Въездное & (Не)Выездное Губин Дмитрий

#Россия #Волгоград

Почему я предпочел бы Рюрика

Я вынужденно задержался в Волгограде – сначала была метель, а потом туман, и самолеты не летали. Но сквозь туман было видно, как город пытается поставить себе на службу советское прошлое. Жалею, кстати, что не побывал в пионерах в Волгограде, на школьной экскурсии. Любопытно было бы сравнить тогдашнее советское ощущение с нынешним, – когда никакой идеологии, а чистый восторг.

Ведь что знает сегодняшний турист про Волгоград? Мамаев курган, Сталинградская битва, споры об имени: одни за Сталинград, другие за Царицын (споры о том, откуда происходит «Царицын», утихли: тут заимствование из хазарского словаря, такое же, как у Царского Села из финского). Ну, в общем, информация историческая. А из современности – «танцующий мост» через Волгу, смотри рутьюб.

Но когда я прилетел, то увидел другое. На меня из тумана мощнейшими колоннами, капителями, фронтонами, портиками – выплывали Афины, Рим, империя. Дело было в архитектурных пропорциях, несомненно. Вот циклопический железнодорожный вокзал – в абрисе как бы шехтелевский, то есть московский Ярославский вокзал, только выполненный в сталинскую эпоху, сталинскими архитекторами и по сталинским представлениям о красоте (я вздрогнул, вспомнив циклопический вокзал в Милане. У Муссолини была сходная эстетика: огромное – значит красивое). Вот огромная, слоновья колоннада Педагогического университета. «Сталинские» с эркерами, портиками, башенками, нишами жилые домищи. «Сталинские» присутственные местищи. «Сталинские» (копирующие Парфенон) театрищи. Плюс планетарий – по виду парижский Пантеон, только со статуей на темечке купола. «Сталинской» роскоши гостиница «Волгоград», – с четырехметровыми потолками в номере, с коврами, бронзой, мрамором, маркетри, наборными паркетами, хрустальными люстрами, швейцарами с галунами. А вместо развалин Колизея в Волгограде – военные руины, которые турист ошибочно называет «домом Павлова», но местный житель называет «Мельницей», ибо стоящий напротив дом Павлова цел-целехонек: в нем, мне сказали, ныне «элитное жилье», оно продается с повышающим коэффициентом «2».

И вот я норштейновским ежиком бродил по этому туману империи, а когда туман рассеивался, вскрикивал. Потому что новое строительство в Волгограде имело связь с деньгами, но никакой связи с тем городом, что был выстроен после войны. А в советско-ампирной гостинице «Волгоград» работал ресторан, отчего-то называвшийся «Мольер». И в гостиничном холле висели подсвеченные фото Сталина, Горбачева и Уго Чавеса. Вместо ванной же в номере была дырка в полу, и этой воде не было слива, вода стояла озером, а постояльцам выдавались шлепки на толстенной подошве, так что они ходили по ванной апостолами Андреями. А в коридорах висели марины с тонущими кораблями и виды Берлина. И это был уже совершеннейший сюр, которого никто – ни улыбающаяся девушка на ресепшен, ни улыбающиеся горничные, а в Волгограде улыбались все! – в общем, никто, кроме меня, не замечал.

Нет, я отнюдь не считаю волгоградцев простаками, не видящими ценности и цельности эстетики сталинизма. Мне один раз даже сказали: «Мы – Волгоград, а «Сталинград» – это наша торговая марка, ну, это как «Вымпелком» и «Билайн»!

Нигде, повторяю, ни в одном другом областном городе я не видел такого размаха, такого масштаба, таких архитектурных пропорций. Даже в Москве «сталинская» архитектура теряется на фоне прочих эпох и стилей – в Москве, чтобы оценить эстетику сталинизма, надо не бродить по холмам, а спускаться под землю в метро.

Но чтобы понять, как советское наследство соотносится с обычным человеком, в Волгограде нужно отправиться туда, куда отправляются все, – на Мамаев курган. Некогда безымянная высота 102 и правда впечатляет. 200 огромных ступеней по числу дней битвы (на ступенях – надпись: «За нашу советскую Родину! СССР!). Пирамидальные тополя, стены-руины, статуи героев, воды Стикса, скала с прорастающим торсом маршала Чуйкова, – все это сквозь туман. Скульптор Вучетич был, скажем так, неоригинальным художником, – но как хорошо, что он таким был. Скорбящую мать он подсмотрел у «Пьеты» Микеланджело, Родину-мать позаимствовал у Эрнста Неизвестного, все прочее – у греков и римлян, но в итоге курган стал отражать величие битвы и трагедию смерти, а не идеологию СССР. Вучетич – в отличие от Церетели в Москве – работал на вечность, пренебрегая мелочами вроде посетителей, которые у подножия 87-метровой Родины могут валиться с ног от усталости (или не иметь ног вовсе, будучи инвалидами войны), а также хотеть поесть, попить или даже пописать.

Так что ничуть не меньше трагедии, запечатленной в камне и бетоне, меня потрясло то, что на Мамаев курган ветераны должны были подниматься только по лестнице – там не было и нет подъемника для инвалидов. На всем гигантском кургане во времена СССР не было ни единой скамейки. Ни одного фонтанчика с водой. Ни одного кафе и ни одного туалета. Кафе с туалетом и киоск сувениров, торгующих аляповатой родиной (той, которая с мечом) – появились недавно. «Туалет коммерческий, – сказал, улыбаясь, человек на входе. – Восемьдесят рублей. Только ключ у бармена, а бармен ушел. Будете ждать?».

Я покачал головой и пошел прочь, надеясь, что это была шутка. Ботинки промокли. На Мамаевом кургане снег чистили. Но в городе не чистили, а попросту ждали, когда сам растает.

К третьему дню пребывания в Волгограде у меня голова кругом шла. Не только потому, что сайт аэропорта сообщал о регулярных вылетах и прилетах, а по телефону диспетчеры отвечали, что аэропорт закрыт наглухо.

Я сидел в гостинице, где было все – беспроводной интернет, Сталин и виды рейха, советский ампир и господин де Мольер, – и понимал, что современный русский как ребенок: он хочет всего и сразу.

– А ты считаешь, мы должны скрывать, что здесь Сталин жил? – сказал мне обиженно один из местных. – Это наша история!

– Ни в коем случае скрывать не надо! – ответил я. – Но я представить не могу, чтобы в отеле Adlon в Берлине висел портрет Гитлера на том основании, что там бывал Гитлер. Фотографиям Гитлера, как и Сталина, место в альбоме, который тем и хорош, что фиксирует, а не дает оценок. А на стене – место тому, чем гордятся. Или тому, что подходит по стилю. Я понимаю, что картины с видами Германии гостинице подарили, но вообще-то здесь место соцреализму, «Битвам за урожай» или «Сталеварам во Дворце съездов». Хороший стиль, понимаешь ли, это не когда богато, а когда есть соответствие, перекличка.

– Хм, логично… – откликнулся мой собеседник. – Ну что, звоним в аэропорт?

И потом, по дороге на рейс, задерживавшийся на сутки, я думал, что, пожалуй, наши города не так уж и одинаковы. И что людей, желающих не разрушать прошлое, а вписать в него настоящее, тоже хватает. Им не хватает лишь малости – знания стандартов. Через эту перекличку времен уже прошла вся Европа, и многому научилась. Гостинице «Волгоград» не хватает не бархатных штор с бомбошками и ламбрекенами, а западного управляющего, хорошо осведомленного, где место тиранам и каковы требования к санузлам.

А когда я садился в самолет, то подумал о том, что городу Волгограду тоже, пожалуй, не хватает управляющего из варягов. Чтобы установил правила архитектурной игры, например. Чтобы не вызывали оторопь наглые новые башни, выросшие на берегу Волги из ниоткуда. Чтобы общественный транспорт в городе ходил по расписанию на электронном табло.

Чтобы тротуары, черт побери, чистили либо же посыпали песком.

А когда самолет отрывался от земли, то я политически некорректно подумал уже о том, что на президентских выборах 2012-го я бы, пожалуй, проголосовал за Рюрика. А что? Прецедент был. Тогда земля была богата, да не хватало порядка. Сейчас тоже вон полно всего, но не хватает стандартов. А стандарт – он и есть порядок.

А когда самолет приземлялся в Москве, я вдруг вспомнил, что было в Волгограде одно местечко – технологически, так сказать, безупречное. Немецкая пивнушка «Бамберг», где было весело, дешево и очень вкусно. Я в таких многих бывал в Баварии, где и находится город Бамберг. Пивнушка, кстати, располагалась в паре минут от «Мельницы» и музея Сталинградской битвы. И, что радует, это ничьих протестов не вызывало, потому что в хорошем и грамотном заведении любой нормальный человек не чувствует ни малейшего оскорбления идеала, а чувствует ровно то, что чувствует немец во французском ресторане или француз в швабском биргардене – радость и удовольствие от жизни.

2010

У меня однажды возникла идея обставить квартиру в «сталинском» стиле (мы живем в «сталинском» доме), но я быстро понял, что это безумие. Ни диванов с высоченной спинкой и валиками по бокам, ни секретеров с полукруглой сдвигающейся крышкой, ни сервантов пальмового дерева – к нашему времени не сохранилось ни-че-го. А то, что сохранилось (вентилятор в виде пограничника Карацупы), шло и идет по цене хороших каминных часов времен александровского ампира.

К увиденному мною в Волгограде это замечание, впрочем, имеет малое отношение. Просто давно хотел об этой мимолетной печали упомянуть.

Но жанр комментария и предполагает, скорее, скромное замечание по поводу, нежели развернутую парадигму.

2014

#Россия #Ростов-на-Дону

Казаки и гопники

Казаки в Ростове-на-Дону – хмельные, с иконами, с толстозадыми бабами – смотрят на тебя начиная с аэропорта. Потому как сувенирные. Эта казачья самоирония прекрасна. Я упивался ею, поехав в Ростов на уикенд по делу.

Это был не первый мой приезд. Но в первый там боролись со снегом методом самотаяния, и по городу было особо не погулять. Запомнилась невероятная южная архитектурная пышность, которой навалом, скажем, в Праге, а вот в России практически нет. Не просто пламенеющая эклектика, когда все в кучу, много и сразу; не просто кремовый торт здания городской думы, – а весь старый город этим кремом мазан, всюду эти архитектурные марципаны, на каждом дореволюционном домишке. Ими покрыт весь центр, начиная с крутобедрых улочек возле собора и рынка, моющих ступни в Доне – и южный город производит сильное впечатление сочетанием изобилия с покосившимися хибарами, а также с той грязью, которой город покрыт.

Надеюсь, вы меня поняли: Ростов мне даже нравится, потому что грязь у нас всюду, включая Питер и Москву, это наш такой цивилизационный маркер, – а вот пышный историзм в России не везде. Всюду у нас как раз все одинаково уныло (или почти одинаково, или почти уныло), Иваново от Тюмени не отличить. Поверьте человеку, объехавшему страну от Калининграда до Камчатки.

Вот эта ужасающая стандартизация, однообразие, этот единый городской шаблон – он, конечно, предмет моих страданий. В поездках хорошо видно, что страна причесана под одну даже не архитектурную, а идейную гребенку. Главный этап был послевоенный, когда на руинах церквей, хором, да и просто руинах начали взращивать одинаковые драмтеатры с колоннами, одинаковых Лениных на проспектах Ленина, одинаковые пятиэтажки. И если вы думаете, что эта стрижка бобриком в прошлом – да ничего подобного! Потому что суть не в том, как стрижена башка, а в том, что всем одинаково.

В наше время выделяются три таких пахоты плугом едино-образия. Первая – это дорогие (или, если с южным фрикативным «г», «дорохие») высотные дома монолитного железобетона, непременно с подземными гаражами, а теперь и со сплошным остеклением, торчащие прыщами что над Тихим океаном, что над Доном, что над какой-нибудь Уводью. Смысл – заявить, что, эвона! и мы можем, а не только москвичи. Они прут вверх, не считаясь ни с окружением, ни с историей, ни с genius loci, потому что какие, на хрен, боги места, если есть бабки.

Вслед за «бохатыми» домами стал перепахивать города второй лемех: сетевые магазины. Я уже давно в поездках ни в какие магазины не хожу, потому что – какой смысл? В Хабаровске, в Казани, в Новосибирске – всюду одно. Вот скучковались Adidas, Intersport, Nike; вот Zara, «М.Видео», H&M. Причем плуг ритейла разворотил поле так, что на нем вообще не растет ничего из того, что обильно колосится в Европе: я про магазинчики с местными товарами для дома. Ну, все эти свечи, лампы, зеркала, салфетки. Я в Европе люблю по таким шататься и мелочевку покупать. У нас вместо этого – общак Zara Home.

А третий плуг ведет борозду прямо на наших глазах: это сетевые рестораны и фастфуд. Теперь всюду, куда ни плюнь (а плюнуть хочется) – роллы, суши, «цезарь», кальян. Всюду – «Патио Пицца» и «Кофе Хауз» (где, если повезет, дрянной кофе через полчаса принесут). То есть узнать в Ростове-на-Дону, что такое южнорусская кухня, нельзя. И если вы захотите в Ростове вкусно поесть, примите мои соболезнования. Единственный оазис – угол Красноармейской и Газетного переулка, мне про него нашептал один знакомый ресторатор. Но поваров в сетевом ресторане «Рис» (где и роллы, и ризотто) следует сбросить с раската в Дон. Там я съел худшую в своей жизни «Маргариту». Тесто в ней было пышно, как актриса Крачковская, зато помидоры – пластмассовые…

…Ну, а теперь возвращаюсь к тому, с чего начал: с донских казаков. И не надо только, еще до разговора о них, сурово мне выговаривать, что я ни фига в Ростове не понял, что пишу про грязь, а надо про грандиозный драмтеатр в стиле конструктивизма; что ужинать грамотный ростовчанин катит в шалманы Левбердона, левого берега Дона, – вот там шашлыки, вино рекой и гостинички.

Да знаю я! Про Левбердон когда-то свистящим шепотом мне рассказывал еще бывший коллега Дибров: «Там пох-х-хоть растворена в воздухе!».

Все это, повторяю, мне известно, и печаль моя в другом – в одинаковости убогости и в убогости одинаковости, равняющей наши города. И вот казаки, будь они хоть нацией, хоть сословием, хоть просто ряжеными, – да, казаков на ростовских улицах я мечтал бы увидеть. Ведь должны они где-то существовать? Вещает же в Ростове радио «Казачий Дон» – чудовищная второсортная тоска, прерываемая «Любо!» да «Слава богу!» в манере «Слава КПСС!»? Дела, приведшие в Ростов, заставили меня прослушать по «Казачьему Дону» пару программ – с шансонно-ресторанным музыкантом Никольским («Любо!»), и еще про местный «Гимн Кавказу» – невероятного убожества произведение, начиная от слов («Здесь земля отцов, дедов и нас») и заканчивая музыкальной раскладкой, убедительно доказывающей, что интернационализм по заказу, как и патриотизм по заказу, всегда выполняют роль крышки над выгребной ямой…

Но казаков я хотел видеть!

Потому что мне казалось, что усатые, чубатые люди с нагайками, в надраенных сапогах, вышедшие в пятничный вечер на Большую Садовую, должны менять городскую атмосферу в сторону уникальности. Знаете, в любимом мной Мюнхене эдаким манером гуляют по вечерам парни в кожаных шортах на лямках и фройляйн в корсетах со шнуровкою – и мне это нравится. И я готов был заранее полюбить этих костюмированных казаков и не видеть в них угрозы свободам и либеральной идее. Потому что я ведь не вижу угрозы либеральной идее в костюмированных баварцах, пусть даже пьющих пиво в пивной «Хофбройхаус», откуда вышли в люди и Ленин, и Гитлер.

Я бы и в Иваново был рад увидеть ряженых ткачей. А в Вологде – не знаю, ряженых доярок… Потому что если наши города одинаковы, то маскарад в сочетании с ярмаркой местного продукта, будь то ситцы, масло или семечки, мог бы как-то всероссийскую унификацию очеловечить, смягчить.

А второе мое соображение состояло в том, что выход чистеньких казаков на пышные, но загаженные улицы, покрытые сетью псевдо-японо-итальянских харчевен, должен был вызвать некий городской катарсис. Показать всем, и казакам в первую голову, что неладны дела в их собственном королевстве и что биться всем своим войском Донским, с атаманами и куренными, следует не за то, какие выставки кому запрещать, – а за то, чтобы улицы были вылизаны до ослепительного блеска. А уж когда Ростов, или Краснодар, или Петербург, или что еще у нас сегодня числится в казацких станицах, избавятся от физической грязи, и Ростов не будет выглядеть как елизаветинская дама в нестираных юбках, когда там поднимет голову местный ресторатор, отельер, мастеровой и так далее, – тогда я готов буду слушать, что эти люди думают о судьбах страны. Но не раньше…

…Но, как вы правильно догадались, никаких казаков я так и не встретил. Казачью лавку с нагайками и прочей сувениркой на углу Буденновского проспекта – да, нашел. Но не казаков. Вместо казаков по ростовским улицам плыли гопники, гопота. Не будет преувеличением сказать, что каждый второй мужчина и парень в Ростове выглядит так, как будто собрался на гоп-стоп. И когда я слегка ошарашенно поделился этим наблюдением с местными (из числе негопников), те подтвердили: «А ты как хотел? Ростов-папа!».

И я вспомнил дивный документальный фильм «Я тебя люблю» режиссеров Костомарова и Расторгуева (торрент качается без проблем), которые, отсмотрев сотни видеоклипов, снятых ростовскими гопниками на мобильники про самих себя, смонтировали из этого добра на час двадцать пронзительную ленту про любовь на Дону. Там, в этом фильме, гопота обоих полов пытается, но не может выразить ощущение своих «отношений», а потому прибегает исключительно к мату. То есть у них мат – не язык, а такой лингвистический транспорт чувств. Сильная получилась вещь.

Да, гопников на пышных грязных улицах было полно, я такой прекрасной аутентичной гопоты нигде не встречал и чувствовал себя совершенно как в кино.

То есть все же могут наши города отличаться друг от друга, если захотят.

Хотя я, летя в Ростов, надеялся все же не на такое отличие.

2013

С режиссером-документалистом Павлом Костомаровым (как оператор он снимал, например, игровые фильмы «Как я провел этим летом» и «Пока ночь не разлучит») я познакомился годом спустя, в Петербурге, в здании знаменитых Двенадцати коллегий Петербургского университета, – на открытии киноклуба фестиваля «Послание к человеку».

Нынешний ренессанс российского документального кино – это такой же результат работы российской матрицы 2000-х, как и провал игрового. Большое игровое кино провалилось, потому что, грубо говоря, там требуется за деньги Родину любить, да еще и приносить прибыль. А документальное кино, где никаких денег нет, но где свободы залейся, взлетело как раз на бесплатной любви – к своей работе, к своему герою, к эксперименту (потому что, когда денег нет, поневоле приходится экспериментировать с новыми, финансово малозатратными, техниками).

В общем, посмотрев костомаровские «Дикий пляж. Жар нежных» и «Я тебя люблю», я уже вполне был в Павла влюблен. А познакомившись и посмотрев на открытии клуба «Мать», втюрился вообще по уши. Особенно после того, как Костомарова спросили, отчего это он снимает фильмы про одну гопоту и быдло, а он ответил:

– Ну, а герои Достоевского-то были кто? В ваших категориях получается – сплошное быдло и гопота…