Я. Книга-месть Кушанашвили Отар

Даже если песня фиксирует разъедаемое безумием сознание одинокой женщины, ИА в конце улыбается, из каковой улыбки следует, что порох-то есть, что льду не победить, что вера в себя и чувство самосохранения целительны.

Тут вам не шелуха необеспеченных смыслом слов, но почти байроническое стремление исследовать все необычное и запрещенное из области женских эмоций.

Вы, верно, не осведомлены на тот счет, что, когда и ИА в плохом настроении, к ней лучше не приближаться.

А когда она вне себя от горя, я тоже знаю. Послушайте «Улыбку папы» еще раз.

История ее лирической героини – история каждой женщины, которую я знал и знаю в той степени или в этой.

Условно выражаясь, это аутентичная вполне себе хроника живых борений (за счастье) женской души.

Нагнуться, наклониться, сжать зубы – и взлететь; так-то, подруги мои.

ИА оформила мэсседж: небесная и земная власть – на нашей стороне.

Когда мы любим, здесь и сейчас.

Ни одна группа не подарила мне такое количество шедевров, помогавших мне в битве с невзгодами и в войнах с самим собой, как «Агата Кристи», как интеллектуальные хитрованы братовья Самойловы.

Вот к ним относится пресловутое «когда б вы знали, из какого сора…». Добавьте к этому гримасы быта, душевный коллаж не разумеющих нас половинок, добавьте к этому курс евро, нежелание видеть никого, слезы по ночам… Вот как из всего этого, сквозь все этого начинает бить ослепительный свет подлинности? Вас эта тайна не изводит?

Правда ли, что с братанами Глебом и Вадимом Вы употребляли транквилизаторы типа реланиума? Насколько серьезно у Вас обстоят дела с этим?

С ними – нет, но вообще, к стыду своему, – да. Никакие могущественные силы не могли заставить меня прекратить.

Кроме воли, стыда и ответственности.

Я не готов променять песню «Четыре слова про любовь» даже на постановку «Лебединого озера» с Киркоровым в главной роли.

Иные песни, написанные от имени запертого в узилище разъеденного безумием сознания человека, неотразимы.

Какие страсти, пардон, мордасти в каждом альбоме!

Вершинная работа последних лет – «Я поцелую провода» – могущественный гимн сознательного лирического анархизма в исполнении (анти)героя, которого не принудишь делать то, к чему не лежит его душа, даже если воскресишь Иисуса.

«Агата Кристи» опрокидывает тезис, что гений и хороший вкус не всегда ходят об руку. Иногда вот прогуливаются.

По отношению к шоу-бизнесу братовья Самойловы всегда вели себя равнодушно и отстраненно, как селезень на пруду.

Особенно после кончины клавишника Саши Козлова (подозреваю, от наркотиков), всегдашнего противника тусклого мироощущения.

Женатый Басков, молчаливый Отарик, совестливый Саакашвили

Говорят, что бывший тесть Баскова теперь в пику ему спонсирует Киркорова; чем не анекдот. Вообще говоря, женатый Басков – это молчаливый Отарик, а Зверев, у которого сын, явление такого же высшего порядка, как совестливый Саакашвили.

Я обожаю предаваться воспоминаниям, мне мемуары не страшны, моя память избирательна, посему я нескончаемо готов славословить судьбу-индейку и восхвалять людей, которые мне дороги (вот такой я счастливый сукин сын).

Ваша мечта?

Чтоб столько денег, что не будет необходимости выходить из дому.

Бари Алибасов всю сознательную жизнь вопиет против искажения природы человека, не умеющего отделить зерна от плевел, доплыть до противного берега.

Он умеет быть элегантно ироничным, любит быть эпатирующе откровенным, он жадно жовиальный, он умеет играть в запертого в узилище, разъедаемого безумием сознания, со знанием дела переведет с казахского на грузинский «чувство самосохранения», способен уверить вас, что превратит лед в порох и наоборот.

Если Айзеншпис оставил нам в наследство таранный метод продюсирования, то Бари – даже при всей нонешней шаткости нанайской карьеры – продолжает культивировать лукавую методу, в основе которой изощренный интеллект.

В мыслительный репертуар подавляющего большинства людей понимать БА пунктом не входит, потому что мыслительного репертуара нет, а его мысли что газмановские скакуны.

Он никогда не станет старообразным, этот стихийный гений, живущий в собственной вселенной.

Влад Сташевский однажды отказался участвовать в съемках документалии обо мне, сказав звонившей девушке-администратору: «Он ко мне плохо, и я к нему плохо».

Такая реакция не есть правильно, но есть искажение правды, которая разом и сладкая, и горькая (пардон за ходульность).

У Вас есть отвращение к тем людям, которые Вас ненавидят?

Нет, зачем?

Глупо.

Непродуктивно.

Он пал жертвой невзгод, которые самолично породил.

Это был, конечно, просчитанный успех. В первую очередь Наполеона-Айзеншписа, терпевшего ему (и мне, и мне!) множественные фортели.

Его появление было многознаменательным: было доказано, что обаяние (даже, как у меня, отрицательное) превыше всего, по крайности важнее умения лихо расправляться с октавами.

Вы, скорее всего, удивитесь, но Влад – рефлексирующий парень, терзавший себя и нас, окружение, вопросами из того самого разряда.

По отношению к Дамам – рыцарь.

Однажды мы проникли на закрытую вечеринку, где он отпиздил трех бойцов за то, что барышню обижали.

Сильный духом. Высокий паренек, не способный на низость.

Тем, кто на все корки бранит Влада Сташевского, я предъявляю эту книгу и предлагаю послушать мою любимую «Ах, вечерочки». Она мигом разобъет об колено стереотип о нем. Он весь в этой песенке.

Разумеется, он разумел, что его многие ненавидели. Не ругали по существу, а именно что ненавидели. Он знал, что худо поет. Но он знал, что можно брать другим. Обаянием (хотя, безусловно, иные и обаяние находили отрицательным).

Он не задирал нос, тем более высоко.

Когда мы общались, у него было неплохое чувство юмора. Он жил в гармонии с собой, а женившись на Ольге Алешиной, расплевавшись с ЮА, обрек себя на хаос.

Записал несколько скуловоротных песен, превратился в резонера, отверг мою дружбу в анатомических подробностях.

Ну и ладно.

Желаю Ему Счастия!

Я любил и люблю – как бы он сейчас ко мне ни относился – Иосифа Отаровича за мужской подход ко всему. Таковой подход предполагает глубину проникновения, избавленную от тонких эмоциональных вибраций. А у него есть и то и другое.

Но он очень любит быть Макаренко.

Когда я попал в переплет в Питере, он позвонил мне и ну отчитывать («Не пей!»)… Мне тут же захотелось выгнуться, презрев все законы гравитации. Я хотел крикнуть в трубку: «Я одинок!», о перепадах температур между формой и тем, что внутри, про то, что мне уже не избавиться от бунтарского реноме… но я сдержался.

Пусть все у него будет хорошо. Заслужил.

Слушал родимую поп-музыку. Потому что никто еще не отменял заповеди: изучи врага хорошенько… Враг живет в полном довольстве, можно ужесточить лексику – в абсолютном; он по-прежнему на 99 процентов питается ворованными мотивами и чудовищными рифмами, нас потчуя тем же.

Мы прозевали момент, когда главной музыкой в стране стала музычка для невротичных сентиментальных бандитов. И эти адепты и апологеты шансона будут утверждать без тени смущения, что их короли Трофим и Стас Михайлов поют не ради гонорара, а ради ответов на проклятые вопросы.

Фото: Анатолий Ломохов

Одно время мы дружили с Анитой Цой; я ненатужливо пел дифирамбы ей, она изящно привечала меня.

Ее экзерсисы мне не совсем близки, но барышня она обаятельная и трудолюбивая.

Хотя – еще бы! – послать способна. Если кто-то волынит, этот кто-то сразу чувствует запах серы.

…Когда я окончательно утратил форму, она подошла ко мне на каком-то рауте и учинила взбучку. Смысл был такой: раньше ты делал честь человеческой расе, а теперь ты развалина.

И сказала, что буде мне понадобится помощь, она к моим услугам. Круглосуточно. Когда мне стало совсем худо, я позвонил.

Она не перезвонила.

Фото: Руслан Рощупкин

Старший и Младший

Я был мозглявым, но уже вполне себе самовлюбленным парубком, когда, работая в «Партийной зоне», познакомился с менестрелем Вячеславом Малежиком.

Кто-то находил и находит его патетичным нытиком и патентованным пиздострадальцем, а я находил и нахожу его крепчайшим и тончашим лириком.

За строчку: «Одна Зима Мне подарила Тебя, Другая Зима Отняла», да и за тьму иных, я бы включил его в Зал Славы Русской Эстрады.

Как Вы относитесь к критике в свой адрес?

Выслушиваю. Но я очень, очень, очень самодостаточный.

По многим его песням очевидно, что он способен живописать эмоции по ту сторону рациональной мысли; единственный его изъян – он готов, причем звучно, полемизировать по любому поводу.

Он незаслуженно высоко ценил меня (не знаю, как сейчас), и я не забывал его даже тогда, когда шоу-биз мимикрировал в непонятное нечто, и приглашал в прямоэфирные свои оргии.

Как в тот раз, на «ДИСК-Канал» («ТВ-6»), после какового он сочинил для меня этот мадригал.

Поулыбайтесь и вы.

О. Кушанашвили

Умение сочинить и спеть простую мелодичную песню есть оселок эстрадного исполнителя. Тут должно совпасть все: нрав исполнителя и ветер времени, глаза исполнителя и ключевые слова, использованные им, профиль и анфас исполнителя, его улыбка и наши представления о красивых анфасе, профиле, улыбке.

В этом смысле, в смысле совпадения и срастания всех вышеперечисленных составляющих, группа «ЛАСКОВЫЙ МАЙ» была шедевром угадывания себя в эстраде, эстрады в себе и способности обратить это угадывание в обаятельный и могучий вирус.

Уважаемая публика! Вот тебе референция в адрес Юрия Шатунова: он – само обаяние. Че вы покраснели? Я серьезно.

Люди, поносившие культовый «ЛАСКОВЫЙ МАЙ», терявшие от негодования самый дар речи от одного упоминания группы, были не правы и смотрелись идиотски, поскольку столько же понимали в природе массовой культуры, сколько свинья понимает в апельсинах, поскольку нет смысла судить о БРИТНИ СПИРЗ, всуе поминая ШУБЕРТА.

На самом деле всем, кто был причастен к «ЛМ», мы должны бухнуться в ножки с криком: СПАСИБО, ОТЦЫ РОДНЫЕ! В исходе 80-х – на заре ультракипучих 90-х «ЛМ» предъявил ультиматум НЕЛАСКОВОМУ ОБЩЕСТВУ.

Ультиматум – слово громкое, можно заменить его другим – вызов. Это был сентиментальный вызов. Эти песни только казались песнями, на поверку они оказались иным – нашим рентгеном, сказом о наших хромосомных наборах, о нашей общей группе крови сагой, повестью о наших стежках-дорожках, по которым мы, временами постанывая, топаем к счастью, к избушке на курьих ножках.

Как Вы считаете, возможна ли дружба (настоящая) в шоубизнесе?

В моем исполнении – да.

Но я-то один.

«ЛМ» живописал тотальный конфликт одиночки с миром. На эту тему не так легко выступать: классическая потому что, потому что красок может не хватить, потому что надо очень точно выписать облик и потерянного, но закаляющегося через тяготы, чистого помыслами одиночки, надо очень точно расквитаться со злым по определению миром, не дающим ни единого шанса на безоблачное счастие.

«ЛМ» и то и другое удалось.

Трудно даже вообразить более подходящего для выполнения этой миссии человека, чем ЮРА ШАТУНОВ, глянцевый облик которого предполагал не ожесточенную пикировку с окружающим миром, но доходчивое и вместе ненавязчивое напоминание ему, миру, о том, что он, мир, зачерствел; что есть куда более существенные вещи, нежели набирающая обороты оголтелая перестройка: розовые вечера, вечера метельные, чаевничанье с закадычными друзьями, осенний парк с пустыми аллеями, напоминающими про первые робкие поцелуи, кривые дожди, школьные записки, ссоры с зазнобой, бездомные псы, которых следует хотя бы погладить по загривку – такие малости напомнил миру ШАТУНОВ со товарищи, из которых и соткан мир, но почему-то обо всем запамятовал.

Мир, отшатнувшийся было в пылу капитального ремонта от простых людей и простых эмоций, радостно опомнился и радостно заключил «ЛМ» в свои объятия.

Миллионные тиражи, по четыре концерта в день (не смейтесь, это правда!), стадионы, клубы, ажитация неслыханная – и все это безумие направлялось четким и циничным менеджментом АНДРЕЯ РАЗИНА.

Доходило до смешного, мне рассказывали очевидцы: в школах спорили, кто лучше, кто круче – «ЛМ» или БИТЛЫ.

Несуразный, конечно, спор, но факт остается фактом: «ЛМ» скрашивал одинокие жизни, жизни влюбленные, преимущественно молодые, преимущественно – нежных барышень, грезящих о жизни, где есть только любовь и не нет места ничему более.

Явление «ЛМ» было сродни негаданному появлению солнца после лютых морозов, простите за штамп.

P. S. Я говорил намедни с ЮШ.

Он растворен в ребенке своем.

«Убью за него», – смеется. А ведь, без смеха, убьет.

Я открыл дверь, я был нетрезв (нет, вы не подумайте, совсем чуть-чуть), так случилось (накануне были поминки по неизвестному вам, но хорошему парню), голова не трещала (был седьмой час утра, чего вы хотите), в дверях стоял продюсер Айзеншпис, и он сказал: «Леня разбился. Одевайся».

Леня Нерушенко, соль группы «Динамит», был элементом взбалмошным, рожденным для полемики с самим собой, со всеми и с небесами, но в высшей степени обаятельным.

Вырядившись в черное, обнаруживаю, что у меня нет сил шагнуть к лифту. Я не могу представить ЛН в гробу.

Смерть учит смирению. Умник какой-то сказал.

И кто чему научился?

Сколько бы бед ни выпало на нашу часть, ничему мы не учимся, на кухне водочно вентилируем вопрос: отчего ушел, скапустился Леня Нерушенко?

А другие?

Но сначала про ЛН.

ЛН убил себя сам. Он жил со сверхзвуковой скоростью на предмет получения сверхострых эмоций, и, уже не знаю, какая земная или небесная власть дала ему право на это, при этом он полагал себя избранным. И любое, в любой форме, несогласие с этой им же придуманной аксиомой окружающей среды было для него болезненным, мучительным. Критику он не воспринимал вообще; его из «банды» выгоняли, принимали назад, но затем выставили категорически – и процесс категорического саморазрушения стартовал. Разумеется, подтверждая звание закадычника, я с ним вместе погрузился в эту невылазную грязь.

Он был, что называется, «провалившийся в себя».

От переизбытка кокаина у нас с ним случались припадки; я был малодушным хорьком, бегавшим от проблем, он не выносил своей неприспособленности к реальности, отторгавшей таких парней из опасения, что своим здоровым нигилизмом он заразит «правильных», то есть квелых, людей.

Фото: Анатолий Ломохов

Какое обаяние!

Какая харизма!

Какие небесные очи у парня, что справа!

Леня Нерушенко – тектонический мой маленький товарищ.

…Комната снималась с места и трогалась вкруговую; этот аттракцион мне быстро надоел, ему казался забавным, оживотворял его.

А нуждался он в животворной силе любви. Ему нужен был архитектор компромиссов, координатор его сношений с внешним миром в юбке.

Ксения Собчак…

Что бы вам там ни казалось априорно плохим в отношении КС, да я и сам иной раз хочу ее… но любовь такой мадамы заслужить надо. КС если не любила, то была влюблена в Леню, а он не был влюблен, но любил. Но любить его, дружить с ним – это иметь дело с пороховой бочкой, с бикфордовым шнуром.

У Ксюши два таланта: распознавать людей за версту и избегать крупных неприятностей. У Лени лучше всего получалось влюблять в себя людей и этих же людей посылать. Леня хотел быть во всех новостях, а когда парень не просто хочет этого, а отчаянно хочет – каково девушке? Тем более когда речь идет не о бесполой мымре, а о такой, которая хочет на Олимпиаде только «золота».

Леня Нерушенко мог быть несносным, мог быть неоправданно агрессивным, мог быть безбрежным эгоистом, мог быть самым грубым, мог быть непочтительным, мог быть недалеким, но он никогда не был подлым, наша маленькая жертва онтологического конфликта сложности и простоты. Надо было это просто разглядеть. Мы с Собчак разглядели.

Мне его не хватает.

Она взмывала, он падал, ничего у них не получилось.

Он был моим товарищем, у меня есть право сказать: у него было огромное, но несоразмерное масштабу дарования честолюбие, честолюбие возвышалось над дарованием, а он требовал признать как минимум их равенства, все квело кивали, чтобы отстал, только транквилизаторы энд алкоголь радостно соглашались, оставаясь с ним до рассвета.

Мало кто жил и живет с такой неконтролируемой чрезмерностью, какая отличала Леню Нерушенко.

Когда нагрянул Айзеншпис, я уже знал, что случилось. Истошно нагорлопанившись, ЛН «принял», оседлал «коня» и въехал то ли в домину, то ли в строительный тарантас.

На похоронах человек один сказал: такие долго не живут (и чуть завистливо не облизнулся). «Зато ярко», – ответила ему тихо девушка-незнакомка, утирая слезы.

…Мурат Насыров тоже жил в мучительных обстоятельствах неизлечимой хвори. Только его болезнь называлась «самоедство».

Самоедство и привело к самоубийству. Он хотел жить звонко, но у самоедству предающихся (или обреченных на него) существо таковское, что звонко не получается, ни на секунду не прерывающийся процесс самоиспепеления времени не оставляет.

Я вполне осознаю, как уязвимо в глазах близких МН людей столь пафосное – и болезнетворное – резюме.

Говорят, что в пятом (!) часу утра (!!) МН встал на подоконник (!!!), одетый в лучший концертный костюм (!!!!) и вооруженный камерой (!!!!!)… случайно выпал.

Нет, не выпал. Шагнул.

В самой поре, в самом соку, в самом расцвете.

Под воздействием бродящих в организме субстанций, расширяющих сознание.

Он был поэтом, он писал – и читал близким – стихи классической чеканки, и я пишу об этом, потому что убежден, что стихи сочиняют те, кому кажется, что их не любят, как правило.

Большинство своих песен он полагал двухконечными, был в ярости от бессмысленной толкотни у пьедестала почета. А в последние год-два за слово про «Мальчик хочет в Тамбов» мог придать вашей роже деформированное выражение. Как многие лирики, он был совершенно нетерпим к алгебре, и формула про гармонию и арифметику была не про него.

Разладом с самим с собой объясняется курение бесконечное. Курил, курил, курил. Не сигареты.

Но это именно он сочинил гениальную пьесу для работающих головой и руками потом, сначала сердцем: «Я – это ты, ты – это я».

Мы летели в Киев за копеечкой, в самолете он сказал, явно утомленный мотаниями, что ему кажется, будто он снимается в реалити-шоу, смысл которого – как скоро процесс саморазрушения достигнет кульминации. «Я выиграю», – усмехнулся он и допил вино.

Там же, слово за слово, он признался, что его любимая песня последних лет – «Я люблю тебя, это здорово!» Коли Носкова. Написать такую важную песню, как «Ты – это я» и любить такую качественную инструкцию по выживанию, как та, которую озвучил Носков, – вот в этом весь Муратик.

И при этом постоянно всасывать вгоняющие в сомнамбулизм вещества. Иногда – не в сомнамбулизм. Иногда – во всесокрушающую ярость, в неконтролируемую злость, в истерику, которая была тем децибельней, чем публичней. В Турции после концерта мы сидели в холле, подошел паренек, исключительно вежливо представился, сказал, что давно восхищается Муратом, сам музицирует потихонечку. Можно ли пожать руку?

МН безмолвно привстал и той же дланью, которой не суждено было пожать длань обаятельного поклонника, ударил паренька по роже. А в Саратове проверил хук правой на проститутке, усомнившейся в прелести песни «Кто-то простит…» (между прочим, песня и впрямь первостатейная).

Его случай иллюстрирует пугающе наглядно, что шоубизнес есть конфуциански-магометанский конгломерат, где, если не добился прописки, тебе кирдык.

МН был в высшей степени почитаем коллегами как вкусный мелодист (его пронзительная пьеса «И где-то в сердце сентября я умираю без тебя» и посейчас эталон попмузыки), но публика его привечала за сами знаете какую безделицу и за дуэт с Апиной. От этого он чувствовал себя ужасно, этот ужас «сковывал члены», и он же, этот ужас, породил деградацию, свистнул ей, ей и эрозии.

Он затыкался, чтоб, накурившись, засыпать Музу упреками. Но такой саботаж природного дара оборачивается композиторской дисфункцией, параличом воли. Он сидел в цокольном помещении и думал, что это последний этаж. От курева и тазобедренно-джаггеровский дрейв испарился, от таблеток глаза вспыхивали, а 23 часа 59 минут были тусклыми.

Я любил его тихого, рассказывающего о детях, а он начал любить себя эпатажного.

А эпатажа во мне тонна, чтоб меня к таким же тянуло.

Я отдалился, прибился к тихим семейным алкоголикам.

Он ушел, что твой колобок, от всех, но хмельной воздух свободы освободил пространство для дури, и он нафаршировал ею себя.

Потом погиб Баглан Садвокасов, о котором ниже и который был лучшим другом и так же вольно реял над Землей после кокаина, залитого вискариком. И его гибель показалась выходом.

(Решительно все в российском шоу-бизнесе знают, что гитарист «А-Студио» БС был самым славным парнем в этом бизнесе, и решительно все знают, что попал он в аварию летальную пьяный и обнюханный, что делает чрезвычайно заливистые речи о том, что это была трагическая случайность, как минимум высокопарным вздором.)

За неделю до прыжка Баглан приснился другу, у которого ресурсы уже были на ущербе. Позвал его к себе.

Мурат рассказал об этом жене Наташе, Наташа – окружению.

Мурат отозвался.

…А Игорек Сорин хотел стать птицей. Не смейтесь. Он и был птицей. Диковинной.

Уйдя из «Иванушек» с лозунгом «Утоплю страну в романтике!», он вел себя и говорил с минимальной относительностью.

Гений. Торчавший гений.

Человек с соринским честолюбием (размером с небоскреб) не может вынести поражения, считая поражением все, что не вписывается в его категорию успеха.

Альбом он так и не записал.

Во всех смыслах стал тяжело дышать. По его обаятельной физиономии, любимой мною рожице читалось разочарование в себе.

И пошло-поехало. «Мощь кокаина и азарт полночный легко принять за остроту ума» – а вослед затяжная депрессия.

И – подоконник.

Простите за трюизм, но публичность – это всегда высшее напряжение сил. Мобилизация духа. Душевности.

Отсутствие именно душевности убило Рому Трахтенберга, но он тоже самоубийца, потому как сам убил лично свою душевность.

Правда страшна, но кто, кроме меня?

РТ убил себя злостью, съел себя завистью, испепелил себя подсчетом чужих гонораров, сожрал себя нытьем, извел себя выпячиванием ума, истощил себя сослагательным наклонением, обессилел, строя ковы всем подряд.

Он был проникнут полным отвращением к шоу-бизнесовому сообществу и ко мне, этот сукин сын, но я любил его.

На контрапункте трудоголизма и стеклянных от усталости – нет, точнее, изношенности – глаз все держалось в случае Турчинского; этот контрапункт его и убил. Вернее, он убил себя сам, ибо кто автор контрапункта?

Мы виделись на церемонии MTV, он бесцветным голосом сказал, что устал.

Он выглядел как ветеран. Ветеранов видели?

Из-за бесчисленных контрактов превратил свою жизнь в триллер. Разучился просто жить.

Анаболики, стероиды, бессонница.

Он был добрейший парень, а добрые не имеют, как правило, иммунитета.

Баглан Садвакасов. Его небо забрало. Но он сам помог небу.

Потом кончина отца. Катастрофа.

Четыреста криков «Мотор!» в течение дня, четыреста контрактов, четыреста плохих мыслей в голове в час. Он говорил сердцу: «Потерпи». На четыреста первый сердце шепнуло: «Нет».

Я верю в душу, в детские глаза, в изящество женской спины, в красивый гол, в витамины, в бурбон в конце недели, в то, что романы Пелевина – перезрелое, самовлюбленное дерьмо, в то, что майора Евсюкова надо расстрелять, в величие Майкла Джексона, я верю в мелодрамы, я верю в подарки любимым, я верю в длинные поцелуи и долгие зимние вечера; таким вечером я курю в темноте в комнате, полной призраков, мне страшно, ибо время, столкнувшись с памятью, узнает о своем бесправии, и я плачу, и я хочу жить.

Геннадий Бачинский

Насколько светлым человеком был ведущий Геннадий Бачинский, настолько отвратительна возня вокруг его квартиры. Участвуют: жена и мама. В ход идут слова «шлюха» и обещание поколотить.

Люди, считающие сантименты чем-то непристойным, много раз говорили мне, что сокровенное нельзя высказывать, ибо оно сейчас, моментально становится смешным. (И ведь не скажешь про этих людей, что они глупые. Один из них даже ходил на чеховскую пьесу «Дядя Ваня» в постановке Кончаловского и часто говорит слово «агностицизм» а другая сказала мне в день смерти Вознесенского: «Умер выдающийся человек, большой композитор».)

А мне приснилась мама с папой, папа молодой, заразительно смеется, мама почему-то старенькая, соли в ногах, вздыхает. Я проснулся, добрался до кухни и проплакал весь остаток ночи. Правда, смешно?

А где Вы проводите свободное время?

Дома, подальше от уродов.

Моя явная нелюбовь к людям, чурающимся сентиментальности, предопределила драму разрыва отношений с шоу-бизнесом, который свою любовь с гордостью положил на алтарь меркантильности.

Песни Олега Митяева – при всех «Неутешительных выводах» – внушают ту самую истину (или подтверждают, или иллюстрируют), что «пока ты недоволен жизнью, она все равно проходит», и когда неслышно прольется закат, будет не до антологии, и вся сложность и простота, конфликтующие друг с другом, обернутся пронзительным пониманием, что обоняния и слуха нет, зрение не упирается в звездный свод, и только с горем ты чувствуешь солидарность.

Я могу показаться пошляком (как будто при моей репутации мне еще есть чего опасаться!), но, набираясь наглости, могу сказать, что если мужик вполне себе репродуктивного ценза слагает оду, полную воздуха, «из ничегонеделанья», если он способен воспеть мельчайшую пыль, плавающую в солнечном луче, и хруст утренней газеты, – он уже способен не бояться конфликта простого со сложным, науки виктимологии, если под преступником разуметь Время, а себя числить жертвой: надо простить Время – именно сейчас, утром, в дождик, – и тогда Время простит тебя, затея много широкой натурой, но узко мыслившим.

Как Вы считаете, на хамство нужно отвечать хамством?

А как же! Из самоуважения.

По рылу. Я определенно не толстовец.

«Непростое умение любить и ждать» отрицает законы логики, физики и гравитации, такое умение трансцендентно и наоборот разом. Митяевский персонаж, или герой лирический, иногда довольно мудреный штэмпс, с ангелами не дружащий, очевидно склонный к рефлексии, а если самоедство не контролировать, оно приведет к саморазрушению. Это когда у человека алюминиевый нимб над головой, а не большое солнце.

У ОМ, благодарение небесам, не так. У него короткий разговор с демонами. «Узнав тщету стремленья к счастию, тем не менее – стремлюсь».

И психоаналитик не понадобится, и наладим мы жизнь, и хандра нас минет, и помчит нас авто к морю.

Только бы гитару не забыть.

Один щеголь умудрился втянуть меня в дискуссию, насколько долговечен Гриша Лепс, и чем далее, тем более дискуссия попахивала войной.

ГЛ так долго, целую жизнь, слыл «негабаритом», до тех пор, пока не заделался негой ушей и очей, что я даже из соображений справедливости элементарной не дам его в обиду.

Его склонность фаршировать драматизмом любой песенный сюжет я нахожу не всегда уместной, но всегда высочайшей в исполнительском смысле.

Иногда подпирает так, что нужно мощнейшее средство. Иногда оно Лепсом зовется, избавляет от мерзкого ощущения безысходности, от которого даже ладони потеют и болят лобные доли.

Характер самого Лепса, овеянный сочинской розой ветров, сам по себе соткан из противоречий, дозволяющих ему почитать Бога и посылать на… черта.

Кого из современной эстрады Вы удостоили бы звания Народного артиста России?

Лепса, Меладзе, «Иванушек» – искусителей, бонвиванов, злых работяг, интересных болтунов.

Развязно посмеиваясь, он многажды называл меня скотиной, но, как ни странно, любя (это всегда слышно).

Я никогда не узнавал его по телефону (кричал ему: «Богатым, гад, будешь!» – он и стал… не благодаря мне, конечно).

Он взрывной, но бесконечно, для шоубиза непростительно, совестливый.

Может быть занудой. Но это занудство, которое граничит с перфекционизмом, и мне доподлинно известно, что его не заставишь сделать то, к чему его душенька не лежит.

Он, окромя «Натали» в начале карьеры, не споет, подозреваю, более песен умилительных с переизбытком патоки. Да и из «Натали», из вещицы безыскусной, он сотворил звонкий, даром что элегический, гимн.

Сейчас, когда 99 % артистов пребывают в расстроенных чувствах по поводу отсутствия авторов, ГЛ спокоен. Существо его прихотливой методы в том, что перепеть он может что угодно, и даже перепевом это назвать бессовестно, ибо слово режет слух; он поет, поет заново, не переставая удивлять своим охальным умением приватизировать чьи угодно экзерсисы.