Белый конь на принце Донцова Дарья
Лифтерша кивнула:
– Я так же решила. Поднялась к ним на этаж, вызвала Олесю и говорю: «Бери тряпку и мой за своим прынцем». Она ведро с шваброй схватила и вниз. Начала пол замывать и плачет: «Тетя Шура, не сердитесь, у Митрича тяжелое время». В сорок восьмой они живут, оба дома сидят. Не стесняйтесь, заставьте мерзавца заплатить за ремонт: не ваша печаль, где он деньги возьмет.
Дверь мне открыла худая черноволосая женщина, похожая на большую ворону.
– Ищете кого? – испуганно спросила она.
– Митрича, – сухо ответила я, – очевидно, вы Олеся?
Хозяйка нервно заморгала:
– Да, а вы кто?
– Майор Васильева из отдела борьбы с грабителями банков, – сурово представилась я. – У Митрича есть имя?
– Дмитрий Дмитриевич он, – прошептала Олеся и прижала ладонь к груди, – ой!
– Где ваш муж? – не успокаивалась я.
И тут Олеся опомнилась:
– Отдыхает. А вас мы не приглашали.
За соседней дверью послышался осторожный шорох, я кивнула в ту сторону:
– Может, побеседуем в квартире? А то, похоже, здесь есть лишние уши! Или вы хотите стать источником сплетен для жильцов дома?
Олеся посторонилась, и я вошла в крохотную прихожую.
– Где Митрич?
– Он болен, – сникла верная супруга.
– Мне надо задать ему пару вопросов, – не дрогнула я, – что с ним случилось? Грипп? Корь? Коклюш? Или свинка? За меня не волнуйтесь, я обладаю иммунитетом к любой заразе.
Олеся понуро повесила голову, я вынула кошелек.
– Интервью оплачивается.
– Дадите денег? – встрепенулась женщина.
– Если услышу честные ответы на мои вопросы, – поспешила уточнить я.
– Менты за копейку стекло съедят. Вы откуда? – попятилась Олеся.
Я решила изменить тактику.
– Олесенька, я никому не желаю причинить вреда. Вчера во время ограбления банка Митрич мог увидеть что-то интересное. Понимаете, налетчики забрали у меня одну вещь, я хочу ее вернуть!
– Митрич чужого не возьмет, – испугалась Олеся, – он пьет, но не ворует.
– Не сомневаюсь в его честности, – сказала я, – ваш муж поговорит со мной и получит вознаграждение.
– Ему ни рубля не давайте, – попросила Олеся, – сама заберу.
– По рукам, – согласилась я, – ну, где счастье вашей жизни?
Олеся сделала шаг и постучала по двери, украшенной изображением писающего в горшок мальчика.
– Митрич, ау!
– Хр-р-р, – донеслось из туалета, – хр-р-р.
– Митрич, проснись, – надрывалась жена.
– Хр-р-р.
– Вставай!
– Хр-р-р.
– Выходить пора, – заорала Олеся.
–! —! – раздалось из-за двери. – Идти надо?
– Да, – обрадовалась Олеся.
– А какая сейчас остановка? – прохрипел Митрич. – Че, уже рынок? Быстро сегодня дока… ик… ик… доко… ик… ик… докатился!
Олеся подобралась и с размаху пнула дверь ногой.
Я ойкнула, хлипкая створка начала медленно падать, Олеся шмыгнула на кухню. Я бросилась за ней, обняла ее и попыталась утешить.
– Не расстраивайтесь, я сама когда-то жила с пьяницей.
– Не похоже что-то, – прошептала Олеся, вытирая лицо полотенцем, – одеты модно.
– Так мы давно развелись, – пояснила я.
– Небось ты себе хорошего нашла, – тоскливо протянула хозяйка квартиры, – где только бабы нормальных мужиков берут? Аж завидно. Я ведь не против, ну отдохни в субботу, в праздник прими для веселья, но не каждый же день!
– Лучше не связывать свою судьбу с пьянчугой, – посоветовала я, – уходите от него.
– А квартира, – встрепенулась Олеся, – добро нажитое? Телевизор, холодильник, три ковра, шесть бокалов хрустальных. И Митрич без меня пропадет.
– Здрассти, – разнеслось по кухне.
Мы с Олесей одновременно обернулись на звук. На пороге стоял растрепанный, небритый, но на вид кристально трезвый герой дня.
– Сел в маршрутку, заснул от усталости, так водила меня по башке огрел, – пожаловался он, – во народ! Понаехали в Москву, с гор спустились и свои порядки устанавливают! Так меня треснули, что не помню, как до квартиры дошел!
– Первый раз встречаюсь со случаем парадоксального отрезвления, – пробормотала я, – слышала, что алкоголику надо уши сильно потереть, вроде это помогает.
Олеся почесала щеку.
– У Митрича особенность такая. Если его по башке охреначить, он станет как стекло!
– Остекленевший, – не удержалась я.
– Не, трезвый, – возразила Олеся.
– Оригинально, – удивилась я. – Вы не пробовали бить мужа по голове каждый раз, когда он водкой наливается?
Олеся потупилась.
– Пользуюсь. Помогает отлично.
– Че у нас с дверью в туалет? – мирно спросил Митрич, протискиваясь за стол. – Опять упала?
Олеся кивнула, алкоголик поморщился.
– Ну народ! Кривой дом соорудили! Десятый год в нем живем, и створка все время валится. Все! Надоело ее чинить! Сделаю занавеску!
– Не надо, – встревожилась Олеся, – без двери неудобно.
– Привыкнешь, – сурово распорядился муж.
– Если повесить портьеру на толстую деревянную палку, тоже неплохо получится, – дала я Олесе совет, – хотя нет стопроцентной уверенности, что она при падении Митрича по башке огреет.
– Давай борща! – стукнул кулаком по столу Митрич.
– Ты его съел, – ответила жена.
– Когда?
– В обед, – терпеливо сказала Олеся.
– Я сегодня не жрал, – нахмурился муж.
– Еще как нахлебался, – вздохнула жена, – три тарелки слопал и водкой запил.
– А не ври-ка, – начал закипать алкоголик, – я только с работы пришел, ноги от ходьбы гудят.
– Вроде бы ты откуда-то на маршрутке ехал, – поддела его жена.
– Вы ходите на службу в майке, трениках и небритый? – вмешалась я в их разговор.
– Погодите, мама, – отмахнулся от меня, словно от надоедливой мухи, Митрич, – вас в гости не звали, коли сами приперлись, жуйте тряпку, лучше б дочь нормально воспитали.
– Побойся бога, – всплеснула руками Олеся, – моя мать пять лет как померла, ты еще на поминках редькой в масле объелся!
Лоб Митрича собрался складками, брови сдвинулись к переносице.
– А и правда, – загудел он, – что ж это получается? Она вернулась? За что мне такое? Сгиньте, мама, ваше время истекло, дайте людям пожить нормально. Кыш на тот свет!
Олеся схватила с плиты эмалированный ковшик и треснула мужа по затылку. Митрич ударился лбом о стол, икнул, потом принял вертикальное положение и спросил:
– Какой месяц на дворе?
– Октябрь, – ответила я.
– Зима пришла, – мечтательно протянул Митрич, – надо бы к мамке в Ковров скатать. Чеснок сажать пора, одна живет мамонька, помочь ей, кроме сына, некому.
Олеся быстро перекрестилась.
– Померла она, слава богу.
Митрич привстал.
– Давно?
– В две тысячи первом, – радостно сообщила жена.
– Что, совсем убралась? – растерялся муж.
– Кабы наполовину, я б давно сама на кладбище оказалась. Очень требовательная женщина, все ей поперек характера было, – призналась Олеся, – дочерей извела, зятьев, одну меня догрызть не успела, вылезла я из ее когтей живая.
– Так я сирота? – взвыл Митрич. – Ой, горюшко!
Олеся открыла шкафчик, добыла оттуда чугунную сковородку, размахнулась…
– Стой, – испугалась я, – понимаю, что ты ударами его переключаешь, как радиоприемник с одной станции на другую, но мне с ним поговорить надо, а чугунина очень тяжелая.
– В самый раз, – азартно выкрикнула Олеся и опустила сковородку мужу на темечко.
Лоб Митрича снова встретился со столом, пьянчуга коротко икнул, выпрямился, улыбнулся и сказал:
– Вставать на службу пора! Утро красит ярким светом стены древнего Кремля, просыпается с рассветом вся советская земля!
Олеся опустилась на табуретку.
– Теперь можете говорить, Митрич в адеквате. Только у него сейчас вроде как шесть утра, но это беседе не помешает.
Глава 7
Услышав мой первый вопрос, Митрич стал отрицать очевидное.
– Не помню налета! Нормальный день был, с удачей! Никаких морс-фажоров!
– Форс-мажоров, – машинально поправила я. – Вы считаете ограбление нормой? В банк часто заглядывают бандиты? Лучше не врите.
Алкоголик пощупал рукой затылок.
– В голове мутно, но память не спит! Я отработал без проблем.
Я уперлась кулаками в стол.
– Попробуйте внимательно меня выслушать, для простоты восприятия буду краткой. В банке несколько помещений, в них с улицы ведут разные входы. Налетчики по неясной причине решили поживиться в отделе коммунальных платежей. Навряд ли двое парней с автоматами просто шли по улице и вдруг подумали: «Залезем в банк, срубим рублишек на кино». Так дела не проворачивают. К нападению готовятся, изучают план здания, проверяют пути отхода, выясняют день, когда в кассах бывает наибольшее количество денег. Цель грабителей – миллионы. Ну а теперь объясни, зачем вламываться туда, где платят за квартиру и свет, когда чуть поодаль есть помещение с куда более серьезными суммами?
Митрич нахмурился.
– Я здесь ни при чем.
– Не перебивай, – приказала я. – У налетчиков были автоматы, но при входе в банк стоит рамка, миновать ее нет ни малейшей возможности. Если попытаться пройти сквозь нее с оружием, моментально прозвучит сигнал. Дальнейшее развитие событий зависит от действий секьюрити. Если датчик среагировал на тихую старушку размером с кролика, то охранник попросит ее открыть сумочку и, вероятнее всего, обнаружит железный совочек, засунутый туда внуком. Или пенсионерка расскажет о титановом тазобедренном суставе, который ей вшили после перелома… В любом случае божий одуванчик не представляет опасности, хотя, конечно, бывают разные варианты. Но вот парень, облаченный в черный костюм, шапку-шлем с прорезями для рта, глаз и носа, сжимающий в руке автомат, явно притопал в банк не для того, чтобы оплатить счет от ветеринарной клиники за лечение своего хомячка. Ладно, ты не заметил оружия, решил, что «люди в черном» просто модники в эксклюзивной одежде от экстравагантного модельера, но почему не пищала рамка? Я бы непременно услышала звук, он весьма пронзительный.
Митрич сосредоточенно слушал меня, но никак не реагировал, я продолжала:
– Банк оборудован системой сигнализации, ответственные сотрудники имеют тревожные кнопки, думаю, они двух видов: стационарные и на брелке. Неужели у охранников нет подобных приспособлений?
Алкоголик покрутил шеей.
– Есть спецпедаль, она спрятана под тумбой, около которой старший по смене стоит.
– Так почему ее не нажали? – не успокаивалась я. – Отчего не было рева сирены?
– Фиг его знает, – пробормотал Митрич.
Я поерзала на неудобной табуретке.
– Могу подсказать ответ на этот вопрос. Рамку отключили, и сделал это Митрич, который сейчас пытается изобразить, что ничего не слышал о преступлении.
– Чегой-то я? – отпрянул алкоголик.
– А кто? – пожала я плечами. – Ни кассиры, ни тем более посетители не имели возможности обесточить рамку. Вас у входа было двое: Николай Сергеевич, ветеран труда, положительный человек, ранее охранявший самые секретные отделы банка, и ты, Митрич. Тебя недавно приняли на службу из чистой жалости. И тебе постоянно нужны деньги на выпивку. И кто из вас польстился на вознаграждение от грабителей?
– Митрич не вор! – выкрикнула Олеся. – Поставь около него ящик водки, без спросу не возьмет!
Я по достоинству оценила ее выступление.
– Сильный аргумент, но иногда люди отступают от своих принципов.
Олеся стиснула кулаки.
– Валите все на нищих!
Митрич стукнул кулаком по столу.
– Не пыхти! Сам разберусь! Не было никакого разбоя! А может, и был! Не знаю!
Мне стало смешно.
– Митрич! Тебе же не десять лет! Расскажи, кто тебе предложил…
Хозяин схватил стеклянный кувшин, наполненный жидкостью красного цвета, со стоном выхлебал его содержимое и вдруг совсем по-детски сказал:
– Чес слово, не помню! Повело меня от чая на сторону, наверное, тама слишком много кукулеки было!
Олеся тяжело вздохнула и вновь потянулась к сковородке, но я успела схватить ее за рукав:
– Погоди, Митрич вполне адекватен. Если я правильно поняла, некто угостил его чайком с загадочной кукулекой.
– Николай Сергеевич поделился, – кивнул бывший охранник, – у него баба заботливая, дает с собой бутеры вкусные и термос. Еще у Николая фляжка есть, он ее на пост берет, если засыпать начинает, хлебанет и очухивается, чай тама с травой кукулекой.
– Может, с элеутерококком? – предположила я.
– Во! – обрадовался Митрич. – Точняк! Николай жалуется на пониженное давление, у всех оно вверх скачет, а у него обваливается, вот ему жена и делает микстуру. Николаша не жадный, он меня частенько угощает. Вштыривает знатно, потом всю смену стоишь огурцом.
– И вчера он с вами этим питьем тоже поделился, – без тени сомнения сказала я.
– Наплескал, – согласился Митрич, – но мне не понравилось. Какой-то горьковатый отвар оказался, обычно кисленький, на заварку с лимоном смахивает. Николай сказал, его баба кукулеки переложила.
– Ой, дурак, – ожила Олеся, – раз от чая отворачивало, даже пробовать не надо было. Лизнул чуток, покоробило тебя – вылей, организм подлянку чует.
– В принципе я с тобой согласна, – поддержала я хозяйку.
– Николая обижать не хотел, он от чистого сердца предложил, – заявил Митрич.
Я решила не обсуждать больше эту сложную этическую проблему.
– Хорошо, угостились, что дальше?
Митрич громко рыгнул.
– Сначала ничего, потом плохо видеть стал, вроде свет притушили. Я у Николая спросил: «Кто люстру вырубил?» А он не ответил, рот, правда, разевал, а слов не слышно.
– Понятно, – вздохнула я, – могу предположить, что после этого вы отключились.
– Земля закачалась, ваще ничего не помню, – признался Митрич, – потом вдруг увидел Михаила Федоровича. Как я в комнате отдыха охраны очутился – не знаю. Открываю глаза – управляющий стоит и злым голосом требует: «Эй, очнись!» Короче, выперли меня вон. Он сказал, что я пьяным на работу вышел, упал у дверей, создал опасную ситуацию для клиентов и сотрудников, наплевал на их безопасность, всунули мне конверт в зубы и под зад ногой.
– А что было в конверте? – проявила я любопытство.
– Деньги, – пожал плечами Митрич, – зарплата.
– Странно, по идее, банк мог вам не платить, – удивилась я, – наоборот, еще бы и оштрафовали за безобразное поведение. Пожалуйста, попытайтесь вспомнить, в котором часу Николай с вами чайком поделился.
– Мы у двери стояли, – уточнил пьянчуга.
– Когда в банке началась заваруха, сколько времени на часах было? – изменила я вопрос.
– Я на них не гляжу, – засопел алкоголик, – далеко висят, а своих нет, и бандитов не припомню, клиенты не буянили.
– Можете описать посетителей? – не отставала я.
Митрич подергал себя за ухо.
– Баба с ребенком, девчонка все время капризничала. Еще бухгалтер!
Я сделала охотничью стойку.
– Вы знаете женщину?
– Нет, – зевнул собеседник.
– Но называете ее бухгалтером, – напомнила я.
Митрич принялся делать круговые движения руками.
– Волосы такие… высокие… их обычно бабы из бухгалтерии в стог укладывают. Я не первую работу меняю, везде главбух так выглядит.
Хозяин умолк и уставился в окно.
Я решила его поторопить.
– Значит, две посетительницы?
Митрич заморгал:
– Не-а! Еще девка, тетка и мужик.
– Хорошо одетый бизнесмен, хотел внести плату за детский садик, – кивнула я.
– Орал сильно, – вынырнул из нирваны алкоголик, – перепутал квитки!
– У вас отличная память, – обрадовалась я.
– И жирдяйка, – объявил Митрич, – толстуха!
– Такой не было, – возразила я.
– А ты откуда знаешь? – фыркнул пьяница и в тот же момент щелкнул пальцами. – Я тебя вчера видал! Стояла в стороне, ничего не делала! Сумочка на плече висела.
– Да, я заходила в зал, – признала я, – поэтому совершенно уверена: полной женщины там не было.
– Неправда, – уперся Митрич, – жирдяйка за фикусом копошилась, у предбанника, который ведет в туалеты и к служебному лифту, там еще здоровенная тумба с деревом стоит. Для красоты поставили.
Я порылась в памяти и вынуждена была признать:
– Не смотрела в ту сторону.
– Тогда не спорь, – без всякой агрессии велел алкоголик, – баба еще в кепке была, долго возилась за растением.
– И вас не заинтересовала клиентка, которая спряталась за фикус? Хороша охрана! – разозлилась я.
Митрич взял со стола чайную ложку и легко ее согнул.
– Никакая она не вкладчица. Наша, банковская. С бейджиком. Вошла с улицы, шмыг за кадушку! Старательная!
Я удивилась:
– Сотруднице незачем таиться в укромном углу!
Бывший охранник встал, открутил кран, набрал в стакан холодной воды и одним глотком выпил.
– Уборщица она! На бейджике буквы «М» и «Ч», на куртке написано «Отмываем все, кроме денег». Таких в банке много, везде шныркают, моют, трут, чистят. Михаил Федорович может за соринку скандал устроить. Мы с Николаем на пост заступили, потом поломойка пришла, сначала на улице пыхтела, ступеньки мыла, ходила между раздвижными дверьми, затем за кадку двинула. Говорю же, старательная, наверное, недавно нанялась. По первости все из штанов выпрыгивают, а потом косячить начинают. И…
Митрич примолк, я потрясла его за плечо:
– Эй, выйди из тьмы.
– Коротнуло там, – вдруг невпопад сказал он, – вспыхнуло ярко!
Я покосилась на сковородку, может, мозг алконавта перенес его в другую действительность и пора применять чугунотерапию?
– В глазах запрыгало, голова заледенела, – продолжал ничего не подозревающий о моих намерениях Митрич, – в носу ветром зашуршало, уши во тьму ушли.
Мне стало смешно: последний пассаж про уши прозвучал особенно интригующе.
– Вбок меня потянуло, – описывал свои ощущения Митрич, – в пену засосало. Я стал задремывать, тут из-за фикуса яркий свет вспыхнул. Коротнуло! И все погасло. Чернота пришла! Тьма египетская!
А Митрич, похоже, поэт! То у него органы слуха скрываются в сумерках, то электричество шалит, устраивает в банке «тьму египетскую». Мне нравится рассказ об уборщице, которая, старательно протирая кадку, повредила проводку. Фикусы, знаете ли, всегда подключены к розеткам.
Митрич опять рыгнул и начал валиться на стол.
– Адрес Николая Сергеевича скажи! – заорала я.
Алкоголик завис в Г-образной позе:
– Улица Волкова, дом сто восемь, квартира семь, вход со двора, теща – сука.
Голова Митрича с треском опустилась на клеенку, глаза сомкнулись, раздался храп.
– Все, – констатировала Олеся, – теперь хоть топором бей, он не очнется. Интересно человек устроен. Может, мы с другой планеты, оттого и странные.
Я протянула ей деньги. Очень надеюсь, что мои предки и родичи Митрича прилетели на Землю из разных галактик. Не хочется даже думать, что у нас с пьянчугой есть некое генетическое сходство. Хотя у алконавта завидное здоровье, годы потребления «огненной воды» не повредили его мозг. Ну и где справедливость? Я почти не прикасаюсь к рюмке, стараюсь питаться здоровой едой, веду правильный образ жизни… и регулярно падаю в кровать с мигренью. А Митричу все трын-трава. На моих глазах он сначала дверью по башке получил, затем эмалированным ковшиком, потом тяжеленной сковородкой – и хоть бы хны! Ни разу на головную боль не пожаловался. И какая память! Уходя в астрал, без запинки назвал координаты Николая Сергеевича, а мне, чтобы вспомнить почтовый адрес Оксаны, с которой дружу всю жизнь, приходится лезть в телефонную книжку!
Глава 8
Проезд к дому второго охранника заслонил автобус, нагло вставший прямо посередине узкой заасфальтированной дороги. От выражения возмущения меня остановила табличка со словом «Ритуальный» на ветровом стекле. Пришлось бросать «Мини-купер» у магазина и пробираться сквозь толпу соседей, которая собралась у входа в подъезд. Из него выбежал мужчина, одетый в слишком узкий черный костюм.