Криминальная история России. 1989–1993. Люберецкие. Парни из Солнцева Карышев Валерий
– Как что? Ствол.
– Тогда действительно нельзя!
Гаишник вышел на середину дороги и стал махать жезлом. Водитель резко взял влево и, объехав гаишника, помчался дальше по Кутузовскому проспекту. Гаишник стремительно подскочил к служебной «Волге» и, включив мигалку, рванул за «Мерседесом».
– К арке не езжай, – приказал Розенфельд, – давай в другую сторону!
Они развернулись через сплошную осевую линию и поехали в обратном направлении. Гаишник – следом за ними. Свернув перед Калининским мостом направо вниз на набережную Тараса Шевченко, они увидели, что серая «Волга» отстала от них. Но их догоняла машина ГАИ, и еще неожиданно появилась черная «Волга» с синими проблесковыми маяками. Тут же раздался голос из громкоговорителя, вероятно, установленного под капотом машины:
– Машина 10–81! Немедленно остановитесь!
– Ничего, сейчас мы уйдем, – сказал водитель и резко повернул с набережной направо перед Бородинским мостом. Но там все обернулось против них. На середине дороги стояла асфальтоукладочная машина, перегородив проезд почти полностью. Пришлось остановиться.
– Все, приехали, – сказал водитель. – Теперь нас заметут!
Алексею стало не по себе. Сзади затормозили гаишная, черная и откуда-то взявшаяся серая «Волга», из них вышли люди в штатском. Он сразу узнал Михаила Угрюмова.
– Всем выйти! Руки за голову! Милиция!
Их моментально вытащили из машины и поставили к капоту. Тут же начали обыскивать. Потом на всех надели наручники. Из своей машины вышел гаишник. Но его оперативники не подпустили даже близко. Алексей понял, что их «вели», а сейчас они попали в западню. Никто им не говорил, что они нарушили правила дорожного движения, не подчинились приказу сотрудника ГАИ остановиться. Все были заняты другими делами. Кто-то обыскивал Розенфельда, кто-то рылся в его портфеле. Двое сотрудников тщательно обшаривали машину. Один из оперативников открыл багажник, после чего подошел к задержанным.
– Так, чей ствол? – Он замахнулся на водителя. Другой оперативник ударил Алексея. – Быстро говорите, чей ствол?
Все молчали.
– Хорошо, – сказал оперативник. – Оформляем изъятие!
Оперативники остановили двоих проезжавших мимо автолюбителей и подвели их к машине, сказав:
– Граждане, мы сотрудники милиции. Эти лица, задержанные нами, подозреваются в совершении государственного преступления. Сейчас вы будете принимать участие в проведении следственных действий, иными словами, в поиске и возможном изъятии запрещенных предметов. Товарищи понятые, прошу подойти сюда.
С этими словами оперативник подошел к багажнику и открыл его, будто впервые. Он осторожно, двумя пальцами извлек оттуда пистолет – «ТТ».
– Товарищи понятые, прошу засвидетельствовать это подписями в протоколе, – сказал оперативник. Другой взял листок бумаги, написал на нем «Протокол» и стал заполнять его.
– Гражданин Синицын, это ваш пистолет системы «ТТ»?
– Нет, не мой, – покачал отрицательно головой Алексей.
– Гражданин Розенфельд, это ваш пистолет системы «ТТ»?
– Нет, не мой, – ответил Григорий.
Такой же вопрос был задан водителю, который также ответил отрицательно.
Тем временем подъехал милицейский «газик», вызванный по рации Угрюмовым.
Надев на задержанных наручники, оперативники посадили Алексея в милицейский «газик», Розенфельда – в серую «Волгу», за руль «Мерседеса» сел оперативник, и все направились в ближайшее отделение милиции.
Когда три машины отъехали, на тротуаре возле черной «Волги» остались стоять водитель «Мерседеса» и гэбэшник. «Волга» ГАИ отчалила еще раньше. Они сели на заднее сиденье, и там гэбэшник снял с водителя наручники.
– Все прошло нормально, старик. Ты хорошо поработал. Мы тебя сейчас подкинем до метро. Извини, подвезли бы до дому, но нет времени. Езжай домой, отдыхай пока. Саня, – обратился он к сидевшему за рулем, – остановись у «Киевской».
Черная «Волга» тронулась с места…
Пока ехали в отделение, Алексей думал о случившемся. Не оставалось сомнений, что их «вели», и давно.
С Розенфельдом они прибыли почти одновременно. Но кооператора, в отличие от Алексея, не поместили в «обезьянник» с другими задержанными, а сразу повели в какой-то кабинет на допрос.
Увидев, сколько оперативников сопровождают Григория, Алексей понял, что личность предпринимателя представляет большой интерес для сотрудников органов.
Он стал искать среди окружающих водителя, но не нашел его. Вскоре дошла очередь и до Алексея. К «обезьяннику» подошел старшина милиции и сказал, чтобы он шел в кабинет.
В кабинете Алексей увидел молодого человека в гражданской одежде и того же Михаила Угрюмова.
– Садитесь, – сказал молодой человек. Михаил также кивнул ему на стул:
– Садись, Синицын!
Алексей сел напротив человека в гражданском. Тот заполнял какие-то бланки. Он увидел типографские буквы – «Протокол допроса».
– Я ваш следователь капитан Левицкий из Следственного управления ГУВД, – представился молодой человек. – А это – Михаил Угрюмов, оперативник из уголовного розыска, – он показал на Угрюмова.
– За что меня задержали? – спросил Алексей.
– Вы обвиняетесь в незаконном хранении оружия, найденного в багажнике «Мерседеса».
– Ну и что из того, что в багажнике было оружие? Разве оно обязательно мое? – сказал Алексей.
– Так, давайте все по порядку, – оборвал его капитан. – Сейчас мы вас допросим, отвечайте на вопросы, которые я буду вам задавать.
Дальше все пошло по отработанному: фамилия, имя, отчество, год рождения, место жительства, профессия и так далее. Все это вносилось в протокол. Наконец следователь подошел к главному – к связи между Алексеем и оружием:
– Как вы можете объяснить тот факт, что оружие оказалось в машине?
– А я и не должен ничего объяснять. Машина не моя. За то, что лежит в багажнике, я не отвечаю. Я сел в машину, но, что в багажнике оружие, я не знал. Моих отпечатков на пистолете нет. Так что у вас нет никаких оснований меня задерживать.
– Это не совсем так, – сказал капитан, улыбнувшись. – Это по вашей версии у нас нет оснований. А по нашей – стопроцентные основания для задержания, так как господин Розенфельд, у которого, по его словам, вы служите телохранителем, показал, что это оружие принадлежит именно вам.
Такой поворот событий был неожиданным для Алексея. «Неужели Григорий показал на меня? – подумал он. – Или они меня „на пушку“ берут?» После паузы он сказал:
– Хорошо, если вы это утверждаете, сделайте нам немедленно очную ставку. Я докажу, что к этому пистолету никакого отношения не имею.
– Насчет очной ставки – она, конечно, будет, только вы нам не указывайте, когда ее проводить, – сказал следователь. – А что касается дальнейшей вашей судьбы, не волнуйтесь – часика два посидите в камере отделения милиции, за это время мы получим санкцию прокурора на ваш арест, а потом повезем вас в следственный изолятор. Так что, если не хотите признать это оружие своим, вам место на нарах.
– Впрочем, у тебя есть один шанс, – вмешался в разговор Угрюмов. – Ты даешь показания на Михея и его людей о вымогательстве у Розенфельда денег и иностранных автомашин, и мы тебя тут же выпускаем. Причем никто не узнает, что ты дал показания.
Алексей отрицательно покачал головой:
– Никаких показаний вы от меня не услышите, тем более что я не в курсе дела по этому поводу.
– Вольному – воля, – подытожил Михаил. – Тогда твое место в камере.
Он открыл дверь и позвал дежурного. Тот отвел Алексея в камеру.
Там уже находился один человек, сидевший за какое-то бытовое нарушение. Знакомиться с ним Алексей не хотел. Тот бубнил что-то себе под нос – какому-то Федьке отомстит, с тещей разберется и так далее. Было ясно, что его задержали за домашний скандал.
Вскоре дверь открылась, и сержант, назвав бытовика по фамилии, сказал:
– Готовься на выход – тебя, придурка, освобождают.
Неожиданно сосед придвинулся близко к Алексею:
– Слушай, паренек, я смотрю, мужик ты серьезный. Если что надо на волю передать или связаться с твоими – говори, я все сделаю.
Соблазн передать информацию Михею был велик. Но еще по колонии Алексей знал, что такое «подсадные утки», которые специально используются оперативниками для получения информации. Его насторожило, что сержант громко объявил о том, что соседа выпускают. Алексей решил: скорее всего это провокация. Он отрицательно покачал головой:
– Не надо ничего передавать. Сам разберусь.
– Как хочешь, – сказал сосед. – А то меня тут все знают, и характеристика у меня, – он подмигнул Алексею, – надежная!
Вскоре говорливый сокамерник покинул Алексея. Потянулось время. Часа через два камеру открыли, и двое оперативников с тем же сержантом милиции вывели Алексея.
Пока шли по коридору к выходу, Алексей увидел, как его недавний услужливый сосед по камере завернул в какой-то кабинет. «Два часа прошло, как его отпустили, а он все здесь ошивается. Явная „подсадка“, – подумал Алексей.
Оперативники с Алексеем вышли из здания и сели в поджидавшую их легковую машину.
– Куда мы едем? – поинтересовался он.
– На Петровку, – сказал один из оперативников. – Прокурор дал санкцию на твой арест, так что теперь тебе сидеть и сидеть…
Алексей ожидал, что его завезут на Петровку, 38, поднимут в один из кабинетов и будут опять усиленно допрашивать. Но ничего такого не произошло. «Волга» плавно въехала в ворота со стороны одного из переулков. Милиционер с автоматом открыл им ворота, проверил документы у сопровождающих. Они остановились возле небольшого трехэтажного дома, окна которого были закрыты массивной черной решеткой. Это был изолятор временного содержания, так называемые Петры.
Алексея завели на первый этаж. Вскоре появился капитан милиции, пожилой, с сединой в волосах. На руке у него была повязка «Дежурный». Кроме него, вошел сержант милиции.
– Тебе новенького привезли, – улыбнулись оперативники. – Принимай!
Капитан строго спросил:
– Фамилия?
Алексей назвал.
Капитан заполнил документы, связанные с его пребыванием в ИВС. В это время сержант тщательно обыскал Алексея, изъял все личные вещи и составил опись. Снял также ремень и вынул шнурки из ботинок. Капитан дал команду сержанту проводить Алексея в камеру.
Его повели по длинному коридору. Сержант поинтересовался:
– Первый раз к нам?
– Да, первый.
– Ничего, не тушуйся! Здесь тоже жизнь есть. За что задержали-то?
– За оружие.
– О-о, таких у нас много! Встретишь коллег, может, друзей своих найдешь…
Почувствовав расположение сержанта, Алексей решил его на всякий случай прикормить.
В одном месте брюк, под подкладкой, у него постоянно лежала сторублевая бумажка. Она практически не прощупывалась. Поэтому купюру никто не обнаружил.
Алексей на секунду остановился посреди коридора, расстегнул штаны и, одной рукой поддерживая их, другой быстро достал деньги и сунул их сержанту, который взирал на происходящее совершенно спокойно – чувствовалось, что такую сцену он видит не в первый раз.
– Мне бы о кореше своем узнать, – проговорил Алексей.
– Как фамилия?
– Розенфельд.
– Тихо, – сказал сержант, оглянувшись по сторонам. – Я постараюсь узнать что-нибудь. Вечерком загляну в камеру.
Он подошел к железной двери, стукнул ключом и велел Алексею официальным тоном:
– Стоять лицом к стене!
Алексей повернулся. Сержант взял ключ, резким движением повернул его и, открыв дверь, сказал:
– Заходи!
Алексей вошел в камеру. Она была площадью 16–18 квадратных метров, там стояли тюремные кровати, называемые шконками. Посреди камеры – небольшой стол со скамейками, намертво привинченными к деревянному полу. Угол камеры ближе к двери огорожен какой-то простыней. Там располагался «дальняк» – унитаз, рядом с ним – умывальник с холодной водой. Возле него массивная железная дверь с окошком – «кормушкой».
Кроме Алексея, в камере находились еще четверо заключенных. Первый – некий Гера, крупный парень высокого роста. Он был арестован за вымогательство. Второй – Максим – стопроцентный мошенник. Построив какую-то коммерческую пирамиду, он занимался «кидняком» – заключал договоры, получал деньги и «кидал» своих заказчиков и покупателей. Был там и невысокий парень Борис, этот занимался угоном автомашин. Борис целыми днями только и рассказывал о преимуществах тех или иных марок автомобилей.
Вскоре Алексей знал, что Борис мог угнать практически любую машину, с любой сигнализацией, какая бы хитроумная она ни была. Вообще, по его словам, для профессионала-угонщика никаких замков не существует. Единственно, он не брал машины, если на них стояли секретки, потому что не было времени их искать, или – если надеты тяжелые кандалы на педали. Не пилить же их!
– А так – любую тачку угоню! – говорил Борис. И приставал к Алексею: – Вот выйду на свободу, обращайся – тачку тебе пригоню прямо к дому, какую скажешь!
В камере был еще худенький паренек, тезка Алексея, поэтому он сразу же получил кличку Леша Маленький. Он занимался распространением наркотиков. В общем, публика в камере оказалась разношерстной.
Раньше Алексей никогда не бывал в ИВС, но порядки и законы тюрьмы он знал. Было ему известно и о существовании так называемой тюремной «подлянки» – провокации, которая могла резко отразиться на судьбе арестанта.
Жизнь в камере была монотонной: уборка, еда, вызов на допрос, бесконечные разговоры «за жизнь», про волю, сон – все это повторялось каждый день.
После того как Алексей пробыл в изоляторе неделю, туда наведался Михаил Угрюмов. Он пришел еще с одним оперативником. Вызвав Алексея в следственный кабинет для допроса, Михаил пригласил его сесть, протянул пачку сигарет:
– Закуривай, Синицын!
– Я не курю, вы же знаете.
– Ах да, ты же у нас спортсмен! В камере как, все нормально? Никто тебя не обижает?
– Нет, все в порядке.
– Хотя кто тебя обидит – ты же у нас каратист известный… Ну что, Синицын, как ты на мое предложение смотришь – не передумал?
– Нет, не передумал. Почему меня следователь не допрашивает?
– А чего тебя допрашивать? Ты же показания свои менять не будешь. Сейчас собираем дополнительный материал, ищем свидетелей, чтобы подкрепить все обвинения. Жалко тебя, конечно, – опять тебе на зону идти… Да ладно, хочешь – сиди. Вот тут со мной один товарищ пришел, из компетентных органов, с тобой поговорить хочет. Отнесись к его беседе с пониманием, я очень тебя прошу. Это в твоих интересах. Ладно, не буду вам мешать. Да, когда закончите беседу, – обратился он к своему спутнику, – нажмите вот на эту кнопку, – он показал кнопку вызова.
Угрюмов вышел. Оперативник, стоявший у стены, молча сел на стул, который только что занимал Угрюмов, достал пачку «Мальборо», фирменную зажигалку, закурил и внимательно взглянул на Синицына.
– Как вы понимаете, я – из смежной организации. Хочу с вами поговорить о перспективах вашей жизни. А они весьма невеселые.
– Позвольте узнать ваши фамилию и должность?
– Зовут меня Игорь Александрович Рыжиков, я подполковник…
– КГБ? – поинтересовался Алексей.
– Это вам знать не обязательно. Скажу одно – я из той организации, которая может существенно повлиять на вашу дальнейшую судьбу и у которой очень широкие возможности. Поэтому давайте вернемся к вашей личности. Мы давно наблюдаем за вами и уже собрали определенную информацию, коей можем поделиться с вашим следователем. Я думаю, если мы подкинем ему информацию о вашей причастности к убийствам Шила, Гвоздя и Лобзика, то срок вашего пребывания в местах лишения свободы, наверное, будет увеличен. Кроме того, можно подобрать хорошую колонию с беспредельными порядками… Так что лет двенадцать, если, конечно, столько проживете, жизнь вам медом не покажется. Но у вас есть альтернатива.
– На своих, что ли, «настучать»? – спросил Алексей.
– Нет. Мы не такие тупые работники, как… – Рыжиков показал на потолок, давая понять, что там находится микрофон, который все записывает. – Дело не в этом. Вы нам интересны с точки зрения перспективы. Мы вас отпускаем, дело прекращаем, даем вам алиби для ваших коллег, и – работайте, живите дальше. Более того, если вы даже совершите какое-либо преступление – кроме, конечно, убийства, – то мы возьмем вас под свою защиту.
– Одним словом, вы меня вербуете.
– Приглашаем к сотрудничеству, лучше так сказать…
– Интересное предложение! – улыбнулся Алексей.
– Кстати, на подобную работу мы не всех приглашаем. Вообще, среди авторитетов и воров в законе есть немало лиц, которые нам давно помогают. Многие готовы сотрудничать с нами, но мы берем не всех. Так что, как решим?
– Нет уж, я лучше пойду по всем этапам, но работать с вами не буду, – ответил Алексей.
– Зря вы так, Синицын, – сказал Рыжиков. – Мы – достаточно серьезная организация и шутить не любим. А если вам это неизвестно, то в ближайшее время, после перевода вас в следственный изолятор в Бутырку или Матросскую Тишину, вы убедитесь в наших возможностях. Мы вас можем в пресс-хату направить… Знаете, что это такое?
– Слышал, – отозвался Алексей.
– Или провокацию – так называемую «подляночку» – устроить, так что блатные вас не примут, а поставят на вас «минус» – пустим слух, что вы наш стукачок. Да что вам рассказывать – вы человек бывалый, знаете все возможности…
Действительно, Алексей знал все возможности ментов, особенно в местах лишения свободы и в изоляторах. Представлял себе и возможности гэбэшников.
– Можно спросить?
– Спрашивайте, – разрешил Рыжиков.
– У меня единственный вопрос – где Розенфельд и водитель? Они здесь находятся, рядом со мной?
Рыжиков сделал небольшую паузу, как бы размышляя, отвечать на вопрос или промолчать.
– Розенфельд в следственном изоляторе, а водителя здесь нет.
После такого ответа у Алексея возникло подозрение – неужели водитель был «подставой»? Может, он был сексотом и специально подложил оружие? А может, убежал?
Вернувшись в камеру, Алексей продолжал думать о том, каким образом мог исчезнуть водитель, если они втроем были задержаны. Выходит, он все же был внедренным агентом? Весь вечер у Алексея перед глазами стоял водитель. Ему уже стало казаться, что он здесь, в камере, – смотрит на него и смеется: ну что, мол, субчики, попались? Я вас сдал с потрохами! Сроки получите большие!
Но странно было и другое. Если менты еще в отделении милиции говорили, будто Розенфельд стал давать показания на Алексея, то получается неувязка – почему они не выпустили Григория? Почему он до сих пор в следственном изоляторе? Значит, Розенфельд никаких показаний не дает, а Алексея просто берут «на пушку».
Ближе к ночи в камеру вошел тот самый сержант, что сопровождал Алексея, и, осмотревшись, сказал:
– Одного человека на уборку лестницы! Желающие есть?
В камере стояла полная тишина. Тогда сержант ткнул пальцем в Алексея:
– Пойдешь ты.
Алексей молча встал и вышел с сержантом в коридор. Они миновали несколько отсеков и вошли в небольшую комнату типа караулки, где было сильно накурено. Вероятно, это была комната дежурных по этажу.
– Садись, Синицын, – сказал сержант. – Чайку не желаешь?
– Так вы вроде бы меня на уборку вызвали…
– А ты что, очень хочешь лестницу вымыть? За тебя ее уже бомжи моют, не переживай.
– Какие бомжи?
– Да мы их с вокзалов каждый вечер привозим, специально для уборки изолятора. А я тебя так, побазарить позвал.
– А что за базар?
– Ты просил меня узнать насчет твоего подельника, Розенфельда… Его в Бутырку отправили.
– А вот еще водитель у нас был…
– Нет, больше ничего не знаю, – оборвал Алексея сержант. – Розенфельда сегодня отправили.
– А какие он показания давал?
– Не знаю, все держится в секрете. С ним очень плотно работают муровские оперативники и этот, что с тобой разговаривал… Знаю одно, они постоянно приносят и показывают ему какие-то бумаги. Он бизнесмен, что ли?
– Бизнесмен, – подтвердил Алексей. – Спасибо тебе, сержант, за информацию.
– Да ладно, чего там… – отмахнулся сержант. – Поговаривают, ты каратист?
– Да.
– Я ведь тоже карате занимался…
– Родственные души, значит? – улыбнулся Алексей.
– Считай, да, – засмеялся сержант.
– А как там, в Бутырке-то?
– Так ты вроде раньше уже был в изоляторе, – удивился сержант. – Я твое дело читал.
Тюремное дело отличается от уголовного дела тем, что в нем полностью отсутствуют доказательная база, свидетельские показания. Оно очень тоненькое – пяток страничек от силы – и содержит немного информации, главным образом о перемещении заключенного в пределах тюрьмы и о переводах в другие места заключения. Доступ к тюремным делам имеют практически все служащие ИВС, в том числе и вертухаи, к которым относился сержант.
– Я сидел не в Бутырке, а в Лефортове.
– Лефортово – это привилегированное место, почти как санаторий! Бутырка-то похуже будет… Ладно, не тушуйся. Главное – с самого начала себя правильно поставь с блатными и держись какой-то семьи. Тогда не пропадешь.
На следующий день после завтрака уже другой вертухай открыл окошко в камере и крикнул:
– Синицын, с вещами, на выход!
Алексей быстро вышел в коридор. Там вдоль стены уже стояли три подследственных, их, как и его, переводили в другое место. Четыре конвоира надели своим подопечным наручники. Последовала команда:
– По одному, проходи вперед!
Их вывели во двор, огороженный высоким забором. Там уже стоял автозак – машина для перевозки заключенных, которую народ окрестил «черным воронком» или «вороном». Старшина по списку начал выкрикивать фамилии, и подследственные стали подниматься по лесенке в фургон, по виду напоминавший хлебный. Внутри был специальный отсек для заключенных, а остальное пространство занимала охрана. Дверь с лязгом захлопнулась за Алексеем, который поднимался последним. Машина, урча двигателем, выехала за ворота.
Через час автозак разгружался во внутреннем дворе Бутырки.
Глава 14
Алексей уже три месяца сидел в Бутырке. Все это время он безуспешно пытался найти Розенфельда, рассылая разыскные «малявы».[1] Обычно он засылал их по «дорогам» – натянутым из окна в окно между камерами веревкам, по вертикали и по горизонтали (таким образом все камеры, находящиеся вдоль одной стены, имели связь между собой). Через несколько дней он получал ответы – всегда отрицательные.
Наступали теплые дни. В камере становилось душно. Все заключенные теперь ходили в семейных трусах. Жара была такой сильной, что со стен начала капать влага. Люди стали придираться друг к другу по всяким пустякам. Если зимой какая-то мелочь сходила с рук, то сейчас все начинали «шизеть», нередко заключенные бросались друг на друга, без всякой причины возникали драки и конфликты.
Часто, когда заключенных выводили на прогулку, конвоиры устраивали в камере шмон. Однажды, вернувшись в камеру, многие недосчитались личных вещей. Это было списано на конвоиров. Но как-то случилось ЧП. Двое заключенных решили поменяться местами. Перетаскивая матрацы с одной шконки на другую, они случайно зацепили матрац молодого паренька – из-под него показались зажигалка и ручка. Зажигалка принадлежала одному подследственному из Подольского района, который очень расстроился, лишившись ее при очередном, как думали, шмоне. Увидев зажигалку, зэки удивленно посмотрели на парня. Тот опустил глаза.
– Ах ты, падла! Крысятничать стал? – спрыгнул со шконки подольский, хватая свою зажигалку. – У братвы крысятничать?! – И он нанес парню сильнейший удар по голове. Тот упал. Подскочили кореши подольского. Парня били человек шесть. Озверев, стали прыгать на него со шконки. Вдруг все расступились. Парень лежал с открытыми глазами, и тоненькая струйка крови медленно бежала из носа. Он был мертв.
Подольский встал и распорядился:
– Значит, так – он упал с кровати и разбился. Чтобы все так сказали!
Каждый отошел к своему месту, делая вид, что не замечает распростертого на полу тела.
Конвоиры, войдя в камеру во время обеда, вызвали тюремное начальство. Составили акт. Затем каждого заключенного стали «выдергивать» на допрос.
Дошла очередь и до Алексея. Два конвоира долго вели его по тюремным коридорам, поднимались и спускались по каким-то лестницам. В общем, он понял, что оказался где-то в противоположном крыле Бутырки. Вертухаи наконец остановились у какой-то двери, очень вежливо постучали и, услышав ответ, ввели его в небольшое помещение и тут же удалились, захлопнув дверь. Посреди комнаты стояли два амбала в спортивных костюмах, а в углу за столом сидел молодой человек в штатском костюме, сером в белую полоску, в белой рубашке и сером галстуке.
– Что ты не причастен к убийству, нам известно, – бесцветным голосом сообщил молодой человек. – Мы уже знаем, кто это сделал. К тебе по этому делу претензий нет. А вот повод привести тебя сюда появился. Помнишь разговор с подполковником, который предлагал тебе свою дружбу? Ты тогда погнушался. Сейчас у тебя есть возможность передумать. Если хочешь порадовать подполковника – скажи мне, и я прямо сейчас позвоню ему и передам от тебя привет.
Алексей скосил глаза на телефонный аппарат, стоявший на краю стола.
– Та-ак… Долго думаешь, – сказал человек в штатском. – Давайте, ребята. – Он кивнул амбалу, который, скрестив руки на груди, стоял позади Алексея. Тот даже не услышал, как кто-то встал за его спиной. Амбал резким движением схватил Алексея за горло и начал душить, заваливая его на спину. Хватка у него была стальная. У Алексея потемнело в глазах, и он потерял сознание. Очнулся оттого, что «полосатый» поливал его горячим чаем из большой кружки.
– Ну, надумал дружить? – миролюбиво спросил он, с причмокиванием прихлебывая ароматный напиток. Глумливо улыбающееся лицо «полосатого» стало приближаться к глазам Алексея. Дальше последовала сцена, которая в протоколе о нападении на офицера при исполнении им своих обязанностей описывалась так: «…неспровоцированно вставил указательный и средний пальцы правой руки в ноздри потерпевшего, отягощая свои действия попыткой просунуть пальцы глубже в направлении мозгового отсека головы потерпевшего. В результате возникшей боли значительной силы, превысившей болевой порог, у потерпевшего произошло частичное кровоизлияние в мозг, что привело к потере речи и обездвижению определенных органов тела…»
Ошеломленные амбалы, подхватив оседавшего на пол «полосатого», кинулись к телефону вызывать медицинскую помощь. Потом сами на руках потащили пострадавшего вон из комнаты, даже не попытавшись избить Алексея. Зато за ним тут же явились конвоиры и после повторного длительного блуждания по различным переходам водворили его на прежнее место. Алексей, готовившийся как минимум к карцеру, не поверил глазам, когда увидел свою камеру. Она ему показалась в тот момент такой родной…
Как ни странно, эта история не имела для него последствий, за исключением небольшой боли в шейных позвонках. Через несколько дней Алексей окончательно пришел в норму. Что касается происшедшего, то он справедливо полагал: те, кто все это устроил, сами найдут выход из создавшейся ситуации, раз по каким-то причинам его оставили в покое.
Однажды, когда всех обитателей камеры вели в баню, Алексей натолкнулся на человека, похожего на Розенфельда. Это и в самом деле был Григорий, только очень похудевший и подавленный. Он медленно шел, сопровождаемый двумя конвоирами, держа в руке пакет со своими личными вещами. Алексей хотел было подать ему знак, но Розенфельд шел, низко опустив голову, не глядя по сторонам, не желая никого видеть.
Алексей долго размышлял о том, куда вели Розенфельда. Его могли направить в другой изолятор, а могли и выпустить…
Вечером дверь в камеру открылась, и вертухай выкрикнул:
– Синицын, с вещами на выход!
Все сокамерники удивленно посмотрели на Алексея – неужели выпускают?! Алексей вышел в коридор. Вертухай обыскал его, еще раз спросил фамилию, заглянул в документы и сказал:
– Вперед!
Время от времени вертухай приказывал:
– Стоять! Лицом к стене!
Алексей выполнял приказы. В это время мимо проводили других заключенных.
Так они миновали два отсека и вошли в небольшое помещение, с каждой из сторон там находилось по нескольку камер. Алексея подвели ко второй камере. Вертухай открыл дверь:
– Заходи.
Алексей вошел. В камере на полу сидели человек пятнадцать, все держали в руках вещи. «Значит, сборка», – понял Алексей. Здесь заключенные ожидали направления либо в другие камеры, либо в другой следственный изолятор, либо в колонию.
В камере почти никто не разговаривал, только трое шептались между собой. Горела тусклая электрическая лампочка, закрытая металлической сеткой.
Алексей сел и стал осматривать присутствующих. Вдруг он заметил в углу камеры Розенфельда. Опустив голову, тот сидел совершенно отрешенно.
Алексей встал и начал ходить по камере, как бы разминая затекшие ноги, все время поглядывая в сторону Григория. Но Розенфельд головы не поднимал. Наконец Алексей подошел к нему и опустился рядом. Тот продолжал сидеть в той же позе. Алексей толкнул его ногой. Только тогда Григорий медленно, с испугом поднял голову. Глаза его расширились. Но он продолжал молчать.
– Гриша, ты что, не узнаешь меня? – спросил Алексей тихо.
– Узнаю, – медленно, как бы через силу, проговорил Розенфельд.
– Как ты?
– Жив пока…
– Что с тобой сделали?
Розенфельд поднял голову и застонал. Алексей понял, что ему здорово досталось за это время. Он старался говорить коротко и очень тихо, чтобы не показать, что они с Григорием знакомы: