Военный талант Макдевит Джек

Корман усмехнулся, явно пораженный.

– Потому что, – он впервые взглянул в мою сторону, – она первая предприняла серьезную попытку перевести ашиурскую литературу. Никто ее, конечно, уже не читает. Современная филология более совершенна. Но Таннер проложила дорогу.

Чейз кивнула в своей лучшей академической манере.

– Вы читали работу Паррини об Уолли Кэндлзе? – спросила она, произнося слова отчетливее, чем обычно. – «Письма»?

Тэкстер вставил ногу в открытый ящик стола и подвигал его туда-сюда.

– Слышал о ней, – ответил он.

– Должны быть дополнительные выпуски. Они были составлены?

– Насколько я помню, – сказал Тэкстер, – он умер, не дойдя до середины проекта.

– Это правда. – Чейз перевела взгляд с одного на другого. – Может, кто-нибудь другой закончил начатое им?

– Не думаю.

Тэкстер растягивал слова. Очевидно, он не имел ни малейшего представления о предмете разговора. Он попытался улыбнуться, получил в ответ ободряющую улыбку Чейз и проконсультировался с компьютером.

– Нет, – сказал он через несколько секунд. – Только том первый. Потом ничего.

– Доктор Тэкстер, – я присвоил парню звание, которое вряд ли у него было, – что могло случиться с записями Паррини после его смерти?

– Мне придется это выяснить.

– Пожалуйста, – попросила Чейз. – Вы бы нам очень помогли.

Тэкстер выпрямился.

– Хорошо, я могу это сделать. Где вас найти?

Казалось, он обращается к телу Чейз.

– Вы можете дать нам ответ сегодня вечером?

– Возможно.

– Я вернусь, – улыбнулась Чейз.

После смерти Чарлза Паррини его документы попали в руки Адриана Монка, с которым он тесно сотрудничал. Тот должен был закончить второй и третий тома писем Кэндлза, но в то время работал над ныне забытым историческим романом «Маурина», эпическим изложением эпохи Сопротивления, увиденной глазами молодой жены Кристофера Сима. В результате он не закончил ни свой роман, ни собрание Кэндлза, а бумаги Паррини дочь Монка подарила библиотеке университета Маунт-Табор, где ее отец когда-то получил диплом.

Маунт-Табор расположен неподалеку от Бельведера, сравнительно небольшого городка в южном полушарии, находящимся в восьми часовых поясах от нас. Название университета – Гора Табор – несколько сбивало с толку: местность вокруг Бельведера абсолютно ровная. Как выяснилось, это учреждение основано церковью, а Маунт-Табор – библейское название.

Через несколько минут после того, как Чейз вторично переговорила с Тэкстером, мы оказались перед роботом, который присматривал за библиотекой университета после ее закрытия. Никаких неопубликованных материалов не было зарегистрировано ни под фамилией Монк, ни под фамилией Паррини.

Утром, к открытию библиотеки, мы вернулись. Молодой ассистент, к которому мы обратились с вопросами, проверил свой банк данных, отрицательно качая головой после каждого вопроса.

– Ни Монка. Ни Паррини. Извините. Хотел бы вам помочь.

То же самое сказал нам и робот, но с людьми легче разговаривать.

Мы настаивали, что материалы должны быть где-то у них, в конце концов молодой человек вздохнул и переключил нас на смуглолицую даму. Плотная, черноволосая, с резкими манерами, она всем своим видом давала понять собеседнику, что ее время – вещь драгоценная.

– Если что-нибудь появится, мы немедленно с вами свяжемся, – ответила она категоричным тоном, собираясь уйти. – Оставьте, пожалуйста, ваш код в регистратуре.

– Если их нет сейчас, – сказал я, – то они не появятся. Бумаги Паррини были подарены университету более двадцати лет назад.

Она остановилась.

– Ясно. Это произошло еще до меня, и, очевидно, их у нас нет. Нам дарят огромное количество рукописей, которым наследники, как правило, не смогли найти применения. К сожалению, мистер Бенедикт, мы склонны преувеличивать значение почивших близких для потомков... Вероятно, вам нужно справиться в литературном фонде.

– Я был бы вам крайне признателен, если бы вы смогли помочь нам, – настаивал я. – И я с удовольствием оплатил бы вам затраченное время.

Я еще никогда не пытался подкупить кого-либо, поэтому чувствовал себя не в своей тарелке. Бросив косой взгляд на Чейз, я заметил ее старательно сдерживаемую улыбку.

– Я бы с удовольствием взяла ваши деньги, мистер Бенедикт, но это не принесет вам никакой пользы. Если материалов нет в каталоге, значит их нет здесь вообще.

Я поинтересовался, не вызовет ли беспокойства в Совете попечителей Маунт-Табора сообщение о том, что библиотекари так небрежно обошлись с наследием Чарлза Паррини, и получил совет поступать, как сочту нужным.

– Думаю, это конец ниточки, – сказал я Чейз, когда мы вернулись в кабинет.

Она кивнула, и мы встали с кресел, в которых просидели большую часть последних двух дней. Было уже далеко за полночь.

– Давай немного подышим свежим воздухом, – предложила она, прижимая пальцы к вискам.

Выйдя из дома, мы мрачно побрели по лесной тропинке.

– И вообще пора все кончать, – сказал я.

Чейз молча смотрела перед собой. Ночной воздух был холодным, даже обжигающим, но приятным. Моя спутница погрузилась в свои мысли, а я, порадовавшись естественному окончанию дела, вдруг почти физически ощутил присутствие рядом со мной длинноногой Чейз.

– Я понимаю твое разочарование, – неожиданно сказала она.

– Да.

Глаза Чейз находились на одном уровне с моими, и я чувствовал на себе ее взгляд.

– Мне хотелось бы получить ответы на некоторые вопросы, – беззастенчиво соврал я.

– Хорошо бы поймать того, кто играет с тобой в эти игры.

– И это тоже...

Черта с два!

Я попытался облегчить совесть, распространяясь о своей ответственности за поместье Гейба, о собственных проблемах и тому подобном. Мое вранье не имело никакого значения, поскольку Чейз все равно не слушала.

– Есть идея! – она прервала меня, будто я ничего и не говорил. – Документы подарены дочерью Монка. Дар мог быть зарегистрирован в каталоге на имя дарительницы, а ее не обязательно звали Монк. Должно быть, в библиотеке не очень хорошо поставлена система ссылок.

Она оказалась права.

Упакованные в пластиковый контейнер материалы стояли в хранилище.

Смуглолицая библиотекарша попыталась доказать, что материалы закрыты для общего просмотра, но быстро уступила, едва я снова пригрозил ей обратиться к начальству. На этот раз с куда более обоснованными жалобами.

Она организовала доставку контейнера в просмотровую комнату, и когда мы прибыли, материалы уже лежали на двух столах. Молодой ассистент, с которым мы познакомились накануне, был приставлен помогать нам: заряжать блоки памяти, подносить вещи к свету, переворачивать страницы и выполнять другие физические действия, не доступные кристаллокопиям. Он подходил к делу очень ответственно, хотя работа, по-видимому, быстро ему надоела, и являл собой полную противоположность своей начальнице. Я подумал, что он слишком увлекся Чейз.

Два дня мы просматривали материалы, значительная часть которых состояла из корреспонденции, полученной и отправленной Уолдорфом Кэндлзом. Записана она была на кристаллах, каких-то старых катушках и цилиндрах, на различных типах волокон, уже не применявшихся в наше время, на системах светозаписи и бумаге.

– У нас будут проблемы, – сказала Чейз. – Где ты найдешь читающее устройство, в которое можно вставить вот это? – Она указала на кубик в руке ассистента. – Я даже не уверена, записана там информация или нет.

– В университете должно существовать необходимое оборудование, – предположил я, обращаясь к молодому человеку. Тот энергично кивнул.

– У нас есть адаптированные считывающие устройства для различных систем записи, – подтвердил он.

Честно говоря, продираться сквозь эти письма было делом нелегким. С ростом популярности Кэндлза, круг его корреспондентов значительно расширился. Паррини нашел письма от обоих Симов, от людей, чьи имена вошли в историю Сопротивления, от государственных деятелей, участников войны, производителей оружия и социальных реформаторов, от теологов и жертв войны. Имелось даже описание церемонии вручения дипломов на Каха Луане, где выступал Тариен Сим. При обычных обстоятельствах он был бы один, но на этот раз присутствовал также посол ашиуров. Переводчиком была Лейша Таннер!

– Этой женщине нравилось играть с огнем! – прокомментировала Чейз.

О данном событии Кэндлз сообщал в письме, написанном за несколько недель до падения Города на Скале:

«Если любовь к церемониям что-то означает, то наши культуры, возможно, имеют больше общего, чем нам хотелось бы признать. Обе придают официальность различным событиям: рождениям и смертям, спортивным соревнованиям, выставкам произведений искусства, отдельным политическим выступлениям; и самому последнему церемониалу – войне.

Поэтому закутанная в плащ фигура посла, сидящего в стороне от почетных гостей, не выглядела такой уж неуместной. Судя по складкам одежды, его передние конечности были сложены на коленях. Капюшон полностью скрывал лицо. Даже в ясный солнечный полдень у меня возникло чувство, будто я смотрю в темный туннель.

Лейша, которой такие вещи были известны, сказала мне, что для посла все это было крайне тяжелым испытанием. Кроме того, ему могла угрожать и физическая опасность, так как люди из сил безопасности не сумели бы защитить его от решительного убийцы. К тому же он явно страдал от некоего физического давления, вызванного присутствием большого количества людей. Думаю, я чувствовал бы себя так же, если бы считал, что все хотят моей смерти.

Было произнесено много официальных речей об академических успехах и блестящем будущем. Я поражался самообладанию посла, сидевшего неподвижно среди нас, мне было неловко в его присутствии. Должен признаться, мне не очень-то нравилось это создание, мне хотелось, чтобы он ушел. Не знаю, почему. Это не имело ничего общего с войной. Наверное, мы никогда не будем чувствовать себя уютно в присутствии разума, облаченного в чуждую нам физическую форму. Интересно, не это ли настоящая причина нашей реакции на чужаков, которую принято относить на счет их предполагаемого проникновения в наш разум?

Университет попросил Лейшу быть переводчиком, то есть прочитать речь инопланетянина. Все знакомые настойчиво отговаривали ее, а некоторые даже намекали на предательство. Иногда мы забываем, кто наш враг.

Хочу заметить, что дружбой таких людей ей не стоило бы дорожить. К сожалению, среди них были Кантор, Лин Квен и молодой человек, которого Лейша, по-моему, любила.

Не имеет значения. Когда настало время, она была рядом с послом и выглядела такой же спокойной и очаровательной, как всегда. Она – настоящая женщина, Конни. Был бы я помоложе!..

Тариен Сим тоже там присутствовал. Его личность приобрела такое невероятное политическое значение, что его внешность могла вызвать разочарование. Тем не менее в нем было нечто величественное. В его глазах сияли лучи солнца, если ты понимаешь мою мысль.

На самом деле именно его запланированное выступление стало причиной появления посла. Ашиур хотел получить равные условия. Но я считаю это ошибкой. Контраст между Тариеном, его фигурой с ярко-рыжей бородой, его голосом порождающим революции, и молчаливой, зловещей фигурой посла едва ли мог быть более разительным.

Собралось более четырехсот выпускников, считая и тех, кто получал диплом второй ступени. Они сидели рядами на Мориенском поле, где студенты в течение четырех столетий слушали вступительную ораторию. Позади них толпа зрителей, гораздо более многочисленная, чем мне доводилось видеть за все годы присутствия на подобных церемониях, заполнила сидячие места и выплеснулась на легкоатлетическое поле. Присутствовали многочисленные представители прессы, целая армия сил безопасности, университетские службы, подкрепленные городской полицией, и несколько десятков явных агентов разных спецслужб.

Полдень выдался беспокойный. Все ожидали каких-то событий, боялись их пропустить, но, возможно, боялись также быть втянутыми в них.

Выступающие студенты говорили то, что всегда говорят студенты в подобных случаях, и их речи вызывали вежливые аплодисменты. Затем встал Президент Хендрик, чтобы представить Сима. Насколько я знаю, между университетом и правительством состоялось нечто вроде соревнования по поводу порядка выступлений. Хендрик хотел предоставить заключительное слово Симу и таким образом публично продемонстрировать, что он одобряет присутствие посла не более, чем остальная толпа. Но правительство настояло, чтобы почетный гость инопланетян был удостоен этой чести.

Толпа выжидала, пока Хендрик превозносил мужество Сима и его таланты в эти пагубные времена, а когда Тариен занял место на трибуне, разразилась бурей аплодисментов. Тариен пожал руки нескольким важным персонам, избегая смотреть на посла, обвел взглядом аудиторию и небрежным движением руки призвал ее к молчанию.

– Выпуск, – начал он, опустив традиционные приветствия, – это шаг в будущее. Хотелось бы поговорить о свершениях недавнего прошлого. О серьезных попытках избежать войны, объединить человечество, обеспечить безопасность и процветание каждому человеку. В конце концов, к этим целям мы стремились долгое время, но они оказались еще более недостижимыми.

Лейша неподвижно сидела рядом с послом. Ее лицо было напряженным, колени сжаты, пальцы стиснуты в кулак.

Не я один это заметил. Казалось, ее присутствие рядом с послом притягивает к себе взгляды, словно нечто непристойное. Мне и самому стоило большого труда подавить в себе подобное ощущение. Никому, пожалуйста, не рассказывайте, не то я стану отрицать это.

– К несчастью, – продолжал Тариен, – нужно сделать еще слишком много. Больше, чем может успеть мое поколение. Скорее всего, именно вам предстоит добиться окончательного успеха, когда все наконец поймут, что не может быть безопасности ни для кого в отдельности, что мира не будет до тех пор, пока ведущие войну не поймут ее невыгодности...

Я мог бы процитировать или пересказать всю его речь, Конни. Он так хорошо говорил. Если кто-то и может объединить передравшиеся планеты в Конфедерацию, то только он. Он говорил об отдаленных планетах, о мужестве, долге, кораблях, несущих идеалы сквозь звезды.

– В конце концов, – сказал он, – не оружие войны определит нашу судьбу, а оружие, которое сметало правительства угнетателей и амбициозных завоевателей с тех пор, как мы построили первый печатный станок. Или вырезали первые символы на табличке. Свободные идеи. Свободные идеалы. Всеобщая порядочность.

Время работает на нас. Противник, с которым мы сражаемся, который угрожал бы, если смог, нашему существованию, не может военными кораблями одолеть могущество разума, творящего великое!

Раздались первые редкие аплодисменты, потом они быстро разрослись и набрали силу. Одна из выпускниц, высокая, девушка с гордой осанкой, встала, ее черные глаза горели от возбуждения. Я сидел недостаточно близко, чтобы разглядеть слезы, но знаю, они были. Один за другим к ней присоединились другие, пока все не поднялись на ноги.

Тариен снова призвал к молчанию.

– Сейчас лучше вспомнить тех, кого мы потеряли, потому что они дали нам наше будущее. Они купили для нас время. Но придет час, когда мы сможем праздновать победу вместе, когда выполним свою задачу и дадим отпор нашим угнетателям.

На мгновение все застыли. От наступившей тишины звенело в ушах. Тариен поклонился.

– От лица моего брата и всех, кто сражается от вашего имени, благодарю вас.

Конни, это было великолепно! Вряд ли на поле нашелся хоть один человек, который не поменял бы с радостью свое нынешнее положение на какую-нибудь военную профессию и хорошую палубу под ногами. Чего еще можно желать от жизни, кроме как присоединиться к деллакондцам?

Ну, я вижу, как ты презрительно усмехаешься: вот Кэндлза несет, должно быть, стареет. Господи, помоги мне! Мы приближаемся к самому важному экзамену, который предстоит сдать нашему народу. И когда через много лет мы оглянемся назад, мне хотелось бы знать, что и я внес свой вклад...

Мне стало жаль посла, похожего на одинокий неловкий манекен, съежившийся перед лицом такой бури.

Напуганный Хендрик вышел на середину сцены. Мы забеспокоились, спрашивая себя, что будет дальше.

– Почтенные гости, – произнес он голосом, лишенным эмоций, – члены факультета, выпускники, друзья университета. Наш следующий оратор – посол ашиуров М'Кан Кеолтипесс.

Вдалеке, почти у горизонта, над линией деревьев взлетел скиммер. Мне показалось, я слышу шорох его магнитных двигателей.

Посол неуклюже поднялся. Ему было явно не по себе, то ли от местной гравитации, немного большей, чем на Токсиконе, где он работал до этого, то ли от понимания ситуации, не знаю. Лейша встала рядом. Она выглядела вызывающей и невозмутимой одновременно. Очевидно, она успела овладеть собой. И (тебе бы это понравилось) Лейша буквально взбудоражила толпу, предложив послу руку и проводив его к трибуне.

Он занял свое место, возвышаясь, как башня, над переводчицей. Из складок его одежды раздался какой-то треск, и Лейша достала блокнот. Очевидно, в нем находилась запись речи, которую она должна была читать. Но посол сделал знак, призывая отложить ее. Мы стали свидетелями старой игры, когда заранее приготовленное обращение выбрасывают прочь. Он ощупал складки своего капюшона, спустил его на плечи и остался с непокрытой головой, мигая от яркого солнечного света.

Он оказался очень стар, его пергаментное лицо выражало страдание. Единый настрой, созданный Тариеном Симом, продолжал существовать, но, казалось, толпа отступила на несколько шагов назад.

Посол вытянул длинные сухие пальцы с множеством суставов, туго обтянутых серой плотью. Они плясали в солнечных лучах, и в их грациозных движениях было нечто такое, от чего у меня по спине пробежал холодок.

Лейша следила за его пальцами, потом кивнула. Вероятно, она колебалась при переводе его первых “фраз”, но ашиур, очевидно, настаивал.

– Посол благодарит меня, – сказала она, – и понимает, как для меня это нелегко. Он говорит: “Я понимаю ваш гнев в этот час”. – Руки плели свой сложный узор. – Я хотел бы поприветствовать президента Хендрика, уважаемых гостей, преподавателей, выпускников и их родителей. И особенно, – он повернулся к Тариену Симу, сидящему далеко от него, – доблестного представителя мятежников, противника, которого я предпочел бы называть другом.

Ашиур остановился, и мне показалось, что я вижу на его лице искреннее сожаление.

– Мы желаем всем вам счастья. В связи с сегодняшним событием, когда молодежь выходит вперед, чтобы испытать свои знания и строить свою жизнь, мы особенно ясно понимаем, что мудрость у них еще в будущем. Учитывая обстановку, в которой мы сегодня встретились, это справедливо для обеих наших рас.

Голос Лейши, сначала слишком высокий и немного нервный, приобрел свое обычное звучание. Ее, конечно, нельзя сравнить с Тариеном Симом, но она все же была очень хороша.

– Выпускникам я хотел бы сказать, – продолжал посол, – что мудрость состоит в том, чтобы определить истинно важное, с подозрением относясь к любому взлелеянному убеждению, истинность которого настолько очевидна, что ее нет нужды подвергать проверке. Мудрость народа состоит в определении предела, до которого его представителям дозволено ошибаться.

Он остановился, давая Лейше возможность перевести дух.

– Сегодня я предпочел бы не говорить о политике, однако мой долг перед вами и перед моим народом заставляет меня ответить посланнику Симу. Сказав, что имеет место крупный конфликт, он, к сожалению, прав. Но борьба идет не между ашиурами и людьми. Она идет между теми, кто хочет найти способ уладить наши разногласия мирным путем, и теми, кто верит только в военное решение. В эти мрачные дни вам необходимо понять, что у вас есть друзья среди нашего народа и враги среди вашего собственного.

Наша психологическая реакция друг на друга создает напряжение, но его можно преодолеть. Если мы захотим. Если будем настойчиво добиваться этого! В любом случае, я умоляю вас не использовать его как основу для морального осуждения. Если мы совершим это преступление друг против друга, то возьмем на себя огромную историческую ответственность.

Я целиком согласен с замечанием посланника Сима. Несмотря на различия в культуре, внешности и восприятии, у нас есть один дар, который имеет огромное значение: мы – мыслящие существа. В этот день, под этим солнцем я молюсь о том, чтобы мы сумели им воспользоваться. Я молюсь о том, чтобы мы остановились в своем безрассудном беге и подумали!»

Я с опозданием заметил, что эта запись имела звуковую пометку: она предназначалась для другой книги, где предполагалось рассмотреть влияние, которому подвергался Уолдорф Кэндлз в молодые годы. Я удивился, почему события приняли такой ужасный оборот, если все, казалось, стремились поступать, как надо? Разве понимание ничего не стоит?

Не могу ответить на эти вопросы, подозреваю только, что в конфликте есть нечто неумолимо привлекательное, и мы до сих пор не поняли природу этого зверя.

Чейз обнаружила голографическое сообщение Лейши, отправленное с Илианды через тридцать два дня после предыдущего послания с Миллениума. Оно было коротким:

«Уолли, посылаю отдельно письменное заявление Киндрел Ли, которой есть что рассказать о Мэтте. История дикая, я не знаю, чему верить. Нам нужно все обсудить, когда я вернусь домой».

– Не понимаю, – сказал я, глядя на дату, потом еще раз прочитал текст. – Послано с Илианды после эвакуации. Возможно, даже после разрушения Пойнт-Эдварда. В чем, черт побери, дело? Зачем она полетела туда?

– Не знаю, – ответила Чейз, роясь в кипах собранных нами документов.

– А где это заявление?

– Выслано отдельно. По-видимому, среди этих материалов его нет.