Сердце Зверя. Том 2. Шар судеб Камша Вера

1

– Мой генерал, передовой дозор обстрелян противником в полухорне от нас. Полковник Берк остановил колонну и выслал вперед один эскадрон для прикрытия. Пехота готовится к бою.

– Вы уверены, что бой будет? Сколько дриксов видели дозорные?

– Стреляли из рощи. Вряд ли их там много, роща слишком маленькая, но Берк не хочет рисковать. Дальше, за ручьем, варитские курганные кольца. Это место вполне подходит для засады.

– Подробнее.

Подробности не радовали. Дозорные не смогли первыми увидеть «гусей», уж слишком хорошо те притаились в лесочке на берегу полноводного по весне ручья. Но добросовестный сержант-драгун с парой солдат решил пошарить под деревьями – за свое старание он поплатился жизнью, еще один драгун получил пулю в бок, но о присутствии дриксов узнали вовремя.

– Закатные твари… – Жермон, сжав зубы в предчувствии боли, ухватился за край повозки. Предчувствие оправдалось в полной мере, но он все равно смог сесть! А скоро сможет и встать. – Валентин, распорядитесь насчет носилок. Пусть меня тащат к Берку.

– Мой генерал! Вам не… – вылез коновал.

– Вас не спрашивают. Валентин!

– Сейчас, мой генерал.

Берк от их появления в восторг не пришел, но сдержался и даже не напомнил о ране. Жермон выслушал доклад, в котором не было ничего нового, и потребовал трубу. Накатившее возбуждение глушило боль, позволяя сосредоточиться на деле. Ариго внимательно, стараясь не упустить ни единой подробности, разглядывал место возможного боя. Ровное поле, ручей, рощица… Она действительно маленькая, и сотни всадников не спрятать. Слева и справа равнина, оттуда сюрпризов ждать не приходится. А вот и курганы… От них до ручья минут пять хорошей скачки.

– Валентин, что вы знаете об этих кольцах? Что там внутри?

– Должно быть просто ровное место.

Ровное место… Где вполне поместятся и две, и три сотни легкоконных, состязаться с которыми могут люди Баваара, но никак не драгуны. Ладно, вначале надо убедиться, что там вообще кто-то есть.

Берк тоже так думал. Помолчали, пока от командира эскадрона, отправленного прочесать коварную рощицу, не прискакал гонец: полтора десятка конных ушли на ту сторону ручья и дальше, к холмам. Подковы – дриксенские, размер небольшой. Явно не тяжелая кавалерия и вряд ли драгуны, у тех лошади тоже покрупнее будут.

– Действительно легкоконные, – пробурчал Жермон.

Берк пожал плечами. Дескать, раз тут генерал, его дело полковничье – исполнять. Стоявший тут же Рёдер угрюмо разглядывал варитскую древность, похоже, вспоминал об оставленном, несмотря на все комендантские возражения, форте.

– Рёдер, что скажете?

– Надо проверить. Если они там и впрямь засели, мы их выбьем. Это им не Печальный Язык.

Хочет отыграться, бедняга. А кто не хочет?

– Взглянуть, конечно, надо, но очень не хочется задерживаться.

– Дриксы могут быть просто дозором, – предположил Берк. – Обнаружили врага и несутся к своим с докладом.

– Вполне возможно. Что ж, господа… Терять время и топтаться на месте не будем. Всех драгун немедленно к ручью. Берк, подтягивайте пехоту туда же. До темноты далеко. Нужно и с курганами выяснить, и успеть убраться.

2

Едва первый батальон пехоты дошел до ручья, Жермон отправил на тот берег все три эскадрона. Драгуны развернулись в боевой порядок, прикрывая переправу, разведчики Баваара выдвинулись дальше, в сторону курганов. Неторопливо и осмотрительно, как капитан и обещал. Через полчаса к ручью подтянулись все, включая маленький обоз и теперь немногочисленную артиллерию. Жермон еще раз огляделся – залитая желтым вечерним светом равнина была пуста, никаких подозрительных движений, никаких точек и пятен на горизонте. Если враг и есть, то он рядом, за древними насыпями. Посылать Баваара под возможные выстрелы не хотелось, людей и так немного, а разведчики сейчас ценны вдвойне, если не втройне.

– Берк, переводите пехоту. Всем приготовиться к бою. Валентин, останетесь со мной.

– Слушаюсь.

Арно стал бы спорить и рваться вперед, этот же только шляпу поправил. Мы начальству не перечим, просто все выворачиваем по-своему.

– Валентин, где вы видели такие могильники?

– На гравюре в одной книге, но там они выглядели только что насыпанными.

– Это, часом, был не Павсаний?

– Нет, Фелипе Рафиано. Он писал, что курганные кольца остались от древних варитов, но их предназначение в точности не известно. Это в равной степени могут быть могильники, насыпи, сделанные в память тех, кто погиб на чужбине, или что-то связанное с еще седоземельскими верованиями. Курганные кольца всегда насыпали недалеко от реки или хотя бы ручья. В Дриксен и Гаунау таких мест довольно много, хотя после принятия эсператизма насыпи одно время срывали, но на южном берегу Хербсте они – редкость. К своему стыду, про это кольцо я даже не слышал.

– А я и не про это не слышал, – рассмеялся Ариго и вновь с наслаждением выздоравливающего прижал к глазу трубу.

Пехотинцы уже переходили ручей по колено, а то и по пояс в воде, выбирались на тот берег, строились по обеим сторонам от места переправы. До заката переберутся все. Любопытно будет взглянуть с насыпи на заходящее солнце, да и место для лагеря лучше не придумать. Если, конечно, его не успели занять…

Как оказалось, успели. Почему командир «гусей» решил атаковать именно сейчас, почему он вообще решил атаковать, Жермон так и не понял, но это произошло. Сначала стало видно, как спешно разворачивают коней люди Баваара, потом из ложбин между курганами выплеснулись всадники. Несколько десятков. Это было лишь началом, из-за крайнего холма выскочили еще с пару сотен дриксов и с гиком погнали коней на изготовившихся к стрельбе драгун.

– Эх, – не выдержал Рёдер, – если б успели переправить пушки!..

– И так обойдутся. – Берк принялся нашаривать несуществующую трубу, вспомнил, где она, и немедленно сделал вид, что ищет что-то в кармане. Жермон усмехнулся, но трубу не отдал, все и так шло неплохо. Так неплохо, что старшие воинские начальники могли просто смотреть и получать удовольствие.

Капитан Зантола, командовавший первым батальоном, соображал быстро, его мушкетеры бегом кинулись вперед, подпирая драгунский строй. Громыхнул слитный, мощный залп. Рановато, еще бы шагов тридцать, но помогло и это. Вражеская конница раздалась в обе стороны и отвернула, тут же с дриксенской стороны затрещали ответные выстрелы.

Жермон повел присвоенной трубой. Темных тел на яркой, испятнанной цветами траве осталось гораздо больше, чем он ожидал, правда, большинство конских. Оставшиеся без лошадей всадники, кто был в состоянии, поднимались, им на помощь спешили товарищи, подхватывали к себе и увозили. На знакомых темных мундирах мелькало что-то оранжевое и белое… «Забияки»… Легкоконные. Встречаться с ними Жермону еще не доводилось, но Людвиг отзывался о них неплохо. Вот и познакомились.

Второй залп. Теперь вперед пошли драгуны. «Забияки» боя не приняли, дали несколько выстрелов и унеслись в обход курганов. Догонять никто не пытался, но разведчики тут же отправились следом, стараясь не упускать отбывающих из вида.

– Ну и зачем все это представление? – недовольно буркнул Берк. – Потеряли где-то… С десяток, не меньше. У нас хорошо если половину от того. Чего хотели-то?

– А кошки их знают! – отмахнулся Ариго. – Пусть Зантола проверит тела… Может, второпях кого из раненых оставили. Хотелось бы поговорить.

– Проверим… Мой генерал, пехота переправилась полностью. Нам тоже пора, но для носилок вода стоит слишком высоко.

Леворукий, как же неохота возвращаться в эту несчастную повозку… Ничего, завтра он попробует встать, и пусть этот коновал вякнет хоть слово!

– Высоко так высоко. Я топиться не собираюсь.

3

Одного из дриксов, получившего пулю в бок и при падении сломавшего спину, добил Баваар, не забыв при этом прикончить и покалеченных коней. Еще один «забияка» отделался вывихнутой ногой и разбитым лицом. Говорить он мог и отнюдь не стремился принять смерть за кесаря и великую Дриксен. Правда, сам оказался каданцем. Таких наемников в легкоконных полках кесарии хватало: почему-то сами дриксы были мало расположены к подобной службе.

Жермон смотрел на опухшую физиономию и понимал, что нужно поручить пленного Берку и попросить помощи если не у лекаря, то у Валентина, но отчего-то хрипло велел пленнику назваться. Тот не понял, Валентин повторил вопрос на дриксен, и Жермон почувствовал себя дураком. Пленник смотрел на генерала словно из-под воды. Начни он запираться, Ариго отдал бы его Берку с Бавааром, но каданец заговорил.

– Капрал Медоуз, – довольно бодро сообщил он и по собственному почину добавил: – Три года в Южной армии его величества Готфрида… Еще бы год, и домой!

– Что тут делали «Забияки»? – В другую войну и в другом состоянии Жермон каданцу даже посочувствовал бы, но сейчас пошли другие ставки.

– На разведку ходили, – не стал скрытничать Медоуз. – Тому четыре дня, как фрошеры… то есть ваши, с тыла врезали по корпусу фок Ахтентаннена… Он вроде как в сторону намылился, чтобы фро… обойти ваших. Ну, ему похлебку-то и расплескали, и тут такое началось… Холку-то всем «сам» мылил, вот они и заскакали. Наш аж целый полк во все стороны разогнал, чтоб ненароком на кого не нарваться.

– Кто «ваш»? – Жермон спросил на дриксен, и капрал от удивления выпучил заплывающий глаз.

– Генерал наш… Фок Бингауэр.

– Чем закончился прорыв?

Неподдельное восхищение в глазах Берка и Рёдера. Не прошло и недели, как полковники поверили, что Бруно с основными силами перешел-таки Хербсте. Приятно, Леворукий побери, но лучше было бы, торчи дриксы у Печального Языка и поныне.

– Берк, Баваар, дальше сами. Я устал.

– Мой ген…

– Я просил вас вести допрос, а не подменять лекаря!

Теперь пленный смотрел не просто из-под воды, а из-под воды, в которую раз за разом бросали камни, и Жермон, откинувшись на подушку, прикрыл глаза. Пришел вечер, а с ним и жар, но капрал отвечал, а генерал слушал. Как ни странно, все понимая.

Талигойцы? Медоуз в том бою не участвовал, но вроде бы они прорвались и ушли на соединение со своими основными силами. Там как раз должно было состояться сражение, чем оно кончилось, неизвестно. «Забияки» уже три дня по полям болтаются и новостей не знают. Вообще-то пора было возвращаться, припасы кончались, но решили заночевать, уж больно место хорошее, а вернешься раньше времени, опять куда-нибудь погонят. С Бингауэра станется, любит, чтоб все бегали, даже если без толку…

Зачем вообще атаковали? Нет, конечно, они видели, что тут ничего не светит, но уйти просто так? Да капитан Штурриш скорей на себе своего коня повезет, чем совсем без драки уйдет. Хоть пару выстрелов, а сделать надо, иначе никак… А что не повезло кой-кому, и ему тоже – так дело обычное. Они ж не пивовары и не ткачи. Жаль, конечно, что он так не вовремя башкой приложился, вот ребята и бросили, посчитали дохлым. Теперь в его память вечером выпьют и деньги разделят. Денег жалко, но когда за живого пьют, как за мертвого, хорошая примета… Главное, до вечера дожить.

Это начинало надоедать, и Жермон заставил себя поднять тяжеленную руку и махнуть – уводите. Разумеется, каданское трепло доживет до вечера. И до встречи с фок Варзов доживет… Проклятье, успел ли Ансел к Вольфгангу и чем оно вообще там закончилось, это сражение?

– Уснул? – Берк искренне полагал, что шепчет.

– Нет, – откликнулся от изголовья Валентин. – Пусть согреют вина…

– Пусть согреют всем, – уточнил Жермон и понял, что Придд не просто сидит на телеге, а подпирает готовую свалиться подушку. – Час на ужин, и вперед… Нечего ждать, когда эти «забияки» наведут на нас целый корпус.

1

– Подумать только, – Левий задумчиво поворошил щипцами раскаленный песок, – я могу готовить шадди с морисскими специями и не озираться по сторонам. На меня больше некуда доносить, но это словно бы отбивает часть аромата. Неужели вне запретов наша жизнь блекнет? Или мне жаль тех, кого я всю жизнь считал, нет, не врагами, враг – это слишком личное… Я полагал «Истину» и «Чистоту» дурной болезнью, поразившей Церковь и через нее паству, но лекарство оказалось слишком сильным. Однако получилось недурно! Я о шадди. Пейте.

Робер отпил. Отчего-то вспомнилось, как почти пять месяцев назад он пил налитое Альдо кэналлийское. В тот день окончательно прояснилось с Надором и Роксли. С Айрис и Реджинальдом. До этого еще оставалась надежда, но Катари подметила верно: в Талиге слухи до безобразия правдивы.

– До сих пор не верится, – пробормотал Эпинэ. Не об Агарисе – об Айри.

– А вот я поверил сразу. – Левий смотрел в чашечку, словно читал по шадди будущее.

– Сразу? – переспросил Робер, вспоминая высокие колокольни и крики торговок. Города как люди, не видишь мертвыми – остаются живыми.

– Сразу. Для вас это не довод, но конклав переполнил чашу терпения Создателя уже давно. Не знаю, что стало последней каплей – подмена святой воды отравой или погромы, но расплата не могла не прийти. Другое дело, что новость перестала быть первостепенной, прежде чем достигла Кольца Эрнани. Мы не могли ничего изменить в судьбе уже сожженного Агариса, а его сожжение ничего не меняет для нас. Разумеется, оставайся на троне Альдо Ракан, нам пришлось бы туго…

Кардинал не договорил. Он сожалел, не мог не сожалеть о тех, кто столько лет был его собратьями. Даже если ненавидел, они слишком долго были рядом. Страшная все-таки вещь этот Шар Судеб! Катится себе и катится, то в одну сторону, то в другую, и путь его неисповедим. Увязавшиеся за Альдо дураки думали, что бегут к корыту, а бежали от одной смерти к другой. Из Агариса в Дору.

– Чудовищно… – Иноходец отвернулся к окну: на подоконнике сидела кошка и смотрела на жизнь. У судьбы кошачий взгляд, никто другой не смотрит так всезнающе и так равнодушно.

– Чудовищно? – переспросил кардинал, помешивая шадди. – Что именно?

– Ошибиться… Особенно если выбираешь не за себя.

– Несомненно, – согласился Левий, – но едва ли не всякий выбор, свершившись, кажется ошибкой.

Клирик улыбнулся, Робер не смог – вспоминал Хогберда. Умный барон не двигался с места и прожил на зиму дольше «Каглиона» и Кавендиша. Впрочем, с пегобородого проныры сталось бы почуять неладное и убраться, а вот гоганы с их трактирами и складами не послушали Енниоля. Если тот, конечно, добрался… Что сделали мориски с пережившими погромы? Дорезали или ничего, то есть ничего, кроме обычного грабежа?

– Потомки станут сожалеть о храмах и статуях, но вряд ли о людях. – Кардинал поставил чашечку с прошлым на поднос. – Агарис был по-настоящему красив, хотя не думаю, что вы это заметили. Вы не любили этот город, и не заставляйте себя о нем сожалеть. Не знаю, что вело морисков, но разрушать ради разрушения они никогда не стремились. Это в большей степени свойственно нам.

Робер вспомнил усыпальницу Франциска и промолчал. Кардинал разлил остававшееся в варочном сосуде и привычно поправил орденский знак.

– Не будь войны, нам следовало бы собраться… Я имею в виду уцелевших князей церкви. Увы, избрать Эсперадора сейчас невозможно. Оставшись без Агариса, мои собратья окончательно вцепятся в правителей земных и станут их тенью. Даже если мы встретимся, это ничего не даст: говорить станут не слуги Создателя, но Гайифа, Дриксен, Агария, Талиг… Такой разговор обретет смысл лишь после чьей-нибудь победы или хотя бы наступления определенности. Без этого Золотого Договора не возродить и нового Эсперадора не избрать. О чем вы задумались?

– Наверное, о судьбе. Альдо и Борны погибли. Матильда с Дугласом исчезли, я – жив и все еще здесь… Что бы было, останься мы все в Агарисе?

– Я советовал бы вам думать о том, что происходит теперь. Знаете притчу о двух купцах?

– Нет.

– Они собирались… Ну, допустим, из Агариса в Нухут. Первый настаивал на сухопутной дороге, опасаясь корсаров, второй, дорожа временем, предпочитал плавание. С соответствующей охраной, разумеется. Дело кончилось ссорой, и каждый поступил по-своему. Тот, кто опасался морисков, отправился посуху, но в Кагете началась междоусобица, и многие казароны сочли ее прекрасным поводом для грабежа. Осторожный попал в засаду и был смертельно ранен. Его последней мыслью стало сожаление о том, что он не послушал друга. Другу же повезло избежать встречи с корсарами, зато началась буря, и корабль был разбит. Идя на дно, нетерпеливый думал о том, что следовало бы отправиться посуху. Ах да, я забыл про третьего, осудившего как первого, так и второго. Этот остался в Агарисе, и вскоре ему тоже стало о чем сожалеть… О недеянии. Мы все о чем-то сожалеем, но это худшее из сожалений. Вы говорили, что подобрали вашу крысу в ночь, когда ушли ее сородичи?

– Да. Клемент был совсем малышом.

– Клемент? – Его высокопреосвященство прищелкнул языком. – Дело прошлое, но ваш голохвостый друг имел все основания оскорбиться. Не знаю, кто сделал Агарис невыносимым для крыс и шадов, но «Истина» и «Чистота» долго играли со змеями. Правда, от безумия магнуса Клемента до нашествия прошло слишком много времени, чтобы смотреть на них как на причину и следствие.

Безумие астролога, безумие «истинников», сгоревшая ара, ушедшие крысы, лошадиные страхи… Неужели морисков вело нечто, ведомое зверям и звездам, но не людям? Не обычным людям.

– Магнус Клемент обещал помочь Альдо.

– Он много чего обещал, – поморщился Левий, – и, хуже того, делал. И не только он. Адриан сдерживал конклав, пока мог… Эсперадор хотел мира в Золотых землях. Любой ценой. Вы его не знали, но поверьте на слово – Адриан был отважным человеком. Я поставил бы рядом с ним лишь герцога Алва. Мне все чаще кажется, что у болезни обоих, как и у мужества, один и тот же источник и один и тот же предел. Жаль, я узнал Алву слишком поздно, да и собеседниками мы оказались дурными. Следовало вести себя откровенней, по крайней мере мне. Вам ведь случалось говорить с Вороном?

– Очень мало. Во сне я встречал его чаще…

– Он вас, судя по тому, что мы слышали в суде, тоже. К сожалению, это нам ничего не дает, разве что Алва сообщит вам, куда он отправился.

– Ваше высокопреосвященство, я больше не вижу снов. Никаких.

2

За окном мокли кусты, крыши и лошади, но ехать все равно хотелось, потому что не хотелось сидеть у огня. Тем более с Лизой на коленях… Или не Лизой? Марселю начинало казаться, что в каждой гостинице его подстерегает Лиза с прозрачными глазками, хорошеньким ротиком и пустой головкой. Увы, лизы напоминали о Франческе, а кролик в белом соусе и гроза за стеклами – о Котике, Валтазаре, матерьялистах и прочих глупостях, без которых смертельно скучно даже в хорошем трактире с отменным собутыльником и услужливыми девицами.

– Здесь отличные соусы, – с вызовом бросил Марсель, – и суп с клецками тоже, но никакого вдохновения! С утра не могу закончить сонет…

– Случается. – Алва отвлекся от созерцания пузырящихся луж и тоже перебрался к столу. – Когда уделяешь кому-то или чему-то слишком много времени, кто-то или что-то начинает капризничать. Потакать чужим капризам следует только для собственного удовольствия. Если его нет, надо поставить капризника на место или вышвырнуть.

Подлетел трактирщик, наполнил стаканы и отлетел. Валме уныло отхлебнул красного и едва не поправил пузо, но пузо тоже осталось в Олларии.

– Послать капризы к кошкам, – пробормотал Марсель, – усевшись у окошка, смотреть на дождь и крошки, страдая понемножку… Нет, не могу! Рокэ, я болен. Я не наслаждаюсьотличной кухней и чистыми простынями, меня тянет в дорогу, в грязь, под дождь, на войну. Что скажет батюшка?..

– Что ты слегка возмужал и тебя одолела жажда деятельности. – Алва был здоров, спокоен и почти будничен. – Научишься радоваться хорошему соусу, хорошей проделке и хорошей переделке по отдельности – и возмужаешь окончательно. Тогда граф Бертрам сможет отправиться в Закат, не опасаясь за графство и цветы.

– В астры я запущу козу, – с усилием пообещал Валме. – Бакранскую. Белую и грустную. Она будет грустно жевать цветы и вспоминать горы, в которых осталось ее сердце и ее козлы, а ей достались чужое небо, невкусные астры и печаль, печаль, печаль…

– Очень распространенный случай печали, – задумчиво протянул Ворон. – Дидериховой. Коза могла бы ее избегнуть, вернувшись на родину и разгребая снег в поисках травки. И уж тем более она не стала бы грустить, доставшись волку или угодив на вертел. Жаркое бывает дурным, но не печальным.

– Я не могу послать даме сонет о козе, – возмутился Марсель. – И я не могу высушить эту весну. Ты грозишься упасть в обморок под очередным столбом и все не падаешь. Может, вообще не упадешь, а у меня собака в Олларии, Давенпорт – у Савиньяка, Елена – в тревоге. Где утреннее чудище, я и сам не знаю, а рэй Кальперадо, между прочим, твой порученец…

– Справедливо. – Алва поправил шейный платок и внезапно усмехнулся. – Я пришел к сходным выводам. Мне не хватает определенности, тебе – рифм и войны, значит, пора поворачивать.

– Мы могли быть на полпути к Придде, – сварливо напомнил Марсель, – там такие же столбы, а забрались едва ли не к дожам.

– Разумеется, – теперь Ворон почти смеялся, – ведь мы едем навещать знакомых дам. Сперва многих, потом – одну, я оставил ее в горах.

– А где ты их не оставил? Но разве это повод для возвращенья?

– Это не возвращенье, это просто дорога. Что за сонет у тебя не выходит?

– Твоя обитель святостью горда, – продекламировал, оживая на глазах, виконт.

– И все, хоть тресни. Что в этом парке еще, ума не приложу!

– Повтори последние две строчки.

– Я помню парк, исполненный загадок, – послушно повторил Марсель в предвкушении чего-то вроде скрипок Гроссфихтенбаума, – где аромат цветов печально сладок…

– Я не был там, – негромко закончил Ворон. – Нет – был… Я там погиб.

3

Катари занята с Инголсом и Карвалем. Опять занята, и опять с ними! Дженнифер Рокслей смотрела с сочувствием, но выставить из кабинета королевы зарвавшегося законника и еще более зарвавшегося коротышку придворная дама не могла.

– Вы могли бы подождать в свитской гостиной, – внезапно предложила вдова маршала Генри. – Конечно, это нарушение этикета, но ее величество не слишком строга, когда речь заходит о близких и их друзьях, а вам у нас будет удобней.

Ричард с благодарностью согласился: в Парадной приемной толпилось слишком много народа.

– Нам придется пройти мимо комнат Мевена и спуститься в Весенний садик, – объяснила графиня.

Название показалось неприятным, но неприятные названия лучше неприятных лиц, а их у королевских дверей хватало. Все, кто хоть раз бывал в Ариго, набивались к Катари чуть ли не в родичи. Толкаться среди настоящих и мнимых чесночников не хотелось, говорить с ними – тем более.

– Осторожно, здесь ступеньки. – Дженнифер подобрала черную с багряной оторочкой юбку. – И еще раз осторожно. Эта калитка для камеристок, а не для высоких кавалеров.

Ричард послушно пригнулся, внезапно вспомнив и калитку, и давнишний весенний день. Они с эром Августом шли тем же полным сирени и гиацинтов садиком… Штанцлер знал, где можно найти Ворона, и Дикон его нашел. В будуаре Катари.

Каким мальчишкой он тогда был, глупым влюбленным мальчишкой, не понимавшим очевидного! Вообразить, что Катари любит Алву… Вообразить, что Алва ненавидит Катари…

– …а вы любите сирень? – Госпожа Рокслей была слишком хорошо воспитана, чтобы молчать, сопровождая гостя, а гость утонул в дурных воспоминаниях. Нужно учиться забывать.

– Я люблю сирень, – поспешно сказал юноша, соображая, уместно ли сорвать ветку и вручить спутнице, – а вы?

– Очень, – улыбнулась женщина, – ведь это мой цветок. Я родилась в пору цветения сирени. Мой супруг, когда делал мне предложение, сказал, что сирень в моих глазах цветет даже зимой. Возможно, потому я и согласилась стать графиней Рокслей, хотя могла бы стать маркизой, а возможно, и герцогиней… Наш союз удивлял многих, ведь Генри трудно было назвать обольстительным кавалером. Правда, он был меня много старше. Юных девушек это привлекает, им кажется, что зрелый мужчина знает множество тайн. Это потом понимаешь, что молодость, мужская молодость, мудрей зрелости, потому что не боится нежности и не кичится тем, что нам не важно… Нам, женщинам, которые любят не за чины, не за титулы и уж тем более не за лысины и выпитые бутылки. Я, наверное, пугаю вас своей откровенностью, но сирень очень откровенна, недаром листочки у нее напоминают сердце.

– Ее величество ценит откровенность, – поддержал странный разговор Дикон, – и очень ценит вас.

– Она об этом говорила? – Графиня подняла брови и наклонила к себе тяжелую от розоватых свечей ветку. – Я слегка удивлена. Ее величество так дорожит обществом баронессы Капуль-Гизайль… Конечно, та по-своему забавна и великолепно одевается, но я рада, что моя дочь младше обеих принцесс и еще не скоро сможет подавать ее величеству ноты. Мне бы хотелось, чтобы моя крошка узнала о существовании подобных баронессе женщин как можно позже… Вы больше любите белую сирень или темную?

– Я избегаю лилового цвета, сударыня. – Святой Алан, о чем Катари говорит с Марианной и что баронесса рассказывает Катари?! – Он напоминает о предательстве.

– Но разве может предать цветок? Он может всего лишь завянуть от недостатка влаги, а сердце, женское сердце, вянет от недостатка любви. Клирики учат находить утешение в молитвах и делах, но это для репы и шпината, а не для сирени и гиацинтов…

– Как вы сказали? – Какой же он глупец! Вдова Рокслея не станет размениваться на пустую болтовню, она передает слова Катари. Королева и регент не вправе быть искренней с мужчиной, но почему бы не сделать своим голосом вдову из дома Скал?! Из дома Эгмонта, некогда покорившего юную королеву?

С опытом, со страшным опытом, к Катари пришло понимание другой любви… Похожей, но другой, сменившей девичьи грезы о святом Алане.

– Как я сказала? – переспросила Дженнифер Рокслей. – Я уже забыла, и вы забудьте.

– Никогда! – твердо сказал Ричард, сожалея лишь о том, что не способен писать лучше Веннена. – Гиацинтам нужна… влага, а сердцу – любовь. Передайте ее величеству, я…

Что знает графиня? Насколько можно быть с ней откровенным? Рокслеи не способны на предательство, но Дженнифер – Рокслей лишь по мужу.

– Я не стану ничего передавать. – Графиня тихонько рассмеялась. – Вы пришли по делу, значит, аудиенция не заставит себя ждать. Какое счастье, что я не регент и могу думать, о чем хочу или о… ком?

Она знает все, то есть все нынешнее. Катари ни с кем не станет делиться былыми страданиями, но о теперешней любви она рассказала… Или проговорилась. Ее величество так и не научилась лгать, и она слишком устала от одиночества, от приставленных к ней шпионов. Теперь Катари не боится слежки, ведь рядом те, чья верность прошла испытание. Дженнифер Рокслей одна из них.

– Эрэа… Эрэа Дженнифер, моей признательности… Я понимаю, Катари… Ее величество не может сейчас думать о… себе, но это не будет длиться вечно, а я… Я в самом деле молод, а Скалы ждут долго, столько, сколько нужно!

– Дай Создатель им дождаться, – неожиданно резко сказала графиня. – Идемте, мы и так задержались. Негоже, если к ее величеству прежде вас проникнет какой-нибудь поставщик или посол.

Они торопились не зря: Дикон едва успел отвесить поклон расположившимся в свитской гостиной дамам, как раздался звонок. Толстуха Мэтьюс бросилась на зов. Сквозь дверной проем Ричард увидел прихожую и ставшую малиновой Малую приемную, из которой по-прежнему вело четыре двери. Толстуха нырнула в дальнюю и тотчас возникла снова.

– Мой герцог, – возвестила она, – пройдите в Музыкальный кабинет. Вас ждут, но их величество расстроены и устали, а к четырем прибудет посол Алата. Будьте великодушны.

– Я не отниму много времени, – заверил Дикон и бросился на зов. Мелькнули золотые ласточки. Урготской купчихе не видать талигойской короны как своих ушей! Королевой Талига должна быть истинная эрэа – нежная, гордая, чистая…

– Моя королева! – Юноша ловко опустился на одно колено. Он хотел бы коснуться губами чуть видневшейся из-под черного бархата туфельки, но у окна смешивал тинктуру врач, а в углу перебирал четки мерзавец Пьетро.

1

Маршальская кавалькада неторопливо рысила вдоль дороги, обгоняя артиллерийские запряжки и устало шагающих пехотинцев. Лионель вел своих людей на север, удаляясь от границы с Бергмарк и уводя за собой сорокатысячную армию Хайнриха. Удививший всех отказ от охоты за одиноким корпусом вкупе с принесенной «фульгатами» к вечеру вестью о появлении Хайнриха заставили капралов и сержантов значительным шепотом объяснять молодняку, что «наш знает». А «медведей» все равно потрепали. Пусть не корпус, но внушительный отряд с приятным и крайне своевременным обозом. Резервы из озерной Гаунау до Хайнриха не добрались, но собственные планы Савиньяк тоже изменил.

Идти сейчас на юг было рискованно, противник оказывался слишком близко. Уходить назад, в Кадану, Лионель считал опасным. Не для себя, для регента и фок Варзов, получавших вместо бергерской помощи разозленного Хайнриха и собранную в кулак и рвущуюся отплатить фрошерам за два разгрома армию. Лионель расспросил «фульгатов», перемигнулся с портретом его величества и двинул на север, стараясь как можно больше опередить врага.

В Хайнрихе маршал не сомневался. Присутствие чужой армии в глубине страны, чего не случалось со времен Двадцатилетней войны, вынуждало и без того решительного короля к действиям. «Медведь» настойчиво преследовал «оленя», но олень – создание резвое. Сумев в самом начале оторваться на два дневных перехода, Лионель не позволял гаунау сократить расстояние, вот только бесконечно идти не получится, рано или поздно нужно остановиться и дать людям отдых. Хотя бы на день…

– Осмотримся, господа.

Серый в яблоках мориск легко взбежал на небольшой пригорок и с явной неохотой остановился. Он, в отличие от топавших мимо солдат, был не прочь размяться. Это людям мерещился отдых, костер, на костре – котел с булькающей похлебкой, возможность сесть и вытянуть натруженные ноги.

– Нужна дневка, – напомнил видевший то же Хеллинген. – Гаунау для этого достаточно далеко.

– Завтра. Сперва надо перейти Штиглиц. – Маршал с удовольствием обвел взглядом умытые недавним дождем окрестности. Восточная Гаунау по сравнению с Южной, которая мало отличалась от бергерской Торки, была провинцией равнинной, хоть и не такой, как Эпинэ или Рафиано. Слишком много холмов, холмиков и всяких пригорков, густо заросших хвойным лесом, в котором изумительно пахло смолой. Савиньяку нравился этот запах, нравились и сами сосны – высокие, стройные, гордые. Боры Гаунау были прекрасны, но своей пригодностью для засад изрядно раздражали Реддинга и приданных ему в помощь драгун.

Сейчас лес был только справа от дороги, слева тянулись зеленеющие луга. Слева же, впереди, там, где гряда холмов почти вплотную приближалась к тракту, виднелись крыши то ли маленького городка, то ли большой деревни, на карте помеченной как Гемутлих и стоявшей на перекрестье двух дорог – большой, по которой сейчас шли талигойцы, и какой-то узкой, местной. Будь Гемутлих хорны на четыре подальше, в ней можно было бы заночевать, а так придется проводить ночь в поле. Или в лесу, если он там будет.

– И все-таки, – вернулся к утреннему разговору Айхенвальд, – мы неоправданно отдаляемся от перевалов. Это становится опасным.

– Это стало опасным уже у Грогге, – маршал ласково потрепал Грато по шее, – но вы правы. Дальше Штиглицвиндунг мы не пойдем. Мне нравится этот город. Отсутствие стен, три дороги, каменный мост, который Эрмали придется взорвать. Конечно, горожане будут недовольны, но что поделать…

– Пока Хайнрих доберется до другого моста, мы отдохнем и все-таки повернем на юг. – Бергер был откровенно доволен.

– Или на юго-запад. Подумайте над этим и над возможными маршрутами. Прорваться сразу в Ноймаринен было бы лучшим выходом для всех, кроме Бруно… Стойте!

От Гемутлих галопом летела пара всадников, до них было еще далеко, и Лионель потянулся за трубой. Давенпорт и какой-то «фульгат»… Ничего хорошего подобная спешка не сулила, и маршал тронул Грато – дурные новости лучше узнавать быстро.

2

– Мой маршал, от полковника Реддинга. С запада подходят гаунау. Будут здесь через пару часов.

– Где Реддинг?

– Поскакал навстречу «медведям». Мы встретили эскадрон егерей, атаковали их вместе с людьми Лебенслюстига и отогнали. Полковник остался следить за противником.

– Посчитать их смогли? Хотя бы примерно?

– Господин полковник не берется утверждать сколько-нибудь точно. Слишком далеко. На первый взгляд, не меньше двух полков.

– Только что двум полкам тут делать? – Мениго выглядел недовольным, не более того. – Больше их.

– Согласен. Хеллинген, авангард уже прошел Гемутлих?

– Давно. Сейчас надорские идут.

– Сэц-Алан, карту!

– Когда-то везти перестает даже Леворукому, – философски заметил Хеллинген. Он не был в претензии, напротив, выражал понимание.

Маршал Савиньяк смерил начальника штаба слегка удивленным взглядом.

– Из чего вы сделали вывод, что нам везло? Если повар не ворует яйца и сало, знает, как готовить яичницу, и не отвлекается, когда ее жарит, вы тоже будете настаивать, что ему везет? Я соглашусь, что нам повезло с Фридрихом, но наше везение уравновешивается невезением фок Варзов, которому достался Бруно.

– «Медведь» не хуже «гуся», – вступился за честь Гаунау Мениго, – и пока он нас не съел, но пора выбираться.

– Выберемся, – успокоил позабывший о перевалах Айхенвальд. – Хоть два, хоть четыре пехотных полка нас здесь никак не задержат, но что им нужно? Хотят привлечь к себе внимание, заставить остановиться и атаковать?

– Наивно, на Хайнриха не похоже. А вот если Жирный ухитрился найти более короткую дорогу и переправиться через реку ниже…

– На карте ничего нет…

– Он у себя дома, господа, – напомнил, не отрываясь от карты, Савиньяк, – и проводников найти ему гораздо легче. Нашел. Ему указали проход через вот эти леса, он переправился. Вышел на поперечную дорогу и теперь спешит нам наперехват. Всей своей армией, ну, или большей ее частью. Вот был бы подарок… Хорошо, что «фульгаты» так внимательны, будем считать, что немного времени у нас есть. Сэц-Алан, отправляйтесь к Эрмали и арьергарду. Всем ускорить движение. Давенпорт, Лецке, скачите вперед, по всей колонне. Тем, кто не дошел до перекрестка, прибавить ходу. Тем, кто уже его прошел, остановиться. Хейла, Фажетти – ко мне. Капрал, немедленно назад, к Реддингу. Мне нужно точно знать, это отдельный отряд или нет. Я буду в Гемутлих, найдете меня там.

Золотые от солнца вершины сосен, такие мирные крыши чужого городишки, зеленеющий луг… Принимать бой? Здесь? Стоя на дороге, спиной к лесу? На пропитанном водой лугу, где всадники Хейла смогут передвигаться только шагом? Неудачно, очень неудачно.

Маршал успокоил начавшего заводиться мориска – чувствует, безобразник, все чувствует! – и легким галопом поскакал к Гемутлих.

3

Батальоны на дороге уже не брели, а торопливо шагали, подбадриваемые резкими выкриками командиров, тревога волной пробежалась вдоль колонн и как будто бы смыла усталость.

Давенпорт гнал коня вперед, к авангарду. Мысли были тревожнее некуда. Савиньяк не ждал Хайнриха, как Фридрих не ждал Савиньяка. Как же все ржали, когда гаунасского короля всунули в рамку с лебедями, но он от этого глупее не стал. Когда над противником смеются солдаты, это хорошо, но генералам и маршалам до конца кампании лучше помалкивать. Слишком уж весело и удачно все складывалось после Ор-Гаролис, вот и нарвались. Дразнить судьбу вообще глупо, а уж забравшись в чужую берлогу…

Перекресток остался позади, как и пехота Лейдлора, дальше идут эскадроны драгун. А вот и Хейл с Фажетти. На обочине, смотрят назад… Уже поняли: что-то случилось.

– Чарльз, в чем дело?

– Гаунау. – Как все-таки просто докладывать отцу Бэзила. – Подходят из-за деревни. Сколько их, пока не ясно. Маршал приказал авангарду остановиться, а вам прибыть к нему. Сам он в деревне, ждет донесений от Реддинга.

– Понятно. Марций, это неспроста. Я собираю свои эскадроны?

– Само собой. Светлых часов осталось не так уж много, но Хайнрих не Фридрих.

Хайнрих не Фридрих… Сколько раз это сегодня сказано, сколько еще скажут?

– Давенпорт, передайте, мы все поняли и сейчас прибудем.