Без малейших усилий. Беседы о суфийских историях Раджниш (Ошо) Бхагаван
Много знающих людей приходят ко мне: пандиты, ученые… Есть один старик, он ходит ко мне целых десять лет. Раз в несколько месяцев он приходит ко мне и рассказывает о своих знаниях, о Ведах, об Упанишадах, о йоге, о своих занятиях, о своем опыте. Но если он настолько сведущ, зачем ему приходить ко мне? А он ходит и ходит — очень настойчиво. Все, о чем он говорит, это только притязания, игра воображения. Он думает, что достиг реализации. А я вижу, что он ничего не достиг, он просто изучил множество писаний. Он постоянно вращается в так называемых духовных кругах и насобирал множество слухов о кундалини, о чакрах, о свете и обо всем таком, но всякий раз, когда он ко мне приходит, ему хочется что-то услышать от меня, ему нужна моя помощь. Но он сам закрывает дорогу. Если ему нужна моя помощь, ему надо перестать притворяться, что он что-то знает. Ему надо избавиться от всей этой чепухи, которую он называет знанием. А он продолжает утверждать, что все эти вещи знакомы ему не из писаний, а из опыта.
Я говорю ему: «Прекрасно, что у вас такой богатый опыт, — а я как раз помогаю достичь всего этого. Но вы уже достигли, так что вам совсем ни к чему… Зачем вам приходить ко мне?» При этих словах я вижу, что лицо его становится печальным. Он совсем ничего не знает. Но он не может отказаться от своих притязаний, не может сказать: «Я не знаю». Такая простая вещь оказывается для него невозможной. Но пока он не осознает этого, всякая возможность будет для него закрыта.
Если вы думаете, что знаете, не зная, двери закрыты. Вы должны почувствовать свое невежество, глубоко его прочувствовать, вы должны ощутить в самых глубинах своего существа, что вы не знаете. Как только вы узнае$те о своем невежестве, двери открываются. Вы становитесь проницаемы для мастера, он может начинать работать с вами.
Суфии очень разборчивы. Мастер должен быть таким, это необходимо, иначе чуждые мастеру люди обступят его со всех сторон. Мне приходится избавляться от чуждых мне людей, по возможности деликатно. Поначалу мне досаждали джайны. Разумеется, поскольку я рожден среди джайнов, они первые заявились ко мне. Но они приходили ко мне не из-за меня, а по другой, не имеющей отношения к делу причине — они считали меня джайном. А я не джайн. Я не христианин, не индус, не мусульманин… точнее, я все это вместе взятое. У меня нет определенной религиозной принадлежности.
Они тысячами преследовали меня по всей стране. Они не были искателями. Их вообще не интересовала трансформация. Они искали встречи со мной для того, чтобы укрепиться в своей вере — вере в то, что джайнизм прав, что все, сказанное Махавирой, истина. Их интересовал не я, их интересовал Махавира. Им уже было известно, что Махавира прав, просто они хотели получить подтверждение еще и от меня.
Мне необходимо было избавиться от них. Но как от них избавишься? Я начал говорить о сексе. И они тут же пропали — потому что брахмачарья, целибат, абсолютное безбрачие, остается для них основополагающим принципом, и когда я заговорил о сексе, когда я сказал, что благодаря сексу можно достичь состояния сверхсознания, что самадхи можно достичь благодаря сексу, они тут же растворились. Больше ничего не понадобилось. Остались только те, кто действительно искал. Из тысячи остался один. Эти толпы никогда больше меня не беспокоили.
Затем меня стала одолевать другая группа людей — последователи Ганди. Они находились в поисках махатмы. Когда Ганди умер, они остались без гуру. Я поступил очень просто. У меня была привычка носить хади. Я любил эту одежду, она такая прохладная и сделана вручную — она очень красива. Но мне пришлось от нее отказаться, потому что здесь была взаимосвязь: я носил хади, и последователи Ганди думали, что я тоже последователь Ганди. Пришлось мне потерпеть. Теперь я ношу хлопок терри. Это не очень приятно — но у меня не было выбора, они не оставили мне выбора. Как только я перестал носить хади, множество последователей Ганди навсегда перестали меня беспокоить. Вдобавок я стал критиковать Ганди — с тех пор я не наблюдаю их лиц. Они не были искателями. Только один из тысячи остался со мной.
Для искателя — настоящего искателя, того, кто действительно ищет, кого не волнует, за Ганди я или против него, за Махавиру или против него, кто приходит непосредственно ко мне, кто не осуждает меня ни за что, кто доверяет мне — для такого человека то, что я говорю, не имеет большого значения.
Мастер должен быть очень и очень разборчивым, иначе он не сможет работать. Можно разговаривать с толпами, но их нельзя трансформировать. Они живут низменной жизнью. Только человек, который полностью покончил с этим миром, полностью разочаровался в нем, потерял всякую надежду, смог почувствовать, что все это не более чем сон — в лучшем случае прекрасный сон, в худшем случае кошмар — кто действительно отчаялся и задумался о самоубийстве, только такой человек готов прийти к мастеру… Потому что человек, который задумался о самоубийстве, который подошел к краю жизни, убедившись, что в ней нет никакого смысла, готов к трансформации. Он готов умереть на глазах мастера. И тогда мастер готов воскресить его.
Когда вы рядом с мастером, вы не просто слушаете его слова, вы слушаете его самого, его существо, симфонию его бытия, тончайшую музыку его бытия. Вы стараетесь услышать это, а не то, что он говорит, потому что его бытие не может быть высказано словами. Даже в молчании лишь какая-то часть его существа может найти выражение. Слова вообще ничего не передают, молчание говорит лишь о части его существа. А вам надо слушать все его существо. Всякое его действие: когда он говорит, молчит, ходит, сидит без дела — вам надо наблюдать, быть бдительными, стараться услышать тончайшую музыку, исходящую от него, ее тончайшие вибрации. Она все время звучит.
Чтобы быть рядом с мастером и чтобы он смог вам помочь, нужна чисто женская восприимчивость. Мужской подход тут не годится.
Совсем недавно одна саньясинка сказала мне, что обратила внимание на удивительное явление. Она спросила: «Как так получается, что многие мужчины-саньясины начинают проявлять женскую сторону своего существа? Они становятся женственными».
Да, так оно и есть, потому что быть учеником означает быть женственным. Это значит быть восприимчивым, а не агрессивным. Вы не можете схватить, не можете украсть, вы можете только принять. Мастера надо съесть, прожевать, пропитаться им, чтобы он стал вашей кровью, вашими костями, вашим костным мозгом.
Однажды вечером другой саньясин пришел ко мне и заявил, что с ним происходит что-то невероятное. Он сказал: «Во время медитации я чувствую себя собакой, я лаю — мало того, иногда мне кажется, что я ем вашу ногу!»
Да, мастера надо съесть, прожевать, переварить, усвоить. Я сказал саньясину: «Не воспринимай это буквально», — потому что однажды уже был такой случай, один саньясин именно так и сделал. Он прыгнул на меня, как собака, и укусил за ногу. Потекла кровь, он повредил мне ногу. Он слишком буквально все воспринял.
Такое восприятие само по себе правильное. Один из американских искателей — сейчас он уже умер — написал превосходную книгу, мне очень понравилось название. Его звали Руди, а книга, которую он написал, называлась «Духовный каннибализм». Прекрасное название, сама книга не так хороша, но название — лучше не придумаешь. Мастера надо съесть, надо почувствовать себя каннибалом.
Но не буквально. Это внутреннее переживание, внутренний феномен. Постепенно вы полностью заполняете себя мастером. Вы больше не существуете, внутри вас живет мастер. Святой Павел сказал: «Не я живу, Христос живет во мне».
Мастер постепенно заменяет вас. Когда вы оборачиваетесь к самому себе, вы находите там не себя, а мастера. Когда это происходит, вам передается знание — знание, узнать которое невозможно. Мастер отдает вам самого себя.
Это очень глубокое явление. Поэтому люди, которые приходят просто из любопытства, из детского любопытства, должны быть отвергнуты, им нельзя потворствовать. Их миллионы. Если дать им волю, тогда настоящие искатели никогда не смогут добраться до мастера.
Я слышал такую историю: отец Муллы Насреддина умирал, он лежал на смертном одре и хотел дать последний совет своему заблудшему сыну. Тот превратился в местного ловеласа и пытался соблазнить всех симпатичных женщин города. Старик сказал: «Насреддин, запомни вот что: красота поверхностна, не сходи из-за нее с ума — это опыт всей моей жизни. Я соблазнил много женщин, но сейчас, в конце жизни, я чувствую, что красота не глубже кожного покрова, это чисто внешнее явление».
Насреддин поразмышлял над этим и ответил: «Папа, мне ведь глубже и не надо — разве я каннибал, чтобы лакомиться внутренностями женщин? Мне и не нужно знать, что там под кожей. Кому нужны внутренности женщины?»
Но если вы, взаимодействуя с мастером, не проникаете глубже кожи, если вы общаетесь с мастером только на уровне кожи, у вас с ним нет никаких отношений. Вы должны относиться к мастеру как каннибал. Вы должны съесть его целиком, целиком и полностью, прожевать его до последнего кусочка, во всей его тотальности. Но это станет возможным только тогда, когда вы полностью умрете. В вас должен быть вакуум, вы должны стать полностью пустыми, и тогда неожиданно эта пустота втянет в себя мастера. Это передача от одного бытия другому бытию. Это не передача знания, а передача самой жизни — словно вы поднесли незажженную свечу к горящей свече, и пламя перекинулось на нее.
Мастер ничего не теряет, а вы получаете все, потому что для зажженной свечи нет никакой убыли. Вторая свеча теперь тоже горит — она озарилась светом, но без всякой потери для первой свечи: горевшая свеча осталась такой же, какой была. Вы можете зажечь тысячу свечей от горящей свечи, а она останется той же. Ничего не теряется — только огонь совершает прыжки.
Мастер — это горящая свеча. Идите к нему, приблизьтесь к нему.
Рассуждения не дадут вам подойти близко, а без этого огню не совершить свой прыжок — ведь огонь может перекинуться только тогда, когда обе свечи настолько приблизятся друг к другу, что расстояние между ними перестанет существовать.
А теперь вот эта чудесная история.
Трое мужчин были приняты в круг учеников суфийского мастера, получив разрешение внимать его учениям. Очень скоро один из них покинул группу, негодуя на непоследовательное поведение мастера.
Мастера — не самые приятные люди. О них не стоит судить по внешним признакам, не стоит судить по внешнему виду — их облик может оказаться обманчивым.
О Гурджиеве рассказывают, что всякий раз, когда кто-нибудь хотел вступить в круг его ближайших учеников, он начинал вести себя очень странно, а внезапно просто превращался в сумасшедшего. Ученики, которые давно слушали его, знали, что это розыгрыш, но новенькие убегали в ужасе, увидев, что вытворяет этот безумец.
Однажды к нему пришел журналист. Он хотел взять интервью и уверял, что его очень интересует учение Гурджиева. Гурджиев огляделся и спросил у одного своего ученика: «Какой сегодня день недели?»
«Сегодня суббота», — ответил ученик.
Гурджиев нахмурился: «Что это значит? Вчера же была пятница, каким образом сегодня может быть суббота? Рехнулся ты, что ли — вчера была пятница, а сегодня суббота?»
Журналист поднялся и сказал: «Я не собираюсь разговаривать с сумасшедшим. Что тут у вас происходит?»
Гурджиев посмотрел на него так свирепо, таким пронизывающим взглядом, что журналиста охватил страх, он подумал, что этот человек попросту опасен. А Гурджиев был человеком огромной физической силы. Если бы он захотел, он мог бы голыми руками убить человека. Журналист тут же покинул Гурджиева и никогда больше не возвращался. А Гурджиев долго хохотал после его ухода.
Один из учеников спросил: «Почему вы так с ним поступили? Он мог бы оказаться полезным. Он мог бы написать статью. У него есть связи, много знакомств. Зачем?..»
Гурджиев ответил: «Лучше поставить точку в самом начале, потому что, если его принять, он будет приходить снова и снова — а он ни на что не годен, это очень поверхностный человек. Он судит обо всем по внешнему виду, как он сможет понять глубочайшие истины?»
Очень скоро один из них покинул группу, негодуя на непоследовательное поведение мастера.
Второму, который выслушивал инструкции мастера, один из учеников шепнул, что мастер — мошенник.
Второму, который выслушивал инструкции мастера, один из учеников шепнул: «Не доверяй этому человеку, он — мошенник». И второй тут же исчез.
Человек воистину удивительное существо! Если кто-то говорит ему, что мастер — мошенник, все, дело сделано. Вы даже не подумаете, что, возможно, мошенник сам этот человек, или он решил подшутить над вами, или у него есть какой-то свой мотив.
Поверить мастеру сложно, но до чего же легко поверить такому человеку! Вы никогда не спросите, какие у него полномочия утверждать такое, кто может подтвердить его собственную честность — вы просто поверите ему. Похоже на то, что всякий раз, когда что-нибудь огульно чернят, вы тут же этому полностью доверяете. А когда что-нибудь хвалят, в вас зарождается недоверие. Вы доверяете плохому, вы верите Дьяволу. Для Бога же у вас припасено сомнение.
В английском языке есть выражение: слишком хорошо, чтобы быть правдой. В этом весь ум. Вы никогда не скажете: слишком плохо, чтобы быть правдой. Нет, такого выражения не существует. Слишком плохо не бывает излишне плохим, это почти всегда похоже на правду. Но в слишком хорошее поверить невозможно. Вы так глубоко не доверяете человечеству, что готовы поверить во все плохое, что вам скажут о ком-то или о чем-то.
Если к вам придут и скажут: «Я знаю человека, достигшего состояния будды», — вы рассмеетесь и скажете, что такого быть не может, что это выдумки, подобного никогда не было и не будет. Разве такое возможно, чтобы кто-то уже достиг состояния будды, а вы еще нет? Невозможно. Если с кем-то такое и случится, то это будете вы. Ницше как-то написал: Я не могу поверить в Бога, потому что если он уже Бог, то что остается мне? Я не верю в существование Бога. Если бы на свете был Бог, им должен был быть я.
Вы всегда верите негативным отзывам о людях и никогда не верите позитивным. Даже если вы не выказываете своих сомнений, они всегда присутствуют. Но до чего же это глупо! Кто-то сказал вам, что этот человек — мошенник, и вы тут же поверили. Вы не пытаетесь разобраться, не пытаетесь выяснить. Вы не говорите: «Я пока подожду и посмотрю, а потом уже приму решение». Вы тут же доверяете сказанному. Но если к вам явится будда и скажет: «Я достиг совершенного блаженства», — вы посмотрите на него с подозрением. Разве такое возможно? Слишком хорошо, чтобы в это поверить.
Вы верите в Дьявола. Бог, возможно, и мертв, но Дьявол никогда не умирал. Я видел абсолютных атеистов — они не верят в Бога — но я не встречал ни единого человека, который бы не верил в Дьявола. В Дьявола верят все, даже атеисты. У атеистов не найдешь ни одного аргумента против Дьявола. Против Бога они выдвинули тысячи аргументов, но против Дьявола — ни одного. Такое впечатление, что все люди — ученики Дьявола! Наверное, он заслуживает доверия.
Когда вы приходите к мастеру, судить очень трудно. Это по просьбе мастера ученик сказал: «Этот человек — мошенник». Ученик получил инструкцию от мастера, который и создал всю ситуацию.
Способны ли вы с легкостью довериться Дьяволу? Если да, тогда духовный рост для вас невозможен. Вы не спешите верить в плохое? в негативное? Если да, тогда вы уже сделали один шаг навстречу правде, добру, божественному. Как можете вы довериться мастеру, если с такой легкостью доверяете болтовне обычных людей?
Тысячи людей так и не добрались до меня, потому что по дороге какой-нибудь простой водитель такси, или другой простой человек на станции, носильщик, сказал им: «Куда это вы собрались? Он же мошенник!» И эти слова остановили многих, кто хотел приехать ко мне. Но, может быть, это я дал им инструкцию говорить такие слова! Откуда вам знать?
Второй человек покинул мастера.
Третий остался, но его так долго ничему не учили, что, потеряв интерес, он покинул круг учеников.
Третий остался, но его так долго ничему не учили, что он потерял интерес и покинул круг учеников. Мастеру известно, как вас обучать. Не надо давать ему советы. Он сам хорошо все знает. Надо доверять и ждать. Когда наступит подходящий момент, он даст вам урок.
Первый человек был абсолютно безнадежным. Связываться с ним не имело никакого смысла. Мастер тут же избавился от него, разочаровав своим поведением. У второго, должно быть, был небольшой шанс. И мастер предоставил ему этот шанс, но он им не воспользовался. Из всех троих самый большой потенциал был у третьего. Мастер позволил ему остаться, но не давал никаких инструкций, ничего ему не говорил. Однако это не значит, что он не учил, ведь мастер — это непрерывное послание. Даже когда он обращается к другим, возможно, он говорит для вас.
Это и мой метод. Очень часто, когда я обращаюсь к кому-нибудь другому, я говорю для вас, поскольку чувствую, что это наиболее подходящий способ донести до вас нечто. Когда я обращаюсь непосредственно к вам, вы можете упустить смысл сказанного, потому что ваше эго начинает раздуваться от тщеславия. Когда я уделяю вам внимание, ваше эго поднимается на поверхность, и это мешает… А вот когда вы сидите неподалеку, а я обращаюсь к другим, тогда вы слушаете правильным образом. Ваше эго не вмешивается.
Если я объясняю кому-нибудь, как избавиться от гнева, вы слушаете, и поскольку вы не вовлечены в разговор, вы слушаете немного отстраненно, а когда вы слушаете отстраненно, ваше понимание улучшается. Но когда дело касается вас, когда речь идет о вашей проблеме, вы так волнуетесь, что это мешает вам слушать. Когда я говорю с кем-нибудь о его проблеме, я могу говорить вовсе не для него — в действительности я могу говорить для кого-нибудь другого. А когда я начинаю разговаривать с вами, мои слова могут предназначаться другому человеку, а не вам.
Мастер сам решает, что говорить, как говорить. Так, мне пришлось отказаться от индивидуальных бесед, поскольку было очевидно, что таким образом понимание приходит к вам с большим опозданием. Оставшись наедине со мной, вы начинаете нервничать — ведь это ваша проблема, вы не можете сохранять отстраненность, не можете быть наблюдателем. И эта проблема кажется вам настолько серьезной, что все, что бы я не сказал, вы заранее считаете невыполнимым — вы убеждены, что уже все перепробовали, и ничего не помогло.
Мне пришлось совсем отказаться от бесед с глазу на глаз. Теперь разговаривать стало проще: десять, двенадцать человек присутствуют на интервью. Я обращаюсь к А, но при этом говорю что-то для В, я обращаюсь к С, но мои слова предназначены А. Теперь мне легче разговаривать с вами. Когда я обращаюсь к другому человеку, возможно, я говорю для вас. И вы лучше воспринимаете сказанное, потому что вам кажется, что эти слова предназначены не вам. Это работает. Слова проникают в вас, минуя сознание. Они глубоко проникают в вас. Сказанное беспрепятственно достигает глубочайших уровней вашего бессознательного, потому что вы сидите, расслабившись — ведь речь идет о проблеме другого человека.
Возможно, вы замечали, что если кто-нибудь оказался в беде, вы всегда готовы поделиться с ним добрым советом, вы становитесь мудрым советчиком — каждый становится мудрым советчиком, я не встречал никого, кто не был бы способен поделиться хорошим советом с тем, кто оказался в беде. У каждого найдется хороший совет. Вы можете дать настолько мудрый совет, что сам Лао-цзы позавидует вам. До чего же вы проницательны! Но когда проблема встает перед вами, внезапно вы начинаете реагировать, как ребенок. Вы тут же теряете всю свою рассудительность, от вашего душевного равновесия не остается и следа.
Почему так происходит? Потому что теперь проблема слишком близко. Вы сами затронуты ею, и теперь вы надеетесь только на чудо. Вы не способны прислушаться к своим же собственным советам, которыми так щедро делились с другими в схожих ситуациях. Тут нужен отстраненный взгляд.
Третьему позволили остаться, но ему не дали никаких инструкций. И он вскоре потерял интерес. Ему показалось, что мастер не проявляет к нему никакого интереса. Но мастер проявил к нему интерес, иначе он уже давно избавился бы от него, как избавился прежде от двоих других. Он проявил к нему интерес, но ждал, чтобы этот человек немного набрался терпения, стал чуть-чуть усидчивее. Возможно, он уже принялся обучать его, но человек оказался слишком глупым. Он думал, что обучение может происходить только тогда, когда непосредственно обращено к нему.
Трудно понять методы мастеров. Но им лучше известно, как вас обучать. Иногда, когда они ничего не говорят вам, они сообщают: «Ждите». Подождите немного, вы еще не готовы, вы еще не дозрели. Но человек потерял интерес — и покинул круг учеников.
Возможно, у него был интерес, но не было жажды. Интерес может пройти, жажда — нет. Если ко мне вас привел интеллектуальный интерес, или даже духовный интерес, но если это всего лишь интерес, рано или поздно вы покинете меня, потому что невозможно долго сохранять интерес. Интересом можно пресытиться, он начинает тяготить.
Но если это жажда, голод, тогда, чем больше вы ждете, тем сильнее ваш голод. Чем дольше вам приходится ждать, тем сильнее вас мучает жажда. Поначалу это было всего лишь легкое чувство. Мастер ждет, пока жажда не охватит человека полностью, потому что только тогда будет возможна встреча, только тогда можно начать обучение. Когда жажда так велика, что ради ее утоления человек готов на все, когда за стакан воды он готов заплатить жизнью, когда жажда так нестерпима, что можно отдать жизнь, лишь бы избавиться от нее, только тогда становится возможным действенное обучение, непосредственное обучение — не раньше. Если этого нет, мастеру лучше смотреть на других и разговаривать с другими. Пока жажду можно терпеть, это всего лишь интерес.
Если вам приходится ждать, жажда возрастает. Наступает момент, когда жаждет все ваше существо, каждая его клеточка. Жаждет не только горло, но все тело горит жаждой. Только тогда прохладный ветерок из сердца мастера может достичь вас. И благодаря такой глубочайшей жажде, голоду можно узнать, чего стоит ваше доверие, доверяете ли вы на самом деле.
Вот что случилось с Баязидом и его мастером. Согласно традиции Баязид должен был ждать двенадцать лет. В течение этих двенадцати лет мастер не сказал ему ни слова. Однажды мастер сказал: «Иди в зал» — в зал, через который Баязид проходил каждый день, чтобы подойти к мастеру — «там, в зале, книга, принеси мне ее».
Баязид ответил: «Но я не видел там книги. По правде, я никогда не рассматривал этот зал, потому что меня интересуете вы, а не зал и не книги. Но я пойду — если вы говорите, я пойду за книгой».
Мастер ответил: «Не надо. Я просто хотел узнать, интересует ли тебя что-нибудь еще или нет». Вот что такое тотальный интерес — тысячи раз в течение двенадцати лет проходить через зал к мастеру и ничего не замечать вокруг. Его ничего не интересовало, весь его интерес был только к мастеру. Мастер сказал: «Не нужна никакая книга. Там нет никакой книги. Я просто хотел узнать, глазеешь ли ты по сторонам, или ты полностью сфокусирован, нацелен на меня как стрела».
Той ночью произошла передача. Мастер сказал: «Не уходи. Останься на ночь здесь». Баязид лег рядом с мастером — но не мог заснуть. Наступил момент потрясающей важности. Он не мог заснуть, не мог собрать мысли — наступил величайший момент его жизни, такой многообещающий, такой решающий. Его ум полностью застыл от невыносимой жажды, голода, и пламя сделало свой прыжок.
На следующее утро Баязид был уже совершенно другим человеком. Прежний человек умер, новый родился. Никаких учений он не получал. Он просто ждал двенадцать лет — это и было посланием, это и было методом, который мастер использовал в его случае. Если бы он ушел за день до этого, все двенадцать лет были бы потеряны им в один миг.
А он мог уйти, потому что человеку свойственно терять интерес: двенадцать лет — совсем немалый срок. Сколько еще придется ждать? Ум упрямо нашептывает: «Что ты тут делаешь? Уходи от этого человека, ведь ничего не происходит — а прошло уже двенадцать лет!» Но даже двенадцать жизней ничего не стоят, потому что, когда все происходит, вы понимаете, что ради этого можно было отдать и двенадцать тысяч жизней. Да и это недорогая цена, и это было бы малой платой.
Третий остался, но его так долго ничему не учили, что, потеряв интерес, он покинул круг учеников.
Когда все трое ушли, учитель обратился к ученикам с такими словами:
— Первый человек — иллюстрация принципа: не судите о главном по внешнему виду.
…Потому что внешний вид открывает только внешнюю сторону вещей, а не саму реальность. Первый судил по внешнему виду. Поведение всегда снаружи, сам человек спрятан в глубине. Поведение похоже на рябь, покрывающую поверхность океана, сам океан глубоко под поверхностью. Вам надо идти глубже. Глазами глубину не увидишь, для них открыта только внешняя сторона вещей.
У суфиев есть фундаментальное правило: не судить о главном по внешнему виду. Первый человек был иллюстрацией этого правила: он судил на основании увиденного и покинул мастера. Как можно разглядеть глубину глазами? Вы можете видеть, что я делаю, но как можете вы разглядеть меня с помощью глаз? Вы можете слышать ушами то, что я говорю, но как можете вы услышать меня с помощью ушей? Вы можете потрогать мое тело, но как вы можете потрогать меня? Все чувства поверхностны. Не судите ни о чем по внешнему виду, с помощью чувств, потому что у всего на свете есть внутренняя сторона. У всего, даже у камня, есть внутренняя сторона. Не судите по внешнему виду.
Когда вы приходите к мастеру, к человеку, достигшему реализации, он так же глубок, как глубока жизнь, — вот почему он просветленный.
Не судите по внешнему виду, иначе вы упустите главное. Возможно, вы много раз проходили мимо будды и шли дальше, не узнавая его. Так и было, потому что Будда ходил по Земле еще сорок лет после своего просветления, а до него были еще тысячи будд, и сотни после. Был Иисус — возможно, вы были в это время в Израиле, — и был Махавира — возможно, вы были в это время в Бихаре, — а также Кришна, и тысячи других…
Невозможно, совершенно невозможно, чтобы вы никогда раньше не встречались с буддой. Прожив миллионы жизней, вы множество раз проходили мимо будды, касались будды, слушали будду и уходили от него дальше. Если вы судите по внешнему виду, это неизбежно. Вы уйдете и от меня, если будете доверять только своим чувствам. Если вы будете судить с помощью ума, тогда вы никогда не сможете проникнуть в ту глубину, которая говорит с вами.
Второй человек — иллюстрация предписания: не судите о важном на основании слухов.
Второй просто услышал, как ученик сказал, что мастер — мошенник, и поверил ему. А ученик всего лишь выполнял поручение мастера.
Мало ли, что говорят люди, — не слишком полагайтесь на свои уши. Уши не дадут вам услышать глубину. Надо быть рядом с мастером, чтобы почувствовать его, почувствовать его своим сердцем. Вы услышите тысячу и одно суждение — не слушайте. Вам будут говорить и хорошее, и плохое — не слушайте. Как можно судить на основании слухов? Ушами можно слушать только обычную музыку, но не музыку вечности. Вы можете услышать ее, но не ушами. Вы можете услышать ее, но одних ушей для этого будет мало.
До чего же глупы люди! О фундаментальных вещах они судят по внешнему виду, или услышат слух и тут же верят.
Третий — пример правила: не судите по словам или их отсутствию.
…Потому что истину нельзя передать словами, а все, что может быть сказано, это не истина. Истина остается невысказанной, поэтому не судите по словам или по их отсутствию.
Третий просто ждал, когда же мастер начнет учить его, начнет говорить, что ему делать и чего не делать. Это ему и помешало. Ему надо было слушать само бытие мастера, внимать чуду, которое было в мастере, тому неизведанному, что трепетало в мастере, Богу, который снизошел в мастера. Ему надо было слушать саму реальность, а не слова о ней.
Мастер постоянно шлет вам послания, тысячами способов — иногда молча, иногда разговаривая с другими… Но этот человек хотел, чтобы ему уделили внимание. Мастер же никогда не станет уделять вам внимания, пока не убедится, что вы ищете не внимания. Уделять вам внимание, когда вы требуете его, значит усиливать ваше эго — это не поможет, а только станет препятствием. Мастер уделит вам внимание лишь тогда, когда вы полностью откажетесь от самой идеи, что кто-то должен уделять вам внимание.
Все жаждут внимания, потому что внимание — пища для эго. Всякий раз, когда вам уделяют внимание, вы чувствуете себя важной птицей. Чем больше людей уделяют вам внимание, тем бо$льшую важность вы в себе ощущаете. А когда никто не обращает на вас внимания, вы чувствуете себя почти умершим — люди позабыли про вас, вы ничего не стоите. Вы начинаете казаться себе никчемным.
И когда вы приходите к мастеру, конечно, это желание тут как тут — оно никуда не денется. Вам кажется естественным, что он должен уделить вам внимание — и не просто внимание, а особое внимание. Но он не будет делать этого, потому что не собирается вручать вам яд. Он будет терпеливо ждать. Вам придется избавиться от желания добиться внимания. В тот день, когда вы откажетесь от этого желания, он повернется в вашу сторону.
В тот день, когда вы откажетесь от этого желания, все его внимание будет подарено вам, потому что помочь вам он сможет только тогда, когда его внимание не будет вытребовано вашим эго. Такое внимание становится мостом. Когда есть эго, внимание превращается в пищу для эго. Когда эго нет, внимание становится пищей для вашего бытия.
Когда один из учеников спросил, почему желающим вступить в их круг не были даны эти разъяснения, мастер резко ответил: «Я здесь для того, чтобы давать высшее знание, а не переучивать тех, кто уже впитал что-то с молоком матери».
Мастер нужен для того, чтобы открыть вам наивысшее знание о жизни и бытии. А это невозможно до тех пор, пока вы думаете, что уже что-то знаете. В этом случае вы закрыты. Первый человек знал, что значит непоследовательное поведение. Первый человек уже знал, он решил для себя, какое поведение нужно считать непоследовательным.
Журналист, который встречался с Гурджиевым, уже знал, что такое умственное нездоровье, — кем, как не невротиком, мог быть человек, спрашивающий: «Как сегодня может быть суббота, если вчера была пятница?» Такой человек либо недоумок, либо сумасшедший. Журналист так решил, даже не взглянув на Гурджиева. А в нем было столько огня! Это был удивительный феномен! Но небольшое трюкачество, и журналист позволил себя провести.
Почему удалось так легко обвести его вокруг пальца? Да потому что он был уверен, что умеет распознать невротика, сумасшедшего или глупца. У него были под рукой шаблоны. Первый немедленно решил, что подобный человек никуда не годится. Не зная толком, что такое правда, а что такое ложь, что хорошо, а что плохо, он положился на собственное решение. Ученик не должен полагаться на свои умозаключения, иначе они станут препятствиями, и у вас не будет никакой возможности приблизиться к мастеру. Своими умозаключениями вы сооружаете вокруг себя стену и заключаете сами себя в тюрьму. Если вы что-то знаете, вам не избавиться от умозаключений. Избавьтесь от всех умозаключений. Не будьте похожи на первого человека.
Второй просто поверил первому встречному, не зная даже его имени. Не зная ничего о его прошлом, не зная, на чем основаны его слова, он ему поверил. Если вы будете верить всему, что вам говорят, вы никогда не подойдете даже близко к будде, потому что на пути к будде вам встретятся тысячи людей, которые понарасскажут вам всяких небылиц. Поверив им, вы повернете обратно.
Будда не стоит прямо перед вами, вам придется пробраться через тысячи людей, прежде чем получится дойти до него. Люди могут сбить вас с толку. Кто угодно может сбить вас с толку, вы даже не представляете, до чего это легко. Кто угодно может смутить вас. Первый встречный скажет вам: «Куда это вы собрались? Совсем рехнулись?» И вот вы уже застыли как соляной столб. Кто-то заронил в вас идею, и вот вы уже навострили уши, слушая этого человека. Вы даже не поинтересуетесь у других, что это за человек. И будете считать, что поступили очень разумно. А на деле вы просто легковерны. В вас нет никакой внутренней силы. Кто угодно может сбить вас с толку. Не будьте таким, как второй человек.
Третий человек ждал. Но ему нужно было внимание, особое внимание. Поэтому он упустил свой шанс. Не будьте и таким, как третий человек.
Прав был мастер. Он сказал:
Я здесь для того, чтобы давать высшее знание, а не переучивать тех, кто уже впитал что-то с молоком матери.
Достаточно на сегодня.
Глава 9
Когда Шибли нет
Шибли отправился навестить другого великого мудреца, Джунаида. Жена Джунаида из скромности хотела спрятаться за занавеской.
Джунаид сказал ей: «Оставайся здесь, Шибли нет».
В этот момент Шибли заплакал.
Джунаид сказал жене: «Спрячься за занавеской, Шибли вернулся».
Почему человек продолжает терять то, что всегда под рукой, что всегда рядом, что всегда было, есть и будет внутри и снаружи? Почему человек продолжает все время терять? Реализация должна быть такой простой вещью. Но что-то в нем самом выступает в качестве препятствия.
Почему вы не видите? Почему ваши глаза закрыты? Вы не видите, потому что в вас слишком много вас, вы переполнены своим «Я».
Всего несколько дней назад ко мне пришел человек и сказал: «Я ничтожный человек. Я просто пыль на ваших подошвах. Я почти двадцать лет пытаюсь достичь большей осознанности, но так и не преуспел. Я такой неудачник, почему?»
Он говорил и говорил. И каждое предложение начиналось с «Я». Если бы грамматика разрешала, каждое предложение и заканчивалось бы тоже на «Я». Если бы такое было возможно, каждое предложение состояло бы из одних «Я». «Я и так далее. Я и так далее. Я и так далее» — и так без конца.
Вы захламлены. В вас совсем нет места, нет никакого пространства для Бога. Вы переполнены. Разные «Я» тысячами толпятся внутри вас — ни для чего другого места просто не остается. Вот почему вы упускаете то, что всегда под рукой.
Такова арифметика духовности: если вы присутствуете, для божественного нет места. А когда вас нет, есть только божественное, ничего другого больше не существует. Если есть вы, Бога нет. Когда вас нет, появляется Бог.
Поэтому все усилия ищущего направлены на то, чтобы не быть, чтобы стать отсутствующим. Медитация — это отсутствие. Это пространство, где вы присутствуете, но не как «Я», не фокусируясь на эго, а расфокусированно, без всякого центра… вы существуете без центра, как пустой дом, как храм, внутри которого нет даже верующих, — и тогда внезапно появляется Бог! Бог всегда там был, он не покидал этот храм ни на секунду. Но вас там было слишком много. Ваше присутствие было препятствием.
Самосознание — это барьер. Самонесознание — дверной створ. И запомните: самонесознание означает сознание не-«Я». Самонесознание — это высшая форма осознанности. Это сознание не-«Я»: есть осознание, но в нем нет никого. «Я» исчезло, растворилось, рассеялось. Вы есть, и в то же время вас нет.
Это кажется парадоксальным, но все существование парадоксально. Только когда вас нет, можно действительно сказать, что вы есть, потому что в таком случае вы полны божественного. Вы уже не существуете сами по себе. Вы становитесь органической частью целого — не механической частью, потому что механическая часть, как бы ее не прилаживать, остается отдельной частью. Она действует вместе с целым, но все равно это только его часть. Вам же надо стать самим целым, а целое станет вами.
Я слышал такую историю: однажды у великого суфийского святого, Хасана, было видение. Годами он искал и искал, и вот однажды ночью во сне он увидел Бога, стоящего прямо перед ним, а в руке Бог держал луковицу. Хасан изумился: при чем здесь луковица? А Бог сказал ему: «Сейчас ты должен сделать выбор. Выбирай — хочешь ты получить часть луковицы или всю луковицу целиком? Одно из двух, ты можешь получить, что захочешь, — но тебе надо сделать выбор».
Хасан стал медитировать во сне. Он не знал, что выбрать. Если бы в выборе участвовало эго, он мог бы выбрать часть — эго всегда выбирает какую-то часть. Оно не может выбрать целое, потому что целое внушает ему страх. В целом эго исчезает. Или же он мог выбрать целое, так как эго полно жадности — не зная, что оно должно исчезнуть, эго могло выбрать целое.
Но Хасан открыл глаза и сказал Богу: «Это трудно. Я не могу выбрать, потому что, выбрав часть, я создам конфликт. Если я выберу часть, всегда будет место для страха и смерти. Часть должна умереть, она не может жить вечно, только целое может жить всегда. Если я выберу часть, я выберу конфликт, борьбу, дисгармонию, я выберу ограничения, рабство, потому что я выберу конечное. Нет, я не могу выбрать часть».
Бог рассмеялся и сказал: «Тогда почему бы тебе не выбрать целое?»
Хасан ответил: «Я не могу выбрать целое, потому что целое без частей окажется лишенным жизни».
Бог благословил Хасана и сказал: «Ты поступил верно. Ты прав».
Если вы выберете часть, всегда будет конфликт, борьба за выживание — потому что части всегда грозит смерть, смерть для нее всегда рядом. На самом деле, часть уже мертва. И если вы предпочтете части целое, вы снова выберете мертвую вещь. Целое без частей лишено жизни. Оно монолитно. В нем нет внутреннего напряжения, необходимого для жизни. Нет пульсации. Оно не может танцевать, не может двигаться. Такое целое похоже на мертвый камень, не рождающий никакой музыки. Для музыки нужно напряжение, трепещущее, полное ожидания напряжение.
Между частью и целым всегда существует напряжение — это напряжение и есть сама жизнь. Река жизни течет между частью и целым, словно меж двух берегов. Между частью и целым живет Бог как тончайшее, нежнейшее напряжение. Внутри двойственности живет единство. Двойственность — это два берега, а единство — река между ними. Она не причастна ни одному из берегов и в то же время причастна им обоим — таков парадокс.
Часть всегда стремится отделиться от целого, но неизменно привязана к нему. Часть снова и снова убегает от целого, но ее корни остаются в целом — как у растения, которое тянется вверх, но укоренено в земле: оно хочет стать птицей, но держится за землю, пытается дотянуться до неба, но укоренено в земле. Только так и может существовать дерево — в тонком напряжении между небом и землей.
Часть постоянно празднует свою свадьбу с целым и постоянно разводится с ним. В этом-то и заключается вся красота: расхождение и сближение, влюбленность и борьба — и все это происходит одновременно. Единство не против двойственности, на самом деле, единство объемлет двойственность, и поэтому в нем столько жизни.
Бог — это не мертвая концепция. Если бы Бог был одним целым, он был бы мертвой концепцией. Вот почему абсолют Гегеля — лишь мертвая концепция, это бог философов.
У Серена Кьеркегора, великого датского философа, есть удивительно прекрасные слова. «Боже, я молюсь тебе, но ты не бог философов. Я молюсь не богу философов, — говорит Кьеркегор. — Я молюсь Богу Авраама, Иакова и Иисуса. Бог философов мертв. Бог Авраама, Иакова и Иисуса — совершенно другой».
Бог влюбленного, бог поэта, бог почитателя — другой. Бог влюбленного — живой бог. Он полон противоречий, но все же в нем одном воплощена гармония.
Бог — это гармония противоречий. Бог — это расслабление в напряжении. Бог — это единое во многом. Бог — это бесформенное в форме, это безымянное в каждом имени.
У индуистов есть удивительное писание. Оно называется Вишну Сахастра Нам, тысяча имен Бога. Индуисты постоянно повторяют, что у Бога нет имени, и вот они пишут книгу, в которой просто перечисляют имена, и больше ничего. Вся книга состоит из тысячи имен Бога. Там перечислены почти все возможные имена. У Бога нет имени, и все же все имена принадлежат ему, потому что кому еще они могут принадлежать? Ваше имя тоже принадлежит Богу — а как же иначе, кому еще оно может принадлежать?
Только Бог и существует. Поэтому грешник — это Бог, и святой — тоже Бог. На самом деле между святым и грешником — запомните, между святым и грешником — существует гармония. Без грешников Бог был бы убогим, бесконечно убогим. Без святых Бог не был бы настолько богатым. Если останутся одни грешники, гармонии не будет, и если останутся одни святые, ничего скучнее, однообразнее нельзя вообразить. Музыки не получится.
Музыка возникает из напряжения между нотами, которые находятся в противоречии и все же не противоречат друг другу, которые существуют отдельно одна от другой и все же соединяются вместе. Если вы поймете это, тогда сон Хасана покажется вам воистину потрясающим. Бог сказал: «Хасан, ты все сделал правильно. Если бы ты выбрал что-то одно, ты бы упустил другое. Я дам тебе все это вместе. Я дам тебе часть внутри целого, и целое в каждой части».
Целое существует в каждой своей части. Часть существует в целом. В действительности часть и целое — это не две раздельные вещи. Между ними нельзя провести разделяющую границу. Часть растворяется в целом, и целое растворяется в части.
Но вы предпочли часть, вы сделали выбор — вы стали собой, выбрали «Я». И вы полностью забыли, что значит не быть собой, что такое не-«Я». Вы полны присутствия, а отсутствия не осталось, вот почему в вас не звучит музыка, один лишь шум. Те же самые ноты могут создавать дисгармонию — нужно всего лишь по-новому их составить.
У вас есть все необходимое, ни в чем нет недостатка. За свои тысячи жизней я не встречал ни одного человека, которой был бы лишен хоть какой-то малости. Возможно, вам не хватает правильной организации, но у вас все есть. Возможно, что-то находится не на своем месте, но никакой недостачи нет. Возможно, вы поместили А на место В, а С на место D, но весь алфавит в вашем распоряжении. Возможно, не хватает порядка, царит беспорядок, но все, что нужно, у вас под руками.
А ключ находится внутри вас. Ключ такой: пусть вас не будет ровно настолько, насколько вы есть. Живите в глубоком противоречии. Возможно, вы никогда не задумывались над этим. Вы всегда старались жить очень последовательно. Вы стараетесь быть последовательными, а не противоречивыми. А в таком случае вы выбираете часть — так выбрали вы, так выбрали многие — и тогда есть конфликт, постоянный конфликт, потому что часть всегда выступает против целого. Когда вы делаете такой выбор, когда отождествляетесь с частью… именно это я и называю «Я», эго: отождествление себя с частью.
Вы огромны, огромны как эта Вселенная, и все же вы пытаетесь втиснуться в маленькую норку. Для мыши самый раз, но для вас — слишком узко. Вы чувствуете себя несчастными. Вы чувствуете себя рабами. Вы чувствуете, что со всех сторон на вас давят стены, вы в темнице. И это вас злит, раздражает. Вы начинаете борьбу, стремитесь к разрушению, потому что жизнь кажется такой узкой, и она все больше сужается.
Рождается ребенок — и начинается сужение. Рождаясь, ребенок проходит через узкий проход, чтобы выбраться из материнского лона. С самого начала жизни начинается сужение, и затем оно продолжается всю жизнь, пока смерть не освободит вас — чтобы провести через новый проход — вы все время ощущаете себя в тесноте, вы не можете позволить себе расшириться. И чем дальше вы заглядываете в будущее, тем больше оно напоминает тоннель. Вы когда-нибудь заглядывали в тоннель? Дальний конец кажется очень маленьким.
Однажды я ехал с одним крестьянином в бычьей упряжке, и нам надо было въехать в тоннель, чтобы перебраться через реку. Мой спутник наотрез отказался. Он сказал: «Здесь-то ничего, сюда мы въедем, но взгляни на тот конец — как мы выедем оттуда?» Ему не доводилось бывать в тоннелях. Я попытался объяснить ему… но он сказал: «Говори, что хочешь, я и сам вижу, что здесь отверстие достаточно большое — мы проедем, но дальше оно сужается. Что же будет в конце? Ты хочешь смерти моих быков! Стоит нам заехать туда, и выбраться мы уже не сможем».
Смерть похожа на дальний конец тоннеля. Проход через лоно матери — это только начало, а затем жизнь начинает сужаться, и вот, в конце концов, вас просто нет. Это значит, что процесс сужения дошел до того, что человека в нем уже не найти.
Почему происходит весь этот процесс сужения? Из-за отождествления. Стоит вам начать отождествляться с частью, и тогда, совершенно естественно, вы будете отождествлять себя все с меньшей и меньшей частью. И в самом конце останется лишь мельчайшая часть, самая узкая часть мира — эго. Когда вы слишком присутствуете, слишком в своем «Я», когда вы — одно только «Я», это означает, что вы отождествляетесь с частью.
Хасан сделал правильный выбор. Он сказал: «Я не могу выбрать часть, все это время я был глупцом, предпочитая часть. Я больше не могу выбирать часть». Он, должно быть, был очень проницательным человеком, потому что обычно, если вы слишком отождествились с частью, вы начинаете склоняться к тому, чтобы выбрать целое. Элементарная логика. Из одной крайности вы бросаетесь в другую.
Очень многие поступали таким образом. Они пытались разрушить свое эго. Монахи в монастырях, традиционные индийские саньясины — если вы отправитесь к ним, вы увидите, что они пытаются убить свое эго, разрушить эту часть. Но они не знают одной вещи: если разрушить часть, весь путь к целостности также подвергается разрушению.
Это очень тонкий вопрос. Ведь жизнь очень, очень хрупка и таинственна.
Вы не должны отождествлять себя с частью, это верно. Но вы не должны и разрушать эту часть, потому что тем самым вы разрушаете фундамент.
Вот почему жизнь монахов так монотонна — это мое определение монаха: тот, кто живет монотонной жизнью. Он может и не жить в монастыре, а просто жить монотонной жизнью. Его монастырь — монотонность. Он живет жизнью одной-единственной ноты, других нот у него нет. Он не может достичь гармонии, потому что боится конфликта. Он пытается разрушить часть. А если вы разрушите часть, этим разрушением части вы полностью закроете для себя путь к целому.
Но, к счастью, никому еще не удалось разрушить часть — вы можете только думать, что разрушили ее: она всегда найдет внутри вас место, чтобы там затаиться. Самое большее, на что вы способны, — это подавить ее, вот и все. Вы не можете ее разрушить.
Ничего нельзя разрушить в этом мире. Вы не можете ничего сотворить и не можете ничего разрушить, потому что разрушение означает, что вот здесь было нечто, а теперь нет ничего. Но что-то не может стать ничем, нет никакой возможности свести что-то к ничто. И точно так же нельзя ничего сотворить, потому что творить означает делать что-то из ничего. Но так не бывает. Нечто может стать чем-то другим, но тут нет никакого творчества и нет никакого разрушения.
Вы не можете разрушить часть, потому что в действительности эта часть никогда не принадлежала вам — кто вы такой, чтобы разрушить ее? Часть принадлежит целому, как вы можете ее разрушить? Вы никогда не были ее творцом. Разве вы можете создать эго? А если вы не можете создать эго, как вы можете его разрушить? Не будьте так наивны.
Все, что вы можете сделать, — это создать гештальт или разрушить гештальт. Это немецкое слово прекрасно. Благодаря этому слову возникло целое направление в изучении жизни — гештальт-психология. Оно полно значения, полно глубокого значения. Нет никакой возможности перевести это слово на английский или на любой другой язык. Гештальт означает отношение между образом и его фоном.
Гештальт изменчив. К примеру, я говорю с вами. Тогда все, что происходит вокруг: пролетающий самолет, непрестанное пение птиц, их чириканье, шелест ветерка в кроне деревьев, шум проезжающих машин, — все становится фоном, полем основного действия. Вы слушаете меня, ваше внимание направлено на меня — мои слова становятся фокусом. Вы фокусируетесь на моих словах, на мне. Это становится образом.
Но если я замолчу, внезапно гештальт исчезнет. Вы начнете слушать птиц, окружающий нас шум. Гештальта больше нет. Гештальт означает: когда вы направляете свое внимание на что-то одно, оно становится важным, а все остальное становится фоном. Оно никуда не исчезает, оно по-прежнему здесь: птицы продолжают чирикать в то самое время, как я говорю. Даже когда вы слушаете только меня, оно тоже здесь, просто немного отступает назад, немного отодвигается в сторону горизонта. Вы концентрируетесь на мне. Так возникает гештальт.
Гештальты сменяют друг друга. У ребенка свой особый гештальт. Если вы дадите ему цветок и банкноту стоимостью в сто рупий, он потянется к цветку.
Когда-то в моем родном городе жил бродяга, который все время сидел под деревом у реки. Не только в городе, но и за его пределами в ходу была одна шутка: люди предлагали ему на выбор одну рупию или одну анну, и он никогда не выбирал рупию. Даже если вы предлагали ему банкноту в сто рупий или одну анну: «Выбирай что хочешь», — он всегда выбирал монету в одну анну. И так продолжалось годами.
Однажды я спросил этого старика: «Тебе, должно быть, известна разница, ты не выглядишь глупцом — почему ты не берешь банкноту в сто рупий, когда тебе ее предлагают?»
Он ответил: «Тогда игра закончится. Они перестанут давать мне даже одну анну. Они радуются моей глупости, а я совсем не глуп. Не говори мне, что я должен выбрать банкноту в сто рупий. Я могу выбрать ее, но только один раз: после этого никто больше не будет играть со мной в эту игру. Их радует моя глупость и моя радость монетке. Но я вовсе не так глуп, как им кажется. Уже двадцать лет я живу этой игрой. Я всегда выбираю самую мелкую монету из предложенных, а они радуются моей глупости. Но я вовсе не глуп».
Ребенок выберет цветок. Он не глуп, просто у него другой гештальт. Банкнота в сто рупий для него ничто, он еще не вступил в рыночный мир, в котором банкнота в сто рупий что-то значит. Но если вы предложите ему чистый лист бумаги и банкноту в сто рупий, возможно, он выберет сто рупий — но вовсе не из-за того, что это сто рупий, а из-за того, что банкнота цветная, раскрашенная. У него другой гештальт.
У юноши один гештальт, у старика — другой.
Вот откуда эта пропасть между поколениями — у них разные гештальты, и эти гештальты сменяют друг друга. Гештальты сменяют друг друга не только из года в год, они меняются каждый миг. Сегодня утром вы были полны любви, а сейчас кипите от злости: один гештальт пришел на смену другому. Когда вы были полны любви, злость отошла на задний план, в фокусе была любовь. Сейчас вы злитесь — любовь отошла на задний план, а злость оказалась в фокусе.
Но запомните: ничто не исчезает. Все остается, всегда остается. Меняется только гештальт. Одно выходит на передний план, другое отступает на задний, одно поднимается на поверхность, другое опускается на дно. Но ничего не пропадает — ничто не может пропасть. Все продолжается, и продолжается вечно. Все всегда есть. Это то, что индуисты называют нама-рупой. Это индуистское понятие, нама-рупа, может пролить некоторый свет на гештальт, указать на один его нюанс. Индуисты говорят, что только имя и форма изменяются, а реальность остается все той же самой.
Поэтому не пытайтесь уничтожить эго — у вас ничего не выйдет. Если вы попытаетесь уничтожить свое эго, вы станете очень и очень скромным человеком, но запомните: все дело в этом «очень и очень». Вы не сможете стать просто скромным человеком, вы станете очень и очень скромным — это и будет тем местечком, куда спрячется ваше эго. Затем вы начнете требовать признания вас самым скромным человеком на земле.
Вот какой анекдот я прочитал однажды.
Трое монахов из трех христианских монастырей встречаются на перекрестке дорог. Конечно, они принялись бахвалиться друг перед другом. Один говорит:
— Вам следует признать, что из нашего монастыря вышло множество святых. Ваши монастыри ни в какое сравнение не идут с нашим. Вы только подумайте, какое у нас славное прошлое — сколько святых было в нашем монастыре!
— Ты прав, — отзывается второй. — Но тебе придется признать, что из стен нашего монастыря вышли величайшие теологи — великие философы, великие схоласты, систематизаторы. Вряд ли ты вспомнишь хоть одного теолога того же масштаба, каких у нас можно насчитать тысячами.
Затем оба поворачиваются к третьему.
— Как жаль, что тебе нечем гордиться, — сочувствуют они.
— Да, у нас не было великих святых, это правда, — соглашается третий. — И у нас не было великих мыслителей, теологов, это тоже правда. Но если говорить о смирении, никто не сможет с нами сравниться.
Если говорить о смирении, никто не сможет с нами сравниться! Что же это за смирение такое, если вы превосходите всех?!
Гештальт изменился. Эго опустилось на дно, но продолжает действовать оттуда. Теперь вы полны смирения, но не позволите никому сравниться с вами в этом. Смиренный человек должен быть позади всех — каким образом он оказался впереди? Но смиренный человек всегда хочет в своем смирении превосходить всех. Эго не умерло, оно не может умереть. Оно просто перебралось на более глубокий уровень подсознательного и действует оттуда, контролирует все оттуда. На поверхности смирение, а эго из глубины его контролирует. Смирение находится под контролем эго.
Взгляните на людей, которые говорят и думают, что они полны смирения, загляните им в глаза: вы не увидите там никакого смирения, а найдете одну лишь утонченную гордость. Это благочестивые эгоисты, святые эгоисты. А когда эго возомнит себя святым, оно становится еще более ядовитым. Яд сам по себе опасен, а когда он становится святой отравой, он опаснее во много раз.
Вы не можете уничтожить эго. Если вы попытаетесь это сделать, произойдут два события. Во-первых, ваша жизнь станет монотонной, она потеряет напряжение, которое сообщают ей противоположности. В ней не будет музыки. Вот почему монахи так монотонны.
Однажды одного великого американского актера спросили — у него брали интервью: «Скажите, пожалуйста, что было самым большим разочарованием в вашей жизни?» Должно быть, человек, задававший этот вопрос, думал, что в жизни любого актера полно разочарований: когда люди равнодушны к его игре, когда они не аплодируют, когда игра у актера получается неубедительной.
Актер переспросил: «Величайшее разочарование в моей жизни, вы говорите? Да, такое было однажды… Я был мальчиком, маленьким мальчиком. Я шел по дороге и неподалеку от дороги увидел большой купол — я подумал, что это, должно быть, цирк. Но у меня не было денег, и тогда я попробовал пробраться внутрь, минуя главный вход. Мне удалось пробраться через задние двери, однако, когда я пробрался внутрь, оказалось, что это вовсе не цирк. Там читал свою проповедь священник — и это было величайшим разочарованием в моей жизни».
Священники, монахи ужасно монотонны, смертельно скучны, в них нет музыки, нет гармонии, потому что они пытаются скакать на одной ноге, лететь на одном крыле. Они пытаются улучшить самого господа Бога. Даже Бог не обходится без двух, а они пытаются добиться этого. Конечно, они могут проскакать немного на одной ноге — вот что такое их проповеди. Или они могут попробовать пролететь на одном крыле — результат плачевный, они падают наземь. Или же они могут на один лад повторять все ту же ноту, играя на ви$не…
Я слышал такую историю. Однажды вечером жена Муллы Насреддина не выдержала и с раздражением сказала ему:
— Довольно — я не желаю больше этого терпеть! Почему ты часами играешь одну и ту же ноту на своей ви$не? Я слышала игру многих людей, но никто до такого не додумался. Они чередуют ноты, меняют положение рук. А ты все время играешь одно и то же!
— Прекрати! — воскликнул Насреддин. — Ты ничего не понимаешь. Я ведь играю уже двадцать лет. Другие меняют положение рук, потому что они до сих пор не нашли правильного положения. А я нашел, так зачем мне что-то менять? Вот я и играю одну и ту же ноту.
Это и есть нота монахов, священников, религиозных людей. Они такие печальные, такие серьезные, такие мрачные, такие торжественные — мертвые могилы, из которых не доносится звуков жизни. Они убили религию. Они захватили все храмы и все церкви.
А храм — это место для праздника. Храм — это место для вознесения благодарности. Храм должен быть местом, где каждый обретает умение жить и умение любить, умение молиться и умение быть счастливым. А они сделали это местом смертельной серьезности. Теперь здесь все напоминает кладбище, а не храм. В таких храмах поклоняются только мертвому богу.
А Бог живой, он в деревьях, в облаках, в щебечущих птицах! Бог — это и есть жизнь, а жизнь зависит от наличия двух половинок. Конечно же, это не просто наличие двух половинок, это глубокая гармония между двумя половинками, между многими частями. Это одно, проявляющее себя во множестве.
Не пытайтесь уничтожить эго — так вы просто подавите его, и вы так и не поймете, что значит быть живым в этой жизни. Вы упустите саму возможность этого.
Что же делать? Просто поменяйте гештальт. Не отождествляйте себя с частью — потому что вы также и целое. И не отождествляйте себя с целым — потому что вы также и часть.
Говоря проще: не отождествляйте себя ни с чем.
Вы все это вместе взятое и ничто в отдельности — это и есть трансцендентность. Вдруг неожиданно вас нет, а есть все. Ничего не потеряно, но просто, когда вы перестаете отождествляться, пропадает чувство «Я». Вы остаетесь, вас становится больше, чем когда-либо, ваше бытие становится бесконечно богатым. Без отождествления «Я» перестает существовать. «Я» всегда отождествляется либо с частью — это «Я» так называемых обычных людей, либо с целым — это «Я» так называемых религиозных людей.
Настоящая, подлинная религия возникает тогда, когда вы не отождествляете себя ни с чем. Вы остаетесь частью и остаетесь целым в одно и то же время. Вы и то, и другое: часть в целом, целое в части, гармония в дисгармонии, вечный союз и вечное расставание, непрестанное чередование сближения и расхождения. Тогда есть поток, есть движение — и есть благодать.
А теперь эта небольшая история.
Шибли отправился навестить другого великого мудреца, Джунаида.
Должно быть, это случилось прежде, чем Шибли достиг просветления. Джунаид уже был совершенным мастером, а Шибли еще был в пути, еще продвигался к совершенному свету бытия. Правда, он уже не был новичком, он уже набрался опыта. Но его путешествие еще не подошло к концу — он далеко продвинулся на пути, но его путешествие еще не завершилось.
Шибли отправился навестить другого великого мудреца, Джунаида. Жена Джунаида из скромности хотела спрятаться за занавеской.
Это мусульманский обычай — жена попыталась спрятаться за занавеской, как если бы в гости к ним зашел простой смертный.
Джунаид сказал жене: «Оставайся здесь, Шибли нет».
Не надо прятаться, если никого нет. Когда я говорю, что никого нет, я имею в виду две вещи. Во-первых, «никого нет» означает, что тот, кто пришел, — никто, и, во-вторых, никого нет означает, что хоть Шибли и пришел, но в нем нет никакого Шибли.
«Оставайся здесь, Шибли нет».
Ничего не случилось, словно никто и не входил, и Джунаид по-прежнему сидит наедине со своей женой. Что вы будете делать, если ветерок залетит в комнату и проскользнет мимо вас? Вы не станете прятаться за занавеску. Или если солнечный луч проникнет в комнату — вы же не будете прятаться. «Не надо прятаться, — сказал Джунаид. — Пришел Шибли, но глубоко внутри себя он отсутствует».
В тот миг, когда Шибли вошел, он ни с кем не отождествлял себя — бытие без всякого отождествления, без всякого гештальта вошло в комнату так, как входит легкий ветерок, совершенно ненавязчиво. Не возникает даже ощущения, что что-то происходит. Будто вошел пьяный человек, которого сюда просто занесло, он сам вовсе и не заходил. Можно было бы даже сказать: Шибли занесло в комнату Джунаида. А жена стала прятаться.
Джунаид сказал: «Оставайся здесь, Шибли нет». В этот момент Шибли заплакал.
Тут же возникло отождествление. Появился гештальт. Шибли немедленно изменился. Одни эти слова, что Шибли нет, тут же вернули эго на прежнее место. Такое потрясающее признание из уст великого мудреца Джунаида. Один взгляд Джунаида был несравненной наградой. И вот такой человек, как Джунаид, говорит: «Останься — Шибли нет».
Такое признание несравненно для человека, находящегося на пути. Это величайшее достижение — когда вас больше нет. Больше нечего и желать, потому что, когда вас нет, тогда есть Бог. На самом деле, Джунаид сказал: «Не беспокойся. Это не Шибли, это Бог». Это одно и то же. Сказать, что Шибли нет, то же самое, что сказать: вошел Бог. А куда можно спрятаться от Бога? И зачем от него прятаться? — ведь Бог не что иное, как само ваше бытие, чистейшее бытие.
И тут же возник гештальт.
В этот момент Шибли заплакал.
Почему он заплакал? В тот самый миг, когда он получил признание Джунаида, эго вернулось на прежнее место. Он тут же подумал: да, меня больше нет — и в тот же самый миг появилось «Я». А Бог исчез.
Читать бесплатно другие книги:
