Орхидея в мотоциклетном шлеме (сборник) Лекух Дмитрий

Дмитрий Лекух
Орхидея в мотоциклетном шлеме
Сборник

Вещи мертвого человека

Когда селектор заработал, я как раз номер жены пытался набрать. Позвать куда-нибудь поужинать сегодня вечером. А то, когда уходил на службу, она еще спала.

Да это и понятно.

У них ночью гонка была серьезная. Пришла в полчетвертого утра, полуживая. Но глазищи — горят.

Выиграла.

Даже Нельку с ее «Золотым экипажем» сделала, умница.

Поздравил, поцеловал в щечку, отправил спать.

И сам туда же поплелся.

А сейчас сижу в конторе, думаю — надо бы отметить.

А тут — этот селектор.

Нажал клавишу.

— Да, — вздыхаю. — Слушаю…

На том конце — секретарша.

И голос какой-то чуть испуганный.

— Дмитрий Валерьянович, — волнуется, — вас из милиции беспокоят. Какой-то капитан Мышалов…

Вот ведь, блин, думаю.

Что еще за Мышалов?

Какого ему надо?!

А, чего уж там…

Живя в нашей стране, милицию надо уважать.

И, по возможности, не раздражать.

— Соединяй, — соглашаюсь.

Минута тишины.

Сопение только какое-то в трубке.

— Да, — говорю, не выдерживая, — слушаю вас.

— Здравствуйте, — отвечают. — Капитан Мышалов, убойный отдел. Вы такого Ростислава Платова знали?

— Почему «знал»? — удивляюсь. — И сейчас знаю. И неплохо. Приятельствуем…

— И все-таки «знали», — поправляет. — Потому что час назад господин Платов найден в своей квартире. Огнестрельное ранение, не совместимое с жизнью. Вы не могли бы подъехать?

— Вот ведь блядь! — хватаю ртом воздух. — Конечно, еду! Ждите. А кто его?

— Мы как раз пытаемся разобраться, — отвечает, причем как-то даже немного виновато. — Возможно, и сам. О самоубийстве многое говорит…

— Ростик?! — кричу в трубку, — Сам?! Да вы что, охуели?!!!

— Вот подъезжайте, тогда и поговорим на эту тему, — отвечает.

Несмотря на то, что торопился как мог, подъехал все равно только через час.

Пробки.

Подошел к молоденькому сержанту из оцепления, сказал, что к Мышалову, представился.

Тот кивнул и позвал такого же молоденького лейтенанта, который зачем-то потребовал у меня документы.

Ну, предъявил.

Чего спорить-то?!

Лейтенант помусолил мой паспорт минуты три, потом с важной индюшачьей миной сунул его себе в карман и говорит:

— Жди тут. Как будешь нужен — позову…

О как!

Хорошо.

— А теперь, — вздыхаю, — ты меня слушай, лейтенант. Я сейчас разворачиваюсь, сажусь в машину и уезжаю. А паспорт ты мне лично вечером в офис доставишь. Не домой, а в офис. Я не люблю, когда меня дома беспокоят. Лично доставишь. С извинениями. Потому что сейчас мои ребята из службы безопасности свяжутся с твоим начальством. А оно знает, как я хамов «люблю»…

Гляжу — глазки забегали.

Сучонок.

Такие только и могут, что приезжих на предмет отметки о регистрации потрошить. А чуть что — сразу в кусты.

Хорошо, что мимо какой-то мужик в штатском проходил.

Подошел, поинтересовался, в чем дело.

Я, естественно, рассказал.

Он взял у летехи мой паспорт, мельком в него заглянул, вернул мне, скомандовал лейтенанту:

— Испарись, животное…

И кивнул, чтоб я за ним шел.

«Животное», кстати, испарилось.

Моментально…

Зашли в подъезд, поднялись в Ростикову квартиру.

— Игорь! — кричит. — К тебе свидетель приехал…

— Пусть сюда проходит…

Ну, прошел.

На кухню.

У опера со смешной фамилией Мышалов было лицо смертельно усталого человека. Землистого цвета, с темными кругами под глазами.

Все как положено.

— Здравствуйте, — говорю.

— Здравствуйте, — отвечает. — Я Игорь Мышалов, капитан убойного отдела. Вот, веду первичку…

— Понятно, — шмыгаю носом. — Ну, а кто я, вы и так знаете. Сами вызывали…

Кивает.

— Дмитрий, — спрашивает, — у меня к вам сразу вопрос: почему вы решили, что самоубийство Платова исключается?

Жму плечами.

— Ростик, — отвечаю, — слишком жизнь любил. И себя в этой жизни. И никогда не принимал необратимых решений…

— Похоже, — кивает, — вы правы. Самоубийство — всего лишь имитация. Кто-то его хорошо напоил и пустил пулю в висок. А потом пальчики на рукоятке пистолета вытер и в руку убитому вложил. Экспертиза, конечно, потом даст точное заключение, но я и так вижу. Опыт. У него враги были?

Я хмыкнул.

— Курить, — интересуюсь, — можно?

— Да сколько угодно, — машет рукой. — Так были?

— Разумеется, — говорю, — были. Покажите мне человека, у которого нет врагов, и я скажу, что он жизнь напрасно прожил. Но вот таких, чтоб на тот свет отправить, — не уверен. Реклама — бизнес интеллигентный…

— Ага, — вздыхает. — Шлепают вас через одного…

Я только головой помотал.

— Поверьте мне, капитан, — говорю, — я в этом бизнесе уже больше десяти лет. Так вот, ни для одного из так называемых «громких» убийств в рекламном мире не было мотивов, связанных с профессиональной деятельностью. Ну, за исключением «наружников», разумеется. В смысле, тех, кто рекламными щитами владеет. Но мы их как-то к своему цеху и не особо относим…

— А Гольдман? — спрашивает, напоминая давний громкий взрыв в самом центре Москвы. — Нашумевшая история была…

— Господи, — морщусь, — капитан, не надо пробивать меня на гнилые базары. Кто и за что конкретно убил Борю Гольдмана — знают, наверное, все. Кроме милиции. Да и та наверняка знает. Только говорить не хочет. Так что давайте лучше о Ростике.

— Давайте, — соглашается. — Вы его опознать сможете?

— Конечно, смогу, — отвечаю. — Мы же с ним столько лет приятельствовали. Да и работали когда-то вместе…

— А что расстались? — интересуется.

— Расстаются, — жму плечами, — с женщинами. А с Ростиславом мы просто работали, пока обоим было выгодно. А потом он решил, что вырос.

— И правда вырос? — спрашивает.

— А Бог его знает, — отвечаю. — Я в его дела не лез. Но, судя по всему, не бедствовал…

— Понятно, — говорит. — Ну что ж, тогда — на опознание? Трупов не боитесь?

— Да что их бояться, — усмехаюсь. — Бояться живых надо…

— Мудрая мысль, — хмыкает. — И где ж таким учат?

— А «за речкой», — говорю, — в когда-то демократической, а сейчас исламской республике…

— Вот как?! — удивляется. — Интересно. Я там тоже служил…

Пожали друг другу руки, он пригласил понятых, и мы пошли в комнату.

Ростик лежал на полу.

Половины лица — просто не было…

…Блин, какая же все-таки хрупкая и ненадежная вещь — человек.

Кто сильней: здоровенный, атлетически сложенный парень весом под сто кило и без единой капли жира под гладкой упругой кожей, или маленькая железяка весом всего-то в девять граммов?

Вопрос, что называется, риторический.

— Он это, — говорю, — разумеется. Если хотите убедиться — на плече тату. Наколка, в смысле. Японские иероглифы. Три штуки. Что они обозначают, не обессудьте, не знаю…

Кивает, сдергивает рубашку с плеча.

Вот они, родимые.

— Дмитрий, — спрашивает, — вы у него здесь часто бывали?

Отрицательно мотаю головой.

— Очень, — говорю, — редко. Пару раз с Машкой забегали, чаю попить. В наших кругах не принято в гости друг к другу ходить. Как правило, все на нейтральной территории встречаются: в барах, ресторанах…

— Понятно, — говорит. — А Машка — это жена?

— Жена, — киваю.

— Она с ним тоже общалась?

— Постольку-поскольку, — говорю. — Она эту часть моей компании не очень-то жаловала…

— Извините, — говорит, — за некорректный вопрос. А между ними ничего не могло быть?

Я, несмотря на то, что в комнате еще лежал покойник, чуть не заржал в голос.

— А вот это, — смеюсь, — капитан, полностью исключено. И не потому, что я нахожусь в плену иллюзий по отношению к собственной жене, в этой жизни всякое бывает. Нет, по другим причинам…

— Он что, голубой был? — спрашивает с интересом.

— Да нет, — жму плечами, — не голубой. Просто дико не любил осложнений в собственной жизни. Поэтому жены и подруги приятелей для него были табу. А так — ему моделек и актрисок молоденьких вполне хватало…

— Понятно, — кивает. — А с кем он в последнее время встречался?

— С этой, — морщусь, — Надей из МХАТа. Телефона, извините, не знаю. Но найдете легко. Или сама проявится…

— А что морщитесь? — спрашивает.

— Да, — говорю, — тупая она, как сибирский валенок. И пить не умеет. Как нажрется, ко всем мужикам подряд в трусы лезть начинает. Прямо на глазах у их жен и подруг.

— У вас с женой были скандалы по этому поводу? — интересуется.

— Да нет, — отвечаю. — Что, Машка, дура что ли?! Я онанизмом не занимаюсь…

— А он? — кивает в сторону тела.

— А его, — жму плечами, — видимо, устраивало…

— Понятно, — говорит.

Помолчали, я закурил.

— Дмитрий, — вздыхает, наконец.

Потом тоже закуривает.

Потом снова вздыхает.

— У меня к вам огромная просьба. Вы не могли бы посмотреть его вещи? Нет, я понимаю, что вы здесь не часто бывали. Он, похоже, вообще сюда мало кого приглашал, мы и вас-то по номеру телефонному в его мобильнике вычислили. Но вдруг… Вдруг что-то в глаза бросится…

— Хорошо, — отвечаю, — посмотрю.

И пошел.

Потрогал руками письменный стол.

Солидный такой стол.

С чувством собственного достоинства.

На нем, как всегда, бумаги валяются. В известном только одному Ростику порядке.

Кто в них теперь разбираться будет?..

Книга у дивана, раскрытая обложкой вверх.

Дэн Браун, «Код да Винчи».

До середины не дочитал.

Я ее где-то с месяц назад одолел.

Ничего особенного.

Пятачок за пучок.

Сказка о потерянном времени…

А вот Пелевина, который на столе лежит, он явно дочитал.

Я — так и не смог.

Это, скорее игра, головоломка, компьютерная инсталляция.

А для меня книги — живые, и то, чем Пелевин занимается в последнее время, — труположество.

Некрофилия.

Не хочу…

…Фикус в горшке не поливали уже, наверное, пару недель. Странно, у него же вроде домработница…

Или выгнал?

Там же, в горшке — несколько бычков.

В том числе пара «беломорин».

Привет славному городу Амстердаму.

Не знал…

Свитер на кресле.

Само кресло, кстати, — дико неудобное, с резными деревянными ручками и очень прямой и жесткой спинкой.

А ему нравилось.

Музыкальный центр.

Интересно, а что он слушал?!

Тьфу, говно какое…

Книжные полки.

Так, ну это — от родителей.

У него папа профессором МГУ был.

А вот это уже сам покупал.

Браун, Поланик, Хелл, Коупленд, Мураками.

Джентльменский набор.

Часть — даже не читанные.

Грустно им, наверное.

Ага…

…И вообще — сумеречно в комнате.

Плохо.

На полке, рядом с томиком Кастанеды — черно-белая фотография молодой красивой женщины.

Ирка…

— Знаете ее? — спрашивает капитан из-за спины.

— Знал, — отвечаю. — Это Ира Кондратьева, в прошлом — директор нашего Свердловского филиала. И его первая и единственная любовь. Она умерла лет восемь назад. Рак. Поздно спохватились. Ничего сделать было нельзя. Старики этой гадостью могут долго болеть, а молодые — в момент сгорают. Вот и она. За три месяца…

— Понятно, — говорит.

Да что тебе тут может быть «понятно», думаю.

Молчу.

Иду дальше.

— Может, — говорит со вздохом, — они сейчас и встретятся, кто знает…

Я только головой покачал:

— Знаешь, — говорю, — капитан. Я всегда себе с ужасом представляю все эти фенечки, типа «встречи на небесах». Люди, похоже, вообще не думают, когда так говорят. Это ж — ужас ужасный. И он за годы так изменился, что она его не узнает. Да и она в его воспоминаниях, наверняка, совсем другой стала. Совсем не такой, какой при жизни была. Так что — ну его на фиг…

Он помолчал.

Потом опять закурил сигарету.

— Интересный, — говорит, — у вас взгляд на вещи, Дмитрий. Нестандартный. У меня от таких взглядов — мороз по коже…

— Капитан, — смеюсь, — ты же не барышня, еще и не такое в жизни повидал. Человек в каждый период жизни — разный. Помнишь, кто «остановить мгновенье» от Фауста требовал?!

— Нет, — хмурится.

— Дьявол, — говорю, — сатана. Понимаешь, почему?

Он некоторое время молчит.

Пепел стряхивает.

В тот самый горшок с фикусом, кстати.

Забрать, что ли, отсюда, этот фикус?

Жалко бедолагу.

А сколько ему еще всего веселого предстоит…

— Кажется, — кивает на труп, — догадываюсь…

— То-то и оно, — вздыхаю. — Ладно, пойдем дальше…

— Пойдем, — соглашается.

А вот и моя фотография.