Темные кадры Леметр Пьер

17

Мое досье о деятельности «Эксиаль-Европы» теперь довольно полное.

Я выучил наизусть организационную схему европейской группы компаний (как и основных акционеров американской группы), держал в памяти ключевые цифры развития за последние пять лет, этапы карьеры основных руководителей, подробное распределение капитала, наиболее существенные даты биржевой истории группы, проекты, особенно те, которые касались территориального сближения нефтеперерабатывающих предприятий с местами добычи и соответствующего закрытия многих нефтеперерабатывающих предприятий в Европе, одно из которых было расположено в Сарквиле. Самым сложным оказалось разобраться в деятельности «Эксиаль». Я потратил две ночи, чтобы освоить базовые понятия в этой области: месторождение, эксплуатация, добыча, бурение, транспортировка, материально-техническое обеспечение… Вначале все это меня пугало, потому что я не очень силен в технике, но мною двигал столь мощный стимул, что постепенно я втянулся. Удивительно, но иногда мне кажется, что я уже там, в этой компании. Я даже думаю, что некоторые ее сотрудники знают о корпорации меньше, чем я.

Я стал выписывать данные на карточки. Сейчас их у меня около восьмидесяти. Желтые для экономических показателей группы и ее биржевых реалий, синие для технических, белые для партнеров. Пользуясь отсутствием Николь, я зачитывал их себе вслух, расхаживая по гостиной. Я весь в этом – техника погружения.

Я зубрил уже четыре дня. Это всегда самый неблагодарный этап: сведения зарегистрированы мозгом, но еще путаются. Через пару дней начнется отсев информации. Я буду готов как раз ко дню испытания. С этой стороны все в порядке.

Исходя из их функций в компании, я начал прикидывать, какие вопросы я смогу задать захваченным в заложники руководителям, – вопросы, которые могли бы выбить их из колеи. Юристы должны располагать конфиденциальной информацией о контрактах с субподрядчиками, партнерами и клиентами; финансисты наверняка в курсе подоплеки переговоров о крупных рынках. Но все это еще довольно размыто, нужна более углубленная и тщательная подготовка, ко дню «Д»[16] я должен быть во всеоружии. Отдельные карточки я сделал для захвата заложников и просмотрел их вместе с Камински.

Вчера я получил первые отчеты от агентства Месташа.

Их чтение повергло меня в настоящий ужас: в своей частной жизни эти люди абсолютно заурядны. Похоже на среднестатистическую выборку зрительской аудитории. Учебы, браки, несколько разводов, дети учатся, опять браки и разводы. Род человеческий иногда просто вгоняет в уныние! Судя по их досье и послужным спискам, к ним ни с какого бока не подкопаешься, потому что они не представляют никакого интереса. Но именно у них я и должен обнаружить слабые места, именно их я должен раздеть догола и выставить напоказ.

Жду Камински. Хоть он и списан со счетов, но сумел воспользоваться срочностью моего дела и выторговать солидную оплату. Стоит он дорого, и с финансовой точки зрения я в глубокой яме, но мне нравится этот тип, он еще крепкий. Моя выдумка про сбор информации для романа продержалась недолго. Я рассказал ему всю правду, что значительно упростило нашу совместную работу.

Он спокойно прочел мои карточки про заложников, которые казались мне столь заурядными, и заметил мое беспокойство:

– Если бы вы прочли карточку про себя самого, то обнаружили бы нечто похожее. А ведь вы не просто безработный – вы готовите захват заложников.

Я это уже знал, но в отсутствие Николь некому сказать мне простые, глупые слова, которые мне нужно услышать.

Итак, я читал и перечитывал карточки. Как говорит Камински, «сколько ни корпи над подготовкой, а как дойдет до дела, действовать придется интуитивно».

С арифметической точки зрения, если признать возможность ошибки в составленном мною списке заложников, мои шансы на успех всего лишь умеренны, а далеко не максимальны. Но я ставлю на тот факт, что, даже если я совершил грубые просчеты при подготовке, ни один из моих конкурентов не будет так же хорошо информирован о личной жизни заложников.

Достаточно мне поставить на колени двоих или троих, чтобы без труда взять верх над остальными кандидатами.

А чтобы у меня получилось, я должен располагать «ударной» информацией.

Я могу заплатить за сбор дополнительных сведений о пяти персонажах, не больше.

После чудовищных колебаний я выбрал двоих мужчин (доктора экономики Жан-Марка Гено, сорока пяти лет, и пятидесятидвухлетнего референта Поля Кузена) и двух женщин (Эвелин Камберлин, сорока восьми лет, аудитора по безопасности, и Виржини Тран, ответственную за крупные счета, тридцати четырех лет). К ним я добавил Давида Фонтана, который в мейлах Бертрана Лакоста был обозначен как организатор.

Насчет Поля Кузена у меня не было и тени сомнений: банковские данные свидетельствовали, что его зарплата не переводилась ни на его персональный счет, ни на семейный! Мистика. У его жены отдельный счет, который он пополняет сам каждый месяц. Крупных сумм он не кладет, скорее всего, они разошлись. Или, если это стабильный брак, она, вероятно, ничего не знает о реальном положении вещей. Во всяком случае, зарплата Кузена (а это не пустяк, пятидесятилетний референт, проработавший в компании больше двадцати лет) нигде не фигурирует: она переводится куда-то в другое место, на счет под другим именем.

Весьма многообещающе.

Дополнительная информация.

Ситуацию с Жан-Марком Гено я изучил под микроскопом. Ему сорок пять лет. Он женился в двадцать один год на богатенькой мадемуазель де Буассье. У них семеро детей. Я практически ничего не нашел о родителях Жан-Марка Гено, а вот папаша его жены – не кто иной, как доктор де Буассье, ревностный католик и председатель воинствующей ассоциации против абортов. Соответственно, в семействе Гено плодятся как кролики в садке. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы представить, что там должно твориться за кулисами. Когда люди выставляют свои моральные принципы напоказ, как хоругвь, будьте уверены, что в шкафу у них немало скелетов.

Дополнительная информация.

Среди женщин я отобрал Эвелин Камберлин. На пятидесятилетних женщин такого уровня, да еще незамужних, всегда можно что-то накопать. Немалую роль в моем выборе сыграли фотографии: не знаю почему, но Эвелин показалась мне интересной. Когда я сказал об этом Камински, он улыбнулся: «Неплохой глаз».

Завершает список Виржини Тран. Она отвечает за несколько крупных счетов, то есть за самых важных клиентов «Эксиаль». Она амбициозна, расчетлива, быстро продвигается по службе; не думаю, что эта девица слишком щепетильна. Есть где поискать рычаг воздействия.

Вполне возможно, что дополнительные расследования не дадут мне ничего интересного. Но я на верном пути.

Вылезти из нищеты…

Иногда у меня начинает кружиться голова.

Тем более что в остальном тьма сгущается.

С того момента, как письмо адвокату «Фармацевтических перевозок» было отправлено, я не получил никаких известий. Каждое утро, делая вид, что возвращаюсь с работы, я с нетерпением опустошал почтовый ящик и, не найдя ничего, начинал названивать мэтру Жильсон по два-три раза в день, но ее никогда не было на месте. Я чувствовал, как во мне нарастает смутное беспокойство. Поэтому, когда почтальон попросил меня подписать заказное письмо и я увидел бланк кабинета «Жильсон и Фрере», я ощутил очень неприятное покалывание в позвоночнике. Мэтр Жильсон доводила до моего сведения, что ее клиент решил оставить в силе свою жалобу и в ближайшее время я получу вызов в суд, где и должен буду ответить за удары и травмы, нанесенные моему бригадиру Мехмету Пехлевану. В этот момент, словно по мановению волшебной палочки, я без труда дозвонился до мэтра Жильсон.

– Я не в силах что-либо изменить, мсье Деламбр, я и так сделала все возможное. Да и что вы хотите, мой клиент придает большое значение этой жалобе.

– Но ведь у нас была договоренность?

– Нет, мсье Деламбр, это вы предложили написать письмо с извинениями, мы от вас ничего не требовали. Вы это сделали по собственной инициативе.

– Но… зачем же обращаться в суд, если ваш клиент принял мои извинения?

– Мой клиент принял ваши извинения, это верно. Кстати, он их передал мсье Пехлевану, и, насколько я поняла, тот был крайне удовлетворен. Но вы должны понимать, что это письмо является также полноценным признанием.

– И что?

– И поскольку вы полностью и добровольно признали случившееся, мой клиент чувствует себя вправе потребовать по суду причитающееся ему возмещение убытков.

Когда я предложил написать письмо с извинениями, я понимал, что его можно использовать и таким образом, но мне и в голову не пришло, что, имея дело с кем-то в моем положении, работодатель и его адвокат могут повести себя столь цинично.

– Вы подлая тварь!

– Я понимаю вас, но это не вполне юридическая точка зрения, мсье Деламбр, и я бы вам посоветовала выработать более эффективную линию защиты.

Она повесила трубку. Я был не так возмущен, как ожидал. В моем распоряжении имелась единственная карта, которую я мог разыграть, – я ее разыграл и не видел, в чем мне себя винить.

Собственно, я не особо винил и другую сторону: трудно удержаться от соблазна сыграть, когда уверен, что выиграешь.

И тем не менее я швырнул свой мобильник в стену, отчего он и разлетелся на кусочки. Когда он мне снова понадобился, то есть через пять минут, мне пришлось ползать по полу и собирать под мебелью детали. Склеенный скотчем, он превратился в жалкий огрызок. Как очки старика в приюте.

Я потратил все, что одолжила мне Матильда, и, хотя Камински согласился снизить ставку с четырех тысяч до трех тысяч евро за два дня работы, мне пришлось снять с нашего сберегательного счета тысячу евро из тех тысячи четырехсот десяти, что там оставались. Надеюсь, Николь не придет в голову проверить баланс до конца всей этой истории.

С самого начала Камински предложил мне план работы: первый день будет посвящен материальному обеспечению захвата заложников; на второй день мы займемся психологическими аспектами допросов. Камински не знал Давида Фонтана, того типа, которого Лакост нанял, чтобы все это организовать. Прочитав его мейлы, он заметил, что парень свое дело знает. Каждый из нас, Бертран Лакост и я, обзавелся собственным советником, экспертом, коучером, мы словно два шахматиста в канун чемпионата мира.

С Николь пока что все обстояло хорошо. Она успокоилась и – подозреваю, что втайне от меня, – позвонила Матильде, чтобы ободрить ее и объяснить все тонкости ситуации.

Поэтому, когда Камински явился вчера к нам домой около десяти утра, у меня и мысли не мелькнуло о надвигающейся катастрофе.

Как и договорились, он принес камеру на штативе, которой мы должны были воспользоваться, чтобы отследить то, что он называл «взаимным расположением», подключив ее к телевизору, а также допросы.

Чтобы я мог изучить материальное обеспечение, он также принес два ствола, двенадцатизарядный пистолет «умарекс» калибра 4,5 мм и копию беретты, карабин «Комета-Байкал-QB 57», вместо автоматов «узи», которыми, судя по мейлам организатора Давида Фонтана, будут пользоваться во время ролевой игры. Поскольку план помещений у меня был, Камински предложил создать нечто вроде модели двух основных залов, чтобы на практике показать мне, как будут располагаться нервные узлы и основные линии действий при маневрировании. Мы отодвинули диван, стол и стулья, чтобы оборудовать зону, предназначенную для содержания заложников.

Было около четверти первого.

Камински объяснял мне, как коммандос будут передвигаться по помещению, чтобы держать ситуацию под постоянным контролем. Он занял место заложника, сел на пол, прислонившись спиной к стене и подогнув ноги.

Я стоял у входа в комнату с маленьким автоматом через плечо, который нацеливал на него, когда дверь распахнулась и зашла Николь.

Интересная получилась сцена.

Если бы я в этот момент трахал соседку, все было бы смешно и очень просто. Но тут… То, что обнаружила Николь, было более чем реалистично: оружие, которое принес Камински, чудовищно давило самим своим наличием. Это тренировка. Человек, который сидел на полу, обхватив руками колени, и бесстрастно ее разглядывал, был профессионалом.

Николь не произнесла ни звука. От потрясения у нее перехватило дыхание. Я же раньше убеждал ее, что это простая формальность. Перед ней открылась вся степень моего двуличия. Ее глаза остановились на оружии, которое я держал, скользнули по комнате, по сдвинутой в угол мебели. Это такой крах, что ни она, ни я не находим слов.

В любом случае моя ложь вопиет так громко, что больше никто меня не слышит. Николь качает головой в знак отрицания.

И молча выходит.

Камински повел себя очень любезно. Он даже расщедрился на пару слов. Я разогрел готовое блюдо в микроволновке, и мы наскоро перекусили. У меня мелькнула мысль, что ситуация просто гротескная. Николь практически никогда не приходит домой, чтобы пообедать со мной. Если ей это удается пару раз в год, то это уже предел мечтаний. И она всегда предупреждает меня, чтобы я точно был дома. И надо же, чтобы такое случилось именно сегодня! Весь мир ополчился на меня. Камински с улыбкой замечает, что как раз в таких ситуациях проявляются закаленные души.

После обеда атмосфера сгущается, и мне приходится собрать все силы, чтобы снова приняться за работу. Образ Николь на пороге двери, ее взгляд – все это не дает мне покоя.

Камински симпатичный малый. Он не жалеет сил и рассказывает мне истории из жизни, чтобы я имел представление обо всех возможных вариантах. Он более чем сдержан во всем, что касается его собственной жизни, но слово за слово, и у меня начинает понемногу складываться общая картина его биографии. До поступления в полицию он занимался клинической психологией. Потом стал переговорщиком в Raid, думаю, в тот период он еще не кололся или просто никто не замечал.

По мере того как тянулся день, Камински становился все более и более нервным. Ломка. Время от времени, под предлогом выкурить сигаретку, он выходил подзарядить батареи. Исчезал на несколько минут и возвращался умиротворенный, с блестящими глазами. Интересно, на чем он сидит? Лично меня его привычки не волнуют, а вот то, что он отвлекается, раздражает ужасно. В конце концов я сказал:

– Вы думаете, я идиот?

– А пошли вы!

Он в ярости. Готов вскочить. Я на секунду заколебался, но продолжил:

– Я знал, что вы колетесь с утра до вечера, но вы меня не предупредили, что за эту цену я получу человеческое отребье!

– А что это меняет?

– Все. Вы полагаете, что стоите тех денег, которые я на вас перевожу?

– Это уж вам судить.

– Так вот, на мой взгляд – нет. Та женщина, которую вы убили, она выбросилась в окно, пока вы отходили за грузовик уколоться…

– И что?

– …и это была не первая ваша оплошность с тяжелыми последствиями! Я прав?

– Не ваше дело!

– В полиции не то что в частной лавочке. После первой ошибки не выгоняют. Так сколько было до этого? В скольких смертях вы были замешаны до того, как они решили от вас избавиться?

– Вы не имеете права!

– А с той женщиной… на самом деле вы видели, как она падала или только тело на тротуаре? Говорят, это такой жуткий звук, особенно когда падает молодая женщина, верно?

Камински откинулся на стуле и спокойно вытащил из кармана пачку сигарет. Достал одну из пачки. Я с тревогой ждал его диагноза.

– Совсем неплохо, – заявил он с улыбкой.

Я испытал огромное облегчение.

– Действительно, неплохо: вы твердо держались своей линии, сосредоточились на том, что давало эффект, действовали путем коротких, острых, точно выбранных вопросов. Нет, уверяю вас, для любителя совсем неплохо.

Он поднялся, подошел к камере и отключил ее. Я и не знал, что она работала.

– Оставим это на завтра, разберем запись, когда будем говорить о допросах.

Мы хорошо поработали.

Он ушел от меня в 19 часов.

А потом наступил вечер.

Я один в квартире. Перед уходом Камински предложил мне расставить мебель по местам. Я ответил, что это не обязательно, – я уже знал, что Николь не вернется. Выскреб все ящики и отправился за бутылкой шотландского виски и пачкой сигарет. Я приканчивал второй стаканчик, когда пришла Люси за вещами матери. Я настежь распахнул окна – потому, что было тепло, и потому, что дым от первой сигареты ударил в голову. Когда она появилась, вид у меня, наверное, был совершенно поплывший, что не соответствовало действительности. Но видимость не изменишь. Она не позволила себе никаких комментариев. Только сказала:

– Я не могу остаться, мне нужно позаботиться о маме. Может, пообедаем завтра?

– Днем я не могу. Давай вечером?

Люси кивнула в знак согласия. Она очень тепло поцеловала меня. Мне это причинило сильную боль.

Но мне еще предстояло немало работы.

Я прикурил вторую сигарету, взял свои карточки и принялся просматривать их, расхаживая по пустой гостиной: «Капитал: 4,7 миллиона евро. Распределение: „Эксиаль групп“ – 8 %, «Тотал» – 11,5 %…»

За вечер Матильда оставила два коротких жестоких сообщения.

В какой-то момент она сказала: «Ты – прямая противоположность тому, чего я ждала от своего отца».

Это разбивает мне сердце.

18

Оленка Збиковски

«БЛК-консалтинг»

Служебная записка вниманию Бертрана Лакоста

Тема: Окончание стажировки

Как Вам известно, моя вторая стажировка заканчивается 30 мая этого года. Второй этап, длиной шесть месяцев, был продолжением первого, четырехмесячного этапа стажировки.

В приложении к данному документу Вы найдете полный отчет о моей деятельности в «БЛК-консалтинг», начиная с того момента, когда Вы удостоили меня своим доверием. Пользуюсь случаем горячо поблагодарить Вас за те задания, которые Вы мне поручали на протяжении этих десяти месяцев, часть из которых выходила далеко за рамки ответственности, обычно возлагаемой на стажеров.

Десять месяцев безвозмездной работы, поглощавшей все мое время и подразумевавшей абсолютную преданность, представляются достаточным испытательным сроком, позволяющим мне надеяться на принятие Вами окончательного решения о моем приеме на работу.

Настоящим еще раз заверяю Вас в моей заинтересованности деятельностью агентства и горячем желании продолжить работу под Вашим руководством.

Искренне Ваша,

Оленка Збиковски.

19

Шарль сказал мне: «Номер моего дома сорок семь», это означало, что его машина припаркована напротив номера 47.

Номер 47 единственный дом на улице, не считая номера 45, отстоящего от него метров на триста. Между ними – высоченная стена из песчаника, принадлежащая заброшенному заводу, который остается единственной достопримечательностью квартала. На другой стороне – палисады и леса на строящихся зданиях. Улица прямая, мрачная, фонари понатыканы каждые тридцать-сорок метров.

Шарль поднимает левую руку в индейском жесте приветствия.

– Раньше, – говорит он, – я жил вон там, прямо под фонарем. Попробуй поспи! Пришлось ждать, пока не освободится место в затемненной зоне.

Он здорово удивился, Шарль, когда я позвонил ему:

– Приглашение на рюмочку еще в силе?

Несмотря на то что за день он уже успел нагрузиться, Шарль искренне обрадовался:

– Правда? Ты зайдешь ко мне домой?

И вот мы стоим в одиннадцать вечера перед его домом – ярко-красным «Рено-25».

– Тысяча девятьсот восемьдесят пятого года выпуска, – гордо объявляет Шарль, кладя руку на крышу. – V6 турбо, шестицилиндровый, объем двигателя 2458 кубических сантиметров!

Тот факт, что машина не трогалась с места уже лет десять, если не больше, его совершенно не колышет. Кузов водружен на колодки – чтобы шины не изнашивались. Можно подумать, будто она парит на высоте нескольких сантиметров над землей.

– Один мой приятель заходит каждые два месяца, чтобы поддуть шины.

– Классно.

Самое поразительное – это бамперы. И передние, и задние. Абсолютно несоразмерная конструкция из хромированных труб, которая возвышается где-то на метр двадцать над землей, вроде тех, которыми оборудованы американские грузовики. Шарль заметил мое удивление:

– Это из-за соседей сзади и спереди. Бывших. Каждый раз, как они с прогулки возвращались домой, обязательно мяли мою тачку. В один прекрасный день лопнуло мое терпение. Ну и вот вам.

Действительно, вот вам. Это нечто.

– А чуть дальше, вон там, – он указывает на угол улицы, – был еще один «Рено-25». GTX восемьдесят четвертого года выпуска! Но парень переехал.

Он сказал это с искренней грустью по утраченной дружбе.

Бльшая часть улицы занята сломанными минивэнами, машинами на колодках, где живут рабочие-эмигранты, многие с семьями. Почтальон засовывает их корреспонденцию за стеклоочистители, как штрафные квитанции.

– Тут в квартале приятная обстановка, не на что жаловаться, – доверительно сообщает мне Шарль.

Заходим, выпиваем по рюмочке. В квартире Шарля все очень ловко и умело устроено.

– А что остается! – восклицает он в ответ на мой комплимент. – Раз уж здесь так тесно, все должно быть…

– Функционально…

– Точно! Функционально!

Мой главный козырь с Шарлем – лингвистика.

Между сиденьями Шарль кладет поднос, который служит сервировочным столиком для бутылки и орешков. Погода теплая, поэтому я опускаю стекло, ночной ветер ласково обдувает мой затылок. Я принес приличный виски, не слишком дорогой, но и не дешевку. И несколько пакетов с чипсами и соленым печеньем.Мы с Шарлем совсем не разговариваем. Смотрим друг на друга, улыбаемся. Светлые минуты спокойствия. Мы как два старых приятеля, устроившиеся в креслах-качалках на террасе после семейного ужина. Я позволяю мыслям свободно парить, и они возвращаются к Альберту Камински. Смотрю на Шарля. К кому я ближе? Не к Шарлю. Он потягивает виски, взгляд его блуждает по ветровому стеклу, уходя дальше, за гигантский бампер, вглубь тихого родного квартала. По своему складу Шарль – жертва. Мы с Камински попали во власть стихийных обстоятельств, в принципе мы оба могли бы стать убийцами. Это вполне возможное логическое развитие событий, потому что мы склонны к радикальным решениям. Шарль, отказавшийся от всякой надежды, возможно, самый мудрый из нас троих.

За вторым стаканчиком виски меня посетила тень Ромена, а вместе с ним – и та череда неприятностей, которая меня поджидала. Я понял, что уже принял решение. Я не попрошу Шарля давать свидетельские показания. Я сказал:

– Полагаю, я как-нибудь сам разберусь.

Конечно, вот так, ни с того ни сего, прозвучало это не очень понятно, и вряд ли Шарль действительно уяснил, о чем я говорил. Он мечтательно вгляделся в свой стакан, потом пробормотал несколько слов, которые при желании могли сойти за согласие. Наконец кивнул и покачал головой, словно хотел сказать, что так оно и лучше, он понимает. Я отвернулся к веренице машин, асфальту, блестящему под желтыми пятнами фонарей, тени заводской стены, похожей на тюремную. Для меня это был канун Великого Испытания, в которое я вложил все мои силы, и даже больше того. Я смаковал каждое мгновение покоя, как если бы завтрашний день мог стать для меня последним.

– Если вдуматься, это странно…

Шарль подтвердил, что да, странно. Только сейчас, благодаря виски, я задаюсь вопросом: а зачем я сюда пришел? Боюсь, что мне просто понадобились силы: ведь если завтра я все провалю, то вот моя наглядная перспектива: машина на колодках в пустынном предместье. Не очень-то любезно по отношению к Шарлю.

– С моей стороны это свинство…

Без колебаний Шарль кладет мне руку на колено и говорит:

– Не бери в голову.

И все же мне не по себе. Я пытаюсь отвлечься:

– А радио у тебя есть?

– Еще бы! – заявляет Шарль.

Он протягивает руку и нажимает кнопку: «…генеральный директор которого получил выходное пособие в размере 3,2 миллиона евро».

Шарль выключает.

– Во дает, а? – говорит он с восхищением.

Не знаю, относится ли его замечание к информации, или он просто рад продемонстрировать мне комфорт своего жилища. Мы посидели еще часок.

Потом я сказал, что мне пора. Я должен еще раз все просмотреть, как следует сосредоточиться.

Я ничего не сказал, но Шарль указывает на бутылку:

– По последней на дорожку?

Я сделал вид, что раздумываю. Я и в самом деле раздумываю. Это неразумно. Я отвечаю: нет, это неразумно.

Проходит еще несколько долгих минут, светлых и безмятежных. Покой. Мне хочется плакать. Шарль снова кладет руку и треплет меня по коленке. Я сосредоточенно разглядываю свой стакан. Пустой.

– Вперед, труба зовет…

Я поворачиваюсь, нащупывая ручку дверцы.

– Я тебя провожу, – говорит Шарль, открывая со своей стороны.

Стоя у капота машины, мы пожали друг другу руки.

Не говоря ни слова.

Направляясь к метро, я спрашиваю себя, не стал ли Шарль моим единственным другом?

20

Еще пять дней до четверга, и отступать будет некуда. Такой обратный отсчет и успокаивает, и ужасает. На данный момент я предпочитаю спокойствие.

Несмотря на полбутылки шотландского виски, выпитого накануне, вскочил я на рассвете в полной боевой готовности. Проглатывая кофе, констатировал, что просмотренные карточки начинают усваиваться. В понедельник или во вторник я должен получить результаты дополнительного расследования, и мне останется день или два на выработку стратегии. Лишь бы там было чем поживиться.

После ухода Николь в квартире стало очень уныло.

Матильда перестала оскорблять меня по автоответчику. Наверное, все ее силы уходят на то, чтобы удержать мужа от немедленной подачи жалобы. А может, он это уже сделал.

Камински, чопорный как всегда, прибыл в условленное время с точностью до секунды. У нас в программе чтение и анализ многочисленных документов, используемых при подготовке агентов Raid, психологические аспекты захвата заложников и допросы.

Сначала он набросал подробный список всех вариантов поведения, на которые могут решиться заложники – при условии, что их продержат достаточно долго, – и тех мер предосторожности, которые обычно принимают коммандос. Это позволит мне ознакомиться с различными психологическими стадиями, через которые проходят жертвы, а значит, определить, в какие моменты они будут наиболее уязвимы.

Ближе к полудню мы подвели итог проделанной работе, а после обеда занялись исключительно допросами. Мой опыт менеджера хорошо подготовил меня к подобным техникам манипуляции людьми. Допрос заложников – это не что иное, как собеседование при приеме на работу, умноженное на ежегодное собеседование по подведению итогов и возведенное в квадрат наличием оружия. Главное отличие в том, что на предприятии служащие пребывают в состоянии замаскированного страха, а при захвате заложников жертвы открыто рискуют жизнью. И то сказать… На предприятии тоже. В конечном счете единственная настоящая разница заключается в оружии и в инкубационном периоде.