Мечта Константинова Екатерина

В одном большом и шумном городе, на берегу океана, жил да был один купец. Купец был глубоко несчастен.

Нет, дело вовсе не в том, что он был беден; купец напротив слыл достаточно богатым человеком. У него было шестнадцать больших и малых кораблей и девять караванов по тридцать четыре верблюда в каждом. Случались, правда, штормы, и тогда кораблей становилось несколько меньше. Бывало и такое, что и караван не возвращался из пустыни: в те далекие времена песчаные кроты обитали там едва ли не повсеместно, и поэтому часто можно было услышать, что тот или иной путешественник был увлечен под землю этими ненасытными чудовищами. Да что и говорить, торговые предприятия бывают подчас не столь выгодны, сколь разорительны. Однако когда дело поставлено широко, то доходы непременно покрывают расходы. Так было и с нашим купцом. Потеряв в одном предприятии, он втрое обретал в другом, и на полученные деньги взамен погибших кораблей строились новые, на смену старым съеденным верблюдам покупались молодые и непуганые, еще не знавшие коварства песчаных кротов.

Конечно, купец мог бы владеть куда большим числом кораблей и верблюдов, но он не желал этого. Он опасался, что тогда у него совсем не останется времени для того, чему он посвятил всю жизнь.

Купец, я повторяю, был несчастен. Он был болен. Болезнь его была столь же странная, сколь и неизлечимая. Стоило лишь купцу выйти за порог своего дома, как он тут же начинал задыхаться. В доме он был совершенно здоров, но вот даже перейти улицу и проведать соседа он уже был не в силах. Самые умудренные лекари и самые искусные мудрецы и заклинатели ничего не могли поделать с этим его диковинным недугом. Купец был обречен до конца своих дней безвыездно и безвыходно пробыть в стенах родного дома.

И наверное поэтому купец год от года отсылал свои корабли и караваны во всё более и более дальние страны.

Вернувшись из дальней страны, капитан – или же караван-баши – спешил к купцу поведать о виденных диковинах, а уж только потом беспокоился о сохранности доставленных грузов и ценностей.

Воссев на благоуханный таммузский ковер, торговый посланец принимал из рук хозяина полную чашу птичьего молока и начинал свой рассказ.

Не мне вам говорить, сколько в те далекие времена ходило по свету всяких небылиц о дальних и неизведанных странах. Люди любили посудачить об острове вечной весны или об источнике молодости, о странах, над которыми никогда не восходит солнце или же о людях без голов, но с ушами. Однако купец желал слушать только правду. И если посланец хотел рассказать о чем-либо необычном, то он должен был подтвердить истинность своих слов. Так, например, когда седобородый караван-баши поведал о встреченной им на пути стране говорящих пчел, то он не преминул открыть небольшую шкатулку, на дне которой сидело одно из этих диковинных насекомых. Говорящая пчела ублажила купца разговором и пением на неведомом языке, караван-баши был одарен двумя сотнями полновесных монет, а любознательный купец подрезал пчеле крылья и еще долгие месяцы наслаждался ее непонятными, но весьма благозвучными речами.

И также с превеликой радостью купец рассматривал и волшебный кристалл, сколотый со скалы Нетленной Памяти. Яркие, непрерывно сменяющиеся картинки повествовали купцу о жизни давно забытых людей из некоей неведомой страны – скала Нетленной Памяти хранила в себе память обо всем, когда-либо случавшемся на свете. Говорят, что некоторым счастливцам даже удавалось там найти и отколоть кристалл собственной жизни, однако это случалось крайне редко.

С не меньшим интересом купец разглядывал и летучую собаку, и подводную лошадь – подводные люди успели разбежаться, и капитану досталась только лошадь…

Одним словом, шестнадцать кораблей и девять караванов привозили купцу столько диковин, что он временами напрочь забывал о своей болезненной привязанности к дому. От зари до зари купец как малое дитя забавлялся невиданными чудесами, у него едва хватало времени поддерживать торговые дела.

Шли годы. Купец старел. Он увидел и познал столь многое, что все труднее и труднее стало удивлять его. Все чаще вспоминал он о своей болезни, все чаще становился грустен, а порою и мрачен. Не раз уже случалось такое, что новоприбывший капитан – или же караван-баши – был с позором изгоняем из покоев купца. Изгнанные дивились крутому нраву купца: ну чем не чудо таракан величиною с собаку, ну разве не достойна восхищения рыба, живущая в гнездах как птица?!

Но старый купец был непреклонен. Он требовал чудес – и непременно новых.

А тех, казалось, уже и вовсе не осталось на свете.

И все же…

Однажды один новоприбывший капитан воссел на благоуханный таммузский ковер, принял из рук купца полную чашу птичьего молока, медленно выпил ее до дна, а потом, после долгого молчания, осторожно развернул пергамент… и показал купцу травинку.

Маленькую, желтую, высохшую травинку.

– Что это? – недовольно удивился купец.

– Трава.

– Чудесная?

– Нет, обыкновенная.

Купец гневно свел брови, и капитан поспешно объяснил:

– Эта трава выросла там, где никто еще не был.

Купец некоторое время молчал, а потом осторожно спросил:

– Что это за страна?

– Там никто еще не был, – также осторожно ответил капитан.

– А это правда?

– Я ничем не могу подтвердить правоту своих слов. Ты просто должен поверить мне или нет.

Купец долго молчал, внимательно рассматривал травинку, потом сказал:

– Иди.

И всё. Капитан не получил награды, но он и не был изгнан из покоев, что, надо признаться, в последнее время тоже считалось почетным.

Итак, тот капитан ушел, а купец еще долго рассматривал засохшую травинку и думал: вот частичка страны, в которой никто еще не был, никто ничего там не видел и не слышал. Иными словами, об этой стране он, прикованный к дому, знает не меньше чем те, кому под силу обойти весь свет… Нет, даже более того: он, при желании, может узнать об этой стране неизмеримо больше любого другого смертного – ведь только у него одного имеется частичка этой никому не доступной страны. А коли так…

Купец заперся у себя в покоях и приказал не допускать к себе никого, кроме своих новоприбывающих посланцев.

Но так как ближайший караван ожидался не ранее будущей весны, то, следовательно, купец добровольно отрекся от мира на четыре долгих зимних месяца.

Должен вам сразу сказать, что это добровольное затворничество оказалось весьма и весьма плодотворным. Поначалу, после долгих раздумий и сличений с коллекциями трав, доставленных ему из дальних стран, купец убедился, что травинка сорвана с подорожника. Сей подорожник был не совсем похож на другие, ранее известные подорожники, однако никакому другому растению травинка принадлежать не могла. Если же это так, и если кроме этого еще учесть, что таинственная страна не обитаема людьми, то тогда можно смело предположить, что травинка росла не при дороге, а возле звериной тропы. Быть может, тропа эта протоптана оленями или антилопами… Нет, скорее всего антилопами, ибо если судить по тому, что травинка весьма сильно высохла, то получается, что она росла не в лесу, а на открытом месте… и в жаркой стране.

Подумав так, купец прикрыл глаза и представил себе бескрайнюю степь, густую траву и тайную тропу антилоп, ведущую к водопою. А что, если там… Купец поднес травинку к своим слабым глазам…

И ему показалось, что в его покои ворвался свежий морской ветер. Ну да, конечно же, травинка пахла морем! Далеким, неизвестным морем. В этом диковинном, дотоле неведомом запахе угадывался шумный прибой, цветущие водоросли и еще нечто такое, о чем купец не знал и даже не догадывался.

Однако запах моря был очень приглушенным, он перебивался запахом знойной равнины, шуршанием неведомых трав. Несколько дней после этого неожиданного открытия купец задумчиво расхаживал по покоям, внимательно разглядывал травинку… и представлял себе далекое, необычно синее море, летучих рыб над горизонтом, трусливых, торопливых крабов у самой линии прибоя. Капли воды блестели на их массивных панцирях, тонкие лапки ловко семенили по песку, трепетали длинные упругие усы…

А сразу же от берега начинались холмы. Трава, растущая на них, давно уже пожухла под ярким и знойным солнцем. В траве стрекотали цикады, суетились термиты…

Но что, если всё это вовсе не так? Что, если это только плод его ничем не подтвержденного воображения? Долго не решался купец проверить эту свою тревожную догадку. Несколько раз подходил он к заветной шкатулке, доставал ключик, проворачивал его в замочной скважине, слушал мелодичный звон потаенного секрета… и так и не решался открывать крышку. Нет, думал он, лучше мечтать! В мечтах все было ясно, красиво и, главное, так, как ему хочется.

И тем не менее по прошествии известного времени купец открыл-таки шкатулку, достал оттуда рогатую заморскую раковину…

Приложил ее к уху…

И услышал голос далекого моря. Того самого моря, в котором водились подводные люди, подводные лошади и странные рыбы, живущие в гнездах как птицы. Купец прислушался – и явственно услышал непонятные речи подводных людей, ржание подводных лошадей и нежные трели тех самых рыб, которые жили как птицы. Убедившись, что рогатая раковина вполне исправна, купец осторожно опустил в нее заветную травинку, немного подождал, а затем, умерив волнение и сердцебиение, припал левым, более чутким ухом…

И услышал шум прибоя, шуршание краба, ползущего по песку. Услышал он и то, как шлепались в воду игривые летучие рыбы, и как ядовитая медуза подкрадывалась к стае беспечных бархатных рыб, и даже как вздыхала старая, беззубая акула.

Три дня он слышал одно лишь море. И только на четвертый день, когда переменился ветер, купец услышал берег…

Какой-то зверь крадучись спустился к морю, зачерпнул лапой воду, постоял немного, подождал, потом ударил по воде – и вытащи краба. Потом еще и еще одного. Зверь довольно урчал…

Однако что это за зверь, купец не знал. Да, он отчетливо слышал, как под лапами зверя скрипел прибрежный песок, как волочился по земле его пушистый длинный хвост… А вот что это за зверь, купец так и не смог догадаться.

Ну что ж, неведомые земли на то и есть неведомые, чтоб в них водились невиданные звери. Утешая себя таким образом, купец не спеша открыл потайную дверцу и достал из чудесного шкафчика волшебную трубку. Быть может, она поможет раскрыть тайну неведомой страны?

Волшебная трубка была такова, что стоило лишь навести ее на какой-либо предмет, как тот сразу представал в весьма и весьма увеличенном виде, что и позволяло дойти до его исконной, часто неведомой сути.

Однако на сей раз волшебная трубка, увы, оказалась бессильной. Напрасно любознательный купец дни и ночи просиживал за столом, рассматривая травинку посредством приблизительных и умножительных стекол, вставленных в волшебную трубку. Да, он смог досконально рассмотреть таинственную травинку, изучить ее до мельчайших частиц и даже проникнуть в ее внутреннее строение… однако увидеть, что окружало травинку в неведомой стране, он так и не смог. Быть может, виной тому было несовершенство волшебной трубки, быть может, неудача заключалась в том, что травинка была чрезмерно сухою, а может просто любопытство было сковано незначительной зоркостью самого наблюдателя. Но как бы там ни было, вскоре – через месяц – купец отложил волшебную трубку в дальний ящик дальнего стола и надолго задумался.

Решение пришло к нему лишь поздним вечером. Он вдруг подумал, что днем его разум бодрствует и переполнен догадками одна невероятнее другой… Но так только кажется! Ничего невиданного купец измыслить не может, он только преувеличивает, изменяет или искажает в лучшую сторону все то, что ему привиделось или прислышалось ранее. Днем, как это ни прискорбно, мысль принадлежала не купцу, а его капитанам, караван-баши и прочим рассказчикам, которые и заполняли его воображение. А ночью… Никто не может увидеть чужой сон, никто не в силах вмешаться в него, изменить. А посему только во сне – в его собственном сне – вот где купцу откроется тайна неведомой земли!

Перед тем, как отойти ко сну, купец положил заветную травинку себе под подушку, и сон его был приятен и крепок. То же самое повторилось и на следующую ночь, и на пятую, и на десятую. Травинка лежала под подушкой и не шевелилась, купцу же снились волшебные, невероятные сны, в которых он переносился в ту самую далекую страну, где никто еще не был. Однако…

Вся беда была в том, что каждый раз, проснувшись утром, купец ничего не мог вспомнить. Совсем, ровным счетом ничего! Который раз он просыпался счастливый и радостный, вставал, улыбался… И вдруг понимал, что вновь ничего из приснившегося ему он не помнит. Где-то в глубине души поспешно замирало почти незнакомое, но очень желанное чувство… и снова купец оставался один, без мечты, которая исчезла, рассеялась, опять ускользнула, и всё.

Долгое время купец не знал, как же ему быть, как обрести доверие у скрытной травинки. Быть может, она опасается, что он таит какие-либо недобрые намерения по отношению к ее стране, в которой никто еще не был? Отнюдь и еще раз отнюдь! Сердце купца преисполнено одним лишь любознанием. И, дабы таковое уверение не казалось голословным, он аккуратно уложил травинку в маленький сафьяновый мешочек, который – на золотой цепочке – повесил у себя на груди, рядом с сердцем, и стал ждать.

День. Ночь. Неделю. Месяц.

Купец был уверен, что рано или поздно сердце согреет травинку своим теплом, разбудит стуком – и тогда он увидит и услышит о таинственной стране всё, что ни пожелает.

Однако время шло, а травинка молчала. Кончилась зима, стихли знойные песчаные метели и наступила весна – похолодало, прошли первые дожди и расцвели земляничные деревья за разноцветным узорчатым окном…

Как вдруг как-то под утро купец проснулся, схватился за сердце… и почувствовал непривычное жжение, исходившее из-под сафьяна. Удивленный и весьма обеспокоенный купец поспешил к окну, к свету. Там он снял золотую цепочку, развязал сафьяновый мешочек…

И положил на ладонь травинку из неведомой страны. Травинка была горячая и… не сухая и желтая, а сочная и зеленая. Так, значит, травинка согрелась и ожила! Так, значит…

Но тут травинка медленно, едва заметно шевельнулась…

Отделилась от ладони…

Поднялась еще немного, и еще…

А после развернулась и полетела… нет, скорее поплыла к распахнутому окну.

Травинка летела медленно, так что ничего не стоило ее остановить, однако купец не стал ей препятствовать. Он стоял, склонив голову набок, и смотрел…

Как травинка выплыла из окна, перелетела через двор, взмыла над крышами соседних домов…

И больше никогда уже не возвращалась.

Купец же некоторое время молча расхаживал по покоям, а потом позвонил в колокольчик, призвал слуг и объявил им, что отныне он будет жить как и прежде, не затворяясь от мира. И было по сему.

На следующей неделе вернулся посланный купцом караван, груженый белый песком из сахарной пустыни, а также листьями блинного дерева. Купец весьма благосклонно встретил седобородого караван-баши, щедро потчевал его птичьим молоком и ублажал мирной беседой. Караван-баши в свою очередь поведал о том, какой величественный пряничный город повстречали они посреди белосахарной пустыни и как тамошние жители весьма дешево меняют листья блинного дерева на железные ножи и серебряные колокольчики.

Купец улыбался и кивал головой.

С тех пор, слушая приезжих путешественников, он неизменно был к ним благосклонен, ибо чувствовал себя равным среди равных – он ведь тоже видел такое, чего не видели другие. Да, он при этом потерял целую страну… Нет, почему же! Он не потерял, а подарил травинке целую страну, в которой никто еще не был. О той стране никто ровным счетом ничего не знает, а посему, зажмурившись, ее можно представлять такой, какой захочешь. Купец так и делал. И улыбался.

А в остальном он был по-прежнему богат и несчастен.