Смерть в белом галстуке Марш Найо

Глава 4

Шантаж под музыку

Лорд Роберт сидел на голубой софе уже с двух часов, но ему это не надоедало. Ему нравилось наблюдать за тем, как съезжаются покровители музыки, и он развлекался, занимаясь пустейшими разговорами на предмет интеллектуального снобизма. Попутно он прощупывал голубую софу, осторожно поглаживая поверхность сиденья и проникая руками в пространство между сиденьем и подлокотниками. Он предусмотрительно положил свои перчатки на стул слева от софы и несколько сзади нее. Множество людей подходили к нему, заговаривали с ним, и среди них леди Каррадос, которая, кстати, выглядела утомленной.

— Ты переутомилась, Ивлин, — сказал он ей. — Выглядишь ты очаровательно — платье у тебя просто восхитительно, а? — но у тебя, дорогая, слишком хрупкое здоровье.

— Банчи, я в полном порядке, — возразила она. — Ты только избрал забавный способ сообщить женщине о том, что она стареет.

— Что ты, нет! Уверяю тебя, это не так! Твое платье в самом деле превосходно сшито и очень тебе идет, но ты же сама знаешь, что ты чересчур тонкая. А где Бриджет?

— На дневном концерте.

— Ивлин, известно ли тебе, что она встречается с моим племянником?

— Доналдом Поттером? Конечно. Мы все знаем об этом, Банчи.

— Он написал своей матери, которая, разумеется, без счета снабжает его деньгами. Я полагаю, что тебе известно, что он снимает комнату пополам с кем-то из своих приятелей?

— Да, Бриджи встречается с ним.

— Знает ли Бриджи, где он сейчас?

— Полагаю, что знает. Она мне ничего не говорит.

— Ивлин, она действительно влюблена в парня?

— Да.

— Что ты о нем думаешь?

— Даже и не знаю, что сказать. В нем много обаяния, но мне хотелось бы, чтобы он остепенился.

— Тебя это действительно беспокоит?

— Что именно? — у нее перехватило дыхание. — В известной мере беспокоит. Это естественно. О, вон леди Аллейн! Мы с ней договорились быть вместе.

— Очаровательная женщина, правда? Я-то дожидаюсь миссис Хэлкет-Хэккет.

— Я не вспоминала о ней с тех самых пор, как мы с тобой пили чай, — заметила рассеянно леди Каррадос.

На лице лорда Роберта появилось кроличье выражение, и он заморгал.

— Мы вместе наслаждались Бахом, — сказал он.

— Я должна присоединиться к леди Аллейн. Так что прощай, Банчи.

— Прощай, Ивлин. Не переживай особенно — ни что этого не стоит.

Она с испугом взглянула на него и пошла прочь. Лорд Роберт продолжал сидеть. Зал тем временем почти заполнился, а спустя десять минут появился и Сермионский квартет, устроившись на специальном возвышении.

«Что же, она ждет, пока выключат свет?» — поразился лорд Роберт. Он заметил, как в зал вошла Агата Трой, и попытался поймать ее взгляд, но безуспешно. Публика начинала рассаживаться на позолоченные стулья, расставленные рядами, на отдельные кресла и софы, стоящие вдоль стен. Лорд Роберт не отрывал взгляда от входной двери и увидел сэра Дэниела Дэйвидсона. Тот направлялся прямо к нему. Сэр Дэниел однажды лечил сестру лорда Роберта от несварения желудка, и Милдред, женщина чрезвычайно отзывчивая, пригласила его отобедать. Дэйвидсон приятно удивил и заинтересовал лорда Роберта. Манеры этого доктора, пользующегося успехом, были необыкновенно элегантными. «Увлекайся Дизраэли медициной, а не примулами, — говаривал лорд Роберт, — сейчас все было бы по-другому».

И он уговорил Дэйвидсона заняться своей излюбленной темой — ИСКУССТВОМ, вот так и написанным прописными буквами. Латинским цитатам Дэйвидсона он противопоставил цитаты из Конгрива и, забавляясь, выслушивал, как доктор проводил нелепые параллели между Рубенсом и Дюрером. «Экстраверт и интроверт в искусстве!» — кричал Дэйвидсон, размахивая своими прекрасными руками, а лорд Роберт, сверкая глазами, отвечал: «Это выше моего понимания». «Я и несу вздор, — резко бросал ему Дэйвидсон, — и вы это прекрасно понимаете». Но через минуту он вновь пустился в велеречивые рассуждения и ушел домой в час ночи, чрезвычайно довольный собой и что-то все время бормоча.

Теперь он подошел и, пожав руку, сказал:

— А, я мог и догадаться, что найду вас здесь, посещающим модные представления по мотивам, вовсе не модным. Музыка? Фу, господи!

— Что же тут дурного? — удивился лорд Роберт.

— Дорогой лорд Роберт, многие ли из присутствующих в курсе дела относительно того, что именно они слушают или уже прослушали?

— Ну, знаете ли!

— Не более одного из пятидесяти! Вон сидит Уитерс! У этого типа эстетические вкусы ниже, чем у обезьяны на шарманке. Зачем он здесь? Повторяю, не более чем один из пяти десятков этих пустозвонов знает, что он слушает.

А из остальных сорока девяти многие ли готовы сознаться в том, что они простые обыватели?

— Я бы сказал, довольно многие, — живо возразил лорд Роберт. — Возьмите, например, меня. Я склонен отправиться спать.

— Почему вы это сказали? Вы же прекрасно знаете, что вы… В чем дело?

— Простите. Я только что видел Ивлин Каррадос. Она чертовски плохо выглядит, — заметил лорд Роберт.

Дэйвидсон проследил за его взглядом и увидел леди Каррадос сидящей возле леди Аллейн. Несколько мгновений Дэйвидсон наблюдал за ней, потом тихо произнес:

— Да. Она переутомилась. Надо будет сделать ей внушение. По-моему, мое место где-то там. — Он нетерпеливо махнул рукой. — И матери и их дочери — все они переутомляются, мужья теряют самообладание, молодые люди пренебрегают своими обязанностям, а в итоге, вот вам полдюжины модных браков, как и нервных срывов. И все это называется светским сезоном в Лондоне.

— Боги! — мягко отозвался лорд Роберт.

— Такова правда. При моей работе это повторяется раз от разу. Да-да, я знаю, что говорю. Я — модный врач Вест-Энда, моя работа — уговаривать всех этих женщин вообразить себя больными. Понимаю, что вам сейчас может прийти в голову, но уверяю вас, частые нервные срывы в состоянии сделать циничной и невиннейшую из невинных молодых девушек. Эти мамаши, они так очаровательны! Нет, в самом деле очаровательны. Эти женщины вроде леди Каррадос. И они столь отзывчивы по отношению друг к другу. И это не просто искусство для искусства. Но… — он развел руками, — зачем вот это? Во имя чего? Ведь это те же самые люди встречаются уже который раз, тратят большие деньги ради громкого аккомпанемента негритянских джаз-бандов! Зачем?

— Будь я проклят, если знаю, — весело сказал лорд Роберт. — Кто этот тип, что стоит за Уитерсом? Высокий, смуглый, с необыкновенными руками. Такое впечатление, что я его видел.

— Где? А, вижу, — Дэйвидсон надел очки, которые носил на широкой черной ленточке. — Кто же это… Могу сказать вам! Этот парень — поставщик. Димитрий. Он и трех гиней не дал бы за Баха со всем этим haute monde.[9] Боже, да я готов держать пари на что хотите: свой необыкновенный мизинец… Кстати, вы очень наблюдательны, у него действительно необыкновенная рука. Так вот, свой мизинец он ценит куда выше, нежели всех их, вместе взятых, со всеми их изнеженными телами. О, миссис Хэлкет-Хэккет, как вы себя чувствуете?

Она подошла так незаметно, что лорд Роберт и в самом деле не заметил ее. Выглядела она замечательно, и Дэйвидсон, к удовольствию лорда Роберта, поцеловал ей руку.

— Вы пришли на поклон? — спросил он.

— Ну, в самом деле! — сказала она и повернулась к лорду Роберту. — А вы, я вижу, не забыли.

— Что вы, как я мог!

— Ну не прелесть ли вы! — добавила она, искоса поглядывая на софу. Лорд Роберт подвинулся, и она тотчас села, расправив свои меха.

— Я должен идти на свое место, — сказал Дэйвидсон. — Они уже начинают.

Он отправился к своему месту возле леди Каррадос, на дальнем конце залы. Миссис Хэлкет-Хэккет спросила лорда Роберта, не находит ли он сэра Дэниела очаровательным. Он отметил при этом, что ее американский акцент проявляется очевиднее обычного, а руки безостановочно двигаются. Она жестом попросила его сесть справа от нее.

— Если вы не против, я пересяду на стул, — сказал он, — я люблю прямые спинки.

Отметил он и то, как нервно взглянула она на его стул, который стоял чуть сзади софы, у ее левого подлокотника. Сумочка лежала у нее на коленях. Это был большой кошель и, судя по всему, туго набитый. Она вновь запахнула на себе меха, так, чтобы прикрыть ими кошель, а лорд Роберт устроился на своем поразительно неудобном стуле и заметил, что на крайнем из ряда стульев совсем близко сел Димитрий. Как бы от нечего делать он принялся наблюдать за Димитрием. «Любопытно, что он думает о нас. Готов биться об заклад, что, поставляя продукты для наших приемов, он вполне способен скупить нас всех и не заметить этого. Здесь нет ошибки: его руки и впрямь подозрительны. Мизинец той же длины, что и средний палец».

Зал начал вежливо аплодировать, и Сермионский квартет устроился на возвышении. Скрытые осветительные приборы погрузили весь концертный зал во мрак, оставив ярко освещенными только музыкантов. Лорд Роберт почувствовал, как его охватывает знакомое волнение, какое возникает при звуках поющих струн, но он вспомнил, что пришел сюда вовсе не для того, чтобы слушать музыку, и что ему не следует смотреть на ярко освещенный помост, чтобы глаза могли ориентироваться в темноте. И он устремил взгляд на левый подлокотник голубой софы. Мрак постепенно рассеивался, и теперь можно было различить поблескивание парчи и глубокую черную массу, какую представляли собой меха Миссис Хэлкет-Хэккет. Очертания этой массы начали меняться, что-то блеснуло. Лорд Роберт чуть склонился вперед. До него донесся звук, куда более явственный, нежели совершеннейшее пение струн, — звук, издаваемый, когда один предмет трется о другой, скользящий шорох. Контуры массы, какую являла собою миссис Хэлкет-Хэккет, приобрели сначала некую напряженность, а затем как бы обмякли. «Она избавилась от него», — подумал лорд Роберт.

Вплоть до того момента, когда в антракте включили свет, мимо них не прошел никто, и лорд Роберт оценил правильность расчета шантажиста, выбравшего в качестве «почтового ящика» именно голубую софу: позади нее располагалась боковая дверь, которая, как только объявили антракт, тут же распахнулась, и многие направились в комнаты отдыха не через основной вход, а через боковой, проходя при этом за голубой софой. Когда же антракт близился к завершению, публика входила в зал, и люди останавливались поговорить именно позади софы. Лорд Роберт был убежден, что его подозреваемый прошел в комнату отдыха. Он дождался бы, пока свет притушат, подошел бы вместе с отставшими к спинке софы и просунул бы руку за подлокотник. Большинство мужчин и многие женщины вышли покурить, но лорд Роберт оставался прикованным к своему неудобному стулу. Он очень хорошо понимал, что миссис Хэлкет-Хэккет разрывалась от несовместимых желаний: она хотела бы остаться в одиночестве, когда кошель будет изъят, но при этом страстно желала сохранить достоинство. Она обязана была сохранить достоинство. Затем она вдруг пробормотала что-то насчет необходимости попудрить нос, встала и вышла через боковую дверь.

Лорд Роберт продолжал сидеть, склонившись головой на руку: последние минуты антракта он делал все, чтобы сыграть роль пожилого джентльмена, который внезапно заснул. Вновь начали тушить свет, и те из слушателей, что задержались, бормоча извинения, пробирались на свои места. Но небольшая группа людей еще стояла позади софы. На помост тем временем возвратились музыканты.

Кто-то обошел стул лорда Роберта и остановился возле софы.

Лорд Роберт почувствовал, как екнуло у него сердце. Он очень расчетливо установил свой стул — так, чтобы между ним и левым подлокотником софы оставалось пространство. В этом пространстве теперь и оказалась темная фигура. Это был мужчина. Он стоял спиной к подиуму с музыкантами, слегка наклонившись вперед, как бы что-то разглядывая в темноте. Склонился вперед и лорд Роберт. Он очень тонко имитировал некое подобие храпа. Поддерживая правой рукой голову, он сквозь свои толстые пальцы следил за левым подлокотником софы. В узком темном пространстве перед ним возникли очертания руки. Рука была необыкновенно тонка, и он совершенно отчетливо разглядел, что мизинец на ней был такой же длины, что и средний палец.

Лорд Роберт всхрапнул.

Рука скользнула в темноту. При движении назад пальцы ее сжимали кошель миссис Хэлкет-Хэккет.

Точно музыкальный комментарий, с подиума взвилось торжествующее крещендо, прозвучавшее, впрочем, достаточно иронично. В этот момент возвратилась миссис Хэлкет-Хэккет, уже попудрившая свой нос.

Глава 5

Безоговорочный успех

Бал, который леди Каррадос дала своей дочери Бриджет О'Брайен, бесспорно удался. Следует отметить, что, начиная с половины одиннадцатого, когда сэр Герберт и леди Каррадос заняли свое место на верхней ступени двухпролетной лестницы и принялись пожимать руки первым гостям, и до половины четвертого утра, когда оркестр, бледный от выпитого и еле держащийся на ногах, сыграл национальный гимн, не было момента, когда хоть кто-то из молодых людей сумел бы свободно найти дебютантку, с кем ему хотелось бы потанцевать, и избежать внимания той, кто его вовсе не привлекала. Правда, гости начали втихую разбегаться по другим вечеринкам, неслышно просачиваясь сквозь двери и малодушно боясь признаться, что им скучно, но никакой трагедии в этом не было. Однако общая структура, разработанная по образцам леди Каррадос, мисс Харрис и Димитрия, вовсе не рассыпалась, подобно замку на песке под нахлынувшей волной скуки, а стойко держалась до конца. Отсюда и понятно, что успех был безоговорочным.

Что же касается шампанского, то тут леди Каррадос и мисс Харрис, несомненно, преуспели. Оно текло рекой не только в комнате для ужинов, но и в буфете. Невзирая на то бесспорное обстоятельство, что дебютанткам пить не положено, люди Димитрия все же открыли две сотни бутылок «Хайдсика» 28-го года, и под конец, бросив беглый взгляд, так сказать, за кулисы, сэр Герберт с законной гордостью обозрел длинные ряды пустых бутылок.

Снаружи дома было не по сезону холодно, и дыхание охранников смешивалось с облачками прозрачного тумана. Двигаясь по красной ковровой дорожке, ведущей от машин к парадному подъезду, гости проходили между двух групп людей с расплывающимися в тумане лицами. И пока эти охранники наслаждались теплым и праздничным ароматом цветов и дорогих духов, смесь запахов и тумана проникала и в двери парадного подъезда, так что лакеи в холле время от времени говорили друг другу, что для июня ночь чересчур душная.

К полуночи успех бала стал очевиден, и всякий из гостей при первой же возможности мог сказать об этом леди Каррадос. Она ушла со своего места на верхней ступени и направилась в бальный зал. Проходя через зал в его противоположную часть, где собрались матроны, она выглядела поистине прекрасно. По пути ей повстречалась дочь, танцующая с Доналдом Поттером. Бриджет ослепительно улыбнулась матери и левой рукой весело помахала ей; правой она упиралась Доналду в грудь, рукав его черного смокинга врезался в белый туман платья, а пальцы уверенно, по-мужски обнимали ее за спину. «Она влюблена в него», — подумала леди Каррадос. И поверх всех тревог, с которыми она теперь была неразлучна, ей вспомнился разговор с дядей Доналда. Вдруг она поразилась тому, как это женщины всегда терзаются в одиночестве, и, проходя по бальному залу, улыбаясь, она неожиданно упала прямо среди танцующих. Она так и лежала, пока играл оркестр; открыв глаза, она увидела множество ног; кто-то помог ей встать, и она попросила побыстрее увести ее, пока никто ничего не заметил. Ее пальцы сжимали сумочку. Пятьсот фунтов! В банке она сказала клерку, что хочет оплатить некоторые расходы по балу наличными. Это было ошибкой. Ей следовало послать мисс Харрис с чеком и никому ничего не объяснять. Было уже двенадцать. В письме говорилось, что сумку она должна оставить на маленьком шератоновском письменном столике в зеленой комнате до часу. Она сделает это по пути в комнату для ужинов. Но там находилась эта странная протеже Хэлкет-Хэккет, и как всегда без партнера. Леди Каррадос в отчаянии огляделась: по счастью, к девушке торопился ее супруг. И она вдруг почувствовала к нему нежность: почему бы ей не подойти к нему ночью и все не рассказать? А потом сесть, откинуться и принять неизбежное? Нет. Она, должно быть, и впрямь серьезно заболела, если ей приходят в голову подобные мысли. Но вот она уже и в углу с матронами, и здесь же, слава богу, леди Аллейн, а возле нее свободный стул.

— Ивлин! — воскликнула леди Аллейн. — Дорогая, иди присядь, это твой звездный час. Моя внучка только что сказала мне, что это шедевр среди всех балов. И это все говорят.

— О, я так благодарна. В наше время ведь ничего нельзя предугадать. Никогда не знаешь, чем все это обернется.

— Да, уж это несомненно. В прошлый четверг на балу у Гэйнскоттов к часу ночи остались лишь три девушки Гэйнскотт, несколько отчаявшихся пар, у которых попросту недостало духу бежать, моя Сара и ее партнер, которых я просто-таки принудила остаться. Конечно, у них не было Димитрия, и должна сказать, что он настоящий волшебник. Моя дорогая, — сказала леди Аллейн, — я и правда наслаждаюсь.

— Я так рада.

— Надеюсь, Ивлин, тебе тоже весело. Говорят, что секрет хорошей хозяйки заключается в том, чтобы самой получать удовольствие от собственных вечеринок. Я в это никогда не верила. Мои приемы для меня оказывались сушим кошмаром, и я отказываюсь признаться, что потерпела неудачу. Но они так утомительны. Полагаю, в Дэйнс-Корт ты со мной уже не поедешь? На уик-энд не превратишься в этакую симпатичную коровку?

— О, — произнесла леди Каррадос, — я бы так хотела!

— Так в чем же дело?

— Это как раз то, что требует от меня сэр Дэниел Дэйвидсон, — чтобы я какое-то время вела растительный образ жизни.

— Тогда решено!

— Но…

— Чепуха. Вон там не Дэйвидсон? Темноволосый, бросающийся в глаза человек, тот, что разговаривает с Люси Лорример? Слева!

— Да.

— Он опытен? К нему, по-моему, все рвутся. Как-нибудь на днях я могла бы показать ему свою ногу. Ивлин, если ты не пообещаешь мне, что поедешь со мной, я кликну его прямо отсюда и устрою сцену. Здесь появился Банчи Госпел, — продолжала леди Аллейн, бросив быстрый взгляд на дрожащие пальцы хозяйки бала, — и я убеждена, что он намерен пригласить тебя отужинать с ним. О, а разве рядом с ним не Агата Трой?

— Художница? — еле слышно переспросила леди Каррадос. — Да. Бриджи с ней знакома. Она хочет написать ее портрет.

— Она сделала набросок портрета моего сына, Родерика. Чудо как хорошо!

Весь сияющий, с видом мистера Пиквика, о котором напоминало большое белое жабо под подбородком, к ним направлялся лорд Роберт, за ним следовала Трой. Леди Аллейн взяла Трой за руку и посадила на стул возле себя. Она оглядела ее коротко стриженные волосы, длинную шею и специфическую для Трой тонкую грациозность и пожелала, кстати, не в первый раз, чтобы эта девушка, сидящая возле нее, была ее невесткой. Трой была бы именно такой женой, какую леди Аллейн желала своему сыну и какую, по ее убеждению, он и сам выбрал бы для себя. Она озабоченно потерла нос. «Если бы он не был негодником!» — подумала она. И сказала:

— Очень приятно, дорогая, видеть вас. Я слышала, что выставка имела грандиозный успех?

Трой лишь скривила губы в улыбке.

— Интересно, — продолжала леди Аллейн, — кто из нас обеих более удивлен встрече? Я просто-таки вырвалась из своего отшельничества, чтобы вывести в свет внучку.

— А меня привел Банчи Госпел, — сказала Трой. — Я так редко одеваюсь по моде и веселюсь, что мне здесь очень нравится.

— Родерик уже совсем было согласился прийти, но у него на руках оказалось какое-то мудреное дело, и завтра ему придется снова выезжать, уже на решительные действия.

— О! — отозвалась Трой.

Лорд Роберт тем временем начал взволнованный разговор с леди Каррадос.

— Это великолепно! — закричал он, стараясь изо всех сил перекрыть группу музыкантов, внезапно начавших производить ужасающий шум. — Ивлин, это блистательно! Целую вечность так не развлекался — что-то необыкновенное! — Он наклонился, и теперь его лицо было совсем рядом, перед самыми глазами леди Каррадос. — Ужин! — пискнул он. — Вы будете? А? Полчаса всего-то! Может, чуть больше. Будете?

Она улыбнулась и кивнула. Лорд Роберт сел рядом, между леди Каррадос и леди Аллейн, и каждую одобрительно похлопал по руке. Его рука наткнулась на сумочку леди Каррадос. Она тут же отодвинула ее. Он был весь поглощен происходящим в бальной зале и, казалось, пребывал в немом восторге.

— Шампанское! — продолжал лорд Роберт. — Что может быть лучше? Я, мои дорогие, никогда не пьянею, но, и я с гордостью признаюсь в этом, слегка возбуждаюсь. В чем я убежден, так это в том, что благодаря вам сегодня очень хорошо. Как вы себя ощущаете? Ведь отлично, правда?