История Русской мафии 1995-2003. Большая крыша Карышев Валерий
– Завтра.
– В какое время?
– Я еще не знаю. Это очень трудно рассчитать. Ведь у нас в каждом изоляторе открывается доступ для следователей и адвокатов в девять утра. Но на самом деле люди приезжают в шесть-семь часов утра, заранее записываясь в очередь, поскольку в каждом изоляторе ограниченное количество кабинетов, а желающих гораздо больше. Поэтому и получается – кто раньше приехал, у того и больше гарантий на посещение. Мне нужно разработать какую-то систему, чтобы попадать к нему каждый день как можно раньше – в первой или во второй группе, чтобы меньше тратить времени, потому что можно простоять в этой очереди полдня.
Вскоре система прохода в следственный изолятор в первой группе была мной разработана. Я не могу раскрывать свои тайны, как я делал это, но практически каждый день я приходил к Александру. В девять утра я уже был в кабинете и вызывал Солоника для очередной беседы. После первой встречи последовала вторая, третья, четвертая… Посещал я его практически каждый день, кроме выходных.
Мы заметно привыкли друг к другу.
Конвоиров, которые выводили Солоника, было трое, менявшихся в зависимости от смены. Я заметил, что они относятся к Александру сочувственно и с достаточным уважением. Они понимали значимость его фигуры. Ведь значимость и авторитет того или иного подозреваемого, находящегося в следственном изоляторе, обычно складывались из многих понятий: в какой камере он находится, принадлежит ли эта камера к так называемому спецблоку, то есть к элитному, по какой статье он сидит, как он одет, дорогой ли на нем спортивный костюм с кроссовками, как оборудована его камера, есть ли там телевизор, электробытовые приборы, и самое главное – как часто к нему ходит адвокат. Это определяет значимость любого клиента. Чем чаще к нему ходит адвокат, тем более богатый и более солидный подследственный находится в данном следственном изоляторе, поэтому, конечно, к Солонику было достаточно высокое уважение со стороны конвоиров.
Надо сказать, что Солоник отвечал им взаимностью. Он приветливо к ним относился, выполнял их требования – он мне потом рассказывал об этом, – никогда не нарушал правил внутреннего распорядка за все время пребывания в следственном изоляторе. Поэтому за это время – почти девять месяцев – к нему никакие меры воздействия не применялись, чего нельзя сказать о других обитателях Матросской Тишины.
Что касается наших разговоров, то на темы, связанные с подготовкой дела, мы не разговаривали, поскольку не было еще главной экспертизы – ни баллистической, ни криминалистической, и соответственно обсуждать и готовиться было не к чему.
Солоник был оптимистом. Вначале, по крайней мере, в первый период своего пребывания в изоляторе, он успокоился, иногда даже говорил, что тут хорошо, тихо и спокойно, никто тебя не беспокоит и не напрягает. Часто мы с ним обсуждали всевозможные события, например, связанные с выходом того или иного кинофильма, часто обсуждали и криминальные новости, которые он узнавал из телепередач или читал в газетах, которые получал. Из его рассказов было ясно, что он знал многих из представителей криминального мира.
Как-то даже был момент, когда мы с ним обсуждали достаточно интересный боевик, который показали по телевидению. И вот тогда Солоник сказал, что в принципе он бы мог про себя снять еще более крутой боевик или написать книгу. Тогда я как бы с усмешкой спросил его:
– А что тебе мешает сделать это? Давай я договорюсь с режиссерами, с редакторами – опубликуем твою книгу.
Солоник в какой-то степени увлекся идеей и стал этим заниматься, но через несколько дней, когда я спросил у него, как дела на литературном поприще, пишет ли он книгу, он ответил:
– Да, конечно, все это можно написать, но, к сожалению, не при моей жизни, так как если я это напишу и издам, то мне после этого жить не придется. Поэтому если я что-то напишу, то публиковать это можно будет только после моей смерти.
Этот разговор я отчетливо вспомнил после его гибели, а также после телефонного звонка из Греции, который был накануне его смерти.
Из бесед с Солоником я узнал, что он вел активную переписку через так называемые «малявы» (тюремные записки), переправляемые из одной камеры в другую, со многими обитателями соседних камер. Он даже списался с вором в законе, который сидел над ним, – с Якутенком, достаточно авторитетным вором. Впоследствии он говорил мне, что он переправлял через Якутенка определенные суммы в «общак» – кажется, тысячу долларов.
Часто мы говорили и об оружии. Я обратил внимание, что Солоник был к нему очень неравнодушен. Иногда он, просматривая тот или иной журнал, которые я ему приносил, подолгу засматривался на рекламу какого-нибудь пистолета и потом высказывал свое мнение. Я понимал, что, безусловно, он хорошо знает оружейную технику.
Иногда мы с ним заводили разговор про лагерь, в котором, скорее всего, он будет отбывать срок. Солоник был уверен, что не получит высшую меру наказания. Об этом говорило и то, что Россию должны были принять в Совет Европы, а одним из условий принятия была отмена смертной казни. По мнению Солоника, он должен был быть отправлен в знаменитый Белый Лебедь, так как это колония строгого режима для особо опасных преступников-рецидивистов.
За все время нашего общения с лица Солоника не сходила улыбка. Его поведение было достаточно ровным, и ничто не предвещало изменений. Однако такое событие произошло.
Громом среди ясного неба были две статьи. Первая – в газете «Известия», которая появилась 10 января 1996 года, автором ее являлся некий Алексей Тарасов. Называлась она «Наемный убийца. Штрихи к портрету легендарного киллера». Вторая статья выходит через месяц в газете «Куранты» – «Курганский Рэмбо». Автор этой статьи – ставший впоследствии знаменитым писателем – Николай Модестов, выпустивший книгу «Москва бандитская». Это были «черные» статьи. Но все по порядку.
Как раз 10 января мне позвонила Наташа, подруга Солоника, и попросила о встрече. Мы с ней встретились через несколько часов. Лицо ее было заплаканным, она была бледной, в руке держала газету, которую тут же протянула мне и сказала:
– Посмотрите, что они сделали!
Я взял газету – это были «Известия», открыл ее и прочел. В статье впервые называлась фамилия Солоника, говорилось, что он являлся киллером, устранившим – следовало перечисление Глобуса, Рэмбо, Бабона, Калины, и многое другое, но вся информация резко негативная.
– Как быть?! – спросила Наташа. – Ему ни в коем случае нельзя показывать эту газету!
Я согласился с ней:
– Хорошо, не будем. Никто об этом не узнает.
Ближе к вечеру она вновь позвонила мне и попросила встретиться с ней. При встрече она сказала:
– Я подумала, все-таки надо показать ему газету. Пусть знает реальную обстановку, которая складывается вокруг.
А обстановка действительно была очень серьезной. Впервые Солоника назвали киллером, устранившим таких представителей элиты преступного мира. И конечно, обнародование этой информации преследовало какую-то цель. Может быть, правоохранительные органы хотели избавиться от Солоника путем мести со стороны «кровников» – тех, кто стоял близко к убитым лидерам преступного мира.
У меня была очень трудная миссия – принести и показать Александру статью. Этот день я запомнил надолго.
Утром, как всегда, я пришел в следственный изолятор, вызвал Солоника и стал ждать, пока он придет, обдумывая, как преподнести ему эту статью.
Солоник вошел, как обычно, в сопровождении конвоира. Как всегда, конвоир пристегнул его наручник к стулу. Через некоторое время Солоник совершенно свободно снял наручники и спросил, почему я такой невеселый, что случилось.
Тогда я показал ему газету. Он быстро прочел статью, и тут произошел взрыв. Он стал ходить по следственному кабинету из угла в угол и кричать:
– Как же так?! Почему они написали про меня? Они ничего про меня не знают! Почему они ко мне не пришли? Почему они называют меня подонком? Почему они называют меня преступником, ведь суда еще не было! Еще ничего не доказано, а они уже сделали меня преступником! Эх, был бы я на свободе!.. – сказал он, вероятно, недоговаривая, что могло бы ждать авторов этой статьи, если бы он был свободен.
В таком возбужденном и злом состоянии я его никогда еще не видел.
Потом был второй день, когда вышла статья Н. Модестова в «Курантах», и он так же негодовал и протестовал, но, к сожалению, сделать ничего не мог. Он прекрасно понимал, что после этой статьи, возможно, начнется какая-то тюремная интрига в отношении него. Он понимал, что всю политику в следственных изоляторах держат либо воры в законе, либо «смотрящие» – лица, наиболее авторитетные в уголовной среде, назначенные теми же ворами в законе. Поэтому необходимо было как-то определить их отношение к тому, что было опубликовано в газетах.
Александр сказал:
– С Якутенком я сейчас спишусь. Но сюда еще один жулик заехал, я постараюсь «пробить» его (то есть установить отношение к нему).
Тогда я еще не знал, что с воли пришло письмо, подписанное четырнадцатью ворами в законе, приговорившими Солоника к смерти. Причем двенадцать из этих воров были кавказцами. Потом, когда мне об этом рассказал один из оперативников следственного изолятора и это подтвердили другие клиенты, я представил, насколько серьезной была опасность ликвидации Солоника в стенах следственного изолятора.
Весной, в апреле, пришел следователь. Это был молодой парень лет тридцати. Впоследствии он станет заместителем прокурора одного из районов Москвы.
Следователь очень сухо вел допрос Солоника. На допросе присутствовал еще один адвокат, Алексей Загородний. Следователь задавал вопросы, связанные с оружием.
Солоник охотно рассказывал, потому что отрицать факт, что в его квартире хранилось оружие, не имело смысла, все оно было с его пальцами, да и наказания особо большого за это ему не грозило – максимум три года. Поэтому он очень подробно рассказывал о своем арсенале. А арсенал был достаточно велик.
Через несколько дней мы с коллегой поинтересовались результатами экспертизы. Следователь сказал, что ожидает его в ближайшую неделю. И он не обманул. Мы с нетерпением ждали момента, когда можно будет все узнать.
Наконец момент настал. Следователь при встрече протянул нам пять или шесть листов машинописного текста на бланке с печатями экспертного совета. Первой была экспертиза криминалистическая, второй – баллистическая. Первую мы сразу дали читать Солонику. Он взял листок и углубился в чтение. Когда он дошел до выводов, то пришел в негодование и снова стал кричать:
– Я не убивал троих милиционеров! Я не мог убить милиционеров!
Он тут же схватил листок бумаги и карандаш и стал что-то рисовать.
– Вот тут стояли они: тут, тут и тут. Здесь стоял я. Раздались выстрелы – я побежал. Как я мог за такое короткое время убить троих? Это невозможно! Совершенно невозможно! – стал быстро говорить он и обратился ко мне: – Но вы-то верите, что я не мог убить троих?
– Я тебе верю, – ответил я. – Я обязан тебе верить – я твой адвокат.
Но Солоник не успокоился.
Потом мы прочли заключение баллистической экспертизы. Она показала, что бойки патронов были специально сточены, чтобы пуля была смертельной. Все это возмутило Солоника. Он пытался доказывать, что экспертиза неправильно сделана, что заключение не соответствует действительности. На это следователь ответил:
– Будете доказывать все в суде, у вас опытные адвокаты.
– Суд? Я представляю, что это будет за суд, если вы сделали такую экспертизу – фальшивую. На что мне теперь надеяться?!
Мы, чтобы выдержать паузу, вышли с коллегой из кабинета, оставив следователя наедине с Солоником. Спустя несколько минут из кабинета выскочил следователь, весь красный. Мы удивленно спрашиваем его:
– Что случилось? Он что, пытался на вас напасть?
– Да нет, он не напал на меня. Он просто предлагал мне деньги, причем крупные.
– Сколько? – поинтересовались мы.
– Миллион долларов.
– И что же вы?
– Конечно, отказался. Теперь придется писать докладную записку.
– А стоит ли это делать, если вы отказались? – спросил его я.
– Я обязан написать.
Я понял, что, видимо, наши беседы прослушивались и записывались.
После заключения экспертизы Солоник резко изменился. Он перестал быть жизнерадостным, веселым. Замкнулся в себе, о чем-то думал, не всегда был расположен к разговору. Мысль о побеге появилась у него, наверное, именно тогда, когда стали известны результаты экспертизы. И, скорее всего, когда пришло письмо со смертным приговором от воров в законе. Он прекрасно понимал, что шансов выжить у него нет. Поэтому именно в этот период он настроился на побег.
Тогда я еще не знал, какую сенсацию подготовил для меня Солоник.
6 июня я молча поднялся на второй этаж, взял два листка вызовов клиентов и стал неторопливо заполнять их. Первый листок я заполнил традиционно на Солоника, подчеркнув при этом «9-й корпус, камера 38». Когда я протянул листок дежурной по картотеке, она удивленно взглянула на меня, сделав паузу, и молча протянула листок обратно. Я взял листок, повернулся и хотел идти, как вдруг ко мне подошли два человека и, назвав меня по имени-отчеству, попросили пройти с ними на беседу в один из кабинетов.
Мы прошли по коридору и оказались у двери кабинета, на которой висела табличка с фамилией хозяина кабинета и его должностью – заместитель начальника следственного изолятора по режиму. Я сразу понял: что-то случилось.
Войдя в кабинет, я поздоровался. В кабинете находилось четыре человека. Хозяин кабинета, майор, молча сидел у стола. Вид у него был невеселый. Рядом с ним сидел какой-то капитан. Еще двое в гражданском сидели немного поодаль.
Все молчали. Сотрудники, доставившие меня, сказали:
– Вот его адвокат, – и назвали меня по фамилии.
Мне предложили сесть за стол. Началась беседа.
Первый вопрос, который задали мне, – когда в последний раз я видел Солоника. Он показался мне очень странным и неуместным. Я подумал: «Зачем вы меня об этом спрашиваете, если все визиты записываете в журнал, как и визиты других адвокатов? У вас установлены видеокамеры, прослушивающие приборы…» Я сказал, что последний раз видел его, по-моему, в пятницу, а после этого я не был у него неделю, так как отдыхал.
– А вы не заметили ничего подозрительного? Например, странное поведение Солоника или что-то, скажем, нехарактерное для него в последнее время?
– А что значит – в последнее время?
– Ну, что он говорил вам накануне?
– Накануне чего?
Мои собеседники молчали. Первая мысль, которая неожиданно пришла мне в голову, – вероятно, Солоника убили. Значит, письмо воров в законе, присланное недавно, подействовало. А может быть, он кого-то убил в разборке? А может быть, в конце концов, самоубийство…
– А что случилось? – спросил я с нескрываемым волнением.
Вероятно, собеседники изучали мою реакцию и выясняли, насколько я посвящен в произошедшие события. Майор, хозяин кабинета, молча посмотрев на людей в гражданском, которые кивнули ему, ответил:
– Произошло то, что ваш клиент вчера ночью, вернее, сегодня утром бежал.
– Как бежал?! – вырвалось у меня. – Не может быть! Разве отсюда можно убежать?
Я вспомнил, насколько девятый корпус и следственный изолятор серьезно охраняются. Это была практически тюрьма в тюрьме.
Майор неохотно ответил, пожав плечами:
– Выходит, возможно.
Когда я сел в машину и направился в сторону своего дома, я включил радио и услышал новости. Через каждые 15 минут все московские радиостанции передавали сенсационное сообщение о побеге из Матросской Тишины.
Всю дорогу я думал о Солонике – почему он убежал? Вдруг его убили, а пытаются инсценировать его побег? Нет, все же, наверное, убежал. А что же будет со мной? Какие будут предприниматься действия? То, что за мной будут следить, – очевидно. Но могут ли они провести обыск у меня дома? Внутренний голос ответил мне: «А что ты волнуешься? Ведь у тебя нет ничего такого». Нет, но могут подбросить… Ведь им нужен стрелочник.
Побег Солоника
Как это было
Идея побега пришла мне в голову еще весной. Как зарождалась идея побега? С чего это началось? Наверное, с того, что я эту идею вынашивал постоянно, с первого дня пребывания в СИЗО. Но тогда я еще не был готов к побегу. Ранение, удаление почки, слишком большая потеря крови и сил не давали мне такой возможности. Кроме того, мне нужна была поддержка работников следственного изолятора.
Весной, когда следователь принес результаты экспертизы и на меня стали вешать всех троих ментов, я был взбешен такой несправедливостью, это была одна из главных причин. Вторая причина – я узнал, что пришла «малява» от воров, которые вынесли мне смертный приговор. Подписали его то ли 11, то ли 12 воров. Для СИЗО или зоны это было приказом, требующим беспрекословного исполнения. Мало-мальски уважающий себя зэк, мечтающий о близости к ворам, посчитает честью для себя выполнить такой приказ.
Наконец, мой адвокат постоянно говорил мне, что приговором суда в отношении меня вряд ли будет смертная казнь и даже если все-таки смертная казнь, то она будет впоследствии отменена, так как Россия готовится вступить в Совет Европы, а требования Совета предусматривают неприменение смертной казни в качестве наказания. Но даже, допустим, если меня не расстреляют, то какой срок по приговору я могу получить? 15—20 лет будут вычеркнуты из жизни. И смогу ли я провести все эти годы в неволе? Конечно, нет. И нет никакой гарантии, что когда я попаду в зону, то проживу там больше недели – туда тут же придет «малява» с приговором воров в отношении меня. У меня уже были подобные истории – в Пермской зоне, в Ульяновской.
Так что идея побега сформировалась окончательно и бесповоротно.
Я стал думать, как это лучше осуществить. Вариантов было несколько. Первая идея – захватить заложника: кого-нибудь из вертухаев или оперов следственного изолятора. Но это было бы очень опасным, и для этого было необходимо оружие или хотя бы заточка. Да и вызванный спецназ или ОМОН наверняка изрешетит меня и заложника не задумываясь.
Захватить в заложники адвоката, пускай даже постороннего, будет западло.
Второй вариант – перепилить решетку в камере. Это тоже нереально. Сколько мне придется ее пилить? И нет гарантии, что это не будет раскрыто.
Третий вариант, которым я воспользовался, пришел мне в голову неожиданно. Я прекрасно помню этот день. В апреле, когда солнце уже было по-весеннему теплым, я совершал прогулку по крыше следственного изолятора. Я обратил внимание, что крыша огорожена тонкой стальной сеткой, опоясанной сверху рядом колючей проволоки. Я очень внимательно осмотрел проволоку и увидел, что никакого подключения к электрической сети не было. Оставалось только определить, куда выходит крыша, в какую сторону.
Один скат ее выходил на внутренний двор тюрьмы, а другой – на улицу. Об этом было нетрудно догадаться, потому что оттуда время от времени доносились голоса людей и звуки идущего транспорта.
Нужно было выяснить, на какой высоте находилась крыша здания. Но этого я сделать не мог, поскольку не видел тюрьмы снаружи.
После этого у меня родилась на первый взгляд фантастическая идея – сбежать через крышу с помощью альпинистского шнура. Я вернулся в камеру взволнованным, ничего не ел, не пил, только думал о побеге. В тот момент мне казалось, что все это нереально.
Прошло два-три дня. Я все еще считал, что мой план провалится на первом же шагу, что я буду либо убит при попытке к бегству, либо просто ничего не получится. Но – выхода не было.
Целыми днями я обдумывал план побега. Постоянно чертил схемы на листках бумаги, вычерчивал примерный метраж, рассчитывал время, указывал места, на которые нужно обратить особое внимание. Каждый раз, когда меня выводили на прогулку, я внимательно вглядывался в каждый предмет. Я уже определил, что, по существу, в коридоре, через который меня водят, стоят два или три монитора. Оставалась проблема – как их отключить? Надо было как-то себя спасать.
Каждый день в камере я продолжал разрабатывать планы и схемы побега. Потом, когда я приходил к какому-то определенному варианту, я сжигал их, чтобы не оставлять никаких следов.
Вскоре я посвятил в свои планы своего коридорного конвоира Сергея. Он был ошарашен. Но, поскольку он уже был мною завербован, отступать было некуда. Его задачей было согласовать все с людьми Бориса Петровича на воле. Вскоре мне принесли рацию, от людей Бориса Петровича я узнал, что высота здания примерно 25—30 метров.
Следовательно, нужен шнур соответствующей длины. Напротив здания находится жилой дом, состоящий из пяти или шести этажей, с металлической крышей, которая значительно ниже крыши следственного изолятора.
Для побега я заказал следующее оборудование: альпинистский шнур из очень прочной капроновой нити, не меньше 25 метров, хорошие кожаные легкие перчатки, несколько карабинов. Заказал ствол типа «глока» 17-зарядный, мой любимый. Но впоследствии мне заменили его на «макарова», объяснив это тем, что конвоиру легче пронести «макарова», сославшись на то, что это его оружие. Заказал миниатюрную радиостанцию, чтобы переговариваться со своими людьми из организации; по выходным они подъезжали на машине к стенам тюрьмы, и мы вели переговоры.
Кроме этого я заказал быстродействующий яд, чтобы в случае, если меня задержат, умереть сразу, чем подвергнуться пыткам, избиениям и дальнейшей каторге и мучениям. Так я решил.
Все это я потом получил через Сергея. «Волыну» он занес мне только в день побега, остальное у меня было спрятано в разных местах, например в холодильнике, который я по ночам разбирал и сделал в нем что-то вроде тайника.
Для побега я выбрал ночь с субботы на воскресенье. Получилось так, что Сергей дежурил по графику только в ночь с пятого на шестое июня, то есть с воскресенья на понедельник. Это было не очень благоприятное время. Лучше всего было бежать с субботы на воскресенье, так как люди отдыхают и им будет трудно меня выследить. Но пришлось подстраиваться. Если Сергею затевать обмен с кем-нибудь, это может вызвать подозрения, и мы решили: пусть это произойдет в ночь с воскресенья на понедельник.
К этому времени к побегу было подготовлено практически все. Было оборудование, тщательно вычерчен план, рассчитано время хронометража.
Я стал замечать, что в последнее время Сергей, приходя на дежурство, заходит ко мне все чаще и чаще в нетрезвом состоянии. От него постоянно разило спиртным. У меня стали возникать сомнения – а вдруг он в назначенный день также придет нетрезвым?
Я много думал накануне побега. Не спал совершенно. Мне стали чудиться кошмары – как меня подстреливают при побеге, как потом меня расстреливают в тюрьме. Все это было очень неприятно. Утром даже мелькнула мысль: а вдруг органы готовят против меня провокацию, подставляя Сергея. Мол, будет убит при попытке к бегству. Но я старался гнать от себя подобные мысли. У меня был единственный шанс, и нужно было попытаться его использовать.
Тот воскресный день я буду помнить всю жизнь. Утро было солнечным и тихим. В тюрьме было спокойно, никого не вызывали к следователям и адвокатам, громко играла музыка – в последнее время почему-то стали транслировать музыку, вероятно, для того, чтобы затруднить перекрикивание между зэками. Все было спокойно.
Утром ко мне, как обычно, постучали, открылась кормушка, и мне протянули завтрак, от которого я отказался, так как практически никогда не употреблял тюремную еду. Я посмотрел в маленькое окошко и увидел, что на улице теплая и солнечная погода, у меня даже сердце защемило при мысли, что я поздним вечером уже могу быть на свободе.
Сверху кто-то стучал кружкой. Я подумал: «Это, наверное, стучит мне Якутенок». Между мной и вором в законе Якутенком, камера которого находилась надо мной, в последнее время установились достаточно хорошие отношения. Мы постоянно обменивались «малявами», где вели разные разговоры «за жизнь». Но в последние дни «малявы», которые приходили от Якутенка, были наполнены какой-то странной идеей, что жизнь не вечна, что мы все равно все будем в земле. Не знаю, почему он писал мне такое. Может быть, он уже знал, что мне вынесен приговор, и как-то по-своему хотел меня успокоить.
Но неожиданно пришла «малява». Я ее внимательно прочел: «Сашок, браток, когда к тебе придет адвокат, закажи еще что-нибудь для меня, чтобы мне передали почитать. Книги кончились. А ты, кстати, что читаешь? Отпиши мне, братишка!» Внизу была приписка: «Напиши, если вечером есть что-то по ящику интересного». Я написал ему короткий ответ и тут же отослал его по веревочке обратно.
Я посмотрел на часы. До начала дежурства Сергея оставалось еще немного времени. Я включил телевизор, стал смотреть. Шла какая-то передача, даже не помню какая – «Клуб путешественников», что ли. Мне захотелось на улицу. Мысль о том, что, возможно, скоро я буду на свободе, не давала мне покоя. Я задергался, начал ходить по камере. Улучив момент, когда я был около кормушки, через которую было слышно, что по коридору никто не ходит, я быстро подошел к холодильнику и проверил, все ли на месте. Шнур и другие приспособления, заранее принесенные мне, лежали наготове.
Времени до начала дежурства Сергея оставалось не более часа. Примерно в девять часов должен быть первый сеанс радиосвязи, который будут проводить со мной люди из организации Петровича, заранее подъехавшие к тюрьме и наблюдающие за обстановкой. Но время шло необыкновенно медленно.
Вскоре стали стучать из соседней камеры. Там с группой грабителей и вымогателей сидел доходяга Мишка. С ним у меня тоже сложились достаточно теплые отношения, от которых, правда, в последнее время я стал уставать, потому что он все время лез со своими просьбами, начиная от мелочовки и кончая тем, что стал даже просить, чтобы я посоветовал ему адвоката. Я уговорил своего адвоката взять защиту этого Мишки, который тут же стал доставать его различными просьбами.
Я взял кружку и поднес к стене, чтобы послушать его сообщение. Это был наш местный телефон, по которому мы переговаривались. Он в очередной раз спрашивал меня, нет ли у меня немножко кофейку – у них кончился кофе. Я повернул кружку другой стороной и ответил, что есть, готовь контейнер, сейчас зашлю. После этого я взял коробок спичек, тонкую бумажку, скатал что-то типа сигаретки, отсыпал ему туда кофе и стал ждать, когда эта веревочка придет ко мне в камеру. Вскоре это произошло.
Когда я отправил «контейнер», мне в голову неожиданно пришла мысль: как же так получилось, что в спецкорпусе, где содержатся особо опасные преступники, ни с того ни с сего в камере с грабителями и убийцами, которым грозят большие сроки, мог оказаться Мишка – наркоман, угонщик машин, которому могут дать не более трех лет? Зачем он там оказался и случайно ли это? И вообще, почему он лезет ко мне со своей дружбой?
Наверное, произошел какой-то психологический надлом накануне побега, и я уже стал подозревать даже собственную тень. Но опять с помощью своих специально разработанных аутотренинговых упражнений я стал отгонять эти мысли. Я взял журнал и стал рассматривать его. За последнее время у меня скопилось много журналов по автомобилям, по путешествиям. С обложек на меня смотрели полуобнаженные красавицы в купальниках. Я вспомнил Наталью, и у меня возникло желание. Но я взял себя в руки – надо сидеть и ждать. До побега осталось совсем немножко.
Началось дежурство Сергея. Он обычно приходит ко мне минут через 30—40 после начала. Я стал смотреть на часы. Прошел уже час, а Сергея все не было. Полтора часа – Сергея нет. В голову стали лезть разные мысли: а вдруг его раскрыли, а вдруг он испугался и не пришел, а вдруг явился с повинной, а вдруг в конце концов… Нет, не надо об этом думать. Надо чем-то отвлечься.
Я опять включил телевизор. Передавали какой-то концерт. И тут я услышал знакомые шаги. Двери соседней камеры открылись – видимо, кого-то выводили на прогулку. Через тридцать минут должна подойти моя очередь. И точно, через полчаса открылся засов, и Сергей грозно закричал:
– Заключенный, на прогулку!
– Да, конечно, гражданин начальник, – ответил я ему.
Дверь открылась, я вышел. Внимательно посмотрел на Сергея.
Слава богу, он был совершенно трезв, но лицо его было взволнованным. Видимо, он тоже боялся. Я посмотрел внимательно на его одежду, пытаясь понять и вычислить его намерения. Одет он был обычно – в традиционную форму службы внутренних войск: зеленые брюки, зеленая рубашка без галстука, погоны прапорщика и хорошие белые кроссовки. Так, кроссовки – это интересно. Значит, все остается в силе.
Сергей подал мне знак, что все идет по плану. Мы пошли по коридору. Притормозив возле первой железной двери, я кивнул ему на видеокамеру, просматривающую коридор. Когда мы прошли ее, Сергей показал мне знаком, что все схвачено. Потом, уже после побега, мне рассказали, что в этот день Сергей заранее получил специальный прибор, который при подключении к электрической сети с помощью «крокодильчиков» вывел из строя сразу три монитора на третьем этаже спецкорпуса № 9 и на лестнице.
Постепенно мы поднимались по лестнице, ведущей на крышу. По дороге встретился прапорщик, знакомый Сергея. Они постояли и поговорили о чем-то. Я в это время стоял лицом к стене. Потом Сергей повел меня дальше, время от времени перестукиваясь большим ключом – «вездеходом», который мог открывать любые двери, кроме последней, предупреждая, что ведет заключенного.
Наконец мы подошли к последней двери. Я посмотрел на замок. Замок остался тот же, никто его не менял. Теперь меня интересовала каждая деталь. Мы вышли на крышу. Я внимательно осмотрелся кругом. Все было по-старому: металлическая сетка так же опоясывала тюремный дворик, сверху – колючая проволока. Но ее заранее уже подпилили.
На прогулке я был минут двадцать. Не хотелось расходовать свои силы. Я вернулся в камеру. Нужно было немножко отдохнуть и поужинать. Я прилег на шконку. Лежал и думал. Снова в голову полезли разные мысли. Я старался отделаться от них и включил телевизор. Шел какой-то фильм, детектив. Я пытался мысленно подготовить себя к побегу.
Приближалось время сеанса радиосвязи. Я достал из холодильника миниатюрную рацию, включил настроенную волну. Связь, как всегда, была лаконичной. Я услышал знакомый голос человека из организации:
– У меня все нормально. Как настроение?
Потом тот же голос сказал, что все контролируется, на крыше дома поставили своего человека, он отслеживает обстановку. После я узнал, что на крыше специально были посажены два снайпера. Один следил за воротами тюрьмы, чтобы видеть, как я буду спускаться. Он должен был меня подстраховать: если выскочат охранники, он должен был уложить их на месте. На самом деле, я думаю, он должен был уложить меня, чтобы я не достался ментам живым. Второй подстраховывал другую сторону тюрьмы, где находились другие ворота. На противоположной стороне улицы стоял «БМВ» с тонированными стеклами, поджидающий меня.
В камеру снова зашел Сергей. Ничего не говоря, показал на отворот военной рубашки. Я увидел ствол «макарова». Он кивнул головой, спрашивая, куда его положить. Я взял «макаров» и спрятал в холодильник. Сергей вышел, похлопав меня по плечу.
Когда он ушел, я стал прислушиваться к звукам в коридоре. Там все было тихо, никто не ходил. Я подошел к унитазу, развернул «макаров» и проверил патроны. Все они были на месте. Загнать патроны в ствол я пока еще не решался. Теперь надежда была и на него. Хотя, с другой стороны, я не хотел бы, чтобы он мне пригодился. Но если что-то случится, я использую все патроны до последнего.
Десять часов вечера. До побега оставалось каких-то два часа. Вновь появился Сергей, как бы проверяя, все ли со мной в порядке. Наклонился ко мне, и я почувствовал, что от него пахнуло спиртным. Я спросил его:
– Зачем?
Он ответил:
– Я специально принес бутылку водки, чтобы напоить своего напарника, как-то его изолировать.
– Только ты сам не набирайся, – сказал я ему на ухо.
– Все будет нормально! Отдыхай пока!
Я остался один. Лежал, смотрел на стрелки часов. Было 22.30. Примерно через час я должен буду достать все свое снаряжение – альпинистский шнур, ствол, перчатки – и быть готовым к побегу. Но тут неожиданно я услышал, как из камеры, что напротив моей, раздался крик и сильный стук в дверь. Кто-то звал конвоира. У меня сердце чуть не остановилось – неужели что-то случилось?!
Вскоре появился Сергей. Он вошел в камеру, что-то стал говорить. Потом Сергей вышел и побежал по коридору. Минут через десять появились несколько человек, и в камере началось какое-то движение. Я с волнением думал: что же там такое? Вдруг все сорвется?!
Наконец звуки стихли, дверь в камеру закрылась. Ко мне заглянул Сергей, показал жестом, что все о'кей. Я вопросительно посмотрел на него: что случилось?
– Там одному плохо стало.
Потом я узнал, что у кого-то из соседней камеры начался приступ то ли аппендицита, то ли язвы и вызвали врачей. Я немножко успокоился, снова стал думать о побеге.
Время шло. Я открыл холодильник, вытащил ствол, загнал патроны. Обмотал себя альпинистским шнуром, в карманы положил карабины, приготовился… И вдруг – снова крики, снова стук из соседней камеры. «О господи, опять началось! Наверное, не судьба», – подумал я.
Опять беготня, опять пришли врачи. На сей раз врачи пробыли в камере около пятнадцати минут. Была уже полночь. Меня ждали. Наступило время побега. Что же делать? А Сергей – все еще в соседней камере.
Я услышал, как кого-то выносят из камеры. Вероятно, решили госпитализировать больного. А вдруг вместе с ним придется ехать Сергею?! Опять в голову полезли кошмарные мысли. У меня уже появилось желание – если кто-то войдет ко мне в камеру, прикончить его, а потом и себя. Нервы были на пределе.
Я посмотрел на часы. Было уже пятнадцать минут первого. Люди ждут и волнуются. Но уходить сейчас было нельзя.
Медленно, практически без звука, открылась дверь камеры. Но в камеру никто не входил. Что же это может быть?! Я выглянул – стоит Сергей, кивает, весь трясется. Наверное, и я выглядел не лучше. Мы молча вышли. Он хлопнул меня по плечу, как бы показывая – вперед! Закрыл камеру. Потом ударил себя по лбу и сказал:
– Постой, нужно вернуться.
– Зачем?
– Нужно!
Я вернулся в камеру, взял скомканную одежду, положил ее на шконку, укрыл одеялом – создал видимость, что я лежу. Ведь наверняка через тридцать-сорок минут после ухода Сергея из тюрьмы его хватятся, поднимется тревога, будет полный шмон по всем камерам. А у нас будет хоть несколько выигранных минут.
Мы снова вышли в коридор. Там никого не было. Мы пошли спокойно, но быстро. Сергей открыл первую дверь своим «вездеходом». Она открылась легко. Мы вошли в следующий отсек. Я смотрел на видеоглазок. Было невозможно определить, работает он или нет. Я кивнул Сергею и указал на глазок. Тот показал, что все нормально, все отключено. Следующая дверь. Перед тем как выйти на лестницу, ведущую на крышу, Сергей вышел один и посмотрел, нет ли кого впереди. Я потянулся к пистолету. Но тут Сергей кивнул: все в порядке. Мы быстро поднялись по лестнице.
Осталась последняя дверь, где был спецключ. Ключ отбирался у всех конвоиров после окончания прогулки и находился у дежурного по корпусу в опечатанном шкафу. Но Сергей заранее сделал дубликат ключа. Теперь я с волнением ждал, подойдет ли дубликат к замку. Сергей быстрым движением повернул ключ. Дверь не поддалась. Он еще раз повернул ключ – все, дверь открыта!
Осталась площадка. Была полная темнота. На вышке никого не было. Мы быстро подошли к проволоке, специальными щипцами, принесенными Сергеем, перерезали металлическую сетку, а затем – и проволоку.
Быстро прикрепив к крыше шнур, я взглянул на Сергея. Он кивнул – давай! Сам же пошел обратно. По нашему плану Сергей должен был выйти через служебную дверь.
Я подошел к краю крыши. Подо мной была улица. Ехала какая-то машина, слева стояла большая группа людей, они жгли костер. Впоследствии я узнал, что это были родственники заключенных, которые собрались к понедельнику на свидания и на передачу посылок. Там было человек тридцать или сорок. А вдруг кто-то из них вызовет милицию?! Но что делать – чему быть, того не миновать! Неподалеку я увидел голубой «БМВ», стоящий в стороне. Меня ждали. Я посмотрел на противоположную крышу. Там я никого не увидел.
Быстрым движением я сбросил альпинистский шнур. Он стал спускаться вниз. Я все время боялся, как бы он не зацепился за проволоку, которая была протянута возле некоторых камер. Я обратил внимание, что земли шнур не коснулся. Значит, придется прыгать.
Я подошел к краю крыши, зажмурил глаза, взялся за шнур руками в надетых заранее перчатках и стал постепенно спускаться. Спускался я альпинистским способом, тормозя движение ногами, чтобы не было резких скачков. Примерно на полпути я услышал крики со стороны людей, греющихся у костра. Меня заметили. Слава богу, никто не бежал. «Ну все, – подумал я, – теперь меня могут точно выдать», – и стал торопиться.
Отпустив ноги, я начал стремительно спускаться вниз. Тут я заметил, как с другой стороны тротуара медленно отъехал «БМВ». Все, до свободы осталось чуть – чуть. Но нужно было прыгать, а высота – примерно два с половиной метра. Шнур кончился. Я прыгнул, упал на тротуар. И тут услышал со стороны костра одобрительные крики и аплодисменты. Слава богу, никто из них ко мне не подбежал. Я быстро подскочил к «БМВ», открыл заднюю дверцу и заскочил внутрь. Впереди сидел парень. Обернувшись ко мне, он улыбнулся и подмигнул мне:
– Ну, теперь держись!
И мы рванули по ночным улицам.
Арест ЯпончикА
8 июня в 7 часов утра в Нью-Йорке агенты специального русского отдела арестовали знаменитого российского вора в законе Вячеслава Иванькова по прозвищу Япончик. Он находился на квартире своей знакомой женщины, и арест явился для него полной неожиданностью.
Иваньков освободился из тулунской тюрьмы в ноябре 1991 года, отсидев 10 лет из 14 объявленных ему судом. Однако в России он жил недолго и уже в марте 1992 года под видом сотрудника киностудии нелегально через ФРГ выехал в США. Там он поселился в Майами, однако затем переехал в Нью-Йорк, где у него был свой офис. Жил он на улице Хорнелл Луи в Бруклине, там же, где жил певец Вилли Токарев. По словам многих, он жил весьма тихо и незаметно и никогда своим положением не кичился.
Однако в феврале 1995 года к нему обратились представители банка «Чара», которые попросили Иванькова посодействовать им в получении их денег (3,5 миллиона долларов) с двух бизнесменов, живущих в Нью-Йорке. По словам самого Иванькова: «Я хотел помочь, чтобы они встретились и во всем разобрались. Потому что это же дикое предательство, они столько лет друг друга знали, вместе учились…»
Между тем это посредничество вышло боком самому Иванькову. Когда ФБР стало известно об этом, оно приняло решение его арестовать. К тому времени американская пресса уже расписала Иванькова как крестного отца российской мафии в США, и поэтому его арест лег на благодатную почву. Помимо него в тот же день в США были арестованы еще пять человек и трое объявлены в розыск. 27 июня из США пришло известие о том, что госдепартамент этой страны отказал Иосифу Кобзону в визе на въезд в США и аннулировал его многоразовую визу. Многие наблюдатели связали это событие с арестом 8 июня в Нью-Йорке российского вора в законе Вячеслава Иванькова (Япончика).
Из американских газет
В США задержан король воров в законе Вячеслав Иваньков по кличке Япончик. На посвященной этому событию пресс-конференции в Нью-Йорке помощник директора Федерального бюро расследований Джеймс Келлстром заявил, что арест Иванькова – самый большой успех ФБР в борьбе с русской мафией. По его словам, столь значительных результатов ФБР сумело достичь благодаря взаимовыгодному сотрудничеству с Главным управлением по организованной преступности МВД России. Япончику и восьмерым членам его группировки предъявлено обвинение в вымогательстве. Сам вор в законе радости правоохранительных органов не разделил: когда два агента ФБР вели его в штаб-квартиру агентства, Иваньков плевался от злости и пинал ногами фотографов.
С арестом в Америке Япончика многие ожидали начала нового криминального передела и начала крупной бандитской войны, но, как ни странно, этого не произошло. Говорят, что законники и крупные авторитеты сумели договориться между собой. А может, никто не решился делить империю Япончика?
Криминальная хроника, август
Крупномасштабная операция против солнцевской преступной группировки проведена в Москве. Задержано несколько десятков активных участников группировки и ряд ее лидеров. Всего было проверено свыше ста адресов квартир и офисов. Причем оперативники нанесли визиты не только участникам солнцевской группировки, но и связанным с ней лидерам других московских уголовных бригад. Солнцевских же с раннего утра до позднего вечера отлавливали по всей столице. Например, крупной удачей оперативников стало задержание одного из лидеров солнцевской группировки, 32-летнего Алексея Кашаева по прозвищу Циклоп. Он был схвачен сотрудниками РУОПа возле Центрального телеграфа на Тверской улице. При обыске автомобиля Кашаева милиционеры нашли гранату «РГД-5» с запалом. А в его кармане руоповцы обнаружили удостоверение личности, из которого следовало, что Циклоп является майором Российской армии Пахомовым, начальником отделения по запуску ракет одной из областных частей ПВО. Водительские права преступного авторитета также были выписаны на Пахомова.
Из материалов уголовного дела
«В целях раскрытия тяжкого преступления, совершенного в марте 1995 года, в связи с убийством ведущего тележурналиста (Владислава Листьева), а также для предотвращения преступной деятельности солнцевского преступного сообщества провести ряд обысков в квартирах и помещениях лиц, подозреваемых в связях с солнцевской ОПГ. Список лиц и адресов прилагается.
В случае обнаружения орудий преступления, а также иных предметов, добытых преступным путем, возбудить соответствующие уголовные дела и провести соответствующее расследование по этому факту».
Стало ясно, что практически вся эта операция была связана с версией причастности солнцевской группировки к убийству тележурналиста Владислава Листьева.
В Москве была проведена крупномасштабная операция против солнцевских, в которой было задействовано более 500 милиционеров, причем привлекали не только штатные группы – СОБР, ОМОН, – но и рядовых гаишников. В результате этой операции были задержаны 23 солнцевских боевика.
Операция «Закат» была проведена с 8 до 23 часов. Для многих она была все же внезапной. Так, к штабу РУОПа на Шаболовке, 6 съехалось много представителей милицейских служб на различных машинах. Все ждали конверты. Из штаба были вынесены конверты с адресами, там было указано отделение милиции, где необходимо было вскрыть их в определенное время. Представители милицейских бригад разъехались по отделениям и вскрыли там конверты. В них был указан конкретный человек, у которого необходимо было произвести обыск, и его адрес. Это делалось для того, чтобы не было никакой утечки информации.
Впоследствии удалось узнать, что произошла утечка информации и большинство членов солнцевской группировки были предупреждены о готовящейся операции и заблаговременно покинули свои квартиры и офисы.
Операция «Закат»
Как это было
Одной из крупнейших операций с участием ОМОНа, СОБРа, а также ведущих подразделений РУОПа, ГУОПа, ГУУРа, МВД России была операция против солнцевской братвы под условным названием «Закат», которая произошла в конце августа 1995 года.
Ближе к вечеру этого дня мне позвонили из консультации и попросили срочно приехать, так как меня ожидали какие-то взволнованные клиенты. Не получив вразумительной информации, что это за клиенты, я поехал в консультацию. Там я увидел двух ребят спортивного телосложения, с короткими стрижками, которые начали взволнованно объяснять мне, что они пришли по рекомендации моих предыдущих клиентов, что сейчас проведен большой ментовский шмон в отношении Солнцева и многих братишек «приняли», в том числе их друга Гену. Они очень просили меня срочно приехать на Шаболовку, в здание РУОПа, где сейчас находится Гена. Кажется, у него взяли пистолет, – добавили они.
Быстро оформив все необходимые документы, я поехал в сторону метро «Октябрьская», где находилось здание РУОПа. Подъехав к зданию, я заметил непривычную картину. То и дело сюда подъезжали машины различных марок, из которых два милиционера выводили одного или двоих коротко стриженных, спортивного вида ребят, прикованных наручниками к рукам милиционеров. Нетрудно было догадаться, что произошла какая-то крупномасштабная операция, в результате которой сюда доставляли задержанных.
Я позвонил по внутреннему телефону человеку, который занимался Геной, и, представившись, попросил встретиться с ним. На другом конце провода произошло замешательство. Наконец мой собеседник ответил:
– Да, вы действительно ему нужны. Пожалуйста, передайте трубку дежурному милиционеру.
Дежурный взял трубку, выслушал распоряжение, кивнул мне головой и сказал:
– Проходите.
Поднявшись на третий этаж, я нашел нужный мне кабинет, где меня ждали. Постучавшись, я открыл дверь и вошел. Кабинет состоял из двух смежных комнат, в одной сидела группа людей в штатском, некоторые из них были без пиджаков, с пистолетами Макарова под мышкой – штатным оружием московских милиционеров. Кто-то из них просматривал бумаги, другие что-то писали. За столом сидел мужчина в пиджаке и заполнял какие-то листы. Напротив него сидел парень в спортивном костюме. Я прошел, обратился к сидящему за столом, назвал себя. Он сказал:
– Все правильно, вы к нам. Только сначала, пожалуйста, предъявите документы.
Я показал ему свое удостоверение, предъявил ордер на ведение дела.
– Вот и ваш клиент, – показал он на парня.
– Гена, – пробурчал тот.
Я наклонился к Гене и прошептал ему, от кого я пришел и кто пригласил меня на это дело. Гена одобрительно кивнул и улыбнулся.
– В чем обвиняется мой клиент?
– Сейчас я вам все покажу.
Следователь заканчивал писать протокол.
Пока следователь писал, я рассматривал своего клиента. Гена был крупного телосложения, на вид лет двадцати пяти – тридцати. Круглое лицо, короткая стрижка, светлые волосы. На лице ссадины, вероятно, следы от полученных им ударов. Ладони крупных рук также были испачканы кровью. Время от времени Гена брал платок и подносил его к губам, из которых сочилась кровь.