Невидимый дизайнер Сибрук Джон

Невидимый дизайнер: Хельмут Ланг

Четыре года назад в Челси в магазине мужской одежды под названием «Камуфляж» я померил штаны. На первый взгляд это были просто вельветовые брюки в мелкий рубчик, но проступало в них что-то особенное: ткань была мягче, чем обычный вельвет, цвет сложнее, чем просто черный. Штаны были без складок, пройма – высокой, крой – зауженным; над задним карманом обнаружилась петля, а на поясе – внутренняя пуговица – детали, которые не ожидаешь встретить в спортивной одежде. Мода? Возможно, но детали эти были скрыты и об их существовании знал только я. Маленький, совсем не логоманьячный лейбл – Helmut Lang, черным по белому – тоже был скрыт. Все это отсылало к «билетным» кармашкам костюмов, пошитых на заказ. Штаны стоили сто двадцать долларов – неплохо для дизайнерской вещи. Я их купил.

Это знакомство произошло в разгар несколько запоздало учиненной мною реформы. Я наконец начал искать замену преппи-униформе[1], составлявшей основу моего гардероба и пятнадцать лет спустя окончания колледжа: смокинг для особых случаев, костюм в церковь и на похороны, синий пиджак и слаксы, когда надо выглядеть «элегантно», рубашка поло с брюками хаки по выходным. Я пытался найти неформальный стиль, который хорошо отражал бы мою натуру в том виде, в каком я ее себе на тот момент представлял. (Как известно, одежда – это не про то, кем мы являемся, а про то, кем мы хотели бы быть.) В процессе я уяснил для себя меланхоличную истину, которая неизбежно открывается всем мужчинам при попытке освоить новый офисный casual: одеваясь неформально, мужчина обязан принимать моду значительно более всерьез, нежели когда в офисе принят строгий дресс-код. Новый неформальный стиль, как и старый неформальный стиль, призван сообщать идею легкости и комфорта. Однако же, в отличие от старого, новый неформальный стиль – это про статус. Недавно вышедший гид по стилю от Шерри Мейсонейв «Casual Power» расчертил шестиуровневую иерархию casual: активный сasual, походный rugged casual (или так называемый аутдорси), спортивный casual, элегантный smart casual, вечерний dressy casual и деловой casual. Возможно, самая депрессивная новость про casual заключается в том, что просто casual больше не существует.

Дизайнер Хельмут Ланг, урожденец Австрии, казалось, прекрасно понимал, что я ищу, а именно – униформу для нового мира casual. Я купил несколько его вещей: рифленый хлопковый свитер, который не растягивался, как другие хлопковые свитера; несколько пар брюк хаки, ткань которых обладала приятной хрустинкой; джинсовую рубашку; шерстяной свитер прекрасного соломенного оттенка; джинсы. Это была интеллигентная одежда для максимального количества случаев, для рабочих и вечерних выходов, которые в наши дни, на мой взгляд, все чаще совершаются в одном и том же костюме.

Однако моей новой униформе был присущ обманчивый аспект – вещи казались casual, таковыми не являясь, и я знал об этом. Дизайнер приводил это скрытое свойство в действие тем, что прятал нефункциональные, «высокие» элементы внутрь одежды, например, скрыл ложные «завязки» в пояс казавшихся обыкновенными чино. Эта логика тайных штрихов распространялась и на то, как показывалась одежда. Бутик Хельмута Ланга в Сохо, созданный при участии нью-йоркского архитектора и автора нескольких музеев и галерей Ричарда Глюкмана, нарушает основное правило розничного дизайна, а именно: покупатель должен видеть товар. Тут вещи таятся в альковах, невидимые глазу вошедшего в магазин покупателя. Кажется, потребность таиться – важное свойство Хельмута Ланга.

В надежде одним глазком поглядеть на того, чье имя царило на обороте моей одежды, я пошел на вручение премии «American Fashion Awards», проходившее в июне этого года в Линкольн-центре. Много лет исполнявшая роль арбитра американской моды Полли Меллен на приеме перед вручением премии крутила головой, оглядывая большой белый тент в поисках Ланга. «Его голова напоминает мне голову тюленя. Прекрасная голова. Где ты, гламурный мальчик Хельмут? Сегодня ты должен придти».

43-летний Ланг был номинирован на все три важные премии вечера – женская одежда, мужская одежда, аксессуары, – честь, ранее не оказанная ни одному дизайнеру. Ланг, перенесший свой бизнес из Парижа в Нью-Йорк в 1997 году, этой весной стал членом Американского совета дизайнеров моды (CFDA). Совет, он же организатор церемонии, был рад возможности принять в свои ряды дизайнера, чья утилитарная, аскетичная, навеянная спортивной одеждой эстетика широко копировалась на протяжении 90-х и доминировала в стиле всего десятилетия – минимализме. Эти номинации признавали его влияние, которое, по всей вероятности, продолжит расти – недавно было объявлено о партнерстве Ланга и Prada Group – и были в тоже время приветствием его в клубе.

Меж тем, в белом тенте Томми Хилфигер улыбался чуть насторону, пожимая руки. В юбке из органзы от Helmut Lang пришла Хлое Севиньи. Элизабет Херли и Клаудиа Шиффер явились в роскошных блестящих платьях от Valentino, с рюшами на декольте – триумф 80-х. В Valentino нет ничего общего со сдержанностью – элегантность и красота идут у него вперед комфорта и функциональности. «Перебор», – объявила Полли Меллен, продолжив искать глазами Хельмута Ланга.

Ланг, однако, не появлялся. Как выяснилось позднее, он остался в своей мастерской в Сохо, где шла работа над мужской коллекцией весна 2001. (Ферн Маллис, исполнительный директор CFDA, получив это известие от пиар-агентства Ланга за час до начала церемонии, заявила, что «потрясена».) Новость о том, что Ланг не придет, мгновенно разлетелась по тенту, вступив в реакцию с радостным духом праздника, который, как мне показалось, улетучился. Видимо, членство в клубе не слишком интересовало Ланга…

Ланг проиграл первую большую премию вечера, «Лучший дизайнер аксессуаров года». Ее вручили команде Ричарда Ламбертсона и Джона Труэкса. Следующую – «Лучший дизайнер мужской одежды года» – выиграл. Когда объявили имя Ланга, те в зале, кто еще не знал о его отсутствии, предвкушали редкую возможность увидеть его самого, и явственный стон пронесся по залу, когда главный редактор «Interview» Ингрид Сиши поднялась на освещенный подиум и приняла награду от имени Ланга, выразив благодарность за то, что дизайнер «преобразил правила американской моды». Публика, в основном состоявшая из создателей этих правил, отнюдь не была готова разделить ее пафос. (Кэти Хорин, модный критик «Times», сидела рядом с Оскаром де ла Рентой и его свитой и позже написала, что де ла Рента повторил «Преобразил американскую моду?» издевательским тоном.)

Главная интрига вечера заключалась в том, кому достанется главная награда – «Лучший дизайнер женской одежды года». По мнению большинства, борьба шла как раз между де ла Рентой, светским дизайнером, получившим известность в 80-х, и Лангом. (Третьей номинанткой была Донна Каран.) Избыточность выступала тут против сдержанности. Когда, ко всеобщему ликованию, победил де ла Рента, всем стало ясно – 80-е возвращаются.

Среди тех, с кем я разговаривал в тот вечер, преобладало мнение, что на сей раз Ланг зашел слишком далеко. «Все мы порой вынуждены делать то, что не хочется», – сказал Андре Леон Телли, колумнист «Vogue». Анна Винтур объявила решение Ланга «ошибкой». «Если бы его не было в стране, то это еще куда ни шло, но он был в городе! Я конечно понимаю, что он работал», – благоговейно подняв руки, не без иронии сказала она. (Таинственность, окружившая Ланга, в значительной степени происходит из его одержимости работой и германского внимания к детали. По словам подруги и соавтора Ланга художницы Дженни Хольцер, он работает «как сумасшедший».) Винтур продолжала: «Если бы я знала, что он не придет, я бы ему позвонила. Сегодня это было неправильно».

Ланг и раньше нарушал протокол, раздражая американское фэшн-сообщество. Он восстает против обременительного расписания показов (четыре в год, по два на мужскую и женскую линии) на которых дизайнеры представляют коллекции вниманию прессы и байеров. Ланг показывает мужскую и женскую коллекции одновременно, однако ему кажется чрезмерным и это. (Он называет свои показы не коллекциями, а sances de travail – рабочими сеансами.) За неделю до выхода коллекции осень-зима 1998 Ланг отменил показ, выложил фотографии в интернет, а фэшнредакторам раздал сидиромы.

В моде принято использовать слово «современный», в том числе для оправдания последних тенденций, но сама модная индустрия все больше отдаляется от современности. Вертикальная иерархичность отделяет моду от мира, в котором мы живем, мир этот называется «4 сезона в casual». В свою очередь, коллекции – это очередное проявление демонстративности моды, явления, глубоко антипатичного Хельмуту Лангу.

Антипатия к демонстративности проявляется во всем, что делает Ланг, начиная с минимализма и заканчивая упомянутым манкированием «American Fashion Awards». Именно так Ланг меняет правила, создавая среду, в которой мода перестает быть спектаклем для прессы и наконец обращается к проблеме, с которой сталкивается большинство из нас когда, речь собственно заходит о моде, а именно – что надеть?..

В бутике Helmut Lang на Грин-стрит вашему взгляду предстанут четыре вешалки: две с мужской и две с женской одеждой. Футболки и джинсы зачастую развешаны там по соседству с шелковыми платьями и пальто из стриженой овчины. Обычно дизайнеры ищут способ развесить дорогие формальные вещи так, чтобы развести их с доступными casual: так, Armani выпускает дорогую линию Giorgio Armani, спортивную Emporio Armani и casual A/X Armani Exchange. У Ланга линия одна, Helmut Lang, а вместо диверсификации по мере расширения бизнеса он проделал обратное, недавно вернув недолго просуществовавшую линию Helmut Lang Jeans материнской компании.

Смешение формального и неформального стилей – не маркетинговый ход, а суть эстетики Ланга. Самым строгим и дорогим его вещам присущи легкость и простота, а его casual несет в себе корректность и детали прет-а-порте. Большинству дизайнеров высокой моды, склонному к декоративности и гламуру, не слишком хорошо удается casual. Ткань у них всегда слишком богата, отделка вычурна и излишне продумана. Лангу присущ особый инстинкт, чуткость к обаянию базовых элементов одежды вроде старого синего свитшота или футболки, выношенной до шелковистого состояния, благодаря чему он создал целый жанр люкс casual. По словам главного редактора «Harper’s Bazaar» Кэтрин Бэттс, «Ланг сделал для футболок и джинсов то, что Ральф Лорен для клубных галстуков и твидовых пиджаков, а именно превратил их в модные элементы одежды».

Эта трансформация, делание моды из повседневной одежды, – особый трюк, который включает в себя не просто дизайн. Это и имидж дизайнера, идеи, которые несет бренд. Великие кутюрье, такие как Коко Шанель или Кристиан Диор, воплощали идею высокой моды, элитного предприятия, доступного исключительно богачам. Позднее появились итальянские принцы от моды: Джорджио Армани и Джанни Версаче; умело используя собственный статус селебрити, они придавали коллекциям прета-порте привлекательность, ранее доступную только вещам, сделанным на заказ. Их имена неизменно вызывают в памяти их самих – стройных, ухоженных итальянцев, которые загорают на своих виллах, привлекательных ровно тем же, что делает привлекательной их одежду. Потом явился Ральф Лорен; он применил так называемый лайфстайл маркетинг, а именно ассоциировал свой бренд с целым образом жизни американского аппер-миддл класса, создав новый модный имидж. Лицо самого Лорана также было неизбежной частью имиджа бренда – загорелый, улыбающийся Ральф на фоне пейзажа из условного вестерна.

Как определить то, что принес Хельмут Ланг? Это ни идея высокой моды, ни образ жизни, ни личное великолепие самого Ланга. Мало того, образа дизайнера, который бы сопровождал это имя, попросту не существует, что является огромной редкостью в нашей визуальной культуре селебрити. Мало того, он почти никогда не использует моделей в своей рекламе. Зачастую его реклама не показывает и саму одежду, и все, что мы видим, это слова Helmut Lang. Однако, именно это выгодно выделяет Ланга – его имя означает собой нечто большее, нежели просто одежда.

«Когда слышишь имя Хельмут Ланг, на ум приходят понятия “технология”, “движение”, “ткань”, а не просто юбки и брюки», – говорит Джеффри Калински, владелец Jeffrey, бутика в нижнем Манхэттене. Если заняться поиском прецедента имиджа Ланга, то, скорее всего, им окажутся только авангардные модные бренды, такие, как итальянская Costume National, которую делает Эннио Капаза, или французские Comme des Garons, где работает японец Рей Кавакубо, то есть компании, за которыми стоят инновации, интеллигентный дизайн и дух независимости. Связь Ланга с миром искусства, а именно сотрудничество с Луиз Буржуа и Дженни Хольцер, придает его имени художественную честность, свойственную некоторым знаменитым архитекторам, но не дизайнерам одежды.

Все вышесказанное делает решение Ланга продать в прошлом году пятьдесят один процент своей компании «Prada Group» немного странным. Prada закрепилась среди крупнейших брендов в основном тем, что, как следует разобравшись в причинах привлекательности эзотерической моды, придумала способ сделать из них большой бизнес. Фэй Ландес, розничный аналитик инвестиционной фирмы Sanford C. Bernstein, сказала мне: «Prada, как никто другой, умеет брать авангардную моду и адаптировать ее так, чтобы в достаточной мере отвечать запросам и старлеток, и обычных людей».

Prada Group под управлением Патрицио Бертелли, мужа главного дизайнера фирмы Миуччи Прады, построила три собственных бренда (Miu Miu, Prada Sport и Prada) на аккуратном смешении ультрамодного с классикой. Во второй половине 1999 года Prada консолидировала свое положение в качестве ведущего люксового конгломерата, приобретя, в дополнение к доле в Helmut Lang, Jil Sander, компанию, возглавляемую, собственно, Джил Сандер, уроженкой Германии, разделяющей минималистский подход Ланга; английскую марку обуви Church’s; и пятьдесят один процент Fendi, наряду с LVMH Moet Hennessy Louis Vuitton. Мешать коммерцию с искусством Prada порой не удавалось. Отношения с Джил Сандер испортились настолько, что Сандер отказалась от сотрудничества через 5 месяцев после объявления о продаже своей компании. (Вынужденная отказаться от прав на свое имя, она и по сей день ни с кем не сотрудничает.)

По условиям договора с Лангом Prada управляет деловой частью предприятия, которая включает в себя производство и дистрибуцию, а Ланг оставляет за собой контроль за дизайном и рекламой. Prada уже разработала линию Helmut Lang Accessories: обувь, сумки, пояса, портмоне, очки и предметы багажа. Бутики Helmut Lang открылись в Гонгконге и Сингапуре, строятся в Токио и Кобе, есть планы открыться в Лондоне, Париже, Лос-Анжелесе. В дополнение к этой экспансии, во главе которой стоит Prada, Procter&Gamble запустила в мае полную парфюмерную линию Helmut Lang Scents, а в конце сентября через дорогу от флагманского бутика на Грин-стрит откроется и парфюмерный магазин. Идет разговор o новой линии косметики, за которой, возможно, последует и коллекция товаров для дома. Ланг, возможно, и минималист, но он явно не прочь быть заметно укрупнившимся минималистом.

Эта стремительная экспансия вызывает вопрос – до какой степени имидж Ланга сумеет сохранить так присущую ему таинственность, если сам дизайнер окажется чересчур на виду. Вспомним, что случилось с компанией Tommy Hilfiger, акции которой в прошлом году упали почти вполовину, когда стало казаться, что Томми-бренд-менеджер заслоняет собой Томми-дизайнера. Можно также задаться вопросом, как же Ланг, последовательно выступавший против любого преобладавшего в моде течения, сумеет сохранить свою независимость, находясь в Prada.Эннио Капаза из Costume National недавно поделился со мной непониманием того, как серьезный дизайнер мог продаться Prada и надеяться сохранить «аутентичность». «А если ты уже не аутентичен, то в чем тогда смысл?»

Лицо Ланга меняется в зависимости от того, как смотреть. Анфас он – почти традиционный красавец, с высоким и чистым лбом, который прищуривается как звезда французского кино – есть в его глазах чтото живое, почти веселое. В профиль его лицо кажется измученным, глаза резко смотрят из-под тяжелой плоти век, углы рта опущены.

Я познакомился с Лангом на следующий день после вручения премии «American Fashion Awards». Встреча эта несколько раз отменялась, и я рассчитывал, что Ланг отменит и эту; он не расчерчивает свой день распорядком, а работает интуитивно, превращая свое расписание в сплав дел, планов, дедлайнов и идей, ожидающих одного – появления того, что он любит называть «правильным органичным моментом». Кажется, наш с ним правильный органичный момент настал.

В шоу-рум, расположенный на втором этаже дома номер 80 по Грин-стрит над магазином, в манере старых парижских домов мод, нужно подниматься по деревянным ступеням потертой, изогнутой лестницы – классической и непременной лестницы лофта художника в Сохо. (Лестница аутентична до степени, позволяющей предположить, что она настоящая, но это не означает, что она не была тщательно продумана Лангом.) Вверх и вниз по ступеням перемещались молодые мужчины и женщины в униформах HL: белые рубашки с высокой проймой рукава (вытягивает силуэт), черные брюки и туфли.

Хельмут Ланг не избежал Helmut Lang’а: он был одет в голубую рубашку с логотипом HL, из-под которой виднелся ворот футболки, джинсы Helmut Lang, неэластичные, но не лакированные; новые черные лакированные туфли Helmut Lang, без носков. Он шел так, будто только что слез с мотоцикла, немного разводя ноги в стороны. Его длинные темно-каштановые волосы были приглажены назад. Когда он улыбался, глаза казались доброжелательными, но рот сохранял трагический изгиб. В глазах было то же ощущение легкости и сдержанности, которое несут в себе его вещи. Он выглядел здоровым, немного плотным, но было в нем нечто «сломанное». Именно это слово некогда использовалось для описания образа, которого Ланг добивался от своих моделей-мужчин – они должны были казаться интересными, но в несколько нездоровом смысле.

В тот день стояла чудовищная жара, но шоу-рум был прохладным и белым. Его пространство было занято коллекцией осень-2000 года, из которой редакторы и стилисты отбирали предметы для съемки. Я выразил восхищение серыми костюмами из шерсти и шелка, и тем, как при попадании света на шелке выступали изумрудные переливы. Мужские вещи были заметно вычурнее женских. В 90-е Ланг одевал женщин как мужчин, чем заслужил любовь профессиональных женщин во всем мире. Как многие другие дизайнеры мужской одежды теперь он, кажется, старается одеть мужчин как женщин.

Некоторые детали, характерные для Хельмута Ланга, неизменно показались и тут: пальто на скрытой застежке, с единственной видимой пуговицей, джинсы, подвернутые в определенном месте, петля в спинке пиджака, полезная, так как позволяет нести пиджак переброшенным за плечо, одновременно являясь авангардным элементом. В самом радикальном своем проявлении он подвергает сомнению то, что, собственно, делает одежду одеждой. Фантазия Ланга не чужда прихоти. В прошлом году воротники с мягкой вставкой, несомненно родом из надувных самолетных подушек, появились на некоторых пальто мужской и женской линий. Если другие работают над тем, чтобы привить личность дизайнера его вещам посредством маркетинга и рекламы, то тут голос автора говорит посредством подобных странных деталей.

Я шел за Лангом в узкий кабинет в глубине шоу-рума. Шлейф нового аромата Helmut Lang был уловим. Оригинальный аромат был создан для проекта на флорентийской биеннале 1996 года. Дженни Хольцер, автор текста и образов проекта, определила его как «запах утра после страстной, но сложной ночи». Директор по маркетингу Ланга Джонни Лихтенштейн назвал его «запахом мужчины сразу после секса». Когда новый парфюм тестировался в фокус-группах Procter&Gamble, реакция была негативной, но Ланг отказался что-либо менять. Это был тот самый аромат, который я слышал сейчас – цветочный и масляный одновременно. Ланг говорит, что это парфюм «на грани одеколона», «поношенный, но свежий» – ольфакторный эквивалент его casual. Рон Перельман, председатель Revlon, недавно был замечен в магазине при покупке пяти флаконов.

Ланг хорошо говорит по-английски, но говорит медленно, ровно и осторожно. Слушая, он немного подается вперед, придавая беседе оттенок интимности. Я спросил об отношениях с Prada. Ланг ответил, что прямая и агрессивная манера Патрицио Бертелли, вызывающая восхищение одних и отталкивающая других, очень ему подходит. «Я хотел и давно искал партнера, – сказал Ланг. – Мне было крайне неприятно повсюду видеть наше влияние, но не иметь достаточно денег, чтобы расшириться и получать от этого прибыль. Вопрос был в том, расширяться ли самому или выбрать другую компанию. Я всегда хотел иметь делового партнера, я не люблю заниматься делами. Бертелли показался мне подходящим союзником».

Почему Ланг счел, что сумеет справиться с Prada, когда Джил Сандер так выразительно не смогла? Несмотря на то, что сама Сандер не делала публичных заявлений относительно своего ухода из Prada, ее соратники пустили слух, что она отказалась идти на компромиссы, которые накладывали на нее и качество ее работы маркетинговые требования Бертелли.

«У меня нет к нему претензий, – сказал Ланг. – Мы прекрасно ладим. Он – очень сильная личность, но у них есть культура. Определенное качество». Он сказал, что договор с Prada для него – это способ сохранить независимость, а вовсе не наоборот.

Ланг не очень хотел обсуждать «American Fashion Awards», но вежливость не позволила ему не ответить на прямой вопрос, почему же он не пришел. Вероятность показаться претенциозным или невежливым причиняла ему боль. «Американцы не боятся быть на виду, – начал он. – В Европе еще уважают частное пространство художника. Тут, если ты успешен, ты словно принадлежишь публике. Кроме того, все мы понимаем, что одни награды дают потому, что они на твоей стороне, а другие – по политическим причинам. Но это неважно, я готов играть по правилам игры и помогать индустрии».

Ланг родился в Вене в 1956 году. Родители развелись, когда ему было пять месяцев. Его сестра осталась с матерью, которая умерла несколько лет спустя, а Хельмута отправили к родителям матери в Рамзау-ам-Дахштайн, маленькую деревню в австрийских Альпах. Его отец был сапожником. Хельмут жил на чердаке дома, и по сей день он живет только в самой верхушке зданий, его нынешняя резиденция – двухэтажный пентхаус в Нохо[2]. Ланг был одиноким ребенком и много времени проводил на своем чердаке. В его работе заметно присутствие гор, не столько в самом костюме (хотя в ранних коллекциях он одевал женщин в подобие ледерхозе[3]), сколько в простоте и функциональности дизайна.

«В горах в самых повседневных вещах есть красота и элегантность, в образе жизни, утонченном, но не имеющем к деньгам никакого отношения. Но потом приходят деньги, и все идет через край. Люди, выросшие в городе, лишены вкуса, его связи с реальностью, с природой, всего того, что пережил я. Мое детство было действительно большой удачей, хотя мне и не очень повезло в том, что родители развелись и именно смерть матери позволила мне получить этот опыт».

Горная идиллия завершилась внезапно, когда Хельмуту исполнилось десять. Его отец женился повторно, и Хельмут вернулся в Вену. Следующие восемь лет были «самым несчастным периодом моей жизни», говорил Ланг. Мачеха заставляла его носить костюмы и шляпы, принадлежавшие некогда ее отцу, венскому бизнесмену. Ему приходилось носить их и в школе, и дома. Костюмы, разумеется, сидели плохо. «Необходимость носить эту одежду причиняла мне почти физическую боль, – рассказывал Ланг. – Ребята в школе одевались как хиппари, а мне было запрещено носить даже джинсы. Я был лишен возможности найти свой стиль именно будучи подростком, а это крайне формирующее время. Вероятно именно поэтому я стал дизайнером одежды – из-за того, что меня лишили собственной идентичности».

В 1974 году в день, когда Лангу исполнилось восемнадцать, он сообщил родителям, что уходит из дома. Больше он их не видел. Отец умер несколько лет назад, а связь с мачехой он потерял. Когда я спросил, не думал ли он связаться с ней, он спросил: «А зачем?» и добавил: «Когда я решусь снять кино, оно будет называться “Мачеха”».

Покинув дом, он жил в разных квартирах в Вене и окрестностях, занимаясь странными вещами. «За два или три года я перепробовал все мыслимые виды стиля, пытаясь нагнать упущенное время и найти свою униформу. Некоторые из стилей были довольно эксцентричны, другие – вполне нормальны. Какое-то время я смешивал джинсовую ткань и одежду, сшитую на заказ, например, носил вышитый пиджак с джинсами». Американская одежда casual, по словам Ланга, была страшно популярна в Австрии, где, к тому же, ее было сложно найти. «В конце концов, я понял, что ищу определенный крой футболки и штаны белого с серым оттенка, и, уяснив, что ни того ни другого в Вене не найду, решил попробовать сделать их сам. Я нашел ткань, отнес швее и объяснил, что именно я просил ее сделать. Нескольким моим знакомым так понравились эти вещи, что они спросили, а не мог бы я сделать майки и штаны и для них. Я продал по восемь штук и того, и другого. И я был счастлив, мне очень нужны были деньги».

Ланг начал пробовать изготавливать и более строгую одежду. После полутора лет он нанял швей и открыл магазин-ателье. «Я учился, просто наблюдая за тем, что люди делали, и спрашивая, как они это делают. Потом я спрашивал, а что будет, если ткань вывернуть наизнанку, или если мы переставим карман отсюда туда. Когда у тебя нет образования модной школы, оказывается, что у тебя есть свобода задавать вопросы, которые другие, вероятно, не зададут». Ланг говорил, что управление своим магазином – «лучшее образование, которое я когда-либо мог бы получить. Я немедленно оказался погружен в проблемы производства одежды для реальных людей, и в изучение того, как на самом деле устроены их тела. Также мне приходилось платить за свои ошибки». Слава о замечательном человеке, способном изготовить любую вещь на заказ, быстро разлетелась по Вене. Богачи открыли Хельмута, и он принялся шить пышные вечерние платья для венских дам. «Было начало 80-х, все хотели продемонстрировать, сколько у них денег». Он закрыл магазин в 1984 году и показал свою первую коллекцию прет-а-порте в Париже в 1986-м.

В тот период жизни Ланг сдружился с немецким художником Куртом Кошершейдтом и его женой, фотографом Элфи Семотан. Он часто гостил в австрийском доме Курта, Элфи и их маленьких сыновей.

Семотан рассказала мне, что ее муж оказал влияние на Ланга, «подарив ему метод. Курт работал допоздна, слушая музыку, засыпал, просыпался, снова работал. А не работая, он пытался ничем не занимать голову, словно оставаться на поверхности в свободном дрейфе и наблюдать. Это есть и у Хельмута, и это – дар. Ты позволяешь жизни протекать перед твоим взглядом, не вмешиваясь». По словам Семотан, когда Кошершейдт умер от сердечного приступа в начале 90-х, Ланг стал чем-то вроде фигуры отца для ее мальчиков. «Он буквально все время был рядом. В моем сознании осталась картинка, где мой младший буквально опирается на Хельмута, ища в нем поддержку».

Благодаря своим ранним показам в Париже и использованию техно-тканей Ланг заработал репутацию авангардиста. Он изготовил рубашку, менявшую цвет при контакте с кожей, блестящие металлические штаны и платье из резины. Энджи Рубини, исполнявшая тогда роль пресс-атташе Ланга, говорила: «Он был на пике моды. Отчасти потому, что он австриец, а все европейские дизайнеры в то время были итальянцы или французы. Это теперь появились бельгийцы и прочие, но Хельмут был действительно первым, кто выделялся из привычной толпы».

Экономический спад 1992 года, последовавший за торжеством стиля гранж, подготовил сцену минимализму Ланга. Если 80-е демонстрировали благополучие, то 90-е были про то, как его скрыть. Секретность как органичное свойство Ланга идеально отвечала духу того времени. Анна Винтур недавно сказала: «Явился Хельмут и все сказали “Это еще что такое?” Все, что он делал, было совершенно не в духе середины 80-х, демонстрировавшем изобилие. Но затем все распалось, и распад нашел отражение в моде, а Хельмут был рядом и сумел этим воспользоваться».

К 1997 году, перебравшись в Нью-Йорк, он оказался на распутье. Пресса его обожала, влияние его было повсеместным. Запустив джинсовую линию в 1997 году, Ланг более-менее в одиночку спас деним от модного забвения. Три года назад он придумал джинсы dirty denim, которые теперь вовсю копируются cK и SilverTab, брендом Levi’s; его обрызганные краской штаны особенно пришлись по вкусу Banana Republic; а его raw или «сухой» деним и просто можно увидеть повсюду. Испытывая недостаток в средствах для капитализации успеха, Ланг был вынужден наблюдать за тем, как другие дизайнеры присваивали его идеи и заполняли ими масс-маркет. «Объемы, в которых происходит копирование, чудовищны, – говорил Ланг. – Копируют не только нашу одежду, копируют каждый наш элемент. Недавно я ехал в такси и заметил сумку, подумав, что она наша, но, присмотревшись, увидел на ней имя другого дизайнера». В подобной ситуации у дизайнера есть три выхода – открыть акционерное общество, передать лицензию на свое имя другим производителям или вступить в партнерство с инвестором. Был момент, когда Ланг почти принял предложение возглавить дом Balenciaga, некогда возглавляемого важным испанским кутюрье Кристобалем Баленсиагой. Но в конце концов он принял решение в пользу совместного предприятия с Prada.

В сделке Ланга с Prada есть логика, но есть и риск (для него). Prada культивирует стиль, схожий со стилем Ланга – классические вещи, спортивный люкс, новейшие ткани, любовь к униформам – стили обоих неизменно становятся ближе. Очевидно также, что Prada уже немало «угостилась» минималистской эстетикой Ланга (особенно лангоподобной кажется мне линия Prada Sport), а теперь, когда Ланг вошел в «семью», его идеи стали еще доступнее. Все чаще единственным значительным отличием Helmut Lang от Prada оказывается цена – Prada дороже. К тому же в этом сезоне цены Helmut Lang снизились примерно на 20 процентов по всем позициям. Можно предположить, что Helmut Lang имеет все шансы оказаться просто начальным уровнем Prada.

Чтобы лучше понять, какую роль в своей растущей империи Prada уготовила Helmut Lang я встретился с Джакомо Сантуччи, любезным и аккуратно причесанным мужчиной с косой челкой, управляющим директором Helmut Lang. Мы встретились почти в центре Милана в роскошном особняке, выполняющем роль шоу-рума и временного головного офиса Helmut Lang в Италии, пока строится более подходящий офис-лофт. Кабинет Сантуччи почти пуст, а стены выкрашены белым. Пространство – важный элемент роскоши в представлении Prada, потому оно всегда в изобилии в офисах и магазинах компании. Как объяснил Сантуччи, в 80-х, когда Prada начала укрепляться как бренд, люксовые магазины изобиловали вещами. «Там было все – дерево, золото, медь. Prada поняла, что магазины на самом деле должны казаться пустыми, с лишь несколькими выставленными на продажу предметами, предоставляя покупателю пространство и свободу».

Prada была основана в 1913 году дедом Миуччи Прады и изготавливала дорожные сумки и чемоданы на заказ. Сегодня Prada Group, как и два ее основных конкурента люксовые конгломераты LVMH и Gucci Group, – это компания по производству модной одежды, но с сильным акцентом на аксессуары. Как мне объяснила Фэй Ландес из Sanford C. Bernstein, на Уолл-стрит любят именно такие модные компании, чья стабильность cash flow обеспечивается регулярной продажей аксессуаров, а не значительно менее стабильной продажей одежды. «Неважно, какой размер одежды вы носите. Кто угодно может приобрести элемент имиджа Prada, купив у них сумку». Таким образом, одежда становится как бы аксессуаром для аксессуаров: в случае Prada бренд продает одежду, а не наоборот.

По словам моего собеседника, бизнес такого рода всегда требует полного контроля над имиджем компании. На Сантуччи был облегающий высокий пиджак Prada, застегнутый на все пуговицы – форменный лук Prada Man с легким оттенком милитари. (Надо заметить, что в пространстве Prada не всегда очевидно, кто управленец, а кто сотрудник службы безопасности.) Сантуччи сделал паузу, чтобы глотнуть эспрессо, промокнул губы салфеткой и продолжал: «Теперешнее состояние дел в мире моды таково, что роль креативного директора оказывается важнее креативного дизайнера. К примеру, Prada никогда не рассматривала покупку Jean Paul Gaultier. Он фантастический художник, но окажись мы его партнерами, мы не смогли бы многое привнести в его работу, у нас отсутствуют навыки управления подобной работой. Мы искали бренды, которые совпадают с нами по духу».

Поступая таким образом, Prada меняет расстановку сил – и роль дизайнера в создании моды. «Ранее понятие творчества было связано именно с дизайнером, художником с определенной точкой зрения, – сказал Сантуччи. – Например, Армани – определенно дизайнер. То, что он делал двадцать лет, он продолжает делать и сейчас, он очень постоянен. В Prada роль дизайнера получила развитие».

Ланг ранее говорил, что оставляет за собой полный контроль над имиджем Helmut Lang. Однако, слушая Сантуччи, я начал приходить к выводу, что это не так. «Имидж – крайне важный элемент маркетинга, потому что он поддается контролю, – считает Сантуччи. – Имидж – это контроль. Имидж – продукт не только творческий, но и управленческий». Мне начало казаться, что именно то свойство, которое придавало имиджу Helmut Lang свежесть и привлекательность, а именно – разделение между человеком и брендом, и облегчает Prada задачу контроля над этим имиджем.

Если у кого-то еще оставались сомнения в том, что роль индивидуального дизайнера в концепции моды, в которой действует Prada, невелика, то они были развеяны после показа мужской коллекции весна-лето этого года в Милане. Перед показом Jil Sander Патрицио Бертелли сказал журналистам, что не намерен искать Сандер замену. «В данный момент мы не находимся в поиске дизайнера ни для мужской, ни для женской линий. Мир моды нуждается в роли арт-директора, так, именно это делает для Gucci Том Форд». Он прибавил, что «Форд – не настоящий дизайнер, но он хорошо разбирается в маркетинге. Он – не Лагерфельд, который просыпается утром и сразу набрасывает эскиз платья». («Women’s Wear Daily» несколько дней спустя привела реакцию Тома Форда: «К счастью, мне не приходилось иметь неудовольствие просыпаться рядом с Патрицио Бертелли и я не имею понятия, откуда ему столь доподлинно известно о моих занятиях по утрам».) Когда Сьюзи Менкес из «International Herald Tribune» задала Бертелли вопрос, в чем заключается роль его жены и является ли она арт-директором или дизайнером, он ответил: «Я определил бы Миуччу где-то посередине». Менкес заключила свой текст утверждением, что эта перемена в расстановке сил являет собой конец «патерналистской структуры в моде и замены ее на нечто значительно более жесткое».

Вернувшись в Нью-Йорк, я поинтересовался мнением Ланга о комментариях Бертелли. Он отвечал, что не воспринимает их всерьез и что Бертелли – любитель провокационных заявлений, единственная цель которых – не дать интересу прессы угаснуть. «Невозможно заменить реального человека, который стоит за именем и командой, и получить тот же результат, – сказал мне Ланг. – Можно попробовать заменить меня и будет казаться, что все идет как прежде. Возможно, так будет лучше и маркетинговые задачи будут выполняться эффективнее, без художественных задач, которые лишь путаются под ногами. Но мой личный голос не может звучать без меня самого». Легкая улыбка Ланга показалась напряженнее обычного. «Нет. Мой индивидуальный голос дизайн-группой не заменить».

В душный августовский день у дверей шоу-рума на втором этаже уже знакомое мне собрание ждало свой правильный органичный момент. Хельмут Ланг руководил примеркой – на следующий день женился его приятель. На Ланге была облегающая серая футболка, его обычные джинсы и лаковые туфли без носков, жених и шафер были в белых костюмах. Ланг не отрывал взгляда от штанины жениха, показывая помощнику куда переставить булавку. Уложенные воском волосы жениха торчали под странным углом, и он выглядел «сломанным» человеком, в стилистике Хельмута Ланга. Закончив, Ланг поцеловал жениха в щеку и присоединился ко мне.

Я последовал за ним через дорогу. Двухэтажный магазин, который появится на этом месте, будет состоять из лаборатории, где будут смешивать масла и делать ароматы на заказ, и торгового пространства, где помимо парфюмерии будут продаваться зубные щетки и мыло в ассортименте.

Указывая вверх по Грин-стрит Ланг объяснял, что осенью его мастерская переедет в новое место над галереей Pace Wildenstein, кварталом севернее, и что его пресс-офис расширяется и полностью займет нынешнее здание. Он также подумывает об открытии магазина-ателье. На улице шли дорожные работы и я обратил внимание на рабочих в оранжевых жилетах, которые Ланг превратил в мотив нескольких коллекций в конце 90-х. Раз увидев эти жилеты в магазине невозможно было глядя на рабочих, не вспоминать об оранжевом в контексте моды – что, кстати, вовсе не обязательно хорошо. Я был в брюках карго Helmut Lang, двухлетней давности. Одежда многих дизайнеров зачастую устаревает через сезон или два, но только не вещи Ланга. В некотором смысле, Helmut Lang решил задачу «что надеть» слишком хорошо: став обладателем нескольких комплектов его униформы, вы действительно можете больше по магазинам не ходить.

Вокруг было полно народу, но никто не узнавал в человеке в майке и джинсах, который стоял на тротуаре и рассказывал о своих грандиозных планах на этот район, Хельмута Ланга. Ранее Ланг говорил, что в Нью-Йорке ему нравится возможность одновременно быть в центре событий, но жить как будто в деревне. Я смотрел как он, словно бюргер из Сохо, стоит в центре своей растущей империи и думал, что Ланг пытается воссоздать альпийскую деревню своего детства. Я повторил ему услышанное ранее от Луиз Буржуа: «Ланг любит Нью-Йорк потому, что он – беглец». Он возразил: «Нет, я уже не чувствую себя беглецом. Я дома»[4].

Глаза и руки. Когда Дольче повстречал Габбану

В Милане было холодно. Опустился туман, и, хотя в тот январский день я вошел в шоу-рум Dolce&Gabbana в доме номер 7 по Санта Чечилия около трех часов пополудни, уже начинало темнеть. Воздух в городе, накрытом субальпийским туманом, был коричневым и клейким, словно смог и пар свернулись и загустели.

Шел третий и последний дней примерки мужской коллекции Dolce&Gabbana зима 2005, показ которой должен был проходить на следующий день во внутреннем дворе дома. Показ намечался большой: шестьдесят моделей и восемьдесят шесть комплектов, или «выходов». Несколько десятков этих самых моделей заполонили вестибюль Санта Чечилия, 7, сбившись в кучу настолько тесную, что я с трудом пробрался сквозь нее к стойке ресепшн. Модели слушали музыку в своих наушниках, покачивая головами, и казались погруженными в себя, словно внутренне собирались для большого и серьезного дела.

Наверху, в просторном ателье с высокими потолками невысокий лысый человек с почти маниакальной сосредоточенностью, один за другим, подгонял на моделях предметы одежды, в которых завтра они выйдут на подиум. Череда булавок была приколота к его левой штанине, а из правого переднего кармана торчали ножницы. Это был Доменико Дольче, 46-летний владелец половины Dolce&Gabbana. У него была осанка, характерная для всех портных мира, – особая сгорбленность, позволяющая одновременно держаться рукой за край штанины, а другой дотягиваться до линии талии, плеч или воротника. Его руки мелькали, прикалывая, подшивая и подтыкая, неизменно завершая дело легким похлопыванием. По мере работы рук ноги описывали круги вокруг модели, то подвигаясь ближе, то отступая. Модели стояли над Дольче молча, с высоты наблюдая за тем, как внизу бурлило шитье.

На другом конце зала, томно раскинувшись в кресле, не обращая на Дольче никакого внимания, сидел высокий человек в камуфляжных штанах и оливково-зеленом свитере с V-образным вырезом, надетом поверх синей рубашки. В его одежде я заметил ту продуманную небрежность, которая, как известно, является следствием самого тщательного расчета. Стройный, очень загорелый, он имел выражение не усталое или скучающее, а совершенно отсутствующее. Это был Стефано Габбана, 42-летний партнер Дольче. Стефано оперся лбом на руку, и небольшая татуировка в виде креста показалась над воротником его рубашки; видимо, более сложный рисунок располагался ниже основания шеи.

Дизайнеры работали над коллекцией с августа. Почти всю портновскую работу (раскрой, подгонка шитье) делает Дольче, вначале набрасывая эскизы, затем изготавливая муслиновые прототипы или макеты, постепенно заполняя ими десятки манекенов по всей студии. Габбана помогает с выбором ткани и общей идеей коллекции, но его главный вклад в процесс создания начинается на этапе примерок. Профессиональная компетенция Габбаны касается не производства, а оценки костюма. Его работа выполняется за секунду – ту секунду, когда костюм производит впечатление. Габбана – глаза, необходимые рукам Дольче. Сейчас эти глаза были голодны; видимо, для поддержания оживленности им требовалась порция свежих образов, а теперь они были пусты, словно отказ, скрывавшийся в них, берег аппетит, чтобы по сигналу Дольче наброситься на очередной костюм.

То, как Дольче и Габбана звучат, напоминает и их одежду. Они говорят о работе так же, как выполняют ее. Дольче начинает мысль, Габбана подчеркивает факты цветом, нашивает анекдот, после чего Дольче закругляет беседу, погладив, похлопав и подоткнув.

Габбана: «Я люблю одежду, но не слишком люблю ее касаться. Не хочу тратить слишком много времени на один костюм».

Дольче: «У него очень быстрый глаз». Габбана: «Мне нужно, чтобы образ мне понравился, а затем я хочу двигаться дальше. Доменико – перфекционист».

Дольче: «А я люблю касаться одежды».

Восемьдесят шесть комплектов, развешанные на подвижных металлических вешалках по трем стенам зала, демонстрировали портновское измерение этого диалога. Соответствующие аксессуары, аккуратно сложенные в прозрачные пакетики, были похожи на упаковки детских конфет. Я разглядел темные консервативные костюмы и пальто, в которых невозможно было не почувствовать наследие сицилийского прошлого Дольче, и лисью шубу с камуфляжными вставками – предмет решительно в духе Габбаны. В коллекции в этот раз насчитывалось тринадцать видов джинсов. Деним оказался тканью, которая отражает личности обоих дизайнеров с наибольшим успехом. Джинсы были забрызганы краской, декорированы стразами, вставками из змеиной кожи и вышивкой, по-разному изодраны и стерты. Изысканный износ ткани оказывается не менее затратным и долгим делом, чем, к примеру, вышивка. Ткань протирают вручную – режут ножом, затем оттирают пемзой. Но каким бы ни было изобилие орнамента, выпавшее на долю джинсов, их посадка остается классической и нисколько не вычурной. Для Dolce&Gabbana бурный импульс к избыточности неизменно сдерживается строгими пределами хорошего шитья.

Дольче и Габбана становятся для поколения 2000-х теми, кем в 90-х была Прада, а в 80-х Армани – gli stilisti, теми, чья восприимчивость и чуткость определяет вкус десятилетия. В 2003-м их продажи в Италии (одежда, солнцезащитные очки, парфюм, белье, часы, украшения) превзошли успехи всех прочих модных домов. И, хотя в мировых продажах объем дома составляет лишь половину Armani, дуэт быстро догоняет. (В прошлом году они обошли Versace в общих продажах.) Dolce&Gabbana – это анти-Armani. Джорджио Армани придумал, как экспортировать в Америку отличительный итальянский стиль – лощеную, в серых тонах эстетику итальянского индустриального дизайна, соединив ее с кинематографичным гламуром. Так он научил Голливуд одеваться по-итальянски. Dolce&Gabbana впитала триумф Armani, а десятилетие спустя расширила его, научив итальянцев выглядеть по-голливудски.

Вклад Dolce&Gabbana в индустрию моды сложно измерить, пытаясь выделить силуэт или форму, которую они изменили, или вид ткани, который изобрели. В женской линии они отдают предпочтение значительно более женственному силуэту, нежели сухому и мужеподобному образу минималистов Prada, Jil Sander и Helmut Lang, но это едва ли можно назвать прорывом. На мой взгляд, лучшее место для наблюдения за следами их влияния – тротуар любого итальянского города: расклешенные джинсы с заниженной талией, чуть волочащиеся по асфальту, ремень со стразами, вязаная шапка, солнечные очки, украшения и нижнее белье, выглядывающее из-под пояса. Лук D&G настолько же про отношение, насколько он про одежду – в брюках масса карманов, молний и кнопок, завязки, болтающиеся полоски ткани, пряжки, стразы, массивные металлические лого. (Оказаться позади поклонника Dolce&Gabbana в очереди на металлодетектор – не самая большая удача.) Послание D&G – это одежда, чтобы освежить безучастные взгляды.

«D’accordo», – позвал Дольче, и Габбана поднял глаза. Глаза будто вдохнули костюм. Габбана расправил свои длинные ноги и поднялся. Когда ему что-то не нравилось, он сразу говорил «No». Дольче редко спорил, а если и пытался, Габбана поднимал палец, качал головой и снова говорил «No». На этот раз вердикт был «Si». На модели не было рубашки, но были джинсы с поясом с массивным логотипом D&G на пряжке. Габбана походил позади модели, одобрительно покивал тому, как сидели джинсы, выудил несколько украшений из корзинки с аксессуарами и приложил их к груди модели.

«Perfetto», – сказал Габбана и уселся в свое кресло.

В отличие от семейств Гуччи, Прада, Пуччи, Дзенья, Феррагамо и Фенди, Дольче и Габбана не могут похвастаться происхождением. Они не из благородных семей, веками создававших предметы роскоши, чей сверхстатус в итальянской иерархии моды не поддается сомнению. Они начинали как аутсайдеры, с улицы разглядывавшие, прижимая носы, витрины модного мира. Отличие их бизнеса и стиля основано не столько на истории семьи или традиции ремесла, а на отношениях друг с другом. И единственной причиной тому, что Дольче и Габбана оказались творческими и деловыми партнерами, является то, что некогда они были партнерами романтическими.

Дольче родился в 1958 году на Сицилии. Он вырос в городке Полицци-Дженероза, недалеко от Палермо. Его отец Саверио был sarto, портным, а мать Сара торговала одеждой и тканями в местном универмаге. Саверио шил одежду на все случаи жизни: от тяжелых шерстяных пальто, в которых ездили верхом джентри[5], до черных бархатных крестьянских шапочек, которые носили работники их усадеб. Он шил и разнообразные предметы нижнего белья: майки, бюстгальтеры, всевозможные пояса для чулок, корсеты и нижние юбки. Когда в городе играли свадьбу, он шил платье невесте и костюмы жениху и шаферу. В семье Дольче времена года отличались весом ткани, с которой работала семья: лен для лета, вельвет, габардин или легкая шерсть для осени, тяжелая шерсть для зимы, хлопок для весны. В воспоминаниях Дольче о детстве погода и ткань всегда рядом – как свет выглядит на ткани. По ночам одежду, над которой работал отец, развешивали в магазине на потолочных балках, и она пугала мальчика, приобретая в его воображении угрожающие размеры.

Дольче: «Когда мне было шесть лет, я сшил себе штаны».

Габбана: «Как для куклы».

Дольче: «Всю одежду я шил себе сам в мастерской отца».

Габбана: «Видишь? Он гений. Я не похож на него».

Габбана родился в Милане в 1962 году. Его отец работал в типографии, а мать гладила белье в химчистке.

Габбана: «Мода и роскошь у нас дома не обсуждались. Единственный дизайнер, которого я знал, был Фиоруччи».

Дольче: «Который даже не был дизайнером». Габбана: «Скорее, он художник по графике, который работает с тканью».

Дольче: «Создатель стиля». Габбана: «Я этого не знал!»

Интересы подростка Габбаны лежали в плоскости «поп-музыки, танцев, катания на motorino и безумств. Я носил рубашку Lacoste, джинсы Levi’s и очки RayBan, оригинальные, зеленые в золотой оправе, и также сапоги с квадратными носами, но не Frye. И у меня были любовники», – сказал он мрачно. «Many lovers». (На секунду мне показалось, что он сказал «лоуферс», и удивился, сколько же пар могло быть у парня[6].) Воспоминания Габбаны – ослепительный калейдоскоп цвета, света и скорости, жизнь, какой она кажется с седла motorino. (Он все еще раскатывает по Милану на своем motorino, приметно выкрашенном в цвета леопарда; скутер часто можно заметить у дверей обшитого стеклом головного офиса D&G на виа Гольдони.) В старших классах школы Габбана изучал графический дизайн, но учеба у него не шла, и по окончании школы ему понадобилась работа. Друг предложил модный бизнес.

Это было начало 80-х, начало эры итальянского прет-а-порте. В 1982 году Джорджио Армани появился на обложке «Time», отчасти благодаря успеху фильма «Американский жиголо», в котором Ричард Гир выделывал свои коленца в костюме Armani, а Дебора Харри пела «Заверни меня в дизайнерские простыни».

Дольче был в Милане. Он поступил на трехлетние курсы модного дизайна в Институт Марангони, который бросил через 4 месяца, потому что уже знал все, чему могла научить его школа. Его мечтой было работать у Армани, с которым он был не знаком. Однажды, без предварительной договоренности, он отнес книгу эскизов в головной офис Armani на виа Дурини. На полу в вестибюле лежал длинный белоснежный ковер, и Дольче засомневался, можно ли пройти по ковру в обуви. «Я же полный cretino, я ничего не знаю». Он решил, что будет выглядеть идиотом, если покажется у стойки ресепшн босиком, поэтому решил пробираться бочком вдоль стены, чтобы не наступать на пресловутый ковер. Увидел ли когда-либо Армани эскизы Дольче, неизвестно.

Дольче устроился помощником дизайнера Джорджио Коррегиари. Однажды в клубе он познакомился с парнем по имени Габбана. Тихий и застенчивый Дольче был потрясен красотой и свободой Габбаны. Габбана же отнюдь не был потрясен Дольче, но с удовольствием выслушал его советы о том, как правильно устраиваться на работу к Коррегиари, который в итоге нанял Габбану работать над спортивной линией одежды. Дольче учил нового приятеля рисунку и основам кроя, и постепенно они стали парой. К 1983 году, уйдя от Коррегиари, они жили в студии в Милане. В центре стоял круглый деревянный стол, и, сидя за ним друг напротив друга, они рисовали эскизы. Стол здорово шатался, и когда один слишком сильно работал ластиком, у другого выходило криво.

Дольче: «Мы всегда подавали два разных счета за работу, даже если выполняли заказ одного и того же клиента».

Габбана: «Наш бухгалтер сказал: “Почему бы вам, ребята, не делать один счет на двоих? Просто напишите сверху Дольче и Габбана”».

Так и появился на свет бренд D&G, по совету практичного миланского бухгалтера.

В 1985 году Dolce&Gabbana оказались в составе шести молодых дизайнеров, отобранных для участия в показах Миланской недели моды, в результате чего дизайнеры смогли убедить некую фабрику в Пьемонте изготовить одежду для их коллекции.

Дольче: «Я вставал в 5 утра, ехал три часа на работу, а ночью возвращался обратно».

Габбана: «Потому что я не любил гостиницы». Дольче: «Так мы и ездили туда-сюда. В этой нашей машинке. Мы были так молоды».

Габбана: «В этом возрасте не думаешь. Ты наивен, и все происходит спонтанно».

Коллекция «Настоящие женщины» была показана в марте 1986-го. Там были черные платья стрейч из джерси с марлевыми рукавами и шали – немного траурные и крайне сексуальные. Пресса высоко оценила коллекцию, но она все равно не продалась. Габбана написал письмо поставщику тканей, отменяя заказ для изготовления следующей коллекции, и, чувствуя себя побежденной, пара отправилась на Сицилию, чтобы провести рождественские праздники вместе с семьей Дольче. Неожиданно Саверио Дольче предложил им оплатить расходы по работе над новой коллекцией, но было слишком поздно и заказ на ткань уже был отменен. Однако письмо поставщику потерялось, и по возвращении в Милан дизайнеры обнаружили ожидавшую их ткань.

Во время той же поездки на Сицилию, в Палермо Дольче обратил внимание на рекламный плакат с черно-белой фотографией женщины в платке, с печально опущенной головой. Он не мог выбросить этот образ из головы и разыскал автора, фотографа Фердинандо Шанна, известного неореалистическими изображениями Сицилии. Дольче попросил его сделать фотографии одежды и получил отказ – Шанна никогда не занимался модной фотографией раньше. Но, использовав его сицилийское происхождение, дизайнеры сумели убедить Фердинандо приехать на Сицилию вместе с моделью по имени Марпесса, молчаливой красоткой, погруженной в себя; она позировала в окружении старух, торговцев рыбой и фруктами, на натуре, исполненной сурового реализма, напоминавшей последствия землетрясения. Позже дизайнеры обнаружили, что вовсе не Шанна был автором фотографии, которая так поразила Дольче в Палермо – ее сделала фотограф Летиция Батталья, а эта рекламная кампания Dolce&Gabbana оказалась очередной счастливой случайностью.

Ранние рекламные образы Шанны были не менее важны для открытия Dolce&Gabbana публике, чем сами предметы одежды. Существует теория, что компания заявила о себе в первую очередь благодаря рекламе, не полагаясь на одобрение модной прессы. Однако, хотя фотографии Шанны придали бренду тот национальный характер, который был понятен и близок их соотечественникам, характер этот был слишком уж средиземноморским, чтобы выйти за пределы Италии. В стремлении расширить аудиторию не слишком отходя от корней, дизайнеры принялись осваивать образы итальянского кино периода неореализма. Сцены из классических фильмов Росселини, Феллини, Де Сики, Антониони, Пазолини и Висконти, а также фильмов с итальянским комиком Тото были интерпретированы важнейшими коммерческими фотографами и моделями 90-х. Эти образы позволяли покупателям, почувствовать, что они выбирают костюм мечты, личную версию dolce vita… Идея не была особенно нова или тонка, но оказалась вполне эффективной.

Без портновского таланта Дольче и его чувства достоинства, воспитанного в провинции, у компании бы не было шанса. Но только благодаря урбанистской свободе Габбаны, свободы от вкусовых и портновских ограничений, компания смогла стать тем явлением, каким безусловно является сегодня. К концу 1980-х идеальная девушка Dolce&Gabbana, добрая католичка, начала все чаще показывать свое нижнее белье, а к началу 1990-х на ее белье показался леопардовый принт, фирменный знак D&G. Леопард соединил игривую чувственность будуара с барочной строгостью сицилийской аристократии. Но по мере того, как Дольче толкал Габбану в сторону элегантности, в линии стало проявляться что-то вроде экклезиатической утонченности; появились вещи для женщин, желавших ощущать себя папским нунцием. Мужская линия появилась в 1990 году и демонстрировала отказ от избыточности и возвращение к консервативным корням компании; мужскую одежду всегда сильнее контролировал Дольче. С другой стороны, в более молодежной линии для мужчин и женщин D&G, дебютировавшей в 1994-м, габбанианству была дана полная свобода.

По мере того как развивалось соавторство обоих художников, идеальная женщина Dolce&Gabbana постепенно превращалась из Анны Маньяни в фильме Росселлини «Рим, открытый город» Росселлини (скромная, мощная фигура матери в темной одежде, с множеством юбок, кофт и незастегнутых блузок) сначала в Софию Лорен, танцующую стриптиз для Марчелло Мастрояни в «Вчера, сегодня, завтра» Де Сики (бюстгальтеры, корсеты и прочие элементы нижнего белья со стропил магазина Саверио Дольче были переосмыслены и превращены в просто одежду), а затем в Мадонну в расшитом бисером корсете Dolce&Gabbana на премьере «В постели с Мадонной» в 1991-м. Именно Мадонна понесла Dolce&Gabbana в массы. Дизайнеры придумали более полутора тысяч костюмов для тура «Girlie Show» Мадонны в 1993-м, а недавно она снялась в их белом ковбойском костюме в клипе «Music». Теперь идеальной женщиной стала Моника Белуччи, итальянская актриса bellissima, которая, как мне кажется, чересчур много рыдает в своих фильмах; она стала персонажем короткометражки Джузеппе Торнаторе про аромат компании, «Sicily». (А идеальный мужчина Dolce&Gabbana просто никогда не отходит далеко от футбольного поля.)

В Dolce&Gabbana работают почти две тысячи человек. Владельцами бизнеса по сей день являются оба дизайнера. В 2002 году бывшая глава Calvin Klein Габриелла Форте была приглашена контролировать североамериканский сегмент рынка, составляющий одну шестую продаж компании в Европе. Не так давно Mot Hennessy-Louis Vuitton и Gucci Group выступили с предложением приобрести Dolce&Gabbana. «What, do we need more mahney?»[7] – высказался по этому поводу Габбана, потирая большим пальцем кончик указательного. Очевидно, что в средствах они не нуждаются. Помимо апартаментов и офисов в Милане дизайнеры владеют домами в Монте-Карло и Стромболи, а недавно приобрели виллу «L’Olivetta» в Портофино, которая, по некоторым данным, очень интересовала премьер-министра Сильвио Берлускони.

Но за успех пришлось заплатить. Dolce&Gabbana перестали быть Дольче и Габбаной. Отношения, лежавшие в основании их бизнеса, закончились два года назад, хотя пара объявила о разрыве только недавно. Они так же совместно владеют недвижимостью, но теперь у каждого свои отношения; обе пары зачастую путешествуют вместе. Они живут в отдельных квартирах в одном и том же доме в Милане, через дорогу от того, в котором работают.

И раз уж столь непохожее на других обаяние Dolce&Gabbana покоится на маловероятном союзе столь не похожих друг на друга дизайнеров, неизбежно возникают сомнения в том, сможет ли бизнес пережить разрыв их отношений.

Габбана: «Сначала я хотел уйти. Просто уйти. Но давайте серьезно – я же не идиот. Конечно я остался. Мы становимся друзьями, учимся строить отношения заново, хоть и не такие, как раньше».

Дольче: «Мы очень хорошо знаем друг друга. Настоящая любовь – это когда хорошо знаешь того человека внутри другого человека».

Габбана: «Мы были вместе девятнадцать лет, день и ночь – это то же самое, что для большинства означает прожить вместе сорок пять лет».

«Посмотри на этого мальчика, – теперь уже Габбана говорит Дольче, разглядывая снимок юноши, которого пора было вызывать для примерки. – Взгляни на лицо». Габбана пальцами нарисовал в воздухе кружок. «Красивый мальчик, нет?»

Дольче пожал плечами: «S, красивый» и отошел к зоне примерки ждать появления мальчика.

Было уже после пяти. Лишь несколько моделей ждали примерки, но дело затягивалось, а дизайнерам еще нужно было заняться женской «пред-коллекцией» – линией, которую они делают для байеров, перед главным показом в конце февраля. Оставались примерки и для мужского показа D&G, который пройдет через два дня после Dolce&Gabbana. В воздухе ощущалась тяжесть всех этих скопившихся луков-в-работе, которые наподобие самолетов кружились над полем, ожидая захода на посадку.

Габбана: «Когда мы начинали, мы были компанией стоимостью два миллиона лир. Теперь мы…»

Дольче: «… компания стоимостью миллиард евро».

Габбана: «У нас было мало денег, поэтому все приходилось делать поэтапно».

Дольче: «Одно за другим».

Габбана: «Теперь мы вынуждены делать все одновременно. Так хочет клиент».

Телефон Габбаны зазвонил и он отошел в противоположный угол комнаты поговорить. Недавно он закончил сниматься в десяти новых эпизодов реалитишоу, посвященного знакомствам и свиданиям, «La Sottile Linea Rosa», итальянский вариант английской передачи «Straight Dates for Gay Mates[8]». В шоу Габбана изображает фею-крестную, периодически появляясь в кадре с модным советом. («С таким телом как у нее нужно облегающее черное платье! Слушайте, если оно хорошо выглядит на мне, представьте как оно будет смотреться на ней!») Он сидит на фоне леопардовых обоев с волшебной палочкой в руках, в окружении десятка зажженных свечей разной высоты.

Дольче не хотел участвовать в шоу, и это телевизионное мероприятие, проходившее в то время, когда уже намечался их разрыв, стало признаком разрыва и в творческих интересах дуэта, но Габбана все равно решил сниматься. По его словам, другие возможности актерства также очень интересуют.

Габбана вернулся, когда красивого мальчика, американца, пригласили зайти. Мальчик улыбнулся, сказал Дольче «How’s it going?» и немедленно спустил штаны. Ассистент протянул ему нижнее белье Dolce&Gabbana, которое тот натянул поверх своих трусов, а затем облачился в шоколадно-сливочный спортивный костюм.

Спортивный костюм был частью относительно нового прибавления к линии Dolce&Gabbana: люкс для спортивного зала. Несколько лет назад по вечерам после работы Дольче начал ходить в спортивный зал. Он не был таким спортивным как Габбана, который рассказал мне, что «в школе занимался легкой атлетикой и прыгал с шестом. Еще баскетбол, волейбол, плавание». Мир тренажеров был в новинку для Дольче и представлял собой довольно одинокий способ существования, но его поразило, насколько хорошо одеты оказались там мужчины, намного лучше женщин, которые, по его словам, одевались в спортзале «ужасно».

Подгонка спортивного костюма оказалась непростым делом. Дольче продолжал озабоченно возиться с талией, подгоняя штаны в области «пояса адониса», пробовал подшить низ, но остался недоволен. Он стоял на корточках у ног модели, держа пальцами подвернутый край штанины, его виски пульсировали от напряжения.

Когда я уходил, дизайнеры еще продолжали работать. На Милан опустилась ночь, но смог развеялся и в воздухе чувствовался сладковатый запах снега.

Гик[9] от моды

Как Федерико Марчетти принес электронную коммерцию в мир моды.

Федерико Марчетти опрятен и скромен, настолько, что его легко не заметить. В июне мы с ним вместе смотрели мужскую коллекцию Jil Sander в Милане. Это был показ-возвращение Джил-дизайнера к носящему ее имя лейблу. Фотограф разглядывал публику, щелкая знаменитостей, но его не заинтересовал Марчетти, 43-летний основатель и генеральный директор Yoox Group, хотя место в первом ряду предполагало некоторую значимость этого аккуратного мужчины в очках для Джил Сандер. Фотографа больше интересовали пижоны в туфлях без носков, сидевшие через проход и чинно обмахивавшиеся программками в ожидании начала.

В отличие от своих соседей, байеров, редакторов, селебрити и светских персон, Марчетти вошел в мир моды не с «парадного входа» показов, в разреженной среде которых закипают, булькают и бьют ключом луки нового сезона на пороге выхода в массовое производство, но с противоположного конца – через бэк-офисы, отделы оптовой торговли и склады нераспроданного товара, где действуют джобберы[10], дискаунтеры и ликвидаторы. Немногие начинавшие на периферии модного истеблишмента сумели проникнуть в центр власт и контроля так далеко, как это сделал Федерико Марчетти.

Сейчас мы с ним наблюдали, как светские персонажи искали и находили свои места, а с ними и свой статус. Важные блоггеры, недавно стоявшие позади, занимали кресла в первом ряду. Я спросил Марчетти, ощущает ли он теперь себя инсайдером в мире моды. В мире розничной торговли тот, чей бизнес – торговля off price[11], никогда не мог надеяться на равный статус с ритейлером, продающим вещи из последних коллекций и за полную стоимость. «Интернет – это странный мир, – сказал Марчетти, и глаза его повеселели. – Я начинал как аутсайдер. Я, кстати, предпочел бы им и оставаться – мне нравилось работать “снаружи”. Но да, я стал инсайдером. Знаете, иногда я ощущаю себя кем-то вроде Питера Селлерса в “Вечеринке”[12]. Этого нескладного очкарика приглашают на очень светскую вечеринку в роскошный дом в Голливуде, а он очень неловок и, в конце концов, устраивает там полнейший бардак».

Онлайн-шопинг – одно из самых масштабных потрясений индустрии предметов роскоши, после появления крупных универмагов в XIX веке. В последнее время в сети всплыл богатый и несколько сбивающий с толку ассортимент люксовых сайтов. Одни продают со скидкой вещи конца сезона, другие – вещи сезона по полной стоимости, а так называемые сайты flashsales продают люкс по чрезвычайно сниженным ценам в малых объемах в ограниченный период времени. Amazon, недавнее прибавление в семье розничной торговли люксом, предлагает все три варианта.

Универмаги также расширили свое предложение в сети – к примеру, онлайн-продажи Saks в 2010-м и 2011-м выросли на 30 процентов, сообщил мне их генеральный директор Стив Садов. Еще 10 лет назад люксовые лейблы избегали интернета, а теперь многие, хоть и не все топ-бренды начали напрямую продавать продукцию на своих сайтах. (Важными уклонистами от этого тренда остаются Cline и Chanel.) Журнал о шопинге «Lucky» недавно ввел функцию e-commerce, чтобы читатели могли покупать товар напрямую с их цифровых страниц, и, возможно, настанет день, когда все модные журналы станут магазинами. Бриджит Фоли, исполнительный директор «Women’s Wear Daily», сказала мне: «Безусловно, в отношении к торговле через интернет произошло глобальное изменение в том смысле, что люди стали настолько увереннее покупать люксовые сумки, обувь и одежду онлайн, что это поразило индустрию моды. Если ты любишь одежду, совершенно не означает, что ты любишь и шопинг».

Никто больше Федерико Марчетти не знает o том, как подключить модную индустрию к e-commerce. Yoox – мощный интернет-магазин, стоящий в одном ряду с flash-sales сайтом Guilt, расположенным в Нью-Йорке, и Net-a-Porter, полноценовым лондонским сайтом. Yoox – это и дискаунтер, и полноценовой розничный продавец одновременно, что есть примерно то же самое, как если бы Barneys и Century 21 находились в одном здании. Марчетти предлагает вещи конца текущего и прошлого сезонов со скидкой на Yoox.com, а также выборку коллекций текущего сезона на The Corner, отдельном мультибрендовом сайте. В марте он запустил третий мультибрендовый сайт, Shoescribe, где продает женскую обувь нового сезона. В дополнение к этому Yoox предлагает украшения, предметы искусства и элементы дизайна, и, начиная с этой осени и в результате партнерства с «Magnum», фотографии, а также репродукции Дамиана Хирста.

Yoox обеспечивает онлайн-продажи более 30 модных домов, таких как Armani, Dolce & Gabbana, Diesel и Jil Sander (отсюда и место в первом ряду на ее показе). Он получает вещи текущего сезона на комиссию (а не покупает напрямую, как вещи конца сезона) и берет на себя логистику, доставку, таможню, возвраты и службу поддержки. Еще Yoox делает аналитику огромной клиентской базы данных, благодаря чему узнает, что, например, итальянцы, особенно молодые девушки, предпочитают сандалии на платформе, в Великобритании и Франции любят обувь на танкетке, а вьетнамки лучше всего продаются в России. В США и Германии наиболее распространенный тип обуви – ботильоны.

Расходы Yoox на оптимизацию через поисковики и маркетинг невелики. Поиск кутюр-онлайн приведет вас на Net-a-Porter, а не на Yoox. Кстати, дизайн сайта не особенно останавливает взгляд, а Иммакулада Мартинес, эксперт в области люксовой индустрии в компании Opus Corporate Finance, вообще говорит, что этот сайт – полный бардак. Марчетти делает ставки на операционную функциональность, а это включает таможенные требования 101 страны, перевод описаний на 11 различных языков и рационализацию размеров (в Германии мужской костюм 46 размера равняется итальянскому 52 и американскому 42). «Ставки высоки, – говорит Марчетти, – последствия ошибок, совершенных в интернете, гораздо серьезнее совершенных в магазине на Пятой авеню: ошибки в интернете намного виднее». В прошлом году 99 процентов от двух миллионов заказов, сделанных на сайте Yoox, были доставлены клиентам вовремя. Это одна из причин, по которой Pinault-Printemps-Redoute, французский люксовый гигант под управлением Франсуа-Анри Пино недавно заявил, что Yoox будет осуществлять поддержку онлайн-магазинов большей части их люксовых брендов, включая Bottega Veneta, Balenciaga, Sergio Rossi, Yves Saint Laurent и Alexander McQueen. Федерико Барбериери, вице-президент по электронной торговле P.P.R., сказал мне, что компания попыталась было сама управлять онлайн-магазинами, но пришла к заключению, что заниматься этим в большом масштабе «не входит в область нашей компетенции». Относительно команды Yoox он добавил, что их «отличает скромность. Они уважают то, что делаем мы, то есть качество, мы же уважаем то, что делают они, то есть новые технологии».

Давным-давно, люксовые бренды еще могли поддерживать относительно строгий контроль над тем, кто и по какой цене торговал их товаром. В Штатах к концу весеннего и осеннего сезонов бутики и большие универмаги проводили распродажи, начиная с 30 процентов скидки и опускаясь до 50, а некоторые магазины допускали еще большие скидки для сотрудников и инсайдеров. Объем скидок и длительность распродаж тщательно обсуждались с брендами – если клиенты привыкнут к скидке, то начнут уклоняться от покупок за полную стоимость. В особых случаях, когда ритейлер принимал решение «сломать цену» и продавать вещи со скидкой в самый разгар сезона (как поступил Saks осенью 2008 года, скинув 70 % на люксовые товары во вторник перед Днем Благодарения), то вся хрупкая система вздрагивала.

После распродаж остатки товара через выступавших посредниками джобберов попадали к ликвидаторам, таким как Loehmann’s, TJ Maxx и Century 21. Некоторые бренды сопротивлялись появлению своего товара в стоковых магазинах, например, распространено мнение, что Comme des Garons предпочтет сжечь или уничтожить остатки, нежели позволить им попасть в лапы джобберов или дискаунтеров. (Сама компания, правда, заявляла, что это «домыслы чистой воды».) Если респектабельные клиенты, заплатившие за кутюр полную стоимость, увидят hoi polloi[13], разгуливающих в тех же вещичках, но прикупленных со значительной скидкой, пострадает репутация бренда.

В начале 80-х бренды «высокой моды» начали открывать собственные магазины по всему миру. В результате экономического бума 90-х клиентская база люксовых товаров, еще недавно состоявшая исключительно из «старых денег», выросла невероятно. Маркетологи начали говорить о «демократизации роскоши», хоть фраза и содержала в себе оксюморон: разве сам концепт товаров роскоши не является элитистским по природе?

По мере того, как продажи росли, росло и количество сезонных остатков. Пако Андерхилл, эксперт по розничной торговле и автор книги «Почему мы покупаем» сказал мне «Если вы Prada, вы не можете прицепить на витрину плакат “Скидка 70 %!”, но если вы Century 21 – можете». Некоторые дома начали открывать собственные аутлеты, которые давали больше возможностей контролировать ликвидацию остатков. Например, Prada открыла своей аутлет[14] в Монтеварки, в Тоскане. Аутлет не только не рекламировался, но годами оставался тщательно хранимым инсайдерами секретом – Prada даже сняла свое имя с названия магазина, который назывался просто Space. Marni, другой высокий итальянский бренд, открыл свой аутлет в пригороде Милана.

К середине 90-х аутлет-моллы заработали популярность среди туристов и любителей шопинга. В прошлом году Woodbury Common, аутлет-молл в 80 километрах к северу от Нью-Йорка, посетило около 12 миллионов человек – почти вдвое больше чем музей Метрополитен. Молл, изначально заселенный брендами среднего класса, вроде Kenneth Cole и J. Crew, теперь предлагает и люкс, такой как Prada и Marni. Аутлеты проводят распродажи круглый год, но ввиду того, что большинству людей сложно до них добраться, вред, который они наносят психологии покупателей, минимален. К тому же хорошо известно, что по-настоящему хороший товар редко оказывается в аутлете.

Такова была жизнь в конце XX века, когда молодой итальянский предприниматель сел писать бизнес-план компании, которую решил назвать Yoox.

Марчетти вырос в Равенне, приморском городке, известном византийскими мозаиками и местом последнего пристанища Данте. Его отец работал на складе компании Fiat, а мать была телефонисткой. «Само собой, никакой связи с миром моды у меня не никогда было», – рассказал он мне. Федерико был умным мальчиком и учеба давалась ему легко, и как он ни пытался казаться гулякой и шалуном («Я же не хотел быть ботаником, я хотел с девушками общаться!»), он запросто сдавал все экзамены. «Я ничего не мог с этим поделать».

В 1993-м он получил диплом по экономике университета Боккони в Милане, став первым в семье, получившим высшее образование, и начал работать в миланском офисе Lehman Brothers, где многое узнал про инвестиционный бизнес. Он проработал там 3 года, но всегда хотел открыть собственную компанию. Для этого у него была масса идей. Например, он придумал делать вид моцареллы из молока диких африканских буйволиц (правда дойка диких животных представляла небольшую проблему). Другая идея – сеть ресторанов «Mediterranea», slow-food в обстановке фаст-фуда. («Но я не был готов 5 лет стоять за стойкой в фаст-фуде».) В 1998 году Марчетти поступил в бизнес-школу Колумбийского университета в Нью-Йорке, где получил МБА в 1999-м. Он очень хотел остаться в США и пытался найти работу в нескольких компаниях, работавших в сфере развлечений – он фанатично любит кино – но безуспешно. Без большого энтузиазма он вернулся в Милан и пошел работать в консалтинговую фирму Bain&Company: «Я ее ненавидел».

К тому времени бум доткомов[15] был в разгаре. Знаменитый стартап Boo.com, предлагавший одежду, попал на обложку Fortune как одна из «крутых компаний года», и сумел привлечь сто тридцать пять миллионов долларов капитала еще до своего открытия.

«Я понял, самое время – теперь или никогда», – сказал мне Марчетти. Его идея заключалась в том, чтобы свести воедино моду и интернет. «Мне очень нравилось то, что оба явления были настолько разными, а я мог их соединить. Мода – про эксклюзивность, а интернет – про демократию; мода всегда была для элиты, интернет – для масс, и кто-то должен был соединить эти планеты».

Марчетти никогда не мечтал о том, чтобы управлять стоковым магазином. Скорее в мыслях у него было курированное розничное пространство, больше похожее на знаменитый парижский бутик Colette, чем на Century 21. Но Марчетти не имел никаких связей с миром моды, который к тому же, по словам Бриджит Фоли, в 2000 году продолжал смотреть на интернет скептически, и поэтому единственным видом люксовой одежды, который он мог получить, были остатки конца сезона. Марчетти пытался придать Yoox респектабельности и принял простое, но критически важное решение в самом начале работы – не показывать оригинальный ценник, чтобы покупатель не знал, сколько он экономит. Брендам это ужасно понравилось, хотя по сути ранний Yoox был онлайн-версией Woodbury Common.

В поиске имени компании Марчетти склонялся к тому, что звучало бы скорее технологично, нежели модно. Он хотел, чтобы в названии были буквы «Y» и «X», отсылающие к хромосомам, и начал соединять их в 4-буквенных комбинациях. Yoox понравился ему как вариант, универсально легко произносимый и в западных, и в восточных языках. «А домен yoox.com оказался свободен».

В ноябре 1999-го Марчетти написал бизнесплан на 20 страницах и уволился из Bains перед самым Рождеством. «Теперь мне нужно было по-настоящему становиться предпринимателем. Разумеется, у меня не было ни денег, ни связей с банками, и никаких шансов получить кредит». Единственной надеждой был венчурный капитал. «Но в Италии венчурных инвесторов почти нет, и они точно не хотят становиться первыми. Это не Америка, они же не хотят рисковать». Он позвонил единственному итальянскому финансисту, который некогда поддержал интернет-стартапы. «Он сказал: “О, отличная идея, поговорим на следующей неделе”, после чего ни разу не взял трубку».

В середине февраля Марчетти связался с инвестором ранней стадии Елзерино Пиолом из компании интернет-провайдера Tiscali, который до этого сотрудничал с итальянской компанией по производству офисного оборудования Olivetti в качестве директора по корпоративному развитию. «Я сделал холодный звонок[16] и попросил его о встрече, он пригласил меня придти на следующий день. Я пришел, он посмотрел мое предложение и сказал “Ладно, давай. Мы подготовим инвестиционный план. Я дам тебе полтора миллиона евро, и потом, в зависимости от твоих показателей, еще 3 миллиона через три месяца, в обмен на 33 процента компании”». Вот и все. 21 марта 2000 года был основан Yoox. Марчетти нанял разработчиков софта, которые подготовили сайт за 3 месяца и запустили его 20 июня.

Время для запуска доткома было крайне неудачным – пузырь лопнул. Гораздо более удачно капитализированный Boo.com в мае объявил о банкротстве, потеряв 135 миллионов долларов за 18 месяцев, и финансирование других стартапов испарилось. «Finito, – сказал Марчетти. – Если бы я опоздал на 2 месяца, Yoox бы не было. Я никогда не сумел бы найти деньги».

Чтобы придать своему начинанию респектабельности, Марчетти решил выставлять на сайте произведения искусства и дизайна, приглашая кураторов. Он нанял в качестве консультанта Холли Брубак, инсайдера мира моды со звездным резюме, включая 6-летнее пребывание редактором моды в «New York Times». Брубак дала Марчетти совет продавать винтаж и курировала несколько селекций для сайта, включая одну, выстроенную вокруг платьев Pucci. Марчетти пригласил архитекторов, художников и дизайнеров для специальных проектов – покойный Малколм Макларен, панк-рок импрессарио, сделал линию детской одежды по мотивам видеоигр. Марчетти предлагал клиентам возможность почувствовать себя ценителями, хотя на деле они лишь искали хорошие скидки на хорошую одежду.

Первым крупным клиентом Yoox был Ренцо Россо, основатель Diesel. Его уверенность в Yoox подействовала и на Armani, и Марчетти получил порцию их товара. «Продукция продавалась, все с самого начала работало хорошо, и это было потрясающе важно». Тем не менее компании было необходимо регулярно выполнять плановые показатели, чтобы гарантировать поставку очередного транша, и дело было рискованное. Чтобы обеспечить показатели, сотрудники Yoox и их семьи сами совершали на сайте крупные покупки.

К концу года Yoox получил крупный заказ на дорогую женскую обувь. Кто-то заметил, что заказ поступил из женского монастыря в Умбрии. Монахини, как и сам папа, видимо, знали толк в хорошей обуви (к тому же туфли были отнюдь не старушечьи). «Когда мы разобрались, откуда поступил заказ, мы позвонили в монастырь и сообщили, что монахини получат свои туфли бесплатно. На том конце провода рассыпались в благодарностях и обещали за нас молиться. Что возможно и объясняет наш успех».

Марчетти пригласил меня провести несколько дней в конце июня в Италии, чтобы всесторонне изучить деятельность сложного бизнеса, им созданного. Погода обещала быть жаркой, и я решил купить себе легкий костюм, мечтая научиться походить на всех этих итальянцев в костюмах, без носков, на которых в самую жаркую средиземноморскую погоду никогда не увидишь ни капли пота. Я зашел на Yoox, где посмотрел прекрасные костюмы по отличной цене, но, увы, мне обязательно нужно было потрогать ткань, чего пока не может предложить электронный продавец, так что я пошел в Barneys. Продавец принес в мою примерочную 10 костюмов. Я выбрал тот, который казался прохладнее, и потратил на 600 долларов больше, чем если бы закупался на Yoox. Еще и за подгонку заплатил.

Позже я обсуждал проблему «потрогать ткань» с Марчетти, который сказал: «Просто нужно подождать 48 часов, и трогайте вы ткань сколько угодно у себя дома, где на вас не давят продавцы. Вы можете принять спокойное решение после того, как не просто примерите вещь, но посмотрите, как она впишется в остальной гардероб».

Справедливо. Но мне пришлось бы заказать 10 костюмов, оплатить их доставку из Италии, и затем отослать 9 их них назад. Возможно, так все и делают на Yoox.

Я поговорил с несколькими дамами, частыми клиентками Yoox. Одна из них (назову ее Молли) говорила со мной по телефону. Она была дома и ждала доставку. Отслеживая посылку, она знала, что та должна была прийти сегодня. «Я собиралась купить только несколько пар туфель, а потом подумала – почему бы не прибавить к ним что-нибудь необычное? И прибавила платье от Lanvin. Оно немного дороговато, но, скорее всего, я отправлю его назад». Для тех, кому не хватит смелости зайти в магазин Lanvin и примерить платье, которое они вряд ли смогут себе позволить, онлайн-шопинг – великая вещь. И никаких тебе надменных продавщиц у раздевалки.

Когда Молли делает покупки онлайн, она всегда знает, чего хочет. Yoox не пытается навязать вам те или иные луки, как это делает Net-a-Porter, который построен как электронный модный журнал с большим объемом текста. Yoox требует и вознаграждает знание моды. Брендон Холли, главный редактор «Lucky», сказала мне так: «Если я ищу, скажем, купальник, я иду в Net-a-Porter и набираю в строке поиска слово “купальник”. Но если бы я искала платье, которое Фиби Фило создала для Chloe много лет назад, я пойду на Yoox». Лия Черникофф, исполнительный редактор модного блога Fashionista.com говорит: «Никто больше не хочет носить только этот сезон. Но если вы пойдете в интернет и закупитесь вещичками Prada из коллекции пятилетней давности, тогда вы молодец, потому что, чтобы их найти, вы должны были знать, что искать, плюс вы получили скидку».

Молли говорит о себе как об «импульсивном покупателе»: в онлайн-шопинге берет верх «менталитет пробников», и ты начинаешь бросать в корзину все подряд. (Стив Садов рассказал что клиенты Saks, которые покупают онлайн и в магазинах, покупают в пять раз больше товара чем те, кто покупает только в магазинах.) «Никогда не думала, что мне понравится покупать в сети, потому что я как раз люблю шопинг», – говорит Молли. Тем не менее она регулярно закупается онлайн. «Вы можете все вернуть и получить назад деньги, – продолжает она. – Если вы купили что-то в магазине Prada, можете забыть о том, чтобы получить деньги назад. Вам дадут чек в подтверждение операции возврата. В интернет-магазине всегда гораздо больше выбор размеров. Так что лично я пойду в магазин, примерю то, что у них есть, пойму мой размер и затем куплю все в интернете. В общем-то я использую магазин в качестве шоу-рума». Возвраты – легкая штука. Yoox вкладывает наклейку с обратным адресом в посылку с заказом, а плата за доставку если и начисляется, то – минимальная. Молли делает много покупок, но не так уж много оставляет, возвращая большую часть вещей. «Они покупают или арендуют? – спрашивает Пако Андерхилл, эксперт по розничной торговле. Получается, это работает как Netflix, когда ты смотришь кино, не оставляя диск себе».

Наносится ли капиталу бренда ущерб, при той легкости, с которой теперь можно найти скидки онлайн? Зависит от того, кто покупает. Сейчас в разгаре очередной бум люкса, в основном благодаря новым рынкам в Азии, где клиенты готовы платить по полной за привилегию носить вещи из последних коллекций текущего сезона. Но большинство американок, с которыми я говорил, повторяли одну и ту же мысль, высказанную моей подругой: «Я никогда в жизни не куплю себе платье в бутике Prada, после тех потрясающих платьев, которые я нашла на Yoox.

К концу 2003 года Yoox полностью окупился и продолжил расти. Марчетти получил почти 6 миллионов долларов, на этот раз от Benchmark Capital, венчурной голубой фишки из Силиконовой долины. Но выросла и конкуренция. Барьеры для выхода на рынок электронной коммерции обычно достаточно низкие – тот же Yoox начал с всего лишь полутора миллионов евро – и новые предприятия появлялись как грибы. И онлайн ли их бизнес или оффлайн, дискаунт – это всегда низкая маржа и высокий объем.

Марчетти понял, что нужно двигаться туда, где маржи больше, а барьеры – выше. Разумеется, розничная деятельность самих брендов, где товар продается по полной цене, чувствует себя значительно надежнее. И хотя ни один люксовый бренд в жизни не пригласит дискаунтера к партнерству в фактической розничной деятельности, он может так поступить в электронной коммерции, если дискаунтер предлагает то, чего не хватает самому бренду – технологий, чтобы уверенно справляться со все более сложным менеджментом интернет-продаж.

В то время немногие люксовые лейблы располагали собственными онлайн-магазинами. Сукарита Мулпуру, розничный аналитик «Forrester Research», сказала: «Для люксовых брендов это был вопрос принципа – они считали, что интернетом пользуются только те, кто покупает на e-Bay, а единственный интерес таких людей – чтобы подешевле».

К концу 2004 года на презентации перед советом Benchmark Capital, Марчетти объявил о новом направлении компании. Yoox предоставит собственные технологии, логистику и ноу-хау люксовым брендам для ограниченного первичного инвестирования и будет оставлять за собой комиссию, в среднем, треть стоимости каждого проданного в интернете продукта. Марчетти также предоставит данные о продажах и клиентских предпочтениях с Yoox.com – не только то, что люди покупают, но и то, что они не покупают. «Скажем, вам нужно узнать, какого цвета бабочки лучше всего продаются в Бостоне, и сравнить с Атлантой – и я знаю ответ на этот вопрос». Бренды не только будут лучше знать собственных покупателей, но алгоритм, разработанный Yoox, поможет предсказать тенденции рынка.

Marni первой подписала договор. За ней в 2007-м последовал Armani, а вместе они сумели убедить и соотечественников – Zegna и Dolce&Gabbana – что интернет безопасен для их продукции. Джильдо Зенья, генеральный директор Zegna, сказал: «Все мы стремимся войти в новую эру, а Федерико поддержал нас, помог и облегчил непростую для нас задачу и дал толчок, который был необходим». Одним из последних присоединившихся был Брунелло Кучинелли, открывший свой онлайн-магазин на платформе Yoox в 2011 году. Недавно он сказал мне: «Не думаю, что существует демократическая роскошь. Я не верю в то, что можно быть чем-либо для всех. Я говорю это не для того, чтобы показаться вам снобом. В интернете принято продавать кроссовки, но не кутюр. И это было моим главным вопросом – как мы выложим все эти вещи в сеть, без тактильного ощущения роскоши»? Но Марчетти убедил его попробовать, и на данный момент Кучинелли доволен результатом: «Он построил для нас платформу». Он добавил, что все еще недолюбливает интернет. «Я люблю тишину. Люблю быть наедине с собой. Я могу провести день, разглядывая языки пламени в камине, и, когда жена спрашивает “На что ты смотришь?” Я отвечаю – “На мир!”»

Отмечался двенадцатый день рождения Yoox, Марчетти и я были во Флоренции. Показ Valentino весна-лето 2013 проходил в «Limonaia», или в лимонном доме, в садах Боболи, расположенных позади палаццо Питти, построенного Медичи; дворцовые садовники сумели вывести редкую породу цитрусовых деревьев. Было жарко, и мой новый дорогой летний костюм вел себя не лучшим образом. Итальянцам, сидевшим со мной, было явно прохладнее.

Гости сидели на длинных скамьях, поднимавшихся амфитеатром вдоль одной из стен лимонного дома, обращенных на двор и сад, где шумели цикады. Марчетти не был знаком ни с одним из соседей в первом ряду: слева от него сидела графиня Сибилла делла Герардеска, представительница одной из важнейших флорентийских фамилий, справа – американка Лиза Мари Фернандес, дизайнер купальников, в облегающем брючном костюме с тропическим принтом. Фернандес была увлечена беседой с другим своим соседом. «О, вы как всегда прекрасно выглядите», – кричала она, обмахиваясь веером.

С точки зрения интернета модные показы – это доисторические институции. Прототипы одежды нового сезона показываются байерам и редакторам за шесть месяцев до того, как появляются в магазинах. Байеры делают заказы на основании того, что видят на показах и в шоу-румах, эти заказы отправляются на фабрики, и там шьются вещи. В былые времена публика не видела одежду до тех пор, пока реклама и редакционные развороты в журналах не демонстрировали тенденции нового сезона, незадолго до того, как они появлялись в магазинах. Как сказал мне Имран Амед, основатель лондонского сайта Business of Fashion, «коммуникационный и производственный циклы прежде были синхронны. Теперь они разведены во времени». Модные блоггеры, например, Амед, выкладывают изображения с показов в Твиттер, и публика одновременно с байерами, узнает, что будут носить в следующем сезоне. «Так что бренды упускают этот первоначальный импульс к приобретению вещи». Yoox был одним из первых сайтов, позволяющих заказывать товар напрямую с показов в Нью-Йорке и Милане, практика, позднее освоенная Burberry. Лейблы также могут выяснять, какие элементы показа вызвали наибольшее количество кликов на сайтах и, соответственно, будут популярнее в магазинах.

Стефано Сасси, генеральный директор Valentino, приветствовал Марчетти поцелуями. Они поболтали несколько минут о магазине Valentino, который поддерживает Yoox. Сасси сказал о партнерстве с Yoox: «Нужна культурная оценка и понимание. Нужен некто, кто в состоянии передать ваш образ, кто-то, кто вас понимает, кто-то, кто на 100 % принадлежит вашему сообществу».

Марчетти упомянул Amazon Fashion, сразу оговорив, что не видит в этом бегемотском электронном продавце никакой угрозы себе. Роскошь – это культура, совершенно отличная от Amazon. Она не имеет отношения к объему продаж или низкой цене, но предполагает эксклюзивность и заботу о достоинстве бренда. Когда я спросил об этом Кэти Бодуан из «Amazon», она ответила, что достоинство бренда рискует лишь тем, что бренд может оказаться «нерелевантым, оставаясь вне рамок разговора, который фанаты ведут о брендах в сети». Она добавила: «Мир изменился и в том, что теперь легкость, удобство и простота доступа, наряду с возможностью комфортно примерить вещи у себя дома – также являются роскошью».

«Вы продавали бы Valentino на Amazon», – спросил Марчетти у Сасси.

«Нет, нет и нет, – Сасси прикрыл глаза, замотав головой так, словно хотел прогнать саму мысль o подобной нелепице. – Valentino – это высокая роскошь; мы хотим контролировать наш имидж. Так что мой первый ответ – нет, наш клиент – это не клиент Amazon. Люди, которые ходят на Amazon, не носят Valentino». Подумав минуту, он сказал: «Ну, посмотрим, как они собираются это сделать. Но, послушайте, перевести наш мир в эту среду – это непросто. Мы же тут не просто духи разрабатываем».

Головной офис Yoox находится в районе Милана под названием Навильо, к юго-западу от «района моды», в популярном квартале, разделенном пополам Гранд-каналом Навильо. Офис Марчетти расположен на верхнем этаже здания: большое открытое пространство с высокими потолками и тяжелыми красными портьерами, разделяющими при необходимости помещение. Заходя в такое место словно ожидаешь услышать: «Не обращайте внимания на этого человека за портьерой»[17].

Теперь Марчетти не простой, а титулованный итальянский предприниматель. В 2011 году он получил премию Леонардо да Винчи за инновации, своего рода Оскара итальянского предпринимательства. Марчетти говорит, что его бизнес – это «экосистема» моды, в которой стоковые и полноценовые предметы сосуществуют по-новому. Молодые дизайнеры, который поддерживал TheCorner, могут вырастать в мегабренды с собственными сайтами, действующими на платформе Yoox. Такие бренды предоставляют байерам Yoox особый доступ к лучшему товару конца сезона, который продается на Yoox.com, избавляя бренд от проблемы ликвидации остатков.

Чтобы расплатиться с инвесторами раннего этапа, Марчетти сделал из компании акционерное общество в 2009 году – единственное IPO на миланской бирже в том году, и акции торгуются по цене, в два раза превышающей предложение. Получить работу в Yoox сложно; в компанию поступает около двухсот резюме в день. Тем не менее, по словам Марчетти, его главная трудность как генерального директора – это поиск кадров. Лучшие кандидаты находятся за границей, и убедить их перебраться в Италию не всегда просто. То, что Yoox не скупится на опционы, помогает в решении кадрового вопроса.

Во время визита в головной офис я познакомился с хранителем алгоритма Yoox Альберто Гриньоло, рослым, лысеющим человеком со светлыми глазами и крупным, улыбчивым лицом. Он объяснил, что алгоритм, состоящий из примерно 400 страниц кода, используется байерами Yoox, чтобы определить целевой уровень и количество единиц товара, которое нужно заказать. «Обычный вопрос от байеров: назовите то, что продается». Мы разработали комплекс правил, по которым, если продукт дает большую маржу, то его нужно купить больше, потому что вы заработаете на этом деньги. Но не покупайте слишком много, потому что у вас останется слишком много излишков». Разумеется, в традиционной рознице байеры принимают те же решения, но они не так ориентированы на данные и действуют интуитивно. То, что они совершают ошибки, и часто, и есть причина существования такого количества стоков.

Источники

Невидимый дизайнер: Хельмут Ланг // The Invisible Designer: Helmut Lang. «The New Yorker», September 18, 2000.

Глаза и руки. Когда Дольче повстречал Габбану // Hands and Eyes. When Dolce met Gabanna. «The New Yorker», March 14, 2005.

Гик от моды. Как Федерико Марчетти принес электронную коммерцию в мир моды // The Geek of Chik. How Federico Marchetti brought e-commerce to fashion. «The New Yorker», September 10, 2012.