так просто не перепутаешь. Такой браслет у Алёны был всего один! И ей хотелось думать, что он вообще уникален!

– А может, я мастерские перепутала? – ехидно спросила она. – В самом деле, неделю назад здесь был другой приемщик, а вы меня убеждаете, что вы единственный и неповторимый.

– Я тут всего пять дней работаю, – угрюмо промямлил чернявый. – И никакого другого приемщика здесь больше нет!

– Но где тот, что работал до вас?! – чуть не закричала Алёна. – Где он теперь? Скажите, бога ради!

– Чего не знаю, того не знаю! – развел руками чернявый. – Меня взяли на вакантное место. Все? Больше вопросов не имеете?

– Не имею, – буркнула Алёна и вышла вон.

Ее так трясло от злости, что она некоторое время даже не отдавала себе отчета в том, куда идет. И длилось это состояние минут десять, пока Алёна внезапно не обнаружила себя стоящей перед дверью… ювелирной мастерской.

Нет, не той же самой, а другой, находящейся на улице – вы не поверите! – Пискунова, названной так по имени революционера-террориста Пискунова Александра Ивановича. Ну вот такой это город Нижний Горький, в красных пятнах тут и там…

Чувство юмора было одним из определяющих качеств Алёниной натуры. Поэтому она только засмеялась совпадению и, все еще улыбаясь, вошла в мастерскую.

Через пять минут она вышла оттуда уже без намека на улыбку.

Ну, само собой, мастер отказался взять браслет в работу, потому что и здесь работали только с золотом. А еще он сказал, что никаких следов постороннего вмешательства он не обнаружил. Потому что его не было: все петли и колечки запаяны фабричным способом.

Хотите верьте, хотите нет.

Дела давно минувших дней

Не единожды слыхивал расхожее мнение, будто в последние минуты перед смертью вся жизнь человека проходит перед его глазами. Насчет минут не уверен… полагаю, до смерти мне остаются еще многие часы, может быть, дни. Что раньше убьет меня, голод или жажда? Нет, не стану о сем думать. Лучше пусть перед глазами пройдет жизнь… я могу писать, пока не кончится тетрадь и пока не испишется карандаш. На счастье, у меня в кармане перочинный нож – есть, чем очинить, когда он затупится. Вдруг пришло в голову: а ведь этим ножом я смогу прекратить свои мучения, когда они станут невыносимы. Если вскрыть жилы, моя смерть будет более скорой и легкой, чем от голода и жажды…

Господи, прости мне, грешному, мысли сии… Господи, никогда не думал я, что стану размышлять о таких вещах… Но если мы и в самом деле все в руце Твоей, Ты ведаешь, что Сам подвел меня к этим мыслям… так отведи меня от сих посылов, ибо они претят мне. Смилуйся надо мной и утешь меня… утешь хотя бы воспоминанием о днях, когда я был еще молод и несведущ в тех пропастях, кои Ты уготовил мне!..

Ну что ж – вспоминать так вспоминать! О чем же? С чего начать?

Как и положено – с самого начала.

Детство мое прошло в Петербурге. Мне всегда казалось, что с тех пор и назначено было мне сделаться актером. Стрекот швейной машинки и запах краски сопровождают непременно всякое представление о прошлом. Моя мать с утра до вечера сидела за машинкой и шила платья для одной из лавок Гостиного двора. Отец писал иконы и продавал на базаре. Ах, как потом вспоминал я эти звуки и запахи, когда начало вокруг меня вершиться театральное действо! Но тогда, само собой, я и не думал ни о каком театре – гонял себе по улицам, лазил на заборы и деревья, бил из чистого озорства витрины да фонари, успевая улепетывать от городовых. Потом отдали меня учиться в частную школу, да вот беда – прилежание к наукам не было моей стезей. Выгнали меня, и прошло немалое время, прежде чем родители снова пинками да тычками определили меня в ученики, на сей раз типографские. Но и там дело не заладилось. Уж не знаю, кем бы я стал в жизни, кабы не привели меня однажды приятели в Александринский театр. Само собой, пошли мы в раек, иначе говоря – на галерку, однако время до начала действия я провел, перегнувшись через перила и разглядывая ярусы бельэтажа, бенуара и партер. В райке толпились студенты в своих тужурках да курсистки в скромных платьях, по большей части темно-синих или коричневых. А внизу сияли драгоценные камни в уборах дам, переливался шелк и атлас, мраморно белели обнаженные плечи. Их кавалеры тоже сияли черным атласом фраков или сверкали эполетами.

Заиграли какую-то музыку. Тогда в столице была такая манера – даже в драматическом театре «для съезда» перед началом представления играли что-нибудь из модных оперетт, совершенно никакого отношения к действию не имеющее. В антрактах тоже частенько звучало нечто подобное.

Ну что ж, в этом был смысл, потому что меж знатной публики «шикарным» считалось опаздывать в театр. И во время этой, с позволения сказать, увертюры то и дело хлопали двери и в партере и ложах появлялись новые зрители. Гвардейцы громко звенели шпорами – надо думать, все для того же шику.

Но вот наконец занавес раздвинулся – и я забыл обо всем на свете. В тот вечер давали «Гамлета»…

С тех пор я сделался завсегдатаем Александринки. Чаще двух раз в неделю бывать там не приходилось, но каждый вечер был чудесен. Я не видел ни грубо размалеванных кулис, ни убожества декораций, которые по большей части кочевали из пьесы в пьесу, ни примитивных мизансцен (актеры, как правило, сидели или бесцельно бродили по сцене). Главное, что они играли великолепно – театр дрожал от аплодисментов. Странно ли, что я только и мечтал, как бы стать актером?

В шестнадцать лет я был довольно высок и крепок, физиономией тоже удался, скажу не хвастая, не зря же потом долго держался на амплуа героев-любовников. Меня охотно стали брать в массовые сцены, потом дали крохотную ролишку в любительском театре… Боясь, что отец каким-то образом об этом узнает, например, увидит мое имя на афише (разумеется, я преувеличивал и известность театра, и интерес отца к нему), я взял псевдоним. Да и не все ли настоящие актеры носили псевдонимы?! А я очень хотел поскорей стать настоящим актером…

Фамилия моя Старков, а псевдоним принесло ветром. Долго я выбирал что-нибудь позвучней, но в голову приходили всякие пошлые Гиацинтовы или Мавританские. Но вот как-то шел по улице, и долетел до меня обрывок разговора.

– Ох и холодина нынче! – жаловался кто-то.

– А чего ж ты хочешь, ветер-то северный! – отвечал другой.

«Северный! – в восторге подумал я. – Нашел!»

С тех пор я и стал Старковым-Северным.

Наверное, если я подробно стану описывать начало и развитие моей актерской карьеры, мне не хватит моей тетрадки. Чего я только не испытал! Играл в балаганах, которые ставили на Масленицу на Марсовом поле, играл во временных летних театрах. Я с успехом участвовал в живых картинах. Поскольку Великим постом официальные спектакли были запрещены, я организовал группу таких же молодых безумцев, и мы играли на любительских сценах под Петербургом… Но я мечтал о большом успехе! Многие мои сотоварищи покидали сцену, но я не сдавался. Часто слышал я разговоры, что, если актер не добился успеха в столице, надо ему попытать успеха в провинции.

Я призадумался: а может, в этом выход из вечного безденежья и безвестности? И опыта наберусь… Тут как раз дошел до меня слух, что в «Обществе любителей театра» Петрозаводска нужен режиссер. Я написал туда и предложил свои услуги. Прошло какое-то время, я и позабыл о своем письме, как вдруг явился ответ. Петрозаводское «Общество любителей театра» приглашало меня на должность режиссера, а за работу предлагало ежемесячно пятьдесят рублей и комнату с полным пансионом. Дорогу общество тоже брало на свой счет, однако оплатить расходы предлагало по прибытии моем в Петрозаводск. Помню, меня изумило, что письмо было подписано почетной попечительницей театра, госпожой Э. Сампо.

Странная фамилия. Финская, что ли? В тех краях много финнов.

Я немедля вообразил себе седовласую дебелую особу, плохо говорящую по-русски, с которой мне придется, быть может, сражаться, отстаивая свои взгляды на искусство, и заранее ее невзлюбил. Мелькнула даже мысль: не отказаться ли?

Если бы я сделал это, жизнь моя сложилась бы совершенно по-иному… и в этой ужасной яме, в своей будущей могиле, я бы уж наверное не сидел! Но никто не избегнет судьбы своей – в те минуты, когда я мучился сомнениями, ехать в Петрозаводск или нет, сгорел театрик, в который я было пристроился на первые роли… другой работы не было, а потому принужден я был ввериться обстоятельствам, которые подталкивали к отъезду на север.

Тут я подумал, что сам накликал себе это путешествие, когда принял псевдоним Северный. Ну что ж, делать нечего!

Надо сказать, что в те времена железную дорогу до Петрозаводска не проложили еще. Предстояло ехать на лошадях… стояла зима. Пальтецо мое было, как говорится, на рыбьем меху. Снеся в ломбард все, что мог, из своего жалкого добра, я получил какие-то деньги, на которые купил себе на Апраксином рынке подобие шубейки и валенки. И стал прикидывать, на чем добираться.

На почтовых показалось дорого. Решил ехать на крестьянских, попутных.

Собрал в сундучок остатки своего барахлишка и отправился на базарную площадь, где по трактирам начал искать возчика.

Никто не направлялся прямиком в Петрозаводск, а потому ехать мне предстояло на перекладных, от деревни до деревни: сначала до Гречихина, потом на Шелудевку, оттуда на Макарьево…

Все эти названия были для меня пустым звуком, географии я совсем не знал. Но вот нашелся первый возчик – по имени Макар Иваныч, – и мы тронулись в путь.

Сколько раз прощался я с жизнью во время этого пути, думая, что замерзну в своей кацавейке, едва прикрытый какими-то рогожами и соломой, а иной раз, если мужик попадался жалостливый, и худым его тулупом…

Привезет меня возчик в деревню, отогреюсь в избе, выпив кружку чаю с краюхой черного хлеба, – и опять в путь, с другим мужиком. Куда ехать, решали сами возчики, я же твердил одно: мне нужно в Петрозаводск! И снова еду, еду… То солнце кругом, то тьма. Я ехал днем и ночью.

Ночью было особенно жутко. Вот тянется сквозь густой лес дорога. По сторонам высоченные сосны и телеграфные столбы, которые, как чудится мне, достигают своими вершинами самого неба, самых звезд. Свистит ветер в ветвях и проводах. Чудится, он отпевает меня, одинокого, голодного, замерзшего… Страшно. В деревнях почти не говорят по-русски. Здесь уже живут карелы. При слове «Петрозаводск» они щурят свои голубые глаза и кивают: мол, понимаем, привезем тебя, куда надо.

И самое удивительное, что в один прекрасный день я и в самом деле оказался в Петрозаводске.

Наши дни

Алёна вышла из дверей мастерской и принялась разглядывать браслет, словно хотела увидеть нечто, опровергающее приговор ювелира. Ну, понятное дело, в спайках она ничего не понимала и ничего такого особенного в них не нашла, зато в самом камне волосатике обнаружилось нечто, достойное изумления. И это нечто было черным кристалликом в золотистой, исчерченной золотистыми же тонкими стрелками-волосками глубине. Кажется, в книжке про камни оно называлось бородой Магомета или как-то в этом роде, Алёна уж не помнила хорошенько. Зато отлично помнила, что раньше этого пятнышка в камне не было!

– А, ну теперь все ясно, – пробормотала она. – Браслетик-то мне подменили!

Да уж, ясней некуда…

Кто подменил? Когда? Зачем? А главное, каким образом?!

В квартиру, что ли, влезли?! Даже думать об этом не хотелось.

Алёна посмотрела на часы, словно на циферблате мог быть начертан ответ, но, натурально, ничего там не нашла. Что могло быть начертано на циферблате ее электронных часов, кроме четырех цифр: 15.40? А это значило, что через двадцать минут начнется тренировка, а до шейпинг-зала еще пилить да пилить, причем пешком!

Отвязаться от мыслей о браслете наша героиня уже не могла. Думала, пока шла, думала, переодеваясь для тренировки, думала, когда становилась в любимом месте зала поближе к приоткрытому окну (она предпочитала замерзнуть, лишь бы не задыхаться), когда брала коврик, палку и гантели, когда расстегивала часы и укладывала их рядом с сумкой, потому что терпеть не могла, если что-то стесняло во время интенсивного дрыгоножества и рукомашества…

Вышеназванные процессы здорово помогали Алёне отвлечься от мыслей – даже самых печальных. В былые времена она не без помощи шейпинга пережила даже разрыв с мужем, Михаилом Ярушкиным, и такая мелочь, как подмена браслета, напрочь вылетела у нее из головы.

Час тренировки промелькнул как миг. Алёна оделась, ощущая приятную усталость и, как всегда, дикий аппетит (а ведь минимум три часа после шейпа нельзя есть!), собрала свои вещички и пошла в гардеробную за пальто.

– Алёна! – выглянула из зала тренер Анжела. – Вы забыли часы!

– Опять! – хохотнула администратор Лариса Леонидовна.

– Рассеянный с улицы Бассейной, – с извиняющейся улыбкой сказала Алёна и надела часы, в очередной раз порадовавшись, что они у нее такие приметные, броские, с разноцветным электронным циферблатом (часы со стрелочками Алёна терпеть не могла), их не перепутаешь, не подменишь, не то что несчастный браслет.

Браслет… А ведь браслеты она тоже всегда снимала! И другие, и этот, с волосатиком… Но ни разу не забывала после тренировки. Или забывала?

Она вышла на улицу, машинально накинула капюшон, машинально свернула в подворотню.

Возможно… кажется… да-да, причем не столь давно! И именно браслет с волосатиком! Она уже совсем собралась было уходить, когда из зала прибежала Анжела и подала ей браслет. Алёна уже стояла, можно сказать, в дверях и очень спешила, поэтому сунула браслет в карман пальто, пошла своей дорогой и с тех пор и до сегодняшнего дня его не надевала!

Это было… нет, не вспомнить… несколько дней назад.

Вообще все в голове перепуталось, жизнь так быстро идет…

Но что, получается, что браслетик подменили именно тогда?

Странно. Странно… хотя, наверное, объясняется очень просто. У кого-то был такой же, они лежали рядом во время занятий, и другая дама взяла Алёнину побрякушку. Не самое лучшее объяснение хотя бы потому, что Алёна клинически не помнила, чтобы ее уникальный браслетик лежал рядом с аналогичным. Нет, все же лучше согласиться. Или нет? Подмена произошла не нечаянно, а нарочно. Кто-то увидел у Алёны браслет и во что бы то ни стало решил завладеть им.

Ага, ага, и ради этого он (вернее, она, конечно, потому что это чисто женские фокусы, да и мужчины в шейпинг-зал не ходят!) покупает точно такой же?! Ну ладно, украла бы, это хоть в какой-то степени логично…

Нет, есть еще одно очень логичное объяснение: неизвестной даме браслет тоже был маловат, как Алёне, она походила по ювелирным мастерским в поисках кого-то, кто увеличил бы украшение, но повсюду натыкалась только на спецов по драгметаллам, и она вконец отчаялась, а потом узнала – каким образом, интересно?! – что у Алёны браслет побольше, и решила подменить.

Бред.

Ладно, оставим пока вопрос, зачем это сделано. Вернемся к вопросу – как?

Алёна вздохнула и повернула назад. Нажала кнопку домофона и, войдя в вестибюль спортзала, виновато улыбнулась администратору Ларисе Леонидовне.

– Еще что-нибудь забыли? – усмехнулась та.

Из зала выглянула Анжела.

– Анжелочка, – смущенно проговорила Алёна, – вы не помните, вам кто-нибудь отдавал вот этот браслет, который я могла забыть?

Анжела посмотрела на нее со странным выражением. Видимо, решила, что у писательницы Дмитриевой прогрессирующий склероз.

Ну и правильно решила, между прочим!

– Не помню, а что? – сказала она осторожно.

– Ничего, просто так, – ответила Алёна.

Лариса Леонидовна смотрела на нее с жалостью, как на сумасшедшую. И Алёна подумала: окажись она на их месте, смотрела бы на себя точно так же.

Она смущенно извинилась и повернулась к двери, как вдруг Анжела воскликнула:

– Вспомнила! Было дело! Только никто мне этот браслет не передавал, я сама его нашла в пустом зале, когда тренировка закончилась. Пошла окна открывать, смотрю – лежит. Я вышла и кричу: чей, мол, а потом про вас вспомнила.

Алёна радостно воскликнула:

– Да! Конечно! Спасибо! – И поспешила смыться.

Итак, украшение подменили. Кто? Может, сама Анжела? Нет, вряд ли, она очень худая, у нее изящные, тонкие запястья, на которых даже не увеличенный браслет болтался бы. И вообще, она такого не носит.

Тогда кто? Эх, не будь Алёна такой неорганизованной особой, ходи она на тренировки в одно и то же время, как все нормальные люди, могла бы понаблюдать за своими, так сказать, одногруппницами, сделать какие-то выводы… и какие, например? Не станешь же подходить ко всем и спрашивать: «Извините, это не вы заменили мой браслет и не могли бы вы вернуть его?»

Случайность исключена, никаких сомнений нет. Небось та женщина, которая его стащила, сделала это не для того, чтобы бить себя тапкой в грудь и признаваться в содеянном. Так что размышления бессмысленны.

Что остается? Опять пойти в какую-нибудь ювелирную мастерскую и предложить не пятьсот рублей, а скажем, тысячу за работу, которую в этих мастерских не делают. И носить новый как старый. Они ведь практически ничем не отличаются, ну вот разве что черное пятнышко в волосатике, но от него и камень, и браслет хуже не стали, может, еще больше магических свойств приобрели!

Обыкновенная женщина так и поступила бы.

Но Алёна Дмитриева не была обыкновенной женщиной. Она ведь писала детективы, а значит, обладала особым складом ума. Ум ее был зациклен (заточен, как теперь принято выражаться) на загадывании и разгадывании всевозможных загадок, запутывании и распутывании всевозможных узлов. Ну, иногда на разрубании их, если они казались гордиевыми. К тому же ей сейчас до зарезу нужен был сюжет для очередного романа, который через месяц следовало сдать в московское издательство «Глобус», а там еще и конь не валялся… А история с подмененным браслетом – чем не сюжет?

Размышляя таким образом, Алёна перешла площадь Горького и вдруг обнаружила перед собой магазин «Клеопатра» – тот самый, в котором купила украшение. Недолго думая, вошла.

Брякнул колокольчик на двери, и за прилавком мигом материализовались две продавщицы, интеллигентного вида дамы постбальзаковских лет. Алёна иногда думала, зачем для такого крохотного магазинчика (квадратов пятнадцать от силы!), отнюдь не забитого народом, две продавщицы. Ну, наверное, в этом имелся какой-то смысл, однако доискиваться Алёне было как-то неинтересно.

– Скажите, пожалуйста, – начала Алёна, доставая злополучный браслет из кармана и обращаясь к даме номер один, полноватой маленькой брюнетке с красивыми черными глазами, – вы не помните, кто у вас купил вот это?

– Вы, – выпалила дама номер один. – А что, есть сомнения? Я отлично помню, как вы его покупали – около двух недель назад, если не путаю. Вы сначала померили другой, тоже итальянский, витой, оригинальный, но попроще и подешевле, а потом увидели этот. И никак не могли выбрать, который купить, вам оба понравились, потом решили взять два, но боялись, что денег не хватит, стали считать и последнюю сотню нашли в кармане пальто. Вы были в этом самом пальто, и я еще спросила вас, где вы его купили, а вы сказали, что в «Шоколаде» на третьем этаже.

Если бы Алёна Дмитриева не была убеждена, что разевать рот – крайне неэстетично, она бы непременно разинула – от изумления.

Вот это, я вам скажу, память! Вот это профессионализм! Некоторым детективщицам надо бы на мастер-классы к этой продавщице походить!

– Здорово! – не скрыла она своего восхищения. – Нет, потрясающе! У вас совершенно ошеломляющая память! Неужели вы всех покупателей запоминаете?

– Если они – знаменитые писательницы, – довольно ехидно подала реплику вторая продавщица, изможденная блондинка. – Секлита Георгиевна целую кучу ваших книжек собрала! А мне они не слишком нравятся.

Алёна смутилась. Носительница столь необычайного имени – ну прямо из пьес Александра Николаевича Островского! – тоже.

– Ну да, они многим не нравятся, – с улыбкой кивнула Алёна, которая вообще реально смотрела на жизнь, а потому на непризнание своих заслуг не слишком обижалась. – Так себе книжки, очень среднего уровня.

– Ничего себе, среднего! – воскликнула Секлита Георгиевна. – Знаете, в какой-то статье про вас говорилось, что вы пишете только для умных женщин.

Ее месть напарнице-блондинке была тонкой и изысканной, и Алёна, которая сама обожала искусство намеков и нюансов, не могла не восхититься. Правда, прошло не меньше минуты, прежде чем остро отточенная стрелка долетела до цели и поразила ее.

– Да уж, конечно, если я Алёну Дмитриеву не читаю, значит, я не умная! – обиделась блондинка. – А мне вот Дина Рубинович больше нравится!

– Вы, наверное, хотите сказать, Дина Рубина? – ласково осведомилась Секлита Георгиевна.

Так, подумала Алёна, трудового содружества между коллегами нет как нет!

Блондинка покраснела до корней своих тщательно прокрашенных волос и смылась в подсобку, где очень своевременно зазвонил телефон.

– Нет, правда, я очень ваши книжки люблю! – улыбнулась Секлита Георгиевна.

– За мной новый роман! – твердо пообещала Алёна. – И даже два, если вспомните, был ли у вас еще один такой браслет и кому вы его продали.

Матово-черные глаза Секлиты Георгиевны засияли.

– Вы придумываете новый сюжет? – шепнула она заговорщически.

– Что-то вроде, – пожала плечами Алёна.

– Браслетов в самом деле было два, – тем же шепотом продолжала Секлита Георгиевна. – Один купили вы, а второй продали через три или четыре дня.

– Кому, не помните? – чуть не застонала Алёна.

– Продавала не я, – покачала головой Секлита Георгиевна. – Я болела.

– А кто? – насторожилась Алёна.

Секлита Георгиевна ткнула пальцем в сторону подсобки, где все еще говорила по телефону блондинка, и поджала губы. Янтарный блеск в ее глазах померк.