Мона Сельберг Дан

Сёдерквист перевернулся обратно на спину и закрыл глаза. Не то чтобы закрытые глаза что-то меняли, но это оказывало успокаивающий эффект. Он потерпел поражение. «Моссад» потерпел поражение. Наверное, израильтяне и не рассчитывали на то, что Эрик справится. Он наверняка был одной из многих приманок. Безымянная пешка. А теперь его вычеркнули из списка. Рейчел приступила к новому заданию.

Во рту ощущался металлический привкус. Эрик вспомнил маленькую библиотеку на улице Герцля, 44. Женщину и ее удивительную историю, бумажную бригаду и поэта Аврома Суцкевера. Тут в мыслях Эрика появилась Ханна. Они никогда не расставались так надолго. Через некоторое время Эрик заснул. Он спал беспокойно и без сновидений. Несколько часов спустя его разбудил скрип, который, словно нож, разрезал голову. Эрик открыл глаза и начал вглядываться в темноту. Кто-то открыл дверь в камеру. На свету проявился силуэт.

— Мистер? — прозвучал неуверенный голос.

Эрик неподвижно лежал в темноте, боясь пошевелиться.

— Мистер?

Это не Самир и не Ахмад. Сёдерквист откашлялся:

— Да.

Силуэт помахал рукой.

— Пойдемте.

Эрик встал и тут же ударился о потолок. Боль была такой силы, что он упал на колени. На глазах выступили слезы. Эрик тяжело дышал и ждал, когда вернется равновесие. Потом осторожно поднялся и, сгорбившись, пошел на свет. Мужчина в дверях был помощником Самира, высокий человек с родимым пятном. Он показал, чтобы Эрик следовал за ним. Они быстро шли по местами освещенному тоннелю. Эрик каждую секунду ожидал столкновения с Ахмадом. В конце концов они добрались до более широкого люка у входа. Мужчина кивнул на лестницу. Эрик колебался. Мужчина настаивал:

— Наверх.

У Эрика не было выбора. Он схватился за железные перекладины и начал лезть. Что будет? Ждет ли наверху Ахмад? Палестинцы? Палачи? Люк был открыт, и Эрик видел полное звезд небо, похожее на круглый мерцающий глаз в конце лестницы. Добравшись до последней ступени и выглянув наружу, Эрик увидел чуть поодаль костер. Легкий ветер приносил аромат горящих дров. В люке появилось лицо с пятном. Наружу мужчина вылезать не стал, а просто показал на костер.

— Туда.

Эрик повернулся к свету от пламени. Только сейчас он заметил, что там кто-то сидит — сгорбившаяся фигура у огня. Подойдя ближе, он узнал мужчину. Разрушенная стена защищала огонь от ветра. Самир не взглянул на Эрика, когда тот подошел. Он пустым взглядом смотрел на пламя. Эрик стоял неподвижно меньше чем в метре от сидящего мужчины. В растерянности. Самир заговорил едва слышно:

— Шалом.

Еврейское приветствие было неожиданностью. Но в голосе не звучала ирония, скорее покорность. Эрик ответил осторожно, с опаской:

— Шалом.

От потрескивающего костра поднимался едкий белый дым, рисовавший похожие на привидения силуэты в ясной ночи.

— Садись рядом.

Эрик сел, зарыв ладони в теплый песок.

— Мне очень жаль. Если бы ты только знал, что…

Самир перебил его:

— Я никогда не был в Скандинавии, поэтому я очень мало знаю о вашем мире. Но я много лет прожил во Франции.

Эрик молчал, и Самир продолжал:

— Как и Ливан, эта страна — часть меня. И я читаю по-французски. Почти одну только французскую литературу. Ни в какой другой стране нет такой богатой литературы. Такого количества писателей. Красивые истории, которые приходят мне на ум во всех жизненных ситуациях. Как сейчас, когда я смотрю на все эти звезды. Книга Леклезио.[106] «Блуждающая звезда».

— О чем она?

— О молодой еврейке Эстер, которая бежит от нацизма на юг Франции. Бегство приводит ее в Иерусалим. Когда провозглашают Государство Израиль, палестинке Наим приходится бежать в лагерь с ужасными условиями. Одна девушка идет к цели своей мечты, другая — к бесконечному кошмару. Чувство неприкаянности и уязвимости. Мне оно знакомо. Это не самая лучшая его книга, но истории двух женщин, где спасение одной становится гибелью другой, местами очень красивы.

Эрик вспомнил группу людей, которые обреченно ждали у огромных ворот Эреца. Подумал о маленьком мальчике с конфетами. Самир протянул руку к горизонту.

— В книге Леклезио очень красиво пишет об Иерусалиме. Он пишет, что это город, где не может быть войны. Там те, кто скитался без родины, могут обрести покой.

Эрик не сдержался:

— Но вы пытались взорвать там бомбы. Убить невинных.

— Я был против. Я видел достаточно смертей. Но Ахмад был непреклонен.

Он посмотрел Эрику в глаза.

— Он очень опасен. Фундаменталист.

Эрик вздохнул.

— Религия — это проклятие.

— Вы говорите как атеист.

— Я и есть атеист.

Самир долго ничего не отвечал. Когда он наконец заговорил, то голос его звучал тише, как будто Самир боялся, что его услышат.

— Как вы можете жить без якоря? Без киля? Как вы можете отвергать собственное существование?

— Я этого не делаю.

— Но вы ни во что не верите?

— Я верю в науку. Если вы спрашиваете о высшей силе, пусть это будет наука.

Самир покачал головой.

— Здесь нет противоречия.

— Нет? Церковь всегда осуждала науку.

— В христианстве. Но в исламе наука всегда играла важную роль. Коран призывает нас искать понимание знаков Аллаха в мире. Считается, что естественные науки способствуют познанию Аллаха.

— Я уважаю твою веру. Любую веру. Я просто не смог найти в этом себя.

— Ты там есть. Поверь мне. В мире живет полтора миллиарда мусульман. И существует столько же толкований ислама. У всех свой путь.

— И у сумасшедших вроде Ахмада Вайзи?

— Везде есть свои крайности. Фундаментализм не является частью ислама, он явление общечеловеческое. Нам нужна религия как раз для того, чтобы противостоять этим силам. Почитай Коран. Откройся для чего-то духовного. Или почитай Библию, Тору, что тебе ближе сейчас. Но не живи без киля.

Эрик цедил песок сквозь пальцы.

— Я сожалею, что вводил тебя в заблуждение и врал тебе.

Огонь потрескивал, и в небо, словно дикие огненные мухи, взлетали маленькие горящие опилки. Самир задумчиво кивнул.

— Я хотел встретиться с тобой сегодня ночью, потому что много думал о твоем коде.

— О коде?

— Можно рассматривать наш первый разговор как симфонию. Мы следовали правилам сонаты. Разыгрывали вариации основной темы: вирус «Мона» и коды программы. Мы могли закончить в том месте, в гармонии, но тут ты ввел коду… Совершенно новую мелодию.

Эрик непонимающе покачал головой. Самир поднял руку.

— Я всегда любил коду в классической музыке. Когда в конце соната меняет форму, мелодия изменяется. Прежде чем поставить точку, композитор дает нам возможность мельком заглянуть в другой мир.

— Я все равно не понимаю. Что было моей кодой?

— Прямо перед появлением Ахмада ты сказал, что хочешь рассказать мне что-то, во что я никогда не поверю. Что-то о твоей жене. Это была твоя кода.

Вокруг них шумел ветер. Эрик смотрел на огонь.

— И теперь ты хочешь услышать оставшуюся часть?

Самир кивнул и опустил голову. Он ждал правду.

— Начну с того, что я никакой не шпион «Моссада» и не тайный агент. Я действительно айти-профессор из университета в Стокгольме.

Реакции не последовало.

— Ты знаком с «Майнд серф», поэтому не буду объяснять суть моего исследования. Несколько недель назад мне наконец удалось запустить систему. Впечатление было неописуемым.

Самир повернул голову и посмотрел на него.

— Какое отношение это имеет к твоей еврейской жене? — В голосе Самира появились металлические нотки.

Эрик сжал в песке руки.

— Она тестировала программу.

Он столько раз прокручивал в голове монолог. Тренировал его. Мечтал о нем. О моменте, когда расскажет создателю «Моны» о Ханне. Правда, к реальности никогда нельзя полностью подготовиться.

— С помощью «Майнд серф» она зашла на сайт ЦБИ. Вирус попал в компьютер, и Ханна заболела.

— Ты думаешь, что ее заразила «Мона».

Такая прямая констатация застала Эрика врасплох. Он рассчитывал на то, что Самир отбросит столь абсурдную идею. Теперь Эрик не знал, как ему вести себя дальше. Он посмотрел вниз на руки, покрытые золотым песком.

— Так зачем ты приехал сюда? Отомстить за нее? — спросил Самир.

— Чтобы умолять тебя дать мне надежду. Выход. Врачи не могут контролировать заболевание. Я потеряю ее. Она — все, что у меня есть. Все мое самое дорогое и любимое.

Самир не двигался, безмолвно смотря перед собой. Вдруг он усмехнулся.

— Вот сидим мы тут, ты и я. Двое мужчин, встретившихся в пустыне. Мы идем по двум разным дорогам. Я уже иду в ад. Ты, по крайней мере, если не терять надежду, находишься на пути спасения жены. «Блуждающая звезда» Леклезио. Мусульманин и иудей. Но у нас у обоих нет оружия.

Самир рассмеялся. Сухим и глухим смехом.

— Единственное, что мы принесли, — наши айподы. Можем называть друг друга рыцарями айпода.

Огонь постепенно гас, и темнота подкрадывалась ближе. Эрик понял теперь, что не получит от Самира никакого чудесного лекарства. Его мечта была безнадежной и отчаянной. Он просто придумал ее, чтобы двигаться дальше. Предлог, из-за которого он находился в движении. Эрик встал на колени, чтобы дотянуться до кармана, и достал маленький помятый снимок Моны.

— Вот.

Самир взял его, и в слабом свете от костра Эрик видел, как он широко раскрыл глаза. Мужчина держал снимок обеими руками.

— Ей идет цвет. Она…

Самир заплакал. Он сжал фотографию в одной руке и посмотрел на Эрика.

— Откуда она у тебя?

— Мне ее дал «Моссад». Они допрашивали меня о тебе и дали фотографию.

Самир смотрел мимо Эрика, в темноту ночи.

— Знаешь, как Ахмад узнал, что ты предатель?

— Нет.

— От «Моссада».

— Странно. Я думал…

— Не от самого «Моссада». Они рассказали премьер-министру Бену Шавиту. А он рассказал одному из своих ближайших друзей. Одному мужчине в кнессете. Этот человек — наш. Вернее сказать, Ахмада.

— У него есть человек в израильском правительстве?

Самир слегка кивнул. Потом расправил плечи.

— Тебе пора возвращаться в свое заточение. Мохаммад ждет тебя около тоннеля.

Эрик медлил. Он чувствовал себя в некоторой степени униженным. Униженным и обманутым. Надежда испарилась, а вход в тоннель казался воротами в ад. Эрик поднялся. Самир поднял руку с маленьким снимком.

— Можно я оставлю себе фотографию дочери? Я был бы признателен.

Эрик кивнул.

— Она твоя.

Потом повернулся и пошел к тоннелю.

Без четверти три ночи «Герон 158» зафиксировал слабый сигнал, который совпал с сохраненным идентификационным кодом. В семистах двадцати двух метрах над землей беспилотный аппарат записал координаты 31°20 39.55 'N 34°18 11.13 'E/31.3443194°N. Через две минуты после контакта с аппаратом координационный центр в Ашдоде послал сообщение службам военной разведки. В три ноль восемь Даниэль Левин, капитан элитного подразделения, получил приказ и информацию о цели. Он вместе с тщательно укомплектованной оперативной группой ждал около тренировочного лагеря армии «Бахад Зиким». Лагерь находился всего в нескольких километрах от Газы. Закончив телефонный разговор, Левин сразу же пошел будить пилотов вертолетов.

В окрестностях Хан-Юниса, Газа

Эрик вернулся в темную келью. Мочой пахло сильнее, чем раньше. Может, группа использовала помещение в качестве туалета, когда здесь не сидели заключенные. Эрик полулежал, опершись на бугристую стену. Около получаса назад он слышал слабое шуршание где-то слева. Какое-то животное или насекомое. Крыса? Скорпион?

Он рассказал всю правду Самиру. Может быть, зря? Если Самир скажет Ахмаду Вайзи, изменится ли что-нибудь? Вряд ли. Ахмад уже все знал. Встретится ли Эрик с Самиром еще раз?

Он поменял положение. Снова послышалось шуршание.

Милая, замечательная Ханна. Как она? Ухудшилось ли ее самочувствие? Пытался ли Йенс дозвониться до него? Ханна стояла у Эрика перед глазами.

Густые волосы. Светлые и волнистые. Теперь в то, что он любил, закралась седая прядь.

Скрежетание заставило Эрика вздрогнуть. Скрип раздался снова, и дверь в камеру открылась. Он не моргая сидел в темноте. Слабый свет пробивался из-за силуэта у двери.

— Эрик?

Мягкий голос Самира. Эрик прошептал:

— Я здесь.

— Осторожно глаза. Я зажгу свет.

После щелчка комнату залил свет. Эрик огляделся. Свет шел от лампочки, свисавшей с потолка на черном проводе. Камера была меньше, чем он себе представлял. Вытянутая. Сёдерквист заметил большие трещины на стенах. Раздолье для крыс. На грубом полу лежали груды бумаги, пластиковые бутылки и грязные тряпки. Самир, сгорбившись, вошел в дверной проем.

— Как ты?

— Живой.

Самир отодвинул ногой зелено-коричневую тряпку и аккуратно сел перед пленником по-турецки.

— Аллах испытывает тебя.

Эрик чуть улыбнулся.

— Несомненно.

Самир посмотрел на него грустным взглядом.

— Я многое почерпнул из наших дискуссий.

— Я тоже. Они были очень полезными для меня.

— Я рад, что ты пришел. Мне бы хотелось, чтобы все закончилось по-другому.

— Я тоже. Но это еще не конец.

— Ты прав. Ночь длинна, и только Аллах знает ее тайны.

Самир умолк. Эрик ничего не сказал, а просто посмотрел на мужчину, сидевшего меньше чем в пятидесяти сантиметрах от него. После всех споров они узнали друг друга, по крайней мере в некоторой степени. Самир протянул руку и взял Эрика за запястье.

— Твоя судьба не в моих руках. Я попробую поговорить с Ахмадом. Может, мне удастся уговорить его передать тебя ХАМАСу. Нехороший вариант, но ближе к властям тебе в Газе не оказаться. Лучше, чем пуля.

Эрик почувствовал себя кошмарно одиноким. Самир долго смотрел ему в глаза. Потом он повернул его руку, раскрыл ладонь и вложил в нее небольшой плоский предмет. Когда Эрик опустил глаза, он увидел айпод. Собственный айпод. Самир сохранил его, когда охранник ударил Эрика.

— У рыцаря должен быть свой айпод.

Самир понизил голос:

— Я загрузил для тебя Седьмую симфонию Чайковского. Фантастическая композиция. Думаю, она тебе понравится. Может быть, она вернет тебе любовь. Помни мою семью. Мою историю.

Самир отпустил его руку и встал. Эрик остался сидеть на полу.

— Я обещаю.

Самир поднял руку для приветствия.

— Инша Аллах.

Он вышел через низкую дверь, оставив свет включенным. Снова раздался скрип от задвигаемого снаружи засова. Эрик посмотрел на маленький серебристый плеер в руке. Чайковский. Фантастическая композиция. Но у него не было наушников, поэтому послушать он не мог. Эрик придвинул колени к себе и попытался вспомнить какие-нибудь композиции Чайковского. Он раньше никогда не слышал о Седьмой симфонии. Странно. Он вдруг начал думать о Пятой. Она напоминала Пятую симфонию Бетховена, но у Чайковского не было такой жесткой структуры. Сначала основная мелодия. Неровная ми-минор. Ре-минор, которая вначале теряется за главной мелодией, но затем вырывается вперед. Эрик напевал для себя. Голос был слабым и дрожал. Бас понизился на октаву. Вторая секция звучала больше как классический Чайковский, мощный и яркий, с ведущими духовыми. Эрик услышал шум за дверью и скрип отодвигаемой щеколды. Дверь открылась, и он улыбнулся в проем.

— У меня, к сожалению, нет наушников, но я постараюсь помнить Чайковского.

— Особо нечего помнить. Гомосексуальная псина, испорченная холерой и водкой.

Внутренности сжались, когда Эрик встретился взглядом с Ахмадом. Эрик отпрянул в глубь камеры.

— С кем ты разговаривал? С Самиром Мустафом? Мне показалось, я видел, как он выходил отсюда.

Эрик рефлекторно посмотрел на айпод. На секунду дольше, чем нужно. Ахмад улыбнулся.

— Ты получил подарок?

Эрик сжал плеер в руке. Ахмад спокойно облокотился на стену и осмотрелся.

— Довольно грязное здесь место, но ничего лучше предложить не могу. Мы не рассчитывали запирать тебя тут. Мы подготовили для тебя гораздо более красивое помещение. Но вещи и обстоятельства изменились.

Эрик молчал.

— Значит, Самир был здесь и миловался с тобой? Подарил прощальный подарок? Не понимаю, почему все ходят с этими штуками в ушах. Идиотизм. Вы пропускаете все, что происходит вокруг. Не воспринимаете детали. Детали — это самое важное.

— Что вы собираетесь со мной сделать?

— Не люблю разговаривать с человеком, который не смотрит мне в глаза.

Эрик взглянул на него.

— Что я собираюсь с тобой сделать? Прежде всего я оставлю тебе эту ночь. Не люблю торопиться. Завтра рано утром мы поговорим. Не буду хитрить — тебе будет нелегко. Понимаешь, мне важно получить всю информацию. И я должен быть уверен, что ты говоришь правду. В моем мире есть только один способ гарантировать это.

Эрик не выдержал огненного взгляда Ахмада. Он снова опустил глаза на свои бледные руки. На свету он заметил, что на них много ссадин, а два сустава на левой руке покрыты запекшейся кровью. Ахмад шевельнулся, и что-то щелкнуло. Как будто оружие.

— Вытяни руку. Нет, не эту с музыкальной штуковиной. Другую. Пустую.

Сердце бешено билось в груди, когда Эрик после секундного сомнения медленно протянул дрожащую руку.

— Открой ладонь. Не шевелись.

Что-то пролетело по воздуху и тяжело упало на ладонь. Эрик посмотрел на маленький предмет. Матовая серая верхушка на блестящей меди. Пуля.

— Я тоже умею дарить подарки. Теперь она, наверное, выглядит угрожающе, но спустя несколько часов нашего разговора она станет самой ценной для тебя вещью. Этот кусочек свинца будет для тебя ценнее чистого золота. Когда она наконец придет, ты примешь ее с распростертыми объятиями.

Ахмад выпрямился.

— У тебя впереди долгая ночь. Позаботься о том, чтобы помириться со своим Богом.

Ахмад ушел, больше ничего не сказав. Перед тем как уйти, он выключил свет. Дверь захлопнулась, и щеколду задвинули обратно. В кромешной темноте был особый символизм. В одной руке лежал плеер. В другой — пуля. Бесконечная музыка и бесконечная тишина.

Ахмад Вайзи быстрым шагом шел по тоннелю. Он взглянул на часы — половина четвертого утра. Он знал, что Самир Мустаф, когда работал, часто выходил подышать воздухом в перерывах. Ахмад повернул к ступеням и быстро поднялся по согнутой стальной арматуре. Люк был открыт, и Ахмад вышел в темноту. Дул ветер, сильный ветер, несший острые песчинки. Ахмад поморщился и повернулся к ветру спиной. Тут он заметил одинокий силуэт, видневшийся на фоне костра. Самир стоял неподвижно, наклонив голову. Очевидно, руины защищали его от ветра. Слабый свет не позволял разглядеть, что он делал.

Может быть, плакал. Ахмад, задрав плечи, пошел к светящемуся огоньку. На Самире были одни тряпичные брюки, верхняя часть тела отсвечивала белым, ребра проглядывали через кожу. Они долго стояли, не двигаясь, бок о бок. Угли костра все еще слабо грели, их жар приятно ласкал ноги. Самир нарушил тишину:

— Что с ним будут делать?

— Будут допрашивать.

Самир потрогал обгоревшее полено носком сандалии.

— Что ты надеешься узнать?

— Как он взломал нашу компьютерную базу, с кем разговаривал.

— А потом?

— Потом? Выстрел в правое ухо. А может, в левое. Зависит от угла. Что ты делаешь здесь, на улице?

— Думаю о дочери.

В руке Самир сжимал маленький снимок, который взял у Эрика.

— Я пытаюсь вспомнить ее голос. Запах. Все так быстро исчезает. Цвета, детали. Все блекнет.

Ногой он подтолкнул полено в огонь.

— И еще я думаю о том, что я сделал, что мы сделали. Меняет ли это что-нибудь? Граната, взорвавшаяся у нас на кухне, никогда не исчезнет. Моя семья никогда не вернется. Я обещал отомстить, и я свое обещание исполнил. Но ради чего? Месть не заполнила пустоту в моем сердце.

Ахмад покачал головой.

— Ты неправ, друг мой. Пророк дает тебе право на возмездие. Его нельзя неверно истолковать. Право на месть уходит корнями далеко в прошлое. Вавилонские законы основывались на принципе «око за око, зуб за зуб».

— Священный Коран говорит, что прощение — это более великое деяние.

Ахмад язвительно рассмеялся.

— Ты утверждаешь, что прощаешь тех, кто забрал от тебя твою дочь? Твою жену?

Ахмад положил руку ему на плечо.

— Посмотри на меня, Самир.

Самир повернулся, прикосновение и тон голоса невольно заставили его напрячься. Лицо Ахмада было всего в нескольких сантиметрах от его лица.

— Я верю в месть. Возмездие являлось решающей движущей силой многих сражений. Ты сам выбрал имя Сала ад-Дина в Интернете. Его месть была бескомпромиссной. Твоя тоже должна быть такой.

Когда Самир не ответил, он продолжал:

— Поэтому мы и смогли тебя рекрутировать.

Вдруг между ними прошел холодок, или, может быть, его ощутил только Самир. Не страх. Во всяком случае, физического насилия он не боялся. Им овладело что-то гораздо худшее. Что-то, что он всегда чувствовал, но боялся выпустить наружу. Он смотрел на Ахмада так, как будто перед ним стоял сам дьявол. Глаза Самира умоляли собеседника не продолжать. Просили не говорить то, что он собирался сказать. Неотвратимое. Ахмад повысил голос и крепче сжал его плечо:

— Только благодаря ненависти ты смог увидеть борьбу нашими глазами. По-настоящему разделить чувства слабых. Отверженных. Только месть могла заставить тебя присоединиться к борьбе.

Самир хотел вырвать язык из его рта, сделать все что угодно, чтобы Ахмад замолчал. Но вместо этого его онемевшие губы разжались и потребовали от Вайзи финального проклятия:

— Что ты имеешь в виду?

Ахмад улыбнулся, продолжая держать руку у Самира на плече.

— Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Ты играл решающую роль в нашем плане, мы были вынуждены взять тебя. Другого пути не было.

Ноги Самира подкосились, и он упал на песок. Отчаяние, охватившее его, было такой силы, что он не мог стоять. Он не плакал. Он просто безотрывно смотрел в чернеющее пространство, широко раскрыв глаза и не глядя на Ахмада. Ахмад понизил голос:

— Они были маленькой жертвой ради большого дела. Рай принял их с распростертыми объятиями. Те, кто умирает мученической смертью во имя Аллаха, не мертвы. Наоборот, они живы и заново родились.

Самир, съежившись, сидел у края костра. Он пытался привести мысли в порядок, но все они лишь разлетались и исчезали. Он достал помятую фотографию Моны и пристально посмотрел в ее карие глаза.

Ахмад ожидал агрессии. Отчаяние Самира разочаровало его. Он с нетерпением ждал возможности рассказать о Кане. Когда он наконец раскрыл Мустафу правду, его встретила лишь удручающая слабость. Немужественная апатия. Ахмад надавил сильнее, в последний раз попытавшись вызвать реакцию:

— Мы притворились, что это был маленький тигренок. Мона, без сомнения, любила тигров.

Самир молчал. Он просто продолжал сидеть, уставившись на свою несчастную фотографию. Ахмад достал пистолет, который носил за поясом штанов. Звук затвора не возымел эффекта. Чертов ливанец даже не поднял голову. Ахмад приставил дуло прямо за ухо Самира и нажал на спусковой крючок. Все равны перед смертью. Минуту назад один из самых выдающихся программистов мира, сейчас — груда одежды на песке. Ахмад покачал головой и устремил взгляд в темноту. Ветер был по-прежнему силен. Ахмад прислушался к интуиции. Что-то назревало. Что-то должно было случиться. Он повернулся к тоннелю.

Тель-Авив, Израиль

Двое суток спустя после покушения Рейчел Папо снова смогла ходить. Врачи запретили, но она все равно начала двигаться. Она выходила в коридор и бродила по нему. Вперед и назад. Быстро не получалось. Мешала невыносимая боль. Каждый шаг был победой.