Звездная река Кей Гай Гэвриел
– Если ты знаешь, как, сделай это, – согласился командир, и Цзюньвэню показалось, что он уловил в его голосе легкую насмешку. – Я не знаю.
– Смотрите, – сказал Кан Цзюньвэнь спокойно. Он взял тело второго мертвеца и посадил его лицом на юг, потом подтащил второго и усадил прямо, прислонив к спине первого. Издали казалось, что караульный сидит или присел на корточки, но он на месте. Он выдернул две стрелы для Жэнь Дайяня.
– Пока не свалятся, – сказал он. – Может, и не свалятся.
Этого он никогда не узнал. Зато он знал, что тревогу никто не поднял, когда они проскользнули туда, где неподвижно стоял принц, глядя вдаль, словно на посту, а затем все втроем, – уже бегом, наконец, – покинули лагерь и исчезли в темноте.
Дайянь всегда радовался, когда ему удавалось распознать человека, который, по его мнению, мог стать настоящим солдатом, и его догадка подтверждалась.
Цзюньвэнь был новым человеком, он хорошо показал себя, когда они проникли в лагерь и когда действовали там. Слева от них горел город, но там, где они бежали, было темно. Он держался рядом с принцем, готовый поддержать его, если тот споткнется. У него промелькнула тревожная мысль о том, удастся ли ему привести их точно на то место, где ждали кони, но тут он увидел горящий факел и понял, что кто-то оказался там раньше них.
– Погодите! – резко скомандовал он. А потом обратился к Цзюньвэню:
– Если я не вернусь, отведи принца кружным путем на запад, а потом в рощу к остальным. Доложишь командиру Цзао. От тебя будет зависеть судьба Катая.
Он не стал ждать ответа. Снял со спины лук и вложил стрелу на бегу, легким движением, как некоторые проводят рукой по волосам. Он низко пригнулся, бежал быстро и бесшумно, как призрак. Однако он боялся. Если их там много, если они увидели и захватили коней…
Всего трое, и они только что появились. Всадники спешились, они отвязывали коней и разговаривали между собой. Судя по их тону, они не тревожились. Возможно, они пьяны, возможно, даже подумали, что собираются сыграть шутку над другими всадниками. Они не ожидали появления катайских солдат из горящего города.
Он уже делал это много раз. Это нехорошо, если ты нацелен, подобно стреле, на добродетельную жизнь, но после стольких лет можно почти забыть о том, что ты отнимаешь у людей жизнь.
Ты говорил себе, что это необходимо, когда только начинал. Некоторые вообще об этом не думают. Некоторые из тех, кого он знал, получали удовольствие от убийства. Он попытался вспомнить, когда перестал беспокоиться о духах тех, кого убивал.
Он выстрелил, вложил следующую стрелу, спустил тетиву, а потом вложил третью – факел, который держал один из них, облегчил задачу. Конечно, этого всадника он убил последним.
Все это получилось не так бесшумно, как в лагере. Эти трое стояли близко друг к другу, человек с факелом увидел, как упали первые двое. Он вскрикнул от удивления, и одна из лошадей поднялась на дыбы.
Справа от Дайяня послышался какой-то звук.
Их четверо, а не трое. И вероятно, последний только что отошел, чтобы облегчиться, или, возможно, он был хорошим солдатом и осматривал то место, где они нашли нечто необычное.
Этот звук его погубил. Дайянь бросил лук. Удивленное восклицание, услышанное им, заставило его ринуться в темноту, туда, где стоял алтайский всадник на покрытой снегом, неровной земле.
Этого он убил мечом. Двуручные мечи не подходили для колющих ударов. Он взмахнул им наискось, как серпом, словно срезал летние колосья в другой жизни. Еще один призрак будет на его счету, когда наступит его час перейти в потусторонний мир.
Прежде, чем это произойдет, ему еще надо кое-что сделать. Ханьцзинь захвачен. Он подумал о находящихся там женщинах. Об обыкновенных мужчинах и детях, которые теперь так никогда и не станут взрослыми. Он не собирался хоть на мгновение задумываться об отце или матери человека, лежащего у его ног.
Дайянь вытер меч о землю. Подобрал свой лук, вернулся за ожидающими его спутниками. Они забрали всех семерых коней. И еще он взял меч мертвого всадника и пояс к нему и отдал их принцу. Цзюньвэнь молча собрал стрелы Дайяня и отдал ему.
Снегопад прекратился, когда они вернулись в заросли бамбука. Подъезжая к ним, Дайянь ухнул болотной совой, и Цзызци оставил их в живых.
Они вернулись к роще у выхода из туннеля. Там они спешились. Дайянь огляделся. Темнота, очертания людей. Если Катаю суждено уцелеть, а Ханьцзинь будет отомщен и отвоеван, то все должно начаться в этой роще.
Он сказал:
– Дело сделано. Нам нужно быстро ехать на юг и встретиться с нашей кавалерией по пути туда, потому что нас будут преследовать. Нам нужна еда и питье, и подходящая одежда для принца Чжицзэна, который теперь с нами.
И, как он и ожидал, как было совершенно уместно, услышав это имя, все люди опустились на колени, и женщина, которую он любил, тоже.
Он слышал стук конских копыт, и крики, и топот бегущих ног, и вопли. Его желудок сжимался и бурлил, словно он наглотался змей. Пылали пожары, огонь лизал фасады домов до самых крыш с раздвоенными коньками, но пока не на той площади, где стоял на страже Ци Вай перед хранилищем.
На площади никого не было, кроме него. Он понимал, что это ненадолго. Он держал в руке меч. В какой-то момент ему стало казаться, что это глупо, а немного позже (он так его и не положил) уже не казалось глупым. Он понятия не имел, как им пользоваться, но, по крайней мере, он умрет с честью.
Он здесь готовился сражаться с уличными грабителями. Со своими соотечественниками. Он знал, что даже их он бы не испугал, но думал, что они могут предпочесть уйти в другое место, которое никто не охраняет, и не рисковать.
Варвары, налетевшие на город, так не будут рассуждать, когда придут, а они придут, несмотря на то, что это темный и неприметный уголок поселка клана. «Всадники будут обшаривать город, – думал Вай, – сначала, конечно, территорию дворца или кварталы развлечений. Но они доберутся сюда. Сегодня ночью, утром. Скоро». Он посмотрел вверх, на падающий снег. Он был мягким, даже красивым.
Он вспомнил о матери и отце. Его отец говорил, с вызывающей зависть уверенностью, что варвары пришли только за серебром и шелком. Что они уйдут, когда им заплатят. «А после этого, – говорил он, – мы отберем назад серебро, торгуя с ними на границе, как делали много лет». Соответствующие люди будут наказаны, новый император назначит новых советников, все будет продолжаться.
Возможно, его отец уже умер к этому моменту на другом краю поселка, и мать тоже. Думая об алтаях, вспоминая рассказы об их завоеваниях, Вай надеялся, что она умерла. Надрывающая душу мысль. Его мать была холодной, суровой женщиной, но сын уважал ее, а она с уважением относилась к выбранному им пути, к его предпочтениям – тем, о которых она знала.
Она выбрала для него жену, которая несколько лет была ему хорошей спутницей. Он до сих пор не мог бы сказать, как и когда все изменилось. Иногда человеку нужно что-то еще от жены, от жизни.
Его мысли о Коу Яо, его управляющем, его любовнике, были несложными. Он хотел, чтобы он сейчас находился на юге, в безопасности, вместе с девочкой. Настолько в безопасности, насколько позволяет человеку и ребенку время. Он сделал для этого все, что смог. Что касается Шань – возможно, его жена уже за пределами города.
Он надеялся, что это так. Она приходила и просила его присоединиться к ней, в своей забавной смешной шляпе на голове. Он отказался. Они поклонились друг другу. Наступает такой момент в жизни, и он сейчас его переживал, когда ты не можешь отделить себя от того, чем занимался всю жизнь, что любил.
То, что он любил и что делал, большая часть, лежит у него за спиной в хранилище. Он не собирался утверждать, что ведет себя достойно или храбро, стоя здесь и неуклюже держа меч, но он не изменил себе и богам. Может быть, это будет иметь хоть какое-то значение?
Он услышал треск, потом рев и вздрогнул, испугавшись. Он посмотрел налево: красно-оранжевый язык пламени взлетел в небо, крики доносились оттуда. Захватили дом за стеной поселка. Он крепче сжал старый меч, ожидая на пустом дворе.
За его спиной, за запертой дверью, находились предметы, обладающие красотой и силой, времен Третьей, Пятой и недолгой Шестой династий. Ритуальные треноги и колокола, один из них был очень тяжелый, его с большими усилиями привезли в Ханьцзинь с реки Вай. Там был нефрит на лакированных столах, в сундучках, всевозможных цветов – зеленый, белый и очень бледный желтый. Один резной орнамент, который он любил, был почти черным. Там были статуэтки, украшения и вазы. Огромные сосуды для вина. Ювелирные изделия. Там были вазы и чаши, чайные чашки и кувшины, некоторые такие древние, что просуществовали на свете дольше Катая. Там были свитки – правительственные указы, эдикты, личные дневники, письма поэтов, стихи, трактаты, даже приказ о казни. В хранилище с высоким потолком лежали плиты с надписями, которые он (и его жена) расшифровывали многие годы.
Эти вещи и те, что хранились дома до этой зимы, все они были благословением и трудом его жизни. Они были тем, чем был он. «Я был, – внезапно подумал Ци Вай, – маленьким человечком с маленьким факелом, который смотрит назад, все дальше и дальше». Он пытался осветить тот путь, по которому они все пришли. «Это неплохой способ прожить жизнь», – подумал он.
Он и правда совершенно не знал, как пользоваться этим мечом, только сжимал рукоять и махал им то в одну, то в другую сторону, как иногда маленькие дети машут бамбуковыми палками, воображая себя героями былых времен. Потом начинается настоящее образование, и они узнают, что во времена Двенадцатой династии подобные мечты неуместны, а позже начинают отращивать длинный ноготь на мизинце левой руки.
Когда первые всадники выехали на площадь, у них не было факелов, а пожары были так далеко, что Ци Вай смог остаться незамеченным в темноте возле хранилища. Он даже ранил первого, кто подошел к запертой двери, размахнувшись мечом изо всех сил. Он испытал потрясение, когда меч вонзился в бок этого человека, от столкновения меча с телом, от его грубости. Больше он ничего не успел почувствовать. Меч следующего всадника вонзился в его живот и жестоко распорол его до верха. На Ци Вае не было ничего похожего на доспехи, только несколько слоев одежды от холода. Этот удар отнял у него жизнь, отправил через двери смерти в долгую ночь.
Двери хранилища позади его тела взломали, занялись грабежом, но было очень темно, и в конце концов большинство из хранящихся там предметов, опись которых в течение нескольких лет старательно составили Ци Вай, сын Ци Ляо, и его жена, поэтесса Линь Шань, увезли на север, в степи, вместе со многими другими вещами и многими людьми, образовавшими страшную процессию.
Существует много способов прожить жизнь. Его жизнь совсем не была выдающейся, но он внес настоящий вклад, принес пользу государству, империи, а это больше, чем когда-либо совершил любой член императорского клана. Он был эксцентричным, но не покрыл себя позором. И то, как он умер, делало ему честь, когда Ханьцзинь пал под натиском алтаев. Его не погребли, как положено. Никто из них в ту ночь не был погребен – там появилось много призраков.
Часть пятая
Глава 25
Как и в случае с духом на острове Линчжоу, Лу Чэнь был единственным в поместье «Восточный склон», который видел там призрака.
Поэт с самого начала считал, что эта девушка забрала или перехватила его собственную смерть, когда они ждали весны и освобождения гор от снега, чтобы вернуться домой из ссылки.
Он редко видел ее призрак, обычно на крыше главного дома, дважды у ручья на восточном краю поместья, когда собирался идти домой в сумерках и поднимался со своей любимой скамейки под деревом. А один раз – в кабинете, в канун нового года, когда пал Ханьцзинь.
Свечи и лампы замигали все сразу. Одна свеча погасла. Он поднял взгляд и увидел ее в противоположном конце комнаты рядом с тонкой струйкой дыма от погасшей свечи. Всего мгновение она смотрела на него, потом вспыхнула и исчезла. Ее взгляд сказал ему, что на этот раз ее присутствие является неким посланием. Его сразу же охватила уверенность в том, что именно она приходила ему сообщить.
Они знали, что происходит на севере. Знали, что Синань пал и что Еньлин и Ханьцзинь в осаде. Друзья, те, кто еще не убежал в их края, присылали письма, предостережения, жалобы.
Духи перемещаются быстрее. Большинство духов не отличаются доброжелательностью. Он знал (был совершенно уверен), что этот дух благосклонен к ним.
Ему показалось, что снаружи стало темнее. До этого момента он работал с бумагой и кистью. Больше он в те зимние сумерки ничего не написал. Он пошел искать брата.
Они встречали новый год. Конечно, встречали. Он опоздал, его сын уже собирался идти за ним. В поместье «Восточный склон» праздновали тихо, не так как в городах или даже деревнях.
В самом Ханьцзине император обычно возглавлял большую процессию к храму Добрых предзнаменований, где совершались обряды обновления под аккомпанемент придворных музыкантов. Потом император возвращался во дворец, и начинались фейерверки и парады, освещаемые круглыми красными бумажными фонарями. Повсюду встречались уличные артисты и люди в громадных масках драконов. Люди заполняли улицы и всю ночь радостно приветствовали новый год.
Поэт остановился в дверях своей гостиной. У него не было вестей ни от какого земного источника. Только это внутреннее ощущение, посланное из мира духов. Было бы неправильно, как решил он, несправедливо испортить этим настроение его домашним.
Ему удалось улыбнуться, прося прощения за опоздание. Он знал, что его простят, они к этому привыкли. Он был человеком, который мог весь день посвятить словам. Он посмотрел на жену, на свою семью и семью брата, на собравшихся слуг и работников фермы, многие из них хранили им верность в годы лишений. «Здесь они в безопасности, – подумал он. – Конечно, в безопасности».
Он улыбнулся людям, которых любил, но на сердце у него, как на дне озера, лежал тяжелый камень, когда год закончился и год начался.
В ту самую ночь из леса возле Ханьцзиня на юг выехал маленький отряд, увозя с собой принца Катая.
Все ночь небо было затянуто тучами, и утром опять пошел снег. Цзыцзи предлагал разбить отряд на две половины, одну половину отправить на юго-запад, другую – на юго-восток, чтобы разделить силы преследователей. Дайянь не согласился: это ослабит и их самих, и они окажутся слишком малочисленными, какого бы размера отряд ни отправили в погоню. Лучше держаться вместе.
Они не сомневались, что их будут преследовать, и скакали так быстро, как только могли. Принц Чжицзэн пока не создавал им трудностей, вероятно, он устанет позже. Он был напуган больше («Сейчас это ясно видно», – подумал Дайянь), чем тогда в юрте. Словно там он примирился со своей судьбой, не позволял себе думать об освобождении, а теперь он мог бы…
«Люди такие разные», – думал Дайянь. Мужчины и женщины. Как может человек утверждать, что он понимает другого человека? Кто может читать в чужой душе? Время от времени он покидал свое место в арьергарде и ехал рядом с Шань. Ей дали самую спокойную лошадь, какая у них была, но такая быстрота должна быть для нее трудной. Он знал, что она всю жизнь ездила верхом, вместе с отцом, вместе с мужем – в поисках прошлого по всему Катаю.
Когда он оказывался рядом с ней, она говорила только: «Со мной все в порядке. Занимайся тем, чем надо». Каждый раз, как припев песни.
Он дважды делал остановки, они делили на всех еду и питье – Чжицзэну солдат приносил первому, преклоняя колени. Но именно принц оба раза торопил их опять сесть в седло. Когда они ели или когда скакали, он все время оглядывался через плечо в темноту на севере, будто опасался внезапного появления всадников, словно демонов.
Возможно, их сегодня поймают. Как бы быстро они ни скакали, им не удастся превзойти в быстроте степных всадников. Цзыцзи выбрал двух своих лучших наездников и послал на запад с приказом ожидающей их кавалерии. Эти двое будут мчаться без остановки.
Во время второго привала Дайянь подошел к принцу.
– Мой повелитель, – официально обратился он к нему, – я прошу разрешения поделиться с вами нашими намерениями и получить ваше одобрение, – этот человек от рождения обладал высоким рангом и жил в роскоши, но не имел власти. Ему придется учиться повелевать.
– Продолжайте, командир.
– Я ожидаю погони. Если повезет, не раньше утра.
– А если не повезет?
– Они уже сейчас скачут по нашим следам.
– В таком случае нам следует тронуться в путь.
– Да, повелитель. Но кони и люди должны отдыхать. Мы не можем скакать всю ночь напролет.
– А алтаи могут.
– Возможно. Но не думаю, что вы сможете.
Молчание. Возможно, он выразился не лучшим образом.
– Продолжайте, – повторил принц.
– Наша кавалерия находится к западу отсюда, она из той армии, которая удерживает Еньлин. Они держались на расстоянии, чтобы их не заметили. Я послал гонцов, чтобы привести их сюда. Половина попытается перехватить преследователей. Другие встретят нас у деревни, которую мы наметили, между этим местом и рекой Вай.
– Сколько человек?
– По пятнадцать тысяч в каждой группе.
– Это… это хорошее количество, – сказал принц. – И они будут сопровождать нас через Великую реку?
Настала очередь Дайяня хранить молчание. Он сглотнул.
– В наши намерения, мой повелитель, входило отправиться в Цзинсянь и вызвать туда наши южные армии на встречу с нами. Если мы выстоим и прогоним варваров, когда погода…
– Нет, – произнес принц Катая Чжицзэн.
Он произнес это громко. Люди рядом с ними умолкли. Дайянь слышал, как фыркают и всхрапывают кони. Они находились на опушке тополиной рощи, укрывшей их от ветра.
Принц сказал:
– Нет, командир Жэнь. Мы этого не хотим, и мы не отдаем такой приказ. Вы должны доставить нас на другой берег Великой реки. Мы желаем удалиться от варваров на безопасное расстояние. Мы поедем в Шаньтун, к морю. Мы прикажем нашей армии защищать южный берег Великой реки и вызовем чиновников из всех префектур, чтобы служить нам в Шаньтуне.
Ночью никогда не бывает совсем тихо. Особенно в военном отряде. Звуки издают кони, солдаты, деревья на ветру. Но сейчас воцарилась тишина. «Будто звезды слушают нас», – подумал Дайянь.
– Мой повелитель, – медленно произнес он, подыскивая правильные слова, – алтаи находятся вдали от родины. Им будет трудно удержать земли сяолюй и наши захваченные ими префектуры, оставшиеся у них в тылу. Наши люди не покорятся им так легко. У них есть мужество! Им нужен только знак, сигнал от нас – от вас, – что у Катая есть вождь, принц.
– Они не получат в нашем лице ни вождя, ни принца, ни императора, если нас захватят.
«Быстро же Чжицзэн начал называть себя императорским «мы», – подумал Дайянь. Его отец, его брат, остальные члены его семьи – никто не знает, живы ли они сейчас. Возможно, привыкнуть к власти легче, чем он раньше думал.
Он попытался еще раз:
– Варварам очень не понравится сражаться на юге! У нашей страны – где рисовые поля, болота, леса, холмы – для степных всадников очень сложный рельеф. А мы умеем сражаться здесь. Мы их разобьем. А потом вернемся на север. Судьба Катая зависит от вас, мой повелитель.
– Тогда, командир Жэнь, от вас зависит обеспечение нашей безопасности ради Катая, не так ли? Не следует ли нам отправляться?
«Человек делает то, что может, – подумал Дайянь, – и бывают моменты, когда события в мире разворачиваются не так, как ты хочешь и планируешь, – если ты не добьешься этого силой». Внезапно оказалось, что ему надо слишком многое обдумать.
– Да, мой повелитель, – ответил он. И повернулся, чтобы отдать приказ садиться на коней.
– Еще одно, – произнес принц Чжицзэн.
Дайянь вернулся обратно и ждал в темноте.
– Мы благодарны вам за то, что вы совершили сегодня ночью. За наше спасение. Это было хорошо сделано, командир. Мы ожидаем, что вы, как хороший солдат, как преданный солдат, будете продолжать в том же духе. Более масштабные решения, какими бы они ни были, принимает двор императора. Это не должно измениться, командир Жэнь.
Бывают также моменты, когда некоторые вещи могут быть произнесены – или нет. Он мог бы ответить, что они спасаются бегством зимней ночью из горящего города из-за решений, принятых двором…
Он был вторым сыном служащего управы. Этот человек, насколько они знали, остался единственным принцем Катая, который не погиб и не попал в плен этой ночью.
– Да, мой повелитель, – вот что он ответил.
Он отдал распоряжения, и они поскакали.
Он держался в основном рядом с Шань весь остаток ночи. Он чувствовал, что она смотрит на него, словно чувствует его тревогу. В конце концов, она произнесла:
– Один человек может сделать только то, что в его силах. Мы не можем управлять миром, тем, куда он идет.
Он не знал, как ей пришло в голову это сказать. Возможно, некоторые люди умеют читать мысли других? Он не ответил, но продолжал ехать рядом.
В конце концов, он тихо сказал:
– Ты сияешь для меня, как самая яркая летняя звезда.
Он услышал, как она ахнула.
– О, неужели? Вон та? Я совсем не похожа на богиню, на Ткачиху.
– Для меня ты богиня, – ответил он. – И я не знаю, позволено ли мне будет прийти к тебе через звезды.
Он отстал и занял положенное ему место в арьергарде, охраняя ее, охраняя их всех. Они не останавливались до тех пор, пока первый проблеск утра не появился слева от них.
Лагерь алтаев в ночь падения Ханьцзиня и до вечера следующего дня превратился в пьяный хаос. Чего еще, кроме варварства, как писали позднее историки, можно ждать от варваров?
Женщин действительно доставили из города в лагерь, вместе с перепуганными мальчиками и мужчинами, и даже некоторыми дворцовыми евнухами, для забавы. В фургонах привезли много вина.
Всадники не любили катайское вино, но им можно напиться допьяна, а завоевание столицы империи давало повод напиться. Празднование могло сопровождаться насилием, но мужчинам необходимо расслабляться, это понимает любой хороший командир.
Убитых караульных на юго-западной границе лагеря обнаружили только поздним утром. Это известие не сразу дошло до кого-то из действующих командиров. Эти смерти озадачили, но, казалось, они не требовали никаких немедленных ответных действий в разгар триумфа.
Очевидно, караульные, стоявшие рядом с убитыми, ночью бросили свои посты. Город был захвачен, женщин и выпивку начали привозить. Какой мужчина остался бы на посту или стал бы докладывать начальству в такой момент?
Только вечером, когда опять пошел снег, кто-то вспомнил, что катайского пленника нужно накормить.
Кому-то из старших командиров пришло в голову, что хорошим развлечением было бы заставить принца смотреть, как они забавляются с некоторыми из женщин. Никто из вожаков в лагере, включая обоих братьев, командующих ими, не был вполне трезвым. К тому времени они уже захватили остатки императорской семьи – мужчин и женщин, молодого императора и старого. Это было легко.
Бывшая императрица Катая и та, что помоложе, к сожалению, покончили с собой во дворце до того, как всадники добрались до женских покоев. Это сделало лжецом Бай’цзи, который поклялся овладеть молодой императрицей на глазах у ее супруга. Его брат, военачальник, заметил, что ее тело в его распоряжении, что вызвало смех у многих, но не у Бай’цзи.
Трое всадников, посланные в юрту пленника, также смеялись в предвкушении веселья, но обнаружили, что пленник исчез.
В задней стенке юрты оказалась прореха, сделанная мечом. Внутри лежало четыре мертвых караульных. На постели пленника лежало послание.
Было бы неправдой утверждать, что человек может сразу протрезветь от шока, но те трое поспешно – и с дурным предчувствием – вернулись туда, где пьянствовали их вожди. Один из них нес послание. Оно осталось свернутым в свиток, они его не открывали. Он держал его осторожно, будто оно было отравлено. Для него это действительно могло оказаться ядом. Если хочешь долго жить среди алтаев, нельзя приносить пьяному вождю дурные вести.
Когда они сообщили эту новость, поднялся шум. Вань’йэнь, военачальник, не такой пьяный, как окружающие его люди, встал и вышел вперед. Ему вручили свиток. Он развернул его. Он, разумеется, не умел читать по-катайски. Прошло некоторое время, напряженный, опасный промежуток времени, пока нашли переводчика.
Этот человек прочел послание при свете факела и потом стоял молча.
– Говори, – приказал Вань’йэнь. Голос военачальника внушал страх. Его брат тоже поднялся на ноги. Бай’цзи держал в руке знаменитую чашу-череп, полную катайского вина.
– Это просто вызов, великий вождь, – сказал переводчик.
– Говори, – повторил Вань’йэнь.
Услышав этот тон, трое солдат, посланные за принцем, почувствовали большое облегчение от того, что не умеют читать и говорить по-катайски.
Человек, который умел это делать, из племени сяолюй, прочистил горло. Все видели, что у него дрожат руки.
Он прочел таким тихим голосом, что приходилось напрягать слух, чтобы расслышать.
– Твои дни и ночи теперь сочтены. Солнце скоро увидит твои кости. Мы можем оказаться среди вас в любое время, когда захотим. Как и твоя армия у Еньлина не знала пощады, так и тебе пощады не будет. Ты сделал первые шаги к своему уничтожению.
Некоторое время все молчали.
– Кто это написал? – Вань’йэнь стоял очень прямо.
Переводчик снова прочистил горло.
– Подписано «командир Жэнь Дайянь». Это тот, кто…
Бай’цзи убил его мечом сзади, клинок пронзил его тело насквозь и вышел из живота. Окровавленный кончик клинка, как отметили некоторые, чуть не коснулся его собственного брата, стоявшего близко от переводчика, лицом к нему.
– Мы знаем, кто эта мразь! Ему незачем было нам об этом напоминать, – Бай’цзи осушил свою чашу. С некоторым усилием выдернул свой меч. – Мразь! – громко повторил он еще раз.
– Возможно, – произнес его брат, в руках которого не было вина. – Но он убил четверых из твоих людей, выбранных для охраны заложника. Я вспоминаю, что именно ты настоял на этом. Для твоего удовольствия, сказал ты.
– Не помню, – ответил Бай’цзи, широко разводя руки. – Ты любишь придумывать.
– Нет. Я не люблю, когда кто-то проникает в наш лагерь и освобождает наших пленников. Ты понимаешь, какое значение имеет этот человек.
– Никакого значения он не имеет, брат. Город наш!
– Он – принц и наследник по прямой линии. Он имеет значение! Именно ты хотел захватить весь Катай, въехать на коне в южное море!
Бай’цзи сплюнул в огонь.
– Я еще могу это сделать. Но сначала я убью этих бесполезных охранников, которые позволили ему сбежать.
Смущенный шепот. Вань’йэнь скривил губы.
– Ты слишком пьян и даже не слышишь. Они мертвы, брат. Поставь свое вино!
– Я буду держать вино, пока мне хочется. Нам надо убить Жэня… Жэня Дрянного.
– Согласен. И снова захватить принца. Они опередили нас на день.
– Ерунда! Они не умеют ездить верхом, эти катаи.
– Снова согласен, брат. Возьми пятьсот всадников. Выезжай сейчас же.
– Я?
– Я так сказал.
– Сейчас? Я хочу… я хочу, чтобы ко мне в юрту привели пять женщин из дворца!
– Может быть, они там и будут, а вот ты – нет. Младший брат, поезжай! Это приказ. Это твои люди его сторожили. Ты убьешь Жэнь Дайяня и убьешь или захватишь снова принца.
– Сейчас? – повторил Бай’цзи.
Его брат ничего не отвечал, только в упор смотрел на него.
Бай’цзи первым опустил глаза.
– Ладно, я поеду! – он вытянул руку с чашей в сторону, и кто-то забрал ее у него. – Видишь? – спросил он. – Я отдал вино! Я подчиняюсь твоим приказам!
– Возьми лучших следопытов, в темноте будет труднее.
– Тогда мы выедем утром. Я хочу, чтобы пять…
– Нет. Сейчас. Я не хочу, чтобы этот принц остался в живых. Он имеет слишком большое значение. Да хранит тебя Бог Неба в чужой стране, брат. Ты хотел отправиться на юг. Это твой первый шанс.
Братья стояли друг перед другом над трупом переводчика. На окровавленном снегу. Младший все еще держал в руке меч.
– Не обязательно ехать мне, – тихо произнес Бай’цзи, его голос, по-видимому, должен был услышать только брат.
– Обязательно, – ответил военачальник так же тихо.
Наступил момент, как бывает иногда, когда многое повисло в воздухе, пока падал снег при свете факелов. Существовала возможность, что младший брат убьет старшего или попытаtnся это сделать. Старший брат это понимал и был готов, стоял спокойно, руку, словно ненароком, держал возле рукояти меча. Он был почти трезв и поэтому горевал о том, что может сейчас произойти, куда завела их эта ночь.
Если бы это произошло, если бы произошло убийство того или другого, это могло бы изменить дальнейшие события в мире. Или нет. Невозможно знать это точно. Мы не можем вернуться назад и сделать что-то иначе, чтобы посмотреть на результат.
Бай’цзи вложил меч в ножны.
Пятьсот всадников, взяв с собой тысячу пятьсот очень хороших коней, вскоре выехали из лагеря и двинулись на юг. Горящий город быстро остался позади, их окружила темнота. Их вел младший из двух вождей, его присутствие служило знаком того, каким важным считалось это задание.
Три человека, принесшие известие о побеге заложника, все-таки ушли живыми от того костра. Было ли это решением или недосмотром, неясно. Сами они этого так и не узнали.
Две тысячи сто пятьдесят семь повозок, нагруженных сокровищами, выехали от Ханьцзиня на север.
Семь караванов пленных вышли с ними или за ними – примерно пятнадцать тысяч человек, включая всю семью императора Катая (кроме одного принца, девятого сына) и почти весь многочисленный клан императора. Некоторые члены клана погибли в своем поселке. Некоторые взялись за мечи, пытаясь защитить свои дома и женщин. Их полагалось брать в плен, но не каждый всадник мог стерпеть подобную наглость от катайца.
Охранники растянувшихся караванов пленных немного опасались нападений по дороге на север.
Большая часть войск алтаев осталась на юге, и охранников было значительно меньше, чем пленников. Многочисленные шайки катайских солдат и разбойников бродили по северным префектурам, почти на всем пути до бывшей Южной столицы сяолюй.
Стражники заставляли пленных идти быстро, большинство шли пешком, а еды было мало. Мужчин и женщин избивали, если они отставали, и им приходилось самим собирать для себя хворост и нести его. Многие умирали по дороге на север и оставались лежать непогребенными там, где падали.
В числе этих умерших не было ни бывшего императора, ни недавно провозглашенного императора, его сына. Этим двоим алтайский военачальник присвоил в насмешку новые титулы во время церемонии у стен города перед тем, как первый караван двинулся на север.
Императору Вэньцзуну – высокому, худому, седовласому, седобородому – был присвоен титул «Бестолковый повелитель». Все очень забавлялись. Его сын, под еще большее ликование толпы, был провозглашен Вдвойне бестолковым повелителем. На шею им надели таблички с этими титулами на двух языках, а дополнительные иероглифы объявляли их обманутыми вождями мятежных рабов.
Им обоим суждено было пережить это путешествие, большую часть которого они ехали рядом в повозке, запряженной быками. Сначала их отвезли в Южную столицу, потом в Восточную, а затем, для большей надежности, в город на далеком севере бывшей империи сяолюй, а теперь империи алтаев. То, что они выжили, в конечном счете, сыграло свою роль, хоть и не такую, как можно было предвидеть в те первые дни.
Первый министр Хан Дэцзинь, тот человек, который мог бы, наверное, все это просчитать, умер в поместье «Маленький золотой холм».
Император Вэньцзун славился как искусный художник, а также тем, что всю жизнь поклонялся красоте. По дороге на север он без конца писал стихи. Многие из них сохранились, потому что некоторые пленники из тех ужасных караванов все-таки сбежали, хотя никто из семьи императора не смог убежать, потому что за ними тщательно следили.
На грубой бумаге, которую для него достали, Вэньцзун написал:
- Окончен долгий и опасный мой поход.
- Я был глупцом и мудрым не внимал.
- И вместо этого мне был милее тот,
- Кто на безумные поступки вдохновлял.
- Сейчас гоним за десять тысяч ли,
- Я пленник жалкий и без сил совсем.
- И сплю я на постели из земли,
- И рис холодный из щербатой чашки ем.
- Я стал седым… В Ханьцзине средь колонн
- Нефритовых – я музыкантов звал,
- Чтобы прогнать тоску из сердца вон,
- Когда осенний ветер прилетал…
Походы не обязательно заканчиваются, даже после катастроф, или просто потому, что униженный лидер, которого мучает чувство вины за собственные ошибки, считает, что все кончено.
Дайянь выделил двух человек, которые следовали за их отрядом, когда они мчались по направлению к реке Вай, так быстро, как позволяло присутствие принца и женщины. Предстояла неделя трудного пути, может и больше, если погода испортится. Он пока не объяснил присутствие Шань принцу Чжицзэню, да принц и не спрашивал. Дайянь уже понял, что такова особенность принадлежности к императорской семье: некоторых вещей они даже не замечают.
На четвертый день едущие в тылу солдаты поспешно догнали отряд. Приближается группа алтайских всадников. Они догонят их к вечеру или ночью.
– Сколько? – тихо спросил Цзыцзи.
– Трудно сказать, – ответил один из солдат. – Мы не могли подпустить их слишком близко к себе, – он был измучен. Снова пошел снег. – Пять сотен, по моим предположениям.
Цзыцзи выругался, но тихо. Ни одно подразделение идущей на подмогу с запада кавалерии пока не прибыло. Отряд, посланный на перехват алтаев, явно не выполнил задачу, а другие должны были встретиться с ними у реки Вай на юге, до которой еще много дней пути.
Это был трудный, решающий момент. Те, кто наблюдал с тревогой, увидели, что командир Жэнь улыбнулся. Они это будут помнить.
– Иногда человеку кажется, что он видит закономерности жизни, – обратился он к своему самому старому другу. – Я знаю эту местность. И ты тоже. Мы здесь уже бывали.
– Он сказал пять сотен, Дайянь, – ответил Цзыцзи тихим голосом.
Дайянь только шире улыбнулся. Шань, которая прислонилась к своей лошади недалеко от них (ноги подгибались, а спина болела), охватило странное чувство при виде его улыбки.
– Я это слышал, – сказал Дайянь Цзыцзи. Он повысил голос, чтобы его услышали: – Едем дальше. Я знаю, где мы от них оторвемся. И мне нужно два человека, которые поскачут на запад и найдут наше подкрепление. Они должны быть недалеко.
В последнем он не был уверен, но иногда приходится руководить людьми, изображая уверенность, которую им необходимо видеть в тебе, так как они смотрят на тебя и хотят надеяться.
Он был трезвым, протрезвел к концу первой ночи этой погони на холоде, он даже нарочно не взял с собой свою чашу. И еще Бай’цзи был зол. Причиной его ярости стал брат, военачальник, оставшийся в лагере. С ним он разберется, когда они вернутся.
Его несколько тревожило то, как близок он был к тому, чтобы убить Вань’йэня посреди их лагеря. Его смущала не сама идея убийства, но было бы неправильно выдать себя. Он был не единственным честолюбивым человеком в племени.
Некоторое время назад он решил, что его брат слишком слабый, слишком узколобый, слишком ограниченный, и не он должен сменить их стареющего кагана – тот был еще более ограниченным, по правде говоря. Вань’йэнь не в состоянии разглядеть более широкие возможности. Он посмеялся над желанием Бай’цзи дойти до южного моря. Он сказал тогда, как добрый младший брат, что они вдвоем смогут туда добраться.
Неужели это не волнует Вань’йэня? Эта мысль? Сделать что-то такое, чего никогда не делал ни один степной всадник, о чем никто из них даже никогда не думал?
Очевидно, нет. Старшего брата волнует только возможность унизить Бай’цзи, послать его в погоню за маленьким отрядом (они уже поняли, что преследуют примерно два десятка катайцев), что легко можно было бы поручить менее знатному всаднику, оставив Бай’цзи предаваться заслуженным удовольствиям.
Вместо этого он мчится галопом по этой неприятной, холмистой, сильно пересеченной местности, огибая кучки зимних деревьев, через поля фермеров, прорезанные канавами и каналами, во главе недовольных людей. Беглецы двигались быстрее, чем они ожидали, но не так быстро – совсем не так быстро, – как могли скакать степные всадники с двумя сменными конями.
В них летели стрелы из укрытий в сумерках и в серые предрассветные часы. Некоторые из его людей погибли или были ранены. Дважды ночью первые всадники натыкались на веревки, натянутые между деревьями, растущими вдоль дороги, по которой они скакали. Каждый раз возникал хаос, люди и кони ломали конечности. Это означало смерть для коней, да и для всадников тоже – здесь.
Он посылал своих всадников на охоту за лучниками и за людьми, устроившими эти ловушки, но никого не нашли. Местность здесь была тесная, густо заросшая. Крестьянские поля, потом леса. Небо слишком низкое под луной и под зимним солнцем, когда они были видны на небе.
Они уже близко. На основании следов (идущих на юго-запад по обочине дороги) Бай’цзи решил, что они могут догнать беглецов до наступления темноты. Его брат в долгу перед ним.
Читать бесплатно другие книги:
