Алмазный браслет Стил Даниэла

Danielle Steel

IMPOSSIBLE

Copyright © 2005 by Danielle Steel 

© Володина С., перевод на русский язык, 2014

©  Издание на  русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014

Моим замечательным, необыкновенным, любящим детям – Беатрис, Тревору, Тодду, Нику, Саманте, Виктории, Ванессе, Максу и Заре, которые наполняют мою жизнь не только смыслом, но и радостью, счастьем и любовью во всех ее проявлениях. Как мне повезло в жизни, что у меня есть вы, с вашим смехом, любовью и всеми прекрасными мгновениями, которые мы проживаем вместе. Не устаю радоваться вам, благодарить и ценить вас больше, чем можно выразить словами. Пусть когда-нибудь господь одарит вас такими же чудесными детьми, какими вы являетесь для меня.

С любовью, мама

– А как это – приручить?

– Это давно забытое понятие… Оно означает: создать узы.

– Узы?

– Вот именно… – сказал Лис. – Ты для меня пока всего лишь маленький мальчик, точно такой же, как сто тысяч других мальчиков. И ты мне не нужен. И я тебе тоже не нужен… Я для тебя всего только лисица, точно такая же, как сто тысяч других лисиц. Но если ты меня приручишь, мы станем нужны друг другу. Ты будешь для меня единственным в целом свете. И я буду для тебя один в целом свете…

…Если ты меня приручишь, моя жизнь словно солнцем озарится. Твои шаги я стану различать среди тысяч других. Заслышав людские шаги, я всегда убегаю и прячусь. Но твоя походка позовет меня, точно музыка, и я выйду из своего убежища… Как чудесно будет, когда ты меня приручишь!..

Лис замолчал и долго смотрел на Маленького принца. Потом сказал:

– Пожалуйста, приручи меня!

– Я был бы рад, – отвечал Маленький принц, – но у меня так мало времени. Мне еще надо найти друзей и узнать разные вещи.

– Узнать можно только те вещи, которые приручишь, – сказал Лис. – У людей уже не хватает времени что-либо узнавать. Они покупают вещи готовыми в магазинах. Но ведь нет таких магазинов, которые торговали бы друзьями, и потому люди больше не имеют друзей. Если хочешь, чтобы у тебя был друг, приручи меня!

– А что для этого надо делать? – спросил Маленький принц.

– Надо запастись терпением, – ответил Лис. – Сперва сядь вон там, поодаль, на траву, – вот так. Я буду на тебя искоса поглядывать, а ты молчи. Слова только мешают понимать друг друга. Но с каждым днем садись немножко ближе…

… – Вы еще ничто. Никто вас не приручил, и вы никого не приручили. Таким прежде был мой Лис. Он ничем не отличался от ста тысяч других лисиц. Но я с ним подружился, и теперь он – единственный в целом свете.

Антуан де Сент-Экзюпери, «Маленький принц»[1]

Глава 1

Галерея «Сювери» в Париже занимала элегантный особняк XVIII века в предместье Сент-Оноре. Коллекционеры приезжали сюда по предварительной договоренности и через калитку в массивных воротах попадали во внутренний двор. В центральной части здания размещалась основная галерея, в левом крыле – офисы ее владельца Симона де Сювери. А справа располагалось современное крыло, пристроенное к галерее его дочерью. За домом раскинулся живописный сад со множеством скульптур, в большинстве – роденовских. Симон Сювери владел галереей уже более сорока лет. Его отец, Антуан, в свое время был одним из самых прославленных европейских коллекционеров, а Симон, прежде чем открыть галерею, занимался исследованием живописи Возрождения и голландских мастеров. Теперь к нему за консультациями обращались музеи всей Европы. Частным коллекционерам он внушал благоговение, а всем, кто был с ним знаком, – восхищение и отчасти страх.

Симон де Сювери имел внушительную внешность. Высокий, могучего телосложения, с суровыми чертами лица и темными глазами, которые, казалось, пронизывали тебя насквозь. Жениться Симон не спешил. В молодости он был слишком занят созданием своего дела, чтобы тратить время на любовные похождения. Женился он поздно – в сорок лет, на дочери влиятельного американского коллекционера. Это был удачный, можно сказать – счастливый союз. Марджори де Сювери никогда напрямую не встревала в дела галереи, которая к моменту ее замужества уже прочно стояла на ногах. Она восхищалась плодами трудов своего супруга. Она любила его всем сердцем и страстно интересовалась всем, что он делает. Марджори была художница, но так и не научилась без сердечного волнения демонстрировать свои работы. Она писала изящные пейзажи и портреты и раздаривала их друзьям. По правде сказать, Симон имел слабость к ее работам, хотя в профессиональном отношении они его не впечатляли. Во всем, что касалось галереи, Симон был беспощаден и решителен. Воля у него была стальная, ум – острый, как алмаз, чутье – тонкое и безошибочное. И глубоко под всем этим скрывалось – и никогда не показывалось – нежное сердце. Точнее, так говорила Марджори. Хотя верили ей не все. С подчиненными он был справедлив, с клиентами – честен, а в погоне за ценными для галереи приобретениями – неутомим. Бывало, годы уходили на то, чтобы раздобыть какое-то конкретное полотно или скульптуру, но Симон никогда не останавливался на достигнутом. Точно так же, будучи холостым, он искал себе жену. А заполучив, хранил ее как величайшее сокровище – то есть держал при себе. В обществе он появлялся лишь тогда, когда это было необходимо – обычно это были приемы для клиентов в одном из флигелей здания.

Обзавестись детьми они решились не сразу. Вообще-то, это было решение Симона, и ребенок появился только спустя десять лет после их бракосочетания. Зная, что Марджори жаждет детей, Симон наконец внял ее мольбам, а когда родилась дочка, а не сын, почти не огорчился. Когда родилась Саша, Симону было уже пятьдесят, а Марджори – тридцать девять. Саша сразу же стала для матери светом в окошке. Они были неразлучны. Марджори многие часы проводила с малышкой, они вместе смеялись, распевали песенки, играли в саду. Когда Саша пошла в школу и они оказались разлучены, Марджори почти что погрузилась в траур. Саша была очаровательным и ласковым ребенком. Темноволосая и смуглая, как отец, она обладала воздушной нежностью своей матери. Марджори была голубоглазой блондинкой с ангельским личиком и походила на мадонну с итальянских полотен. У Саши, как и у матери, были нежные черты лица, а волосы и глаза – темные, в отца, но в отличие от обоих родителей девочка была невысокая и хрупкая. Отец любил ее поддразнивать и называл ребенком в миниатюре. Но в характере у Саши не было ничего мелкого или слабого. Она оказалась наделена стальной волей, как отец, и теплотой и нежностью, как мать, и с ранних лет демонстрировала унаследованную от отца целеустремленность. Тот стал воспринимать дочь всерьез, лишь когда ей исполнилось четыре или пять лет, и с тех пор говорил с ней только об искусстве. В свободные минуты он показывал дочери галерею, рассказывал о разных художниках, учил распознавать их кисть и показывал репродукции в альбомах. Едва она научилась писать, как он стал добиваться от нее не только правильного произношения, но и правильного написания имен знаменитых мастеров. Девочка не сопротивлялась, а, напротив, впитывала все, как губка, и бережно сохраняла в памяти каждую крупицу полученной от отца информации. Симон очень гордился дочкой. И все сильней любил жену, которая серьезно заболела через три года после рождения ребенка.

Поначалу болезнь Марджори оставалась для всех загадкой и повергала в недоумение врачей. Втайне Симон надеялся, что причина носит психосоматический характер. Он не умел реагировать на людские хвори и немощи и считал, что все, что имеет физическую природу, может быть в конце концов преодолено. Но Марджори не только не могла справиться с болезнью, но и делалась слабее день ото дня. Лишь через год ей наконец был поставлен диагноз, для чего пришлось ехать в Лондон, а затем его подтвердили и нью-йоркские доктора. У нее оказалось редкое заболевание, поразившее нервную и мышечную ткань. Со временем должно было произойти полное разрушение легких и сердца. Симон не принял такого прогноза, а Марджори отреагировала на него стоически, старалась не жаловаться, проводила как можно больше времени – когда была в силах – со своим мужем и дочкой, а в промежутках отдыхала. Болезнь не сломила ее дух, но, как и предсказывали врачи, тело не устояло. К тому моменту, как Саше исполнилось семь, Марджори уже не вставала с постели, а в девять лет девочка лишилась матери. Симона, хотя его и предупреждали врачи, смерть жены повергла в оцепенение. Как и Сашу. Родители никак не готовили ее к этому неминуемому событию. И Саша, и Симон привыкли к тому, что Марджори живо интересуется всеми их делами и принимает участие в их жизни, даже будучи прикованной к постели. И внезапное осознание того, что ее больше нет, поразило их как молния и сблизило еще тесней. Теперь Саша стала занимать в жизни отца не менее важное место, чем его галерея.

Саша росла, вбирая в себя искусство во всех мыслимых формах. Она жила им, была поглощена без остатка и обожала всеми фибрами души. Так же как и отца. К Симону она испытывала не меньшую преданность, чем он к ней. Еще будучи ребенком, она знала о галерее, о выставленных в ней непростых, замысловатых полотнах ничуть не меньше, чем любой из работающих здесь специалистов. Порой Симону казалось, что эта маленькая девочка разбирается в живописи куда тоньше, чем все его сотрудники, вместе взятые. Единственное, что его тревожило (и он этого не скрывал), – это то, что Сашей все больше овладевала страсть к современному искусству и модерну. В особенности его бесила современная живопись, и он не стеснялся называть ее мусором и наедине с дочерью, и при посторонних. Любви и уважения достойны были только старые мастера, никто больше.

Как когда-то отец, Саша окончила Сорбонну и получила диплом магистра по специальности «история искусств». Это была ее своеобразная лицензия. После этого она выполнила данное матери обещание, поехала в Нью-Йорк и защитила диссертацию в Колумбийском университете. Потом два года отработала интерном в Метрополитен-музее, на чем ее образование можно было считать завершенным. Все эти годы она часто наведывалась в Париж, иногда просто на выходные, а Симон при каждой возможности навещал ее в Нью-Йорке. Заодно он виделся со своими клиентами, ходил по американским музеям, посещал коллекционеров. Он не мог жить без дочери и использовал для встречи каждый повод. Больше всего на свете он хотел, чтобы Саша вернулась домой. Все годы, что она жила в Нью-Йорке, Симон проявлял повышенную раздражительность и нетерпимость к окружающим.

Но чего Симон совсем не ожидал, так это появления в жизни дочери Артура Бордмана. Саша познакомилась с Артуром в первые дни своей аспирантуры в Колумбийском университете. Ей тогда было двадцать два. Не вняв протестам отца, уже через полгода она выскочила замуж. Поначалу Симон пришел в ужас от столь раннего замужества. Единственным утешением было обещание зятя перебраться в Париж, как только Саша закончит учебу и практику в Америке. Симон только что не заставил его поклясться кровью. Но он не мог не признать того, что его дочь счастлива, как никогда. С течением времени Симон убедился в том, что Артур хороший человек и самый подходящий муж для его дочери.

Артуру Бордману было тридцать два года, на десять лет больше, чем Саше. Он окончил Принстон, а бизнес-администрированию учился в Гарварде. Теперь он занимал солидный пост в одном инвестиционном банке на Уолл-стрит, который – очень удобно – имел отделение в Париже. Почти сразу после женитьбы он начал прощупывать почву на предмет перевода в этот филиал на правах управляющего. Через год у молодых родился сын, Ксавье. А еще через два года – дочь Татьяна. Но, несмотря на рождение детей, Саша не давала себе ни малейшего послабления в учебе. К счастью, оба ребенка появились на свет летом, когда у нее были каникулы. А потом ей стала помогать няня. Еще с детства, наблюдая, как отец управляет галереей, Саша научилась не бояться дел и забот. Ей нравилась ее насыщенная жизнь, а мужа и детей она просто обожала. Симон поначалу был не готов к роли дедушки, но очень скоро он всей душой привязался к своим очаровательным внукам.

Каждую свободную минуту Саша проводила с детьми, пела им те же песни и играла в те же игры, что узнала от своей матери. Маленькая Татьяна была так похожа на бабушку, что Симона это поначалу пугало, но, когда девочка стала подрастать, он стал находить неизъяснимое удовольствие в том, чтобы просто сидеть и смотреть на копию своей незабвенной Марджори и вспоминать былое. Рано ушедшая Марджори будто вновь сошла на землю в облике своей внучки.

Сразу после того, как Саша окончила стажировку в Метрополитен-музее, верный своему слову Артур перевез всю семью в Париж. В тридцать шесть лет он стал управляющим французским филиалом своего банка. Начальство доверяло ему так же безгранично, как и его собственная жена. В Нью-Йорке Саша работала в музее неполный рабочий день, а остальное время проводила с детьми. Теперь ей предстояла еще более напряженная жизнь. В Париже она собиралась работать в галерее отца. Она чувствовала себя готовой к полноценной работе. Симон согласился, что работать она будет до трех часов, с тем чтобы оставалось время на детей. А еще надо будет уделять время мужу, знакомить его с парижской жизнью и сопровождать на светские мероприятия. Саша вернулась в Париж на коне, образованная, воодушевленная, бесстрашная и счастливая тем, что снова дома. Счастлив был и Симон – тем, что дочь вернулась и наконец будет работать с ним. Двадцать шесть лет ждал он этого момента, и вот он настал – к их обоюдной радости.

На вид он оставался таким же суровым отцом, каким она его помнила с детства, но даже Артур заметил, что с возрастом характер у Симона стал мягче. Время от времени он даже балагурил с внуками, хотя в большинстве случаев их общение сводилось к тому, что дед подолгу молча сидел и с видимым удовольствием наблюдал за детьми. Симон никогда не умел общаться с малышами, даже с дочерью в раннем возрасте он всегда испытывал затруднения. К моменту их переезда в Париж ему было уже семьдесят шесть. И с этого времени у Саши началась по-настоящему самостоятельная жизнь.

Первой заботой, которую надо было разрешить семье, было жилье. Симон потряс их тем, что решил эту проблему за них. Саша собиралась подыскать квартиру на Левом берегу. Казенная квартира в шестнадцатом округе была для их разросшейся семьи уже маловата. И Симон предложил освободить для них занимаемое им крыло дома, элегантный трехэтажный флигель, в котором он жил и до женитьбы, и в браке, и все последние годы. Он объявил, что ему не нужно столько места и тяжело подниматься по лестнице, что показалось Саше совсем неубедительным. Отец до сих пор мог совершать бесконечные пешие прогулки. Тем не менее он настоял на том, чтобы переселиться в другое крыло, причем на верхний этаж, где раньше располагались конторские помещения и хранилище. Не давая никому опомниться, он принялся за ремонт, вставил чудесные мансардные окна и приобрел занятное электрическое кресло-каталку, автоматически поднимающееся и спускающееся по лестнице, чем привел в восторг внуков, тут же вознамерившихся опробовать технику в деле. Дети с восторгом катались по лестнице, а дед с умилением шагал рядом на своих старческих ногах. Саша помогала ему с ремонтом и оформлением интерьера, и ей пришла в голову одна мысль, которая отцу сразу не понравилась. Она давно вынашивала этот план, но до сих пор он казался ей неосуществимым. Она решила расширить галерею – включить в нее раздел современного искусства. Для этой затеи идеально подходило крыло, использовавшееся раньше под второе хранилище, через двор от той части дома, где были служебные помещения и новое жилье отца. Правда, это означало бы уменьшить площади под хранение, но она уже сговорилась с архитектором относительно постройки наверху удобных стеллажей и стоек. При первом упоминании о продаже работ современных художников Симон взвился. Он не станет уродовать галерею и поганить ее благородное имя, продавая хлам, который так нравится Саше. И вообще, у всех этих так называемых художников нет и намека на талант. Чтобы его уломать, потребовался почти целый год ожесточенных споров.

И только когда Саша пригрозила уйти из галереи и открыть свой салон, Симон наконец согласился, правда, с большой неохотой и ворчанием. Саша, хоть и в несколько смягченном варианте, не уступала отцу твердостью характера и упорно стояла на своем. Едва достигнув согласия с Симоном, она перестала принимать своих художников в общей галерее, где ее отец был с ними так непочтителен. Спустя год после переезда в Париж она торжественно открыла в галерее отдел современного искусства. И, к удивлению отца, стала получать неизменно хвалебные отклики – и не просто потому, что была Сашей де Сювери, а потому, что имела безошибочное чутье на хорошее, настоящее современное искусство – точно так же, как и ее отец в отношении других эпох.

Примечательно то, что Саша одинаково хорошо разбиралась и в том, и в другом. Она отлично знала то, чем торговал отец, и столь же блестяще разбиралась в самых современных работах. К тридцати годам, то есть через три года после открытия своего отделения галереи, она превратила его в самое значительное собрание произведений современного искусства в Париже, а может быть, и во всей Европе. При этом она получала от своей работы подлинное наслаждение. И от жизни. Как и ее драгоценный Артур. Тот восхищался усилиями жены, поддерживал ее в каждом начинании, в каждом решении, в каждом вложении средств – даже больше ее отца, который хоть и уважал интересы и познания дочери, но относился к сфере их приложения весьма скептически. Но он не отрицал того факта, что ей удалось вдохнуть в галерею новую жизнь, причем исполнить это с блеском.

Артур приходил в восторг от того, насколько разная у них с женой работа. Он восхищался ее умением представить живопись как выражение радости жизни, а шутовство ее любимых авторов его забавляло. Какой контраст с сухарями-банкирами, с которыми имел дело он! Артур сопровождал жену во многих поездках по городам, куда она ездила знакомиться с новыми художниками, а посещение художественных выставок стало его любимой формой досуга. Свой трехэтажный флигель они превратили в своеобразный музей современного искусства. А работы, которые Саша продавала в своей части галереи, были куда более доступны по цене, нежели полотна старых мастеров в галерее отца. Семейный бизнес процветал.

Саша управляла своей частью дела уже восемь лет, когда прозвучал первый тревожный звонок. Банк, в котором Артур уже был партнером, стал настаивать на его возвращении в Штаты на место управляющего. Проблема возникла, когда двое других партнеров погибли при крушении частного самолета, и теперь руководство банка сходилось в том, что лучшей кандидатуры на место управляющего, чем Артур, не найти. По сути дела, другой кандидатуры вообще не было, и у Артура не было никакой возможности отказаться. Карьера для него была не менее важна, чем для Саши, к тому же работа Артура оплачивалась весьма щедро. Надо было возвращаться в Нью-Йорк.

Объясняясь с отцом, Саша обливалась слезами, да и у того глаза были на мокром месте. Все тринадцать лет супружества Артур поддерживал ее во всех начинаниях, и теперь настал ее черед стать ему поддержкой. Она была готова. Не просить же его бросить карьеру ради нее, чтобы она могла остаться со своей галереей и со своим отцом, который, нельзя отрицать, начал заметно сдавать. Саше было уже тридцать пять лет, а Симону – восемьдесят пять, хотя он и держался молодцом. Им еще повезло, что Артуру удалось столько лет проработать в Париже без ущерба для его карьеры. Но теперь настала пора ему ехать на родину, а вместе с ним – и Саше.

Саша оказалась верна себе. Не прошло и полутора месяцев, как она выдала новую идею. До переезда в Нью-Йорк оставался месяц. Поначалу она ошеломила отца своим предложением. Он воспротивился всей душой – точно так же, как когда она затевала свою галерею. Но теперь она не прибегала ни к каким угрозам. Она умоляла. Ей пришла в голову идея открыть филиал галереи в Нью-Йорке, причем по обоим направлениям, классике и современному искусству. По мнению отца, это была бредовая затея. Галерея «Сювери» была самой респектабельной в Париже, к ним ежедневно обращались многие американские ценители искусства. И даже музеи всего мира. Объективно говоря, никакой необходимости открывать филиал в Нью-Йорке не было, если не считать того, что Саша теперь будет жить там, жаждет помогать отцу и дальше и по-прежнему любит свою галерею, которой отдано уже девять лет жизни.

Это был для них поворотный момент. Артур воспринял предложение жены с восторгом и целиком встал на ее сторону. В конечном итоге именно он и уговорил тестя, хоть Симон до последнего оставался убежден в безумии всей затеи. Саша предложила начать проект на свои деньги, Артур тоже хотел поучаствовать. Но в конце концов деньги дал отец – как всегда. Сразу по прибытии в Нью-Йорк она нашла для семьи квартиру на Парк-авеню, а для галереи «Сювери, Нью-Йорк» – каменное здание на Шестьдесят четвертой улице, между Мэдисон и Пятой авеню. И, как бывало всегда, когда Саша что-то задумывала, а потом вкладывала в осуществление затеи всю энергию и упорство, план удался на славу. Приезжавший несколько раз отец признал, что место для галереи она нашла идеальное. А на торжественном открытии спустя девять месяцев Симон был преис-полнен гордости. Саша была героиней нью-йоркской богемы. В тридцать пять лет она уже входила в число самых влиятельных мировых торговцев произведениями искусства, одним из которых был и ее отец, и только что вошла в состав правления музеев Метрополитен и Современного искусства, что было невероятно почетно.

Ксавье и Татьяне уже исполнилось двенадцать и десять. Ксавье любил рисовать, а Татьяна при каждом удобном случае брала в руки фотоаппарат и втихаря делала уморительные снимки взрослых. Внешне она была как маленький эльф, а Ксавье пошел в отца, только иссиня-черные волосы унаследовал от матери и деда. Красивые и ласковые дети, и оба говорили на двух языках. Родители решили отдать их в лицей в Нью-Йорке, а Татьяна только и говорила о том, чтобы вернуться в Париж. Она скучала по друзьям. Зато Ксавье без колебаний сделал выбор в пользу Нью-Йорка.

Два года пролетели на одном дыхании. Саша с упоением занималась галереей. Она часто летала в Париж, не реже двух раз в месяц. Иногда садилась на «Конкорд», летела к отцу и успевала в тот же день вернуться в Нью-Йорк, к мужу и детям. А летом она неизменно привозила детей во Францию. Навещала отца на вилле, которую он уже много лет снимал на Сен-Жан-Кап-Ферра, а сама с детьми жила в Эден-Роке. Симон обожал внуков, но в больших дозах они его утомляли. И хотя Саше не хотелось в том признаваться, отец сильно постарел. Ему уже исполнилось восемьдесят семь, и силы были уже не те.

Хочешь не хочешь, но надо было задуматься о том, как Саша будет одна управляться с делами. Она пока с трудом себе представляла, что может остаться без отца, но Симон был реалистом. Он прожил долгую жизнь и не боялся отойти от дел. Работники у него были хорошо обучены. Придет время, и Саша сможет жить там, где ей будет удобней, в Париже или Нью-Йорке, а дела за нее там или тут будут вести другие. Конечно, придется бывать в обеих галереях и регулярно летать через океан, но выбор места жительства остается за ней – спасибо опыту и дальновидности отца. В обоих отделениях у них работали первоклассные специалисты. И все же домом для нее по-прежнему был Париж, хотя жить и работать в Нью-Йорке Саше нравилось. Теперь уже не было никаких сомнений, что Артур слишком погружен в дела банка, чтобы жить где-то, кроме Нью-Йорка. И пока он не выйдет на пенсию, они будут жить в Нью-Йорке. Хорошо еще, что Симон пока был в силах управлять французским отделением фирмы. И это – в восемьдесят семь лет! Он по-прежнему был неподражаем, хотя уже и начал сдавать. И несмотря на это, а может, как раз по этой причине, когда он в восемьдесят девять лет скончался, Саша была потрясена. Она словно бы и не представляла себе, что отец не вечен. Симон умер так, как и хотел. Обширный инфаркт за рабочим столом. Врачи сказали, он умер мгновенно. Причем сделал это сразу после подписания серьезного контракта с одним голландским коллекционером.

Вечером того же дня потрясенная Саша вылетела в Париж. Она бесцельно ходила по галерее, не в силах поверить, что отца больше нет. Похороны прошли солидно и с достоинством. Был даже президент Республики, не говоря уже о министре культуры. Пришли воздать должное покойному все сколько-нибудь значительные фигуры из мира искусства. Приехали его друзья, заказчики, зять и внуки. В холодный ноябрьский день Симона похоронили на кладбище Пер-Лашез в двенадцатом округе, на восточной окраине Парижа. Неподалеку покоились Виктор Гюго, Пруст, Бальзак и Шопен – подходящая компания.

Месяц Саша пробыла в Париже, приводя в порядок дела и разбирая вещи отца. Она могла уехать и раньше, но не находила в себе сил покинуть дом, где столько лет жил и работал ее отец. Когда она вернулась в Нью-Йорк, то все еще чувствовала себя опустошенной. Рядом с ее горем украшенные к Рождеству улицы и витрины магазинов смотрелись вызывающе. Это был тяжелый и нескончаемо длинный год. Но, несмотря на все, оба отделения галереи процветали. Следующие годы прошли в мире, счастье и плодотворной работе. Саша скучала по отцу, но постепенно пустила корни в Нью-Йорке, да и дети подросли. И, как и прежде, она дважды в месяц летала в Париж и следила за работой галереи.

Прошло восемь лет со дня смерти отца. Оба отделения галереи прочно стояли на ногах и были одинаково успешны. В пятьдесят семь Артур собирался выйти на пенсию. Он сделал солидную, плодотворную карьеру, но, как он тайком признавался жене, работа ему наскучила. Ксавье уже было двадцать четыре, он жил и работал художником в Лондоне, выставляя свои работы в небольшой галерее в Сохо. Саше его работы нравились, но они еще не дотягивали до уровня ее галереи. Материнская любовь не была слепа настолько, чтобы не видеть, что Ксавье еще надо многому научиться. Он был несомненно талантлив, но ему недоставало мастерства. Зато он безраздельно отдавался работе. Обожал лондонский мир искусства, частицей которого был, и Саша гордилась сыном. Она была уверена: настанет день, и Ксавье станет большим художником. И надеялась, что она еще успеет выставить его работы у себя в галерее.

Четыре месяца назад Татьяна окончила Университет Брауна, защитив диплом по искусствоведению и фотографии, и только что получила место третьего ассистента известного нью-йоркского фотографа. Ее функции сводились к тому, чтобы менять пленку в его камере, варить кофе и подметать полы в студии. Мать успокаивала ее тем, что так все начинают. Никого из детей работа в ее галерее не привлекала. Они соглашались, что она делает замечательное дело, но хотели сами решать, как жить и чем заниматься. Только теперь Саша в полной мере оценила то, чему научил ее отец, какие возможности перед ней открыл и как постепенно ввел ее в свой бизнес. И она жалела, что не сможет передать эти богатства своим детям.

Иногда она думала, что со временем Ксавье захочет работать с ней в галерее, но пока это казалось маловероятным. Сейчас, когда Артур заговорил о выходе на пенсию, она физически ощутила, как ее тянет назад, в Париж, где остались ее корни. Она любила Нью-Йорк, бешеный темп и накал его жизни, но дома ей всегда дышалось легче. Домом для нее оставался Париж, несмотря на половину американской крови и на шестнадцать лет из сорока семи, проведенные в Нью-Йорке. В душе она по-прежнему была француженка. Артур против переезда в Париж не возражал, и в ту осень они стали планировать его всерьез.

Стоял октябрь, последние теплые деньки. Саша просмотрела полотна, которые галерея планировала продать одному бостонскому музею. Работы старых мастеров хранились в особняке на двух верхних этажах. На втором и третьем висели современные полотна, составлявшие славу галереи. А Сашин кабинет приютился в дальнем углу первого этажа.

Пройдясь по верхним этажам, она спустилась к себе, сунула в портфель нужные бумаги и обер-нулась на сад скульптур, куда выходило окно ее кабинета. Как и вся коллекция современного искусства, сад служил наглядным отражением художественного вкуса хозяйки. Она любила смотреть на расставленные в нем скульптурные композиции, особенно когда выпадал снег. Но сейчас до снега было еще месяца два. Она взяла в руки пухлый портфель. На следующей неделе ее в галерее не будет. Утром в воскресенье она летит в Париж. Как и восемь лет назад, когда умер отец, она по-прежнему каждые две недели совершала эти рутинные поездки. И в Нью-Йорке, и в Париже она реально занималась делами, и постоянные перелеты давно стали привычным делом. Это было несложно. У нее сложился свой круг – друзья, клиенты, причем в обоих городах. И в Париже, и в Нью-Йорке Саша чувствовала себя одинаково уверенно.

Она уже собралась выходить из кабинета и размышляла о предстоящих выходных, когда раздался звонок. Это был Ксавье, он звонил из Лондона, где, судя по часам, была уже полночь. При звуке его голоса Саша улыбнулась. Она обожала обоих детей, но в определенном смысле сын был ей ближе. С ним ей всегда было проще. Татьяна же, напротив, была ближе к отцу, да и характер у нее был не сахар – в деда. Она с детства отличалась твердым и бескомпромиссным нравом и в отличие от брата с трудом шла на уступки. Ксавье с матерью были родственные души – одинаково нежные, добрые, всегда готовые простить близкого человека или друга. У Татьяны отношения с жизнью и людьми были более суровые.

– Я боялся, ты уже ушла, – сказал Ксавье. Саша прикрыла глаза и представила себе лицо сына. Очаровательный ребенок давно превратился в красивого молодого человека.

– Я как раз выходила. Ты меня в дверях поймал. А что ты делаешь дома в пятницу вечером? – Она знала, что у Ксавье в Лондоне напряженная светская жизнь, к тому же он имел слабость к хорошеньким женщинам. Их у сына было множество. Мать это всегда забавляло, она то и дело его поддразнивала на этот счет.

– Я только вошел, – пояснил он, не желая уронить репутацию.

– Один? Ты меня разочаровываешь, – рассмеялась она. – Но вечер-то хоть хорошо провел?

– Ходили с приятелем на вернисаж, потом ужинали. Все перепились, начали хулиганить, и я решил, пока нас полиция не забрала, двинуть домой.

– Весело! – Саша опустилась в кресло и выглянула в окно. Как же она соскучилась по своему мальчику! – Чем же вы там занимались, что испугались ареста? – Ксавье хоть и питал слабость к женщинам, но его подружки обычно были существа безобидные и ручные. Он был просто молодой человек, любящий хорошо провести время, и временами вел себя совсем по-мальчишески, задорно и весело. Это давало его сестре повод то и дело называть себя более респектабельной и солидной особой, а возлюбленных брата она неизменно критиковала. И не упускала случая заявить об этом не только матери, но и брату, который тут же кидался их защищать.

– На вернисаже я был с одним знакомым художником. Он малость чокнутый, но художник классный. Надо бы вас при случае познакомить. У него потрясающие абстрактные композиции. Сегодня был удачный вечер, хотя мой друг иного мнения. Ему это все быстро наскучило, и он напился. А потом усугубил, уже за ужином. – Ксавье обожал звонить матери и рассказывать о своих друзьях. Секретов от нее у него не было. А Сашу всегда забавляли рассказы о его похождениях. Сын уже несколько лет жил самостоятельно, но Саша все равно очень по нему скучала.

– Могу себе представить, – прокомментировала она со смехом. – Наверное, это было уморительно?

– Да уж, это точно. Он очень веселый. Представляешь, ма, пока мы в баре сидели, он снял штаны. Самое смешное, что никто этого не заметил, пока он не стал приглашать какую-то девчонку танцевать. Думаю, он и сам успел об этом забыть, и вдруг выходит на середину зала в трусах. Представляешь, какая-то старушка его сумочкой огрела! Так он и ее стал звать танцевать и даже пару раз крутанул вокруг себя. В жизни ничего смешнее не видел. Бабушка от горшка два вершка, а туда же – всю дорогу его сумочкой лупила. А танцует он – загляденье! – Саша слушала и смеялась, представляя себе юношу в трусах, танцующего с воинственной старушкой. – Он был с ней так учтив, мы все со смеху помирали. Но тут бармен пригрозил вызвать полицию, и пришлось его везти домой к жене.

– Так он женат? – изумилась Саша. – Сколько же ему лет?

– Он старше меня, мам. Ему уже тридцать восемь, и у него трое детей. Славные ребята. Да и жена симпатичная.

– А где же была она? – В голосе Саши слышалось явное неодобрение.

– Она терпеть не может ходить по кабакам, – небрежно бросил Ксавье. В Лондоне у него не было друга ближе Лайама Эллисона. Это был серьезный художник, но человек легкий, с фантастическим чувством юмора и страстью к розыгрышам и всевозможным проказам.

– Это нетрудно понять, – сказала Саша. – Не думаю, что мне бы понравилось ходить по ресторанам с мужем, который публично раздевается и танцует со старушками.

– Именно так мне и было сказано, когда я доставил его домой. Я еще уйти не успел, а он уже отрубился на диване. Мы с его женой пропустили по стаканчику, и я уехал. Она славная.

– Надо думать! Кто еще станет все это терпеть? Он не алкоголик? – Саша заговорила серьезно, ее встревожил рассказ сына. Вряд ли, чтобы этот Лайам мог быть подходящим другом для Ксавье. Чему он может его научить?

– Нет, не алкоголик, – рассмеялся Ксавье. – Просто он заскучал и заключил со мной пари, что, если снимет брюки, никто этого и не заметит, по крайней мере в течение часа. Так никто и не замечал, пока его танцевать не потянуло.

– Надеюсь, ты-то в штанах сидел? – Теперь Саша говорила как мать, и Ксавье рассмеялся. Он ее боготворил.

– Успокойся, в штанах. И Лайам обозвал меня трусом. Он сказал, что поднимет ставку вдвое, если я тоже разденусь. Но я не поддался.

– И на том спасибо. Ты меня утешил. – Она взглянула на часы. В шесть они должны были встретиться с Артуром, а сейчас уже десять минут седьмого. – Извини меня, Ксавье, но я уже десять минут как должна быть дома, меня папа ждет. А сразу после ужина мы едем за город, в Саутгемптон.

– Я так и думал. Наудачу позвонил.

– И правильно сделал. Как выходные проводишь? – Она любила быть в курсе его дел, как и дел Татьяны, хотя та общалась с матерью реже. У дочери был тот период, когда хочется пошире расправить крылья. И она теперь чаще звонила отцу, чем матери. Саша не слышала ее с прошлой недели.

– Да ничего особенного не запланировано. Погода у нас стоит гнусная, я думал, может, поработаю немного.

– Хорошо. Я в воскресенье лечу в Париж. Как доберусь – позвоню. Найдется время навестить меня на неделе?

– Не исключено. Вечером в воскресенье созвонимся. Удачных выходных. И папе привет передай.

– Передам. Я тебя люблю. И скажи своему приятелю, чтобы в другой раз штанов не снимал. Вам еще повезло, что вас в участок не забрали. За нарушение общественного порядка, неприличное поведение в общественном месте… да просто за то, что слишком веселились. – Она знала, что Ксавье умеет провести время. По-видимому, Лайам ему в этом не уступал. Она уже как-то о нем слышала от сына, его друг хотел показать ей свои работы. Когда-нибудь она их посмотрит, хотя времени у нее никогда не хватает. Вечно куда-то надо бежать, а бывая в Лондоне, она едва успевает повидаться с теми художниками, кого уже представляет, и, конечно, с сыном. Она просила, чтобы Лайам прислал ей свои картины на слайдах, но он так и не удосужился этого сделать, из чего Саша заключила, что либо он не серьезен в своих намерениях, либо не чувствует себя готовым к показу. Как бы то ни было, судя по рассказу Ксавье, это какой-то экстраординарный тип. Таких среди ее клиентов уже было несколько, и Саша вовсе не жаждала пополнять эту коллекцию, каким бы интересным человеком его ни считал Ксавье. Куда легче было иметь дело с художниками серьезными, думающими о карьере и ведущими себя как взрослые люди. Сорокалетние балбесы, снимающие штаны на публике, – одна головная боль, уж без них она вполне обойдется. – Созвонимся, Ксавье!

– Я тебе в Париж позвоню. Пока, мам, – бодро попрощался Ксавье и положил трубку. Саша улыбнулась и помчалась домой. И так уже Артуру пришлось ждать, а ей еще ужин готовить. Но поговорить с сыном было приятно. Она в спешке покидала галерею, на ходу прощаясь с сотрудниками, потом остановила такси и поехала домой, но мысли ее были с сыном.

Артур ждал ее дома, им хотелось поскорей уехать из города. В пятницу на дорогах всегда жуткие пробки, правда, к тому времени, как они поужинают, машин будет поменьше. Погода стояла роскошная. Уже октябрь, а все еще тепло и сухо. Саша откинулась на спинку сиденья и на минуту прикрыла глаза. Неделя выдалась длинная, она устала.

Квартиру, куда она сейчас ехала, уже давно пора сменить, подумала Саша в который раз. Они жили в ней уже двенадцать лет, с того дня, как приехали из Франции. Сейчас, когда дети разъехались, квартира казалась пустой и слишком просторной. Саша все пыталась уговорить Артура продать это жилье и купить квартиру поменьше на Пятой авеню, с видом на парк. Но поскольку встал вопрос о переезде в Париж, смысл в замене жилья отпал, и они решили подождать. Если переезд состоится, в Нью-Йорке им понадобится лишь временное жилье. В кои-то веки в их жизни должны были наступить какие-то изменения. Это ощущение предстоящих перемен появилось у Саши с того момента, как Татьяна получила диплом и обзавелась своим жильем. Теперь, когда дети разлетелись из гнезда, в жизни Саши образовалась пустота. Но стоило ей пожаловаться, как Артур начинал ее поддразнивать и говорил, что она – одна из самых занятых женщин в Нью-Йорке. И все же по детям Саша очень скучала. Они всегда были неотъемлемой частью ее жизни, и теперь, случалось, на нее накатывала тоска, жизнь, казалось ей, лишилась главного смысла. Хорошо еще, что они с Артуром всегда любили путешествовать, им всегда нравилось проводить время вдвоем. За двадцать пять лет супружества их любовь нисколько не угасла. Напротив, они словно стали ближе и дороже друг другу, если это, конечно, было возможно. Их взаимная привязанность год от года росла и крепла.

Как Саша и думала, муж уже ждал ее дома. Он еще не снял белой сорочки, в какой был на работе, только рукава завернул. Пиджак был небрежно брошен на спинку кресла. Артур уже начал собирать сумку для поездки за город. У них был свой домик в Саутгемптоне, на море. Ужин Саша решила соорудить на скорую руку – холодную курятину с салатом. Они любили выезжать попозже, когда схлынет основной транспортный поток, иначе это путешествие превращалось в пытку.

– Как день прошел? – поинтересовался Артур, целуя ее в макушку. Саша обычно собирала волосы в пучок, другой прически она не признавала. Только на уик-энд, в Саутгемптоне, она заплетала длинную косу. Она любила старые вещи – вытертые джинсы, застиранные свитера, линялые футболки – и испытывала облегчение оттого, что можно хоть в эти дни не думать, что надеть. Артур обычно играл в гольф или гулял по берегу. В юности он был отличный яхтсмен и научил этому искусству детей. А еще они любили играть в теннис. Саша много времени проводила в саду или забиралась на диван с книжкой. Старалась забыть о работе, хотя иногда привозила с собой кое-какие деловые бумаги.

Как и городская квартира, загородный дом теперь стал для них велик, но здесь это воспринималось легче. Саша представляла себе, как в один прекрасный день этот дом наполнится голосами внуков, а дети станут приезжать сюда с друзьями. Этот дом всегда казался ей живым, может быть, благодаря виду на океан. А городская квартира теперь была унылой и мертвой.

– Прости, что опоздала, – извинилась она, целуя мужа, и поспешила на кухню. – Уже в дверях была, а тут Ксавье позвонил.

– Что сказал?

– По-моему, он был навеселе. Как раз вернулся из кабака, где гулял с одним из своих хулиганистых приятелей.

– Не с женщиной? – удивился Артур.

– Нет, с каким-то художником. И представляешь, снял при всех штаны.

– Ксавье? – опешил Артур.

– Да нет, этот его приятель. Очередной художник-сумасброд. – Она покачала головой и стала выкладывать курицу на блюдо.

Артур стоял рядом и болтал о том о сем, а она накрывала ужин на кухонном столе, с красивыми льняными салфетками, на красивых тарелках. Ей нравилось его ублажать, он это знал и не забывал делать ей комплименты.

– Что-то у тебя сегодня портфель больно пухлый, – заметил он и стал накладывать салат. Вид у Артура был умиротворенный. Он обожал проводить выходные на море. Это было святое дело для них обоих. Никакие заботы не должны были вмешиваться в их воскресные планы, если, конечно, кто-то не заболевал или не случалось чего-то непредвиденного. Во всех остальных случаях, в любую погоду, около семи часов они уже мчались по шоссе в Саутгемптон.

– Я в воскресенье лечу в Париж, – напомнила Саша. Они съели салат, и Саша положила мужу кусок курятины, заблаговременно приготовленной кухаркой.

– Совсем забыл. Долго пробудешь?

– Дня четыре. Может, пять. К следующим выходным буду дома.

Они вели ничего не значащую беседу, как люди, давно женатые и привыкшие быть вместе. Не говорилось ничего важного, им просто хорошо было вдвоем. Артур рассказал о чьей-то отставке и о незначительной сделке, которая пошла не по плану. Она – о новом художнике, чьи интересы они взялись представлять, молодом и необычайно талантливом бразильце. Еще сказала, что Ксавье обещал вырваться к ней в Париж. Ему это всегда удавалось, ведь он был сам себе хозяин – в отличие от сестры, целиком зависевшей от своего шефа-фотографа. Тот любил работать допоздна, а если и выдавалось свободное время, Татьяна предпочитала проводить его с друзьями. Впрочем, она же была моложе брата на два года и еще не вышла из стадии борьбы за свою независимость.

– Кто у него подружка на эти выходные? – со смешком спросил Артур. Он хорошо знал сына, не хуже, чем Саша. Она улыбнулась ему и в который раз отметила про себя, что он по-прежнему хорош собой. Высокий, поджарый, в хорошей форме, с точеными чертами лица и мужественным подбородком. Саша влюбилась в него в тот миг, как он только появился в ее жизни. А теперь любила еще сильней. Она отдавала себе отчет в том, как ей повезло в жизни. Многие ее нью-йоркские подруги успели развестись, две из них и овдоветь, и им так и не удалось найти себе нового спутника жизни. При каждом удобном случае Саше говорили, что она везучая. Она и сама это знала. С первой встречи Артур стал мужчиной ее жизни.

– В последний раз, когда я спрашивала, это была какая-то натурщица, которую он подцепил на занятиях по рисунку, – усмехнулась Саша. Среди друзей и родных Ксавье слыл отъявленным ловеласом, вокруг него вечно вились толпы воздыхательниц, да он и сам не мог устоять перед красивой женщиной. Ксавье был необычайно хорош собой, к тому же приятный человек, и женщины находили его неотразимым. – Я уже давно перестала спрашивать, как их зовут, – продолжала Саша, убирая со стола. Муж с нежной улыбкой следил за ее движениями. Она сложила посуду в посудомоечную машину. В последнее время они жили по-холостяцки и настоящие семейные застолья устраивали, только когда приезжали дети. А так ужинали чем-нибудь легким на кухне. Это было намного проще.

– Я тоже не спрашиваю Ксавье, как зовут его подружек, – рассмеялся Артур. – Всякий раз, как я называл очередную из них по имени, попадал впросак: оказывалось, что после этой девицы у него их перебывало уже штук пять. Теперь умнее стал. – Артур пошел переодеваться. Надел мягкие брюки защитного цвета и удобный старый свитер. Саша последовала его примеру.

Спустя двадцать минут они были готовы к выходу. Поехали на Сашином джипе. Она не стала избавляться от этой машины с отъездом детей, это был самый удобный транспорт для перевозки картин, которые ей иногда приходилось забирать у молодых художников. Сейчас она загрузила на заднее сиденье кое-какую еду и две сумки с одеждой для себя и мужа. Одежду для отдыха они оставляли в Саутгемптоне, поэтому обычно ездили налегке. Сегодня Саша взяла с собой и чемодан для поездки в Париж, и свой раздутый от бумаг портфель. В аэропорт надо было ехать в воскресенье рано утром, прямо из Саутгемптона. Она выбрала утренний рейс, чтобы прилететь в Париж в разумное время. Иногда Саша летала ночным рейсом, но на этот раз спешки не было, и она выбрала ранний рейс, хоть и не хотелось бросать Артура одного на воскресенье.

К десяти часам они уже были на месте, и Саша с удивлением поняла, как она устала. Как всегда, за рулем был Артур, ей даже удалось вздремнуть в дороге, и теперь она была рада возможности лечь спать раньше обычного. Но сначала они сидели на веранде и смотрели на океан в лунном свете. Было тепло, даже душно, а небо усеяно звездами. Едва коснувшись головами подушек, оба погрузились в блаженный сон.

Как часто бывало, когда они выезжали за город, утро Саша с Артуром отметили бурным сексом. Потом долго лежали обнявшись. С годами их взаимное влечение ничуть не ослабло, напротив – привычка быть вместе и глубокая привязанность сделали его острее и жарче. Потом Артур прошел вслед за ней в ванную и, пока она лежала в теплой воде, мылся под душем. Она обожала эти неспешные утренние часы в Саутгемптоне. После этого они спустились на кухню, и Саша приготовила завтрак, а потом была долгая прогулка по берегу. День выдался чудесный, теплый и солнечный, без намека на ветер. Первая неделя октября. Скоро осень задует холодами, но пока еще солнечно и тепло.

Вечером в субботу Артур повел ее ужинать в небольшой итальянский ресторанчик, который они оба обожали. После ужина они опять сидели на веранде, пили вино и вели беседу. Жизнь была прекрасна и безмятежна. Спать в тот вечер они легли рано, ведь Саше предстояло встать на заре и ехать в аэропорт. Ей, как всегда, не хотелось оставлять мужа, но короткие разлуки уже стали для них делом привычным. Четыре-пять дней вдали друг от друга воспринимались как одно мгновение. Саша прижалась к мужу, и так, тесно обнявшись, они и уснули. Встать ей надо было в четыре, в пять выехать, чтобы к семи часам быть в аэропорту – самолет на Париж вылетал в девять. На место она прибудет в девять вечера по местному времени, к одиннадцати доберется домой и сумеет нормально выспаться перед рабочим днем.

В четыре прозвенел будильник. Саша сразу проснулась, прихлопнула кнопку будильника, обняла Артура и нехотя поднялась. На цыпочках в темноте прошла в ванную, надела джинсы и черный свитер. На ноги – старые удобные мокасины. Она уже давно перестала наряжаться в полет. На первом месте были соображения удобства. Обыч-но в полете ей удавалось поспать. Саша долго стояла над Артуром, потом наклонилась и ласково поцеловала в макушку, стараясь не разбудить. Тот все равно шевельнулся и улыбнулся сквозь сон. Потом прищурился, расплылся шире и притянул ее к себе.

– Любимая моя, – прошептал он сонным голосом. – Поскорей возвращайся. Я буду скучать. – Он всегда говорил ей что-то нежное, за что она любила его еще сильнее. Она поцеловала его в щеку и укутала одеялом – как всегда делала детям.

– Я тебя тоже люблю, – прошептала она в ответ. – Спи. Как долечу – позвоню. – Она всегда звонила, когда самолет приземлялся. В этот раз это произойдет еще до его отъезда в город. Саша с новой силой пожалела, что уезжает.

Как будет славно, когда после отставки Артур сможет всюду ездить с ней вместе! С этой обнадеживающей мыслью Саша притворила за собой дверь и вышла из дома. Такси она заказала еще накануне. Водитель уже ждал. Она отметила про себя, что, как она и просила, он не стал звонить в дверь. Саша сказала, в какой аэропорт и к какому рейсу ее везти, и сидела, улыбаясь своим мыслям. Она прекрасно осознавала, как благосклонна к ней судьба. Счастливая женщина, благополучная жизнь, любящий муж, которого она тоже любит всем сердцем, двое замечательных детей и две галереи, которые всю жизнь приносят ей радость и солидные средства к существованию. Чего еще желать? Саша де Сювери понимала, что у нее есть все.

Глава 2

Перелет прошел гладко. Саша пообедала, посмотрела фильм, часа три поспала и проснулась, когда самолет приземлился в аэропорту имени Шарля де Голля. Почти все стюардессы и старший бортпроводник были ей знакомы. Пассажир она была непритязательный, человек приятный, ничего, кроме воды, в полете не пила. Как опытная путешественница, Саша хорошо знала, как предотвратить последствия смены часовых поясов. Она ела мало, пила воду, а сразу по прибытии легла спать. Наутро она встанет свежей и бодрой и думать забудет о разнице во времени. Она уже двенадцать лет совершала эти регулярные поездки из Нью-Йорка в Париж и обратно.

Погода в Париже стояла холодная и дождливая. В Нью-Йорке еще было бабье лето, а в Европе уже ощущалось приближение холодов. Ей пригодилась взятая с собой кашемировая шаль, которую, выйдя из самолета, она сразу накинула на плечи. Как всегда, машина уже ждала ее. По дороге в город Саша обсудила с шофером погоду и перелет. Дом был тих и безмолвен. Приходившая ежедневно горничная оставила для нее в холодильнике еду. Так она поступала всегда. Едва переступив порог, Саша взяла трубку и позвонила Артуру. В Америке сейчас было пять часов вечера. Он обрадовался звонку. Он как раз запирал дом в Саутгемптоне, чтобы ехать домой.

– Я соскучился, – сказал он, выслушав ее отчет о парижской погоде. Он и забыл, какие унылые там бывают зимы. – Может, лучше в Майами галерею откроешь? – поддразнил он. Он прекрасно знал, что, невзирая ни на какую погоду, Саша жаждет переехать назад, в Париж, и был внутренне готов к этому переезду сразу после своей отставки. Он с теплотой вспоминал те первые годы их семейной жизни, что прошли во Франции. Его единственным желанием было находиться рядом с женой.

– Во вторник я еду в Брюссель, туда и обратно. Надо повидаться с одним новым художником, а заодно навестить и старых знакомых, – сказала Саша.

– Главное – к выходным возвращайся домой. – Супруги были приглашены на день рождения к одной из Сашиных лучших подруг. Она в прошлом году овдовела и теперь встречалась с мужчиной, которого все как-то сразу невзлюбили. До него были и другие претенденты, но ни один не вызвал одобрения у ее друзей и подруг. Друзья желали ей поскорей расстаться с очередным незадачливым ухажером. Ее покойный муж был близким другом Артура, болел он долго и умирал мучительно. От рака. Ему было всего пятьдесят два, жена была ему ровесницей. Теперь она мрачно шутила, что оказаться снова на выданье после двадцати девяти лет супружества – дело безнадежное. Артур с Сашей ее жалели и мирились с ее кавалерами. Саша общалась с нею теснее остальных и знала, как ей одиноко.

– Я постараюсь вернуться в четверг. В крайнем случае – в пятницу. Хочу с Ксавье повидаться, а когда он вырвется, пока неясно.

– Передавай привет от меня, – попросил Артур. Они еще немного поболтали и распрощались. Саша сделала себе салат и стала листать газеты, приготовленные для нее управляющим галереи. Потом принялась разбирать свою парижскую почту. Несколько приглашений на приемы, куча рекламных сообщений о предстоящих вернисажах, письмо от подруги. В Париже она редко посещала званые вечера, разве что когда их давал кто-то из крупных клиентов, тогда отказаться было нельзя. Она не любила куда-то ходить без мужа, ей нравилась их тихая, спокойная жизнь, нарушаемая лишь событиями в мире искусства и общением с близкими друзьями.

Как и обещала, Саша позвонила сыну, но не застала его дома. Она оставила сообщение на автоответчике. К полуночи Саша уже была в постели и быстро уснула, а утром проснулась в восемь часов, разбуженная будильником. Шел дождь, в воздухе висел туман, было сумрачно. В половине десятого, накинув плащ, Саша бегом пересекла двор и вошла в галерею, где в десять часов у нее была назначена встреча с управляющим. По понедельникам галерея была закрыта для посетителей, и можно было весь день спокойно работать. Вдвоем с управляющим, Бернаром, они сели за составление графика мероприятий на следующий год.

Пообедала она у себя в кабинете, и день прошел незаметно. Было почти шесть, когда секретарь доложил, что ей звонит дочь из Нью-Йорка. С сыном Саша общалась не в пример чаще, за сегодняшний день они уже успели дважды поговорить по телефону. Ксавье обещал приехать в среду и сходить с ней на ужин, значит, в четверг можно будет возвращаться в Америку. Саша с улыбкой сняла трубку, приготовившись к очередной порции жалоб на шефа-фотографа. Главное – чтобы дочь не бросила работу. Временами Татьяна бывала своенравной, она терпеть не могла находиться у кого-то в подчинении, а еще больше – когда с ней обращались несправедливо, а босс дочери как раз был из таких, это Саша успела заметить. Имея диплом Брауна, Татьяна могла рассчитывать на большее, чем подносить ему кофе и подметать пол в студии.

– Привет, родная, – машинально по-французски поздоровалась она и с удивлением услышала молчание. Она решила, что связь прервалась и Татьяна сейчас перезвонит, уже совсем было положила трубку, как вдруг различила какой-то глухой звук, больше похожий на звериный, чем человечий. – Тати? Это ты? Девочка моя, что стряслось? – Теперь она догадалась, что дочь рыдает. Она не сразу смогла ответить.

– Мамочка… Приезжай скорее! – При всей своей новоявленной самостоятельности, сейчас Татьяна говорила голосом беззащитной пятилетней девочки.

– Что случилось? Тебя уволили? – Это было единственное, что, по мнению Саши, могло повергнуть дочь в такое отчаяние. Друга у Татьяны в данный момент не было, так что о несчастной любви разговор не шел.

– Папа… – Она опять разрыдалась, а Саша почувствовала, что сердце вот-вот выскочит из груди. Что могло случиться с Артуром?

– Татьяна, говори, что стряслось. Быстро! Ты меня пугаешь.

– Он… Мне позвонили из банка. Несколько минут назад. – В Нью-Йорке было около полудня. Если бы он попал в аварию по дороге в город, позвонили бы еще вчера ночью. Артур всегда имел при себе все телефоны. Как и она.

– С ним все в порядке? – У Саши тисками сжало грудь, а Татьяна продолжала рыдать.

– У него был сердечный приступ… На работе… Они вызвали «Скорую»…

– О боже! – Саша зажмурилась и продолжала слушать. Рука, сжимавшая трубку, дрожала.

– Мамочка… Он умер. – С этими словами жизнь для Саши остановилась. Пол и потолок поменялись местами. Не отдавая себе отчета, она вцепилась одной рукой в трубку, а другой – в старый отцовский стол, словно силясь удержать равновесие. У нее было чувство, что она летит в пропасть.

– Этого не может быть. Это какая-то ошибка, – сказала Саша, как будто могла силой своего слова или воли повернуть все вспять. – Это неправда! – выкрикнула она ожесточенно. Каждую клеточку ее тела словно пронзило током. Она хватала ртом воздух.

– Это правда, – жалобно проговорила дочь. – Мне позвонила миссис Дженкинс. Его увезли в госпиталь, но он уже был мертв. Мамочка… Приезжай домой.

– Да, – сказала Саша, выпрямилась, в сомнении оглядела комнату, словно надеясь, что кто-то сейчас вырастет перед нею и скажет, что все это неправда. Но никто не появился. Она была в кабинете одна. – Ты сейчас где?

– На работе.

– Поезжай домой. Нет, не домой. Поезжай в галерею. Не надо тебе сейчас быть одной. Расскажи там, что стряслось, они поймут. – Татьяна только плакала в ответ. Саша помнила, что в девять часов есть рейс на Нью-Йорк, тогда она будет в Америке в десять по местному. К одиннадцати будет в городе. Она знала, ее верная помощница отвезет Татьяну к своим родителям. – Вот что, Тати, оставайся на месте. Я попрошу Марси за тобой заехать. – Марси работала у Саши со дня открытия галереи. Это была добросердечная женщина сорока с небольшим лет, она никогда не была замужем и не имела детей, а потому Сашиных отпрысков любила как родных. Потом, будто вспомнив что-то в разгар вселенской катастрофы, Саша добавила: – Тати, я тебя люблю. Я прилечу первым же рейсом. – Саша положила трубку. Ее била дрожь. В каком-то секундном помешательстве она набрала номер мужниного мобильного телефона. Ответила его секретарша миссис Дженкинс. Она как раз собиралась звонить Саше, но Татьяна ее опередила. Саша еще надеялась, что к телефону подойдет Артур. Услышав голос секретарши, она поняла: это конец.

– Мне так жаль, миссис Бордман… Так жаль… Все это так внезапно… Он меня даже не позвал. Я с ним за пять минут до того говорила. А потом захожу – бумаги подписать, а он лежит головой на столе. Уже мертвый. Пробовали реанимировать, но все без толку. – Она не стала травмировать Сашу рассказом о тщетных усилиях реаниматологов, жуткая сцена до сих пор стояла у нее перед глазами. Она тоже плакала. – Я сделаю все, что от меня будет зависеть. Надо кому-нибудь позвонить? В клинику? В похоронное бюро? Какой ужас…

– Я прилечу и сама все сделаю, – сказала Саша. Или это сделает Марси. Она не хотела, чтобы посторонние люди занимались похоронами ее мужа. И сама ими заниматься тоже не хотела. А сейчас надо позвонить сыну.

Саша сообщила о случившемся своей французской секретарше Эжени, попросила забронировать ей место в самолете и собрать вещи. Та была потрясена. Даже не поверила сначала, но, увидев, какое у Саши лицо, поняла, что это правда. Саша была белая, как полотно, и вела себя как человек в состоянии глубокого шока. Она принялась набирать номер Ксавье, но руки у нее дрожали и не слушались ее.

После этого Эжени вышла, чтобы через минуту вернуться с чашкой чая, а потом отправилась заниматься авиабилетом. Саша к этому моменту уже в слезах сообщала сыну новость, которая повергла его в не меньший шок. Он предложил прилететь в Париж и вместе лететь дальше, в Америку. Но был риск разминуться, если его рейс вдруг по какой-то причине задержится. Она велела сыну лететь прямым рейсом в Нью-Йорк, чем скорее, тем лучше. Отцу этим, конечно, уже не поможешь, но ей и Татьяне будет легче с ним рядом. Ксавье согласился с матерью и, потрясенный, положил трубку.

Эжени упаковала вещи и отменила все планы на последующие дни. Поездка в Брюссель была отложена. У Саши в одночасье рухнула вся жизнь. В голове у нее был сумбур, да она и не пыталась сейчас ни о чем думать. Секретарша и управляющий галереи довезли ее до аэропорта и, хлопоча над ней, как заботливые родители, посадили в самолет. Когда она вошла в салон, они потихоньку объяснили старшей стюардессе, что у нее стряслось. Оба тревожились, как Саша выдержит перелет. Бернар предлагал лететь вместе с ней, но Саша мужественно отказалась и сразу об этом пожалела, едва лайнер оторвался от земли. Ее охватила такая паника, что она стала опасаться, как бы у нее самой не случился сердечный приступ. Видя, как Саша побледнела и покрылась испариной, стюардессы посовещались и укутали ее пледом, а пассажира с соседнего кресла попросили пересесть. Старший бортпроводник какое-то время посидел рядом с ней. На вопрос о транквилизаторах Саша ответила, что не только не возит их с собой, но и вообще никогда не пьет. Но раньше она и мужа не лишалась в один миг. Когда умер отец, все было по-другому, она страдала, но совсем не так. Ведь Симону было восемьдесят девять, и он много раз предупреждал ее, что когда-то это произойдет, так что внутренне она была к этому готова. До какой-то степени. Теперь было совсем другое дело. Артур. Только вчера он сказал ей, как сильно ее любит. Только вчера она оставила его спящим в их доме, и все казалось таким незыблемым. И вот теперь его нет. Это было невозможно осмыслить. Это происходило не с ними. Но Саша понимала, что это уже случилось. Такое чувство полной потерянности и испуга она испытала лишь однажды, когда в возрасте девяти лет лишилась матери. Сейчас она снова чувствовала себя маленькой девочкой. Сиротой. Всю дорогу до Нью-Йорка она проплакала. Ее встречала Марси – ей позвонил из Парижа Бернар и сообщил номер рейса. Едва Саша прошла таможню, как увидела ее лицо. Татьяну та оставила у себя дома с кем-то из подруг.

Марси не спрашивала, как Саша себя чувствует. В этом не было нужды. Саша едва могла говорить. Марси знала ее как в высшей степени энергичную женщину, но сейчас Саша была абсолютно беспомощна. Верная секретарша обняла ее, прижала к себе и повела на улицу. Саша плакала, не стыдясь посторонних. Они сели в машину, и шофер погнал в город. Саша не могла говорить, но на полпути ее словно прорвало, она принялась задавать вопросы, которые сейчас не имели никакого значения. Артура не вернуть. Он ушел. Без предупреждения. Без звука. Не попрощавшись ни с женой, ни с детьми. Его больше нет.

Через полчаса она уже обнимала дочь. Смотреть на эту сцену без слез было невозможно. Марси тихонько плакала. Не зная, чем помочь, она наделала бутербродов, но никто к ним даже не притронулся. Разлила по чашкам и стаканам воду и кофе – но никто не пил. Она попыталась предложить Саше вина, но та отказалась. А в два часа ночи прибыл из Лондона Ксавье. Из аэропорта его привез приятель, тоже молодой художник. Этот парень остался стоять в дверях, когда Ксавье вошел в дом и кинулся к матери. Он обнял мать и сестру, и они втроем зарыдали. У Марси разрывалось сердце. Всю ночь они проговорили. Приготовленную Марси еду ел только друг Ксавье.

А утром Саша поехала в клинику – она хотела побыть с мужем наедине. До этой минуты Саша не могла себе представить Артура мертвым, не могла поверить, что его больше нет. Она была похожа на привидение. Но она не плакала. Она была в глубоком шоке. Саша простилась с любимым человеком, сказала ему все слова любви и скорби. И ей казалось, что Артур слышит ее. Потом надо было ехать в похоронное бюро, чтобы сделать необходимые распоряжения. Потом к ним домой приехал священник. И все это время рядом с Сашей была верная Марси. Ксавье поехал к сестре. Когда священник ушел, Саша, обессиленная и опустошенная, повернулась к Марси.

– Поверить не могу, что все это происходит наяву. Все жду, что мне скажут, что это страшный сон. Но это правда, да, Марси?

Та утвердительно кивнула.

Кое-как этот день они пережили. Саша делала все необходимое как зомби, но находила в себе силы, чтобы утешить детей. Вечером они сели поужинать. Татьяна легла спать в своей старой спальне, а Ксавье ушел с друзьями. Саша одна сидела в гостиной и смотрела в пустоту. Она не могла заставить себя встать и пойти в спальню, ей нужен был муж и больше никто. Когда в изнеможении она все же прилегла, уснуть все равно не удалось, она зарылась лицом в пахнущую его туалетной водой подушку и заплакала. Верная Марси так и не ушла к себе, она легла рядом – на диване. Вечером Саша несколько часов провела на телефоне, обзванивая друзей семьи и сообщая о предстоящих похоронах. Позвонила и в Париж. Многие сотрудники галереи собирались приехать на похороны.

Марси заказала цветы, Саша выбрала музыку. В течение всего дня заезжали друзья и предлагали помощь. Из близких друзей и сослуживцев Артура выбрали тех, кто понесет гроб. Еще Саше надо было подобрать траурный костюм. Когда она это делала, ей все время казалось, что сейчас она упадет в обморок. Словно в забытьи одевалась она на церемонию. Все остальное она вспоминала как в тумане.

После похорон все собрались у Саши в доме. Саша что-то говорила друзьям, отдавала какие-то распоряжения, но в ее сознании не запечатлелось ничего, кроме нереальности происходящего и глухой тоски. Она все еще пребывала в шоке. И дети тоже. Они цеплялись друг за друга, как люди, оказавшиеся за бортом тонущего корабля. И у Саши было такое же ощущение. Но самое тяжкое ждало их на следующий день. Надо было жить дальше, только уже без Артура. Изо дня в день испытывать эту муку. Выдержать это было невозможно. Это было все равно что лечь на операционный стол без наркоза. Саша не могла себе представить, как будет каждое утро просыпаться и не видеть рядом любимого лица. И так – до конца дней. Все самое дорогое и чудесное рассыпалось, вмиг превратившись в прах. Жизнь без Артура не имела смысла, просыпаться по утрам стало невыносимо тяжело, у Саши не было сил снова включаться в жизнь, ждать абсолютно нечего, не для чего жить, разве что для детей.

Через две недели Ксавье вернулся в Лондон. Он часто звонил. Татьяна вышла на работу еще раньше. Саша звонила ей ежедневно, но дочь каждый раз разражалась слезами. Если не считать деликатного сочувствия подчиненных и преданности Марси, единственным утешением для Саши служили разговоры с теми из ее подруг, кто пережил подобное горе. Она общалась с ними сначала через силу, эти беседы повергали ее в депрессию, но по крайней мере она видела, что каждая из них так или иначе приспособилась к новой жизни. Правда, в этой жизни их не ждало счастье и радость.

Алана Аппельбаум, чей муж дружил с Артуром и чей день рождения Саша пропустила из-за похорон, сразу сказала, что первый год будет особенно мучительным. Да и потом в любой момент может накрыть нежданная тоска. Но когда минул год со смерти мужа, Алана буквально заставила себя снова вести светский образ жизни. Она не избегала новых знакомств с мужчинами, правда, ни одного достойного человека она пока не встретила, но она хотя бы не сидела дома одна и не оплакивала свою загубленную жизнь. По теории Аланы, даже самый захудалый поклонник лучше одиночества.

Сашина французская подруга, потерявшая мужа три года назад в результате несчастного случая на горнолыжном курорте, смотрела на проблему иначе. Она считала, что лучше быть одной, чем с каким-то недоумком. Ей было сорок пять, овдовела она в сорок два и была убеждена, что приличного спутника жизни уже не найти – они все «разобраны». А те, что есть, – либо глупы, либо непорядочны. Она не уставала повторять, что жить одной лучше. Но Саша отлично знала, что в последние годы подруга много пьет. И часто, звоня Саше, чтобы ее утешить – и при этом всегда забывая про разницу во времени, – она оказывалась пьяна. Не так-то, выходит, ей и хорошо одной.

После этих звонков Саша говорила Марси:

– Может быть, спиться – лучший выход?

Слушать подруг было невыносимо. А разведенных – и того хуже. Тем не нужно было жить с нестерпимым горем, можно было спрятаться за свою ненависть к бывшему мужу, особенно если тот ушел к молодой. Саша слушала, и ей делалось страшно. В результате она стала сторониться своих приятельниц, замкнулась и попыталась забыться в работе. Порой это помогало. Но в большинстве случаев – нет.

Первое Рождество без Артура превратилось в череду больших и маленьких испытаний. К ней приехали Ксавье и Татьяна, и в полночь все трое сидели за столом в слезах. Подарки никто не торопился, как бывало прежде, открывать. И все-таки дети доставили Саше радость. Татьяна подарила ей дивный кашемировый палантин – Саша все время мерзла, должно быть, из-за того, что плохо спала и почти ничего не ела. А Ксавье привез серию художественных альбомов, о которых она давно мечтала. Но что за Рождество без Артура?

На другой день дети уехали с друзьями кататься на лыжах. А в новогоднюю ночь она с вечера приняла снотворное и проспала до двух часов дня, радуясь, что удалось пропустить праздники. Никаким особым образом они с Артуром Новый год никогда не отмечали, но по крайней мере они всегда были вместе.

Только к маю Саша постепенно начала приходить в себя. Прошло уже семь месяцев после смерти Артура. Все это время Саша раз в месяц летала в Париж, где ее дни были до предела насыщены делами, а вечера она проводила дома – в одиночестве. И как можно скорее она возвращалась в Нью-Йорк. По возможности Саша перепоручала дела управляющим обеих галерей и была благодарна им за помощь и понимание. Без их участия ей пришлось бы нелегко. Она до сих пор чувствовала себя потерянной. А хуже всего были воскресные дни, будь то в Париже или в Нью-Йорке, ведь заниматься делами в эти дни она не могла. В Саутгемптоне Саша не была с того дня, как умер Артур. Не могла она там находиться без него. Но и продавать дом она не хотела. Пусть все останется как есть. Саша сказала детям, чтобы пользовались домом на свое усмотрение. Она вообще не могла решить, как ей жить дальше. Работа больше не приносила радости, но хотя бы служила единственным утешением. Все остальное было сплошное бездонное отчаяние. Впервые в жизни она испытывала такую горечь и безнадежность.

Оба управляющих и даже Марси уговаривали ее побольше общаться с друзьями. Саша месяцами никому не звонила, разве что только по делам галереи. Да и деловые звонки она старалась по возможности поручать другим сотрудникам. Ей ни с кем не хотелось говорить, а тем более встречаться.

Но вот в мае вдруг в ней произошел какой-то перелом, Саша наконец почувствовала себя лучше. К своему удивлению, когда в июне Алана пригласила ее на ужин, Саша согласилась, правда, тут же об этом пожалела. А когда настал день отправляться к подруге, пожалела еще больше. Ей совсем не хотелось думать о нарядах и светском общении. Марси постоянно твердила, что Артур бы не хотел, чтобы она запиралась в четырех стенах, что он пришел бы в ужас, если б увидел, в каком она состоянии. Саша похудела почти на двадцать фунтов. Те, кто ее не знал, считали, что она отлично выглядит, но им было невдомек, в чем здесь дело. В их представлении стройность была синонимом хорошей формы, даже если ее причина – большая утрата.

И вот июньским вечером Саша впервые появилась на людях. Она надела брючный костюм из черного шелка и туфли на каблуках, а волосы, как всегда, забрала в пучок. Бриллиантовые серьги были последним рождественским подарком Артура. Вдевая их в уши, Саша заплакала.

Большинство приглашенных были Саше знакомы. У Аланы появился новый ухажер, на сей раз на удивление приятный. Он был искренне рад знакомству с Сашей. Оказалось, что он коллекционирует современную живопись и даже пару раз покупал что-то у нее в галерее. Испытание началось тогда, когда выяснилось, что Алана попросила его привести с собой друга, чтобы тот составил пару Саше. Друг был умен и даже интересен как собеседник, если не считать того, что он терзал Сашу вопросами, как если бы она пришла к нему на свидание, назначенное по Интернету. Ей бы такое и в голову не могло прийти ни сейчас, ни когда-нибудь еще. Про Алану она знала, что та не раз ходила на такие свидания, одна мысль о которых повергала Сашу в ужас. Нет, она ни с кем не станет встречаться, ни с этим «другом», ни с кем другим. Она всегда будет помнить своего Артура.

– И сколько у вас детей? – спрашивал тем временем новый знакомый. Гостей как раз пригласили к столу, и Саша подумала, не сбежать ли, сославшись на внезапный приступ мигрени. Почему они не оставят ее в покое? Ее раны еще не зажили. Ей не нужна замена Артуру. И никогда не будет нужна.

– У меня двое взрослых детей, – холодно ответила она.

– Это прекрасно, – обрадовался собеседник. Он уже успел сообщить, что работает биржевым маклером и вот уже четырнадцать лет как в разводе. На вид ему было лет пятьдесят, то есть на пару лет больше, чем ей.

– Ничего в этом хорошего нет, – грустно улыбнулась она. – Дети выросли и покинули наш дом. Я страшно скучаю по тому времени, когда они были маленькие и жили со мной. – Ее слова повергли его в недоумение.

– Но вы ведь не планируете больше иметь детей? – У нее было такое чувство, будто ее собеседник заполняет опросный лист.

– Я бы с удовольствием, но я вдова. – По ее мнению, это был исчерпывающий ответ, но собеседник думал иначе.

– Вы вполне можете снова выйти замуж. – Он с легкостью списал Артура в архив и двинулся дальше. Но не Саша.

– Я не собираюсь снова замуж, – заявила она сердито.

Хозяйка рассадила гостей, и Саша с раздражением отреагировала на то, что брокер сидит рядом с ней. Алана явно сделала это с расчетом.

– Как долго вы были замужем? – возобновил он свои расспросы.

– Двадцать пять лет, – сухо ответила Саша. Какой надоедливый!

– Что ж, тогда понятно, почему вы не хотите снова замуж. Надоело небось за столько-то лет, а? Я был женат одиннадцать лет, и мне хватило.

Саша с удивлением посмотрела на него и надол-го замолчала.

– Мне мой брак не надоел, – твердо заявила она наконец. – Я своего мужа очень любила.

– Сочувствую, – проговорил он, принимаясь за закуску. Это была единственная передышка. – Скорее всего, вы вспоминаете свой брак в более радужном свете, чем оно было на самом деле. Такие иллюзии характерны для большинства овдовевших женщин. После смерти бывший супруг представляется чуть ли не святым. А при жизни отношения были куда более прозаическими, если не сказать более резко…

– Могу вас уверить, – возмутилась Саша, – что я была без ума от своего мужа. И это чистая правда, а никакая не иллюзия. – Ее тон не оставлял сомнений в искренности.

– Хорошо, хорошо, – растерялся сосед. – Верю на слово. И сколько у вас было романов после смерти мужа?

В этот момент на них посмотрела Алана и, видя, какое у Саши лицо, догадалась, что ее затея на грани провала. Саша сидела вся белая от возмущения.

– У меня не было ни одного романа, и не собираюсь их заводить. Никогда. Мой муж умер всего восемь месяцев назад, и я сегодня в первый раз вышла в общество!

Сосед уставился на нее в глубоком изумлении.

– Бог мой, да вы просто девственница! – Он произнес это так, словно говорил о чудачестве, но, вглядевшись в Сашино лицо, понял, что в этом скорее ее превосходство. Саша не растерялась:

– Ошибаетесь, я не девственница, как вы выразились. Я сорокавосьмилетняя вдова, которая очень любила своего мужа. Я ясно выразилась?! – С этими словами она повернулась к нему спиной и заговорила с соседом с другой стороны, давнишним знакомым. Он был женат, и Саша с Артуром всегда симпатизировали этой паре.

– С тобой все в порядке? – Старый приятель сочувственно заглянул в ее пылающие гневом глаза. Он говорил вполголоса, а у Саши глаза были на мокром месте. Она лишь кивнула в ответ. Этот тип совершенно вывел ее из себя. Наглец! Вот какова участь вдовы. Может, в будущем стоит говорить всем незнакомым, что она замужем? Быть «девственницей» ей совсем не улыбалось. Это означало растоптать ее чувство собственного достоинства, которое, будучи женой Артура, она принимала как само собой разумеющееся. Она поняла, что не просто потеряла близкого человека, но и в одночасье стала беззащитной, лишившись опоры в любящем супруге и надежного щита в виде брака.

– Все в порядке, – тихо проговорила она.

– Саша, я тебе сочувствую, – сказал он и погладил ее по руке, отчего слезы ручьем хлынули по ее щекам, так что пришлось срочно искать в сумочке платок. В последнее время Саша постоянно в нем нуждалась.

Весь ужин она лишь ковыряла вилкой в тарелке и, едва гости встали, чтобы проследовать в гостиную, удалилась, призвав все свое достоинство. Саша даже не нашла в себе сил проститься с Аланой, решив, что позвонит ей утром.

Ей не пришлось никому звонить. Алана сама позвонила ей в офис. Была суббота, но в последнее время Саша и по субботам приезжала в галерею. Поездки к морю на выходные остались в прошлом.

– Что у вас там вчера произошло? – жалобно спросила Алана. – Он очень симпатичный человек, если присмотреться. И ты ему очень понравилась. Он сказал, ты была неотразима! – Это сообщение повергло Сашу в еще большее уныние.

– Очень мило с его стороны. Алана, зря ты мне искала пару. Я приехала к тебе на ужин, а не на свидание.

– Ты не можешь всю жизнь быть одна. Саша, рано или поздно тебе придется устраивать свою жизнь. Ты еще молодая. И если взглянуть правде в глаза, вокруг не так много достойных мужчин. А этот как раз из таких. – Алана искренне так считала. За последний год она не раз доказала, что ее система ценностей претерпела значительные изменения после перенесенной утраты.

– Мне не нужен никакой мужчина, – оборвала подругу Саша. Она любила Алану, вернее – ту, какой она была раньше, и ей было больно видеть, в кого она превращается. Было такое впечатление, что стоило ей остаться вдовой, как мгновенно испарились и ее вкус, и собственное достоинство, и способность объективно оценивать окружающих. Саша прекрасно понимала, что каждая женщина переживает свое вдовство по-разному. К тому же у Аланы были серьезные финансовые проблемы, и ей был необходим муж, способный их разрешить. А мужчины это чувствуют, как говаривал Артур. Он называл это «запахом паники». Мужчины этот запах не выносят и стараются держаться от таких женщин подальше.

– Конечно. Тебе нужен Артур, – сказала Алана, посыпая Сашины раны солью. – Если хочешь знать правду, то мне тоже нужен мой Тоби. Но их нет, Саша, и никогда уже не будет. Мы обречены доживать свою жизнь без них. И надо сделать все возможное, чтобы с честью выйти из ситуации.

– Я к этому пока не готова, – осторожно произнесла Саша. Она не стала говорить подруге, в какое нелепое и глупое положение та себя ставит. – Может, как раз лучше остаться одной. Я не могу себе даже представить, что стану с кем-то встречаться.

– Саша, тебе сорок восемь лет. Мне – пятьдесят три. Мы еще не старухи, чтобы век куковать в одиночку. – Когда Артур был рядом, Саша никогда не задумывалась о своем возрасте. А теперь, когда его не стало, она ощутила себя старой рухлядью.

– Не знаю, Алана, что тебе на это сказать. Но твердо знаю, что на данный момент я скорее соглашусь умереть, чем заведу роман. – Саша говорила абсолютно искренне.

– Наберись терпения. Дай мужикам шанс. Рано или поздно найдешь того, кто тебе нужен. – А посмотреть на тех мужчин, с кем встречалась в последний год сама Алана – разве что за исключением последнего… Да с такими придурками ни одна нормальная женщина встречаться не станет. Если, конечно, речь не идет о деньгах. У Аланы оказались совершенно иные запросы, чем у Саши. Саше нужно было одно: пережить утрату Артура. – Пройдет пара месяцев, и ты будешь смотреть на вещи совсем по-другому. Главное – пережить первый год. Потом все наладится. Сама станешь мужчинами интересоваться.

– Не дай бог! У меня есть дети, есть мои галереи, есть мои художники. – Впрочем, теперь, без Артура, для нее имели значение только дети. На работе она концентрировалась с трудом. Единственный плюс – что надо было выходить из дома, будь то в Нью-Йорке или в Париже. Но ничто в жизни ее больше не радовало.

– Этого недостаточно, и ты это знаешь! – увещевала ее Алана.

– Для меня достаточно, ты же меня не один год знаешь!

– Ну а для меня – нет, – решительно заявила Алана. – Я хочу найти хорошего человека и выйти за него замуж. – «Или хотя бы богатого», – мысленно добавила она. Но для Саши это тоже был не аргумент. – Проскучаешь еще полгода, а там и сама начнешь к ним приглядываться.

– Надеюсь, этого не случится, – раздраженно ответила Саша. Одна эта мысль повергала ее в тоску.

– Посмотрим еще, – проговорила Алана многозначительно. – Одно могу сказать тебе точно: встретить достойного мужчину в наши дни – большая проблема. – Саша все это уже не раз слышала. Это ей все подруги говорят. Но эта проблема к ней не имела никакого отношения.

На следующей неделе Саша улетела в Париж и на сей раз провела там целых две недели. Она впервые за много месяцев навестила своих художников сразу в нескольких европейских городах – Брюсселе, Амстердаме и Мюнхене. А по дороге домой заехала в Лондон и повидалась с сыном. Он уже почти оправился от потери отца и работал над несколькими интересными картинами. На Сашу они произвели сильное впечатление. Она назвала сыну галерею, с которой, по ее мнению, ему следовало связаться. Ксавье был явно доволен. Он не хотел выставляться в «Сювери» и пользоваться протекцией матери, он хотел пробиваться самостоятельно.

Страницы: 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Рипли Тодд – помощница шерифа на маленьком острове в Атлантике – живет спокойной, размеренной жизнью...
Павел Сурков – московский писатель, автор книг стихов «Линия жизни» и «Весна проходит стороной». «Тр...
Нелл Ченнинг приехала на остров Трех Сестер, чтобы скрыться от жестокого мужа. Но даже вдали от него...
Наверняка ты любишь смотреть мультики, или играть в компьютерные игры. Но попасть в настоящий волшеб...
Ранняя пьеса Бомарше. Действие этой сентиментальной драмы происходит в Лондоне, куда из Ирландии при...
Поделив свою жизнь поровну между родной Средней Азией и не менее близкой сердцу Россией, автор делит...