Русский струльдбруг (сборник) Прашкевич Геннадий
Овальные пятна светлели там, где раньше висели картины. Оказывается, выцветает даже титановое покрытие. Все выцветает. Сама жизнь выцветает. Путь к архиву напоминал течение времени.
Архив? Я ведь шел в архив.
Но за круглым столом сидела старуха Анна Радлова.
Знакомые противные водянистые глаза. И, конечно, пустышки. Они, как всегда, располагались тут же. Я невольно перевел взгляд, отыскивая вдовца, но его на этот раз не было. Да и зачем? Он свое дело сделал: мерзкий струльдбруг (то есть я) разоблачен. Пустышки сидели ко мне спинами, но, наверное, это не имело значения. Только один, совсем юный (явно афроамериканец с необычно удлиненным черепом, с жесткими вьющимися волосами) не выдержал и повернулся, и большие черные глаза блеснули так жадно, будто я принес им Благую весть.
Сосед афроамериканца, такой же юный, наклонился над тарелкой, в которой валялись какие-то виртуальные клубни, обжаренные на виртуальном огне. Мальчишеские плечи, обтянутые оранжевой майкой, упрямый затылок. Скажи такому, что погода за окном стала мягче, он сразу же возразит.
Понятно, что это мое сознание наделяло виртуальных спутников старухи столь индивидуальным отношением к миру, но иначе думать я не мог. В пустышках было что-то совсем новое. Это были какие-то другие пустышки. И дело было не только в их юном возрасте.
Еще один спутник старухи, не спускавшей с меня мутных глаз, расслабленно закинул руку на спинку стула. Вот он почему-то не захотел обернуться. А лицо четвертого (когда он повернулся) было покрыто неприятными тяжелыми шрамами. Наверное, попал в аварию, или старуха изначально придумала его таким.
Наконец, еще один, пятый.
Я чуть не заорал: «Ты Аск! Аск!»
Не думаю, что лицо мое изменилось. Но сердце стучало.
Сколько десятилетий я мечтал его увидеть! Два столетия, даже больше!
Не желая выдавать себя (еще успеется), я как бы скучающе обвел взглядом глухое, явно давно оставленное помещение. Я страдал, но сердце билось теперь медленно, я безумно хотел, чтобы Аск смотрел на меня. Чтобы он не отворачивался. Конечно, это была ловушка. Я не собирался обманываться. Аск – тоже пустышка, ничто, бессмысленное отражение фантазий этой выжившей из ума старухи! Но мои руки готовы были обнять, губы безмолвно повторяли: «Аск! Аск! Ну, где ты был так долго? Как оказался в чжунго?»
Мутные глаза старухи следили за мной.
Ванба отключена от Сети. Из стен торчат обрывки кабеля.
Лучшего места для встречи не придумаешь. Вот, наверное, кончается еще одна часть моей долгой жизни, подумал я. Внешне я выглядел все тем равнодушным, ничем не интересующимся человеком. Опять бежать? Как старуха разгадала меня? Никто, не знающий о моей сути, не мог посадить за стол виртуальных двойников тех, кто погиб когда-то в Южной башне Всемирного торгового центра – в лаборатории доктора Керкстона.
Ах, речные заводи, скованные льдом, северное сияние.
Куда бежать? Сколько можно бегать?
– Кто ты? – посмотрел я на старуху.
Она ответила:
– Гриф.
Я рассмеялся.
Пустышки – это да.
Пустышек старуха придумала здорово.
Но Гриф, мой далекий друг Гриф в жизни был совершенным альбиносом с типичными красноватыми глазами. У него был напрочь заблокирован синтез меланина, что с этим поделаешь? И рыжеватые веснушки со светлой кожи не вытравишь.
Но старуха повторила:
– Я Гриф.
Меня передернуло.
Старуху окружало облако запахов.
Я потянул носом. Какие-то обезболивающие препараты.
– Не удивляйся, – сказала Радлова. – Мне пришлось изменить пол.
Я опять промолчал.
– А ты – Ладли, – произнесла Радлова. – Ты не забыл о том, что мы обещали друг другу встретиться? Я тебя искала… Искал… – машинально поправилась старуха. – Много лет. Да, очень много лет. Иногда я почти настигала тебя, но что-нибудь непременно случалось. Меня преследовали. Кто-то из умников службы Биобезопасности вычислил, кажется, парадигму моего существования, пришлось решиться на кардинальные изменения.
Значит, вот так выглядит ловушка для струльдбругов, подумал я.
Взорвать газовую хлопушку и бежать? Они сумели разгадать меня, как когда-то, наверное, разгадали Грифа. Они могли построить парадигму и моего существования. Задача ясна. Струльдбруги должны быть уничтожены. Значит, мне тоже надо решаться на кардинальные меры? Газовая хлопушка никого не убьет, просто старуха на некоторое время отключится. Откуда она знает про Грифа, про меня, Аска? Впрочем, в сохранившихся документах доктора Лестера Керкстона можно было накопать о любом из нас все, что угодно. И обо мне, и об Аске, и о Грифе. Я, не отрываясь, смотрел на Аска. Я хотел понять. Мне было больно и жутко. А он улыбался, как много-много лет назад – все той же ничуть не изменившейся улыбкой. И как тогда, в нем не было сейчас ничего китайского.
Просто пустышка.
– Помнишь одиннадцатое сентября две тысячи первого года?
Старуха могла не подчеркивать свою информированность. В закрытых отчетах можно найти все. Не только цифры и общеизвестные факты. Мне даже интересно стало, как скоро ей надоест игра и когда, наконец, сотрудники службы Биобезопасности применят силу к струльдбругу? Будет ли среди них Ли Хунчжи? Я тысячи раз, много тысяч раз представлял себе такую вот ситуацию, но пустышки как особый инструмент – это мне в голову не приходило. Помню ли я одиннадцатое сентября две тысячи первого года? Я даже даты Пунических войн помню.
– Откуда они тут?
Я все еще разделял себя и пустышек.
Старуха улыбнулась. Конечно, из Южной башни.
И посмотрела на меня:
– Ты узнал Аска?
Я кивнул. Кивок не подошьешь к делу.
– А это Лавелл, – указала старуха на мальчишку, изуродованного шрамами.
Я кивнул. Мой кивок можно было понимать как угодно. Я никогда в жизни не встречался с Лавеллом. Если бы старуха сказала: «Такие вот дела, Ладли», – я бы заплакал. Если бы она кивнула, я бы не выдержал. Поэтому я и не стал ждать, а вырвал из кармана газовую хлопушку. Кольцо зацепилось за пояс, и хлопушка упала. Старуха изумленно откинулась на спинку кресла. Я незамедлительно ударил каблуком по серебристому металлику. Оглушительное желтое облако заволокло все пространство бывшей ванба. Вентиляция практически не работала, смрадный запах мгновенно впитался в дерево панелей. Пустышки, впрочем, продолжали жить своей жизнью, для них ничего не изменилось, но мне резко сжало горло, из глаз хлынули слезы. Я знал, что долго это не протянется – для меня, – и ничуть не жалел старуху. Приблизил я ее кончину или нет, какая разница?
Разряженная газовая хлопушка валялась на полу.
Это наведет сотрудников службы Биобезопасности на мысль о несчастном случае.
Газ медленно оплывал. Он плотными желтыми волнами колебался у пола, оседал, как цветочная пыльца, на потертое покрытие пола. Из мутных течений, смазывающих очертания предметов, вновь выглянули водянистые глаза.
– Не шути больше так, Ладли, – произнесла старуха хрипло. – Хватит с нас соломенных собачек и погребальных денег. Я – Гриф. Прими это. Я вывела… Я вывел тебя из Южной башни… И я посоветовал тебе воспользоваться швейцарской банковской картой доктора Лестера Керкстона… О чем тебе еще напомнить? – Старуха ужасно подмигнула толстым, неприятно набрякшим веком: – Я обещала… Я обещал тебя отыскать. Рано или поздно. И вот отыскал. Прости, сразу не получилось.
– Сколько нас было у доктора?
– Семеро. Считая меня.
– Как нас звали?
– По имени я знал только троих. Они и спаслись. Ты, я и Аск.
– Значит, эту заразу по всему миру действительно разнесли мы?
Я все еще не верил.
– Нет. Только Аск, – сказала Баркова. – Но сам Аск ничего не знал. Нас не ставили в известность о сути проводимых над нами экспериментов. У доктора Лестера Керкстона имелась широко разветвленная программа, мы ничего о ней не знали и знать не могли. Те, кто спасся одиннадцатого сентября, ушли, затаились. Я многие десятилетия ничего не слышала… не слышал… ни о тебе, ни об Аске… Пока не попал в Китай, где вирус уже работал. Именно там, проследив прихотливо запутанную линию вспышек болезни, я поняла… понял… что это Аск разносил смерть…
– А потом?
– В 2078 году Аск появился в Урумчи.
– Значит, это его сожгли в том гнусном отеле?
– Пытались. Но у них не получилось. В то время сотрудники службы Биобезопасности еще не знали, что струльдбруга надо сжигать полностью, а пепел рассеивать на больших территориях. Страдания – это еще не смерть. Страдания – это вообще не смерть, Ладли. Аска убили несколько позже. Некий охотник по имени Бо Юй. Слышал?
Еще бы! Это Бо Юй учил: если хозяин режет курицу, внутренности он должен отдать рабочему. А если рабочий поймал рыбу, то должен пригласить хозяина на ужин. Каждый делится с каждым.
Все во мне протестовало.
Я не хотел верить в то, что дряхлая старуха в темных одеяниях, с водянистыми глазами, была Грифом – моим прекрасным и смелым другом, вытащившим меня из огненного ада разваливающейся Южной башни.
– Ты еще не растерял свой дар? Ты еще умеешь считывать информацию?
Это было уже серьезно. Никто, кроме Грифа, не знал о моем даре психометриста.
– Значит, ты специально подкинула… подкинул… те перчатки в ресторане «Ду»?
– Конечно, Ладли. – Она еще раз назвала мое имя. – И если ты, правда, еще не растерял умение…
Она извлекла из кармана мятую тряпку и бросила на стол.
Не знаю, где она хранила тряпку все это время. На меня сразу дохнуло ужасом, кровью – застоявшимся запахом лаборатории. Я узнал тряпку. Это был нашейный платок Грифа.
Старуха кивнула:
– Да, это мой платок.
Аэропорты… Самолеты… Космические челноки…
Бесконечное бегство… Случайные женщины… Мертвая застоявшаяся тоска…
Много боли… Очень много… Даже для бессмертного человека… Доисторические наслоения нашейного платка меня убивали… Клиника… Сложнейшие мучительные операции… Теперь я знал, почему старуха Анна Радлова не может отмыться от этой мерзкой лекарственной химии…
Пустышки рядом с нею улыбались.
Ах, Урумчи! Тяжкие сны. Отчаяние.
«Где ты, Бо Юй, когда так нужен народу?»
– Я сменил пол. Кто бы стал искать женщину, правда? К тому времени о подопытных доктора Лестера Керкстона знали уже много. Служба Биобезопасности утверждала, что все сумевшие спастись струльдбруги были мужчинами. Меня искали, не могли искать. Но мне повезло, Ладли. Нож хирурга, менявшего мою внешность, каким-то образом включил механизм старения…
Старуха подняла на меня взгляд:
– Теперь я разрушаюсь…
Наступила тишина. Пустышки смотрели на старуху с благоговением.
– Видишь эти морщины? – Анна Радлова улыбнулась, и вокруг ее рта с веселой мрачностью побежали десятки глубоких морщинок. – Они появились недавно. Буквально в последние месяцы. Это конец. Мы с тобой никогда не были разносчиками вирусов, но сотрудников службы Биобезопасности в этом не убедишь. Для них все струльдбруги остаются одинаково опасными. К тому же почти полтора века всему населению планеты вколачивают в головы ту мысль, что болезнь Керкстона исчезнет только с последним струльдбругом.
Я молча кивнул.
Старуха продолжила:
– Общество меняется в результате конфликтов. Так всегда было. Считается, что мы с тобой активно участвовали в тех страшных событиях, что потрясли мир. Кто может знать, кроме нас, как все обстояло на самом деле? Инерция преследования столь велика, что нас все равно убьют. Только сообщение о смерти последнего стульдбруга позволит обществу успокоиться. Может, убьют не нас. Не важно. Так уже бывало. Но они могут добраться до тебя. Понимаешь? До тебя, Ладли. Ты последний.
– Но можно спрятаться. Мы можем прятаться вместе.
– Теперь нет. Ты же видишь, какой… каким… я стал… Я – Инь. Я теперь темное женское начало. А ты – Янь. Ты весна и лето. Ужасно оставаться одному, правда? Но смена сезонов обуславливает развитие жизни.
– К чему ты это?
– Однажды я уже спас тебе жизнь.
– Это было так давно, но это так. Так было.
– Мне кажется, что я еще раз могу спасти тебя.
– Но кто меня вычислил? – не выдержал я. – Как это получилось?
Анна Радлова подняла глаза.
– Ли Хунчжи и Фэй чисто теоретически вычислили предполагаемое местоположение последнего струльдбруга. Они глубоко убеждены, что на свете остался всего один такой урод. Считается, что все остальные убиты. Они уверены, что последний струльдбруг находится в Хатанге, понимаешь? Иногда обществу подкидывают успокаивающие картинки, как было с тем утопленником, но серьезные сотрудники службы Биобезопасности убеждены, что в мире остался только один.
– Но нас двое!
Она посмотрела на меня, как на дурака.
– В последние годы никаких вспышек эпидемии вне границ Сибирской автономии не наблюдалось. Разве не ясно, что последний струльдбруг прячется где-то здесь? Не слушай официальных комментаторов, Ладли, им ни в одном веке нельзя было доверять. Периметр Сибирской автономии окружен китайскими и русскими войсками, но они там стоят не ради вторжения, которого ждут. Их дело – никого не выпустить.
– А тайные дома встреч, эти дот-комы?
– Всего лишь офисы Биобезопасности.
– Но если Фэй и Ли Хунчжи считают, что в мире остался только один струльдбруг, то кто из нас… Ты или я?.. Кто на подозрении?
Старуха смахнула пальцем выступившую от напряжения слезу:
– Ты официальный наблюдатель Евросоюза. Ты до сих пор выглядишь молодым. По крайней мере, внешне. У тебя солидная швейцарская банковская карта. Ты проверен разными способами множество раз. Ты умен, наверное, поэтому на самые разные приманки и ухищрения службы Биобезопасности ты почти всегда реагировал как отменный дурак. Ну? Можно ли тебя считать струльдбругом?
«Между нами лежат бессчетные тысячи ли, и каждый из нас у самого края небес».
Что-то в глазах старухи неуловимо изменилось.
– Ты притворишься отравленным, Ладли. На другие варианты у нас нет времени. Пусть тебя вырвет. Чем гаже ты будешь выглядеть, тем лучше. Не можешь? Ну, так лизни это ядовитое напыление, тебя все равно спасут, – она неприятно рассмеялась. – Ты станешь героем чжунго, а меня отправят в подвалы. Это, наконец, успокоит службу Биобезопасности. Я же отправлюсь в подвалы как последний струльдбруг. Может, они даже придумают новый праздник. Ну, скажем, праздник убиения последнего струльдбруга, – она еще неприятнее рассмеялась. – Это обрадует толпу. Если, конечно, не все еще сбежали в Сеть. Зато потом…
– Что потом?
– Потом тебе придется исчезнуть.
– И что? Исчезну. Я это проделывал много раз.
Она кивнула. Она молча смотрела на меня. Знала, наверное, о чем спрошу.
– Но зачем доктору Лестеру Керкстону понадобилось бессмертие? – спросил я. – Зачем вообще бессмертие, если нет детей, если ты отвержен, если никто никогда не продолжит тебя?
– Керкстону не дали закончить исследования. Но тебя, Ладли, это не должно пугать.
– Я устал, – неожиданно признался я. – От одиночества. Нет на свете женщины, которая спокойно старела бы, видя, что я остаюсь прежним.
– Попробуй начать новую жизнь с Фэй.
– При чем тут Фэй? Зачем нам жить вместе? У нас все равно не будет детей.
– Ты всегда был тороплив, Ладли. У тебя есть дети. И, наверное, будут еще. Ты не знаешь о своих детях только потому, что всегда был тороплив. Ты всегда убегал до того, как можно было узнать какие-то важные новости.
– О чем ты говоришь? – не понял я.
– О вдовце. Помнишь кладбище?
– Dirty old man?
Она кивнула.
«Так мы любуемся расцветающими в нашем саду гвоздиками и тюльпанами, нисколько не сокрушаясь о тех, которые увяли прошлой осенью».
Вдовец?
Это мой сын?
Я не понимал. Что за черт? Как в такое можно поверить?
– Но тебе придется поверить, Ладли. Это было предопределено. Не тобой, конечно, – усмехнулась старуха. – Это было предопределено доктором Лестером Керкстоном. Здесь в чжунго в одном из сейфов, я укажу его код, хранятся результаты генетического анализа. Он проведен три года назад. Ты ведь любишь кусаться? – Старуха хрипло засмеялась. – В любви. До крови. После встреч с тобой Фэй часто ходила с искусанными губами…
СТАРИМСЯ ЕСТЕСТВЕННО
СТАРИМСЯ ЕСТЕСТВЕННО
СТАРИМСЯ ЕСТЕСТВЕННО
Концевые нехватки.
– Политика ноосферы…
– Информационные пространства…
– Все государства, – бормотала старуха, не спуская с меня водянистых глаз, – повышают свой авторитет путем все тех же давным-давно известных переговоров, применения или угрозы силы. Твой сын пытался играть на равновесии. Он находил и скачивал закрытую информацию, засорял чужие базы данных, выводил из строя свои и чужие сетевые коммуникации. Ты видел последствия таких информационных войн. Твой сын приложил к этому руку. Он прорывался сквозь брандмауэры, выявлял секретные файлы, скачивал конфиденциальное программное обеспечение. Твои дети, Ладли, конечно, смертны, – старуха откинулась в кресле, сметая рукавом желтую смертельную пыль, – им хочется жить. Ты должен помнить. Концевые нехватки. Доктор Лестер Керкстон работал осторожнее, чем принято думать. Кто-то мог получить шанс. Шанс выпал тебе. Ты один получил и бессмертие, и возможность продолжения рода. Возможно, тебе еще придется переживать своих внуков и правнуков.
Старуха усмехнулась:
– Будь терпелив…
– Но ради чего?
– Ради будущего.
– Его еще надо построить.
– Основа уже заложена.
– О чем ты? Не понимаю.
– Фэй беременна.
– Лоло? – не поверил я.
Радлова улыбнулась. Пустышки тоже.
Конечно, пустышки не принимали никакого участия в разговоре, но наивная мальчишеская улыбка Аска разрывала мне сердце. Я видел пятна на его левой руке – однажды в лаборатории он обжег кислотой запястье.
– И Фэй сможет родить?
– Скоро ты убедишься в этом.
– Значит, и ты еще не потерял… не потеряла… свой дар.
– Нет, я потерял… Теперь потерял… Вместе с бессмертием…
– Гриф! В две тысячи первом году ты видел арабских террористов в аэропорту. Ты ведь точно их видел, сейчас-то мы это знаем. Но ты тогда никого не предупредил. Почему?
– Потому что я увидел наш шанс.
– Но ты же видишь, к чему это привело?
Губы старухи сурово сжались, на мгновение собрав в уголках морщинки:
– Что случилось, то случилось, Ладли. Никто не обещал нам счастья. Даже доктор Лестер Керкстон.
– А Фэй? Что будет с нею?
– Она не бессмертна. Это ответ.
– Вот видишь. Я устал. Я не вижу ни одной причины, по которой мне хотелось бы жить бесконечно.
– Не торопись. Главное сейчас – убедить службу Биобезопасности в том, что последний струльдбруг изловлен!
– Но почему не уйти вдвоем? Почему не повторить операцию?
– Она мне слишком дорого далась. Привыкай, Ладли, к тому, что теперь ты действительно один.
– Скажи…
Я колебался.
– Скажи… Ты знаешь мое настоящее имя?..
Старуха безобразно ухмыльнулась, сцепив пальцы, испачканные ядовитой пылью.
– «Образ жизни бессмертного, какой рисуется моему воображению, совершенно невозможен. – Она, кажется, издевалась надо мной. – Он требует вечной молодости, здоровья и силы. А надеяться на это не вправе ни один человек, как бы далеко ни шли его желания. Следовательно, речь идет вовсе не о том, чтобы вечно наслаждаться молодостью и ее благами, а о том, как провести бесконечную жизнь, подверженную страданиям, какие приносит старость».
– Я не борец, ты знаешь.
– А самосовершенствование?
– Я не знаю, зачем мне это нужно!
– Да затем, что ты – первая ступень к новому человечеству, – негромко произнесла старуха Анна Радлова. – Не можешь самосовершенствоваться, устранись. Устройся при каком-нибудь музее, скоро они опять начнут играть важную роль. Попробуй разбудить свои тухлые мозги, – она поглядела на меня с тихой ненавистью. – Почему судьба человечества так часто зависит от самых обычных посредственностей? Ты замечал? Пройдут сотни лет, и взгляд на бессмертных изменится. Взгляд на бессмертных непременно изменится, Ладли. Их перестанут воспринимать как только струльдбругов, разносящих несчастья. Не отказывайся от любви. Твоя кровь должна быть задействована. Придет время, тебя обязательно примут. И ты не будешь один. Меняется климат, текут века, уходят и приходят поколения. Забудь о прошлом, Ладли. В прошлом нет почти ничего, что следовало нести с собой в будущее.
Она подумала и добавила:
– Кроме детей…
– А ты?
– Думай о Фэй.
– Но я даже не люблю ее!
– Думай о ней. Тем более что у нее умерла помощница.
– Ли? Она все-таки умерла? Когда она умерла?
– Два дня назад… Все последние годы она примеряла тысячи знаменитых фраз, но в последний миг произнесла: «Я забыла». Это все, что ей удалось произнести. – Старуха сурово, без улыбки посмотрела на меня. – Теперь забудь об этом. У нас нет времени. Сейчас я подам сигнал тревоги, а ты сунь два пальца в рот. Блевотина иногда тоже приводит в будущее. А что касается Фэй… Ну, разве нам обещали любовь?.. Нет ведь, нет. Нам обещали только бессмертие.
Она улыбнулась. И я вдруг увидел Грифа.
Это был он! Он! Сжав мою руку, он вел меня сквозь облака дыма и пыли.
«Научись жить, Ладли. Люди не виноваты. Смотри на них, как на обычных детей. Пусть болит только твое сердце. Тебе это не грозит смертью».