Мой Ванька. Том второй Лухминский Алексей

А это ещё что за шаги снаружи? Не слуховая ли галлюцинация?

Дверь открывается… Теперь – оптическая галлюцинация… Ванька!.. Не могу понять… Мозги будто руками двигаю! Это что, точно он? Может, я ещё сплю и он мне снится?

– Ну что уставился? Это не твой кошмарный сон, это действительно – я! – улыбается Ванька и садится на край моего ложа. – Ну привет, братишка!

Тяну его к себе и прижимаю. Чувствую эти непослушные щекочущие волосы на своём лице.

– Ты чего… здесь? – наконец интересуюсь я, хотя мне уже давно всё понятно. Честно говоря, просто хочется услышать приятные слова.

– Как ты мне когда-то давно в такой ситуации ответил? Помнишь?

– Не очень…

– Ты тогда на такой же мой вопрос ответил: «Тебя из жопы вынимать!» Сейчас вот пока подкормить тебя надо.

Снова тяну его к себе.

– Ванюха мой…

– Всегда твой… – шепчет он мне в ухо и отстраняется. – Ну всё! Отпусти меня. Работать надо!

– Ты когда прилетел? – задаю я интересующий меня вопрос, поскольку до сих пор не могу понять, сколько же я проспал.

– Часа два назад, – смотрит он на часы. – Меня Георгий доставил. Ну ладно, давай я буду еду сооружать.

– Подожди… Признаюсь тебе, хочу сначала тебя использовать…

– А чем ещё ты всю жизнь занимаешься? Разве не этим? – Ванька ехидно ухмыляется, получив возможность меня подколоть.

– Тем лучше… Значит, тебе будет уже не впервой! – ворчу я, парируя подкол.

– Короче, чего хотел?

– Проверь меня рукой везде на втягивание. Я сейчас встану.

Кое-как встаю. От слабости кружится голова. Кажется, вчера я вдобавок ещё ничего не ел. Да и вчера ли это было? Значит, от голода… Стою, слегка покачиваясь, а Ванька водит рукой вдоль меня.

Забавно… Я настолько энергетически ослаб, что, когда Ванька проводит рукой, чувствую исходящее от этой руки тепло. Что-то долго водит… И не задерживается нигде! Боюсь радоваться. Ведь если он нигде своей рукой не задерживается, то это может значить только то, что он не находит такого места. Его некоторое недоумение я остро чувствую. Всё-таки от слабости моя чувствительность сильно возросла…

– Ну что там? – потеряв терпение, допытываюсь я. – Или найти не можешь?

– Не могу… – озадаченно произносит Ванька. – Это что…

– Погоди… Сейчас я ещё по-другому проверю.

Облегчённо плюхаюсь на край лежбища, пододвигаю служащий мне столом ящик и беру лист бумаги с уже нарисованными своими лёгкими. Строю фантом, ставлю карандаш, закрываю глаза…

Рука отказывается двигаться! Боюсь поверить…

Очевидно, рожа у меня совершенно дурацкая от осознания… результата.

– Ты… что? – осторожно спрашивает Ванька, озабоченно пялясь на меня.

– Погоди, Ванюха… Это так хорошо, что ты приехал, – при этом я собираю все листы, где в графическом варианте зафиксированы изменения, происходящие во мне на протяжении этих почти шести месяцев. – На! Смотри динамику! Я специально даже даты ставил.

Он перебирает рисунки. Смотрит на них, смотрит во все глаза на меня…

– Сашка… Неужели… победа?

Вместо ответа обнимаю его и, насколько хватает сил, крепко прижимаю к себе.

– Боюсь поверить, – бормочу я ему на ухо. – Ты хорошо смотрел?

– Давай, я ещё! Встань!

Встаю. Ванька очень сосредоточенно и очень медленно водит рукой вдоль и поперёк моей груди. Теперь сзади… Чувствую, как он водит рукой около спины…

– Сашка… Чисто!

Он это говорит даже несколько торжественно.

– Ох-х… Ванюха… – и я устало опускаюсь опять на своё лежбище. – Похоже, всё! Я бы сейчас даже выпил…

Братишка молча лезет в карман своей сумки и достаёт – фляжку.

– На! Там коньяк. Как медик с незаконченным высшим образованием дистрофику разрешаю сделать один глоток, – врачебным тоном напутствует меня он.

– Сделаю два, – предупреждаю я. – И с большой радости, по русскому обычаю, пьяный пойду белым медведям морды бить.

– Угу… Поползёшь! Если тебе, сегодняшнему богатырю, песцы по дороге самому морду не набьют, – он от души смеётся.

Мы с Ванькой только что поели.

Трудно мне еда дается. Действительно, отвык. Поэтому поел совсем немножко. Могу себе представить, что было во время Блокады. Правда, там не люди себя ограничивали, а война. После еды ложусь на своё ложе.

– Ванюха… Мы тут с тобой поместимся.

– Сашка, ты не беспокойся. Я определюсь. Лучше спи давай! Думаю, завтра можно будет тебя уже убирать отсюда.

Ванька говорит это спокойно и обстоятельно, и я чувствую себя малым ребёнком при дядьке-воспитателе.

– Что-то ты опять раскомандовался не в меру, – бурчу я.

– Сашка… Ну смотри сам, ты уже так ослаб, что почти не можешь себя обслуживать. Так ведь?

– Это я с твоим появлением расслабился. Да и вообще если бы не пришлось тут одного ребёнка лечить, то я был бы совсем огурцом.

– Так, огурец! Вот – на и вызывай Фёдора, – Ванька протягивает мне радиостанцию. – Пользоваться-то умеешь?

– Не учи учёного…

Я не сержусь на Ваньку. Я хоть и старший из нас двоих, но его мнение для меня всегда важно. У нас с ним уже давно практически паритетные отношения.

Что ж, в Ванькиных словах есть резон.

Спать укладываемся рядом, как когда-то на нашей тахте. Раз у меня чисто, то за Ваньку можно не бояться. С особым удовольствием его к себе прижимаю. Хотя это с моими нынешними силами и трудно.

– Слушай, Ванюха… Всё-таки почему ты вдруг взял и прилетел? – задаю я самый важный для меня вопрос.

Это сильно меня интересует, как и всё, что связано с энергетикой. Неужели я во сне его звал и он почувствовал?

– Сам не можешь догадаться?

– Я тебя что, во сне звал? – уточняю я.

– Ну не совсем, чтобы звал, но я чувствовал твоё состояние, короче, что ты уже почти никакой. С Ильёй Анатольевичем посоветовался, и он согласился с моими наблюдениями. Кстати, Ритка тоже всё время мне зудела, что я – свинья, потому что тебя одного сюда отпустил. Короче, позвонил Николаю. Спасибо, он буквально через два дня должен был лететь… Я с ним. Сюда прилетел и сразу же к Тане. На Ваську посмотрел… Такой классный пацан! Ну, Таня меня потащила к Фёдору, но меня сюда доставил Георгий. Сам вызвался! Душа-человек!

– А дома как?

– Ждут тебя! Знаешь, это, наверно, редчайший случай… Все верят, что ты сможешь преодолеть болезнь. Кирилл Сергеевич даже кое-какие случаи, которые могут ждать, оставил до твоего возвращения. Ты же у нас – в отпуске!

Фёдор сможет забрать нас только завтра. Сегодня мы с Ванькой пакуем мой скарб.

– Сашка! Отвали! Я сам! Ляг лучше и полежи. Качаешься ведь!

– Тебе показалось… – бурчу я, но слабость действительно даёт себя знать. Ложиться, конечно, не ложусь, но сажусь на своё лежбище.

– Я смотрю, ты даже плеер с собой взял, – удивляется Ванька. – А диск… только один?

– Угу… Зато какой!

– Ну-ка… Ого! – Ванька удивлённо поднимает на меня глаза. – Бетховен? Пятая симфония?

– Не поверишь, Ванюха, когда было совсем хреново, я слушал эту музыку и у меня появлялись силы!

– Почему не поверю? – пожимает он плечами. – Знаешь, как ещё называется эта вещь?

– Как?

– «Так стучится судьба!»

– Похоже… Вот моя судьба ко мне и постучалась.

– Но ты её преодолел! – и, усмехаясь, добавляет: – Повелитель судьбы…

– Ладно, прекрати издеваться! – отмахиваюсь я.

– А я и не издеваюсь, – чересчур серьёзно, даже несколько суховато отрезает он. – Когда вернёшься, натравлю на тебя Кирилла Сергеевича, чтобы он заставил тебя все твои действия не только записать, но и проанализировать. А то ты всё как-то на тормозах спускаешь. Ты же защищаться-то думаешь?

– Давай сначала в Питер вернёмся. Там ведь волнуются…

– Уже не так сильно. Пока ты спал, я связался с Николаем Фёдоровичем и попросил его позвонить в Питер, сообщить новость. Я правильно сделал?

– Конечно!

* * *

Мы выгружаемся около больницы.

Как нас встречают! И мне это так приятно!

– Саша! – Николай Фёдорович меня обнимает. – Ты сделал это! Я очень верил в тебя. Кирилл Сергеевич тоже верил в тебя, он шлёт тебе привет. Сказал, что у вас все дома и на работе ждут тебя здорового с большим нетерпением.

– Теперь уже недолго.

– Не скажи… Он попросил меня положить тебя к нам и прокапать от истощения.

– Ещё чего…

– Сашка! – влезает в разговор Ванька. – Ты же сам знаешь, что это тебе нужно! Вот и Таня тоже так считает.

Поворачиваюсь в сторону Тани, которая стоит рядом, как всегда, тихой мышкой. Она молча кивает.

Ясно. Спелись они с братишкой.

– Нет, – жёстко отвечаю я. – Мне надо как можно быстрее в Питер. Согласитесь, надо пройти обследование. Желательно в родной академии. А вот когда там всё подтвердят, тогда можно будет и от истощения лечиться.

– В этом ты прав, Саша, но как ты полёт перенесёшь? – высказывает свои сомнения Николай Фёдорович.

– Ничего, как-нибудь. Это уже не самое страшное. Да и Ванюха рядом будет. А укрепляющие капельницы мне Танюшка и в нашей квартире сможет ставить. Верно? – я поворачиваюсь к ней: – Танюшка, капельницы мне будешь ставить?

Таня снова молча кивает.

– Капельницы и я могу, – Ванька хмурится. – Чего Тане зря бегать! И вечерние приёмы, если надо, я тоже могу…

– Пока твой основной вечерний приём – это я. Понял? – и чувствую прежнюю жёсткость в своём тоне. – В общих интересах – чтобы я быстрее уверенно встал на ноги.

– Что, едва оклемался – и сразу же командовать начал? – поддевает Ванька.

– Угу! Начал, Ванюха! Отвык? Пойми, так будет во всех отношениях правильнее.

– Вот, Николай Фёдорович, – у Ваньки явно отлегло, и он снова начинает зубоскалить, – вот так он нас там и держит в ежовых рукавицах. Одно спасение – Кирилл Сергеевич ему до конца разойтись не даёт.

– Ну а что? Я неверно говорю?

– В общем-то верно… – братишка вздыхает.

– Ваня, Александр Николаевич правильно говорит. Я же на месте! Работаю, – наконец вмешивается Таня.

– Таня, но ведь и тебе когда-то отдыхать надо! У тебя вон сессия на носу! – с заботой в голосе замечает Ванька.

– Справлюсь! – уверяет она и улыбается.

Ни разу не пожалел о том, что когда-то их познакомил. Правда, после этого Ванька всё ворчал, что я его вовлёк в свою двойную жизнь. Но я заметил, что к Тане он стал относиться как старший брат – ласково и предупредительно.

Отмокаю в ванне в булунской квартире Кирилла Сергеевича. Ванька мне ее приготовил, и я туда с удовольствием окунулся. Как здорово лежать в тёплой воде!

– Ну как? Отмок? – кричит из кухни Ванька.

– Почти… – подаю я размякший голос.

– Тогда я иду тебя мыть!

Он трёт меня мочалкой, ворочая из стороны в сторону, а я балдею… Вспоминаю, как я его мыл в ванне много лет назад. Хотя… Шесть лет прошло! Или больше? Действительно – много! Много, потому что всё так сильно изменилось! Мы изменились!

– Ты чего улыбаешься? – спрашивает Ванька, заметив усмешку на моих губах.

– Вспоминаю, как я тебя мыл… Бумеранг вернулся!

– Разве это плохо? Знаешь, как мне приятно, что я могу твои мощи подраить?

– Вот и получай кайф.

– Так, вставай! – командует он. – Сейчас тебя окачу и отнесу в кровать.

Встаю и вместо ответа скручиваю ему фигу.

– Видел? Тебе с твоим позвоночником ничего тяжелее Саши-маленького поднимать нельзя. Ясно? – и, окатившись душем, сам вылезаю из ванны.

– Я, между прочим, – хвастается Ванька, заматывая меня в полотенце, – Ритку иногда на руках ношу, как маленького ребёнка.

– Вот когда приеду – надаю и тебе, и ей, – ворчу я и шлёпаю к кровати.

Просыпаюсь от разговора. Ванька говорит по телефону.

– Кирилл Сергеевич, извините, но Сашке трубку дать не могу… Да он спит целыми днями, как суслик!

Интересно… А что, суслики всё время спят? Надо будет поинтересоваться в Интернете. Я в зоологии не силён.

– …Очень слабый. И очень худой. Мощи одни! Потихоньку откармливаю и готовлю к перелёту в Питер. Ага… Буду докладывать. Я ему скажу, что вы звонили. Да! Хочу ещё спросить… Да, про Волярского… Понял… Значит, как я улетел – его и след простыл! Ясно…

Это что ещё за Волярский? Где я мог слышать… или прочитать эту фамилию? Что-то мне знакомое и… тревожное.

– Да, я понимаю, Кирилл Сергеевич… Только думаю, вы ошибаетесь. Ему я не очень нужен. Ему Сашка нужен. Я уверен в этом!

Совсем интересно! Я нужен этому самому Волярскому… Всё-таки какая-то тревога… Будто что-то угрожает… Нет, не мне. Неужели опять всем? Потом разберусь. Теперь уже точно разберусь.

– Конечно, передам! Он сам всем позвонит, когда выспится.

Ну вот… Уже получил разрешение от братишки. Глаза снова закрываются.

Просыпаюсь. Ваньки нет. В больницу, наверно, ушёл. Набираю Питер.

– Я слушаю! – звучит в трубке такой родной голос.

– Дашка… Это я… – и дальше спазм перехватывает моё дыхание.

– Сашка! Сашенька…

Я чувствую, что и она больше сказать ничего не может.

– Ну что?.. Так и будем встречно молчать? – пытаюсь пошутить я.

– Родной мой… Ты когда приедешь? Мы так тебя все ждём!

– Теперь уже скоро. Только, как приеду – сразу залягу в больницу академии на полное обследование.

– Сашенька! Хоть на самое полное! Мы все приходить к тебе каждый день будем! Сашка! Родной мой! Приезжай скорее!

– Извини, но раньше, чем через четыре дня, не смогу. Борт будет только через четыре дня, – разъясняю я.

– Саша, тут Кирилл Сергеевич трубку просит. Даю! Я целую тебя!

– Здравствуй, Сашенька! – слышу теперь его голос.

– Здравствуйте, Кирилл Сергеевич! Как ваше самочувствие?

– Я-то – нормально! Откровенно скажу – благодаря тебе. Ты-то как?

– Мои мощи чувствуют себя вполне прилично. Слабость только ужасная.

– Ты, главное, приезжай! Мы тебя здесь откормим.

– Кирилл Сергеевич, хочу вас попросить поговорить с Сергеем Петровичем насчёт обследования в академии.

– Об этом я уже и без тебя догадался, – с привычной ворчливостью отвечает он. – Как приедешь – сразу тебя и положат. Тебе все передают приветы. В клинике скучать тоже не дадут. Ты всех нас заставил сильно переволноваться, а кроме того, при отрицательном результате твоего обследования ты вообще превращаешься в живой экспонат и предмет исследования. Так что – готовься!

– Кирилл Сергеевич, ещё один вопрос. Что там за Волярский, который мною интересуется?

– Сашенька, а подслушивать нехорошо, – шутливо упрекает он. – Ты будь уверен, что ничего страшного не происходит. Поправишься и сам во всём разберешься. Спешки нет никакой.

Из отмеренной недели до отъезда осталось три дня. В гостях у нас побывали уже, кажется, все. Начиная от Виктора с Анной Степановной и маленьким Васькой и заканчивая Андрюхой, Геной, Дмитрием Ивановичем, ну и так далее. Даже парни из спортзала приходили!

Днем я дома, а Ванька уходит в больницу. Вот действительно – родная кровь! Тоже не может туда не ходить.

На сегодня у меня созрел партизанский план. Пока он на работе, я хочу втихаря сходить к отцу Михаилу. Прямо как в анекдоте про дистрофика – ветра сегодня вроде нет…

Надеваю тулуп и унты, беру на всякий случай палку и выхожу из квартиры. Да… Для моих нынешних сил даже тулуп тяжёл.

– Здравствуйте, Александр Николаевич! – слышу я, ещё не успев отойти от дома. Поднимаю взгляд.

– Здравствуйте…

Кажется, это – жена одного из моих пациентов.

– Куда собрались? – строго спрашивает она. – Вам же пока лежать надо!

Вот чёрт! Все уже в курсе! Вот что значит – маленький посёлок.

– В церковь… К отцу Михаилу, – признаюсь я.

– Дойдёте? – смягчается она. – Одному-то…

– Постараюсь… Вот, палку взял…

– Так! Берите меня под руку! – командует она. – Доведу я вас.

Идём тихонечко, но на палку я опираюсь. Всё-таки хорошо, что меня сопровождают.

– Не спешите… Не спешите! – уговаривает меня моя спутница. – И смелее на меня опирайтесь!

– Васильевна! Куда нашего доктора ведёшь? Здравствуйте, Александр Николаевич! – окликает её кто-то.

– В церковь идём! Александр Николаевич сам собрался, да вот…

– Ещё чего! Сам он собрался! Моего, когда раньше разрешённого срока встал с койки, так чехвостил, а сам? – ко мне подходит жена другого моего пациента. – Стыдно, Александр Николаевич!

– Ну так я же в церковь… Не на гулянку же, – оправдываюсь я и неожиданно для себя признаюсь: – У меня в Питере нет такой церкви и такого батюшки, чтоб вот так хотелось…

– Вот что! Бери-ка меня тоже под руку!

Мне неудобно. Обе – женщины достаточно пожилые.

– Давай, давай!

В такой уже родной мне церкви я сразу попадаю в руки Анны Степановны.

– Александр Николаевич! Это что? Как вы… Ой, спасибо вам… Спасибо! – благодарит она моих провожатых. – Спаси вас Господь! Зачем вы встали, Александр Николаевич? Вот Ваня вам задаст! Спасибо, спасибо вам, дорогие!

– Да что ты, Степановна! Помочь хорошему человеку, доктору нашему!.. Александр Николаевич, мы вас сдаём вот…

– Я назад его отведу, не беспокойтесь! – быстро решает Анна Степановна. – Александр Николаевич, вы к отцу Михаилу?

– Да, я хочу…

– Здравствуйте! – неожиданно появляется отец Михаил. – Здравствуйте, Александр Николаевич! Вижу, что режим нарушаете! Вы ко мне?

– Да. Вы же знаете, прихожу, когда не могу не прийти, – я грустно усмехаюсь.

– Ну пойдёмте!

В той же комнатке мы садимся за тот же стол. Молча смотрю на отца Михаила. Ощутив в себе острую необходимость прийти в церковь, я сейчас не могу её выразить словами. Сижу и смотрю в его ясные голубые глаза.

Он тоже молчит.

– Простите… Я должен был прийти, – наконец нарушаю я затянувшуюся паузу. – Спасибо вам за вашу заботу.

– За ваше здравие Господа нашего молили все, Александр Николаевич… – он мягко улыбается, – И вы, наверное, тоже.

Согласно киваю.

– Мне казалось, то, что со мной произошло, – ЕГО наказание за мои грехи. Праведной мою жизнь назвать трудно. В первую очередь это о том, что я порой позволяю себе тоже наказывать разных негодяев… Я ведь, получив по правой щеке, не подставляю левую. Скорее наоборот – даю сдачи!

– А Лев Николаевич Толстой? Непротивление злу насилием…

– Непротивление злу насилием – это тоже не для меня. Зло должно быть наказано, иначе добро никогда не восторжествует. Согласитесь, что кротость ближнего многих вводит во искушение, толкая на неблаговидные поступки. Именно поэтому я не понимаю притчи о другой щеке.

Я говорю медленно, даже через силу. Это, конечно, и из-за своего бессилия, и, наверно, от того, что просто отвык.

– Александр Николаевич, Александр Николаевич… – отец Михаил вздыхает. – Мне нравится, что ваш аналитический ум постоянно ищет ответы на сугубо философские вопросы. Однако своими вопросами вы настолько глубоко пытаетесь вникнуть в суть, что ответить вам можно только затрагивая саму религиозную философию. Давайте делать этого пока не будем. Это очень длинный и непростой разговор.

– Отец Михаил! Я за эти месяцы в своём уединении много чего передумал. Кое-что, как мне кажется, понял. Многого так и не понял… Я каждый день обращался к НЕМУ за советом и помощью. Я до сих пор не знаю, как толковать то, что со мной произошло. Я до сих пор не знаю – сам ли я себе помог или это Он мне помог?

– Вот я и говорю вам, что это очень длинный разговор. Повторяю: вы, Александр Николаевич, затрагиваете очень серьёзные вопросы. С вами вести простой разговор нельзя, поскольку вы, всё предварительно обдумав, уже имеете своё сформировавшееся мнение. Значит, вы меня втягиваете в дискуссию. Не уверен, что она вам в вашем нынешнем состоянии нужна. Однако на ваш вопрос скажу только: я не поддерживаю ортодоксального мнения о том, что всё происходящее с нами – это ЕГО промысел. Поверьте, кроме Божьей воли есть ещё и человеческая воля. Я когда-то давно говорил вам, что мы привыкли всё плохое валить на происки дьявола, тем самым оставаясь как бы ни при чём. То же самое и в хорошем! Человек не был бы лучшим из творений Божьих, если бы Создатель не вдохнул в него вместе с бессмертной душой ещё и способность к саморазвитию, способность думать. Поэтому мы не сидим с открытым ртом, ожидая указаний Господа. Наоборот! Мы способны принимать свои собственные решения. И принимая их, естественно, несём ответственность за эти решения перед своей совестью и перед Господом. Более того, иногда ОН конструирует и создаёт положения, которые требуют от нас много большей работы ума, работы души, нежели в повседневной жизни. Тогда решения, принимаемые нами, нас меняют. К сожалению, не всегда в лучшую сторону, поскольку многие из нас, ЕГО чад, в трудных ситуациях предпочитают идти по пути наименьшего сопротивления. А насчёт вас… Когда-то открыв вам ваше истинное предназначение, ОН теперь испытал вас в твёрдости вашего служения этому предназначению.

– Вы думаете, это было испытание мне? – спрашиваю я и понимаю, что в моём тоне звучит сомнение.

– А разве нет? И вы его выдержали! Я знаю, что когда понадобилась ваша помощь, вы её оказали по первой же просьбе, несмотря на то что это шло вразрез с вашим лечением себя самого. Это ли не испытание вас как человека и целителя?

– Отец Михаил, но я же – обычный человек, с обычными грехами. Фактически двоежёнец, наконец! Это ведь тоже…

– Я не уверен, что на свете найдётся много истинных праведников. Для того чтобы быть таким праведником, надо, может быть, растворить самого себя в вере. Таких единицы. Это святые! А обычный человек всё-таки слаб! У всех нас что-то есть! Что-то такое, что хотелось бы забыть. У кого-то поменьше, у кого-то побольше. А когда такое есть – то эти воспоминания и, если хотите, стыд, для нормального человека будут служить лучшей гарантией от любых повторений. Вот смотрите!.. Исповедь… Человек, рассказывая о своих неблаговидных поступках или грехах, практически их заново переживает. И если он переживает их со стыдом за содеянное, то он получает как бы прививку на будущее. Бывают люди, которые рассказывают формально, а значит – без ощущения стыда. Такая исповедь тоже оказывается формальной, а значит – бесполезной, бессмысленной, если, конечно, исповедующий всё же не сумеет убедить человека искренне устыдиться. Что делать! К сожалению, большинство людей, приходящих на исповедь, всего лишь исполняют формальный обряд, надеясь, что это поможет им спастись. Однако это – не так!

– То есть вы хотите сказать, что совестливый человек сам для себя является исповедником?

– Видите, вы всё правильно поняли. А что касается ваших сомнений – подумайте! Попытайтесь проанализировать свои поступки. Помните, что я говорил вам про весы Господни? Эти весы и помогают определить, чего в нас больше. Вот и разложите ваши дела на чаши этих весов. Вы, Александр Николаевич, – человек совестливый. У вас это обязательно получится! А насчёт наказания за грехи… Скажу вам очередную кощунственную, с точки зрения ортодоксов, вещь. ОН за них нас наказывает с нашей же помощью. Подумайте об этом. Всё, что мы называем ЕГО наказанием, мы, как правило, творим собственными руками. Это во многом является следствием наших же неправильных действий в жизни. Ну а потом – ссылаемся либо на дьявола, либо на гнев Господний. Знаю, что многие мои мысли не найдут понимания у некоторых моих коллег, но я не ортодокс!

– Отец Михаил… По-вашему получается, что когда я лечил от рака будущую Ванькину жену… Я, по-вашему, не должен был этого делать?

– А разве я вам сказал, что вам было послано наказание? – он поднимает брови. – Повторяю: вам было послано испытание, преодоление которого стало вам по силам. Тяжесть любого нашего испытания определяется Господом в зависимости от возможностей каждого из нас в отдельности.

Последнее звучит спокойно и строго.

– Простите… Но тогда получается, что вы призываете не просто верить, но ещё и… понимать?

– Конечно!.. Конечно! Я рад, что вы это поняли. Это апологеты ортодоксальной веры запрещают шаг вправо и шаг влево, называя это ересью и требуя слепой веры. С их точки зрения ваши методы лечения тоже богопротивны. Но я так не думаю!

– То есть сомневаться можно… – я растерянно улыбаюсь.

– Нужно! – опять спокойно и строго произносит отец Михаил. – Именно наши сомнения являются двигателем развития. А человек должен развиваться!