Я люблю тебя, прощай Роджерсон Синтия
– Какую бутылочку?
– Ту самую. Которую папа подарил нам бог знает когда.
– Так она еще жива? Почему, спрашивается?
– Ну, вино такое дорогое. Мне хотелось приберечь его.
– А почему хочешь выпить его сейчас? – вполне логично осведомляется он, просматривая почту. Логический ум Йена – одна из причин, почему я вышла за него замуж.
– Я подумала, что мы могли бы…
– Что могли бы?
– Просто выпить его, – неуверенно бормочу я, поливая жиром свинину, которая уже не кажется мне таким уж особенным блюдом. У нас почти каждую неделю жареная свинина.
– Нормально! Ты продолжай, а я – пивка, – заявляет он, направляясь в душ, а чмокнуть меня в щеку почему-то забывает. И обычно он ведь не так швыряет пиджак на диван? Или так?
Йен станет отцом всех моих будущих детей. Он самый важный человек в моей жизни, я знаю его, как себя. Знаю все, что он может сказать или сделать. Тогда откуда же эта смутная тревога? Мне даже как-то не по себе. Заставляю себя присесть и сделать несколько медленных вдохов и выдохов. Все правильно. Порой в семейной жизни бывает и такое – начинает казаться, что вовсе не знаешь своего партнера.
С особой тщательностью накрываю на стол, наливаю себе бокал вина. Я в жизни своей не напивалась допьяна. Не верите? Не понимаю, зачем нужно сознательно терять контроль над собой. Наслаждаться вкусом вина – да, его воздействием – никогда. Ставлю диск Эми Уайнхаус. Не переодеваюсь и не душусь, но в последний момент, как будто просто так, зажигаю все свечи, и кухня преображается, становится таинственной и уютной. Лучшего места для встречи с незнакомцем не сыскать. Но что за мерзкий привкус у вина? Не могу допить. А к еде даже не притрагиваюсь.
На следующий день в Дингуолле на меня вдруг нападает зверский голод – так хочу есть, что до дома не дотерпеть. Утром за завтраком вообще не было никакого аппетита, а сейчас хочется чего-нибудь жирного и сытного. Пиццы! Мацек на месте, но, прежде чем я успеваю поздороваться или улыбнуться, как собиралась, он бросается ко мне и обхватывает своими огромными ручищами. Да как он смеет! Жду, когда он меня отпустит, но он не отпускает, и я хочу оттолкнуть его. Так нельзя! В голове звенит сигнал тревоги и тоненький голосок надрывается: «Разъединиться! Опасность, опасность! Разъединиться!» И вдруг голосок… обрывается, на полуслове. Впервые в жизни я перестаю размышлять. Рассудок, словно под действием наркоза, засыпает. Но мышцы и кровь живут своей жизнью.
Полное ощущение, что падаю, и, чтобы мне не грянуться оземь, руки сами хватаются за него.
Странно знакомое переживание. Что я могу сказать? Это все равно как обнаружить, что Санта-Клаус действительно существует.
Роза
Что я могу сказать? Похоть – подлая штука. Вдребезги разносит любую защиту.
Имеет собственную волю и не утруждает себя ни объяснениями, ни извинениями. На самом деле в последнее время все имеет свою волю, кроме меня, черт бы меня побрал! Меня обуяло такое вожделение – только увижу имя Альпина в папке «входящие», и уже готова.
Ты соскучился по мне?
Соскучился.
Сильно?
Заснуть не могу.
Чего ты хочешь?
Тебя.
Если бы только я хотела Гарри! Тогда жизнь была бы гораздо проще. Пробовала закрывать глаза и воображать, что он – это не он, а кто-то другой. Альпин, к примеру. Но это до того уморительно, что каждый раз дело кончалось тем, что я принималась хихикать. Пробовала надираться в хлам, чуть было совсем не спилась. А вот порнуху, танга и секс-терапию не пробовала. Зато пробовала говорить себе, что Гарри уже недолго оставаться частью моей жизни. Дай Гарри все, что можешь, уговаривала я себя, завтра его уже не будет! Все напрасно. То желание, что нахлынуло на нас после прошлого визита к Ане, испарилось без следа. И наша семейная жизнь катится дальше, вопреки разговорам о разводе. Каждую ночь я забираюсь в постель к Гарри, отворачиваюсь от него и вздыхаю – кончился еще один день утекающей между пальцев жизни. Я трусливо поджимаю хвост. И приходит другая ночь, потом другое утро. И оглянуться не успеваю, как мы, будто послушные ребятишки, точно ко времени снова являемся в абрикосовый кабинет Ани.
– Как жизнь, Гарри? Семейная жизнь? – спрашивает она со всегдашней профессиональной теплотой. Только сейчас что-то не совсем так, как всегда. И, насколько я помню, в прошлый раз она тоже была чуток не в себе. Что-то взбаламутило этот тихий омут.
– Кое в чем получше, но не слишком, – отвечает Гарри.
– Рада слышать это от вас, Гарри. Наберитесь терпения. Может потребоваться немало времени и старания. Только помните: наладить семейную жизнь вполне возможно. Очень важное отношение – трезвое, но позитивное. Роза? Как дела у вас?
– Потрясающе! – нагло вру я.
Аня приподнимает брови – ее, мол, на мякине не проведешь. Тогда я говорю:
– По-моему, все в пределах разумного. В пределах ожидаемого. У Гарри более высокие требования, чем у меня. И всегда так было.
– Как ладили ваши родители, Гарри? – интересуется Аня.
Они оба давным-давно умерли, Гарри никогда не говорит о них.
– Мать с отцом? Не знаю. Ладили как-то. Не помню, чтоб они когда ссорились. Розы, вино – этого тоже не случалось, а там – кто знает, как оно было на самом деле. Думаю, им хорошо жилось друг с другом. Понимаете? По душе были друг другу.
– А ваши родители, Роза? Как они жили?
– Как в аду. Зря они не разошлись. Вечные перебранки. Вечные скандалы, хлопанье дверями и упреки. Все выясняют, кто главнее! И по-моему, постоянно завидуют друг другу. Каждому кажется, что другой хочет его надуть.
– И все же не разошлись?
– Не-а. Они и сейчас вместе. Такое впечатление, что они просто обожают ненавидеть друг друга. Честно! Кидаются в драку чуть не с радостью. Это у них уже в крови. Они даже гордятся этим.
Я и сама немножко горжусь, как представлю эти театральные скандалы. Столько энергии!
– Очень интересно.
– Чего тут интересного? И вообще, при чем здесь семейная жизнь моих родителей? Я столько сил приложила, чтобы подыскать мужа, непохожего на моего чудесного папочку. Ну и что? Вот они мы, перед вами.
Несколько мгновений Аня молчит. Любит, черт бы ее побрал, заставлять людей ждать, пока она подберет нужные слова!
– Я думаю, зачастую нас привлекает не действительно подходящий человек, не тот, с кем рядом проявятся наши лучшие качества, – нас привлекает предсказуемость ситуации. Дело не столько в нашем счастье или несчастье, сколько в ощущении комфортности. Нам важно, чтобы с этим человеком нам было легко и просто. Как дома.
– Ну, я-то уж точно не как дома, – заявляет Гарри. – Она меня до белого каления доводит. И всегда доводила.
– Вы хотите сказать, с самого начала? Когда вы только познакомились?
– Ну да.
– А как у вас все началось? Ухаживание и тому подобное?
Ухаживание? Мы что, герои «Гордости и предубеждения»? Мы с Гарри тупо пялимся на Аню.
– Ну а свадьба?
– Катастрофа! – хором отвечаем мы. Потом оба открываем рот, как будто хотим еще что-то добавить, и снова закрываем. И опять меня разбирает смех. Гарри меня смешит! Понять не могу, как такое возможно, ведь я его даже не уважаю, и раздражает он меня безумно, а все-таки смешит.
Аня в который раз принимается умничать:
– Как начинается семейная жизнь, не слишком важно. Взять и начать с кем-то жить – это нелегко и требует отваги. Ни один человек не знает, с кем связывает свою судьбу, поверьте. Все молодожены – новички, спотыкающиеся в потемках. Это все равно что в первый раз стать родителем.
И тут я кое-что примечаю – Анина рука поглаживает живот. И грудки у нее подросли, ей-богу. И этот взгляд. Как под кайфом. Да она же беременная!
– Или во второй, в третий или в четвертый раз, если на то пошло. Даже во второй, третий или четвертый брак вступают совершенно неопытные люди. Урок, усвоенный с одним человеком, к другому неприменим.
Гарри кемарит, судя по сосредоточенной позе. Типа, он весь внимание.
– А свадьба – это нечто совсем иное. Пользы для будущей семейной жизни от свадьбы ждать не приходится.
Ежу понятно.
Аня делает паузу, подается вперед; в вырезе проглядывает глубокая ложбинка. Гарри, мигом очухавшись, тоже подается вперед.
– Все думают, что хорошо знают того, на ком женятся, за кого выходят замуж, – продолжает Аня. – И все ошибаются! И уж тем более никто не знает, каким будет их партнер через десять, через тридцать пять лет. Это невозможно. Супруг станет другим человеком, изменятся и они сами. Прожить долгую семейную жизнь – значит вновь и вновь знакомиться с человеком, который садится с тобой за один стол по утрам. Люди вступают в брак с вереницей незнакомцев.
Ну-ну. Занимательно. Вообще-то мне сегодня есть что сказать. Я готовилась. Но если Аня будет продолжать в том же духе, я позабуду свои слова.
– Статистика разводов всем известна, – говорит Аня. – И все знают о несчастных браках, которые не заканчиваются разводом. И о средненьких браках, не заслуживших ни праздника, ни развода.
Каких подавляющее большинство, хочется вставить мне.
– На пороге свадьбы никто не верит, что их может ждать развод. Вы, например?
– Я? Нет, – мотает головой Гарри.
– Ну конечно! – фыркаю я. – Чтобы такое да с нами случилось…
– Вступление в брак – одно из величайших усилий веры человечества, – вещает мудрая Аня.
Да уймись ты!
У меня лопается терпение:
– На самом деле не нужно никакой отваги, если думаешь, что у тебя-то как раз все будет путем. Взять хоть нас. Что, храбрыми мы были? Да ничего подобного! Нахальными. И хмельными.
– Вы были идеалисткой, Роза, и все же отважной. Отказаться от всех прочих романтических приключений ради одного человека.
– Вот уж чего не было, того не было! Никогда я себе не говорила: ты, мол, вовек не поцелуешь другого мужчину, покуда жива.
– Разбита еще одна иллюзия, – вздыхает Гарри.
– Прости, но я не настолько серьезна. Я мечтала о семье, а ты хотел жениться, предложение и время казались подходящими. Мне надоело жить самой по себе.
– Стало быть, я просто оказался в нужное время в нужном месте? Вроде мягкой посадки?
– Прекрати, пожалуйста. Как будто у тебя было не то же самое. Женитьба – это всего-навсего запасной выход. Отличный способ спрятаться от…
– Близости? – подсказывает Аня. – Доля правды в этом есть. Как ни странно, женитьба может стать идеальным предлогом, чтобы не вступать в контакты с людьми, только не многие признают это своей побудительной причиной. Супруг или супруга могут заслонить вас от очень многого. Но что происходит в самом начале? Что вызывает желание пожениться? Вы помните свое начало?
– В хорошем смысле? – спрашиваю я.
– По-моему, всему виной была выпивка, – заявляет Гарри.
– Так и есть, – соглашаюсь я. – Все началось с паршивого настроения и нескольких порций джина с тоником. Гарри приглянулся мне после пятой.
– «Лодка и Весло», свадьба Тони. Все пьяные вдрызг.
Мы с Гарри гогочем, как два старых греховодника, а Аня глядит на нас со своей идиотской вежливой улыбочкой.
– Ну довольно, успокойтесь, – урезонивает она нас. – Будьте же серьезны. Вернемся назад.
И, пристыженные, мы на минуту замолкаем. Вдруг, в полной тишине, к моему великому изумлению, Гарри изрекает:
– Если честно, я тогда не мог поверить собственному счастью.
Он обращается только к Ане, меня словно бы и нет.
– Я ведь был ей неровня, Розе то есть. Но я крепко поддал и говорю: ваше лицо, дескать, мне знакомо, не встречались ли мы где раньше. Она в ответ: типа я ей тоже вроде бы знаком. А потом и спрашивает: я с тобой, часом, не спала?
Аня никак не реагирует, чувство юмора у нее на нулях, а я эту историю уже знаю, поэтому тоже помалкиваю, и мгновение спустя Гарри продолжает:
– Когда она согласилась встретиться со мной, не знал, что и подумать. Я ведь ее вроде как в шутку позвал, и в мыслях не было, что она сразу скажет «ладно». Такая красивая девушка. От парней наверняка отбоя нет. Когда она сказала «ладно», я даже подумал – может, это и не так. В смысле, может, она не такая крутая. Но я не слишком долго был на нее в претензии. За то, что выбрала меня.
– То есть вы в ней разочаровались из-за того, что она вас выбрала?
– Типа того. Она же могла любого выбрать. Если бы она была такой, как я думал, она бы нашла себе кого-нибудь получше меня.
Черт бы тебя побрал, Гарри! Как бы не так. Но он по-прежнему не смотрит на меня. Покраснел, что ли? Вот дурак. Аня небось наверху блаженства.
– Почему вы полюбили Розу?
– Полюбил? Трусы хотел с нее стянуть, говоря откровенно. Про любовь ничего и не знал. Все друзья мои переженились. Подумал, это как раз то, что надо. И время подошло.
Гарри скрещивает ноги, разминает пальцы.
– И вы сделали предложение? Сколько времени вы были знакомы?
– Долго. Месяцев шесть.
– И?…
– Ну и однажды ночью… мы занимались сами понимаете чем. Она после всего просто вырубилась и видок у нее был… тот еще. Не самый лучший. Подбородок как-то отвис, рот открыт, с уголка слюни стекают…
Теперь мой черед краснеть. Только этого мне не хватало.
– И я себе подумал: если она мне и такой нравится, значит, она мне подходит.
– Иначе говоря, вы убедили себя, что увидеть ее в неприглядном виде – хороший способ измерить свою любовь?
– Не знаю, такими я словами думал или другими, а только пока она была в отключке, я ей прошептал: как думаешь, не связаться ли нам теми чертовыми узами, и дело с концом?
– Вы сделали ей предложение, когда она пребывала в бессознательном состоянии?
Вот это классное место. Обожаю.
– Ну, типа, примериться. Прикинуть, как это звучит около нее.
– И что?
– И, верите ли, она открыла глаза и говорит: «Ладно».
– Значит, она слушала?
– Похоже на то. Похоже, только прикидывалась, что спит. Чтоб облапошить меня.
А вот это уже бред. Я тогда шевельнуться боялась, а то меня наизнанку бы вывернуло.
– И на следующий день она поймала вас на слове?
– Да еще как! Я и оглянуться не успел, как ее мамаша и папаша уже называли меня сынком. «Не зайдешь ли поужинать, сынок? Бифштекс будешь?» Все ее подружки мне подмигивали, а их приятели хлопали по плечу и угощали пивом.
– Это было приятно? Казалось правильным?
– Это было… в общем, как было, так и было. Забавно, но нормально. Почти все мои приятели уже прошли через это, ну я и думал – значит, это хорошо. Правильно. Мне уже почти двадцать четыре стукнуло.
– Понятно, – говорит Аня своим профессионально-снисходительным тоном. И оборачивается ко мне: – Роза? А вы помните, как влюбились в Гарри?
Я хихикаю и мгновенно проникаюсь к себе презрением.
– Уж не взыщите, но мы с Гарри такие, любовь – это не про нас. И всякая сентиментальная чепуха тоже.
Это про меня и Альпина. Когда он в первый раз сказал, что любит меня, я устроила ему такой секс, какого у меня в жизни не бывало. Да и у него, наверное, тоже.
Аня холодно взирает на меня и ждет. С Гарри она не в пример дружелюбней.
– Ну ладно. Это правда, что он говорит, – все наши друзья переженились. И правда, что я в какой-то мере ощущала себя выше его. Но не больше, чем все женщины ощущают себя по отношению к мужикам. Он казался таким… простоватым. Не знаю. Просто я чувствовала, что соображаю быстрей и в людях разбираюсь лучше.
– И вы полюбили его за…
– А, вот, вспомнила кое-что. Это было в самом начале, у меня к тому времени уже с полгода никого не было. Встречалась с несколькими парнями, но все – не то.
– Они ее все бросили, – вставляет Гарри.
– Один! Только один меня бросил!
– Гарри, не мешайте Розе.
– Виноват.
– Значит, мне почти двадцать пять, я уже, если честно, начинаю впадать в какое-то даже отчаяние, а день выдался кошмарный.
– Какой день?
– Тот, про который я пытаюсь вам рассказать. Темень непроглядная, сырость, тоска смертная, стрижку мне сделали – глаза б не смотрели! И туфли промокли, и чулки тоже. Сижу в кафе и жду.
– Я, кажется, помню, – опять встревает Гарри. – Это в тот раз, когда мы с тобой собирались за подарками на Рождество? Вот до чего ты мне нравилась – я даже был готов таскаться с тобой по магазинам.
– Ага, и после этого – ни разу.
– Можно подумать, тебе нужна помощь, чтобы тратить деньги.
– Ну-ну! – поднимает голос Аня. – Не будем отвлекаться. Роза, вы рассказывали, как в один ужасный день ждали Гарри в кафе.
– Да. Не знаю, почему я все помню про это, – так оно и есть. Просто мистика какая-то. Гарри опаздывал, и я переживала, что он не придет. Что он сообразил, какая я капризная корова. Хотя, если по-настоящему, знала – придет. Печенкой чуяла. Сидела, глазела по сторонам на других покупателей и, помнится, твердила себе: день дерьмовый, работа у меня дерьмовая, стрижка дерьмовая, но я жду своего парня! И это было так здорово! Я все повторяла и повторяла про себя: мой парень идет ко мне на свидание. И он пришел.
– И тогда вы полюбили Гарри? Когда увидели, как он к вам идет?
Я тяну время – переставляю ноги, откашливаюсь.
Я готовлюсь сказать: «Да! Именно тогда я и поняла, что влюблена!»
Но загадочным образом на меня нападает чих, и мне, извинившись, приходится отвернуться, прикрываясь рукой.
А между вторым и третьим чихом я припоминаю, что никогда не влюблялась в Гарри.
– Я влюбилась в слова: мой парень. А позже влюбилась в другие слова: мой муж.
– Здорово! – фыркает Гарри.
– Ты что, думаешь, что не встреть меня, остался бы бобылем? Что я единственная на этом свете женщина, на которой ты мог жениться?
Гарри возмущенно морщится.
– Да брось, Гарри. Что мы с тобой понимали? Никогда мы не были предназначены друг для друга.
Молчание.
– Возможно, это и неважно, – начинает Аня этим своим тоном. – Не имеет большого значения – того ли, кого нужно, вы выбираете. Порой в супружестве человек может стать именно тем, кто вам нужен, просто потому, что он ваш муж или жена. Для этого, быть может, достаточно каждый день просыпаться с ним рядом. Гарри, разве вы не чувствуете, что с годами изменились, чтобы приспособиться к Розе? И я уверена, что она тоже переменилась. Мы все оказываем влияние на близких нам людей, и, если брак успешный, мы становимся лучше. Поэтому не имеют значения причины, по которым вы женитесь, как не имеет значения, вступаете ли вы в брак с подходящим человеком, – совместная жизнь может сделать его подходящим.
А мы сидим как два идиота и таращимся на нее. И оба упираемся, не давая ей переубедить нас.
– Но мы не были влюблены, нисколечко. Никогда. У нас даже своей песни нет, – говорю я, а самой противно от звенящих в голосе жалобных ноток.
– И потом, – поддерживает меня верный Гарри, – Роза абсолютно не в моем вкусе.
Аня на минуту задумывается и говорит:
– Все браки подобны путешествиям, а все путешествия начинаются скверно.
Так это все еще начало? Чертовски долгий старт.
– Вообще-то, это всего лишь теория, – говорит Аня совсем не так уверенно, как всегда. Я даже испытываю к ней что-то вроде симпатии. – И конец нашей сегодняшней встречи.
Ура.
Декабрь
Эвантон
Даже в таком крохотном городишке, как Эвантон, для каждого найдется место по вкусу. Для горцев, которым нужна панорама, имеется Содейл-роуд, а для тех, кто предпочитает укромные уголки, – улицы Камден и Ливера. Есть коттеджи и деревенские домики, разбежавшиеся вдоль городской окраины, для тех, кому подавай простор. Есть бунгало с центральным отоплением для любителей новизны и старые каменные особняки для тех, кто ради очарования старины готов мириться с вечными сквозняками. В социальном отношении – приезжие охотнее завязывают дружбу с такими же, как они, приезжими; местные тянутся к местным, но жилища для себя и те и другие выбирают сообразно собственным склонностям, а не происхождению. Каждая улица перемешала местных и приезжих.
Эвантонцы, оказавшиеся не на своем месте, не могут понять, отчего их одолевает беспокойство; они переставляют мебель, переклеивают обои. И безрезультатно.
Роза и Гарри уютно устроились на «своей» улице в самом сердце Эвантона. Аня блаженствует в бунгало на Содейл-роуд, хотя Йен предпочел бы жить где-нибудь пониже. Сэм, напротив, считает свой домишко слишком темным и тесным. А Мацек мечтает об уединенном коттедже, но только если найдет кого-нибудь, с кем там жить.
Коммунальный совет, состоящий главным образом из жителей улиц Камден и Ливера, распорядился украсить рождественскую елку гирляндами из лампочек. Елку подарил округ, и она стоит сбоку от автомобильной парковки, напротив пивной. В городке нет площади, но они как-то обходятся. «Пять, четыре, три, два, один!» – елочные огни, конечно, не загораются, но даже самые маленькие эвантонцы стоически терпят, пока кто-то из взрослых (какой-то горец) возится с генератором, а ветер хлещет дождем покрасневшие мордашки. Лампочки наконец вспыхивают, и елка – мгновение назад такая нескладная, такая кривобокая – преображается.
17.30. Солнце зашло час назад.
Мацек
И что хуже всего – повсюду Рождество. И Санта-Клаусы. Ветки падуба и колокольчики висят на проводах между фонарными столбами. И эти песни, без перерыва во всех магазинах и по радио. А где снег? Нет снега! Сэм тоже думает, что это погано. Ему тоже хочется снега. Мы сидим у меня в фургоне, дождь осточертел. Сэм теперь часто ко мне забегает, почти каждый день после школы. Ненадолго, на полчасика. Мы уже не стесняемся друг друга – пукаем, рыгаем; это значит – мы добрые приятели. Говорим все о дожде, потому что он льет без передыху.
– У меня новый сноуборд, а катался я всего два раза. А все из-за этого сучьего дождя!
– Пожалуйста, Сэм, этот дождь, конечно, нехорошо, но он – не собачьей девочки дождь. И не скверной женщины тоже. Просто дождь, и все.
– Чего? Все, что меня уже достало, – все сучье.
– Ладно, спасибо, – говорю я, потому что мне все интересно. Сэм занятный, с ним говоришь не как с ребенком, скорее как со взрослым, который еще не выбился в люди. – Хочешь выучить еще какие-то польские слова, Сэм?
– Валяй, сучек.
– Я не сучек, Сэм. Я твой друг.
– Конечно, Мацек. Это я по-дружески. Для смеха.
– Я твой сучий друг?
– Перебор, Мацек. Это перебор.
Наверное, я никогда не выучу английский.
У нас в Польше снег уже целый месяц. Вчера я звонил тетке, она говорит, у них все белое, красивое. Говорит, уже приготовила для меня комнату, с новым пуховым одеялом и такими же шторами. А на Рождество соберется вся семья. Она говорит, мое место дома.
– Когда ты вернешься домой насовсем?
– Не знаю, но на Рождество мы с тобой увидимся. Приеду на несколько недель.
– Тебе следует быть здесь, а не в Шотландии, Мацек. Не стоило уезжать из-за Марьи.
– Откуда ты знаешь, из-за чего я уехал?
– Все знают, Мацек. Что, думаешь, по твоим глазам не было видно?
– Мне нравится Шотландия. Здесь хорошо.
– Возвращайся домой, Мацек. У нас тоже хорошо. Дома всегда лучше.
День длится всего несколько часов, и снова темень. И холод. Холод у меня в крови. Вы, конечно, сами знаете, что бывает, когда вам становится холодно в этом мире, когда вы не понимаете, где ваш дом, а ваша любимая женщина замужем?
Кто-то подходит к вам и говорит гадости прямо в лицо.
Да.
Вечером, когда Сэм ушел, я сидел в пабе у огня и пил пиво. И услыхал его слова. Имени не знаю, но он здесь всегда. Ему не было видно моего лица – шляпа мешала. Слышу, он говорит своим приятелям: «Они, мать их, позанимали все рабочие места, а деньги отсылают домой, в свои говенные страны. Говорю вам, нас стригут как овец! Если так дальше пойдет, Шотландии кранты. Они ж, мать их, теперь повсюду».
Тогда кто-то из его приятелей рассказал про ресторан, а официантка там – полька, и она не понимает, чего он просит. Приносит ему не ту еду, не то питье. Дает не ту сдачу. А его собственная жена не может устроиться в этот ресторан на работу. И они все принялись по-дурацки качать головами и возмущаться дурацкими голосами: «Да. Неправильно. Совсем, мать их, неправильно».
И я ушел домой, потому что все понял. Понял, про что они говорят. Я уже был почти на стоянке для фургонов, как вдруг слышу шаги, и этот мужик обгоняет меня и говорит на ходу:
– Гребаный поляк. Вали, паскуда, домой.
И все. Но сердце у меня колотится так быстро, и я слышу свой голос:
– Нет! Сам вали! Ты дурацкий… дурацкий паскуда!
Мужик оборачивается, а я думаю: oh kurwa! Что я ору?
Он полез за чем-то в карман, и я чуть не надул в штаны. Я слабый человек, у меня почти никаких мускулов нет, поглядите! Но я распрямился во весь рост и как заору: «Kurwa mac!»
Так у нас говорят «да пошел ты», очень грубо. А я это сказал как сердитая собака, горлом. Не думал, что могу так. Но оно сработало. Мужик плюнул в мою сторону и ушел, очень быстро.
Давай, паскуда, беги. Я лев!
Как темно вокруг, но я уже дома. Нет, не дома. Это не дом.
Хочу отрезать хлеба, а он заплесневел. Ставлю на огонь чайник, а чайные пакетики кончились. И дождь, пока меня не было, нашел дырку в крыше, и теперь у меня сырая кровать. Даже дождь сегодня воняет. Как старики, которые у нас дома целыми днями сидят в парке. Я вытаскиваю все из карманов и не могу найти кошелька.
Вот что бывает, когда вместо снега идет дождь, а ты любишь Белоснежку, но у нее есть муж.
На следующий день у меня выходной и кошелек отыскивается в другом кармане. Иду в лавку – купить что-то на завтрак. Бекон и яйца, упаковку французских рогаликов. И чувствую – она здесь, в лавке. Вот она, в очереди. Первый раз, после того как обнял ее. Она такая seksowny, что я про все забываю – про яйца, про бекон. Стою за ней с одними рогаликами в руках.
Но у нее такой неприветливый вид. И больной.
– Аня, вы здоровы?
– Здравствуйте, Мацек.
Читать бесплатно другие книги:
