Черное кружево, алый закат Гармаш-Роффе Татьяна

– Она мне всегда навстречу идет, понимаешь?

– Не-а. По какой улице?

– Да в том-то и фокус, что по разным! Я же не люблю на машине, ты знаешь – пробки хуже каторги! Я чаще на метро, а значит – и пехом между станцией и местом назначения… И она мне часто попадается. И всегда – навстречу! Причем в разных местах! Степ, ты согласен – такое же не может быть случайностью? Она за мной следит!

– Надо думать…

– Вот-вот! Идет навстречу и лыбится при этом! Несколько дней назад я не выдержал, взял и спросил: «Чего вам от меня надо, девушка?»

Костик вдруг умолк. Степан подождал и спросил:

– И чего?

– У меня до сих пор мурашки по коже… Я не трус, но тут… Пробрало, Степ. Знаешь, чего она мне ответила? «Как же мне с вами расстаться? Ведь я – ваша Смерть…» Вот что она мне сказала, Степ… С улыбочкой такой…

И Степан увидел, как встали дыбом волоски на руке Кости.

– А ты за ней сам последить не пытался?

– За НЕЙ? – переспросил Костик с таким ужасом, что волоски встали дыбом на Степановых руках.

…Нет, нет уж – ни в какую мистику Степан Катаев не верил! Костик был вполне симпатичным мужиком, при этом любил хороший прикид, отчего за версту выглядел преуспевающим мэном. А телок, которые готовы на любую экстравагантность, лишь бы отловить преуспевающего мэна, он перевидал «по самое не могу».

– Кость, ну ты чего, совсем, что ли, с дуба рухнул? Телка с тобой познакомиться хочет, старается оригинальничать, а ты и повелся, как лох последний? К тому же ты кольцо обручальное не носишь… Почему, кстати?

– Да мало оно мне стало… Надо б его растянуть, но руки не доходят. Или ноги.

– Вот-вот! Кольца нет – вроде как свободный. То-то девки липнут! У меня тоже таких вагон и маленькая тележка, вечно прилепиться норовят. Не принимай всерьез!

– А тебе б сказали, что твоя Смерть к тебе прилепилась, ты бы как?!

– Я бы? Я бы на три буквы ее послал, Костик! Давай лучше думать, что там Дранковский крутит против нас. Ведь пойми, если он против меня что-то затевает – значит, и против тебя. Мы ж с тобой в одной упряжке!

– Степ, погоди… Может, эту девку ко мне Дранковский и подослал?

– Хм… Это мысль! Ко мне Кирку, к тебе девицу на улице… Чтоб мы с тобой убоялись… Ну, точно! Костик, я все понял! Эти бабы – будто записочки такие нам: осторожнее, парни! В общем, это не угроза, а предупреждение! Ничего серьезного. «Дракошка и компашка» и без того знают, что мы с тобой люди разумные!

– Твоими бы устами мед пить… – упадническим тоном проговорил Костик.

Александра любила Красное море и вообще любила всякое море, но больше всех любила Черное. Только у нее отняли Коктебель, Ялту, Феодосию, Пицунду – у нее всё отняли, вместе с детством, вместе с куском ее души.

И она стала ездить на Красное.

Ей нравилось прилетать ночью, легко завтракать в пустынном ресторане, когда весь отель еще безмятежно спит, а потом пойти медленно к морю, издалека улавливая его предутренний блеск, прислушиваясь к его дыханию, втягивая ноздрями солоновато-горький запах… Потом она бродила по едва различимой, прохладной кромке воды в ожидании ритуала рождения солнца. И вот – в этих широтах всегда неожиданно и стремительно – солнце вдруг вырывалось из лона вод. Новорожденное, сначала мокрое и красное, оно быстро обсыхало в просторной простыне неба, все светлея, становясь чистым и звонким, как детский смех.

Приняв роды солнца, Александра уходила спать, умиротворенная, и спала долго, долго, пока спалось. И никто не тревожил ее сна.

Проснувшись далеко за полдень, она деловито и в то же время расслабленно входила в ритм курортной жизни: осваивала пляж, спортзал, массаж. И, конечно же, наилучший столик из всех многочисленных кафе отеля, за которым особенно удобно и приятно работать.

Среди статей, которые она задолжала, первой и срочной была одна, под риторическим вопросом «Есть ли у нас малый бизнес?».

Смысл ее заключался в том, что в любой бизнес, как метастазы, проникают другие структуры – власти и криминала, – и малый бизнес является, в реальности, всего лишь малой структурой о-о-очень большого теневого бизнеса. Любое существующее ныне заведение, будь то парикмахерская, ресторан или завод, уже фактом своего существования доказывало свою коррумпированность, потому что иные заведения не выживали. А иногда и их основатели.

Все это знали, от президента до пенсионера, читающего газеты, но никто не мог указать на зло пальцем: оно было безлико оттого, что имело слишком много лиц. Тем не менее все дружно верили, что со злом этим кто-то борется. И что его даже скоро победят.

Александра прослушала интервью, записанное на диктофон. Предприниматель Степан Катаев начинал свою карьеру с продажи тары. Деревянной, грубо сколоченной, из которой торчали гвозди и занозы, тем не менее верно прослужившей складам, базам и магазинам всю советскую эпоху и пребывавшей отчего-то всегда в дефиците. Катаев собирал разбитые ящики, сколачивал их заново и опять запускал в оборот.

Позже он арендовал цех и стал делать пластмассовые ящики, которые не гнили на складских территориях под дождем, не оставляли занозы в руках, не разбивались от нечаянного удара, не рассыхались под солнцем, как деревянные. Быстро реагируя на запросы рынка, он затем освоил картонные упаковки для разных товаров. Еще годика четыре спустя, серьезно повысив качество, взялся за упаковки для пищевых продуктов, – дела шли тем более хорошо, что он в ту пору оказался единственным на отечественном рынке, кто соответствовал европейским санитарным стандартам и нормам, но при этом его продукция стоила в два раза дешевле западной…

«Честный бизнес, честные деньги, – пометила Александра. – Обязательно донести до читателя, который до сих пор любого состоятельного человека считает вором».

Вдохновленный собственным примером, Степан часто отзывался на просьбы о помощи начинающих бизнесменов, а потом решил создать ассоциацию малого и среднего бизнеса. Под забавным названием АСТАП (почти Бендер!) Ассоциация Смелых, Творческих и Активных Предпринимателей тоже процветала. Казалось, за что ни возьмется этот человек, все в его руках зеленеет и плодоносит.

Однако Александра пыталась вытащить из него совсем другую информацию: кто на него наезжал да какой ценой он выжил. Степан уходил от подобных вопросов. Понятно: хочет жить и дальше. Отчего не станет закладывать тех, кто его рэкетировал, – но позволял существовать, так как Степан платил; тех, кто обложил его взятками и откатами, – но поскольку получал, то позволял бизнесу развиваться.

Однако общие знания и понимание вещей – ничто в журналистике без конкретных фактов. И где их взять, если все молчат? Кто под страхом потери своего дела, а кто и под страхом смерти…

Собственно, Александра сначала хотела писать о другом. Ее интересовала тема, отчего у нас практически нет своего производства. Отчего все ударились в торговлю. Перепродавать, понятно, легкое дело – куда легче и прибыльней, чем производить. Но для процветания государства необходимо производство! А значит, нужны программы поддержки для предпринимателей, нужно вникать в их проблемы, их беды, их сложности…

Вот о чем собиралась писать Александра. Принялась изучать материал и вскоре поняла, что на заре российского капитализма аппетиты у разного род «крыш» были непомерно огромные, реальной поддержки со стороны государства предпринимателям не существовало – ни правовой, ни финансовой, – а выплачивать доли от еще не случившихся доходов невозможно. Отчего было им проще заниматься коммерцией, а не трудоемким процессом производства. В котором меж тем нуждалась и нуждается страна!

В поисках ответа на столь животрепещущий вопрос она некоторое время назад набрела на ассоциацию Степана Катаева. По ее сведениям, он являлся тем самым редким производственником: у него уже имелся маленький заводик и дела шли отлично. Как же ему удалось то, что не удавалось другим? Неужто его не коснулись общие беды?

– Рэкет, конечно, как же без него, – улыбнулся он на вопрос журналистки. Александре понравилась его улыбка: в ней не было хорошо ей знакомого выражения «один пишем, три в уме». – Но я сам был хулиганом дворовым, умею с такими ребятами разговаривать.

– И как же с ними надо?..

– Уважительно. Они же хулиганье бывшее, ничему не научились, ничего не добились, бандитами стали. И знают ведь об этом! Когда они к вам приходят, им заранее обидно, что вы что-то умеете, а они нет. Поэтому они страшно не любят, когда перед ними выделываются.

– Хм…

– Ну, вспомните, в школе, был у вас какой-нибудь хулиган в классе? А училки трындели, трындели, что плохо так, и этак плохо, и весь он плохой. А толку? Ни хрена. А девчонка какая-нить ясноглазая вроде вас, если она его просила при ней не ругаться, то он разве ж ее не слушался?

– Слушался! – рассмеялась Александра.

– А все потому, что она его не презирала, она на него глазки, реснички, голосок ангельский – мощное оружие! В детстве, конечно, пока не заматерели. Ресничками их теперь не возьмешь. Но если не выделываться, поговорить как человек с человеком, то они тоже нормальные ребята оказываются. Платить все равно придется, разумеется, но по-божески… Не в плане суммы, тут они стояли твердо, но могли подождать, к примеру, когда с ними душевно… И потом, они ведь и вправду мой бизнес охраняли! От других бандитов, – он снова улыбнулся, и Александре снова понравилась его улыбка. – Хотя это еще вопрос везения. Некоторым полные отморозки попадались… С другой стороны, отморозков и в бизнесе было немало, особенно в те годы. Но у меня все гладко прошло, мирно, тьфу-тьфу.

– А сейчас?

Тут Степан стал уходить от разговора, рассуждать о процессах в обществе…

– С бандитами гладко прошло, а как с чиновниками? – перебила его Александра.

Степан умолк и пристально посмотрел на нее. Да как посмотрел! В его глазах читалось многое – и это многое было нелестным для журналистки. Проще говоря, взгляд его вполне недвусмысленно вопрошал: не, ну ты чего, совсем тупая, такие вопросы задаешь?

Александра тоже посмотрела на Катаева повнимательнее. До этого момента он ей казался человеком довольно простым – этаким живчиком, в котором бушует деловая энергия. При этом конформистски-покладистым, без всякой рефлексии. Но сейчас она вдруг увидела в его глазах лучик, своеобразный такой лучик, ироничный и умный… Нет, не так уж он прост, Степан Катаев!

– И все же! – настояла она, чувствуя себя меж тем полной идиоткой в его глазах. Но ей нужен был материал для статьи, и объяснить это Степану Катаеву она не взялась бы. Слишком разные у них интересы: у него – умолчать, тогда как у нее – максимально прояснить.

Он легонько усмехнулся, кивнул и пустился отвечать. По его словам выходило, что есть, конечно, чиновники, которые требуют взятки, но их мало, и они уже почти в прошлом… Тра-ля-ля.

Александра задала еще несколько вопросов о деятельности ассоциации Катаева, обратив внимание на целый ряд фирм, пригревшихся под ее крылом. Они занимались чем-то очень расплывчатым и Степану не принадлежали, – ассоциация АСТАП их взяла под свое крыло, чтобы якобы помочь им встать на ноги…

Александра попросила о возможности ознакомления с их деятельностью более подробно, встретиться с руководителями, взять у них интервью.

– Не стоит, Александра Кирилловна, – произнес Степан и твердо посмотрел ей в глаза.

И она поняла все, что он ей не сказал.

Как ни странно, «видимость» отношений с Кирой быстро и легко наладилась. Исключив постельный аспект, они оба только выиграли: вопрос «кто из них бревно» отсох сам собой, а с ним отсохло и напряжение.

Степан не каждый день бывал в своей ассоциации – бизнес требовал его присутствия на основном рабочем месте, а тем более в кризисные времена, когда нужно оперативно решать вопросы падающей рентабельности производства. В ассоциацию – «Аську» по-простому – он обычно являлся под конец рабочего дня. Но так же поступали и другие: Дранковский, Белых, Никифоров, Габуния, Чириков – все те, кого Степан называл «Дракошка и компашка». Все они были знакомы между собой давно и насели на ассоциацию Степана не случайно, не разрозненно. Он был уверен, что раньше они так же крепко оседлали еще несколько подобных организаций – ассоциаций и фондов – и повсюду открыли, насильно вклинившись к ним под крыло, «фирмаськи», на первый взгляд малосущественные и безобидные, но на деле служившие насосом для перекачки левых денег в райские налоговые кущи.

Все эти пятеро хорошо сидели в районных, городских и федеральных властных структурах, от их подписи и словечка многое зависело, и спорить с ними не рекомендовалось – ни тогда, когда они въехали «под крыло» его ассоциации, ни тогда, когда принялись левачить под этим самым крылом.

Все это Степан слишком хорошо понимал, чтобы им перечить. Он даже никогда не рассматривал всерьез мысль о том, чтобы собрать на них компромат. Компромат-то собрать можно, но кому его нести? В те же властные структуры, где сидят двойники «Дракошки и компашки»? Смешно.

Степан Катаев был фаталистом. И они это прекрасно знали. Отчего подвоха от него не ждали, никак не могли ждать!

Другое дело, что… Ну да, если им понадобится стрелочник! В этом цирковом представлении под названием «борьба с коррупцией» (с которой, по определению, должны бороться глубоко и безнадежно коррумпированные люди) время от времени возникает надобность в показательных процессах. Отсюда требуется и очередная повинная башка.

Вот чего как раз Степан не хотел допустить: чтобы ею оказалась его личная башка!

В итоге он к Кире испытывал нечто похожее на благодарность и простил ей даже облеванный ковер – только водки больше пить не позволял.

Теперь первым делом, появившись в «Аське», Степан шел на обширную общую кухню, которой заведовала она. Не сговариваясь, они научились вести себя в полном соответствии с задачей. То есть выказывали друг другу знаки внимания, но словно невзначай, словно стараясь их скрыть от посторонних. Степан «украдкой» тискал ее, Кира «украдкой» его целовала.

Игра удалась: посторонние, конечно же, быстро все приметили, и уже в каждом коридоре и кабинете шептались, что Кира добилась своего и «през» (то есть президент) положил на нее глаз! Дракошка должен быть доволен: теперь он уверен, что будет в курсе всех его мыслей, всех его намерений, контролировать каждый шаг!

После работы они с Кирой уходили вместе. Степан даже не счел нужным вникать, следит за ними кто или нет. Он всегда у Дракошки на крючке, а каждый ли день или час, это уже ничего не меняет.

Сам он пока осторожно присматривался, принюхивался, пытаясь разглядеть тучу раньше, чем гром грянет, – но пока ее не видел. Или дальности зрения ему не хватало? «Дракошка и компашка» засуетятся, когда им лично кто-то на хвост наступит, вот тогда они и начнут пристраивать Степину голову на плаху.

Главным в этом деле было не пропустить решающий момент наступания им на хвост. Беда, однако, в том, что происходило это в других местах – в тех, где все эти высокопоставленные чиновники сидели. Именно там против них играли другие силы в борьбе за доходное место, и у каждой из этих сил имелся свой покровитель, еще более высокопоставленный.

Обсудив ситуацию с Костиком, они решили отлавливать течения и движения в городских и федеральных властных структурах, чтобы быть в курсе, в какую сторону складывается перевес. Для чего наняли втихаря опытного специалиста по конкурентной разведке, умевшего добывать нужную информацию, и вменили ему в задачу все эти течения-движения отслеживать…

Кира неплохо готовила, как выяснилось. Особенно хорошо у нее получалась рыба под сливочно-лимонным соусом.

– Ты где это навострилась? – добродушно спросил он.

– В книжке вычитала, – пожала худыми крепкими плечами Кира.

Впрочем, ее плечи, как и остальные части тела, больше не напрягали Степана. Буратино и есть буратино: то ли мальчик, то ли девочка, – в общем, что-то такое не половое, не сексуальное. С этим можно даже дружить.

Для разнообразия – и для соответствия их легенде – он иногда приглашал ее в рестораны. И даже пару платьишек ей под это дело купил. Надо заметить, что в платьишках она смотрелась куда приличнее. И вообще эти хитрые одежки полны обмана: вон как попу тощую облегает юбочка! Можно подумать, что там и впрямь есть что облегать… Про сиськи и слов нет: вырез такой зазывный, так бы туда и упал! Ежели б он своими глазами не видел, какие у нее на самом деле малюсенькие сиськи и какая у нее худосочная задница, ну точно бы повелся!

Жизнь состоит из видимостей, философски заключил Степан. «Дракошка и компашка» создают одну видимость, бабы – другую, а все одно. Все врут. Все симулируют. Симу… Какое-то слово было умное… Костик, краснобай, ему объяснял… Симу… Нет, не «симулянты», а как-то иначе…

А, «симулякры»! Видимость, подмена, обман. Вот-вот, все они и есть симулякры! И Кирка – симулякр, и Дранковский с компанией – симулякры!

Хотя нет, насчет Кирки он чуток перебрал. Она-то ему правду рассказала! Совесть ей, типа, велела… А то, что ее задница под платьем выглядит аппетитнее, чем в натуре, – так не ее вина, надо думать. Она ж не нарочно, верно?

И рыбу она под сливочно-лимонным соусом готовит вкусно…

Вскоре у Кирки обнаружилось еще одно несомненное достоинство, которое стоило даже больше рыбы под сливочно-лимонным соусом. Вернее, оно не само обнаружилось, а Степан в ней его воспитал: он научил ее смотреть футбол по телевизору!

Поначалу она не хотела. Поскольку они «делали вид» и ей нужно было торчать у него дома по вечерам, то она заскучала, когда начался матч. Попросилась за его компьютер, – как оказалось, она любит флэш-игры, где нужно чего-нибудь разгадывать.

– Валяй, – махнул он рукой, не отрывая взгляда от экрана. – Комп в кабинете.

Когда он заорал «го-о-ол!!!», привычно вслушиваясь в аналогичные вопли, доносившиеся из раскрытых окон дома, составлявшие ему незримую компанию, – в квартире вдруг раздалось: «Я вас поздравляю», вежливым девичьим голоском.

Он обалдел. Он напрочь забыл о Кире!

– Иди сюда, – крикнул он. – Иди посмотри, как Макаров[1] провел мяч! Скорей, тут повтор, замедленный!!!

– Меня не интересует футбол, – напомнила ему Кира.

И вдруг Степана будто стукнуло: а впрямь ли играет на компьютере? Или придумала эту байку насчет игр, чтобы залезть в его деловые файлы? Чтобы за ним шпионить?!

Он тихо поднялся – тапки валялись возле дивана, но он их надевать не стал. В одних носках он крадучись подобрался к кабинету…

Ему показалось, что она все же услышала его шаги и быстрым движением завесила экран игрой. Но внизу было видно, что она открыла еще какие-то файлы, – с порога он разглядеть их названия не мог.

Степан решительно направился к Кире, вырвал у нее мышку и пощелкал…

Нет, это были окошки Интернета.

– Не смейте смотреть мою почту! – прошипела Кира.

Она ему упорно «выкала» с той самой ночи, когда они оказались в постели и сначала перешли на «ты», а потом она демонстративно вернулась к «вы».

– Да нужна мне твоя почта! – фыркнул он, глядя на окошко, на котором обнаружился курс английского.

– Учишь, что ли? – немного удивился он.

– А вам чего?

– Ничего. Хорошее дело… Пойдем, я тебе объясню, что такое футбол, – с повышенной задушевностью предложил он.

Компания за окном – это хорошо, но рядом на диване было б еще лучше…

– Да я знаю!

– Ничего ты не знаешь! Ты, как все бабы, думаешь, что там просто мяч гоняют тупые мужики, – сила есть, ума не надо, так? А на самом деле это очень умная игра, очень!

– Да ну? – недоверчиво произнесла она.

– Точно говорю. Пойдем.

Кира проследовала за Степаном и села рядом с ним на синий диван.

– Эта игра – почти как шахматы! Где каждый игрок на поле как фигура на доске, но каждый при этом и шахматист. Футбол – игра комбинаций, понимаешь? Тут надо смотреть на все поле сразу целиком, не только на мяч. Вот, вот, гляди, гляди, номер десять, – видишь, он посмотрел, кому передачу сделать? И в одно мгновение просчитал! Глянь, глянь… Опа! Почему он передал мяч одиннадцатому? Потому что у него выгодное положение по отношению к девятке, а девятка, смотри, он к воротам… Го-о-ол! – снова заорал Степан, привычно вслушиваясь в солидарные отголоски за окном.

– Хм, – сказала Кира и устроилась на диване поудобнее. – А мы болеем, значит, за тех, кто с правой стороны?

…Через полчаса она пила пиво вместе со Степаном, щелкала солеными фисташками и кричала «го-о-ол!».

За первые четыре дня работы КР – так они с Костиком сокращенно прозвали специалиста по Конкурентной Разведке – выловил уйму интересной информации. Теперь они знали, с каким политико-финансовым крылом властей связаны «Дракошка и компашка», в каких общих делах они участвовали, в каком бизнесе у них были доли. И много еще чего полезного. Но, по правде говоря, все это Степана не интересовало. Ему бы попроще и покороче: есть угроза лично для него и его ассоциации? И для Костика?

Заодно они попросили КР подкараулить странную девицу, которая так напугала директора, и разузнать о ней побольше.

На эти вопросы КР пока ответить не мог: мало времени прошло. Обещал в ближайшие дни. Что же до Костиковой «Смерти», то она пропала. Как ветром сдуло.

Костику полегчало, да и Степан расслабился. Этот КР был, по всем рекомендациям, ас в своем деле, – значит, он непременно сумеет предупредить о надвигающейся грозе!

А расслабившись, Степан вдруг вспомнил, что у него вообще-то есть любовница, которую он уже пару недель не видел, уклоняясь от встреч с ней под разными предлогами; и о том, что существует уйма разного рода посиделок и вечеринок, полезных для его бизнеса; и о том, что у него просто есть душевные мужские компашки, в которых он перестал появляться из-за всего этого спектакля с Кирой.

– Будем встречаться пореже, – сообщил он ей. – Раз в два-три дня. У меня есть масса других дел, которые я забросил, проводя все вечера с тобой.

– Я вас просила, что ли?!

– Какая муха тебя в челюсть двинула? Я ж ничего обидного не сказал! Ты меня, в натуре, не просила, мы с тобой вместе так решили, в общих интересах. Но я думаю, что видимость нашего романа не особо пострадает, если мы не каждый день будем встречаться!

– Мне, вообще-то, по фигу. Как хотите.

Степану показалось, что она обиделась, но он решительно не видел, на что ей обижаться. Игра взаимовыгодная: она делает вид, что выполнила задание крестного, Дранковского, а он получил своего человечка во вражеском тылу. К тому ж он ей подарки делает – платьишки-то недешевые, а Кирка ему при этом даже не любовница. Радовалась бы щастью!

А-а-а, вдруг догадался он: наверное, боится, что ей теперь меньше подарков перепадет! Бабы, они такие, за шмотку-цацку душу продадут! Люся, его любовница, крашеная блондинка с роскошными сиськами, тоже дулась на него за двухнедельное отсутствие, но Степан прекрасно знал, как решаются проблемы Люсиного настроения, – стоит только ее пригласить в модный бутик!

Ладно, решил он, в следующий раз надо будет Кирке купить чего-нить… Браслетик там или бусы к платьишкам.

Вечером Люся выползла из бутика с пакетами и плюхнулась на сиденье его машины, полностью ублаженная.

– Где будем ужинать? – спросила она его, чмокнув в щеку в виде благодарности за подарки.

– Где хочешь.

Степан знал, что свое прямое назначение – то есть быть его любовницей – Люся начинает осуществлять только после ужина в дорогом ресторане, где демонстрировала свои обновки. К этому Степан тоже относился философски, поскольку был фаталистом. Так устроены вещи, так устроены люди, в частности женщины. Без толку возмущаться, себе дороже.

Люся принялась размышлять вслух, в какой ресторан лучше поехать, как вдруг он ее перебил:

– Слушай, Люсь, а ты умеешь готовить рыбу под сливочно-лимонным соусом?

Она так изумилась, что даже не сразу ответила. Помолчав, она спросила с тихой угрозой:

– И кто это тебе готовит такую рыбу, а?

Рассказывать о Кире Степан не собирался. И не Люсина ревность его останавливала: их с Кирой отношения были связаны с делами, о которых никому знать не положено.

– Никто. Но хочется попробовать.

– Я не умею готовить, – надула губы она, – и ты это прекрасно знаешь!

– А по книжке, Люсь? Ведь можно по книжке?

– У меня нет кулинарных книжек!

– Поедем, купим! Или в Интернете найдем рецепт!

– Степ, ты с ума сошел?

– Нет. Я хочу рыбу под сливочно-лимонным соусом! И ты мне сегодня приготовишь, по рецепту!

Весь вечер Люся демонстрировала, что оскорблена в лучших чувствах, вздыхала и возмущалась, но стряпала, поглядывая в рецепт, скачанный в Интернете. Степан тихонько усмехался, с некоторым садистским удовольствием слушая ее стенания.

Наконец они уселись за стол.

– Поехали! – поднялся он через минуту, отодвинув от себя тарелку.

– Куда?!

– В ресторан. Ты в который хотела?

– А рыба под сливочно-лимонным… Я весь вечер готовила, а ты даже не попробовал!

У Люси от обиды слезы показались на глазах. Она их аккуратно смахнула пальчиками, боясь, что тушь потечет.

– Я попробовал, Люсечка. Именно поэтому мы едем в ресторан!

– Ты что… намекаешь, что это невкусно?!

– Ну что ты, я вовсе не намекаю, что это невкусно!.. Это просто несъедобно, дорогая. Иди одеваться.

…За ужином, привычно поймав взгляды, которые бросали на Люсю мужчины, – на ее сверкающие под светом люстр золотые волосы, на ее белоснежную пышную грудь, которую так уверенно обрамляло низкое декольте, на ее нежные плечи, изящные руки, – он вдруг подумал с некоторым удивлением: и на хрен ему сдалась эта рыба под сливочно-лимонным?..

…Он стоял спиной к ней, в белых шортах, загорелый. Он играл на теннисном корте с мальчиком лет десяти, наверное, сыном, – и что-то было до странности знакомое в его фигуре… Нет, не в фигуре, а в манере двигаться, пожалуй…

Или все-таки в фигуре?

Ощущение дежавю было настолько сильным, что Александра решила посмотреть на его лицо, хотя бы сбоку. А что такого? Люди играют в теннис, а идущие мимо корта на них смотрят – вполне прилично!

Он тоже повернул голову. У обоих черные очки, у нее и у этого мужчины. Узнавания не произошло, но дежавю усилилось.

Меж тем он равнодушно отвернулся от нее, и она не остановилась, пошла дальше, отгоняя желание вспомнить, кто это. Какая разница? На какой-то тусе, видимо, пересеклись, вот и все.

Александра сделала еще несколько шагов, и ветер донес до нее их речь: они говорили по-польски! Все встало на свои места. В Польше у нее ни одного знакомого не водилось, – значит, человек просто похож на кого-то. Похож, не более того.

Больше в тот день она его не видела, – в отеле четыре разных ресторана и не меньше тысячи постояльцев. Зато на следующий день…

– Санька-а-а!!!

Голос прозвучал так громко, так требовательно, что оглянулись все. Александра тоже посмотрела в предполагаемом направлении. Никого не увидела, но почти сразу же угадала, куда смотреть: оголодавшая толпа отдыхающих, сформировавшаяся на подходе к шведскому столу, – время ужина, священное время! – зашевелилась, расступаясь. Еще немного, и в образованный ею коридор выбрался он – тот самый, дежавю. Встретив ее взгляд, он снова заорал: «Санька-а-а!», – и в ресторане воцарилась необыкновенная тишина. Умолк гул, звон тарелок – все уставились на него. А потом, проследив направление его взгляда, – на нее.

Он шел к ней, и Александра уже начала понимать, кто это… Не мозгом, а каким-то там двадцать шестым чувством.

Не дойдя до нее метров пять, он вдруг метнулся к одному столу, затем к другому, к третьему, выдергивая отовсюду крошечные букетики цветов, украшавшие ресторанные столики, собирая их в охапку…

Ну, точно! Точно так же он делал двадцать… даже чуть больше… лет назад, когда рвал на всех городских газонах цветы для нее!!!

Он приблизился. Ссыпал цветы ей на колени. Потом подхватил ее, сдернув со стула, прижал к себе так крепко, что у нее перехватило дыхание.

– Санька, родная, это ты, ты!!!

Ян. Это был он, Ян, – ее детская любовь! Первая, дивная, во всем неимоверном блеске юного романтизма, чистоты и бескорыстия. Хотя о любви они никогда не говорили, свои отношения называли дружбой и верили, что они таковыми и являются. Они, Санька и Янька, разлучились, когда им едва стукнуло четырнадцать, – Саша перешла в другую школу. Расставаясь, клялись никогда друг друга не забывать и действительно встречались еще года полтора, но все реже… Захватывали новые впечатления, новые люди, новые дружбы, новые увлечения. Но сейчас, вот в это самое мгновение, посреди ресторана, полного чужих людей, посреди чужой земли, стало вдруг так ясно, что это как раз и была ее первая любовь!

Александра, неожиданно для самой себя, вдруг разрыдалась.

– Янька!!!

Она обхватила его за крепкую загорелую шею (а была такая худая в школе!..) и плакала, уткнувшись в плечо.

Зал еще некоторое время созерцал это «реалити-шоу», но вскоре вновь загомонил и загремел тарелками. Сериал не имел продолжения: эти двое просто застыли в обморочном объятии, не двигаясь, – смотреть больше было не на что.

…Александра слыхала, что все эти социальные сети, где находят бывших одноклассников, однокурсников, однополчан и просто соседей по двору, имеют не только поразительную популярность, но и весьма ощутимые последствия: люди не просто находились, но и, случалось, разводились – для того, чтобы воссоединиться со своей первой любовью. Она не понимала этого феномена и относилась к нему с некоторым недоумением: неужто люди столь неосмысленно складывали свою жизнь, что с такой легкостью ее разрушали в погоне за призраком прошлого, иллюзией «романтической любви»? А как же они тогда женились, рожали детей – без любви, что ли? Но по всему выходило, что существующий брак – тот, который разрушался во имя «первой любви», – был каким-то необдуманным и непрочувствованным решением. А тут вдруг всколыхнулся утраченный «романтизм» – и пошло-поехало! Развод; брошенный супруг (супруга); брошенные дети… Сплошной инфантилизм, эгоизм, безответственность – точка. Приговор Александры был окончательным и бесповоротным.

Но сейчас….

Чувство родности было настолько сильным, что у нее возникло ощущение, словно она вернулась домой. Из долгих странствий. Будто замкнулся некий круг, и все встало на свои места, и жизнь уравновесилась.

О нет, у нее к Яну не возникло никаких чувств, похожих на любовь, – по крайней мере на любовь мужчины и женщины. Алеша незаменим, его место в ее душе неприкосновенно. И все же, и все же – Ян ощущался настолько родным, и так было радостно его обрести вновь, что ее сносило от счастья. От этого было немного не по себе, кружилась голова…

Оказалось, что Ян, полуполяк, полурусский, живет на две страны.

Оказалось, что его сына раздирают две бабушки, русская и полька, что не всегда легко для мальчика.

Оказалось, что сам он кардиохирург (ну да, ну да, он ведь с детства мечтал стать хирургом!), оперирует и в Москве, и в Варшаве.

Оказалось, что он был женат дважды, и в общей сложности у него четверо детей, и что он в целом доволен своей жизнью…

И что он не забыл ее, Саньку. Никогда не забывал!

…Они проговорили весь ужин и еще уйму времени после ужина; потом Ян уложил сына. «Я ему сказал, что ты моя первая любовь!» – заявил он, вернувшись к Саше на террасу кафе.

– А он что?

– Он спросил, почему мы не поженились, – улыбнулся Ян. – Лично он твердо намерен жениться на девочке, в которую сейчас влюблен! Пришлось мне ему объяснить, что если бы он родился от другой мамы, то, собственно, родился бы не он, а другой мальчик. Что примирило его с отцовским легкомыслием.

– Он понял твои объяснения?

– Конечно! Он все знает о генах, он у меня вундеркинд, – засмеялся Ян.

– Есть в кого, – засмеялась в ответ Саша.

Янька в школе отличался талантами во всех науках, отчего был яблоком раздора между учителями: каждый прочил ему особый успех в своем предмете. Он был равно хорош в литературе и языках, в математике и физике. Но если память ей не изменяла, особенно хорош он был в музыке. Он играл на скрипке, и педагоги обещали ему великое будущее. У Александры до сих пор звучала в мозгу мелодия, которую он часто играл для нее, – она не помнила композитора, но мелодия была печальной, пронзительной… Из тех, что утаскивают на тонкой ноте душу невесть куда, не спросясь.

– Но… Янь, неужто твой сын не приревновал?.. Не обиделся за маму?

– Конечно, приревновал! – весело откликнулся Ян. – Но потом, позже. А первой его реакцией было сопоставление наших отношений с его собственным опытом! Поскольку он твердо намерен жениться на Марысе, то он с большим интересом отнесся к моему признанию!

…Они говорили, говорили, – сидя за столиком, потом гуляя по ночному пляжу, – и Александра даже ни разу не вспомнила о срочной статье.

Степан проморочился в магазине аж полчаса, выбирая браслет для Киры. Сначала хотел купить примерно такого же типа, как обычно дарил Люсе, а до нее другим женщинам: «богатый», с дорогими камнями, – и уже велел уложить его в футляр, чем страшно обрадовал продавца: покупателей в ювелирных стало ощутимо меньше в кризис.

Но вдруг затормозил. Неправильное было что-то в этом браслете. Не в браслете даже, а в Кире… Ей такой не пойдет! Или она браслету не пойдет?

Он задумался, вспоминая платье, в котором она была с ним последний раз в ресторане. Одежки Кира выбрала сама, Степан только платил, – и вот тут возник полный консенсус: Кира с платьишками друг другу очень шли. Вот то, последнее, совершенно неизвестного Степану цвета, – то ли слов таких вовсе не существует, то ли его личный словарь беден? Вроде как темно-красное, но только не совсем красное, а как будто в него еще добавили розового… А может, и оранжевого, поди разберись! При этом оно было местами прозрачным, а в других местах имелись вырезы, спереди на груди, а сзади на спине, и смуглая кожа ее как-то хорошо смотрелась в этих вырезах… При всем при этом платьице было воздушным, ткань на нем волновалась и летала вокруг тела Киры… И все мужики в ресторане тоже волновались и точно бы залетали вокруг нее мухами, если бы не грозный вид Степана!

Интересно, вдруг озадачился он, как он выглядел рядом с этой мартышкой? А чего, она на мартышку похожа, жительницу джунглей, такую темную и ловкую… Или даже на этого, как его, Маугли! Ма-угли – угли – глаза у нее как угли, и челка поперек них висит, как у дикой, и вся она мускулистая и сильная, как этот самый пацан дикий, полузверь…

Так интересно, как эти все, в ресторане, смотрели на них? – вернулся Степан к исходной мысли. Эта Маугли, и он рядом, белокожий и… э-э-э… Жирным он, конечно, не был – это она загнула, свинюшка! Он просто плотный!.. Ну да, плотный, со светлыми волосами, чуть рыжеватыми… Совсем другой – они с Киркой очень разные…

– Так вы что брать будете? – вернул его к действительности голос продавца.

Он посмотрел на паренька. Костюмчик, галстучек – так и должен выглядеть натасканный персонал в приличном магазине. А раз натасканный, то может знать толк в таких делах.

– Мне нужно сделать подарок одной молодой… даме… Дочке друзей, в общем. Этот браслет ей не пойдет. Нужно что-то другое, да я не знаю что.

– Понятно, – кивнул паренек белобрысой головой, аккуратно подстриженной. – Блондинка, брюнетка?

– Брюнетка, но с такими рыжими прядями… Чуб у нее длинный, на глазах вечно, а сами волосы короткие.

– Стильная девочка. Кожа скорее смуглая?

Степан кивнул, а сам подивился слову «стильная». Что за «стиль» такой, волосы обрезать, тогда как женская красота вся в длинных волосах? Да еще чуб поперек глаз носить, того гляди окосеет…

– Возраст?

Опа-на! А он и не знает…

– Двадцать, – ляпнул он наобум.

– О, так это юбилей! Это обязывает…

– Нет, не юбилей, – спохватился он. – Она диплом какой-то получает… – придумал он с ходу.

– А дату ее рождения знаете?