Шведский стол (сборник) Лавруша Ася

Николай замолчал. Ксане Андреевне показалось, что он расстроился. Ее это обрадовало. На радость накладывалось страшное любопытство, но Ксана Андреевна медлила и тоже молчала. Спустя какое-то время Николай ответил сам:

– А я вдовец. Уже больше десяти лет. Джулия была доброй женщиной. Она оставила мне двоих сыновей… А у вас есть дети?

– Да, дочь Полина, она юрист. А еще внучка Анечка. – Скоро и споро ответила Ксана Андреевна, обрадовавшись тому, что разговор переключился на детей, и ей не нужно реагировать на сообщение о его вдовстве. А то она, во-первых, не знала, в каких выражениях это нужно делать, а во-вторых, трагический факт кончины этой Джулии почему-то вызывал у нее какое-то странное воодушевление.

– Моих сыновей зовут Джованни и Джузеппе. Они уже взрослые, но жениться не торопятся и совсем не говорят по-русски. Они тоже в семейном бизнесе и живут вместе со мной…

В холле гостиницы они чинно прощались. Николай был вообще-то не прочь пригласить новую знакомую куда-нибудь еще, но потом вспомнил, что на завтра запланирован серьезный разговор с представителем транспортной компании, обслуживавшей его предприятие, и он должен быть в форме, а разговоры на языке, которым пользуешься не каждый день, весьма утомительны…. «Она очень милая, – подумал он по-русски и, перебрав четки слов – бледная? блеклая? – нашел нужное: – Светлая!»

Ксана Андреевна была искренне рада возвращению в гостиницу, ей хотелось поскорее остаться одной и обстоятельно обдумать все, что с ней приключилось. Она искренне не хотела никакого продолжения, но, прощаясь, вдруг так разволновалась, что сердце ее, казалось, вот-вот выпрыгнет и разобьется на мраморных ступенях гостиничной лестницы.

«Вежливо пожелал спокойной ночи и руку поцеловал», – рассуждала она чуть позже в номере, сидя в кресле и осторожно касаясь одновременно трепетной и сочно-мясистой плоти диковинных южных цветов.

«Роскошный букет… Мне никогда ничего похожего не дарили. Впрочем, у нас такие цветы и не растут… И руки мне давно никто не целовал… Ну Стас Полинкин на день рождения и Восьмое марта, так это не считается… Хорошо, что я маникюр успела сделать! Хотя успела – не – успела… разве это важно? Ведь вся эта история ровным счетом ничего не значит! Случайная встреча двух людей, оба в чужом городе, знакомых нет… К тому же ему нужна языковая практика…»

Ксане Андреевне захотелось пить. Она открыла бар, нашла в нижней охлаждаемой части пакет апельсинового сока, открыла и налила себе полный бокал. На верхней полке бара располагалась батарея разодетых в яркое бутылок-иностранок. Ксана Андреевна узнала любимый Полинкин мартини, вытащила его из шеренги, повертела в руках. Потом вспомнила, что героини Барбары Картланд после каких-нибудь переживаний обязательно что-нибудь пьют: «А я чем хуже? Я же родственница! Мне тоже нужно выпить коктейль!» Ксана Андреевна решительно открыла бутылку, но звук лопающихся перепонок на металлической пробке как-то вдруг погасил ее пыл. Плеснув в бокал с соком ровно каплю мартини, она почувствовала странную жалость – то ли к себе самой, то ли к бутылке, которую она совершенно напрасно распечатала.

В дверь неожиданно постучали. Ксана Андреевна вздрогнула и уронила бокал на пол. Он не разбился, но на гладком дереве образовалась приличных размеров лужа. «Как же это я так?! – разнервничалась Ксана Андреевна, – тут же, наверное, и тряпки никакой нет!»

Стук между тем повторился, прозвучав требовательнее, чем в первый раз.

«Боже, кто же это может быть?» – подумала Ксана Андреевна и обреченно направилась к двери.

За дверью стояла служащая гостиницы Марина. С панорамной улыбкой на лице и большой матово-стеклянной вазой в руках.

– Оксана Андреевна, я видела вас внизу и подумала, что вам понадобится что-нибудь более вместительное, чем та вазочка, которая стоит у вас на комоде. Вам ведь подарили такой роскошный букет!

Протягивая вазу, Марина сделала два шага вглубь комнаты и заметила валявшийся на полу бокал и лужу.

«Я… хотела… только…» – промямлила Ксана Андреевна, проследив за ее взглядом. Улыбнувшись еще шире, Марина утешительно произнесла:

– Я сейчас пришлю к вам Лусию, она всё устроит.

Ксане Андреевне ее «утешение» показалось несколько неуместным. Она даже разозлилась, но развить раздражение в какую-нибудь внятную претензию не успела, потому что буквально через несколько секунд в комнате появилась глазастая пожилая итальянка в голубой униформе и резиновых перчатках. Она молниеносно управилась с лужей, вынесла свой инвентарь в коридор, тут же вернулась, уже без перчаток, прошла в ванную, вымыла руки и приготовила Ксане Андреевне новый коктейль с соблюдением всех рекомендуемых пропорций.

«Я, наверное, должна ее отблагодарить, – перепугано подумала Ксана. – А как? Что, просто так взять и дать ей доллар? Но у меня, кажется, нет по одному, только по пять. А пять это уже слишком!» – возмутилась она, вспомнив зарплату учителя районной музыкальной школы.

«Господи, ну зачем я вообще сюда приехала?!!» – вздохнула она про себя, а Лусия тем временем, улыбнувшись Ксане Андреевнее на прощанье, закрыла за собой дверь, не получив за свои труды даже какого-нибудь акцентированного «грацио». И то ли от этой своей неблагодарности, то ли от чего-то еще, Ксане Андреевне стало очень тоскливо. Она ходила по комнате, пыталась смотреть телевизор, читать роман, но внимание ее, ни на чем не удерживаясь, встревоженной птицей улетало в окно и кружило в черном небе, призывая сон. Сон же к ней не торопился, потому что был красивым и, как все красивые, хотел, чтобы его подождали-помучились.

Ей снился танец красок с зыбким сюжетом. Черно-белая зебра с гитарной линией крупа грациозно бегала по густо-зеленому лугу, с неба спускалось царственное солнце, где-то вдали мерцало зерцало моря, и розмарин нескромно себя расхваливал роскошным своим ароматом. Ксана Андреевна точно знала, что это был именно розмарин. А не какой-нибудь там орегано или фенхель…

Утро было легким и радостным. О вчерашнем знакомом Ксана Андреевна почти не вспоминала, но наряд для пляжа выбирала с особым тщанием. А что – она же впервые выходит на заморский пляж! Примеряя купальники, жалела, что их у нее только два: черно-белый раздельный и зеленый в желтую клетку закрытый. Раздельный был самого модного в этом сезоне фасона, ей его Полина купила, но зато с прикрытым животом она выглядела стройной, как девчонка. Повертевшись перед зеркалом минут десять, она всё же остановилась на втором варианте. Красиво повязала зеленоватую в зыбких рыбках юбку-парео и надела длинную шелковую желтую майку. Плюс изящные шлепанцы, большая соломенная сумка с деревянными ручками, модные солнечные очки и, разумеется, пляжная шляпа с ее широкими и немного меланхоличными полями.

Нет, она вправду не думала, что может повстречаться с Николаем в холле или за завтраком – но море у нее в душе волновалось. Ксана Андреевна пыталась строить какой-нибудь волнорез из трезвости, но волны не сдавались – устроили себе укромную бухту в какой-то там селезенке, которая ёкала и лишала аппетита. Увидев за завтраком феерическое разнообразие фруктов, сыров, соков, колбас и всего прочего диковинного и экзотического, Ксана Андреевна скромно взяла себе малиновый йогурт, манго – Полинка как раз покупала на ее недавний день рождения! – и кофе с маленьким круассаном. Села за столик на террасе с совершенно открыточным видом на море, которое, впрочем, доказывало факт своего реального существования легким шелковым ветерком.

Позавтракав, Ксана Андреевна спустилась к воде. Прошлась вдоль моря, осваивая пространство. Выбрала шезлонг в тени под навесом, обстоятельно расположилась и раскрыла новый роман Барбары Картланд. Читать старалась внимательно, но буквы суетились перед глазами, как муравьи, и всё норовили разбежаться по сторонам. Пыталась их, убегающих, ловить, Ксана Андреевна то и дело отрывала взгляд от книги и осматривалась. Себя она при этом убеждала, что вовсе никого не ищет… Просто рассматривает публику…

Впрочем, ищи – не – ищи, но на пляже его всё равно не было! А публика… Публика как публика! В Сочи такая же. Полинка как всегда была права: и толстые здесь были, и старые – всякие, в общем. Кстати, мужчины соответствующего возраста производили гораздо менее выгодное впечатление, чем ее вчерашний знакомый. «Неужели мне достался самый красивый итальянец?» – не без самодовольства подумала Ксана Андреевна, но тут же опомнилась и строго себя одернула: «Это кто тебе достался? И с какой стати ты вообще себя с ним объединяешь? Ну погулял с тобой человек по бульвару, и что с того?..»

Ей стало немного грустно. Утешая себя, она подумала, что мужчин-отдыхающих она видит раздетыми, а на Николае вчера была очень стильная одежда: легкие серые брюки и синяя шелковая рубашка… И неизвестно еще, как бы он выглядел в плавках – может, так же, как все эти слегка поплывшие пожилые мужчины…

«И вообще, какое мне до него дело?! – решила Ксана. – К тому же он, наверное, уже уехал, он же деловой человек, у него переговоры… Подписал все контракты и отправился домой, на свои плантации…»

Ксана Андреевна просидела на берегу часа четыре, отчаянно пытаясь следить за любовными переживаниями героини романа. Три раза осторожно окуналась в льстивую воду, наносила наносила на кожу защитный крем и снова возвращалась к книжке.

В час, обозначенный обеденным, отправилась в открытое кафе, где с большим аппетитом съела огромную тарелку спагетти с креветками, мидиями и прочей морской экзотикой и выпила целых два бокала легкого белого вина. Вообще-то второй она пить не собиралась, но официант проявил инициативу, и она решила – гулять так гулять…

Потом снова вернулась к морю и своему роману и еще через какой-нибудь час заметила, что книга приближается к концу, а она не помнит ничего, кроме последней страницы. «Вот так, наверное, и начинается склероз», – испуганно подумала Ксана и, сосредоточившись, попыталась вспомнить, с чего собственно начиналось повествование. Задумавшись, сняла солнечные очки, закусила их дужку и в этот раз посмотрела по сторонам действительно без малейшего интереса. И в следующую секунду обнаружила прямо перед своим носом разноцветный бокал, украшенный по краю зелеными листьями.

– Здравствуйте, Оксана! Я был занят с утра и боялся, что вы куда-нибудь уедете, и я вас больше не найду.

– Здравствуйте, – ответила Ксана с легкой хрипотцой, мгновенно почувствовав дрожь в руках, сухость в горле, участившееся сердцебиение, головокружение – словом, все то, что в ее возрасте должно сопутствовать склерозу и напоминать о районной поликлинике.

– Это вам! – Николай протянул ей похожий на фейерверк бокал. Здесь немного алкоголя, но в основном фруктовый сок. В баре говорят, что это самый популярный напиток на пляже…

Ксана Андреевна замешкалась и никак не могла отважиться взять бокал – боялась, что он заметит, как у нее дрожат руки.

– Может быть, вы хотите, чего-нибудь другого? Скажите, я принесу! – с готовностью предложил Николай.

– Да… Знаете… Принесите мне, пожалуйста, обычной минеральной воды, – заявила Ксана. Ей показалось, что у нее это неплохо получилось: с нужной дозой уверенности и смущения оттого, что она его обременяет.

«Идите-идите, – думала она, глядя в спину удаляющемуся Николаю. – Хорошо бы там еще очередь какая-нибудь организовалась… минут на двадцать-тридцать, как в поликлинике за талончиками к терапевту… Чтобы я успела справиться с этим дурацким волнением! Я же тысячу лет не заводила новых знакомств и совсем забыла, как себя при этом ведут».

На маленьком столике, вмонтированном в подлокотник шезлонга, рядом с закрытой книгой стояли два бокала. Ксане Андреевне остро захотелось выпить один залпом, но она решила быть последовательной. Вспомнила прочитанную как-то книжку – «Способы достижения эмоциональной стабильности в кризисных ситуациях». Там советовали в минуты тревоги представлять себе нечто родственное предмету, вызывающему беспокойство, но не страшное, привычное. Например, если путешествуя по горам, вы вдруг оказались у края пропасти, и вас охватил страх высоты, нужно срочно вообразить какой-нибудь хорошо знакомый балкон в квартире на высоком этаже, вспомнить детали: ящик с цветами, какое-нибудь обязательное эмалированное ведро со щербинкой по краю, веревку в прищепках. А потом посмотреть вниз и попытаться уравнять вид с обрыва с видом с балкона… Ксана Андреевна вспомнила своих мужчин.

Вообще-то все они хоть в чем-нибудь да уступали ей. Полинкин отец был и не глуп, и собой хорош. Но он приехал в Ленинград из провинции, и отсутствие прописки не позволяло причислить его к женихам высшей категории. Второй хорошо зарабатывал в качестве бригадира образцово-показательной бригады, но высшего образования так и не получил. Третий был из хорошей семьи, закончил престижный вуз, должность занимал солидную, но внешне выглядел неказисто и к тому же ростом был чуть ниже самой Ксаны, так что ей пришлось отказываться от высоких каблуков.

Когда от нее – к другой! – уходил первый муж, Ксана Андреевна злилась, страдала и, если бы не Полина, наверняка впала бы в депрессию. Разрыв со вторым мужем вызвал у нее удивление и обиду. Бригадир о них с Полиной заботился искренне и вообще был той самой каменной стеной. Развод Ксана предложила сама в запале какой-то мелкой семейной ссоры, а он вдруг взял и согласился. Ксана Андреевна потом всеми средствами пыталась отозвать инициативу, но ее «средне-технический» не поддался ни на какие уловки – развелся, благородно оставив Ксану Андреевну в полном недоумении посреди новой просторной квартиры, которую ему накануне выделил его завод. Расставание с третьим мужем Ксана Андреевна восприняла стоически и философски. Ей тогда было сорок пять, выглядела она значительно моложе. Подруги в один голос твердили, что мужья уходят от нее только потому, что она сильнее и ярче, и что у нее еще все впереди… Она соглашалась, допуская, что впереди, может, и не все, но что-то уж определенно есть… Правда, едва на горизонте проявлялись нечеткие контуры «чего-то», Ксана Андреевна тут же отступала – а сами мужчины ни на чем не настаивали. Ведь мужчины в возрасте редко бывают настроены завоевательски. По крайней мере, по отношению к женщинам в возрасте. Это, скорее, женщина в возрасте должна завоевать мужчину, предлагая ему опрятную таверну в уютной гавани под тихое журчание волны, которое иногда превращается в трогательные мелодии ретро… Ксане Андреевне завоевывать никого не хотелось, к тому же в глубине души она опасалась нового поражения – а поэтому просто и вопреки возрасту ждала конкистадора-энтузиаста.

По белому и мелкому, как в песочных часах, песку, поскрипывая кожаными сандалиями, к ней уверенно приближался Николо Кроче. В руке он держал запотевший стакан, украшенный по краю дольками ярко-зеленого лимона. «Кажется, этот цитрус называется лайм», – растерянно подумала про себя Ксана Андреевна, а вслух произнесла:

– Господи, мне так неловко! Дело в том, что у меня иногда случается аллергия на лимоны. Так что я, наверное, все-таки коктейль выпью…

Николай широко улыбнулся. «А она совсем другая, не похожая на знакомых женщин. Не самостоятельная и самоуверенная европейка, и не итальянка, громкая, дерзкая, но легко подчиняемая. Русская…»

Социально Николо Кроче был полноценным итальянцем, но русское прошлое отца всегда будоражило его воображение. Не потому, что он был местным-интеллектуалом-любителем-Достоевского, и не потому, что отец много рассказывал ему о России – наоборот, Алессандро нечасто вспоминал свое детство и русскую молодость. Николаю даже казалось, что отец совсем не скучал по стране, в которой родился. Но у Александра Коротича начисто отсутствовали способности к языкам, и итальянский давался ему с большим трудом. К тому же островитяне не умели учить и иногда нарочно говорили так, чтобы чужой их не понимал. Поэтому с сыном Алессандро говорил только на родном языке, испытывая удовольствие оттого, что может одевать свои мысли в более или менее соразмерные слова. Николай же действительно полюбил русский. После смерти отца ему редко выпадала возможность говорить на нем, но русские книги он читал постоянно, отдавая предпочтение классике и серебряному веку.

Два раза Николай ездил в Россию. Первый – сразу после объявления о перестройке, второй – недавно. В обоих случаях вел себя не как рядовой турист, от всех предложенных экскурсий отказался, всюду ходил сам, искал суть. Нашел что-то неясное и грустное. Десять лет назад его шокировало то, как похожие на заезженных лошадей женщины часами стояли в плотных очередях за какими-то мелочами, которые для Италии были настолько привычны и незаметны, что люди попросту забывали их названия. Во второй раз очереди исчезли, но Николаю показалось, что не все этому обрадовались. Он тогда даже перерегистрировал билет и уехал домой раньше намеченного срока, потому что, гуляя как-то в Петербурге по Невскому, вдруг понял, что здесь нужно либо останавливаться, окапываться и укореняться – либо отсюда нужно бежать без оглядки.

Он хорошо помнил подробности, образовывавшие рамку этого глубокомысленного заключения. На углу Невского и Михайловской, недалеко от гранд-отеля на расползающихся деревянных ящиках сидели полупьяные музыканты и с минами отвращения на лицах играли замечательный, искренний джаз. У подземного перехода трогательная седая бабушка торговала незабудками. Рядом на тротуаре лежала одетая в черное юродивая и в мелком, но не противоречащем джазу ритме трясла головой. С проезжавшего по Невскому троллейбуса упал провод, едва не изувечив и без того болезненного вида лошадь, верхом на которой прямо по проезжей части бесстрашно скакала ангелообразного вида девочка лет пятнадцати. У нее были черные локоны и глубокие карие глаза, и Николаю показалось, что она попала на Невский прямиком из Русского музея, сняв для конспирации шляпу и переодевшись в какие-то балаганные тряпки. Он уже собрался с ней заговорить, но «ангел» вдруг начал кричать в адрес водителя что-то явно дьявольское. А наблюдавший за этой сценой случайный молодой человек в дорогом костюме быстро сказал своей спутнице что-то очень умное, из чего Николай вычленил слово «коннотация», почему-то напомнившее ему белогвардейцев и рассказы писателя Бабеля… Немного повертев это имя в воображении Николай решительно направился к зданию «Аэрофлота», где поменял обратный билет на ближайший рейс.

В самолете он с грустью думал, что так и не встретил ни одну женщину, которая была бы похожа на музу поэта начала века – осторожную красавицу в платье из креп-жоржета цвета розового дерева с небрежно наброшенным на плечи боа из рыжей лисицы, перечеркнутой по хребту черной полосой. В маленькой черной шляпке без полей, которая, словно ладонями, охватывает коротко стриженную головку…

Ксана Андреевна пила коктейль небольшими глотками, иногда спотыкаясь носом о фруктовый декор бокала. Николай вдруг предложил воображению набросить ей на плечи какое-нибудь огненно-лисье манто… Дело происходило на пляже. Было очень жарко. К тому же экологический экстремизм докатился даже до модницы-Италии… Но после того, как его фантазия проделала этот несообразный сезону трюк, Николо Кроче, этот в общем-то малоимпульсивный, трезвый человек, взял и сказал:

– Оксана! А поедемте со мной ко мне на остров! Я вас приглашаю!

От неожиданности Ксана Андреевна поперхнулась и испуганно посмотрела по сторонам. Николай тоже испугался – самого себя. Ведь еще пять минут назад у него в мыслях не было даже намека на что-нибудь подобное. Вчера он случайно увидел, как в отель приехала туристка из России. Позже, вечером, опять же случайно заметил, как она в одиночестве прогуливалась. У него был тяжелый день, ему хотелось спать, но черная шляпка интриговала, и он решил познакомиться – просто так, из любопытства, а заодно русский освежить. После того, как Ксана так странно повела себя при его первой попытке, в нем проснулся веселый азарт. Добившись своего, он не разочаровался – русская оказалась красивой, спокойной женщиной, разговаривать с которой было очень легко. Она смущалась и думала, что он этого не замечает, и ее смущение придавало их знакомству какую-то особую вибрирующую нотку. За завтраком Николай с теплотой вспоминал вчерашнюю прогулку, потом позабыл о Ксане начисто, с головой уйдя в обдумывание способов сокращения перевозок. После переговоров пообедал в городе с директором транспортной фирмы и вернулся в гостиницу. На семь вечера был заказан маленький самолет частной авиакомпании, который за сорок минут должен был доставить Николая домой. До отлета оставалось чуть больше трех часов. Он снял костюм, надел шорты и футболку и отправился на гостиничный пляж, надеясь отыскать там Оксану, чтобы с ней попрощаться. И только! И вдруг такой пассаж!

«Она наверняка откажется, она же замужем,» – попытался успокоить себя Николай. – «Она должна отказаться!» – мысленно повторил еще раз, с изумлением обнаружив, что думает по-английски. Английский он знал намного хуже русского и вообще-то никогда на нем не думал. Словом, в голове у Николо Кроче наблюдалась явная путаница.

– Но как же я могу с вами поехать? – недоумевала между тем Ксана Андреевна. – То есть спасибо, конечно, за приглашение… Но ведь у меня путевка… Семь дней, шесть ночей…

– Я попробую это устроить. Хозяин гостиницы мой хороший знакомый, он наверняка что-нибудь придумает, – уговаривал Николай, по-прежнему не соображая, зачем он это делает.

– Я как-то не знаю… – растягивала слова Ксана, – это так неожиданно… – Потом помолчала немного и зачем-то добавила:… право…

– У меня на острове, право, вам будет ничем не хуже, чем здесь, – настаивал Николай, удивляясь, как это у него получается так убедительно говорить о том, в чем сам он нисколько не убежден. – Берег у нас даже лучше, природа нетронутая. К тому же вам никто не будет мешать…

Ксана Андреевна вспомнила придуманную Агатой Кристи мрачную историю про остров и десять негритят. И тут же обнаружила, что как раз в этом – детективном – смысле ей совсем не страшно. Хоть это, пожалуй, и крайне легкомысленно.

– Я понимаю, – продолжал между тем Николай, – вы, наверное, просто боитесь. И это правильно, всегда следует быть осторожным. Но мы можем зайти в полицию, там подтвердят, что я вполне порядочный гражданин… Или позвоните вашей дочери! Расскажите ей, что вас пригласили в гости, оставьте все мои телефоны…

«Дочери?» – растерянно повторила Ксана. Кажется, впервые в жизни она позабыла о том, что у нее есть дочь.

– Полина… она… – начала было Ксана Андреевна, но потом остановилась, не зная, как закончить фразу. Ей хотелось предположить, что обо всем этом сказала бы Полина, но авторитет дочери начал вдруг стремительно размываться.

«Она не должна согласиться, не должна,» – в панике думал Николай, а вслух спросил:

– Вы когда-нибудь видели цветущие розмариновые поля? Это очень красиво!

– Нет, но… Я не знаю… Это так неожиданно…

– Вообще-то, обычно розмарин цветет один раз в год, в феврале-марте. Но иногда он зацветает дважды, второй раз – в сентябре. Говорят, что если это случается, это значит, что произойдет что-нибудь особенное. Сейчас как раз такой год…

Ксана Андреевна представила вдруг свой домашний диван. Оставленный на диване махровый халат с патетически разбросанными рукавами. И купленную перед отъездом книжку «Как уберечь семью от энергетической интервенции».

– Нет, я не могу… Не могу… Наверное…

«Наверное» защелкнулось, как наручник. То, что это согласие, Николай понял, но вот рад он этому или нет – понять пока не мог.

«Еще не поздно что-то изменить, – спешно думал он. – Ведь неизвестно, что из этого получится… Как отреагируют сыновья… Может, просто превратить все в шутку?..»

В глаза нахально лезли золотые буквы на глянцево-розовом переплете книги. Оксана выбивала на ней пальцами едва слышный, но непростой ритмический рисунок.

«Сейчас я начну – как это у них называется – ёрничать… Она поймет, что я дурак, а приглашение несерьезное», – решил Николай и за неимением времени для детального продумывания клоунады сделал первое, что пришло ему в голову: припав на одно колено, уронил подбородок на грудь, приложил правую руку к сердцу – так делал в каком-то русском фильме один военный курсант, – а потом выбросил левую руку в сторону и очень выразительно спел:

– Поедем, красо-о-отка, ката-а-а-аться, не зря я тебя-а поджидал…

Ксана Андреевна сначала ошарашенно замолчала, а потом рассмеялась.

«Кажется, она поняла правильно… что это просто шутка… И сначала огорчилась, а потом обрадовалась», – подумал Николай. И сначала обрадовался, а потом огорчился.

– А что, вопрос с моей путевкой действительно можно как-то устроить? – спросила Ксана Андреевна, отсмеявшись.

Николай посмотрел куда-то вверх. Веником острорукой пальмы ветер усердно подметал дорогу в небо. «Я веду себя, как старый идиот, – подумал он. – Она наверняка меня таким и считает… И несмотря на это, собирается ко мне в гости.»

– Я все сделаю, не беспокойтесь!

«Какой он милый и странный, – думала Ксана. – Почтительный, вежливый, как настоящий джентльмен из кино. И вдруг этот эпатаж с «красоткой»! Это у них тоска по родине так выражается», – Ксана Андреевна вспомнила девушку Анну, которая приезжала как-то к Полинке из Швеции. Ее родственники оставили Россию во время Второй мировой войны, Анна вообще не говорила по-русски, но очень любила песню про то, как «по улице ходила большая крокодила», – и пела ее с большим чувством. Так же, как Николай про красотку.

– У меня заказан маленький самолет, до отлета еще есть время, так что вы можете спокойно загорать. А я пойду поговорю с директором гостиницы, – сказал Николай и быстро удалился.

«По-моему, прозвучало это как-то слишклм сухо», – подумала Ксана Андреевна и впала в оцепенение.

Во-первых, ей казалось, что она сошла с ума, и вся эта история ей попросту пригрезилась. Во-вторых – если это не галлюцинация – то как она вообще могла согласиться на такую авантюру? Куда она поедет? На какой такой остров? А если она захочет оттуда сбежать, что тогда? Вот он сейчас выпишет ее из гостиницы, и что дальше? Самолет в Петербург через пять дней – куда она денется?..

Но потом перед ней вдруг разверзлась настоящая пропасть – а если он сейчас исчезнет? Вот так просто возьмет и больше никогда не вернется! Не вернется… Из пропасти его невозвращения ей было не выкарабкаться. Ни одна новая мысль не образовывалась и не предлагала себя в качестве веревочной лестницы. Напряжение вытянуло Ксану Андреевну в трепетную струну. С мстительной медлительностью тянулись минуты, и солнце начало немилосердно печь. Через полчаса жаркого вакуума ожидания Ксана Андреевна почувствовала, что собирается расплакаться. Потом вдруг заметила, что в горячем воздухе летают маленькие мыльные пузыри.

«Я перегрелась. Нужно срочно идти в номер, там кондиционер и прохладно», – решила Ксана Андреевна и, подхватив сумку, направилась к отелю, стараясь контролировать «достоинство» походки.

Вернувшись к себе, сразу же встала под душ и простояла под прохладными струями минут двадцать, не расслышав ни телефонного звонка, ни стука в дверь.

Оставив Ксану на пляже, Николай снова испытал странную растерянность. За все его неполные шестьдесят с ним не случалось ничего похожего. Этот порыв с приглашением!.. Он никогда прежде не звал малознакомых людей к себе домой. Конечно, русская вызывала у него симпатию, но здравомыслящий человек не должен с разбегу звать в дом всех, кто ему понравился… Все связанные с ее поездкой расходы ему, разумеется, придется взять на себя. Беднее он от этого не станет, не в деньгах дело – просто что-то во всем этом было не так. Николай вдруг подумал, что отец, даже разбогатев и совершив то, что было не по силам и не по уму ни одному из островитян, все равно остался для них в каком-то смысле ущербным – пришлым, чужим, «русским князем», родством с которым гордился только полусумасшедший дед. Когда отец выселял людей с острова, предлагая им огромные суммы «отсталого», те криво усмехались, не испытывая к благодетелю ни благодарности, ни уважения. Оставшиеся на острове люди – примерно четвертая часть изначального населения – неплохо зарабатывали на плантациях и заводе фирмы «Розмарин Кроче». Но, даже несмотря на это, особенного почтения к первому хозяину никто не проявлял. Впрочем, Николо это уже не касалось – он уже был «своим». Но сейчас ему вдруг ясно представилось немое, но намекающее на наслед ную русскую дурь осуждение, с которым к его поступку отнесутся и мальчики, и Эльса, дальняя родственница покойной жены, испокон веков жившая у них в доме и отвечавшая за хозяйство…

Раздраженно думая об этом, Николай одновременно вполне приветливо общался с хозяином гостиницы, устраивая так, чтобы Ксана могла освободить номер и получить назад часть его стоимости за вычетом всех штрафных. Позвонил в авиакомпанию, предупредил, что с ними летит еще один пассажир. Зачем-то счел своим долгом объяснить хозяину гостиницы, что пригласил синьору Соловьеву к себе, потому что выяснил, что у нее есть родственники по фамилии Коротич: «Вы же знаете, мой отец был русским, наша семья просто подкроила его фамилию на итальянский манер». Хозяин гостиницы кивнул головой и понимающе улыбнулся. Николаю его улыбка не понравилась. Ему снова представилась малоразговорчивая Эльса и ее тяжелый антрацитовый взгляд. Она была так преданна покойной Джулии, а к Николаю всегда относилась настороженно. Вот возьмет и в знак протеста уйдет из дома, а что, она может…

«И зачем я в это ввязался? – сформулировал наконец Николай собственное раскаяние и в следующую же секунду перевел стрелки: – А она? Как она могла согласиться? А еще сказала, что замужем! Какое легкомыслие! Вот если бы покойная Джулия уехала куда-нибудь отдыхать, и там ее пригласили на остров…»

Странно, но проекция на бывшую жену не вызвала у него в душе ни ревности, ни негодования. Вместо этого явилась совершенно неожиданная мысль, звучавшая примерно так: «А на каком основании, синьор Кроче-Коротич, вы, собственно, решили, что эта женщина действительно согласилась ехать с вами в вашу благоуханную глушь? Вели вы себя, как достойный внук вашего сумасшедшего итальянского деда – хоть и пели при этом русскую народную песню! Да никуда она не собирается! Она просто пошутила!..» – Николай мгновенно расстроился, начисто позабыв о том, что злился на Ксану за ее готовность следовать за ним. Постояв минуту в нерешительности, подумал, что нужно поговорить с ней еще раз. Спустился к морю – ее шезлонг был пуст. Поднялся на четырнадцатый этаж и постучал в дверь ее номера – никто не открыл. Вернулся к портье, спросил о Ксане – ее не видели. Позвонил к ней в номер – ответа не последовало. Снова пошел наверх, громко стучал – и снова тишина.

Вернулся в холл, сел на диван и загрустил: «Она специально куда-нибудь уехала, чтобы не попадаться мне на глаза. Потому что я что-то сделал не так… Хотя «что-то»!.. Да я все сделал не так! Просто я так давно не ухаживал за женщинами, что забыл, как это делается. Я ее больше никогда не увижу…» – В синем небе за окном проплывала кружевная тучка, приглашая в мечтательное путешествие рассеянный взгляд пожилого человека, только что осознавшего, что он влюблен…

Примерно через час, когда их «игольные» пути наконец пересеклись, они оба выглядели немного виноватыми.

– Вы летите со мной? – осторожно спросил Николай.

– Ну, если вы не передумали… И если вас это действительно никак не обременит… – тихо ответила Ксана Андреевна, глядя куда-то в застекленную морскую даль.

Самолет был маленьким, а пилот – огромным, жгуче-черным и похожим на таксиста, который – подумать только! – всего лишь вчера вёз Ксану Андреевну из аэропорта в гостиницу. Сначала это ее успокоило, но как только они поднялись в воздух, ей вдруг стало страшно – она вспомнила фантастический фильм, в котором демон расставлял ловушки добропорядочным людям. Люди как-то выкручивались, отделывались от него, но дьявол неизбежно проявлялся снова – в измененном, но вполне узнаваемом обличье. Разговаривать во время полета было невозможно – маленький, но пламенный мотор работу свою выполнял с большим энтузиазмом. Николо ободряюще улыбался, Ксана Андреевна сосредоточенно смотрела на широкую спину пилота.

Полет занял около часа. Когда самолет начал снижаться, Ксана Андреевна выглянула в иллюминатор и испугалась – ей показалось, что они собираются сесть прямо в море. Николай поймал ее встревоженный взгляд и широко улыбнулся. Из густо-сапфировых волн проступили очертания бледно-фиолетовой суши.

– Это и есть цветущий розмарин! – сообщил итальянец. – Сверху кажется, что море просто изменило цвет.

Они приземлились на кудрявую зеленую поляну, которая показалась Ксане очень неустойчивой – голову кружило то ли от полета, то ли от разлитого в воздухе запаха. Аромат был хвойный, но не знакомый елочно-новогодний, а более терпкий, с горчинкой – осенний.

– Правда, приятно пахнет? – произнес Николо. – Сегодня вас может немножко покружить, но уже завтра вы привыкнете и, кстати, будете себя хорошо чувствовать. У эфирного масла розмарина масса полезных свойств, а в античности розмарин считался символом памяти. Студенты до сих пор прячут иногда его веточку в волосах перед экзаменом…

Они подошли к маленькой желтой машине, ожидавшей, видимо, возращения хозяина. Пока Николай укладывал вещи в багажник, повисла пауза.

– У ваших сыновей высшее образование? – испугавшись молчания, спросила Ксана и тут же смутилась. Собственный вопрос почему-то показался ей немного бестактным, но Николай, улыбнувшись, ответил:

– Нет, они закончили школу, а в университет поступать не захотели. Раньше у нас здесь была своя школа, детей было больше, и мы всегда приглашали учителей. Теперь остались только начальные классы. Потом родители отправляют детей в большие города к родственникам или в специальные пансионы… А мои парни вообще никогда не отлучались с острова дольше, чем на несколько дней. Они очень увлечены семейным делом.

– Моя Полина тоже очень любит свою работу, но они с мужем много путешествуют, и в Европе были, и даже в Америке… – с достоинством ответила Ксана Андреевна и снова почувствовала себя светской дамой из романа.

Они ехали по грунтовой дороге, с обеих сторон машину догоняли поля. По форме – нормальные российские сельскохозяйственные угодья, по цвету – фиолетово-лиловые импрессионистские полотна. Ксане Андреевне казалось, что время и пространство ее дурачат, а в голове у нее наперегонки бегали два слова – притворно-сердитое слово «сюр» и насмерть усвоенный в советской школе «реализм».

– Ребята должны вернуться часа через полтора, – сказал Николай, посмотрев на часы. – Ужинать будем в восемь. Вы сможете отдохнуть, а Эльса успеет приготовить что-нибудь особенное. Эльса – это наша дальняя родственница, она живет с нами много лет и занимается хозяйством.

Появление в контексте какой-то Эльсы, которую Ксана Андреевна тут же представила себе лиотаровской шоколадницей, по идее, должно было снова покуситься на Ксанино чувство уверенности в себе, но за последние сутки ей, наверное, надоело смущаться – она просто едва заметно пожала плечами и про себя произнесла: «Эльса так Эльса! Что я служанок не видела? Да сколько угодно! Правда в кино, но ведь в реалистичных же фильмах!..»

Хозяйский дом был просторен и патриархален: стены из крупно-тесанного серого известняка, выложенное светлым камнем невысокое крыльцо, входные дубовые двери с подслеповато-сонным толстым старинным стеклом. Два высоких этажа, на первом сразу большой холл-столовая с тяжелой, уверенной в себе дубовой мебелью – и ни души.

Николо проводил Ксану Андреевну на второй этаж в комнату для гостей. Пространство там располагало к неторопливому, без суеты, отдыху: стены скромный беж, дощатый идеально струганный пол с ловкой домотканой дорожкой, легкое кресло-качалка у окна, полки с книгами, среди которых Ксана Андреевна разглядела множество русских названий, уютная кровать под романтическим балдахином, на полу у кровати огромная стеклянная ваза в форме обыкновенного ведра, в ней сноп сухой пшеницы. На непогрешимо ровной стене висел телефон – старинный черный с пустоглазым белометаллическим диском и крупными полустертыми цифрами в пластмассовом «яблочке» центра – местный родственник-ровесник аппарата, по которому когда-то можно было попросить «барышню» соединить со Смольным. Ксана Андреевна улыбнулась:

– У вас очень хороший дом, хороший и добрый…

– Я был уверен, что вам тут понравится! – ответил Николо. – Так что осваивайтесь. Можете отдохнуть или выйти погулять, а в восемь увидимся в столовой.

Оставшись одна, Ксана Андреевна распаковала вещи, побродила по комнате, осторожно касаясь мебели, всевозможных мелочей и корешков книг. Взяла с полки нарядного в сафьяне Чехова, сборник назывался «Детвора», присела с книгой в кресло-качалку, но не успела прочитать и страницы, как уснула. Ей снились два лопоухих черноволосых мальчика, водившие вместе с Анечкой хоровод у новогодней елки под присмотром Эльсы-шоколадницы, которая вдруг превратилась в нечто среднее между Эллой Фитцджеральд и чернокожей нянькой Скарлетт О'Хара из кинофильма «Унесенные ветром».

Проснулась ровно за полчаса до ужина. Снизу доносились быстрые итальянские голоса, мгновенно отозвавшиеся в ее душе резонирующим волнением какого-нибудь зубно-губного музыкального инструмента из тех, которые так любят наши северные народы. Пытаясь отвлечься от волнения, Ксана разложила на кровати все свои наряды и долго выбирала, что ей надеть. Остановилась на ярко-синем платье из вискозы с рукавом три четверти – ему, правда, уже года три или четыре, но оно из «любимых» и ей очень идет. К нему черные летние туфли на небольшой, неудобной для курортных песков шпильке. Хорошо, что она все же взяла их с собой, а то ее мягкие в дырочку кожаные тапочки на покрытом ковром дубовом полу смотрелись бы как-то несолидно!

Перед самым выходом посмотрела в зеркало и поставила своему отражению твердую четверку. Даже четверку с плюсом.

В столовой вокруг покрытого сиятельной белой скатертью стола споро, но без суеты, перемещалась Эльса – крупная, высокая, глазастая и жгучая, похожая на таксиста и авиапилота, только без усов. Сдержанно улыбнувшись, она кивнула Ксане Андреевне. Та в ответ сказала «Хай» и нахмурилась, снова вспомнив кино про дьявола. Во внешности родственницы явно присутствовало что-то от ведьмы.

Ксана Андреевна вдруг представила, что она не первая, кого Николай привозит на остров. Потом вспомнила свой недавний сон и Эльсу, которая была похожа на Эллу Фитцджеральд… К Элле Фитцджеральд присоединился однофамилец по имени Скотт, писатель, автор страшного рассказа «Алмазная гора», в котором убивали всех, кто оказывался в каком-то особом месте, где были собраны все сокровища мира… Ни действующих лиц, ни других деталей рассказа Ксана не помнила, но возбужденное воображение предложило ей следующий родственный сюжет: Николай Кроче обманом привозит к себе на остров глупых старых теток, вроде нее, умерщвляет их, и из тел изготавливает какой-нибудь трансген для выращивания своего розмарина! А толстая Эльса работает у него на самых черных участках производства…

В столовую вошел улыбающийся Николай. Глаза его сияли так, словно по фамилии он был не Кроче-Коротич, а Сличенко. Брюки на нем были цвета кремового, а рубашка – шоколадного… Ксана Андреевна мысленно обозвала себя «дурой».

Вслед за Николаем появились двое почти одинаковых молодых людей.

– Оксана, знакомьтесь, это мои мальчики! Левый Джованни, правый Джузеппе! – представил Николай.

Мальчики опустили головы в почтительном поклоне.

Им было лет по двадцать пять – тридцать. Оба высокие, стройные, в черных брюках и черных сорочках. Черноволосые, с ярко-алыми губами и такой нежно-сливочной кожей, которая никогда не позволяет мужчинам выглядеть свежевыбритыми – словом, очень колоритные.

Сначала Ксане Андреевне показалось, что они похожи на грузинских сванов. Ей даже захотелось дать им в руки по посоху, а на головы надеть войлочные шапки, прошитые витой черной ниткой. Но потом она передумала, решив, что гораздо больше мальчики напоминают черных лебедей.

На ужин подавалась воздушная рыба и гогеновского вида овощи. Нет, Ксана Андреевна помнила, что география Гогена – это другие острова, но общая экзотичность ситуации оправдывала неточность. Ела Ксана неторопливо и с удовольствием. За столом по большей части молчали, и только изредка рассеянно и тихо вздрагивали серебряные приборы.

– Очень вкусно, – произнесла гостья.

– Эльса замечательно готовит. В этом смысле вы тоже не пожалеете, что приехали к нам, – ответил Николай и наикуртуазнейшим образом предложил Ксане добавку.

– О, нет-нет! Спасибо, я уже сыта! – воскликнула Ксана, которая на самом деле запросто могла бы съесть как минимум еще порцию.

Обращаясь к сыновьям, Николо что-то быстро произнес по-итальянски. Ей показалось, что прозвучало слово, похожее на «аристократико».

– Я сказал мальчикам, что русские аристократки всегда ели очень мало, – объяснил Николай, на что Ксана со скромным достоинством улыбнулась, а потом подумала, что аристократки не только мало ели, но еще умели вести непринужденную беседу.

– Как жаль, что ваши мальчики не говорят по-русски, – вздохнула она.

– Мне тоже жаль, – ответил он. – Но у меня вечно не хватало времени, и их воспитанием в основном занималась жена.

«Аристократки должны уметь вести непринужденную беседу в любой ситуации,» – с преподавательской строгостью определила про себя Ксана и вспомнила обложку англо-русского разговорника, который она усердно изучала две недели перед отъездом.

– Ай хэв э дотэ, – церемонно сообщила она «лебедям». – Хе нэйм из Полина. Она… Ши из… – Ксана Андреевна никак не могла вспомнить, как по-английски будет юрист, но после непродолжительного раздумья выкрутилась: – Ши из адвокат… Энд ай хэв э грэнддотэ… Анечка…. сыкс йеарз олд…

Черные лебеди растянули свои сочные красные клювы в улыбку, а Ксана поймала теплый взгляд Николая, и все английские слова журавлиным клином тут же упорхнули из ее головы.

Во время кофе и апельсинового желе Ксана Андреевна размышляла, стоит ли предлагать Эльсе помощь. По нашим меркам гостья обязана вызваться помыть посуду. А в синонимической Грузии такая инициатива может даже оскорбить хозяйку. Но, с другой стороны, Эльса же не хозяйка – Николай назвал ее родственницей, которая организует быт. А это значит, что к работе своей она вполне может относиться без трепета, присущего южным женам, и будет рада помощи… Ксана Андреевна уже собралась было дать Эльсе понять, что она тоже не прочь поработать, и попробовала мысленно подобрать для этого подходящий жест. Вспомнила пионерский салют. Мальчиша-кибальчиша. Буржуинов. Буржуины подсказали, что Эльса блюда принесла, но за стол со всеми не села. «Может, она не стала есть не потому, что не хотела, а по каким-нибудь иерархическим причинам?..» – задумалась гостья.

«Наверное, она жалеет, что приехала, – думал Николо, тайком читая на Ксанином лице растерянность. – Нужно дать ей возможность привыкнуть к обстановке, не докучать разговорами, не навязывать свое общество… Да и мне самому нужно привыкнуть к тому, что в доме находится незнакомая женщина. Пусть даже такая милая, как она…»

– Хотите, пройдемся перед сном? – предложил Николай. – Недолго, я вам только сад покажу.

Приглашение осмотреть темные аллеи сада Ксану взволновало и даже слегка испугало. Зато вопрос с Эльсой разрешился сам собой.

Разговаривать друг с другом наедине было еще труднее, чем при «лебедях». Первая палая листва под ногами старалась подретушировать неловкие паузы.

– Вам, наверное, хочется побыть в одиночестве, – произнес Николай, – Осознать шаг, который вы совершили?

Ксана Андреевна насторожилась – не совершала она никакого «шага»! Она просто поменяла гостиницу на лучшую. А что, избалованные курортники так часто поступают. В этом нет ничего особенного. Уловив ее тревогу, Николай поспешил оправдаться:

– Я имел в виду только то, что вы выглядите немного растерянной, но вам это идет! И потом в этом нет ничего странного – неожиданный поворот событий сродни наркозу, и нужно время, чтобы человек снова пришел в себя… «Он умный… красивый… добрый… богатый…» – думала Ксана, глядя в надменное кобальтовое небо. – И совершенно непонятно, зачем ему понадобилась я». – С какой-то случайной звезды нижнего ранга на Ксанины плечи упала украденная ветром темно-вишневая шаль из зябкой синтетики.

– У вас здесь замечательно, я нисколько не жалею, что приехала! – произнесла Ксана. – Но вы деловой человек, и я не хочу отнимать ваше время. Я, конечно, буду рада поговорить с вами по-русски, помочь с языковой практикой… Но, пожалуйста, не считайте себя обязанным меня развлекать! Я видела у вас на полках русские книги, так что скучно мне не будет. Я уже начала читать Чехова. – Потом помолчала немного и добавила: – Как врач Чехов хорошо разбирался в наркозе.

Николай улыбнулся. В синем небе остро сверкнула ревнивая звезда.

Следующим утром Николай пригласил Ксану на экскурсию. Расстояние из одного конца острова в другой машина проезжала минут за тридцать. Кроме хозяйского дома здесь был поселок с симпатичными бунгало, игрушечного вида заводик по производству специй, нестрашная роща и четыре розмариновых поля.

У каждого поля был собственный устав. На двух главных выращивали розмарин для фармацевтов, самый дорогой и высокий, до двух метров. На среднем поле зрело сырье для косметической промышленности, а из урожая самого маленького и низкого изготавливали кулинарную пряность.

Николай увлеченно рассказывал. О том, что размножается розмарин черенками, что для всех своих нужд человек использует листья и побеги, которые собирают во время цветения. Повторил, что дважды в год розмарин цветет не часто, и что островитяне испокон веков считали такие года особенными – после чего выразительно посмотрел на Ксану… Не без гордости упомянул, что его отец изобрел какой-то особенный способ омолаживания кустов, который позволяет значительно продлить срок эксплуатации участка, и что в пятьдесят девятом году об этом даже напечатали статью в бюллетене ботанического общества…

На всех полях работали люди. Завидев Николая, они почтительно кивали, но едва он отворачивался, по-деревенски становились фертом и пристально рассматривали Ксану.

– Розмарин очень любит тепло, от холода кусты быстро погибают. Зима у нас, к счастью, мягкая, но я помню, что однажды, когда мне было лет десять, неожиданно ударил сильный мороз. Мы тогда всю ночь выкапывали растения и прятали их в подвале дома…

Ксана Андреевна растрогалась, вообразив, как мальчик в штанишках на одной помочи укутывает розмариновый куст в старую отцовскую тельняшку. Но тут к ним подошла толстая итальянка, в темпе тарантеллы заговорившая с Николаем, – и Ксана, улыбнувшись, снова вспомнила Кавказ, а вскипевшая было слеза умиления испарилась.

Миновав поля и прозрачную разговорчивую рощу, они оказались на берегу у укромного мыса. С подветренной стороны берег защищала невысокая строгая скала, по склону которой катились градины дикого винограда. На вершине скалы, притворяясь белобородыми облаками, сидели какие-то неглавные античные боги, и дирижировали тишиной.

– Здесь вы сможете загорать и купаться, – сообщил Николай. – И вас никто не потревожит! Дорога простая, заблудиться нельзя.

Ксана посмотрела вверх. В легком шелковом небе со скромным достоинством катилась огромная жемчужина солнца, и влекомая солнечным блеском летела одинокая птица, похожая на запятую, которую случайно обронил сакральный журавлиный клин. В душе у Ксаны Андреевны внезапно зазвучал голосистый соловей, который, впрочем, очень скоро испугался мощи собственного соло и стал сползать в осторожную подпесню – а где-то в желудке у Ксаны Андреевны в это время взмахивала крыльями похожая на ветер белая бабочка.

Пять следующих дней прошли, как пять кругов на воде. Утром они завтракали вдвоем с Николаем. У Ксаны развился изрядный аппетит на сдобные булочки и фруктовые джемы – она даже начисто позабыла, что аристократкам негоже брать себе добавку. После завтрака он отправлялся работать, а она неторопливо шествовала к пляжу, где ее ожидало специально доставленное туда удобное деревянное кресло, на котором лежал сине-белый матрас, всякий раз радостно напоминавший Ксане Андреевне кинофильм «Полосатый рейс».

На берегу она проводила почти целый день – часы пролетали быстро, а минуты текли, как мед – тягуче и долго. Устав от солнца, она пряталась в тени скалы, купалась в море, слушала сердцебиение волн, наблюдала за метаморфозами облаков, ненадолго засыпала и читала чистую русскую классику.

Около пяти возвращалась в дом, где в ответ на ее улыбку Эльса наливала ей тарелку нарядного, с легкой дымящейся фатой, супа, в котором плавала всевозможная диковинная морская мелочь с романными наименованиями.

С Эльсой они так и не подружились, но молчание хозяйской родственницы больше не казалось Ксане враждебным – скорее, просто спокойным или, в худшем случае, равнодушным. Однажды гостья все же отважилась предложить свою помощь – ей даже удалось как-то объяснить, что она готова вымыть посуду. В ответ Эльса улыбнулась, открыла дверцу шкафа и показала посудомоечную машину, весьма смахивавшую на небольшую космическую ракету. Ксана поняла, что без ее содействия тут запросто обойдутся, и очень этому обрадовалась – а то ведь черта с два бы она разобралась с этой техникой!

После обеда Ксана отправлялась к себе в комнату – спала или сидела с книгой в меланхолично покачивающемся кресле у распахнутого окна, сквозь которое в дом залетало трепещущее, пахнущее розмарином полотнище ветра.

В девять семейство собиралось в столовой. Ксанины приготовления к ужину всегда были длительны и пристрастны – она придирчиво выбирала платье, медленно и тщательно накладывала свою условную косметику.

В самом начале вечера мальчики обычно обменивались с отцом несколькими короткими фразами, которые касались работы, потом же больше молчали. По телевизору показывали новости, Николай иногда переводил ей какие-нибудь сюжеты. Ни к местным, ни к общемировым событиям Ксана не испытывала ни малейшего интереса, но старалась это скрывать. Время от времени они с Николаем тоже говорили друг другу что-то легкое и неглубокое – как и в первый вечер, – но такого, как тогда, напряжения Ксана больше не чувствовала.

Позже, когда ночь слегка загустевала, они выходили на прогулку. Разговаривали по-прежнему мало, но зато внимательно прислушивались к интонации – следили за запятыми и опасались многоточий, которых с каждым вечером становилось все больше и больше…

Николай провожал ее до двери комнаты, целовал руку и желал спокойной ночи. Лежа в кровати, она снова пыталась читать, но ночью разумные чужие мысли почему-то не усваивались. Сон приходил не сразу, и его первое прикосновение вызывало у Ксаны легкую горечь разочарования. Впрочем, погружаясь глубже, уже почти в бессознательном, Ксана чувствовала, что разочарование переодевается в обещание – и спала она всегда очень сладко.

Пятый, последний полноценный день на острове выдался не по-сентябрьски жарким, с самого утра в воздухе звенел пчелиный зной. После завтрака Ксана поднялась к себе и на всякий случай проверила обратный билет – да, всё правильно, 15 сентября, аэропорт города Марсало, рейс на Санкт-Петербург в 12:40, время местное. Представила, как завтра в допетушиную рань на острове приземлится уже знакомый ей маленький самолет. Николай вместе с ней поднимется на борт по игрушечному трапу, убедится, что все в порядке, попросит пилота проследить, чтобы у нее не возникло никаких осложнений в большом аэропорту, произнесет что-нибудь формально-любезное, привычно поцелует руку – и уйдет!.. А она поднимется в неокрепшее утреннее небо, где очень скоро превратится в маленькую, но весьма категоричную точку…

«Точка» вдруг породила в душе у Ксаны Андреевны целый ряд коварно изогнутых вопросительных знаков. Вопросы формулировались стремительно и клевали Ксану в сердце, как нахальные вороны. Она их, как ворон, отпугивала. Они улетали – недалеко и ненадолго. В конце концов их собрался целый грай – и Ксана больше не могла притворяться, будто не слышит их истеричного клекота. – «Зачем он меня сюда позвал? Что ему было нужно? Если я ему нравлюсь, то почему он так странно себя ведет? Если он не влюблен, то какой во всем этом смысл? Языковая практика? Но почему он так мало со мной разговаривает? Что он собирается делать дальше?.. А я? Как я к нему отношусь? Он мне нравится, да? Я в него влюблена? Может быть, это и есть то самое чувство, которое… «на склоне лет»… «больней и безнадежней»?.. Неужели действительно последнее? И при этом безответное? Он же руки целует, но больше ничего не пытается!.. Что не пытается?.. Что это он должен пытаться?!..» – Тут Ксана Андреевна остановилась, обозвала саму себя старой дурой, после чего незамедлительно принялась саму себя жалеть.

А еще ей стало страшно оттого, что, не выдержав, она сама может выступить с какой-нибудь инициативой – выступить и всё испортить!.. Николай сидел за столом в кабинете, и, заметив его сквозь приоткрытую дверь, Ксана Андреевна бегом побежала на пляж от греха и искушения подальше.

То ли от жары, то ли от осознания того, что этот день последний, Ксану Андреевну охватило беспокойное томление – она заходила в воду, но тут же выходила на берег, садилась в кресло, раскрывала книгу, но читать не могла. Ей казалось, что ей хочется немного пройтись, но пройдя несколько метров, она чувствовала, что у нее заканчиваются силы…

Около полудня у моря неожиданно появился Николай с матерчатым зонтиком в руках:

– Что-то странное случилось с погодой. В предыдущие дни вам должно было хватать тени от скалы, но сегодня так жарко! – Николай раскрыл над ее полосатым креслом глубокий голубой купол.

– У вас голова не кружится? – спросил он.

– Да, есть немного, – осторожно ответила Ксана.

– Просто при высокой температуре действие эфирных масел усиливается. В результате головы у людей начинают вальсировать, а в душах происходят всевозможные мистические вещи… Не зря ведь монахи раньше использовали розмарин в качестве священного дымового растения…

Ксане Андреевне пассаж понравился, но виду она не подала и в ответ со старательным спокойствием сказала:

– Голова у меня слегка кружится, но по большому счету с ней все в порядке. С душой тоже. А запах я никогда не забуду. Поэтому я хочу побыть здесь сегодня подольше. Как никак последний день…

– Хорошо! – улыбнулся Николай. Потом помолчал немного и добавил: – Мальчиков сегодня не будет, они улетели на материк и вернутся завтра утром тем же самолетом, которым полетите вы. Так что мы с вами сегодня ужинаем вдвоем…

От слова «вдвоем» в сердце у Ксаны Андреевны что-то цельное надвое расщепилось – и душа ее со свистом унеслась в образовавшийся провал.

Душа Николо Кроче тоже уже ровно шесть дней, как была не на месте. Ничего похожего он никогда прежде не испытывал. Отношения с покойной Джулией с самого начала были ровными и крепкими, их цементировало семейное дело и дети. Коренная островитянка, она блюла традиции и дом вела по правилам, правила исключали романтику и душевные волнения после заключения брака. Николо любил свой остров, но русская кровь где-то в глубине его души полоскала убеждение в том, что местные жители – люди эмоционально ограниченные, не способные со значением помолчать, прочитать полутон, поиграть интонацией. Ему всего этого иногда не хватало, и в поездках он заводил скорые романы. Даже в России провел ночь с девушкой, с которой случайно разговорился в фойе гостиницы. Но при этом ему ни разу не пришло в голову задуматься о том, смог бы он прожить с кем-то из них год, два или оставшуюся жизнь? А с Оксаной, наверное, смог бы! В последние дни эта неожиданная мысль дразнила его постоянно, а еще ему было страшно оттого, что он-то прожить с ней мог бы, а вот она с ним – вряд ли! Здесь ведь край света, дверей никто не запирает. Она из мегаполиса, привыкла, что всё вокруг движется – а у них даже солнце с ленцой. К тому же у нее есть муж! Возвращаясь в дом, Николо представлял, как завтра в допетушиную рань она сядет в самолет и за считанные минуты превратится в маленькую, но весьма категоричную точку на неокрепшем утреннем небе, – и в душе у него росла решительность: «Я должен попытаться. Должен! Даже если из этого ничего не получится…»

Для прощального ужина Эльса приготовила суп из черепахи и ягнятину в розмариновом соусе. Накрыла стол, водрузила торжественные блюда и с достоинством удалилась, впервые ответив на Ксанино «грацио» открытой улыбкой. «Наверное, она просто рада тому, что я наконец уезжаю», – подумала гостья.

– Вкусно, – рассеянно произнесла Ксана, попробовав суп. – Когда-то очень давно, я тогда еще в институте училась, в Советском Союзе была популярна песня про солнечного зайчика и суп черепаший. Этот суп был чем-то далеким, нереальным, но романтическим и притягательным…

– В Европе он называется «тортю» и считается деликатесом. А знаете, в чем его секрет? – Спросил Николай. Ксана Андреевна пожала плечами.

– В букете гарни. Берут лаванду, можжевельник, шалфей, тимьян, мелиссу и розмарин. Составляют букет и опускают его в кипящий бульон на строго определенное время. А розмарин в букете гарни – это самая коварная специя. Стоит лишь немного увеличить его дозу или подержать чуть дольше положенного времени – и блюдо будет безнадежно испорчено.

– А если положить слишком мало? – спросила Ксана.

– А если слишком мало, то вы просто ничего не почувствуете. Важно взять ровно столько, сколько нужно.

– Это сложно, – глубокомысленно заключила Ксана Андреевна, позволив собственной рассеянности превратиться в невесомую грусть.

Сквозь распахнутые окна в дом ворвался теплый ветер, взволнованно позвав их на прогулку. В саду о личной жизни хозяина тихо сплетничали деревья. Крупные звезды самонадеянно пытались затмить своим сиянием бледную аристократичную луну.

– Вы знаете что-нибудь о звездах? – спросила Ксана, посмотрев в небо.

– Нет, – ответил Николо. – Помню только, что где-то вроде есть какой-то Арктур.

– И Бетельгейзе… – медленно произнесла Ксана

– И Антарес… – радостно вспомнил Николай.

– А еще Альдебаран, – добавила Ксана и рассмеялась.

«Неужели я ее люблю, – подумал Николай, – Смешно? Любовь старика – это смешит вас?..»

В синем небе повисла соловьиная пауза, а светила вдруг сами сложились в Южный Крест, обязавший Николо Кроче напечатлеть Ксане Андреевне страстный и продолжительный поцелуй…

Ночь была нежна и – соответственно – слегка безумна.

В пять утра по переодевшемуся в маренго небу изредка скользила острая рассветная искра. Ксане пора было собираться.

– Как мы будем жить дальше? – осторожно спросил Николай.

– Не знаю, – ответила Ксана. Потом помолчала немного и добавила: – Ты же сам говорил, что главное с розмарином – не переборщить.

– Ты хочешь сказать, что для тебя все это всего лишь специя? Что ты не заинтересована? Что ты любишь мужа?..

– Я ничего не хочу сказать! – воскликнула Ксана, испугавшись и вопросов, и того, что напрочь забыла о своем «замужестве». – Просто я должна подумать… Все, что произошло, не похоже на правду. Мне нужно время, чтобы попытаться в это поверить. Если я поверю, то остальное не будет иметь никакого значения…

– И сколько времени тебе нужно? – спросил Николай.

– Сегодня пятнадцатое сентября. Ровно через месяц я тебе позвоню. И мы оба посмотрим… Может, к тому моменту ты сам обо мне забудешь…

– А если мне захочется услышать твой голос раньше?

– А если тебе захочется услышать мой голос раньше, то ты все равно дождешься пятнадцатого октября! – стараясь звучать строго, ответила Ксана Андреевна.

Над крышей дома сердитым шмелем пролетел маленький самолет. А еще через несколько часов самолет большой и хищный вернул Ксану Андреевну домой.

В аэропорту ее встретила стремительная Полина. Клюнула в щеку, схватила сумку и помчалась к выходу, разговаривая по мобильному телефону и пугая Ксану Андреевну словом «франшиза».

– Ну так, ты довольна? – поинтересовалась дочь уже в машине, но, не дождавшись ответа, тут же начала жаловаться на то, что безумно опаздывает, и ругать водителя маршрутного такси, который не позволял себя обогнать.

– Полинка, а меня замуж зовут. В Италию… – тихо произнесла Ксана Андреевна.

– Мамочка, может, тебе хватит замужеств, а? Или ты думаешь, что за границей мужчины другие? Так они везде одинаковые. И от такой милой, но – извини меня – рохли, как ты, они имеют обыкновение убегать без оглядки…