Клятва на стали Хьюлик Дуглас

4

Солнце едва пощупало западный горизонт, когда я наконец достиг вершины Пьяной улицы. Кривая улочка находилась под самым гребнем одного из пяти илдрекканских Старых Холмов, по соседству с тем, что раньше являлось центром города, а ныне превратилось в почти убогий кордон, имевший больше истории, нежели престижа. Попав туда в первый раз, после того как стал Принцем, я предвкушал свежий ветер, присущий возвышенности; сейчас, остановившись вытереть лицо и перевести дух, я вспомнил, почему предпочел кордон Каменной Арки. Быть может, моя былая округа снискала толику опасностей и затхлой вони, но мне не приходилось взбираться на холм всякий раз, когда я спешил домой, – а главное, не после полного дня работы на улицах.

Я шел через Илдрекку остаток утра и большую часть дня. Обычно это не занимало столько времени, но день был по мелочи праздничный: Торжественный Смотр Малого Воинства пришелся на праздник Тцемикля, ангела-хранителя алхимиков, и улицы центральных кордонов были забиты гуляками, участниками парада гильдий и теми легионерами, которым повезло вытянуть черную горошину и получить увольнительную. Даже в проулках оказалось людно. Мне было временами не протолкнуться между Лярвами, лепившимися к стенам, пьянчугами, извергавшими пиршественные дары на мостовую, и Щипачами, которые подкарауливали и чистили отбившихся и беспечных.

Все это затрудняло и сбор информации – еще одно дело, которым я занимался или, по крайней мере, пытался заняться по дороге домой. Вести о Птицеловке? Ни одной. Не слышал ли кто-нибудь, откуда пошел звон про Щура? Об этом не знала ни одна душа. Ничего, кроме быстрых пожатий плечами, понуренных голов и невнятного бурчания, похожего на ответы, но ни о чем мне не говорившего. Похоже, что улице было нечем со мной поделиться.

Да ей и не сильно хотелось. Я стал Серым Принцем, а Круг предпочитал говорить не с Принцами, а о них. Уличная мудрость гласила, что Принцы вездесущи и участвуют во всем привлечь их внимание означало сделаться бездумным орудием в их руках. В контексте репутации это было заманчиво: никто не кантует и мало кто идет поперек. Но на практике? Уличная жизнь становилась подлинным наказанием, особенно если вы привыкли работать на дне.

В глубине души я надеялся, что окажусь исключением и мой недавний более низкий статус позволит навести мост через пропасть, лежащую между фраером и властелином криминального мира. Но ничего не вышло, и большая часть Круга не хотела испытывать судьбу. Несколько месяцев назад я принадлежал улице, но, едва я возвысился, это прошлое зачеркнули. Слухи и сплетни стали не про мою честь. Не для моих ушей.

И все это, черт побери, не помогало мне в поисках Птицеловки.

Я в очередной раз свернул и пошел по Стряпчей улице. По обе стороны неровными рядами тянулись переплетные и букинистические лавки, перетасованные, как на неряшливой книжной полке. Вот магазин Фахельтрагера, известный подбором эротики времен Второго Регентства и философии Четвертой Реформы; вот Фальконетто, лучшая в городе лавка древних руководств по боевым искусствам; слева – переплетное хозяйство Лазаруса, специализирующееся в фальшивой позолоте и тисненых обложках. Они, как и прочие, были главной причиной моего переезда сюда: я хотел поселиться ближе к поставщикам опосредованных знаний с их лежалым товаром. То, что я заходил в эти лавки реже, чем мне хотелось, не снижало очарования. Сам факт их существования оправдывал подъем на кручу по дороге домой. Как правило.

Я провел пальцем под перевязью вкупе с веревкой и поморщился. Под грузом Деганова меча они весь день напролет врезались в плечо, и его начало саднить. Я сбросил упакованный клинок и вздохнул. Несмотря на веревку, перехватившую его подле гарды и у кончика, тот все равно напоминал скорее длинную скатку материи, нежели меч.

Я взвесил оружие на ходу. Что дальше?

Не то чтобы я собирался вернуть его Дегану. Он наглядно продемонстрировал свой настрой, когда три месяца назад швырнул меч на пол и вышел из горящего склада. Не мог я и спросить, не передумал ли он. Деган, действуя в своей исконной манере, исчез с улиц – он растворился, как часто бывало в прошлом, но только дело было не в афере и не в работе по найму. И я знал, что теперь – навсегда.

Конечно, мне хотелось для спокойствия совести пуститься на поиски, но я этого не сделал и предпочел уважить его волю и не соваться не в свое дело. С учетом зла, которое я ему причинил, это казалось меньшим из того, на что я мог пойти.

Мне удавалось держаться, пока Щур не извлек меч Дегана и не помахал им перед моим носом.

Да будь он проклят, косоглазая сволочь!

Я переложил наследство Дегана в левую руку и ускорил шаг. До дома осталось пять кварталов. Всего-навсего пять, пройдя которые я смогу перевести дух, выспаться и, может быть, поразмыслить.

Я прошел всего два, когда меня крепко взяли за шею и направили в дверной проем. Было бы не так скверно, будь дверь открыта.

– Что… – начал я, но приложился к ней башкой, да с рикошетом.

Я отпрянул, и процедура повторилась. На сей раз невидимая кисть осталась на шее, тогда как ее подружка сгребла мою правую руку и заломила за спину. Плечо взорвалось. Меч Дегана глухо ударился оземь.

– Кто здесь? – гаркнули за дверью.

– Привет, Дрот, – произнес голос над ухом. Женский голос. – Ну что, Нос? Не так уж трудно тебя найти, как ты думал?

Я все еще силился выяснить, что, черт возьми, происходит, когда меня дернули назад и развернули. Мне было впору ожидать клинка, приставленного к горлу, но вместо этого меня впечатали в каменную стену.

Запястный нож мгновенно скользнул в мою ладонь.

Его выбили не менее проворно.

– Ай-ай, – произнесла женщина, отступив на шаг, – мы остались без железок.

Из-за двери послышались возня и брань.

– Проклятье, Сирил, это ты? – окликнул голос.

Мы с женщиной не ответили.

Я моргнул, восстанавливая зрение после общения с дверью. Фигура, стоявшая передо мной, оставалась размытой тенью, нечетким силуэтом в свете дня. Одна из приближенных Щура? Боевичка из прежней организации Тени, не слышавшая о прекращении вендетты? Или кто-то совершенно посторонний?

Так ли это важно?

Я бросился вперед.

Женщина посторонилась, поймав луч света на отделанную медью гарду меча. Деганского меча.

Паскудство. Дело грозило принять нехороший оборот.

Медная Деган отразила мою атаку почти небрежно, отступив в сторону и одновременно шлепнув меня по виску смуглой ладонью. Я пошатнулся, взмахнул руками и грохнулся.

Позади отворилась дверь.

– Клянусь возродившимся императором, Сирил, тебе было сказано… ох!

– Проваливай, – велела Медная Деган. – Живо.

Дверь захлопнулась, и почти сразу громыхнул засов. Жаль, что я не по ту сторону.

Поднявшись кое-как, я обернулся. Медь стояла надо мной со скрещенными руками и выражением легкого презрения на лице. Или, может быть, скуки. Мы были недостаточно знакомы, чтобы различить.

Прохожие уже перестраивались, обходя нас стороной.

– Значит, это не светский визит? – спросил я, утирая нос.

Крови не было. Я провел тылом кисти по лбу. Есть, но немного. Спокойствие.

– Иди за мной.

Медная Деган повернулась и зашагала по улице, не утруждаясь проверкой, послушался ли я, и не боясь показать мне спину. Да и с чего бы? Она была членом одного из лучших в империи ордена наемников, и если я сунусь, то это кончится только большей кровью – исключительно моей. Что касалось побега, тот обещал завершиться тем же, но к крови добавится пот.

Я подобрал нож, проверил меч Дегана в свертке и поспешил за ней.

Медь свернула в ближайшую боковую улочку. Миновав пять дверей, она шагнула в проем между лавками торговца чернилами и продавца целебных мазей. Я устремился туда же.

– Для сведения, – произнес я, дотронулся до лба и показал ей окровавленную ладонь. – Это даром не пройдет. Даже Дегану.

– Если надеешься расплатиться – попробуй.

Я смерил ее взглядом – больше для понта. Мне было ясно, что я с ней не справлюсь. Она была выше меня, но не каланча и, против ожидания, субтильна. Темные волосы туго уложены. Медная Деган не выглядела похожей на мечницу. Когда бы не увесистые ножны на боку и собственно меч – отделанный медью, разумеется, и с гардой, похожей на каскад резных чешуек, которые защищали рукоять. Единственным намеком на ее мастерство были широковатые плечи. Да еще глаза. Вполне под стать ее ремеслу: холодные, суровые и отрешенные – очи, необходимые для работы, которая сводится к размахиванию сталью в служении чужим целям. Глаза, говорившие, что их обладателю на многое начхать, особенно на тебя.

Я глянул в них и отвернулся. Чертовы Деганы.

– В другой раз, – сказал я.

– А, – обронила она, не сильно встревожась. – Нам нужно поговорить.

– О чем?

– А ты как думаешь?

– Послушай, я уже говорил твоему ордену… – Я вздохнул.

– Я здесь не по велению ордена, а по собственной воле. – Она подалась ко мне и понизила голос: – Потому что ты солгал.

– Солгал? – Теперь я выдержал ее взгляд. – Я был единственным посторонним в помещении, набитом Деганами, и отвечал на вопросы о мертвом Дегане и о пропавшем Дегане. Мне не придумать места хуже для лжи. По-твоему, я совсем недоумок?

– Ровно столько, сколько тебе нужно. – Ее палец уперся мне в грудь и ткнул. Ощутимо. – Мы оба отлично знаем, что ты наплел ордену сплошной чуши. Член Круга, убивающий Дегана? – Она покачала головой. – По-твоему, я тоже полный недоумок?

– Я плохо тебя знаю, чтобы судить о степени. Может, подскажешь?

Палец ткнулся опять, мало чем отличаясь от клинка. Я поморщился и отступил на шаг.

– Что случилось с Железом, Кент?

– Тебе уже сказано. – Я отвел ее руку. – Железного Дегана убил Тень. Как еще объяснить меч Железа на трупе Тени в Десяти Путях? Он замочил Железо и принялся за меня. Я видел этот проклятый меч у него в руках.

– И ты ухитрился убить человека, который, по твоим словам, сразил моего собрата по оружию? – Она еще раз смерила меня взглядом. – Это ты-то?

– Мне повезло – пожал я плечами.

– Так повезти не может.

Конечно, она была права: я солгал. Внаглую. Я пережил свидание с Тенью лишь потому, что Деган в последний миг отвлек Серого Принца и дал мне возможность убить того. Другое дело, что я не собирался сообщать ей об этом, потому что не хотел выдавать Бронзового Дегана и доводить до сведения ордена, что Деган сразил Железо единичным, точным выпадом; мне было нужно сохранить от них в тайне то, что это я положил меч Дегана на останки Тени. Будь я проклят, если сдам его Меди и остальным, рассказав правду, так как иначе они затравят его за гибель Железа.

– Послушай, – произнес я. – Хочешь верь, хочешь не верь – мне наплевать. История не изменится, сколько ни прикладывай меня лбом о дверь. Я думал, что ты уже сообразила.

Медь отступила и скрестила руки с видом опасной женщины, ведущей неприятный внутренний диалог.

Она была первой, кто начал допрашивать меня о Дегане, а после она же приволокла меня на встречу с пятью представителями ордена. Им не понравился ни мой рассказ, ни то, что не осталось живой души, которую можно было бы обвинить в исчезновении Дегана, не говоря уже о смерти Железа. Этого «не понравилось» хватило, чтобы после «беседы» с ними я неделю мочился кровью. Правда, Медная Деган меня не тронула, но было ясно, что она не разделяет выводов, к которым пришли ее товарищи.

Это-то меня и встревожило. Настораживают как раз хладнокровные. Всегда.

Наконец она вздохнула и уронила руки.

– Ладно, Кент, – изрекла она утомленно, – раз мы здесь, то, значит, проехали.

Я позволил себе расслабиться.

– Хорошо, потому что я…

– Постой, – перебила она меня, положив руку на то плечо, которое натерла веревка, и я поморщился. – Это не отменяет того факта, что Бронзы так и нет, а я по-прежнему тебе не верю. Поэтому нам придется еще какое-то время побыть вдвоем. – Она сдавила плечо, и я крякнул. – Итак, мы займемся следующим…

– Ты займешься тем, что отпустишь моего босса и выставишь руки перед собой, – послышалось позади Медной Деган, и та застыла, расширив глаза.

Знакомый голос. Я улыбнулся.

Я стряхнул руку Меди и заглянул ей за спину. Там обнаружилась Птицеловка, приставившая длинный нож к участку чуть левее хребта. Волосы ее превратились в воронье гнездо, одежда измялась и отвердела от сушки на теле, под глазами залегли тени. Но все это не имело значения. Важнее были блеск запавших глаз и нижняя губа, выпяченная над чумазым подбородком. А также то, что она была жива. И то обстоятельство, что позади нее маячила пара Дубов.

Не разделяй нас Медь, я бы расцеловал Птицеловку, и к черту последствия.

Медь оглянулась. В профиль я увидел оскал.

– Трое? – проговорила она. – Ты думаешь, пташка, что я не справлюсь с троими?

Птицеловка склонила голову набок и отозвалась ухмылкой на ухмылку.

– Я знаю, что справишься. Поэтому я и послала весточку Рису Синему Плащу с его ребятами, прежде чем вмешиваться. – Впервые за все время она посмотрела на меня, заглянув за Медь. – Прости, что задержалась.

– Бывает, – пожал я плечами.

Могло показаться странным, но я не контролировал ни Пьяную улицу, ни окрестные кордоны, совокупно известные как Бумажный Холм. У Серых Принцев это было не принято. Мы управляли не территорией, а людьми. Мы влияли на них, манипулировали ими, покупали и продавали их, направляли и подталкивали – так, что большинство об этом не подозревало. Серый Принц был опасен не тем, что мог наслать на противника своих людей, а тем, что мог использовать его собственных. Имея дело с Серым Принцем, приходилось стеречься не только врагов, но решительно всех.

Во всяком случае, так гласила теория. Я еще не успел разобраться во всех тонкостях кукловодства, а потому был вынужден полагаться на другие орудия, одним из которых был Рис Синий Плащ. На мое счастье, Рис был местным Тузом. А также ходил подо мной. И если я не контролировал округу, то уж он-то держал ее в кулаке.

Медь, разумеется, все это знала, как помнила и о том, что Рис, когда появлялся, приходил не один. Пусть она Деган, но я подозревал, что полный проулок до зубов вооруженных амбалов способен даже ей испортить день.

Если Деган и потратила время на оценку шансов, то ничем этого не показала. Она просто кивнула и медленно отступила в сторону, держа руки на виду. Мне досталась хладнокровная улыбка.

– Значит, в другой раз, – сказала она.

– Ага, – улыбнулся я в ответ.

Медная Деган повернулась и, не удостоив взгляда ни Птицеловку, ни ее подручных, зашагала прочь.

Птицеловка смотрела ей вслед. Когда Медь удалилась на полквартала, она кивнула Дубам. Те устремились вдогонку; один растворился в толпе так ловко, что я с трудом выделял его уже в десяти шагах; второй направился на боковую улицу, где мог пойти параллельно пути Меди либо по крышам, либо проулками. Я знал, что они не прекратят слежки, покуда Деган не окажется далеко за пределами Бумажного Холма.

– Что же, Рис Синий Плащ и правда придет? – спросил я, провожая их взглядом.

– Шутишь? – отозвалась Птицеловка, пряча свой длинный клинок. – Когда ты в последний раз видел Риса до захода солнца? Да у него, гада, при свете дня глаза ссохнутся.

– Спасибо за… – Я кивнул на удалявшуюся Деган.

– Пошел к гребаной матери!

– Прошу прощения?

Птицеловка повернулась, положила мне обе руки на грудь и толкнула.

– Пошел к гребаной матери, тебе сказано! – гаркнула она, когда я попятился. – О чем ты думал после высадки, черт тебя побери?

– Я…

– Заглохни. Я скажу о чем. Ты считал себя умнее всех. Вообразил, будто должен спасать мою задницу. Ты захотел быть смышленым, прытким и сыграть героя. – Она подступила и снова толкнула, но на сей раз я устоял. – Ты думал, как долбаный Нос!

– Я решил, – ответил я, делая шаг вперед, – что силы неравные и нам нужно рвать когти. Или тебе хотелось дождаться побольше людей от Петира?

– Скорее, того, чтобы ты предоставил заботиться мне. Если кто и умеет отвлечь Резунов, то это я. Ты больше не посмеешь так рисковать.

– Но ведь сработало?

– Это не разговор.

– Именно это и разговор. Если бы мы остались, то были бы мертвы. Ты была занята тем, что убивала одного и сдерживала другого, а Ссадину загнали в угол; сыграть для них зайца мог только я. Вот и помчался.

– И кончил тремя Резунами на хвосте.

– Лучше у меня на хвосте, чем у тебя на шее.

Я не успел перехватить руку Птицеловки. Эхо затрещины разлетелось по всей округе.

– Не смей! – пригрозила та. – Не смей притворяться, будто моя жизнь ценнее твоей, а я не имею права выбора. Я отвечаю за твою безопасность – мне и присматривать за тобой.

– Присматривать не означает…

– Чего? Вмешательства? Того, что мне не наплевать? Пошел к черту! Я сама решу, чего стоит моя жизнь.

– Только не в случае, когда она обменивается на мою.

– Именно в нем – когда ты занят превращением в упрямую, близорукую, эгоистичную скотину!

– Иными словами, большую часть времени.

– Да, зараза, совершенно верно, большую ча… О, сволочь! – Птицеловка отвернулась, пряча улыбку. – Сукин сын! Это не честно – смешить меня.

Я улыбнулся в ответ и заставил себя расслабить плечи, которые уже чересчур напряглись.

– Честность здесь ни при чем. Ты еще не поняла, что я теперь Серый Принц? – Свой титул я произнес с уморительно зловещей интонацией.

Птицеловка заржала, затем перевела дух. Когда она вновь повернулась ко мне, ее пыл если не иссяк, то, по крайней мере, остыл.

– Твоя правда, – сказала она. – Честность тут сбоку припека. Но я о том и говорю: Серому Принцу, Дрот, нельзя рисковать так глупо. Увести из уличного поединка трех мечников – наша работа, и это наша задача – выдерживать натиск стали, пока ты не скроешься. Дело не только в том, чтобы ты превзошел умом прочих Кентов, а в том, чтобы выжил. Оставь уличное дерьмо нам и сосредоточься на большем.

– Я действую иначе, и ты это знаешь, – покачал я головой.

– Иначе, но придется именно так, потому что в противном случае неважно, нападет ли на тебя Принц или дешевый Олень, которому повезет переулке, – ты все равно будешь мертв, потому что не сумел расстаться с улицей. И будь я проклята, если продолжу терять людей, ради того чтобы ты и дальше разыгрывал из себя Носа вместо Принца.

– Окажи мне хоть небольшое ува… Постой. – Я осекся, усваивая услышанное – вернее, то, чего она не сказала. Потом глянул мимо нее, изучая улицу. – Где Ссадина? Его замочили?

Птицеловка издала лающий звук, который в любых других обстоятельствах сошел бы за смех. Сейчас он показался страдальческим.

– От тебя ничего не скроешь, да?

– Как он?..

– Какая разница? Он, в отличие от тебя, выполнял свою гребаную работу. – Она отвернулась будто бы сплюнуть, но вместо этого сняла шляпу и запустила пальцы в спутанные, сальные волосы. – Люди гибнут за тебя, Дрот. И намерены продолжать. Мои люди, твои – Кенты, которых ты даже не знаешь. И ты этого не остановишь. Все, что тебе остается, – быть достойным этого. – Она надела шляпу и тронулась с места. – Постарайся быть достойным, ладно? Хотя бы для меня.

Я стоял и смотрел ей вслед, пока ее не поглотили утренние толпы.

Я приказал отяжелевшим стопам шагать и двинулся обратно по направлению к Пьяной улице. Сон вдруг перестал быть заманчивым, и все из-за трудов, которые, как я знал, ожидали меня после.

Быть достойным. Да помогут мне Ангелы.

5

Меня разбудила поздняя летняя гроза. Казалось, по мощеному дворику лупит не дождь, а потоки щебенки. На миг остатки сна зацепились за край сознания – память о розах, и реках крови, и коридорах, устланных коврами, – но после вторглась ночная действительность и вытеснила их прочь.

Я сменил позу и прислушался к шуму.

Я не успел привыкнуть к внутреннему двору, тем более достаточно просторному, чтобы туда заливал дождь. Самыми похожими на него за всю мою жизнь были улицы, тянувшиеся за ставнями, большей частью настолько узкие, что дождь едва просачивался в зазоры между зданиями. А еще раньше, в юности, он шумел средь деревьев, но это было совершенно другое дело.

Я сел в темноте, которая не была темнотой, и посмотрел на окно. Дождь не коснулся его и не попал внутрь благодаря крытой дорожке вдоль трех сторон дворика. Я нарочно не запер ставни, чтобы испытать себя. Проверить, засну ли с открытыми. Мне это удалось, но я подозревал, что исключительно от усталости.

Когда я в последний раз оставлял окно открытым на время сна? Когда в последней раз мне хватало доверия или отваги хотя бы попробовать? Я не помнил, и уже это говорило о многом.

Я взял из чаши подле кровати зерно ахрами и положил в рот. Покоя мне больше не видать – не сейчас. Не в дождь, не при распахнутом окне и не с моими нервами.

Я встал. Это далось нелегко.

Болело все – от стоп до ссадины на лбу, а то, что находилось между ними, – вдвойне. Я потянулся так, изогнулся этак и огласил пространство проклятиями и утробными стонами. Затем надел свежую рубашку, блаженно натянул чистые штаны и мягко, держась как аршин проглотив, вышел из спальни и миновал коридор. Я остановился в тени дверного проема, открывавшегося во дворик.

Ливень стоял стеной и так грохотал, что я на шаг отступил. Там, где двор бывал виден насквозь – каменная скамья и деревья в кадках, железные ворота и входная беседка, – теперь низвергался янтарный водопад. Меня, способного видеть во тьме, ослепила льющаяся вода.

В каком-то смысле я был доволен тем, что не видел, по крайней мере, внешних атрибутов моего высокого положения. Я до сих пор нервничал, когда просыпался и обнаруживал покои, и внутренний двор, и небо над головой. Почти столь же долго, сколько я прожил в Илдрекке, их заменяли нависавшие стены, горластые соседи и, может быть, подернутая дымом полоска синевы меж домов. Даже после того, как я дорос до обладания личными апартаментами, те находились в темных, сырых и тесных закутках столицы. Скученность радовала, шум вселял ощущение безопасности, запахи умиротворяли. Но здесь?

Это место не выглядело надежным даже с ребятами Птицеловки, которые совершали обход и стояли Дубовую стражу; я все равно чувствовал себя не в своей тарелке. О да, я понимал, почему легче караулить особняк, чем комнаты над лавкой или в многоквартирном доме, и знал, насколько разумным казалось фигурам вроде меня отгородиться от Кентов и Светляков, но это не означало, что я обязан полюбить такой расклад.

Идея, конечно, принадлежала Келлзу. Когда-то мой босс, а ныне вассал, он стал моим ближайшим советником, едва я сделался Серым Принцем. Именно Келлз первым сообщил мне, что улица называет меня Принцем, равно как первым присягнул мне Замком и помог создать мою нынешнюю маленькую организацию. Он являлся отменным руководителем, и я был очень доволен нашем союзом.

Или был бы, не будь он заодно моим Длинным Носом в операции, которую проводил другой Серый Принц. Я не собирался отряжать его шпионить за Одиночеством, но та уже взяла Келлза под крыло, когда он обратился ко мне по этому поводу. Последние месяцы мы обсуждали возможность его ухода от нее, но Келлз опасался, что это насторожит Одиночество в отношении других членов его бывшей организации, прибившихся к ней. В некоторых случаях ее подозрения стали бы оправданными, так как в стане Одиночества на меня уже трудилось пять человек, но в большинстве остальных – нет.

Я проработал на Келлза в качестве Длинного Носа семь лет, пока судьба не поменяла нас местами, и знал, что такое зарыться по уши в чужую организацию, когда неосторожное слово или недостоверное сообщение остаются единственной преградой между тобой и очень долгой, очень мучительной смертью. Мне не хотелось лишь ради собственного удобства подвергать риску его людей.

И мы сносились тайком, прибегая к шифровкам, закладкам и редким, тщательно обустроенным встречам. Его советы оставались бесценными, бывая важнее даже поставлявшихся сведений, но поступали слишком редко и, как правило, слишком поздно, чтобы на что-то влиять.

Нет, меня это не устраивало. Та же история, что с домом: я был приучен к простору в общении с Кругом. Больше места для маневра, больше воли для ошибки, больше возможностей притянуть удачу и катастрофу.

Я сел на крыльце и вслушался в дождь, утешаясь тем, что в данный момент я был равно слеп с глазами как открытыми, так и закрытыми.

В конце концов я уснул.

– Ты меня звал?

Я отвлекся от тарелки и поднял взгляд на Бетриз, стоявшую надо мной со шкодной улыбкой. Эта улыбочка была у нее неизменной и, как правило, обоснованной. Мне просто не нравилось, когда она адресовалась мне.

Это было спустя два дня после моего возвращения в город, и я сидел на открытом воздухе за столиком при таверне «Ощипанное Перо». Она находилась в трех кварталах от моего нового дома, процветала и отличалась превосходным меню. После второй трапезы я поставил эту харчевню на скромный процент.

– Присаживайся, – указал я на место напротив.

Она села и закинула длинную ногу на стул, вместо того чтобы просто вытянуть. Затем Бетриз уперлась локтем в стол, уткнулась подбородком в ладонь и изучила меня ясными карими глазами.

– Ты понимаешь, что ответ по-прежнему отрицательный, – молвила она. – Так?

Я улыбнулся, берясь за лепешку. Та еще не остыла.

– Ты даже не выслушала предложение.

– Неважно. Меня не проведешь, и даже великий Дрот напрасно подбивает клинья.

– Прошу тебя. – Я издал губами непристойный звук. – Будь я «великим», я бы не просил работать на меня, а приказывал.

– А я бы все равно отказалась.

– Именно поэтому я продолжаю предлагать.

Бетриз сверкнула непринужденной улыбкой и отломила от моей лепешки. Я не стал возражать.

Бетриз была Носом, и неплохим. На улицах ее уважали за то, что она никогда не подписывалась на всякую парашу и привыкла доводить дело до конца. Я уже два месяца заманивал ее в мою организацию, но ей было по нраву ремесло Широкого Носа – добытчицы сведений на вольных хлебах – и не хотелось на привязь. Я не мог ее винить, так как на заре карьеры испытывал то же самое. Пока я не угодил под Келлза, мне и в голову не приходило работать сугубо на одного пахана, да и это случилось лиш потому, что Келлз, по моему мнению, слыл легендой среди Тузов. Я мог быть Серым Принцем, но и близко не подошел к тому, чтобы заслужить такую наивную преданность – во всяком случае, с точки зрения Бетриз.

– Так что за мухлеж? – Она подалась вперед, буквально сияя от ликования. – Что-то связанное с недавней засадой Зануды Петира?

Я покачал головой. По настоянию Птицеловки я отрядил людей присмотреться к Петиру, не говоря уже о том, чтобы вернуть пьесы Тобина и его труппы. Карликовый Босс наверняка похвалялся содеянным, а от актеров потекли бы жалобы, не принеси я им обещанного, и мне не хотелось затягивать дело. Но это не означало, что я был готов привлечь к нему Бетриз. Последнее, в чем я нуждался, – самостоятельная шныра, осведомленная о моих долгах.

– Не парься насчет Петира, – ответил я. – Все, что мне от тебя нужно, – небольшая слежка.

– А своими людьми тебе не воспользоваться, потому что?..

– Потому что их могут связать со мной. Не хочу рисковать.

– Значит, есть шанс, что меня засекут.

– Он всегда есть. Мы оба это знаем.

Бетриз положила в рот кусок лепешки и принялась жевать.

– Кто? – спросила она.

Я тоже оторвал от лепешки, собрал с тарелки остатки молодого козьего сыра и положил сверху жирной колбасы. Последняя была приправлена кардамоном и анисом, которые вкупе с изрядной добавкой черного перца сглаживали кислый вкус сыра. Я прожевал, проглотил и перебил специи большущей черной виноградиной.

Бетриз терпеливо снесла все это, понимая, что медлил я неспроста.

– Шатун, – произнес я наконец.

– Ха! – Она села поглубже, потом потянулась к моей тарелке за виноградом. – Ха! – повторила она.

– Что такое?

– Я типа слышала, что он тоже искал желающих походить за тобой.

Меня это не удивило, тем более в свете других его дел последнего времени.

– И что дальше?

– Он все еще воображает себя при деньгах. – Бетриз скривилась. – Предложил мне слишком мало за тебя. Пацану придется усвоить, что люди рассчитывают на солидный нал, когда речь заходит о слежке за Тузом, не говоря о шпионаже против Серого Принца.

– Я растроган твоей верностью своим правилам.

– Девушке без них никуда. – Виноградина отправилась в рот. – Итак, что тебе нужно?

– Немного. Всего лишь время и место, где я сумею подобраться к Шатуну и дать ему просраться.