Записки риелтора, или Нас всех испортил квартирный вопрос Навальная Татьяна

Глава 17

Так ли страшен черт, как его малюют, или Как себя вести в сделках с людьми из группы риска

Февраль — апрель 1999 года

Ко мне обратилась женщина — назовем ее Ириной Олеговной, — пришедшая от бывших клиентов.

Сделка, которую мне предложили провести, была сложной.

Надо было продать дорогую однокомнатную квартиру на Богатырском проспекте, принадлежащую бывшему мужу клиентки — тихому алкоголику Сан Санычу — и ее старшей дочери Нине. Фактически Нина жила в другом месте — в квартире у мужа, где был прописан и ее ребенок. Тихий алкоголик жил в своей прекрасной квартире один и радовался жизни в обнимку с бутылкой водочки. Коммунальные услуги не оплачивались уже полтора года. Дочка платить не хотела — она там не жила, а лишних денег не было — маленький ребенок требовал немалых расходов. Долги за квартиру росли.

Кроме этого, семье принадлежали две комнаты в трехкомнатной коммунальной квартире, в которых была прописана сама Ирина Олеговна, ее мать и младшая дочь Жанна.

Надо было одновременно продать все это жилье и одновременно же купить комнату Сан Санычу и самую дешевую однокомнатную квартирку бабушке и младшей дочери. Разницу в деньгах забирала Нина. Ирина Олеговна, все свободное время посвящавшая внуку, фактически жила со старшей дочерью и зятем.

Я приехала в квартиру на Богатырском, чтобы познакомиться с семьей и подписать договор.

Все были в сборе, кроме Жанны.

— А где ваша вторая дочь? — спросила я Ирину Олеговну, когда все присутствовавшие члены семьи подписали договор с агентством.

— Она в отъезде. Но вы не волнуйтесь, я подпишу договор за нее.

— Нет, этого делать нельзя, — возразила я. — Каждый член семьи должен лично выразить свое согласие со сделкой.

— Она согласна! Я же ей не чужой человек, я ее мать. Давайте не будем разводить формальности. На нотариат она придет, а на этом договоре может стоять и моя подпись.

— Мы сделаем по-другому, — сказала я. — Как только Жанна вернется, вы мне позвоните, и я подъеду к вам еще раз. А пока, чтобы не терять время, я дам объекты в рекламу.

Ирине Олеговне не очень понравилось мое решение, но спорить она не стала.

Начались просмотры, на комнаты нашелся покупатель. Принять у него аванс я не могла — Жанна еще не подписала договор. «Либо вы находите Жанну, где бы она ни была, либо я останавливаю работу», — поставила я условие клиентке. Жанна нашлась сразу. Мы назначили встречу. Жанна оказалась стройной девушкой с длинными волосами и невнятным выражением лица.

— Вы готовы подписать договор? — спросила я у нее.

— На каких условиях?

— Вместо двух комнат в коммуналке вы с бабушкой и мамой получаете отдельную однокомнатную квартиру.

— С бабушкой и мамой? Нет, меня это не устраивает. Я хочу получить отдельную квартиру для себя одной. А им покупайте что хотите.

Это было полной неожиданностью. Ирина Олеговна, сидевшая рядом, изменилась в лице и отвела глаза.

— Вы же утверждали, что Жанна со всем согласна, — обратилась я к ней.

— Она была согласна. Но передумала.

Такая схема сделки была невозможна. Денег на покупку трех объектов не хватало.

— Жанночка еще подумает, — жалобно сказала Ирина Олеговна. — Мы вам позвоним.

Она вышла проводить меня на лестницу.

— А теперь рассказывайте, что у вас тут на самом деле происходит, — сказала я.

Деваться ей было некуда. Все тайное в сделках все равно становится явным, как бы ни пытались это скрыть члены семьи. У Жанны была шизофрения. Бльшую часть времени она проводила в психиатрических больницах. Подлечив, ее выписывали. Она устраивалась работать — как правило, продавцом в какую-нибудь палатку, и работала до следующего обострения. Когда болезнь в очередной раз поднимала голову, Жанну охватывала тоска, беспокойство, она переставала разговаривать с людьми и, никого не предупредив, бросала работу. Не взяв с собой ни вещей, ни денег — их у нее просто не было, она отправлялась на вокзал и, пользуясь правом бесплатного проезда в пригородных поездах (больным шизофренией оформляется инвалидность), отправлялась электричками то в Новгород, то в Псков. Там она бродила по улицам, заходила в церкви или могла, застыв столбом, с отсутствующим видом простоять посередине перрона или площади несколько часов, пока к ней не проявляла интерес милиция. После этого из Петербурга вызывался сантранспорт, и Жанна снова оказывалась в больнице. На вопросы, зачем она уехала из дома, Жанна отвечала всегда одинаково: «Хотела помолиться в святых местах».

Обсуждение сделки в семье шло около месяца. Жанна несколько раз давала согласие, но я не успевала доехать до нее с договором, как она опять меняла решение. Через месяц стало ясно, что дальше обсуждать варианты бесполезно. Ирина Олеговна была вынуждена изменить условия — мы продали однокомнатную квартиру, купили комнату Сан Санычу, а остаток денег забрала Нина.

Жанна — сумасшедшая! От нее надо держаться подальше! Зачем пытаться провести с ней какую-то сделку? Это позиция обывателя в любой аналогичной ситуации. Давайте разберемся, так ли страшен черт, как его малюют, и что нужно знать о сделках с людьми из группы риска.

Сначала определимся с терминами. Сразу оговорюсь, что при обсуждении этих понятий сломано немало копий, на эту тему написана не одна докторская диссертация в юриспруденции и психиатрии. Но я не буду лезть в дебри, а просто объясню суть максимально простыми словами.

Главные понятия в этих вопросах — дееспособность и вменяемость.

Гражданская дееспособность определяется в законе как способность гражданина своими действиями приобретать гражданские права и создавать для себя гражданские обязанности. В РФ полная дееспособность наступает с 18 лет, ограниченная — с 14 лет.

Вменяемость — это способность лица отдавать себе отчет в своих действиях и руководить ими.

Медицинский критерий невменяемости представляет собой обобщающий перечень психических болезней, которые подразделяются на 4 группы:

1) хроническая душевная болезнь;

2) временное расстройство душевной деятельности;

3) слабоумие;

4) иное болезненное состояние.

Предположим, человек психически нездоров или слабоумен и не отдает себе (или отдает не полностью) отчета в своих действиях. Значит ли это, что он не имеет права продать свою квартиру? Нет, не значит. Если он старше 18 лет, то считается дееспособным и может распоряжаться своим имуществом. Абсурд? Нет. Чтобы ограничить его в гражданских правах, требуется решение суда. Чтобы суд возбудил дело о лишении дееспособности, требуется заявление от членов его семьи, близких родственников независимо от совместного с ним проживания, органа опеки и попечительства, психиатрического или психоневрологического учреждения. Обычно родственники инициируют процесс в том случае, когда у человека есть собственность (например, квартира), которой он может лишиться, не отдавая себе отчета в своих действиях. Если у человека ничего нет, то заморачиваться с судом никто не будет. Поэтому в обществе полным-полно людей невменяемых (или частично вменяемых) и при этом обладающих всеми гражданскими правами.

Но если человек невменяем и ри этом дееспособен, не опасно ли покупать у него квартиру? Конечно, в состоянии полной невменяемости человек вряд ли способен совершать какие-то сделки. Речь может идти о частичной вменяемости, иногда выражающейся в почти незаметной глазу неспециалиста неадекватности. Больной может находиться в состоянии ремиссии и здраво рассуждать о погоде или сюжете очередного мыльного сериала, и только в ответ на случайный вопрос проскользнет жалоба на то, что в соседнем универсаме ему (именно ему) продают отравленную сметану — КГБ охотится за ним днем и ночью. Или не проскользнет вовсе. Но над сделкой будет дамокловым мечом висеть его диагноз. Здесь надо понимать главное — опасен не факт сделки, а возможное нарушение прав невменяемого человека в результате продажи.

Всегда надо разбираться в схеме сделки — если человек продает квартиру в прямой продаже, оставаясь без крыши над головой, или если он резко ухудшает свои жилищные условия, опасность очень велика. Эту сделку легко оспорить — ну не осознавал он, что делает, в момент прохождения нотариата. И суды, как правило, возвращают этим людям квартиры. Только ваших денег назад вы уже не получите.

Если человек переезжает в лучшую квартиру (это бывает при расселении коммуналок или тогда, когда он живет с нормальными родственниками, сам он денег на доплату вряд ли когда-либо заработает), риск минимален. Права душевнобольного не нарушены, предмет судебного иска изобрести будет трудно.

Если ситуация по сделке внушает вам подозрения, если продажа прямая или встречная покупка — жилье гораздо худшего качества, а продавец ведет себя неадекватно — требуйте справку из психдиспансера. В ней будет написано, состоит ли человек на психиатрическом учете, и насколько он вменяем на день выдачи справки. Справка имеет ограниченный срок годности. Продавец не обязан вам ее предоставлять, но отказ от предоставления должен наводить на размышления.

Как купить квартиру у человека, лишенного дееспособности? У него всегда есть опекун, назначенный судом. Здесь сделка проходит по той же схеме, что и любая продажа квартиры, собственником (или сособственником) которой является ребенок. Любой ребенок в возрасте до 14 лет недееспособен по закону. С 14 до 18 лет — дееспособность частичная. В этом возрасте ребенок действует уже самостоятельно — сам подписывает договор купли-продажи, но с обязательного согласия одного из родителей. Для этих сделок требуется разрешение органов опеки. Для сделок с детьми согласие выдает муниципальное образование, на территории которого зарегистрирован ребенок, для сделок с недееспособными (частично дееспособными) по психическому заболеванию — орган опеки и попечительства. При выдаче этого разрешения специальные комиссии решают, не нарушаются ли права недееспособного в сделке. Если такое разрешение есть, опасность минимальна.

Особую категорию представляют лица старше 70 лет. Возрастные изменения в психике тоже могут быть катализатором судебного иска. Здесь ситуация такая же, как с частичной вменяемостью. Требуйте справку из психдиспансера. Кстати, если квартира покупается по ипотеке, справка из психдиспансера для собственников старше 70 лет является обязательным документом для банка, выдающего кредит.

Так что не все так страшно, как это кажется неспециалистам.

Глава 18

Про украденную жизнь, или История, стоявшая за одним телефонным звонком

Май 1999 года

Звонит телефон. В трубке — глуховатый женский голос:

— Здравствуйте. Татьяна Владимировна?

— Да. Здравствуйте.

— Мне дали ваш телефон и сказали, что вы можете все.

Многообещающее начало. Я молчу.

— Вы не могли бы продать мою квартиру?

— Что у вас за ситуация? — спрашиваю я. — Вы собственница?

— Да. Но в квартире прописан бывший муж.

Голос ее вздрагивает. Это болевая точка. Женщина молчит, потом начинает рассказывать с самого начала.

В Ленинград она переехала из провинции в 1970 году. Работала инженером на заводе, жила в общежитии. Мечтала о собственной квартире. Ей повезло — завод стал строить кооперативный дом. Она подписалась на двухкомнатную квартиру. Десять лет, отказывая себе во всем, выплачивала паевые взносы. Наконец кабала закончилась. Она стала полноправной хозяйкой отдельной квартиры. Пока шла борьба за место под солнцем, ей было не до личной жизни. А тут появились свободные деньги, можно было приодеться, сходить в театр, съездить в отпуск. Именно в отпуске она и познакомилась со своим будущим мужем. Он переехал в Ленинград, они зарегистрировали брак, и счастливая жена прописала мужа на свою жилплощадь.

Несколько лет все было хорошо. Муж нашел работу, сделал ремонт в квартире. Шло время. Детей у них не было — когда она вышла замуж, ей было уже под сорок. Потом муж начал пить. Собственно, он и раньше любил посидеть в хорошей компании. Но постепенно это стало нормой. Они развелись. Пил он все чаще, алкоголя требовалось все больше. С работы его выгнали. Он устроился на другую, но недолго продержался и там. Путь вниз всегда быстр и легок. Сейчас он не работает.

— На что он живет? — спросила я.

— Еду берет в моем холодильнике. Я даже пыталась замок вешать, но он его сломал. Когда нужны деньги на водку, продает какую-нибудь вещь, вынесенную из дома. Впрочем, выносить уже нечего, пропито все. На дверь своей комнаты я тоже повесила замок, но он время от времени его ломает. Продает мою одежду, книги, косметику — все, до чего дотянется.

Кроме того, бывший муж ее бил. Бил, напиваясь, чтобы сорвать мрачную злобу, которую будил в нем алкоголь, бил с похмелья, потому что не давала денег на водку, бил в трезвом состоянии — просто так, потому что привык бить.

— Вы в милицию обращались?

— Обращалась. Они сказали — свидетелей нет, доказать ничего нельзя. Приходил участковый, проводил воспитательную работу. Когда милиционер ушел, он избил меня снова — за то, что посмела пожаловаться. — Она ненадолго умолкает. — Вы можете продать мою квартиру и купить мне однокомнатную — любую, в любом районе, на первом этаже, в любом состоянии и комнату бывшему мужу?

— А он хочет с вами разъехаться?

— Нет. Он не хочет. Зачем ему разъезд? Где он будет брать еду? У кого воровать вещи? На ком срывать злость?

Я не могла ей помочь. Никак. Никакими способами. Законодательство в 1999 году наделяло лиц, прописанных в квартире, правами, равными правам собственников. Любые операции с жильем могли проводиться только с их согласия. Я сказала ей об этом. Впрочем, все это она уже знала. Она попрощалась со мной тихим безжизненным голосом, произнеся ничего не значащие вежливые слова. Голосом человека, который уже фактически мертв.

До вступления в силу нового Жилищного кодекса оставалось пять с лишним лет.

Статья 31, п. 4 Жилищного кодекса РФ от 29.12.2004 года:

«В случае прекращения семейных отношений с собственником жилого помещения право пользования данным жилым помещением за бывшим членом семьи собственника этого жилого помещения не сохраняется, если иное не установлено соглашением между собственником и бывшим членом его семьи. Если у бывшего члена семьи собственника жилого помещения отсутствуют основания приобретения или осуществления права пользования иным жилым помещением, а также если имущественное положение бывшего члена семьи собственника жилого помещения и другие заслуживающие внимания обстоятельства не позволяют ему обеспечить себя иным жилым помещением, право пользования жилым помещением, принадлежащим указанному собственнику, может быть сохранено за бывшим членом его семьи на определенный срок на основании решения суда. При этом суд вправе обязать собственника жилого помещения обеспечить иным жилым помещением бывшего супруга и других членов его семьи, в пользу которых собственник исполняет алиментные обязательства, по их требованию».

Конечно, эта статья Жилищного кодекса содержит определенные оговорки. Решение суда может наложить на собственника определенные обязательства — например, купить комнату бывшему супругу, которому негде жить. Но это решение принимается судом с учетом всех обстоятельств. Эта статья ЖК дает реальную возможность людям, попавшим в ситуацию, описанную выше, решить свою жилищную проблему.

Глава 19

О клиентах и комплиментах, или Коммуналку расселить — не поле перейти

Июль — август 1999 года

В июле 1999 года я осталась без работы. Не в том смысле, что меня уволили из агентства, а просто никто из клиентов не звонил.

К этому времени я закрыла все текущие сделки, отчиталась перед менеджером, быстренько потратила все деньги и забеспокоилась. Когда позвонит следующий клиент? Сколько я буду искать покупателя на его квартиру? Сколько будет длиться сделка? Когда я получу комиссионные в следующий раз?

Внутренний голос молчал, высшие силы тоже не слали мне приветов с конкретной датой. Надо было что-то делать. Искать клиентов через газету бесплатных объявлений, как я это делала два года назад, было бессмысленно. К этому времени граждане уже поняли, что агентства едят свой хлеб не зря, и клиентов, пытающихся самостоятельно расселить свою квартиру, практически не осталось. Но все же как-то надо было найти коммуналки, которые можно было бы выставить на продажу.

Еще чувствовались последствия кризиса, хотя цены уже потихоньку начали расти. Коммерсанты оправились от удара и зализали раны. На рынок опять пришли покупатели. Особым спросом пользовалась коммерческая недвижимость — квартиры на первых этажах, которые можно было перевести в нежилой фонд и использовать как торговые площади и офисные помещения. Самые интересные из таких квартир к этому времени уже расселили — рынку недвижимости как-никак в 1999 году уже исполнилось семь лет. Его днем рождения считается 1 января 1992 года — день, в который началась приватизация жилья в России. Но некоторые привлекательные варианты еще были. Оставалось их найти.

Я села за руль, включила аварийку и на малой скорости поехала по центру Петербурга. Рядом со мной на пассажирском сиденье лежал блокнот. Потихоньку двигаясь от здания к зданию, я рассматривала окна. Окна коммуналок отличить от окон отдельных квартир легко, я уже писала об этом. Увидев неохваченную заботами агентов квартиру, я записывала в блокнот улицу и номер дома и ехала дальше. Через неделю у меня был внушительный список нерасселенных квартир на первых этажах самых оживленных улиц центра, а также около всех вокзалов, базаров и станций метро. В одну из квартир, находившуюся недалеко от Невского проспекта, я зашла, поговорила с жильцами и подписала с ними договор. Потом дала ее в рекламу. Всем звонившим я предлагала весь имеющийся у меня список, честно предупреждая, что внутри этих квартир я не была. Но могла бы туда сходить и выяснить ситуацию. Звонков было немного. Покупатели капризничали, просили предложить что-то еще. Я записывала их телефоны и продолжала искать варианты.

Однажды утром, выехав из дома, я встала на светофоре в двух шагах от Невского проспекта. Роскошные витрины, броские вывески, огромная проходимость — не место, а мечта коммерсанта, занимающегося розничной торговлей. Повернув голову, я посмотрела на фасад дома, около которого остановилась, и не поверила своим глазам — рядом с огромной витриной было два окна коммуналки! Этого не могло быть! Почти два года через этот перекресток я проезжала практически каждый день. Конечно, на таких загруженных магистралях некогда глазеть по сторонам — автомобили идут плотным потоком, пешеходы играют с тобой в русскую рулетку — приходится следить за дорогой. Но как я могла не заметить эти окна, я не понимаю до сих пор. Я двигалась в крайнем правом ряду. Вывернув руль, я въехала во двор, вошла в подъезд и позвонила в дверь этой квартиры. Через закрытую дверь мне ответил настороженный женский голос. Я объяснила, что я агент по недвижимости, и у меня есть покупатель, который ищет квартиру в этом месте. Это была правда. Многие из звонивших указывали этот квартал и просили найти в нем хоть сколько-нибудь метров.

— Я сама агент, — неожиданно ответила женщина, не открывая двери. — И продаю эту квартиру.

— Давно продаете? — спросила я.

— Пять лет.

Это не укладывалось в голове. Либо цена, по которой она выставляла коммуналку, была неадекватной, либо она не была агентом.

— Я могу показать вашу квартиру покупателю? — спросила я.

Женщина замялась.

— Оставьте мне свой номер телефона, — сказала она мне. — Я вам позвоню.

Дверь она мне так и не открыла. Я бросила свою визитку в почтовый ящик и уехала по делам.

Вечером она мне позвонила.

— Если вы приведете к нам покупателя, я буду работать с вами как обычный клиент, — сказала она. — Только расселите. Не могу больше жить с соседями.

Мы обсудили схему расселения и примерно просчитали цену. Я рассказала о квартире покупателю, которого интересовало это место, и назначила просмотр. Мы договорились встретиться в 17 часов. Хотя я пришла за десять минут до назначенного срока, покупатель уже давно поджидал на тротуаре у дома.

— Я готов купить эту квартиру, — сказал он мне. — При условии, что сам дом не в аварийном состоянии.

— Вы же ее еще не видели, — удивилась я.

О том, что я и сама тоже пока не бывала внутри квартиры, я благоразумно умолчала.

— Я посчитал, сколько человек прошло мимо меня за двадцать минут. При такой проходимости неважно, как выглядит квартира сейчас. Коммуналка и есть коммуналка. Покажите мне справку о степени износа дома. Если я увижу в ней приемлемые цифры, готов буду сразу внести аванс.

Мы вошли в квартиру. Дверь в комнату, расположенная напротив входной двери, была открыта. Проем, хорошо видимый на фоне света, попадающего в окно комнаты, был вовсе не прямоугольным. Он представлял собой четкий параллелограмм. Пол под ногами имел выраженный уклон. Доски поскрипывали под ногами. Квартира была большой. Выходя на проспект двумя окнами, она огибала торец дома. Окна кухни смотрели во двор.

Женщина, разговаривавшая со мной по телефону, оказалась молодой девушкой лет двадцати трех или двадцати четырех. Звали ее Еленой. В квартире были еще две семьи: два брата, занимавшие две смежные комнаты, и молодой парень, ни дня не живший в коммуналке, которому комната досталась в наследство от бабушки.

Я заказала справку о техническом состоянии дома. Через несколько дней она была готова. Цифры в ней не внушали оптимизма, но и не пугали безысходностью. Дом был странным. Его половина (причем половина, стоявшая вдоль улицы) была пристроена ко второй части дома на сто лет позже. Как стыковали фундаменты, уже останется тайной навсегда, но дом дал усадку — именно этим объяснялась странная форма дверных проемов в квартире и выраженная кривизна полов. Все остальное было терпимым — состояние несущих конструкций не вызывало опасений. Покупатель был готов внести деньги в агентство.

Я пришла в квартиру, чтобы подписать договор с жильцами.

Елена претендовала на отдельную квартиру на юго-западе Петербурга. Братья — Аркадий Аркадьевич и Леонид Аркадьевич — хотели двухкомнатную квартиру на севере. Антон, бабушкин наследник, был успешным коммерсантом. Он был готов доплатить до цены кирпичной квартиры в Московском районе.

Войдя в квартиру, я обнаружила там только двоих — Елену и Леонида Аркадьевича.

— А где остальные? — спросила я.

— Антон сказал, что позвонит вам, а брат сейчас подойдет, — сказал Леонид Аркадьевич.

В коммуналках редко удается подписать договор со всеми одновременно. Обычно приходится приезжать несколько раз, иногда в разные места, чтобы встретиться со всеми жильцами.

Подписав общий договор, мы перешли с Еленой в ее комнату. Когда дело доходит до обсуждения конкретных требований, жители коммуналок обычно не хотят делать это в присутствии соседей.

— Я хочу кораблик в Красносельском районе, — сказала Елена.

Корабль — это тип панельных домов в Петербурге. Кто и почему дал этой серии такое имя, неизвестно. Но в народе она называется только так, хотя у нее есть строительный номер — шестисотая серия.

— Искать себе квартиру я буду сама, — сказала девушка. — Я все-таки агент.

— Лена, искать вы, конечно, можете, но вы же понимаете, что я должна буду контролировать процесс. Я не могу отпустить расселение на волю волн.

— Ну что вы, конечно, я буду вам все рассказывать, вы не волнуйтесь, — успокоила меня Лена. И, вздохнув, добавила: — Придется жить в однокомнатной. А могла бы купить двушку.

— Каким образом?

— Понимаете, бабушка Антона долго болела. А он здесь даже не появлялся. Я ее кормила, приносила лекарства, ухаживала за ней. Думала, она оставит комнату мне. А она… — Лицо Елены исказилось. — Все оставила внуку. А он и так богатый, у него и без этой комнаты денег полно…

Я молчала. А что тут можно сказать? Отношение к чужим деньгам — чувство глубоко интимное. Касаться его не стоит — изменить вы ничего не можете, а разрушить контакт с клиентом можно сразу и навсегда.

— И братья эти. Знаете, сколько нервов они мне вымотали? — продолжала Елена. — Аркадия Аркадьевича я просто боюсь. Пьет как лошадь. Представляете, иногда приходит ночью домой, пьяный в сосиску, набирает в ванну горячую воду и ложится в нее спать. В пальто, шляпе и ботинках. Я утром встаю, захожу умыться, а он там лежит. Я пугаюсь до смерти, каждый раз думаю, что это уже труп.

Во входной двери повернулся ключ. Это пришел пресловутый Аркадий Аркадьевич. С Леной дополнение к договору мы уже подписали, и я пошла к ее соседям. Аркадий Аркадьевич, мужчина лет пятидесяти пяти, совсем не напоминал алкоголика. Высокий, с прекрасной осанкой, с правильными чертами лица, он выглядел чрезвычайно элегантно даже в своем недорогом и уже хорошо поношенном плаще.

Я попросила у него паспорт, чтобы вписать данные в договор. Аркадий Аркадьевич слегка смутился.

— У меня с собой только военный билет, — сказал он.

— А где паспорт?

— Я его забыл у жены.

— Вы состоите в браке?

— Официально — нет. Это моя гражданская жена.

Я поверила. Никому верить нельзя! Как выяснилось позже, жен у Аркадия Аркадьевича было шесть. Он жил с какой-нибудь из них некоторое время, пока у него не начинался запой. В конце концов у жены кончалось терпение, и она выставляла его за дверь. Он переживал запой на своей территории — в этой коммуналке, а потом шел к следующей супруге. Такому обаятельному мужчине отказать было невозможно. Его терпели до следующего запоя. И так по кругу — каждый цикл, включавший всех его дам сердца, длился около года.

У кого из этих жен остался паспорт? Этого Аркадий Аркадьевич вспомнить не мог. Он мучился целую неделю, пока случайно не выяснилось, что паспорт он заложил в ларьке за бутылку водки, клятвенно пообещав принести деньги завтра. Прошло три месяца, и, если бы не расселение квартиры, паспорт мог пролежать там еще не один год. Но это произошло потом. А пока мы подписали договор и обсудили предстоящее расселение.

— У вас хватает денег на двухкомнатную квартиру в пятиэтажном доме с изолированными комнатами — брежневку, — объяснила я братьям. — Кухня 7–7,5 метров.

— Нас это устроит, — сказал Леонид Аркадьевич. — Но я хочу получить квартиру на последнем этаже.

— В брежневках нет лифтов, — предупредила я.

Клиенту было уже за шестьдесят. Судя по внешнему виду, особым здоровьем он не отличался.

— Ничего, буду потихоньку подниматься.

— А почему вы настаиваете на последнем этаже? — поинтересовалась я.

— Сорок два года я живу в этой квартире. Сорок два года я вижу из окна асфальт и шаркающие ноги прохожих. Ненавижу, — тихо сказал он. И, помолчав, добавил: — Хочу видеть небо.

Оформлять документы с Антоном пришлось в его офисе. Он был слишком занят, чтобы ходить по агентствам. Комната не представляла для него особой ценности, но терять деньги он был не намерен. Основной целью его разговора со мной была попытка выжать из расселения как можно большую сумму. Жесткий прессинг в безупречно вежливой форме — молодой хищник пробовал на мне хорошо отработанные в бизнесе приемы. Мы улыбались друг другу. Танцы с волками агенту приходится исполнять почти в каждой сделке. Наконец договор был подписан и с ним.

Можно было принимать аванс у покупателя.

Он пришел в агентство для подписания договора не один.

— Знакомьтесь. Это мой риелтор Тимофей, — представил он своего спутника.

— Заместитель директора агентства недвижимости «***», — уточнил Тимофей.

Начало было плохим. Он пришел к нам не как руководитель, а как агент, сопровождающий сделку. Такая попытка с порога подчеркнуть свой статус не сулила радости в будущем.

Проверив документы, Тимофей сказал:

— Договор мы подпишем на месяц.

Я онемела. На расселение на три варианта агентства просят три месяца, минимум — два. Расселить квартиру за один месяц возможно, но трудно. Рынок недвижимости полон неожиданностей, на борьбу с ними зачастую уходит много времени.

— Откуда такой срок? — поинтересовалась я.

— Нам нужно быстро, — ответил Тимофей.

— Быстро нужно всем, но ведь это коммуналка. Вы, как риелтор, знаете, что это такое. В квартире не приватизированы три комнаты, только на подготовку документов уйдет уйма времени.

— Мы вам даем месяц, и не больше.

Покупатель молчал. Он не вмешивался в переговоры, которые вел его агент.

Бывает, что покупатель капризничает, гнет пальцы. Это трудно принять, но понять можно. Но когда пальцы гнет коллега, это не укладывается в голове. Он-то знает о нашей работе все, почему он пытается выкрутить мне руки?

— А что будет, если я приму у вас аванс, а в месяц не впишусь? — поинтересовалась я.

— Будем рассматривать ситуацию, — важно сказал Тимофей. — Если, чтобы закончить сделку, будет не хватать нескольких дней, так и быть, договор мы вам продлим. А если вы ничего не сделаете за это время, аванс я заберу.

Я подписала договор. На календаре было 30 июля. 30 августа должен был пройти нотариат.

Расселение началось. Я предложила жильцам выдать мне доверенность на подготовку документов. Сбор всех справок, приватизация, при необходимости — получение разрешения органов опеки — входит в обязанности агента. Но выдача доверенности — акт доброй воли. Если клиент не доверяет агенту, он может делать все это сам. Антон выдал мне доверенность сразу — ходить по инстанциям у него не было ни времени, ни желания. Елена доверенность выдавать не стала. «Я все соберу сама — я же агент!» — сказала она. Глядя на соседку, Леонид Аркадьевич тоже решил собирать справки сам. «Я на пенсии, времени у меня много, вы только скажите, куда идти и какие справки получать, я все сделаю».

Понять их было можно — две недели назад они не подозревали о моем существовании. Я пришла к ним в дом с улицы, и выражать мне доверие они были не обязаны. Но ситуация с Леонидом Аркадьевичем — наихудшая для агента. Посылать таких клиентов за справками одних бесполезно. Сейчас порядка стало больше, но тогда, в 1999 году, ни по одной квартире нельзя было получить справки без ошибок. Расхождение цифр в разных документах было нормой. Проверять нужно было каждую строчку. Значит, получать справки мне нужно было все равно вместе с ним. Приходить во время удобное ему. Но делать было нечего. Сбор справок начался.

Параллельно мы начали подбирать варианты. Первый вариант я искала братьям. Аркадий Аркадьевич от выбора устранился. Мы стали ездить по просмотрам с Леонидом Аркадьевичем. Я приезжала за ним на стареньком «жигуленке» шестой модели, и мы начинали ходить по подобранным мной квартирам. Леонид Аркадьевич в прошлом был водителем. Увидев мою машину в первый раз, он послушал двигатель и сказал: «Хорошее состояние у вашей машины. Наверное, ей лет пять-шесть?»

— Пятнадцать, — ответила я. — Просто недавно перебирали двигатель и меняли кольца.

— Никогда бы не сказал, — удивился Леонид Аркадьевич. — Выглядит прекрасно.

Приехав на просмотр, мы долго ждали агента, показывавшего квартиру. Разговаривали о недвижимости, о семейных проблемах. Детей у Леонида Аркадьевича не было, он собирался писать завещание в пользу племянника, сына Аркадия Аркадьевича.

— А у вас есть дети? — спросил он меня.

— Есть. Двое.

— А сколько им лет?

— Дочке — двадцать четыре, сыну — девятнадцать.

— Сколько? — Лицо у него вытянулось. Судя по всему, он не представлял меня в роли матери таких взрослых детей. С удивлением глядя мне в лицо, видимо, в поисках доказательства моего почтенного возраста, он помолчал и сделал мне самый оригинальный комплимент, который я слышала в своей жизни: «Ну, вы как ваша машина…»

Квартиру мы нашли довольно быстро. Его все устраивало, и он готов был дать согласие. Но тут вмешался племянник. Он договорился с отцом о последующем обмене комнаты в покупаемой квартире на комнату, в которой он жил в настоящее время. Получив комнату в результате расселения и завещание на вторую комнату в свою пользу, в будущем он становился собственником двухкомнатной квартиры. Племянник (его, как и отца, звали Аркадием) при таком раскладе был весьма заинтересован в благополучном исходе расселения.

— Понимаете, Татьяна, меня не устраивает тот район, в котором вы нашли квартиру, — сказал мне Аркадий-младший.

— Я искала квартиру в том районе, который устраивает Леонида Аркадьевича. Он указал его в договоре с агентством.

— Да, но теперь ситуация изменилась. Мы решили этот вопрос внутри семьи иначе. Квартиру надо найти в другом месте.

Я потеряла больше недели, но деваться было некуда. С Леонидом Аркадьевичем и Аркадием-младшим мы начали поиски снова. Квартиру нашли, потратив еще неделю.

— Не могу дождаться, когда я отсюда уеду. Скорей бы все это закончилось, — говорил мне время от времени Леонид Аркадьевич.

Время нотариата неотвратимо приближалось. Риелтор Тимофей регулярно звонил и пытался взорвать мне мозг интересовался, как у нас идут дела.

Елена искала себе квартиру сама. Посмотрев несколько вариантов, она поняла, что за деньги, на которые она может рассчитывать, квартиру с евроремонтом ей не купить. Состояние большинства квартир, предлагаемых к продаже, ужасно. Облезлые рамы, ржавые трубы, облупившиеся ванны и текущие унитазы — типичная картина, которую мы видим на просмотрах. Хорошо еще, если хозяева поддерживают в квартире элементарную чистоту. Елена позвонила мне как-то вечером.

— Меня не устраивают те деньги, которые я получаю от расселения, — напряженным голосом сказала она. — Мне нужна бльшая сумма. Я буду бороться за хорошую квартиру. А если денег не получу, то буду жить где жила. Мне и здесь хорошо.

Я молчала. Она работала агентом и прекрасно знала, что такое бюджет сделки. Дополнительные деньги она могла получить только в одном случае — если я отдам ей часть своих комиссионных. Покупатель ни за что не согласился бы на увеличение цены квартиры.

— С кем вы собираетесь бороться? — спросила я ее, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.

Тут уж замолчала она. Действительно, с кем? Пауза затягивалась.

— Я еще посмотрю выборку, — мрачно сказала Елена и положила трубку.

Фраза: «Буду жить где жила» — еще звучала у меня в ушах. Все агенты суеверны. Те, кто работает давно, знают, насколько непредсказуемо течение сделки. Иной раз продаешь хорошую квартиру за нормальные деньги, а покупателя нет. Приходят, смотрят, уходят. Месяцами. И никто не дает согласия. «Квартира ждет своего хозяина», — говорят в этом случае агенты. Она не хочет продаваться. И все, кто приходит, чувствуют эту негативную волну. Пока не придет тот, кого ждут эти стены. А бывает, выставляешь квартиру, думая, что возиться с ней придется долго, а покупатель находится сразу.

И проблемы не заставили себя ждать. Через несколько дней Елена нашла встречку и радостно сообщила мне об этом. На следующее утро мы с ней поехали вносить аванс. Внести его не удалось. За полчаса до нашего прихода в агентство хозяйка сняла квартиру с продажи.