Пловец (сборник) Иличевский Александр

Никита, неотрывно смотрящий на красивую летчицу, говорит за бабушку:

– Духи.

– Духи? – переспрашивает Соня.

– Я тоже от них скрываюсь: в шкаф лезу…

– В шкафу сидеть, вижу, твое любимое занятие, – улыбается Соня.

Никита смутился. Посмотрел на Вильяма:

– А это Вильям.

Мужчина и женщина пожали друг другу руки…

В шкафу сидят Никита и Соня. Узость пространства прижала их друг к другу. Никита утонул в большом теле летчицы. В глазах мальчика страх прикосновения и сладостное блаженство. Свисают чьи-то рубашки, штаны, платья. Снаружи слышны чьи-то громкие стоны и крики. Соня напряженно вглядывается в щель шкафа. Она видит старуху Анну, которая в белой ночной рубашке мечется на постели. Анна воет от боли. Руки ее стягивают простыню в комок.

– И как долго это будет длиться? – спрашивает Соня.

– Пока не родится дитя.

Анна руками давит на свой тощий живот, помогая выбраться из чрева воображаемому дитю, кусает от боли губы и повторяет:

– Иди, иди, иди…

Соня, завороженная, смотрит на пантомиму, имитирующую роды у старой женщины. Апофеозом этого чрезвычайно странного действа является камень, который нес Никита. Анна медленно вытягивает камень из ночной рубашки.

Анна говорит радостным и счастливым голосом:

– Иди, иди, не бойся. Я взяла боль твоей мамки.

Вытянув камень, она прижала его к груди и стихла, словно ушла в сон.

Соня, завороженная зрелищем:

– Все?!

– Да.

– Можно выходить?

Никита, страшно заикаясь от волнения:

– Можно, я тебя… поцелую?..

– Поцелуй…

– Можно? – не верит Никита.

– Ну да…

Головы их, прижатые друг к другу теснотой шкафа, чуть потянулись и слились в долгом поцелуе. Соня с трудом отняла свои губы:

– Все, выходим.

Дверь шкафа открылась. Соня вынесла на голове чью-то рубашку, вернула ее шкафу.

Анна спит в обнимку с камнем.

– Ты всегда ходишь с бабушкой на эти дела?

Никита не может отдышаться после поцелуя:

– Когда… ее зовут в ночь… Я… ее веду назад домой… Вильям… всегда остается с рожавшей…

– Вильям… он же за коровами, собаками, свиньями следит, лечит их…

– Да. У бабушки он учится… шаманству…

За стеной в соседней комнате раздался детский плач. Соня пошла на голос. На кровати лежит девушка. Рядом с ней дитя, только-только появившееся на свет. У постели сидит Вильям Терентий Смитт. Низко склонившись к блокноту, что-то записывает. Поглощен записью, не замечает Сони. Соня смотрит на дитя. Молодая мать улыбается.

– И никакой боли?

Молодая мать, счастливая, качает головой. Американец отрывается от блокнота. Смотрит на Соню. Соня смотрит на американца. Кажется, что Вильям впервые увидел, разглядел красивую женщину. Он по-детски открыл рот.

Скрипят колеса велосипеда. Вдали глухо ухает филин. Старуха движется как сомнамбула. Никита несет черный камень.

Анна тихо говорит:

– Найди хорошего, доброго мужчину и сделай с ним дитя… То, что недоеной коровой обозвала, не обижайся: ты и есть недоеная корова…

– Я не обижаюсь… я и есть недоеная…

– Да, девочка, да. Повоевала – и хватит. Теперь найди мужчину, который тебя согреет… И ты оттаешь…

– Я такая оттаявшая, во мне все льется… выливается…

В лунном свете светятся Сонины волосы, глаза, губы… Никита пожирает глазами Соню. Она увидела взгляд мальчика, положила руку ему на голову. Так они движутся по ночному капустному полю.

– Рожать будешь – приду, боль твою себе возьму… Меня многие зовут, я не ко всем иду… к тебе приду… Заметила, как американец смотрит на тебя…

Соня подняла голову на луну, улыбнулась. Никита вздрогнул, споткнулся, выронил из рук черный камень.

Светит солнце. Вдоль гребня глубокого оврага идет Никита, рядом Марфа. Она поет мелодию из фильма «Серенада солнечной долины».

– Чата-нага-чучу…

В одной руке у нее ведро с выбитым дном, в другой – оловянная вилка. Вилкой по ведру выбивает ритм…

– Чата-нага-чучу…

Группа их сверстников сгрудилась у велосипеда, на котором сидит девочка, та, что падала в пшеничном поле с черным юношей из американской сельхозкоммуны. У девочки глаза завязаны черной тряпкой. Она тихо повизгивает:

– Разобьюсь… Не надо.

Подростки толкают велосипед со «слепой» к краю оврага. Внизу, на дне оврага, болото, через которое переброшена доска.

Мальчик с металлическими зубами спрашивает девочку:

– По жопе плетью двадцать ударов или болото?

– Но я не виновата…

– В библиотеке черный свою руку в твоих трусах держал… Я видел, Филатова видела, – говорит бритоголовый.

Филатова, девочка с белыми ресницами, подтверждает:

– Видела…

Велосипед столкнули вниз. Набирая скорость, он катится по крутому склону. Все смотрят, что будет… В болото грохнется или по доске проедет?.. Видно, что ему не миновать болота, но в последний момент кривое колесо делает зигзаг, и велосипед влетел на дощатый мостик. Общий возглас разочарования.

Бритоголовый мальчик кричит:

– Спаслась.

Мальчик с металлическими зубами:

– Смотрите, Гитлер-гондон!

– Прокатим? Эй, фашист!

Никита и Марфа остановились.

– Не трогайте его… он не фашист.

– Он не фашист… он Гитлер-гондон! Дай ведро!

Бритоголовый вырывает из рук Марфы ведро. Никита ударил бритоголового, но его в мгновение скрутили. Глаза завязали тряпкой. Подкатили велосипед. Бритоголовый накрыл голову Никиты ведром. Все хохочут. Руки Никиты привязали к велосипедному рулю. Столкнули со склона. Велосипед мчится вниз, к болоту.

– Влево, Никита! – кричит Марфа.

– Молчи, падла…

– Влево, Никита!.. – еще громче кричит Марфа.

Филатова ударила кулаком ей в нос. Проскочив доску по диагонали, велосипед сделал в воздухе большую дугу. С головы Никиты слетело ведро, а сам мальчик грохнулся в болотную жижу.

Раздается резкий телефонный звонок. Никита поднимает трубку:

– Да, Дэзи… Хорошо… Спускаюсь. Буду через двадцать секунд. – Никита вешает трубку, улыбается Александру: – Выйду на минутку. Машину надо переставить. Подъехали ремонтники, в нашем доме кондишен барахлит. Сполосну лицо – видно, что нализался… Я быстро… Тебе, наверно, надоела моя болтовня? Нет?

Никита вышел. Александр достает из кипы фотографий ту, где на плечах огромного, похожего на белокурого Тарзана американца сидят летчицы – Соня и Лейтенант. Александр всматривается в их лица. Прячет фотографию в карман. Потом снова вынимает, возвращает назад. Подходит к окну, смотрит на панораму Манхэттена. Берет телефонную трубку. Набирает номер. Слушает гудки. Включается автоответчик:

«Лу Бенсон нет дома. Если вы хотите ей что-нибудь сообщить, говорите…»

– Лу, я тебя люблю, – говорит Александр. – Даже если ты у своего француза, которого я вызову на дуэль и убью, даже если ты у него… все равно… люблю, Лу! Я в твоем доме, в квартире рядом с твоей. Придешь, позвони в дверь восемьсот семь…

Входит Никита. Улыбается. На голове сверкает золотыми узорами узбекская тюбетейка. Лицо человека, потрепанного жизнью.

– Еще по стопке? Да?

– Давай, – соглашается Александр.

Они выпили.

– Не умею я рассказывать…

– Где американец? Ты забываешь его…

В облаке пыли едет мотоцикл Вильяма Терентия Смитта. Вильям видит около озера самолет У-2. Остановил мотоцикл, спустился к самолету. Неожиданно в кустах, на песке, наткнулся на две фигуры: мальчика и женщины. Головы их прижаты друг к другу. Тела врозь. Кажется, целуются…

Вильям близоруко щурится, надевает очки:

– О, здравствуйте, чуть не наступил на вас. Я же слон.

Соня вскочила, словно ее кто-то ужалил, стала быстро собирать разбросанные на песке кожаные наряды. Ее большое красивое тело сверкает белизной, резкие движения доставляют удовольствие глазам мужчины, хоть он и близорук.

Вильям сел на гальку. Соня неудачно вдела ногу в штанину, запрыгала на одной ноге, упала. Разозлилась на себя.

– Хотите в цирк? Я приглашаю. Это тут недалеко. Бродячий цирк шапито. У них есть замечательный номер «Кто оседлает мула»!

– Слушайте, откуда вы взялись, почему подошли к нам, это невоспитанно, я и мой кавалер… – Соня показывает на Никиту, – одни на пляже, каждому должно быть понятно, что нам хочется побыть одним. А вы подходите без спросу, предлагаете цирк….

Вильям снимает очки. Загорелое лицо, глаза – как васильки. Соня молча смотрит на американца. Выражение лица ее трудно понять, вроде злится, но в то же время засмотрелась…

– Это мои слепые глаза, – робко говорит Вильям. – Я всегда попадаю с ними в истории… Простите… Увидел самолет, пошел к нему, а вас и вашего кавалера не заметил…

Вильям повернулся и пошел. Оглянулся:

– Если вдруг надумаете… Около Златоустья, у черепашьей поляны, белый шатер… прилетайте. Увидите замечательный аттракцион.

Белый шатер цирка шапито. Зрители. Арена. На арене опилки. На опилках копыта необъезженного мула выбивают искры. Вряд ли из опилок можно выбить искры, но грозный вид Риголетто – так назван мул в афише – создает у зрителей впечатление, что из-под копыт его летят искры, а сам Риголетто дымит и огнедышит.

Клоун с лицом, обсыпанным пудрой, пытается удержать бешеного зверя. Пудра веет облаком, из глаз клоуна льются струи слез.

Ведущий программу, в засаленном черном костюме, кричит в жестяной рупор:

– В заключение сегодняшней программы мы предлагаем скромное развлечение. Прокатиться на этой тихой скотине… – Ведущий делано смеется. – Как вы понимаете, смельчака ждет приз. Шесть, повторяю, шесть бесплатных билетов на завтрашнее представление. Кто оседлает мула?

Грянул оркестр. Трубы, медь, барабаны. Меж рядов зрителей идет Вильям Терентий Смитт. Клоун тихо шепчет ведущему:

– Опять этот болван полез…

– Сумасшедший…

Зрители аплодируют Вильяму.

Ведущий обращается в зал:

– Герой все тот же. Вчерашняя битва его с мулом была битвой двух мулов… Простите, я хотел сказать – двух гигантов.

Вильям перешагнул через бархатный барьер арены. Мул, увидев Вильяма, стал лить струю на опилки.

– Наш герой – техасец, – продолжает ведущий, – а там любят состязаться с неоседланными мулами…

Вновь грянули медные трубы. Клоун и ведущий ушли за барьер. Соня с любопытством смотрит на скинувшего рубашку американца. Сильные, упругие мышцы, легкая, танцующая походка, на плече наколка – две рыбки плывут друг к другу.

Никита смотрит на Соню. Взгляд полон ревности. Тринадцатилетний мужчина ревнует.

Вильям подкрадывается к мулу. Тот повернулся к нему задом и кружит на месте, подставляя страшные копыта для встречи с Вильямом. Неожиданно Вильям прыгнул и дотянулся до спины мула. Но в последнее мгновение Риголетто сделал короткий рывок, и Вильям упал на мокрые опилки.

Зал захохотал. Вильям встал. Оркестр грянул медью приветствие герою.

Вильям вновь бросился на мула. Тот стал носиться по арене, разворачиваясь в самые неожиданные моменты своего бега. Вильям вновь прыгнул, оказался на спине дикого зверя. Он хочет обнять его за шею, но мул задирает вверх зад и тут же становится на дыбы. Разболтанный этим ловким приемом, Вильям падает на опилки. Теперь мул как бы кланяется зрителям.

Гомерический хохот зрителей. Вильям воспользовался ослабленным вниманием противника и прямо с опилок взлетел вверх. Обхватил шею Риголетто, сжал ноги, и закрутилась адская пляска. Риголетто подпрыгивает вверх, вниз, чуть ли не делает сальто, чтобы сбросить непрошеного наездника. И сбросил.

Вильям в третий раз больно ударился об опилки. Лопнули штаны на заду. Это удесятерило веселье зрителей.

Самолет с включенными фарами опускается на посадочную полосу. К самолету бежит Лейтенант. Из самолета выходят трое.

Вильям, продолжая разговор, начатый в воздухе:

– Я учусь у шаманов. Я записываю их слова, фотографирую, рисую, фиксирую… Я хочу понять их чудеса… Они умрут, и все их волшебство исчезнет…

Лейтенант бежит к самолету.

Вильям продолжает разговор, начатый в самолете:

– Никита, тебе нравится Соня? – Смотрит на него и сам отвечает: – Нравится! И мне нравится, очень! Ты позволишь, я прочту ей стихи, которые сочинил в воздухе, когда мы летели…

Лейтенант бежит к самолету.

Вильям декламирует:

– Я помню чудное мгновенье, передо мной явились вы, как мимолетное виденье, как гений…

Соня перебивает:

– Вы не только укротитель мулов, вы и поэт… вы Вильям Шекспир.

– …чистой красоты!!! Пушкин…

Лейтенант подбежала:

– Сука! Шалава! Стерва! Где ты весь день шлялась? Чего только я не передумала!

Мальчика отпускают домой. Взрослые идут к амбару. Никита удаляется от них. Оглядывается, слышит возбужденные голоса. Лейтенант ругает Соню за исчезновение с самолетом на весь день. До Никиты доносятся обрывки хриплого голоса Лейтенанта. Луна освещает фигуры у амбара. В глазах Никиты слезы. На тропе появилась Марфа:

– Где ты? Бабушка с ума сходит…

– Отстань от меня, – говорит Никита. – Что ты вечно за мной вяжешься?

– Что такое – вяжешься?

– Цепляешься!

– Я?

– Ты!

– Говно ты оловянное!

– Сама говно оловянное! Стеклянное! Деревянное!!!

– Отец твой – Гитлер, ты – гондон!

Никита со всего размаху ударил Марфу. Марфа бросилась на Никиту. Мальчик и девочка упали в капусту. Марфа оказалась на Никите. Бьет его наотмашь. Никита змеей уворачивается от нее, вскочил, побежал. Марфа погналась за ним. Никита неожиданно повернулся и ударил Марфу головой в живот, свалил ее, упал сам.

– Сегодня я лежал на ней, голой, – шепчет Никита.

– Сойди с меня…

– Груди ее ласкал, – продолжает Никита.

Марфа бьется под Никитой. Из кармана Никиты выпал бинокль. Марфа бьет им по голове Никиты. Никита свалился как подстреленный.

Марфа говорит испуганно:

– Никита! Никита…

Выбралась из-под тела мальчика.

Марфа скулит:

– Никита… Ты что… умер?!

В окуляры бинокля видна внутренность амбара. Горит лампочка. Под ней сидят Соня и Лейтенант. Чуть поодаль огромный курчавый американец. Лейтенант держит аккордеон, растягивает меха и поет. Ей в унисон подпевает Соня.

Лейтенант и Соня поют:

Лица женщин просветленные, они с наслаждением поют. Вильям смотрит на них и льет из самовара чай – кипяток. Лейтенант пододвигает к нему малиновое варенье.

Никита сидит на мешках химических удобрений и смотрит в освещенные окна амбара. Опускает бинокль. На глазах слезы.

А в амбаре поют. К голосам Сони и Лейтенанта присоединяется голос Вильяма:

Летящий над полем самолет сбрасывает химические удобрения. Динозавр и его ученики в противогазах бегут по полю. Динозавр срывает с лица маску:

– Как быть, если враг застигнет нас врасплох? А мы без противогаза – нашего верного друга и защитника?!

Серая крупа сыплет с неба.

Динозавр кричит, заглатывая химию:

– Есть способ спастись от удушающих газов, ядов и прочей химии…

Ученики стоят в противогазах, слушают.

– Надо смочить платок собственной мочой, как это делается, вы знаете, прижать платок к лицу и дышать сквозь него…

Неожиданно в небе что-то произошло. Раздался громкий треск. Из самолетного мотора повалил густой дым. Пропеллер остановился, самолет стал падать. В глазах Никиты ужас. Он смотрит на происходящее в небе сквозь стекла противогаза. Самолет падает.

Никита срывает маску. В оцепенении следит за старой развалиной, которая беззвучно падает на него. Но в последнее мгновение мотор затарахтел, самолет неуверенно, боком, боком, стал садиться на поле, продолжая густо дымить.

На медицинском столе лежит Соня. Она тяжело дышит. Несколько резиновых трубок отходят от ее тела и соединяются с телом Вильяма Терентия Смитта. Американец отдает ей свою кровь…

К больничному зданию подъезжает машина «форд». На крыше машины привязан огромный футляр контрабаса. Из машины выходит негр, снимает футляр, раскрывает его, достает контрабас. Выходят Вильям с банджо и толстяк в шляпе с саксофоном. Все смотрят на окна больницы и по команде контрабасиста начинают играть.

В окне появляется бледное лицо Сони. Она улыбается лихой команде музыкантов.

Слышны звуки джаз-банда. По коридору идет Никита. Он подходит к Соне, стоящей у окна. Смотрит на счастливую, улыбающуюся летчицу в сером больничном халате. На шее у Сони бусы из голубых уральских камней. Соня берет бусинки в руки и показывает их Вильяму:

– Очень красивые! Спасибо…

Неожиданно рвется нитка, бусы рассыпаются по больничному полу. Соня огорченно смотрит на пустую нить, с которой в мгновение исчезли голубые камни.

– Никита, помоги, я не могу собрать. Это подарок… Вильяма.

Соня виновато смотрит на мальчика… Она не может нагнуться, спина ее в гипсовом корсете. Никита не дал ей договорить, кинулся подбирать бусинки.

Играет джаз-банд. Во дворе стоит Сонин американский Ромео. По больничному коридору от стены к стене ползает Ромео-2.

Человек в сером больничном халате, бледный, нервный, больной, стоит у телефона, висящего на стене.

Человек говорит в телефонную трубку:

– Начинается… Приехал ее хахаль… Опять вопить будет. Уже третью ночь. Только врач сказал, что она не отдаст копыта, он стал приезжать и вопить под ее окнами. За такие дела арестовывать надо, но они иностранцы… Слышишь? – Человек оторвал трубку от уха. – Она кто? Летчица. Самолет под ней взорвался. Не слышу… что?.. Что?..

Играет джаз-банд. Соня смотрит из окна. Улыбается.

В траве под самолетом на корточках сидит Лейтенант. Она смотрит на обугленный мотор, в котором гаечным ключом орудует Вильям. Лейтенант неотрывно смотрит на американца. Тот сквозь толстые стекла очков смотрит во внутренности поврежденного мотора.

– Нужна сварка, – говорит Вильям.

Лейтенант встает, подходит, смотрит вместе с Вильямом на металлические детали.

– Вот трещина… с ней ничего не поделаешь… Я имел такой случай, когда работал на почтовом на Амазонке, в джунглях…

– А глаза? – спрашивает Лейтенант.

– Глаза после аварии тоже над Амазонкой. Тогда чуть крокодилов не накормил собой… А глаза от удара по коробке. – Стучит по голове. – Поеду в Колорадо – привезу сварочный аппарат…

– В Колорадо? Возьми меня с собой, мне скучно, жарко, сполоснемся… Тебе же тоже жарко…

– Да, но Соня?..

– Спит. И пусть спит, силы восстанавливает… А нам силы некуда девать… – Лейтенант берет Вильяма за плечи, пальцем гладит татуировку: – Что это за рыбки?

В амбаре спит Соня. Лоб и щека перевязаны бинтами. Мотоцикл «Харлей – Дэвидсон», подняв облако пыли, рванулся с места. На мотоцикле сидят Вильям и Лейтенант.

На песке лежит Вильям. Рядом Лейтенант точь-в-точь в таких же, как у Сони, голубых атласных лифчике и трусах. Но все в ней гораздо мельче: грудь, бедра, ноги. Стройно, без изъянов и без эффекта…

Лейтенант говорит страстно и нервно:

– Я доедаю твои яблочные огрызки… Я вылизываю горлышки пивных бутылок, из которых ты пьешь, я украла твой носок, ты спрашивал, где он. Я украла твои трусы, ты оставил их для стирки, я ношу их. Я знаю все звуки, которые ты издаешь, мучая Соню в постели… Вам кажется, что я не слышу, но я приползаю к вам каждую ночь, я слышу, я вижу… Старуха Анна, к которой ты ходишь учить волчью азбуку, учит меня рецептам любви, но не знает, что это для тебя я ловлю летучую мышь, жарю сердце ее в петушиной крови и подаю тебе с петушиными потрохами, а ты съедаешь, облизываешься, рыгаешь и ждешь ночи, чтобы броситься на Соню… Я ненавижу тебя, я люблю тебя… Люблю, люблю…

Вильям шарит рукой по песку, ищет очки. Нашел. Надел. Смотрит на Лейтенанта:

– Зачем ты мне это говоришь?

– Чтобы ты сейчас здесь, на этом месте, взял бы меня и я кричала бы под тобой, так громко, чтобы Соня там, в амбаре, проснулась, услышав мой крик!!!

Вильям встал, подошел к мотоциклу, завел его.

– Куда?

– В Красное Колорадо. Сиди здесь. Привезу сварочный аппарат…

– Не хочешь меня?

– Нет…

– Хорошо… Я тоже не хотела говорить, но скажу. Приходили из НКВД, спрашивали о тебе. Ты написал Сталину, что в СССР нет колорадских жуков?! Что американские шпионы их не завозили, чтобы морить голодом Страну Советов?! Ты, марксист, защищаешь врагов марксизма?! Люди из НКВД…

Вильям оборвал речь Лейтенанта ревом мотора…

– Куда ты, Вильям?