Орхидея в мотоциклетном шлеме (сборник) Лекух Дмитрий
— Вижу, — отвечаю. — С полкилометра выше меня по течению…
— Ага, — констатирует удовлетворенно. — Вот я как раз под ней и валяюсь. Ничего серьезного, но ногу, кажется, все-таки сломал…
— Твою мать, — выдыхаю обессилено.
А что тут еще скажешь?
Мы сюда два полных дневных перехода шли.
А до этого почти четыре часа от ближайшего егерского кордона на «Уазике» пробивались.
Не ближний свет.
«Уазик» нас, кстати, — только через неделю там ждать будет.
Внизу.
На контрольной точке.
Значит — пешком…
Сначала туда, потом обратно.
За ним, с помощью, которую еще найти надо…
Ой, мама…
— Сейчас, — говорю, — выхожу к тебе. Жди.
А что делать?!
Когда я его нашел, он улыбался бледными от боли губами.
— Херня, — говорит, — Дим. Я кажется, ошибся. Ты, конечно, посмотри, но перелома, похоже, нет. Вывих сильный, растяжение — имеют место быть. А кости вроде целы, напрасно я паниковал. Если так — то идти смогу, а это главное…
Киваю, соглашаясь.
Мне, конечно, — два рюкзака тащить, да и его самого время от времени.
Но это проще, чем вниз-вверх бегать, да еще за идиота этого переживать: как он там, один в лагере…
А если что не так?!
Бррр…
— Ты, — спрашиваю, — откуда летел-то?
Руку поднял, показал на уступ прямо над нами.
Я прикинул — метров двадцать будет.
Чтоб для городского человека было понятно — примерно шестой этаж.
Это если в доме потолки высокие…
Хорошо, что кусты внизу, а не осыпь.
Или, того хуже, — обломки какие острые. Участок реки-то скалистым можно назвать…
— Ну, ни хрена себе, — вздыхаю.
— А ты как думал, — улыбается.
Угу.
Ты б на себя в зеркало посмотрел, думаю.
На лице — ни кровинки…
Посмотрел его ногу — кости, вроде, и вправду целы.
Но вывих такой, что…
А-а-а…
Махнул рукой, взялся поудобнее за ступню.
— Терпи, — говорю.
Он губу прикусил, кивнул.
Я примерился, дернул.
Как он не заорал — до сих пор не понимаю.
Отдышались.
Я ему ботинок аккуратно ножом подрезал, снял.
Содрал носок.
Нда, опухло серьезно…
Достал из нарукавного кармана штормовки пузырек с йодом и бинт, сделал «сеточку», потом перетянул покрепче.
Он — опять не кричал, только стонал сквозь зубы.
Да капли пота на лбу выступили.
Крупные.
Я засунул себе в рот две сигареты, прикурил, одну ему в зубы вставил.
Подымили.
— Ну что, — говорю, — пойдем?
— Пойдем, — кивает.
До лагеря добрались уже в сумерках. Он, по-моему, пару раз терял сознание от боли.
Но — дошли.
Я сбегал на речку, притащил свой спиннинг, рыбацкий рюкзачок и дохлый, врать не буду, улов.
Наловился.
Ага…
Приготовил ужин.
Заставил его съесть миску гречневой каши и напоил сладким чаем.
Ночью он несколько раз, забываясь, стонал от боли, но утром выглядел уже почти прилично.
Даже опухоль на ноге чуть-чуть спала.
Значит — все правильно делаем.
Собрал лагерь, распихал все по рюкзакам, еще раз осмотрел его ногу, новую «сеточку» йодом нарисовал, перебинтовал.
— Значит так, — говорю, — Серег. Играем с тобой в Чебурашку и крокодила Гену. Помнишь: «Я понесу вещи, а ты понесешь меня»?
— Помню, — усмехается. — Посох мне вырежи, так легче будет…
— Посох, — вздыхаю, — это само собой…
Тронулись.
Несмотря на то, что шли вниз, а не вверх, до вечера сделали только половину дневного перехода.
Да еще и нога у него опять опухла.
Беда.
Палатку ставить не стали, я по-быстрому сварил ужин на костерке, потом засунул его в спальник, залез в свой и моментально отрубился.
Устал.
За ночь опухоль на его ноге опять спала.
Да и сам он сказал, что спал почти нормально, на удивление.
Я сбегал, умылся в ручье, мы позавтракали и пошли дальше.
…Видимо, мы немного ошиблись с выбранным темпом.
Да и, к тому же, чем ниже мы спускались, тем сильнее припекало жаркое южное солнце.
Короче, к обеду вымотались так, что на ногах не стояли.
Правда, прошли — прилично, даже местность почему-то не очень знакомой показалась.
Решили, что — хорош.
Нашли живописную полянку рядом с древним, на удивление отлично сохранившимся дольменом, я кое-как разбил что-то похожее на лагерь, развел костерок, сбегал к реке за водой.
— Как ты, Серый? — спрашиваю.
— Да вроде ничего, — отвечает. — Только устал как собака на одной ноге-то скакать…
— Понимаю, — говорю.
— Да херня, — отмахивается. — Тут-то уже — дойдем. Какие проблемы. Вот, помню, нас однажды на Эльбрусе буран прихватил…
— Слышь, — смеюсь, — «буран». Ты меня со своей альпинистской братвой не путай. Я в ваших делах — чайник чайником…
— Да нет, — улыбается, — ничего, нормально держишься. А давай, кстати, водки выпьем! У нас же осталась, так какой смысл ее дальше вниз тащить. Да и мне «обезболивающее» лишним не будет.
— Давай, — киваю. — Сейчас только пожрать приготовлю…
— Угу, — соглашается.
Процесс готовки, правда, немного затянулся.
Пока я перекурил, пока палатку как следует закрепил, пока то да се.
Короче, к тому времени, как я разлил «по первой», уже начало смеркаться.
Там, наверху, на заснеженных склонах еще царил яркий, чуть по-вечернему розоватый свет, а здесь, в лесистой долине, уже вовсю наваливалась плотная южная темнота.
Потрескивал, рассыпая искры и высвечивая багровыми бликами высящийся рядом с палаткой древний дольмен, задумчивый вечерний костер.
Шумела перекатами шальная горная речушка.
Дымился, остывая, котелок с заваркой.
Хотелось поговорить.
Но сначала — выпили.
Отдышались, задымили сигаретами.
Он поуютнее устроил рюкзак за спиной, закинул руки за голову.
— А вот интересно, — говорит, — Дим, ты ж вроде историк по образованию?
— Да нет, — отвечаю, — филолог. А какая на хрен — здесь и сейчас — разница?!
— Большая, — вздыхает. — Видишь дольмен этот?
— Вижу, — жму плечами. — И что?
Он опять вздыхает:
— А вот был бы историк, рассказал бы, кто, когда и зачем эту херню здесь построил. Веришь или нет, но я их за свою жизнь столько здесь, на Кавказе, перевидал — всегда интересно было…
— На этот, — смеюсь, — вопрос, тебе, Серый, боюсь, и вполне себе профессиональный историк ничего не ответит. А если и ответит, то верить ему — ну, совершенно не стоит. Потому как ученые до сих пор спорят. А по-русски говоря, гадают на кофейной гуще: на кой ляд древние люди эти каменюки друг на друга ставили. Все, что известно, — верхний неолит. Культура так и называется — «культура дольменов». А что, зачем и почему — непонятно. Кто-то говорит — древние святилища, кто-то — могилы. А как было на самом деле — да кто ж его знает…
Серега хлопает себя по карманам.
Выуживает из бокового новую пачку сигарет, задумчиво вертит в руках.
— Да, — вздыхает. — Верхний неолит — это ведь поздний каменный век? Я, когда в Долгопу по молодости поступал, думал — физика самая сложная и интересная наука. А человек, оказывается, — и сложнее, и интереснее…
— Ты на физтех поступал?! — удивляюсь. — И как, поступил?
— А как же, — пожимает плечами. — Закончил, кандидатскую защитил. Кому это сейчас на хрен нужно… Хорошо еще, альпинизмом в студенчестве увлекся. Сделали с парнями бюро путешествий, иностранцев по горам таскали. Начальный капитал на этом подняли, это уж потом турагентство раскрутили…
Вот оно как, оказывается…
— И как, — спрашиваю, — не тянет обратно в академическую науку?
— Да нет, — жмет плечами и снова ворочается, устраивая поудобнее больную ногу. — Не тянет. Вот в горы — тянет, а туда — нет. Если б тянуло — давно бы ушел, денег на жизнь уже нормально заработал. Ты, кстати, давай, разливай еще по одной. А то мне тянуться далеко…
— Хорошо, — говорю.
Разлил.
Плеснул, на всякий случай, в костер — жертву древним духам этого места. Передал ему пластиковый стаканчик с водкой.
Он задумчиво повертел его в похожей на медвежью лапу ладони.
— А так, — говорит, — херня вся эта физика. Вот смотри — здесь много лет назад люди жили. Такие же, как мы. Так же, наверное, костры жгли, по горам лазили, рыбу ловили. Ну, не совсем так, но это роли не играет. Вот эти дольмены построили. Как построили, с их-то технологией, зачем, почему?! Никто не знает. А ведь не прихоти ради они эти плиты тесали да в горы волокли, согласен? Точно ведь, нужда какая-то была, по их меркам, вполне себе даже и серьезная. Нешуточная, можно сказать, нужда. И что дальше? А дальше — сидят два оболтуса у их древней святыни да водку пьют. Нормальный финал, а?!
— Финал как финал, — жму плечами. — Бывали и похуже…
Подбрасываю сучья в костер, достаю оттуда головёшку, прикуриваю новую сигарету.
Блики костра причудливо играют на древних щербатых плитах.
— А ты что, хотел, чтоб мы здесь, перед этими древними каменюками, по стойке смирно стояли?
Он хмыкает.
— Да нет, я не об этом…
Я глубоко затягиваюсь и выпускаю дым, стараясь, чтобы он шел колечками.
— Да я понимаю, что ты не об этом. «Суета сует и все суета». Знаешь, сколько веков назад эта фраза написана? Так что твоя меланхолия тоже свою историю имеет. И думаю — не в одно тысячелетие длиной. Вот ты тут о людях «культуры дольменов» переживаешь, что они, так же как и мы, костры жгли. А откуда ты знаешь, о чем они у этих костров разговаривали? Может, о том же самом…
Он улыбается и опрокидывает водку из стаканчика в рот, явно призывая меня сделать то же самое.
Подчиняюсь.
И не могу сказать, что без охоты.
Остатки снова выплескиваем в огонь.
Традиция.
Сколько веков, интересно, этой традиции?
— Ничего-то ты, Дим, не понял, — выдыхает.
Занюхивает рукавом.
Улыбается.
— Мне фиолетово, о чем они у этих самых своих костров думали, — чешет обгоревший на ярком горном солнышке нос. — А вот то, что я здесь и сейчас думаю и чувствую, — для меня жизненно важно. Для меня, не для них, понял?! И куда все это денется после того, как я умру, — тоже важно. Понимаешь?
— Понимаю, — вздыхаю. — Что ж тут непонятного-то. Наливать?
Смотрит на меня.
Потом мотает башкой, кивает каким-то своим мыслям.
— Ну и жук же ты, Димыч, — смеется. — Наливай, конечно…
На следующий день мы напоролись на конный разъезд егерей заповедника. Знакомый егерь дядя Гриша обматерил нас как следует за легкомыслие и вызвал по рации транспорт.
У Сереги действительно не было перелома, хотя пару недель поскакать на костылях ему все-таки пришлось.
Жена, кстати, когда он домой, в Москву, на костылях вернулся, — пригрозила убить и больше в горы никогда не пускать.
Ну, это ерунда…
А вот то, что мы потом не смогли найти этот самый заветный дольмен, у которого так славно просидели, — уже немного настораживает.
И я его искал, и Штурмин, и вместе ходили…
Да и дядя Гриша говорит, что нет в этом месте никаких дольменов.
Вот там, за перевалом — до хрена и больше.
А здесь, да еще и в такой сохранности — никто не видел.
Да и, самое смешное, — мы же по долине вдоль речки шли. Ну некуда ему, заразе, деться.
Вот речка.
Вот долина.
А дольмена — нет.
Прямо мистика какая-то, да и только.
Ага…
От третьего лица
Одна короткая зарисовка
…Приятель тут недавно позвонил.
Глеб Ларин.
Он у меня, как бы это сказать-то помягче… человек, время от времени… гкхм… злоупотребляющий.
Потому как — ранимый и одинокий.
Как, в принципе, многие…
…Ну, и — злоупотребил.
Нормально так злоупотребил.
По-мужски.
А наутро, естественно, — голова.
Которую, как известно, пивом не обманешь.
Зато, как считает этот придурок, можно обмануть косячком.
Под пиво, разумеется.
Вот и скрутил джойнт, совершенно, по его собственным словам, нереальных размеров.
Только сделал две первые глубокие затяжки, поднял глаза и видит — за окном мужик болтается.
Смотрит на него безумными глазами прямо сквозь стекло.
Всё.
Приехали.
Двадцать четвертый этаж — так, на секундочку.
Глюк, не иначе…
Приятель настолько офонарел, что открыл окно и дал глюку дернуть.
Под пиво, разумеется.
Для большего, так сказать, эффекта.
Оказалось, правда, что это не глюк, а верхолаз, промышленный альпинист.
Они у них стекла в доме с улицы моют, а от него, — от верхолаза, в смысле, — позавчера жена ушла.
Вот он вчера и нажрался.
И теперь ему очень даже непросто тут висеть, понимаешь.
Так что за пиво — отдельное спасибо.
А еще, кстати, есть?
Пришлось идти на кухню, к холодильнику.
А потом Глеб его еще и ромом угостил…
— Ты чего звонишь-то? — интересуюсь. — Хочешь поделиться, как с верхолазом бухали?
— Да нет, — вздыхает. — Просто ты, Дим, умный. Потому и советуюсь. Скажи, я вообще-то правильно поступил?
— Ты, — сглатываю, — вообще о чем сейчас говоришь?!
На том конце провода — гулкое сопение в трубку.
Я медленно холодею:
— Он вообще как?! Живой?!
— Не знаю, — вздыхает, наконец. — Наверх фактически бездыханным уехал. А до этого — песни орал. Громко. Соседи милицию вызывали…
— Тьфу ты, мудак, — плююсь в трубку. — Ты, вообще, зачем звонил-то?! Ну, откуда мне знать, правильно ли ты поступил, нажравшись, сука, с промышленным альпинистом?! И фактически своими руками сдав его, бедолагу, в ментовку. Ты что, вообще охуел?!
И трубку бросил.
Вот что, спрашивается, у людей, вместо головного мозга?!