Амадора. Та, что любит... Феррейра Ана
Казалось, что кружки подняты напоказ… Меня так и подмывало высказать во всеуслышание свои желания… Луис! Мне был нужен только Луис.
– У него другая женщина. Несколько месяцев подряд – все тот же голос. Он любит другую…
– Может, и не любит.
– Я хочу умереть…
– Прекрати!
– Правда, хочу… Наплевать мне на всё! Пулю в лоб, чтоб не мучиться…
– Перестань!
– Вчера я вообразила себя в больнице, на пороге смерти – и вот входит Луис… Подходит ко мне и роняет скупую мужскую слезу…
– Такие фантазии приходят только в пятнадцать лет!
– Я о таких глупостях отродясь не думала.
– Я была совсем слабая… но красивая! Красивая, незабываемая, незаменимая для него…
Жулия легонько притронулась к Кристининой руке, и я увидела, что кто-то ее заинтересовал. Это был Бету. Мне он был безразличен. Я прочла Кристинины мысли: Хорошо целуется, но он просто бабник. Карты говорили не о нем… Но ничего, до ноября еще далеко, он появится… Кристина помахала ему рукой, он улыбнулся в ответ, давая понять, что свободен, подошел и обнял ее. Стало ясно, чем для них кончится вечер.
– У Крис, похоже, всё в порядке.
– А как же молодой человек, который появится в ноябре?
– Так еще же октябрь…
– А вот мне, кроме Жулии, никто не нужен.
У Крис и Бету что-то не клеится. Он, как учитель истории, начинает нудно комментировать последние решения конгресса. Разговор поддержала только Жулия – она ведь экономист – но, заметив скучающий взгляд Крис, перевела беседу на фестиваль танца. У Кристины, танцовщицы, появилась возможность блеснуть. Она помнила имена всех участников и получила приглашение на все три дня фестиваля.
– Боже мой…
– Что случилось?
– Смотри!
– Куда смотреть?
– На дверь.
– Боже мой!!!
Должно быть, это был Он. Я мгновенно забыла о своих страданиях, и из холода меня бросило в жар. Сердце у меня кровью обливалось, стоило мне вспомнить бессонные, безумные ночи, когда я убивалась по мужчине. Луис? Никогда!
Жулия уставилась в кружку. Ей самой не верилось, что она замужем:
– Выходит, Жука – это не тот мужчина, что мне нужен.
Кристина уже не смотрела ни на Бету, ни на кого другого:
– Вот кто должен был появиться в ноябре!
Я решила, что навсегда вычеркну из памяти Луиса.
Черные волосы и глаза. Белая кожа. Одет элегантно, нарядно. Такого красавца свет не видывал! Не такой, как, скажем, из модных журналов. Нет, это что-то совсем другое…
Оглядывая бар, на несколько мгновений он остановил взгляд на нас, потом что-то сказал официанту.
– Ждет, наверное, кого-нибудь.
– Да ну?!
– Или кого-нибудь ищет…
– Меня.
Этого самого Бету уже как будто не существовало. Никто его не замечал. Он попытался вновь привлечь внимание Крис, но она даже не смотрела в его сторону. Он встал и вернулся за столик к друзьям.
Теперь эстрада уже не пустовала. Она оказалась единственным местом, куда официант мог поставить столик для повелителя ночи, который сел, сантиметров на двадцать возвышаясь над всеми.
– Прямо не верится!
– Тебя, а то кого же!
– Это он должен был появиться в ноябре!
– Да почему в ноябре? Хоть бы и в марте, апреле, мае…
– Повелитель ночи.
Мне хотелось, чтобы он меня заметил. Всем женщинам в баре хотелось того же, но его лица не было видно из-за огромного меню. Мне хотелось броситься к нему, поцеловать и бежать с ним куда-нибудь на край света на всю оставшуюся жизнь. Я готова была стирать, гладить, готовить на него… Всё бы я делала играючи и с радостью.
Официант поставил перед ним бокал вина и столовый прибор.
– Ужинать будет.
– Один, что ли?
– Наверное…
Спустя несколько минут он уже ел салат – разноцветный, словно мои мечтания…
– Попробую заговорить с ним.
– Не получится.
– И не пытайся.
– Схожу-ка я в туалет…
Я прошла между столиков мимо того, с кем жаждала провести не только вечер, но и всю оставшуюся жизнь. Но он даже не взглянул на меня. И вообще ни на кого не смотрел. Казалось, он глядит в пустоту и созерцает нечто невидимое для простых смертных.
Туалет оказался занят. Ожидая, пока он освободится, я смотрелась в зеркало и привела в порядок прическу. Я вспомнила мамин сон, как она со своим ангелом занималась любовью в туалете на самолете…
«…Я ворвалась в самолет, уже готовый взлететь. Пронеслась мимо двух стюардесс в черных костюмах. Те улыбнулись и предложили мне стаканчик смородинного напитка. Все пассажиры почему-то пили смородинный напиток. Я поглядела на незнакомые лица, зашла в туалет и заперлась. Там уже ожидал меня обуреваемый вожделением мой ангел. Я хотела что-то ему сказать, но он затворил мне уста поцелуем. Он задрал мне платье, спустил с меня трусики – и мы занялись любовью в тесной кабинке, пока самолет воспарял в небеса…»
Я снова дернула за ручку, и до меня донесся шум спускаемой воды. Дверь распахнулась, и вышли две сопливые блондиночки с вытаращенными глазами.
Выйдя из туалета, я посмотрела на эстраду с чувством, что пропустила самое главное. Он доедал салат.
– Я уверена, что это он.
– Это ничего не значит. Просто добрая душа, которую Бог послал мне, чтобы я забыла Луиса.
– Это мужчина всей моей жизни.
– Какой красавец…
– А как сложен…
– А какие руки…
– У него, должно быть, большой член.
– Я бы с ним кое-чем занялась…
– По лицу видно, что это он хорошо умеет…
– Он и руками много чего может сделать. Гляди, как он вилку берет…
– Я бы его всего зацеловала…
– А я бы ему давала до изнеможения…
– Всё, что он захочет.
– Да он на нас и не смотрит!
Бармен за стойкой всё видел и слышал. Двое мужчин слева засмеялись нервным смешком. Бету поглядывал на Крис, уже в компании пышнотелой брюнетки.
Мы все заказали еще пива. Но тут случилось неожиданное.
– Он счет попросил!
– Не может быть!
– Уходит…
– Боже мой, ну кто же этот мужчина?
– Судя по его рубашке с отливом…
– Наверное, собрался к какой-нибудь потаскухе.
– А может, возвращается с презентации.
– А что такого есть сегодня в городе?
– Да мало ли…
– Может, он на фестиваль идет! Значит, он танцовщик!
– Он не здешний.
– И не глядит ни на кого…
– Может, он голубой?
– Нет.
– Я тоже думаю, что нет.
– Ни в коем случае!
– Может, он русский? Или англичанин?
– На янки явно не похож…
– До чего стильный!
– Я его хочу.
– Оставайся-ка ты со своим Бету.
– С каким еще Бету?
– Жди своего ноябрьского. Этого я нашла. Это мужчина всей моей жизни.
– Если одна из нас с ним останется, остальные две должны поклясться, что и близко к нему не подойдут. Договорились, Крис?
Мы расхохотались, а он тем временем платил по счету.
– Нет…
– Он же уходит!
– Если бы я подошла к нему и сказала, что его лицо мне знакомо…
– Спроси официанта, часто ли он здесь бывает.
– Сама спроси!
– Я его самого спрошу.
– Не посмеешь.
– Странное дело! Притащился сюда, заказал столик, расселся на эстраде, как у себя дома – и ничего вокруг не замечает.
– А может, он актер? Сыграл моноспектакль под названием «Ужин»…
– Почему же тогда нет освещения?
– А для чего? Он сам весь светится.
– Он и вправду не от мира сего!
– Да нет же! Красивый одинокий мужчина пришел поужинать, а теперь уходит. Куда, хотелось бы знать?
– Вот он встал.
– Обожаю мужчин, уверенных в себе.
– Красивый, наверное, член у него…
– Интересно, он женат?
– Колечка не видать…
– Да, действительно…
– Хоть бы узнать, как его зовут!
– Фелипе.
– Нет. Улисс.
– Эдуарду.
– Должно быть, у него русское имя.
– Николай…
– Дмитрий!
– Иван.
– Алексей…
– Алексей?
– Алексей!!!
Я позвала его, но он не услышал. Вышел из бара и канул в ночь.
На фестивале танца его не было. В «Династии» я его больше не видела. И вообще нигде.
Жулия осталась при муже, хотя все время вспоминала, что где-то есть мужчина ее жизни.
Кристина ждала своего суженого до последних чисел ноября, но он так и не появился, а в декабре она познакомилась с Тьягу.
Я больше не убивалась по Луису и вообще ни по одному мужчине. Убиваться я готова была только по повелителю ночи, которого – не сомневаюсь! – зовут Алексеем.
Возвышенная любовь
Уходить вовремя я умею, но здесь дело совсем другое… Он говорил, что любит меня, а мною движет лишь страсть. Моя страсть была ему ненавистна – он хотел завоевать мою любовь. Еще он говорил, что я кажусь ему слабенькой, даром что хочу, чтобы меня считали сильной, и ему хотелось меня защищать. Говорил, что я сказочно красива, и что мое сердце должно принадлежать только ему. Любой женщине приятно такое слушать, и я без конца повторяла это про себя…
Вот она, любовь!
Любовь. Искала, да не нашла. Нет этого слова в моем словаре! Даже в самом полном, на который я когда-то подписалась и собирала по тетрадке. Как же так?! Твердый переплет, слов не одна тысяча! Оказалось – не хватает одной тетрадки. Хотела было я позвонить в издательство, да всё откладывала, а потом и вовсе забыла… И вот – не повезло именно слову любовь! У меня дома было еще два кратких толковых словаря португальского языка – один карманный, другой издан в начале двадцатого века, с пожелтевшими страницами и старой орфографией. В них я отыскала слово любовь, но оба определения показались мне неясными и неполными. К тому же словари были не мои – один дедушкин, другой брата. В моем словаре слова любовь нет. Может, неспроста? Может, удел мой – одиночество? Я воскресила в памяти свои последние любовные отношения и пришла к выводу, что всякий раз я становлюсь сложнее, пугливее, циничнее, себялюбивее, наглее и всё страдаю от одиночества.
Позвонила я в издательство, а там сказали, что помочь ничем не могут: словарь вышел пять лет назад, и разрозненные тетрадки давно уничтожены. Значит, мой словарь обречен остаться без любви, но я-то нет! Мне безумно захотелось позвонить Луису. Уже двенадцать лет я его не видела…
Все эти годы мы неоднократно старались встретиться, но то я отказывалась накануне, то возникало какое-нибудь препятствие… Мы жили порознь и молчали. Но расставаться – это совсем другое… Трудно поверить, но когда откладываешь какое-нибудь дело, оно в конце концов так отдаляется, что рискует превратиться в миф.
Замужем я была трижды – за Густаву, за Артуром и за Луисом. Я не говорила об Артуре – о короле, который и меня хотел короновать… Мы венчались в церкви – это был единственный союз, освященный благими правилами христианского вероучения. Платье на мне было как у средневековой принцессы. Эстафету мою подхватила Жулия, которая вышла замуж в том же году. Артур и я! Мы были счастливой парой только в медовый месяц, который провели в Египте. Стоило нам вернуться, как стало ясно, что наш брак оказался ошибкой, но вокруг свадебных торжеств было столько шуму… Грандиозное застолье, подвенечное платье, множество подарков и полный дом гостей… Расстаться сразу после медового месяца было бы просто смешно. Поэтому мы продолжали жить вместе, и в конце концов он без стеснения стал приводить в дом любовниц, а я – любовников. А однажды устроили ужин с нашими партнерами, а после ужина – партию в триктрак и шахматный турнир… Если бы мы любили друг друга – не быть бы нам столь образцовой парой. Он ходил на рынок, я – в супермаркет; он готовил завтрак, я – ужин. Мы расстались только из-за того, что Артур влюбился в рыжую ревнивицу, которую не устраивал наш формальный союз. Она меня ненавидела, старалась не здороваться со мной и всегда бросала телефонную трубку, когда я звонила… Нашему счастливому единению настал конец. Мы, правда, поцапались из-за семейного альбома – каждый хотел его заполучить, чтобы через много лет было что показать внукам.
Я еще раз взглянула на словарь, мне стало тоскливо, и я позвонила Луису. Услыхала его голос на автоответчике, но сообщения решила не оставлять. Наша любовь – моя по крайней мере – была подобна дремлющему вулкану. Извержение могло произойти неожиданно, в любую минуту. Вскипит, переполнится – и польется беспощадная лава, опустошая всё вокруг. Ничто не удержит гнев и стремительность пробудившегося вулкана. Я ударилась в тоску и, чтобы успокоиться, поставила последний диск, подаренный мне Луисом. Потом долго плескалась в душе и оделась так, как в день нашей последней встречи: синие вельветовые брюки и белую кофточку с длинными рукавами, которую некоторое время использовала как пижаму. Брюки оказались тесноваты, а кофточка до того заношена, что едва не разваливалась. Я пела, плясала, плакала. Решила выпить ради такого случая красного вина, и за полчаса выдудела полбутылки.
Захотела я написать любовное письмо – не по электронной почте, а такое, как писали в старину: на шелковой надушенной бумаге, синими чернилами, а на конверте – марка со штемпелем… Как мне хотелось выплеснуть любовь, накопившуюся в истерзанной груди!
Какими радостными были наши встречи! Начиная с самой первой… Мы встречались, отдавались друг другу – а души наши ликовали и воспаряли в воздух, кружились в танце, целовались и предавались любви подобно титанам, на глазах воодушевленной публики. Воодушевленной – в буквальном смысле. Это же были души! Даже когда у нас не было телесной близости, наши души сливались. И однажды случилось то, что не могло не случиться… Наши долгие беседы, наше соитие, наша музыка…
You do me, anyone with eyes can see…[1]
Он никогда не разбрасывал одежду по полу. Не мыл посуду и вообще домашними делами занимался мало, разве только лампочки вкручивал да кран чинил, зато очень любил расставлять книги, ухаживать за цветами, переставлять безделушки на полке… И обожал дарить мне книги и диски на свой вкус.
I do you, everybody knows it’s true…[2]
Ходили мы всегда в обнимку, иногда под руку. Привычка и рутина не отбила у нас охоту обниматься и целоваться. Двое влюбленных на всю жизнь. Нас тянуло друг к другу, точно магнитом. Даже за обедом и ужином, стоило нам отложить вилки или ложки, как пальцы наши переплетались… Случались, конечно, и ссоры, и конфликты – всякое бывало. Но возможность окончательного разрыва приводила нас в ужас, и мы с благородством, доходившим порой до смешного, прощали друг другу все грехи и больше о них не вспоминали… Бывало, что разгорался спор, мы хлопали дверью – и тогда казалось, что весь мир рушится. Но потом всё стихало, беседы продолжались, и мы стремились не вспоминать о ссоре, а если порой и вспоминали, то когда уже были в постели…
Day to day that’s the way our game is played.[3]
Новая встреча с Луисом грозила катастрофой. Я до того его любила, что мне уже хотелось, чтобы он исчез навсегда, а наша любовь оставалась бы вечной и возвышенной. Я уже говорила об этом… Так оно и вышло. Достаточно было одной встречи, чтобы все вернулось, и вулкан пробудился. Первая наша разлука длилась два месяца. Встретиться пришлось для того, чтобы поделить диски – почти все он забрал себе. Я предложила сходить в японский ресторан. Там есть отдельные кабинеты, где можно наговориться вдосталь, где я могла бы поплакать, а он – поцеловать меня… Я вздыхаю. Извержение началось, как только мы вышли из машины и направились к ресторану… Нам было невмоготу идти в отдалении друг от друга. Поэтому мы друг к другу прижались, но обниматься было нельзя, и ни он, ни я не знали, куда девать руки… Приветливо встретившая нас японка указала нам единственный свободный кабинет – номер девятнадцать. Наш кабинет. Мы разулись, уселись за низенький столик, и приветливая японка протянула нам меню. Я ужасно проголодалась. Он сказал, что и он тоже… японка приняла заказ и затворила дверь в наш маленький мирок. Он сидел спиной к двери, я – лицом к нему. Первые десять минут мы задавали идиотские вопросы, давали дурацкие ответы, что-то мямлили и скользили взглядом по столу и по стенам.
– Новая блузка?
– Не то чтобы новая… А, вот! Я нашла твой перочинный ножик!
– Хорошо, очень хорошо.
За каждым глупым словом – скрытый смысл, за каждой фразой – подтекст. Голос сердца читается между строк.
– Я нашла перочинный ножик и шахматы.
(Ты представить себе не можешь, что в душе у меня творится, когда я тебя вижу…)
– Все хорошо.
(Вот бы расстегнулась пуговка у тебя на блузке…)
– А шахматная доска у меня теперь вместо телефонного столика…
(Как хочется тебя поцеловать… Боже мой!)
– Да, помню. Ничего. Другую доску достану…
(Пойдем домой… к тебе…)
– Ладно.
(Ладно.)
Не успела приветливая японка подать суши, как мы превратились в единое целое. Восточная женщина легонько постучала в дверь… Мы перестали целоваться, и Луис объявил, что пора ехать. Я положила суши на заднее сиденье. Мы не проронили ни слова. Я загляделась в окно, слушая, как ветер поет победный гимн. Ветер всякий раз возвращал мне Луиса.
Мы начали, едва переступив порог дома. Гараж. Он поставил машину и стал срывать с меня одежду, обнажая плоть, истосковавшуюся по его ласкам… В лифте вместе с нами ехала женщина в зеленой шали, которая избавила нас от своего общества и оставила наедине лишь на седьмом этаже…
- Night to night that’s the way to love you right.[4]
Наша последняя размолвка произошла оттого, что я перепутала его имя. Я назвала его Андре. Он разозлился и исчез.
– Ты же знаешь, что Андре – это мой лучший друг.
– Что он был твоим любовником, я тоже знаю.
– А хоть бы и так!
– То, что ты меня назвала его именем – это уж слишком…
– Да не было у нас ничего…
– Не хватало только, чтобы во время оргазма ты заорала: «Ах! Андре!»
– Что за чушь…
– Тогда я буду звать тебя Вивиан, Барбара…
– Да зови как хочешь!.. Роберта, Фернанда, Изадора, Ребекка, Жасмин… Луара, Жудит…
Он взял пиджак и хлопнул дверью, когда я произнесла «Валерия».
You do me, I do you…[5]
Столько встреч и разлук, столько ссор и примирений, столько слов… Я вздыхаю.
Красная папка
У меня есть желтая и есть красная папка. В отличие от желтой, красную ни от кого не прятали – она всегда была в изголовье у матери. Любопытства эта папка у меня не пробуждала – в ней мать хранила счета, договоры, свидетельства… Никто туда не лазил, пока мать не уехала за границу и ей срочно не понадобился один документ. Она позвонила из Канады и сказала, что точно помнит: документ должен быть в красной папке. Папка была переполнена, и казалось, что резинка вот-вот лопнет.
– Завтра обязательно вышли! А то меня отсюда не выпустят…
– Мама, ты же была на Сицилии!
– На экскурсии я познакомилась с одной канадкой…
– Знаю… Так я тебя хоть когда-нибудь увижу?
– Увидишь. На Рождество.
– Ты уже два года это повторяешь.
– Обещаю, что на это Рождество приеду. Я столько подарков накупила – наверняка будет перегруз… У меня всё в порядке.
– У тебя подруга или друг в Канаде?
– Подруга. Шерил. Хочешь поговорить с ней?
– No, thanks…[6]
– Ты хорошо закрыла папку? Смотри, чтоб ничего не выпало! Там полно мелких бумажек…
– Все нормально.
– Осторожно, резинку не порви.
– Да выдержит резинка.
– Поцелуй от меня братьев. Я пришлю им открытки…
– Как я по тебе скучаю!
– Я тоже.
– Приезжай скорее!
– На Рождество. Я тебя очень люблю.
– И я тебя.
Читать бесплатно другие книги:
