Тротиловый звон Голков Виктор
Душа спекается в комок.
Нельзя дышать, и трутся тыщи,
Жить вынуждены бок о бок.
Бок о бок – жуткая морока!
И, если ты не азиат,
Сойдешь с дистанции до срока,
Поскольку это вправду – ад.
Но мне порой почти приятно
Идти сквозь эвкалиптов строй,
Чья жизнь застыла, вероятно,
Внутри, под выжженной корой,
Смотреть на кустики кривые
И жарких кипарисов ряд.
Здесь наши корни родовые,
И камни правду говорят.
«Когда, старея понемногу…»
Когда, старея понемногу,
Все те же диспуты ведут:
Кто ярче жил, кто ближе к богу –
Минуты у себя крадут.
Тропа теряется во мраке,
Неважно, как тебя зовут.
Живи как бабочки, как маки,
Как птицы на земле живут.
«Здесь проплывал корабль этрусский…»
Здесь проплывал корабль этрусский,
В песках тонули города.
Бессмысленно писать по-русски,
Но я живу здесь, господа!
Уничтожает души лето,
Слепит песчаная слюда.
Пустое место для поэта,
Но я живу здесь, господа!
«Пятьдесят с небольшим. Все пропало…»
Пятьдесят с небольшим. Все пропало,
Только гладкое светится дно.
Даже слово себя исчерпало –
Не касается смысла оно.
Новый день, что гремит как коробка,
Безразлично в пространстве верчу,
И сама наполняется стопка.
Можно выпить, но я не хочу.
«Вкус тоски узнаю сразу…»
Вкус тоски узнаю сразу, мятный, словно леденец,
И тошнотный привкус страха, что бывает по ночам.
И железный вкус разлуки, черным машущей крылом,
Боли вкус, лишенный вкуса, в мозг вгоняющий иглу.
Все что мимо промелькнуло, все чем я сейчас живу,
Все, что память сохранила, как озерная вода.
В час, когда приходит полдень, и отчетлив каждый блик –
Вереница ощущений, составляющих меня.
«Паучья тень, языковая дрожь…»
Паучья тень, языковая дрожь…
Проснувшись ночью, сердца не найдешь.
Застыла боль в глазах у старика,
но тонкий голос пересек века.
Я знал его, мы говорили с ним,
Дышали долго воздухом одним.
Осталось имя где-нибудь вовне.
В последний раз мы виделись во сне.
«Том забытый пролистал…»
Том забытый пролистал,
Древних слов коснулся взглядом,
Словно ночью пролетал
Я над майским их парадом.
А они ушли, ушли,
Друг на друга не похожи,
И поют из-под земли
Хором – Господи, мой Боже…
«Если ты обитаешь от Азии невдалеке…»
Если ты обитаешь от Азии невдалеке –
Указательный палец почаще держи на курке,
Чтоб верней был прицел, хотя отроду ты – филантроп.
Здесь давно не работает метод ошибок и проб.
Здесь, как в джунглях, приемлют один только древний обряд,
И глаза налитые бессмысленной злобой горят,
Чтобы, тихо подкравшись, вонзить тебе в горло клыки,
И дрожат, как пружины, на черных щеках желваки.
Потому-то, приятель, скорей передерни затвор –
Это первое; дальше – ни с кем не вступай в разговор.
Так как нет в этом смысла, одни только глупость и вздор.
И внимателен будь, когда в черный войдешь коридор.
«Постепенно привык к новым лицам…»
Постепенно привык к новым лицам,
Погрузился в какую-то тьму,
И уже кочевать по больницам
Не казалось ужасным ему.
Тошноту вызывающий йода
Запах мучил лишь в первые дни.
И тогда ж затерялась свобода –
Где-то в складках его простыни.
Может, он и родился на свете,
Чтоб, сойдя с этой койки на пол,
Окунув ноги в шлепанцы эти,
Семь шагов до клозета прошел?
И на мир, пополам разделенный
Поперечиной рамы двойной,
Сквозь квадрат бы косился оконный
Ржавой осенью, летом, весной…
«Мой организм, моя страна…»
Мой организм, моя страна,
Где темные блуждают силы…
Гудит мотор, и вьются жилы,
И сердца тенькает струна.
Моя страна, мой организм,
Хрипящий глухо, как пластинка…
Кто заведет твой механизм,
Когда сломается пружинка?
Никто. И если есть предел,
Тебе положенный судьбою,
И если вдруг водораздел
Пролег меж всеми и тобою,
Хоть сотню ангелов зови
С таблетками и кислородом,
Как кесарь, поплывешь в крови,
низложен собственным народом.
«В эту ночь, когда ещё далеко до рассвета…»
В эту ночь, когда ещё далеко до рассвета,
я лежу и слушаю дробь дождевую.
Дождь шагает, скользя по мокрому парапету,
и срываясь, ударяется о булыжную мостовую.
И я вздрагиваю при каждой короткой вспышке,