Парень из Колорадо Кинг Стивен

1

Журналист «Бостон глоуб» уже понял, что от двух стариков, составляющих штат «Еженедельного островитянина», толку мало. Он посмотрел на часы и обрадовался тому, что успевает на паром, отплывающий в полвторого. Поблагодарив собеседников за уделенное ему время, журналист небрежно бросил на стол деньги, поставил на купюры солонку, чтобы крепкий прибрежный бриз не унес их, и, преодолев каменные ступени патио «Серая чайка», быстро направился вниз по склону улицей Бэй-стрит, ведущей к маленькому городку.

Можно было подумать, что он вовсе не заметил молодую женщину, сидящую между стариками, если бы не пара беглых взглядов, которыми журналист удостоил ее грудь.

Когда гость из «Глоуб» скрылся из вида, Винс Тигги потянулся через стол, вытащил купюры из-под солонки (это оказались две пятидесятки) и спрятал их в прикрытый клапаном карман старого, но вполне пригодного для носки твидового пиджака. Он явно был доволен.

— Что вы делаете? — спросила Стефани Маккен. И хотя она знала, что Винс, как и другой ее спутник, любили подразнить ее наивную молодость, на этот раз девушке не удалось не выдать голосом своего волнения.

— А что, по-твоему, я делаю? — Винс выглядел как никогда довольным. Он погладил карман с утонувшими в нем деньгами, и отправил в рот последний кусочек рулета из лобстера, затем промокнул рот салфеткой и ловко поймал оставленную журналистом пластиковую тарелку, когда очередной порыв свежего, пахнущего солью ветра попытался унести ее прочь. Из-за артрита пальцы Винса были уродливо скрючены, но руки оставались такими же ловкими.

— По-моему вы только что присвоили деньги, которыми мистер Хэнрэтти расплатился за наш обед, — сказала Стефани.

— А ты наблюдательна, Стефф, — Винс даже не пытался оправдаться, вместо этого он подмигнул человеку, сидящему с ними за одним столиком. Его звали Дэйв Боуи. Он выглядел ровесником Винса, хотя, на самом деле, был на двадцать пять лет моложе. «Тело — это экипировка, которую выигрываешь в лотерею, — говорил Винс. — Ухаживаешь за ней, подлатываешь, когда нужно, но даже тем, кто проживет дольше ста лет (на что и он сам рассчитывал), жизнь в итоге покажется не длиннее одного летнего дня».

— Но зачем?

— Ты чего боишься? Что я усложню жизнь в «Чайке» еще одним таблоидом и всучу его Хелен? — ответит Винс вопросом на вопрос.

— Нет. Кто такая Хелен?

— Хелен Хафнер, та, что нас обслуживает, — он кивком указал на другой конец патио, где полноватая женщина лет сорока убирала со столов посуду. — Потому что такова политика Джека Муди, владельца этого замечательного заведения, и его отца, владевшего рестораном еще до появления на свет преемника. Тебе это интересно?

— Да, — ответила Стефани.

Главный редактор еженедельного «Островитянина», Дэвид Боуи, не считавший возраст Хелен Хафнер чем-то значительным, подался вперед и положил свою пухлую руку поверх руки девушки.

— Я знаю, что тебе это интересно, — сказал он. — И Винсу тоже. Поэтому сейчас он заведет свою волынку и все тебе объяснит.

— Потому что здесь школа? — сказала она улыбаясь.

— Точно, — ответил Дэйв. — И что хорошо для таких стариков, как мы?

— Вы учите только тех, кто хочет учиться.

— Точно, — повторил Дэйв и откинулся на спинку стула. — Прекрасно.

На нем не было ни пальто, ни куртки, только старый зеленый свитер. Дело было в августе. Для Стефани в патио было довольно тепло, несмотря на бриз, но она знала, что ее собеседники слегка озябли. В случае с Дэйвом это было необъяснимо: ему всего шестьдесят пять, да и лишние тридцать фунтов должны бы сыграть свою роль. Винс Тигги этим летом стал выглядеть под девяносто, хотя обычно ему давали не больше семидесяти. Худой, как щепка, для своего возраста он был очень подвижен, несмотря на скрюченные пальцы. Миссис Пэндер, секретарша, работающая в редакции «Островитянина» на полставки, пренебрежительно хмыкая, называла его «фаршированным шнурком».

— Политика «Серой чайки» заключается в том, что за газеты, заказанные посетителями, несут ответственность официантки, обслуживающие их столики. То есть, до тех пор, пока газеты не оплачены, они, по сути, куплены официантками, — объяснил Винс. — Джек сообщает об этом девушкам при приеме на работу, чтобы потом у тех не было повода приходить к нему и ныть, что они не знали об этом условии.

Стефани окинула взглядом патио, заполненное наполовину, хотя было уже двадцать минут второго, а затем помещение закусочной, окна которой выходили на Лосиную бухту. Внутри почти все столики были заняты, и она знала, что снаружи будет очередь до трех часов. Этот с трудом контролируемый хаос творится каждый год с Дня Памяти до конца июля. От официанток требуется уследить за каждым клиентом, и бедняжки рвут задницы, носясь с подносами, полными вареных лобстеров и моллюсков.

— Едва ли это… — Стефани замерла на полуслове, уверенная в том, что старики, выпустившие свою газету еще до того, как появилось понятие «минимальная заработная плата», рассмеются, если она закончит мысль.

— Честно. Ты должно быть это слово подбирала, — сухо сказал Дэйв и взял последнюю булочку из хлебницы.

«Честно» вышло у него как «честнусть», рифма к излюбленному янки слову «пусть», которое могло выражать, как согласие, так и сомнение.

Стефани была родом из Цинциннати, Огайо. Когда она впервые оказалась на Лосином острове для прохождения интернатуры в штате «Еженедельного островитянина», девушкой овладела глубокая грусть, которая на новоанглийском диалекте также рифмуется с «пусть». Как можно было выучить хоть что-нибудь, когда понимала она только одно слово из семи. А без конца просить людей повторять, что они сказали, чревато недоумением, а то и репутацией прирожденной идиотки (что на диалекте островитян звучит как «идиетки»).

Последипломная программа университета Огайо рассчитана на четыре месяца, но уже по прошествии четырех дней Стефани была готова все бросить. Но тогда Дэйв отвел ее в сторонку и сказал: «Не вздумай идти на попятную, Стеффи. К тебе все придет». И пришло! Как ей показалось, акцент почти сразу же стал понятен. Как будто в ухе чудесным, непостижимым образом лопнул пузырик, мешавший расслышать, что говорят. Теперь она была уверена, что могла бы всю жизнь прожить здесь, не умея говорить на их языке, но все понимая. Пусть! Она это могла и точка.

— Да, именно слово «честно» я и имела в виду, — согласилась она.

— Это слово не входит в словарь Джека Муди, если только дело не касается предсказаний погоды, — сказал Винс, а затем, изменившись в голосе, обратился уже не к ней. — Положите-ка, эту булочку, Дэвид Боуи! Разве ты не достаточно стремительно набираешь вес? Свинья-свинья-свинья!

— В последний раз, когда я проверял свой паспорт, в графе «семейное положение» печати не было, — парировал Дэйв, еще раз откусив от булки. — Ты что, не можешь закончить свою мысль, не доставая меня?

— Ну, не нахал?! — возмутился Винс. — Не разговаривать с набитым ртом его, видимо, тоже никто не учил.

Он закинул руку за спинку своего стула, и бриз с блестевшего на солнце океана откинул со лба его белые волосы.

— Стеффи, у Хелен трое детей от шести до двенадцати лет, а муж сбежал. Она не хочет уезжать с острова, потому что здесь можно поднакопить деньжат, работая даже простой официанткой в «Серой чайке». За лето можно заработать больше, чем потратится зимой. Следишь за мыслью?

— Да, не сомневайтесь, — сказала Стефани.

Тут как раз женщина, о которой шла речь, подошла к их столику. Стефани отметила, что на официантке были толстые чулки, которые не могли скрыть варикозных вен, и что под глазами у нее темные круги.

— Винс, Дэйв, — сказала Хелен, кивнув их симпатичной компаньонке, имени которой она не знала, — вижу, ваш друг отчалил. На паром?

— Ага, — сказал Дэйв. — Решил, что лучше вернуться в рабочий Бостон.

— Ну и пусть. Вы все?

— Нет, еще немного, — сказал Винс. — Но чек уже можно нести, Хелен. Как детишки?

По лицу женщины пробежала гримаса:

— У них шалаш на дереве. На той неделе Джуд выпал из него и сломал руку. Как же он орал! Напугал меня до смерти!

Старики переглянулись и расхохотались. И хотя они быстро смолкли и выглядели пристыженными, а Винс даже выразил сочувствие, Хелен это было уже не нужно.

— Мужчины могут смеяться. Мальчишками они все вываливались из шалашей, ломали руки и помнят себя бесстрашными пиратами. Но вряд ли они хоть иногда вспоминают, как матери ночами сидели у их кроватей, давая им аспирин. Я принесу ваш чек, — и она зашаркала прочь в своих теннисных туфлях со стоптанными задниками.

— Она доброй души человек, — сказал Дэйв.

— Это точно, — подтвердил Винс. — Но пару крепких словечек в свой адрес мы у нее заслужили. Итак, в чем же фокус с этим обедом, Стеффи? Не знаю, сколько в Бостоне платят за обед с лобстерами, три булочки и четыре чая со льдом, но тот журналист, должно быть, забыл о том, что мы тут живем у источника снабжения, как это называют экономисты. Поэтому он бросил на стол сотню баксов. Если в чеке, который принесет Хелен, будет стоять сумма больше пятидесяти пяти, я улыбнусь и поцелую свинью. Ты все еще слушаешь?

— Да, конечно, — сказала Стефани.

— А теперь о том, как все это отразится на жизни парня из «Глоуб». Пока паром везет его обратно к материку, он займется заполнением расходной книги. Появится примерно такая запись: «Обед. «Серая чайка». Лосиный остров. Серия «Необъяснимое». Если это честный малый, он напишет сто долларов, но если в нем есть малейшая склонность к воровству, он напишет сто двадцать и на остаток сводит свою девушку в кино. Поняла?

— Да, — сказала Стефани, и, допивая остатки чая, с укором посмотрела на старика. — По-моему, вы редкий циник.

— Не, будь я циником, наверняка сказал бы сто тридцать долларов. (Эта фраза рассмешила Дэйва). В любом случае он оставил сотню, а это на тридцать пять долларов больше, чем нужно, даже с двадцатью процентами чаевых. Когда Хелен принесет чек, я подпишу его, потому что «Островитянина» здесь тоже покупают.

— И дадите на чай больше двадцати процентов, надеюсь, — сказала Стефани, — учитывая ее семейное положение.

— А вот тут ты ошибаешься, — сказал Дэйв.

— Я ошибаюсь? И почему же?

Он терпеливо посмотрел на нее:

— Что ты сейчас думаешь? Что я дешевка? Жлоб-янки?

— Нет, этому я склонна верить не больше, чем тому, что все негры — лентяи, а французы круглые сутки думают только о сексе.

— Тогда поработай мозгами! Господь наградил тебя не самыми худшими из тех, что бывают.

Стефани попыталась проанализировать ситуацию, а старики с интересом наблюдали за ней.

— Она приняла бы это в качестве благотворительности, — выдала девушка, наконец.

Винс и Дэйв весело переглянулись.

— Что? — не поняла Стефани.

— Дорогуша, раз уж мы вернулись к теме лентяев-негров и озабоченных французов, — сказал Дэйв намеренно растягивая свою новоанглийскую речь до почти пародийного бормотания, — поговорим тогда и о гордой женщине янки, не признающей благотворительности.

Чувствуя, что углубляется в социальные дебри, Стефани сказала:

— Но она должна взять. Ради детей, не ради себя.

— Человек, оплативший наш обед, прибыл издалека, — продолжал гнуть свое Винс. — А, как убеждена Хелен, люди издалека буквально набиты деньгами.

Польщенная его терпением и учтивостью в ее адрес, Стефани огляделась, сначала окинув взглядом патио, где они сидели, а затем взглянув на окна закусочной. Она заметила интересную вещь: почти все посетители, что сидели снаружи, были местные, также как и обслуживающие их официантки. А внутри сидели курортники, так называемые «пришлые», и их обслуживали официантки помоложе и посимпатичнее, также не местные. Летнее подкрепление. И вдруг ей все стало ясно. Рановато ей считать себя социологом. Решение было под носом.

— Официантки «Серой чайки» делят все чаевые поровну, не так ли? Вот о чем речь.

Винс указал пальцем в ее сторону, точно целясь из пистолета, и сказал:

— В яблочко!

— И что же вы сделаете?

— Что я сделаю, — ответил старик, — так это дам на чай пятнадцать процентов, когда буду подписывать чек, а сорок долларов из наличности бостонского журналиста положу в карман Хелен, и эта сумма целиком достанется ей. А чего не видит глаз, то не ранит совесть.

— Вот так в Америке ведутся дела, — торжественно произнес Дэйв.

— И знаете, что мне нравится больше всего? — сказал Винс Тигги, подставив лицо солнцу. Он зажмурился, защищаясь от яркого света, и от этого на его коже ожили тысячи морщинок. Они не старили его, но позволяли выглядеть на восемьдесят.

— Что? — спросила Стефани, повеселев.

— Мне нравится, как деньги ходят и ходят по кругу, как одежда в химчистке. Нравится наблюдать за этим. И на этот раз, когда механизм вращения остановился, деньги закончили свой путь здесь, на Лосином острове, где они людям действительно нужны. А для полного осознания совершенства произошедшего вспомните: горожанин заплатил за наш обед, а ушел ни с чем.

— Вообще-то, он скорее убежал, — сказал Дэйв, — чтобы успеть на эту лодку. Это напомнило мне стишок Эдны Миллей: «Веселые, но от усталости с трудом всю ночь гоняли мы туда-сюда паром». Не совсем в тему, но близко.

— Веселым он не выглядел. Но к месту своей следующей остановки будет усталым, это точно, — сказал Винс. — Он вроде упоминал Мадаваску. Может, ему и попадется там что-нибудь необъяснимое. Например, как в таком месте могут жить люди. Дэйв, выручай.

Стефани была уверена в том, что между двумя стариками существовала какая-то телепатическая связь, примитивная, но действенная. Она уже видела несколько раз ее проявления с тех пор, как три месяца назад приехала на Лосиный остров. И сейчас происходило что-то из этой серии. Их официантка возвращалась с чеком в руке. Дэйв сидел к ней спиной и только Винс видел, что она приближалась. Но его напарник без слов догадался, что нужно было делать.

Дэйв полез в карман, достал бумажник, вынул из него две купюры, свернул их между пальцами и протянул через стол. Секундой позже к ним подошла Хелен. Одной шишковатой рукой Винс взял у нее чек, а из другой в карман форменной юбки скользнули купюры.

— Спасибо, дорогуша, — сказал он.

— Десерт точно не хотите? — спросила Хелен. — Есть шоколадно-вишневый пирог Мака. В меню его нет, но у нас еще немного осталось.

— Я пас. А ты, Стеффи?

Та отрицательно мотнула головой. Дэйв Боуи, скрепя сердце, тоже отказался. Хелен удостоила его (если можно так выразиться) суровым, осуждающим взглядом:

— Тебе надо поправиться, Винс.

— Мы с Дэйвом, как Джек Спрэт с женой, — весело откликнулся тот.

— А-а, — Хелен взглянула на Стефани, и один из ее усталых глаз вдруг шутливо подмигнул девушке. — Мисс, ну и парочку вы выбрали.

— Они молодцы, — сказала Стефани.

— Ну конечно. И после этого вы, возможно, сразу попадете в «Нью-Йорк таймс», — усмехнулась Хелен. Она собрала тарелки и сказала: — Я вернусь за остальным.

— Когда она обнаружит эти сорок долларов в кармане, — сказала Стефани. — Она догадается, кто их туда положил?

Она снова оглядела патио, где две дюжины посетителей пили кофе, чай со льдом, пиво или ели шоколадно-вишневый пирог, которого не было в меню. Не многие из них были похожи на того, кто положил бы сорок долларов наличными в карман официантки, но все же такие были.

— Может быть, и догадается, — ответил Винс. — Но скажи мне кое-что, Стеффи…

— Конечно, если смогу.

— Если бы она не догадалась, это сошло бы за анонимное ухаживание?

— Не понимаю, о чем вы.

— А мне кажется, понимаешь, — сказал он. — Пошли, вернемся к работе. Новости ждать не станут.

2

Что Стефани больше всего любила в «Еженедельном островитянине», так это великолепный вид залива Мэн, открывающийся перед ней, стоило отойти на шесть шагов от стола. Он очаровал ее в первый же день, и за три месяца, потраченных в основном на составление рекламных объявлений, она не смогла налюбоваться этим зрелищем. Все, что нужно было сделать, это выйти на балкон, тянущийся вдоль всего похожего на амбар здания издательства. Да, воздух пах рыбой и водорослями, но на Лосином острове все так пахло. Стефани поняла, что к этому можно привыкнуть. Более того, как только перестаешь замечать этот запах, начинаешь принюхиваться, искать его повсюду и наконец понимаешь, что жить без него не можешь.

Если стоит безоблачная погода, как в тот день конца августа, можно до мельчайших деталей разглядеть каждый дом, пирс и лодки, находящиеся на побережье Тиннок. Стефани могла даже разобрать надпись «саноко» на корпусе топливного насоса и название «Лили Бет» на борту легкого рыболовецкого судна, кормильца на отдыхе, ожидающего чистки и покраски. Она наблюдала, как тысячи солнечных зайчиков, весело переливаясь, отскакивали от сотен жестяных деревенских крыш, и как мальчишка в потрепанных шортах и фуфайке ловил рыбу с покрытого галькой замусоренного пляжа около бара Престона. А между деревней Тиннок (которая на самом деле была довольно крупным городом) и Лосиным островом солнце играло на самой синей воде, которую она когда-либо видела.

В такой день возвращение на Средний Запад казалось невозможным. И даже когда наползал туман, в котором тонул материк, а печальный вой сирены звучал, как рев первобытного чудовища, мысль об отъезде не становилась привлекательнее.

— Будь осторожна, Стеффи, — сказал как-то Дэйв, когда та сидела на своем столе, держа на коленях желтый рабочий блокнот, в который широким почерком с наклоном влево были занесены наброски наполовину составленной рубрики «Об искусстве». — Жизнь на острове, как малярия. Проникнет в кровь — не избавишься.

И вот, включив свет (солнце садилось и в длинной комнате уже начало темнеть), она села за стол и перед ней оказался верный блокнот с новым вариантом рубрики «Об искусстве» на первой странице. Эта статья могла быть заменена любой из шести подобных, созданных Стефани, но все равно оставалась предметом ее гордости. Несмотря ни на что, это ее работа, за которую платили. И Стефани не сомневалась, что там, где продают «Еженедельного островитянина», а он пользовался спросом, люди читают эту рубрику.

Винс сел за стол, негромко, но, вполне внятно хрюкнув, после чего последовал хруст, когда он повернул туловище сначала влево, а затем вправо. Это называлось «наладить спину». Дэйв говорил, что когда-нибудь Винс парализует себя с головы до пят «налаживая спину». А тот включил компьютер пока главный редактор сидел на углу его стола, затем смастерил зубочистку и начал ковырять ею в верхней вставной челюсти.

— Что у нас сегодня? — спросил Дэйв. — Пожар? Наводнение? Землетрясение? Или народное восстание?

— Я подумываю начать с пожарного гидранта, на Бич Лейн, который сшибла Элен Данвуди, когда у ее машины отказали тормоза. А затем, как только дойду до нужной кондиции, примусь за переписывание библиотечной передовицы, — ответил Винс и хрустнул костяшками пальцев.

Дэйв посмотрел на Стефани со своего насеста, которым стал угол стола Винса.

— Сначала спина, теперь костяшки, — произнес он. — А вот сыграл бы он «Сухие кости» на своих ребрах, мы отправили бы его в «Американский идол».

— Вечно он критикует, — дружелюбно отозвался Винс, ожидая загрузки компьютера. — Знаешь, Стефф, как-то все это неправильно. Вот я, девяностолетний старик, одной ногой в могиле, работаю за новеньким компьютером «Макинтош», а вот ты в свои двадцать два, обворожительная, свежее молодого персика, исписываешь желтые листки блокнота, как старая служанка викторианской эпохи.

— Не думаю, что желтые рабочие блокноты были изобретены в викторианскую эпоху, — сказала Стефани, и разворошила бумаги на своем столе. В июне, когда она только пришла в «Еженедельный островитянин» ей дали самый маленький стол из всех что имелись — он был немногим больше парты старшеклассника — и поставили его в угол. В середине июля ей уже предоставили стол побольше и поместили его в центр комнаты. Это было приятно, но расширение рабочего места привело к увеличению количества отвлекающих предметов. И сейчас ее взгляд блуждал по груде бумаг, пока не наткнулся на ярко-розовый рекламный проспект.

— Кто-нибудь из вас знает, какая выгода организации от «Ежегодных прогулок, пикников и танцев в конце лета на ферме Джернерда».

— Эта организация состоит из Сэма Джернерда, его жены, пятерых детей и разночинных кредиторов, — сказал Винс, а его компьютер пикнул. — Я хотел сказать тебе, Стефф, ты отлично поработала с этой рубрикой.

— Да это так, — согласился Дэйв. — Тебе пришло дюжины две писем, если не ошибаюсь, и лишь одно из них с претензиями, от миссис Эдины Стин, южно-английской королевы грамматики, но она сумасшедшая.

— Совершенно с катушек съехала, — подтвердил Винс.

Стефани улыбнулась, задумавшись над тем, как редко чувство глубокого и искреннего счастья переполняет нас, после того, как мы прощаемся с детством.

— Спасибо, — сказала она. — Спасибо вам обоим.

А затем продолжила:

— Можно спросить кое о чем? Только честно!

Винс повернулся на стуле и посмотрел на нее.

— Все что угодно, если это избавит меня от миссис Данвуди и пожарного гидранта, — сказал он.

— А меня от счет-фактуры, — подхватил Дэйв. — Хотя уйти домой, пока она не будет готова, я не смогу.

— Не позволяй этим бумажкам тобой командовать, — сказал Винс, — сколько раз повторять?

— Тебе легко говорить, — ответил Дэйв. — Сам-то уже лет десять в счета не заглядывал, не говоря уж о том, чтобы заниматься ими.

Стефани была решительно настроена на то, чтобы не позволить им уйти от ответа, или увести ее от темы и завлечь в эту перепалку:

— Ну-ка хватит, оба!

Они удивленно посмотрели на нее и замолчали.

— Дэйв, вы сказали мистеру Хэнретти из Бостона, что проработали вместе с Винсом в «Островитянине» сорок лет.

— Пусть так.

— А начали вы в тысяча девятьсот сорок восьмом, Винс?

— Это правда, — подтвердил тот. — Сначала, до лета сорок восьмого, были «Еженедельный потребитель» и «Вести торговли», которые раздавались бесплатно в магазинах на острове и на материке. Я был молод, напорист и мне жутко везло. Это тогда горели Тиннок и Ханкок. Те пожары… я бы не сказал, что газета началась с них, хотя в то время такое случалось, но они были удачным началом, это точно. У меня до тысяча девятьсот пятьдесят шестого года не было так много рекламных объявлений, как летом сорок восьмого.

— Итак, вы работаете здесь больше пятидесяти лет и за все это время ни разу не столкнулись ни с чем необъяснимым? Разве это возможно?

Дэйв Боуи был поражен:

— Мы никогда так не говорили.

— Боже правый! — воскликнул Винс, удивленный не меньше своего напарника.

Минуту-другую они держали себя в руках, но поскольку Стефани Маккен продолжала переводить взгляд с одного на другого, строго, как сельская учительница в вестерне Джона Форда, они больше не могли сдерживаться. Сначала уголки рта Винса Тигги начали подрагивать, затем у Дэйва Боуи задергался глаз. Все могло бы обойтись, но стоило им посмотреть друг на друга, как тут же оба расхохотались, словно два самых старых ребенка на свете.

3

— Это ты рассказал Хэнретти о «Милой Лизе»? — отсмеявшись, обратился Дэйв к Винсу. «Милой Лизой Кабо» называлась рыбацкая лодка, которую волны вынесли на берег соседнего острова Смэк в двадцатых годах. Пятеро из шести рыбаков пропали без вести, а один был найден мертвым в носовом трюме. — Как думаешь, сколько раз он слышал эту историю на нашей части побережья?

— Ой, не знаю. Интересно, где он успел побывать, прежде чем добрался до нас? — Винс начал перечислять, и вот оба снова залились оглушающим хохотом; Винс хлопал по костлявой коленке, а Дэйв звонко шлепал по пухлым ляжкам.

Стефани, нахмурившись, наблюдала за ними. Ее все это не злило и не смешило (ну если только чуточку), она просто пыталась понять, в чем причина их необузданного веселья. Сама она считала историю о «Милой Лизе Кабо» подходящей для, по крайней мере, одной из восьми статей рубрики «Необъяснимое из Новой Англии», но она не была ни глупой, ни невнимательной, чтобы не заметить, что мистеру Хэнретти этой информации явно недостаточно. По его лицу она сразу догадалась, что он уже слышал эту историю и возможно не один раз за время спонсируемых журналом исследований побережья от Бостона до Лосиного острова.

Винс и Дэйв закивали в ответ, когда она высказала свои предположения.

— Н-да, — сказал Дэйв. — Хэнретти чужак, но это не значит, что он ленив или глуп. Загадка «Милой Лизы», несомненно связанная с вооруженными бутлегерами, которые сплавляют хуч из Канады (хотя достоверно этого никто не знает), давным-давно всем известна. О ней написано в полудюжине книг, не говоря уж о журналах янки и Новой Англии. И скажи-ка, Винс, «Бостон глоуб» случайно не…

Винс кивнул.

— Вполне возможно. Лет семь или девять назад. В воскресном приложении к выпуску. Хотя, может, я путаю с журналом «Провиденс». Но я уверен, что статья о мормонах, которые объявились в порте Свободы и пытались заложить бомбу в пустыне Мэн, была в «Портленд санди телеграм».

— О береговых огнях 1951 года пишут во всех газетах почти каждый Хэллоуин, — весело сказал Дэйв, — не считая веб-сайтов об НЛО.

— А в прошлом году женщина написала книгу о массовом отравлении на церковном пикнике в Ташмуре, — добавил Винс. Это была последняя история о необъяснимом, которую они выжали из себя для приезжего журналиста, сразу после чего тот заторопился на паром в полвторого. Теперь Стефани казалось, что Хэнретти можно понять.

— Так вы морочили ему голову, — сказала она, — дразнили старыми небылицами?

— Нет, дорогуша! — сказал Винс с неподдельным возмущением (так, по крайней мере, показалось Стефани). — Каждая из — них подлинная необъяснимая загадка этих мест, побережья Новой Англии.

— Мы же не могли быть уверены в том, что он знает эти истории, пока не выложили ему все, — резонно заметил Дэйв. — Но его осведомленность нас вовсе не удивила.

— Ага, — подтвердил Винс. В его глазах играли веселые искорки. — Признаюсь, это старые байки. Но они сослужили нам хорошую службу: мы отлично пообедали, не так ли? А еще понаблюдали за тем, как деньги ходят по кругу и попадают именно туда, куда нужно… например, в карман Хелен Хафнер.

— А эти истории действительно все, что у вас есть? Эти избитые анекдоты, превратившиеся в пошлость от постоянного упоминания в книгах и крупных газетах?

Винс посмотрел на своего старого товарища:

— Я так сказал?

— Не-а, — ответил Дэйв. — Кажется, я тоже ничего подобного не говорил.

— Итак, какие же еще загадочные истории вам известны? И почему вы не рассказали их журналисту?

Старики переглянулись, и Стефани снова почувствовала действие телепатической силы. Винс легким кивком указал на дверь. Дэйв встал, пересек ярко освещенную часть длинной комнаты (на неосвещенной половине громоздился офсетный станок старой модели, который не использовался уже больше семи лет), кивнул в ответ и закрыл дверь. Затем он вернулся на место.

— Закрыто? Средь бела дня? — спросила Стефани, почувствовав смутную тревогу, но не выдав ее голосом.

— Если придут с новостями, то постучат, — объяснил Винс. — Если новости будут важными, то станут ломиться в дверь.

— А если в порту вспыхнет пожар, то мы услышим сигнал тревоги, — сказал Дэйв. — Давай, вылезай из-за стола, Стеффи. Солнца в августе слишком мало, чтобы им пренебрегать.

Она посмотрела на Дэйва, затем на Винса Тигги, который в восемьдесят соображал также быстро, как в сорок пять. Она была в этом уверена.

— Здесь школа? — спросила она.

— Точно, — ответил Винс, улыбаясь, но она поняла, что он говорит серьезно. — И знаешь, что хорошо для таких стариков, как мы?

— Вы учите тех, кто хочет учиться.

— Пусть так. Ты хочешь учиться, Стеффи?

— Да, — не раздумывая, ответила та, несмотря на странное внутреннее беспокойство.

— Тогда пойдем, посидим на свежем воздухе, — сказал он. — Выйдем и немного посидим.

Она послушалась.

4

Солнце дарило тепло, а ветер прохладу. Соленый бриз приносил с моря звон склянок, сигнальные гудки и шум прибоя — звуки которые она за несколько недель полюбила. Мужчины сидели по разные стороны от нее и размышляли об одном и том же: старость рядом с красотой. Их добрые намерения оправдывали такие мысли, ничего плохого в этом не было. Они понимали, как хорошо она работает и как страстно хочет учиться; такое рвение вызывает желание учить.

— Итак, Стеффи, — начал Винс, когда они устроились. — Подумай еще раз о тех историях, что мы рассказали Хэнретти за обедом: «Лиза Кабо», «береговые огни», «бродячие мормоны», «отравление церковной паствы в Ташмуре», которые остаются загадками — и скажи мне, что в них общего.

— Они все необъяснимы.

— Попробуй еще раз, дорогуша, — сказал Дэйв. — Ты меня разочаровываешь.

Она взглянула на него и поняла, что это была шутка. Понятно, почему Хэнретти затащил их на обед в первое попавшееся заведение: редакция собиралась издать восемь выпусков журнала с рубрикой «Необъяснимое» с сентября по Хэллоуин (может быть, даже десять выпусков, как сказал Хэнретти, если ему удастся откопать что-нибудь особенное).

— Они все затерты до дыр.

— Уже лучше, — сказал Винс. — Но ты недалеко продвинулась. Задай-ка себе такой вопрос, юная особа: почему они затерты до дыр? Зачем новоанглийским газетам как минимум раз в год вытаскивать из закромов «береговые огни» с кипой расплывчатых фотографий, сделанных больше полувека назад? Зачем местным газетам, таким как «Янки» или «Побережье» как минимум раз в год брать интервью у Клейтона Риггз и Эллы Фергюсон, как будто те выпрыгнут, как чертик из табакерки, и расскажут что-то совершенно новое?

— Я не понимаю, о ком вы говорите, — сказала Стефани.

Винс хлопнул себя по затылку:

— Вот болван. Все забываю, что ты приезжая.

— Это комплимент?

— Возможно; скорее всего. Клейтон Риггз и Элла Фергюсон это те двое, что выпили холодный кофе у озера Ташмур и уцелели. Женщина в добром здравии, а вот у Риггза парализовало всю левую половину тела.

— Это ужасно. И у них продолжают брать интервью?

— Пусть берут. Пятнадцать лет прошло, и думаю, любой, у кого есть хоть немного мозгов, понимает, что за отравление восьми человек, из которых шестеро погибли, никто уже арестован не будет. Но Фергюсон и Риггз все еще появляются в прессе, на глазах становясь все дряхлее. «Что же произошло в тот день?» или «Кошмар у озера» или… ну, ты поняла. Такие истории нравятся людям не меньше чем «Красная шапочка» или «Три поросенка». Вопрос: почему?

Но Стефани уже думала о другом.

— Наверняка вы что-то не договариваете, — сказала она. — Но что?

Старики снова переглянулись, но на этот раз она даже предположить не могла, что означал этот взгляд. Они сидели на одинаковых складных стульях, Стефани скрестила руки перед собой, положив ладони на локти. Дэйв наклонился вперед и похлопал ее по руке.

— Мы ведь расскажем ей, Винс?

— Думаю да, — ответил тот. И снова на его лице ожили морщинки оттого, что он улыбнулся солнцу.

— Но если хочешь плыть на пароме, надо угостить чаем штурмана. Слыхала об этом?

— Да, где-то слышала, — ей вспомнились старые мамины музыкальные записи, хранившиеся на чердаке.

— Хорошо, — сказал Дэйв. — Мы спрашиваем, ты отвечаешь. Хэнретти не нужны эти избитые истории. Но почему они так избиты?

Стефани задумалась, и ее не торопили. Им нравилось наблюдать за ней.

— Ну, — сказала она наконец, — наверное, людям нравятся истории от которых по спине бегают мурашки. Особенно, когда зимним вечером дома горит свет, и потрескивают дрова в камине. Истории о неизведанном и загадочном.

— Много ли загадочного должно быть в каждой истории?

Она открыла было рот, чтобы ответить: «ну, например, шесть загадочных смертей», но тут же снова его закрыла. Шестеро погибло в тот день на берегу озера Ташмур, но огромная доза яда была на всех одна, и, скорее всего, отравитель был один. Ей не было известно, сколько раз появлялись береговые огни, но люди определенно воспринимали это как единичное событие. Поэтому…

— Одно? — спросила Стефани, чувствуя себя участником географической олимпиады. — Одно загадочное событие должно быть в каждой истории?

Винс, улыбаясь, указал на нее пальцем, и Стефани успокоилась. Они не в школе, и этим двоим она не перестанет нравиться, если даст неверный ответ, но ей захотелось угодить старикам, как лучшим учителям школьных и студенческих лет. Тем, что были суровы при исполнении своих обязанностей.

— Следующий важный момент: люди должны верить в то, что есть какое-то объяснение произошедшему. Они придумывают чертовски интересные версии, — сказал Дэйв. — Вот, например, «Милая Лиза», вынесенная на камни побережья острова Смэк чуть южнее Дингл Нук в 1926-ом…

— 27-ом, — поправил Винс.

— Ладно, в 27-ом, умник, и Теодор Рипонокс все еще на борту, но мертвее камня, а остальные пятеро рыбаков просто пропали. И хотя никаких следов борьбы и крови не было обнаружено, люди заговорили о том, что это, должно быть, дело рук пиратов. И теперь существует история о том, что у рыбаков была карта сокровищ, что они откопали золото, а те, кто его охранял, отобрали у них награбленное, и Бог знает, что было дальше.

— Или о том, что они, должно быть, передрались между собой, — добавил Винс. — Эту версию любят больше других. Есть истории, которые одним людям нравится рассказывать, а другим слушать, но Хэнретти достаточно опытен и знает, что в издательстве не клюнут на эту много раз разогретую бурду.

— По крайней мере, ближайшие десять лет, — уточнил Дэйв.

— Потому что новое — это давно забытое старое. Можешь не верить, Стеффи, но это действительно так.

— Я верю, — сказала она, пытаясь вспомнить, кто пел песню «Чай для штурмана», Эл Стюарт или Кэт Стивенс.

— А теперь о береговых огнях, — продолжал Винс. — Легко объяснить причину их особенной популярности. Они запечатлены на фотографии. Возможно, это просто отражение огней Элсуорта от низких облаков, которые, сливаясь, приобретали очертания, напоминающие огромные блюдца. Под ними можно разглядеть ребят из юношеской команды «Ханкокские лесорубы», все в форме и, как один, смотрят вверх.