Смерть в белом галстуке Марш Найо

Глава 14

Дэйвидсон отступает

— Сценка довольно колоритная, — сказал Аллейн.

— В конце концов, прошло не так уж много времени, — ответил Дэйвидсон.

— Выйдя из дома, вы на улице больше никого не заметили, или все уже разошлись?

— Вместе со мной выходила группа молодых людей. Обычная суета по поводу такси, объяснение с фонарными лакеями и швейцарами. Ох эти фонарщики! Они действительно — напоминание о былом великолепии.[31] Когда прыгающие огни их фонарей выхватывают из темноты бледные, почти шальные физиономии натанцевавшихся до упаду гостей, так и кажется, что сейчас по ступеням сойдет сама Миламент, а такси превратятся в портшезы. Однако долой фантазии! Мне не след отвлекаться на них. Швейцар вызвал три такси, и группа молодежи тотчас заполнила их. Он уже принялся подзывать такси для меня, как вдруг к своему ужасу я увидел на другой стороне улицы «роллс-ройс». Стекло было опушено, и в нем, точно гримасничающая сивилла, виднелась Люси Лорример. «Сэр Дэниел! Сэр Дэниел!» Я повыше натянул шарф, но тщетно — услужливый лакей мне тут же напомнил: «Сэр, вас леди зовет». Все, что оставалось, — пересечь улицу. «Сэр Дэниел! Сэр Дэниел! Я жду вас. Есть нечто крайне важное. Я отвезу вас домой и по дороге расскажу…» Невозможная женщина. Я же знаю, что имеется в виду. У нее постоянно где-то болит, а где — неизвестно, и как тут ей не воспользоваться удобным моментом для консультации со мной! Я должен идти. Она прямо-таки агонизирует. Я лихорадочно размышляю, и к тому моменту, когда я подхожу к машине, я уже знаю, что сказать. «Леди Лорример… не могу сейчас уделить вам внимание… премьер-министр… у него внезапное недомогание…», и, пока она переваривает услышанное, я поворачиваюсь и, точно заяц, уношусь в туман.

В первый раз со времени происшедшей трагедии Аллейн засмеялся. Дэйвидсон озорно взглянул на него и продолжил свою историю:

— Я бегу, как не бегал со времен моего детства в Гренобле, слыша позади голос, который, конечно же, предлагает мне довезти меня на Даунинг-стрит быстрее ветра. К счастью, туман густеет. По пути я начал оглядываться в поисках такси. Впрочем, тщетных. Я услышал звук автомобиля и спрятался в тень. Мимо проехал «роллс-ройс». Я вышел из укрытия. Наконец такси! Оно двигается где-то сзади. Вижу еле брезжущий свет фар. Слышу плохо различимые голоса. Вот такси остановилось, потом едет в мою сторону. Занято! Mon Dieu, ну и ночка! Я шел и уговаривал себя, что рано или поздно, но такси найду. Ничего похожего! К этому времени, полагаю, разошлись уже все гости. Бог знает который час, несколько такси мне встречаются, но все заняты. Я шел от Белгрэйв-сквер до Кадоген-Гарденс и уверяю вас, дорогой мистер Аллейн, никогда так не наслаждался прогулкой. Я чувствовал себя клоуном средних лет в поисках приключений. И то, что я не нашел ни одного, не имеет ни малейшего значения.

— Если я не слишком ошибаюсь, — сказал Аллейн, — от приключения вас отделял миг. Да и приключение, наверное, не то слово. Полагаю, мимо вас, сэр Дэниел, проехала трагедия, а вы ее не узнали.

— Да, — ответил Дэйвидсон, и голос его внезапно упал. — Да, я верю, что вы, по всей видимости, правы. Это вовсе не забавно.

— Это было такси. Какой дорогой вы пошли, сбежав от леди Лорример?

— Направо.

— Сколько вы прошли прежде, чем услышали такси?

— Понятия не имею. Это невозможно определить. Сотни четыре ярдов. Не так уж далеко, потому что я еще останавливался и прятался от Люси Лорример.

— Вы сказали, что слышали голоса. Вы узнали их? Дэйвидсон помолчал, задумчиво глядя на Аллейна.

— Понимаю, как это важно, — проговорил он наконец, — и прямо-таки боюсь отвечать. Мистер Аллейн, могу сказать только одно: я правда не слышал слов, но когда эти голоса донеслись до меня сквозь туман, я сначала решил, что один из них женский, но потом отказался от этой мысли и понял, что он принадлежит мужчине. Просто у него был высокий голос.

— А другой?

— Ну этот-то был безусловно мужской.

— Не припомните ли еще что-нибудь — все, что хотите, — в этом происшествии.

— Нет, ничего. Кроме, разве, того, что, когда такси проехало мимо, я подумал, что оба пассажира — мужчины.

— Так. Вы подпишете нам показания?

— Об этих поисках такси? Разумеется.

— Не могли бы вы сказать мне, кто оставался в Марздон-хаус, когда вы уходили оттуда?

— После шумной группы молодежи, ушедшей одновременно со мной, там оставалось очень мало народу. Дайте подумать. Там был сильно подвыпивший молодой человек. Мне кажется, его зовут Персиваль, он вышел из буфетной прямо передо мной и направился в гардеробную. Кто-то и еще был. Кто же? Ах, да, там была странная маленькая дама — по-моему, она чувствовала себя не в своей тарелке. Я ее еще раньше приметил. Она ничем особенным не выделялась и не привлекла бы внимания, если бы не то обстоятельство, что почти всегда она была одна. Она в очках. Вот, пожалуй, все, что я могу сказать вам о ней. Да, и еще то, что я видел, как она танцевала с лордом Робертом. Вспоминаю, что она смотрела, как он спускается по лестнице. Возможно, она была по-своему признательна ему. Она могла бы вызвать и сочувствие, если бы не ее невозмутимость. Я бы не удивился, если бы оказалось, что она работает в этом доме. Возможно, бывшая гувернантка Бриджет, возможно, компаньонка леди Каррадос. Мне кажется, я даже встречал ее на этом балу. Но где? Не помню.

— Бал, полагаю, получился в высшей степени удачным?

— Да. Леди Каррадос родилась под звездой гостеприимства. Я никогда не переставал удивляться, почему один бал проходит на редкость успешно, а другой с тем же оркестром, с тем же постановщиком, с теми же дамами — на редкость неудачно. Надо сказать, что леди Каррадос прошлой ночью неважно себя чувствовала.

— Вы имеете в виду, что ей было нехорошо?

— Значит, вы слышали об этом. Мы постарались не поднимать шума. Да, как и все матери, она сильно переутомилась.

— Она по поводу чего-то переживала, как вы думаете? — спросил Аллейн и, увидев, как поднялись брови Дэйвидсона, добавил: — Тут все имеет значение. Иначе я не спросил бы.

— Должен сознаться, не могу себе представить, каким образом недомогание леди Каррадос может иметь хоть что-то общее со смертью лорда Роберта Госпела. У нее нервное истощение, и она чувствовала себя морально угнетенной. Как бы то ни было, а ничего хорошего ей это не принесет, — добавил Дэйвидсон словно про себя.

— Видите ли, — сказал Аллейн, — в делах подобного рода приходится рассматривать любое, в том числе предполагаемое, отклонение от нормы. Согласен, в данном случае отклонение может быть и совершенно несущественным. Но, увы, так будет со многими фактами, которые нам удастся выяснить. Если их нельзя будет привести во взаимное соответствие, значит, от них придется отказаться. Это обычная практика.

— Не спорю. Ну-с, могу вам только сказать, что я заметил недомогание леди Каррадос, порекомендовал ей пойти и прилечь в женской гардеробной, которая, как я понял, располагалась наверху, и прислать за мной служанку, если во мне возникнет надобность. Так как ко мне никого не прислали, я сам принялся ее разыскивать, но найти не смог. Позже она подошла ко мне и сказала, что чувствует себя лучше и не надо о ней беспокоиться.

— Сэр Дэниел, пришлось ли вам видеть, как этот поставщик, Димитрий, возвращал леди Каррадос ее сумочку?

— Нет, не помню. А что?

— Я слышал, что прошлой ночью в какой-то момент она решила, что потеряла ее, и была чрезвычайно расстроена.

— Мне она ничего об этом не говорила. Это вполне могло сказаться на ее самочувствии. Сумочку я видел. У нее необыкновенно изящная застежка с изумрудами и рубинами старой итальянской работы — чересчур изысканное украшение для абсолютно безвкусной вещицы. Но сейчас у людей нет никакого вкуса к гармоничным украшениям. Никакого.

— Я обратил внимание на эту вашу лошадь. Вы, разумеется, истинный знаток прекрасного. Простите, если я на миг отвлекся от дела — но солнечный луч так эффектно высветил эту лошадку! Красная роза и охра! У меня страсть к керамике.

Лицо Дэйвидсона прояснилось, и он с жаром принялся рассказывать о том, при каких обстоятельствах он приобрел свою лошадку. Он прикасался к ней, точно к розе. Они с Аллейном окунулись в трехтысячелетнюю историю золотой эпохи гончарного дела, а инспектор Фокс сидел молчаливо с видом доблестного Кортеса,[32] держа на коленях свой открытый блокнот, и на его широком серьезном лице сохранялось выражение спокойной терпимости.

— …что же до Бенвенуто, — продолжал Дэйвидсон, погруженный в итальянский Ренессанс, — то в одной из комнат Марздон-хаус прошлой ночью я видел, если я, конечно, не полный идиот, подлинный медальон Челлини. И, дорогой Аллейн, как вы полагаете, где он находился? Хватит ли у вас фантазии вообразить, куда его поместили?

— Не имею понятия, — ответил улыбающийся Аллейн.

— Он был вделан и, заметьте, намертво, в механически поворачивающуюся позолоченную шкатулку с невероятным алмазным замком и окружен бриллиантами. Нет сомнения, что это кощунственное вместилище предназначалось для сигарет.

— И где же этот кошмар располагался? — спросил Аллейн.

— Во всех других отношениях очаровательной зеленой гостиной.

— Наверху?

— Именно. Взгляните сами на эту шкатулку — на такое чудо стоит посмотреть.

— Вы были в этой комнате?

— Когда же… Дайте вспомнить. Должно быть, в половине двенадцатого. Накануне днем у меня было срочное дело, и санитар позвонил мне туда с сообщением.

— И более вы туда не заходили?

— Нет. Думаю, что нет. Нет-нет, не заходил.

— А вам не доводилось, — настаивал Аллейн, — слышать телефонный разговор лорда Роберта из этой же комнаты?

— Нет. Я вообще туда не возвращался. Но гостиная очаровательна. Над каминной доской — Грез, а на десертном столике — три-четыре очень миленькие вещички. И в такой-то обстановке — это дьявольское преступление. Я не могу себе представить, чтобы человек, у которого достало вкуса на другие предметы, мог позволить себе такой ужас, как вделанный — и, конечно, намертво закрепленный — медальон Бенвенуто, и какой медальон! И куда! В свою полную противоположность — в мерзкую коробку для сигарет!

— Да уж! — согласился Аллейн. — Раз уж заговорили о сигаретах — какой портсигар был у вас в ту ночь?

— Ох! — поразительные глаза Дэйвидсона, казалось, дырявили его насквозь. — Какой порт… — он помолчал, потом пробормотал: — Ну, вы даете! Да, понимаю. След на виске.

— Именно, — сказал Аллейн.

Дэйвидсон вынул из кармана плоский серебряный портсигар. Это был превосходный портсигар сдвигающейся конструкции и имел скошенные края. Его гладкая поверхность сверкала, точно зеркало в рамке тонко обработанных боков. Дэйвидсон передал его Аллейну.

— Видите ли, я вовсе не презираю современность. Аллейн осмотрел портсигар и поскреб пальцами по обточенному боку.

— Им можно нанести сильный удар, — резко заметил Дэйвидсон.

— Можно, — отозвался Аллейн, — но тогда его обточенная поверхность оставила бы порошковый след, а этого, насколько я понимаю, не произошло.

— Никогда не поверил бы, что могу с облегчением вздохнуть, — сказал Дэйвидсон. Он помедлил и, бросив нервный взгляд на Фокса, добавил: — Полагаю, у меня нет алиби?

— Ну да, — сказал Аллейн, — я тоже полагаю, что его нет, но думаю, это вас не должно беспокоить. Шофер такси может помнить, когда проезжал мимо вас.

— Там был дьявольский туман, — раздраженно заметил Дэйвидсон, — так что он мог и не заметить.

— Во всяком случае, — продолжал Аллейн, — не надо портить себе нервы. На это всегда есть Люси Лорример.

— Она действительно есть всегда. Сегодня утром она звонила уже трижды.

— Вот видите. Я ее тоже должен проведать. Так что не беспокойтесь. Вы сообщили нам чрезвычайно полезную информацию. Так, Фокс?

— Да, сэр. Своего рода подтверждение того, что у нас уже имелось.

— Фокс, вы ничего не хотите спросить у сэра Дэниела?

— Нет, мистер Аллейн, благодарю вас. Вы затронули практически все, что следовало. Разве что…

— Да? — встрепенулся Дэйвидсон. — Слушаю вас, мистер Фокс.

— Было бы крайне любопытно, сэр Дэниел, знать ваше мнение относительно того, сколько времени при подобных обстоятельствах остается живым человек со здоровьем лорда Роберта Госпела?

— М-да, — проронил Дэйвидсон и повторил это «м-да», но уже профессиональным тоном. — Нелегко ответить вам на подобный вопрос. Если убийца полностью перекрыл доступ воздуха в легкие, здоровый человек вытерпит четыре минуты. Если же состояние здоровья таково, какое было, по моему убеждению, в данном случае, то крайне сомнительно, чтобы он протянул четыре минуты. Жизнь могла начать затухать уже менее чем через две минуты. Мог он умереть и практически тотчас.

— Понятно. Благодарю вас, сэр.

— Предположим, — сказал Аллейн, — убийца обладал некоторыми познаниями в медицине и был в курсе дела относительно состояния здоровья лорда Роберта. Мог ли он оценить, сколько времени ему понадобится?

— На этот вопрос еще труднее ответить. Его некоторые познания могут не включать удушье. Я бы сказал, что любой первокурсник наверняка понял бы, что больное сердце в таких условиях не выдержит куда быстрее. Это и санитарка знает. Да, я убежден, для этого не нужно быть профессионалом. Другими словами, время должно быть определено в две-три минуты, не более.

— Да. Благодарю вас. Аллейн поднялся.

— Теперь, полагаю, и в самом деле все. Мы подготовим вам на подпись показания, если вы не против. Поверьте, мы охотно представляем себе, как в сложившихся чрезвычайных обстоятельствах вам трудно было говорить о своих пациентах. Этот неприятный документ мы составим в максимально осторожных выражениях.

— Не сомневаюсь в этом. Мистер Аллейн, я вспомнил, как лорд Роберт сказал мне, что у него есть близкий друг в Скотленд-Ярде. Ведь это вы и есть? Я же вижу, что это вы. Не сочтите за дерзость этот мой вопрос. Я уверен, что вместе со всеми его друзьями вы переживали эту потерю. Расследуя это дело, вы не очень-то считаетесь с растратой собственной нервной энергии. Понятно, что говорить вам все это совершенно бесполезно, но я медик и о нервах кое-что знаю. Сейчас вы подчиняете себя предельно строгому режиму. Не перебарщивайте.

— То, что я обычно ему и говорю, — неожиданно сказал Фокс.

Дэйвидсон посмотрел на него с искренней признательностью.

— Я вижу, мы понимаем друг друга, мистер Фокс.

— Вы оба очень добры, — сказал Аллейн, усмехнувшись, — но я вовсе не оранжерейный цветок. Прощайте, сэр Дэниел, очень вам признательны.

Они обменялись рукопожатиями, и Фокс с Аллейном вышли.

— Куда теперь? — спросил Фокс.

— Думаю, нам следует взглянуть на Марздон-хаус. К этому часу Бэйли должен уже все закончить. Оттуда я сделаю звонок, и увидим, удастся мне договориться о свидании с семейством Каррадос en masse[33] или нет. Кстати, это будет нелегко. По-видимому, уже нет сомнений, что леди Каррадос — одна из жертв шантажа. Сам Каррадос — тип тяжелого, неприятного старого сноба, надутого как индюк. Полицейское расследование, несомненно, всколыхнет в нем все худшие качества. Он из тех, кто не останавливается ни перед чем, чтобы избежать нежелательной огласки. Нам придется вести себя с величайшей осторожностью, если мы не хотим, чтобы он сделал из нас посмешище и спутал нам все планы.

По пути к Марздон-хаус они обсудили свидетельства Дэйвидсона.

— Если задуматься, это звучит подозрительно, — размышлял Фокс. — Сэр Дэниел видит это такси и не хочет это фиксировать; а внутри он же видит и лорда Роберта и человека, который явно намеревается его убить. Он должен был сразу же взяться за дело. В конце концов у него было не так уж много времени.

— Нет, — возразил Аллейн. — Время здесь очень важный фактор.

— А как вы точно представляете себе, сэр, его подготовку к делу?

— Мне кажется, они сидели рядышком. Убийца вытаскивает свой портсигар — если это на самом деле был портсигар. Возможно, что-то говорит, чтобы заставить лорда Роберта нагнуться вперед и заглянуть в окно. Он заносит руку сзади и сильно бьет лорда Роберта в висок углом портсигара — на это указывает характер раны. Лорд Роберт тяжело заваливается назад. Рукой в перчатке убийца зажимает ему рот и нос — не сильно, но наглухо. Когда рот открывается, он забивает его материей и проталкивает ее все дальше в горло. Другой рукой он продолжает зажимать ноздри. И так продолжается, пока они не подъезжают к Чейен-Уок. Он убирает руки: пульс отсутствует и никаких признаков дыхания. Голова падает набок, и он понимает, что все кончено, — Аллейн сжал руки. — И даже тогда его можно было спасти, Фокс. Его спасло бы искусственное дыхание. Но оставалось еще ехать к Куинс-Гейт, а потом — в Скотленд-Ярд. А это уже безнадежно!

— Беседа с сэром Гербертом Каррадосом должна прояснить роль Димитрия во всем этом деле, — сказал Фокс. — Был ли сэр Герберт хоть какое-то время в буфетной с Димитрием.

— С Каррадосом нам придется вести себя на редкость осторожно. Интересно, будет ли там таинственная дама. Дама, которую никто не заметил, ибо она не слишком много танцевала, могла играть традиционную роль наблюдателя. Затем эта интрига с Хэлкет-Хэккет. Мы должны разобраться в ней как можно скорее. Это связано с Уитерсом.

— Что за дама эта миссис Хэлкет-Хэккет? Она ведь пришла в Скотленд-Ярд, чтобы поговорить с вами о шантаже, не так ли?

— Да, Фокс, она приходила. Она играла старую-престарую роль мнимой подруги жертвы. Кстати, чтобы прийти, ей потребовалось мужество. С ее визита и начинается все это скверное дело. Будьте уверены, я этого не забываю. Это я попросил Банчи помочь нам найти шантажиста. Полагаю, не сделай я этого, он был бы теперь жив, хотя… Боже мой! Ведь это Доналд убил своего дядю, уйдя оттуда. Если в основании убийства лежит шантаж, я непосредственно несу за это ответственность.

— Простите меня, сэр, но мне не кажется, что подобные замечания могут принести пользу вам или вообще кому бы то ни было. Вряд ли лорд Роберт сказал бы вам спасибо, да наверняка не сказал бы. Мы никого не обязаны предупреждать, что, помогая нам в деле о шантаже, люди так или иначе связываются с делом об убийстве. Да и зачем? — продолжал Фокс с тем большим оживлением, что Аллейн поглядывал на него. — Ведь до сих пор мы этого не делали.

— Ладно, братец Лис, — сказал Аллейн. — Буду нем. И всю дорогу до Марздон-хаус оба не сказали больше ни слова.

Глава 15

Простой солдат

Полиция превратила Марздон-хаус в своего рода холодильник. Конечно, прежде чем прибыли люди Аллейна, персонал Димитрия провел определенную чистку здания, но в большей своей части огромный дом, казалось, тяжело переживал столь резкий переход от одних владельцев к другим. Его заполнял запах вчерашних окурков, гниющих салатов и алкоголя. Но сильнее всего источали дух окурки. Они валялись повсюду — согнутые пополам, со следами губной помады, непрожеванной еды — в пепельницах, каминах, корзинах для бумаг, ими был закидан пол бальной залы, они кучами покоились за стульями, обнаруживались в грязных чашках, их размякшие, разложившиеся останки плавали в вазах меж стеблями увядших цветов. Наверху, в женской гардеробной они виднелись среди рассыпанной пудры, а в зеленом будуаре кто-то прижег сигаретой край десертного столика.

Аллейн и Фокс в зеленом будуаре разглядывали телефонный аппарат.

— Здесь он сидел, — сказал Аллейн и тут же процитировал: — «Парень с пряниками и элем», «Вполне способен подмешать яд в его проклятое пиво. А работает он с…». Смотрите, Фокс, он должен был сидеть на этом стуле, глядя на дверь. Но никого из входящих он не увидел бы вот из-за этой очаровательной ширмы. Теперь представьте себе, как наш любитель совать нос в чужие дела прокрадывается сюда от двери. Услышанное привлекает его внимание, он секунду медлит, а затем, сообразив, чем занят лорд Роберт, обходит вокруг ширмы. Лорд Роберт поднимает на него глаза, дескать, «Привет, я вас не видел», и, учтя, что он только что упомянул Ярд, он тут же сочиняет историю о собственности и кладет трубку. Я распорядился в Ярде, чтобы отследили каждую фамилию гостей из списка, и чтобы каждый гость был, как можно скорее, расспрошен на тот предмет, застал ли он (или она) этот разговор по телефону. Я уже массу людей задействовал в этом деле, и помощник комиссара ведет себя просто превосходно. И слава богу! Поговорите-ка с этим констеблем.

Констебль, дежуривший здесь, сообщил, что сержант Бэйли обследовал всю комнату в поисках отпечатков и перед ленчем ушел в Скотленд-Ярд.

— Телефон здесь еще работает?

— Полагаю, да, сэр. Тут ни к чему не прикасались.

— Фокс, позвоните в Ярд и спросите, нет ли чего новенького.

Пока Фокс разговаривал по телефону, Аллейн принялся рыскать по комнате в безнадежной попытке обнаружить хоть какие-нибудь свидетельства столь многочисленных посетителей. Сделать какие-то мало-мальски доказательные выводы из поисков Бэйли представлялось совершенно нереальным. На телефоне могли отыскать разве что отпечатки пальцев лорда Роберта, но что с ними делать? Даже если бы удалось выделить и классифицировать каждый оставленный в комнате отпечаток, это со всей очевидностью никуда не привело бы. Фокс наконец отошел от телефона.

— Они проверили весь список гостей, сэр. Очень нелегкая работа. Пять человек на пяти телефонах. Ни один из гостей не признался, что подслушивал разговор лорда Роберта, равно как и никто из слуг.

— Стало быть, это наша задача. Найти любителя подслушивать. Я так и думал, что все придет к этому, — Аллейн принялся расхаживать по комнате. — Дэйвидсон был прав: комната на самом деле приятная.

— Дом принадлежит дяде леди Каррадос, не так ли?

— Да, генералу Марздону. У этого парня, по-видимому, отменный вкус. Грез очарователен. И эти эмали. А где же, интересно, столь кощунственно преображенный Челлини? — Он нагнулся над десертным столиком. — Ничего на него похожего нет. Любопытно. Дэйвидсон ведь упоминал, что медальон находился на этом столике? Но ни здесь, ни где-либо еще в комнате его нет. Чудно! Должно быть, это собственность кого-то из гостей. Ничего интересного. И все-таки это следует проверить. Какая же тоска! Опять весь список гостей, и так пока не повезет! В свое время это мог заметить и Франсуа, когда вычищал пепельницы. Надо спросить его.

Он позвонил Франсуа, который ответил, что ничего не знает о чужой сигаретнице. Аллейн вздохнул и сделал пометку в своем блокноте. Фокс тем временем торжественно курсировал по всему верхнему этажу.

— Эй! — позвал Аллейн, когда истекло десять минут. — Эй, Фокс!

— Да, сэр?

— Я попытался сейчас соединить в одно целое движения всех этих людей, и, насколько я могу судить, кое-что вытанцовывается. Обратите внимание, что из-за невообразимой путаницы я почти никогда не знаю, о чем говорю. В какой-то момент, во время перерыва на ужин леди Каррадос оставляет в этой комнате свою сумочку. Франсуа замечает, как Димитрий подбирает эту сумочку и спускается по лестнице. Мисс Трой, танцевавшая с Банчи, видела, как Димитрий возвращал сумочку леди Каррадос в бальной зале. Мисс Трой подметила, что сумочка была гораздо менее тугая, нежели прежде. У нас нет ни единого свидетельства того, в какой именно момент она оставила свою сумочку, но дело не в этом. Банчи видел, как леди Каррадос брала ее у Димитрия. В час он позвонил мне, чтобы сказать о прямом столкновении с шантажистом и об откровенном разговоре с ним. Если же верить Франсуа, то слышать их разговор могли четверо: Уитерс, Доналд Поттер, сэр Герберт Каррадос и бесцветная мисс Харрис, которая, неизвестно, заходила в туалетную комнату или нет, но на этаже, несомненно, находилась. Подняться сюда и зайти мог и еще кто-нибудь, пока Франсуа отправился за спичками для разъяренного Каррадоса. По возвращении Франсуа заглянул в комнату с телефоном и обнаружил, что она пуста. В суммированном виде все кажется понятнее. Теперь дальше. В нашу задачу входит отыскать кого-нибудь, кто так же мог подняться по лестнице, подслушать телефонный разговор и спуститься обратно, пока Франсуа находился там, где размещаются слуги. Уитерс утверждает, что слышал разговор по телефону, находясь в другой гостиной. Он также утверждает, что в это же время тут был и Каррадос, что, хотя он и несомненный лжец, выглядит очень похоже на правду. Так что, Фокс, на поиски!

Галерея была типичной для большинства лондонских особняков в старом вкусе. Комната с телефоном находилась в дальнем конце, следующей была туалетная комната. На всем лежала печать викторианских времен с их атмосферой изысканности и уныния. Внутренняя дверь была наполовину застеклена толстым матовым стеклом, сквозь которое проникал слабый дневной свет. Эта дверь вела в спальню, которую приспособили под дамскую гардеробную, а в самом конце, у лестницы располагалась еще одна гостиная. Кроме двери этой гостиной сюда выходила и другая дверь — обитая зеленым сукном, она вела к комнатам слуг и на «черную» лестницу. Другая сторона галереи была открыта, сюда поднималась основная лестница в доме. Аллейн перегнулся через перила и долго смотрел на круто обрывающуюся вниз перспективу ступеней, сбегающих с двух сторон в холл двумя ярусами ниже.

— Удобно простреливаемое место, — сказал он. — Что ж, спускаемся.

Этажом ниже располагалась бальная зала. Трудно представить себе что-либо более пустынное, нежели обширная зала с обезлюдевшим паркетом, стульями, словно в замешательстве стоявшими друг против друга, подиумом для музыкантов, забросанным окурками и программками. Все вокруг покрыто тонким слоем пыли, и пустынное пространство отзывалось шагами. Слегка вздыхали стены, точно запертый в них воздух безнадежно пытался вырваться. Аллейн и Фокс обошли всю залу, но, не найдя ничего, что могло бы им помочь, спустились по большой лестнице в холл.

— Он стоял здесь, — заговорил Аллейн, — внизу левого лестничного пролета. Димитрий находился неподалеку. Из гардеробной, вон там, налево, вышел сэр Дэниел. Шумная группа молодых людей располагалась ближе к центральному входу. А за этой дверью, возле мужской гардеробной, находилась буфетная. Давайте-ка взглянем на нее. Вы, конечно, все это уже видели, братец Лис, но вы уж, пожалуйста, разрешите и мне поворчать.

Они вошли в буфетную.

— Ну и вонь же здесь! Как в пивной. Смотрите, как аккуратно поставил Димитрий ящики с пустыми бутылками из-под шампанского под столы. Веселье в десять фунтов за дюжину. Отсюда вышли Доналд и Бриджет, чтобы отыграть свое в предпоследней сцене, и здесь же непосредственно перед тем, как ушел лорд Роберт, разговаривали друг с другом Димитрий и Каррадос. Сколько времени заняла у них потом эта беседа? Ну, Фокс, здесь нужен Шерлок Холмс. Окурок сигары в куче пепла; чертовски дорогая сигара, ее и курили очень аккуратно. Здесь, возле нее, некий джентльмен оставил бокал, а тут, на полу, разорванная обертка «корона-корона»,[34] — Аллейн обнюхал бокал. — Бренди. А вот и бутылка Курвуазье восемьдесят седьмого года. Держу пари: гости им не очень-то увлекались. Правдоподобнее, что оно хранилось для старого Каррадоса. Фокс, позвоните Димитрию и выясните, пил ли сэр Герберт бренди и курил ли сигару, когда зашел сюда после бала. Кроме того, попытайтесь разузнать, не могли бы мы примерно через полчаса увидеться с семейством Каррадос. После этого нам предстоит перейти к группе Хэлкет-Хэккет. Их дом здесь неподалеку, на Хэлкин-стрит.

И нам придется вернуться, ибо сначала я хочу увидеть Каррадосов. Узнайте, Фокс, не могли бы генерал и миссис Хэлкет-Хэккет принять нас часа в два, ладно?

Фокс пошел к телефону, а Аллейн через другую дверь в буфетной направился к черному ходу. Здесь он обнаружил официантскую. Поднос, на котором ужинал Димитрий, еще не убирался. «Себя он не обижает, — подумал Аллейн, заметив на испачканной тарелке три или четыре черные икринки с зеленым отливом. — Икра. И крыло птицы, дочиста обглоданное. И шампанское. Пока суд да дело, холеный мистер Димитрий наедается, точно откормленный кот».

Он возвратился в холл, где находился Фокс. Фокс сказал, что мистер Димитрий вспомнил, что подавал сэру Герберту бренди в особой, специально припасенной для него бутылке. Ему кажется, что, подливая себе бренди, сэр Герберт курил-таки сигару, но поклясться он в этом не может.

— Мы лучше снимем отпечатки с бокала, — сказал Аллейн. — Я скажу Бэйли, чтобы он этим занялся, а затем, думаю, здесь могут и прибрать. Как ваши успехи?

— Все в порядке, сэр. Хэлкет-Хэккеты готовы встретиться с нами в любое время после обеда.

— А Каррадосы?

— К телефону он подошел сам, — сказал Фокс. — Он готов принять нас, если мы приедем сейчас же.

— Как он настроен? Хладнокровно?

— Если вам угодно, сэр, назвать это именно так. Он показался не столько рассерженным, сколько смирившимся, во всяком случае, так мне подумалось, и сказал что-то вроде того, что, как он полагает, он понимает свой долг. Упомянул о том, что он близкий друг главного комиссара.

— Ах ты, господи! Прямо гнев и величие! Неуверен, жеманен и упрям. Фокс, мы, как всегда, должны соединять уважение и советы высшего руководства. А этот, сам из грязи да в князи… Жалкая личность. Словом, поправьте галстук, соберитесь с духом — мы отправляемся.

Сэр Герберт и леди Каррадос проживали на Грин-стрит. Дверь Аллейну открыл лакей.

— Сэр Герберт дома?

— Сэра Герберта нет дома, сэр. Не надо ли ему что-нибудь передать, сэр?

— Он назначил мне свидание, — любезно сообщил Аллейн, — потому, мне кажется, на самом деле он дома. Вот моя карточка.

— Прошу прошения, сэр, — сказал лакей, глядя на костюм Аллейна, который и впрямь был великолепен. — Мне показалось, что звонила полиция.

— А мы и есть полиция, — ответил Аллейн.

В это время подошел Фокс, замешкавшийся с таксистом. Лакей воззрился на его котелок и обувь.

— Прошу прощения, сэр, — повторил он, — не пройдете ли вы за мной?

Он провел их в библиотеку. Три поколения Каррадосов, написанных маслом, холодно смотрели в пространство со всех стен. Свет камина дрожал на одинаковых переплетах неисчислимого множества книг за застекленными дверцами шкафов. Сэр Герберт в мундире штаб-офицера — сверкающие ботинки и умопомрачительные бриджи, снят вместе с коллегами в Танбридж-Уэлс, где он служил в годы войны. Аллейн пристально вглядывался в его привлекательное лицо, но оно было столь же бесстрастно, как туго обтянутые колени, — руки в перчатках разделили их, заставляя зрителя не без замешательства отдать должное офицерским ляжкам. Дурацкая фотография. По краям ее висели два нарядных адреса, предметом которых был, понятное дело, сам сэр Герберт. На столике сбоку стояла массивная коробка с сигарами. Открыв ее, Аллейн отметил, что сигары были родными сестрами той, окурок которой остался в буфетной. Он неслышно закрыл коробку и обернулся с намерением осмотреть миниатюрный французский секретер.

Фокс совершенно спокойно, словно скала, расположился посреди библиотеки и, казалось, даже погрузился в некую задумчивость. Более того, он мог бы и уйти и все равно описал бы библиотеку с тщательностью эксперта.

Дверь отворилась, и вошел Каррадос. Аллейну он непостижимым образом напомнил короля, лишившегося трона. Сэр Герберт хромал сильнее обычного и опирался на черную трость. Он остановился и, вставив в глаз монокль, сказал:

— Мистер Аллейн?

Аллейн встал прямо перед ним и поклонился.

— Чрезвычайно любезно с вашей стороны, сэр, принять нас, — ответил он.

— Нет-нет, — возразил Каррадос, — каждый должен исполнить свой долг, как бы неприятно это ни было. Надо сохранять присутствие духа. Я только что разговаривал с вашим главным комиссаром, мистер Аллейн. Так уж случилось, что он мой близкий друг… и… почему бы нам обоим не присесть? Мистер…

— Это, сэр, инспектор Фокс.

— А, конечно, — произнес Каррадос, протягивая руку, — присаживайтесь, мистер Фокс. Да, — обратился он снова к Аллейну, когда все расселись, — да, так ваш высший руководитель сообщил мне, что вы сын еще одного моего старого приятеля. Много лет назад я хорошо знал и вашу мать, и она, мне кажется, часто видится с моей женой. Прошлой ночью она была в Марздон-хаус, — он прикрыл глаза рукой и повторил раздраженным шепотом: — В Марздон-хаус. Вот так-то!

— Нам и в самом деле очень неприятно, — сказал Аллейн, — что после всего случившегося приходится вас беспокоить. Полагаю, эта трагедия стала для вас ужасным потрясением.

Каррадос горько улыбнулся:

— Да, не могу утверждать, что это прошло мимо меня. Лорд Роберт был одним из ближайших друзей дома. Тут не только чувство личной утраты — жестоко осквернено мое гостеприимство.

Это стремление свести убийство к понятию общественной культуры поведения заставило Аллейна онеметь. Сэр Герберт, судя по всему, воспринимал убийство как своего рода faux pas.

— Полагаю, — продолжал он, — вы пришли сюда, вооружившись целым перечнем вопросов. Если это так, боюсь, вас постигнет разочарование. Я, мистер Аллейн, простой солдат, и подобные вещи попросту выше моего понимания. Могу вам сказать, что с самого утра нам все время надоедают эти нахальные молокососы с Флит-стрит. Мне даже пришлось обратиться в Скотленд-Ярд, где я, по-моему, не совсем уж посторонний, с просьбой оградить нас от этих гнусных приставаний. Я разговаривал об этом с вашим начальником — он, как я, по-моему, уже говорил вам, мой личный друг. И он согласился со мной по поводу того, что поведение нынешних журналистов просто нетерпимо.

— Сожалею, что вам приходится терпеть эти преследования, — сказал Аллейн. — Я буду как можно более краток, насколько, конечно, это позволит моя задача. Боюсь, у меня лишь один или два вопроса, их действительно немного, и ни один из них ничего ужасного в себе не содержит.

— Уверяю вас, меня ни в малейшей степени не пугает полицейское расследование, — с горькой усмешкой сказал Каррадос, по-прежнему прикрывая рукой глаза.

— Не сомневаюсь, сэр. Прежде всего я хотел бы спросить вас, не разговаривали ли вы прошлой ночью с лордом Робертом. Я имею в виду что-то большее, нежели обыкновенные приветствия и прощания. Мне показалось, что, если в его манере было что-либо необычное, это не ускользнуло бы от вашего внимания, как, боюсь, ускользнуло от внимания большинства людей.

Каррадос выглядел теперь чуть менее раздраженным.

— Не хочу казаться наблюдательнее остальных, — сказал он, — но как солдату мне приходилось следить за тем, что вокруг, и, полагаю, если что-то шло не так, я этого не упускал. Да, прошлой ночью я разговаривал с лордом Робертом Госпелом один или пару раз и уверяю вас, он вел себя абсолютно нормально, как на это ни взгляни. С его стороны было очень любезно сообщить мне, что, на его взгляд, наш бал получился самым удачным за весь сезон. Совершенно нормально!

Аллейн слегка поклонился, почтительно взглянув на Каррадоса.