Продавцы невозможного Панов Вадим

Скотт удивленно посмотрел на подавшего голос Кауфмана:

– Извини, Макс, не понял.

Московский директор покосился на Моратти – субординация есть субординация – и, дождавшись разрешительного кивка, любезно объяснил:

– Сорок Два – не проблема. Сорок Два – порождение системы. Нашей системы, прошу заметить. Мы оцифровали все, до чего смогли дотянуться. В головах чипы, в костях наны. Рано или поздно развитие должно было сделать качественный скачок, и вот он, пожалуйста. – Мертвый выдержал паузу. – Вы рады? Я – нет.

– Предлагаешь вырубить, к чертям собачьим, сеть? – осведомился Моратти.

Кауфман улыбнулся:

– Предлагаю действовать предельно жестко.

– Почему-то я не удивлен.

– Мы и так упустили массу времени, – повысил голос Мертвый. – Так что не следует удивляться тому, что усилия не дают результатов.

– С нейкистами можно договориться, – оборвал Кауфмана президент. – Проблема – в Сорок Два.

– Проблема в том, что мы, договорившись с одними бандитами, закрыли глаза на других.

Впервые нейкисты показали силу во время разразившегося почти три года назад «Альпийского кризиса». Подоплека тех событий до сих пор оставалась неясной, однако закончилось скрытое противостояние уничтожением целой группы адептов Поэтессы – сотрудников мюнхенского сервера dd. В ответ нейкисты атаковали Китай и Европейский Исламский Союз, развеяв по ветру сотни миллионов юаней и продемонстрировав СБА и правительствам, что те проморгали появление весьма серьезного игрока. Первая реакция была предсказуема: на dd обрушилась вся мощь полицейского аппарата. Нейкисты в долгу не остались, нанося ответные удары по экономике государств и Анклавов. Ситуация зашла в тупик – никто ведь не собирался уничтожать всех машинистов и ломщиков планеты, а потому Моратти сумел убедить верхолазов пойти на компромисс. Лидерам dd предложили закончить бессмысленную войну и принять существующие правила игры в «полицейские и воры», грубо говоря, впустили в тот же зал казино, где крутили рулетку остальные. Предложение было принято.

Однако остался радикал – Сорок Два. То ли гениальный машинист, то ли просто везунчик. И все пошло наперекосяк.

– Лидеры dd не в состоянии справиться с Сорок Два, – громко произнес Моратти. – Они попытались, но безуспешно. Они просят нашей помощи.

– Если бы мы знали, где он, то давно решили бы проблему, – проворчал Чжантин. – И без всяких просьб.

– А вы уверены, что Сорок Два существует? Что это вообще человек?

– Сорок Два – типичный псих.

– Значит, точно человек.

– Максимилиан, пожалуйста, обойдитесь без привычных шуток.

– Прошу меня извинить, Николо.

– Существует Сорок Два или нет – не важно! Существует проблема с этим именем и поразительное изобретение, которое ему приписывают.

Гений или везунчик? Изобретение существует, получается – гений. Но как Сорок Два создал троицу? Как догадался, какой результат даст сочетание «поплавка», «синдина» и особых нанов? Повезло? Может, и так. Только вот теперь троица вводит в ступор экономику планеты.

– Верхолазы требуют, чтобы мы объявили крестовый поход, – продолжил Ник. – Но я не хочу превращать его в очередную шумиху, которая закончится пшиком. Чэнь назвал происходящее катастрофой. Пока я не склонен с ним соглашаться, однако знаю, что мир на пороге коллапса. Нам нужен не просто крестовый поход, нам нужна победа. Мы должны найти уязвимое место Сорок Два и ударить по нему. – Моратти взмахнул кулаком, выдержал короткую паузу, насупленно изучая директоров, однако продолжил гораздо спокойнее, по-деловому: – Троица Сорок Два известна: наны, «синдин», «поплавок». Формула нанов давно в Сети, создать их не сложно. «Синдин» продается на каждом углу. Поэтому наша единственная крепость, последняя преграда на пути хаоса учения Сорок Два – «поплавки».

Мертвый внимательно посмотрел на президента СБА, но от комментариев воздержался. Только волосы взлохматил, умудрившись тем не менее сохранить серьезный вид.

– Подпольных мастеров, способных производить «поплавки», не так уж много, и большинство из них известны СБА. Кустарное производство процессоров дорого и трудоемко, только поэтому нам удается сдерживать Сорок Два, в противном случае все уже давно полетело бы к черту.

– Процессоры слишком заметны. – Кауфман воспользовался короткой паузой, которую выдержал Моратти, и вставил свое слово: – Наноскопы легко засекают человека, в голове которого жужжит «поплавок».

Президент СБА с трудом удержался от презрительной усмешки.

– Максимилиан, похоже, вы забыли о -вирусе?

– С ним можно бороться.

– Это он борется с нами.

– Следует расширить производство полевых наноскопов и оснащать ими все патрульные группы.

– По самым скромным оценкам, численность тритонов Сорок Два в разы превосходит численность сотрудников СБА. Мы просто не успеваем их ловить.

– Мы объявили премию в миллиард юаней тому, кто найдет противоядие против -вируса, – напомнил Мертвый. – Тысячи машинистов пытаются стать богатыми, и я уверен, что рано или поздно прикончат заразу.

– Ключевые слова: «рано или поздно», – холодно отрезал Моратти. – Мы должны ударить здесь и сейчас. Это не обсуждается.

– По кому бить-то?

– Наша цель – «поплавки». Мы обязаны сократить их оборот до минимума.

– А как же «синдин»?

– Мы постоянно усиливаем борьбу, но экстренных мер принимать не будем. Аналитики считают, что если в качестве мишени мы выберем «поплавки», то вероятность конечного успеха будет значительно выше, чем в любом другом случае. И я склонен с ними согласиться. – Президент СБА тяжело посмотрел на Кауфмана: – Это понятно?

– Вполне.

– Вот и хорошо. – Моратти удовлетворенно кивнул и перестал обращать на Мертвого внимание. – Сейчас нам предстоит наметить стратегические шаги по локализации «Проблемы Сорок Два». Я уверен, мы с ней справимся.

– Эту проблему нельзя локализовать, – хмуро бросил Кауфман.

Ник тяжело вздохнул и с иронией посмотрел на Мертвого. Именно с иронией – Моратти не мог позволить демонстрацию других чувств, потому что все знали: президент СБА не в силах снять с должности строптивого московского директора.

– Максимилиан, вы победили: выскажитесь, и мы вернемся к делам.

– Не более одной минуты, господин президент.

– Рад слышать.

И Мертвый, неожиданно для всех, подался вперед:

– Идеи Сорок Два привлекают людей тем, что это следующий этап. Следующий шаг. Сорок Два продает не революцию, а эволюцию. Новое строение общества. Новые связи, новые взаимоотношения, новые идеалы. Вот в чем главная угроза, господа. Мы оцифровали мир, полностью его изменили, а теперь Сорок Два продолжает наше дело – он меняет людей. Подгоняет их под новые стандарты мира, который мы с вами, господа, создали. Это естественный процесс, и тем идеи Сорок Два привлекательны. Он продает надежду.

– То есть мы должны сдаться? – тихо спросил Чэнь.

– Нам нужна идея, – ответил Мертвый. – Идея, а не пулеметы.

– Президент Моратти проявил весьма похвальное рвение, – невозмутимо заметил Мишенька сразу после того, как Мертвый отключил коммуникатор.

– Согласен, – кивнул Кауфман.

Совещания высших офицеров СБА считались строго конфиденциальными, их не слышали даже обеспечивающие связь машинисты. Однако Кауфмана запрет не смущал, а потому Мишенька присутствовал почти на всех подобных мероприятиях, деликатно усаживаясь вне поля зрения видеокамеры.

– И еще меня приятно поразила растерянность, которая звучала в голосах директоров, – продолжил Мишенька. – Сорок Два действует весьма энергично.

– Сейчас ему придется туго, – хмыкнул Мертвый. – Отсутствие «поплавков» способно подкосить движение.

– Отсутствие или повышение цены.

– В любом случае это будет серьезный удар.

– Согласен, доктор Кауфман.

– Печально видеть, как человек, честно работающий над делом всей своей жизни, попадает под власть обстоятельств.

– Надо посмотреть, что можно сделать, – кивнул Мишенька.

И улыбнулся.

Мишенька Щеглов был молод и подчеркнуто элегантен. Темный костюм классического покроя, белоснежная сорочка, галстук, начищенные до блеска туфли и стильные квадратные очки – по какой-то, только ему известной, причине Мишенька не исправлял зрение, сохраняя дарованную природой близорукость. Щеглов походил на шалопая, сунутого высокопоставленным папашей на должность референта всесильного директора филиала СБА. На деле же Мишенька возглавлял Управление дознаний и был ближайшим, самым доверенным помощником Кауфмана, единственным человеком, которому дозволялось входить в кабинет Мертвого без доклада и даже в отсутствие хозяина.

– Ты обратил внимание на то, как ловко Моратти настоял на выбранной мишени? «Поплавки»! Не спорю – звучит весомо и с виду правильно. Однако граверов, способных сделать «поплавок», с каждым днем становится все больше, да и воруют процессоры отовсюду, откуда возможно. К тому же «поплавок» – покупка разовая, добытые чипы тритоны хранят как зеницу ока… А вот «синдин» из организма выводится. Тритонам хотя бы раз в неделю нужен шприц, в идеале – два раза в неделю. Если же они постоянно в деле – то каждый день.

Мертвый остановился и вопросительно посмотрел на помощника.

– Я уверен, что господин президент понимает ситуацию, – невозмутимо и даже несколько безразлично отозвался Щеглов. – И наверняка вплотную занимается «синдином». – Пауза. – Господин президент несколько предсказуем.

– Не согласен, – покачал головой Мертвый. – Моратти не предсказуем, просто мы не оставили ему выбора, и он вынужден стрелять по всем мишеням одновременно. Моратти боится того, что случится после запуска Станции. Он боится, потому что не знает, что произойдет. Он хочет сохранить влияние, а хаос, который несут тритоны Сорок Два – отличная страшилка для верхолазов. Новая энергия изменит мир, но он не перестанет быть цифровым. Именно поэтому Моратти хочет любой ценой получить кнтроль над Сорок Два – ему нужны козыри для будущей игры.

Территория: Россия

Научно-исследовательский полигон «Науком» № 13

Кодовое обозначение – «Станция»

Работа должна приносить удовлетворение

– Вы ошибаетесь!

– Мне жаль вас разочаровывать, господин Гвоздев, но мы никогда не ошибаемся, – ровно ответил Токмаков, не отрывая взгляд от монитора. – Не можем себе позволить.

Токмаков отчаянно напоминал Грегу Мишеньку Щеглова: та же тщательно культивируемая невозмутимость, тот же спокойный голос и аккуратные жесты. Впрочем, возможно, Токмаков и не копировал шефа, ведь все хорошие дознаватели чем-то похожи…

– А я говорю, что вы ошибаетесь, – дрожащим голосом повторил Гвоздев. – Господи, ну чем я должен поклясться…

– Если не хотите отвечать честно, не надо говорить ничего, – порекомендовал Токмаков. – Молчание не вызывает у меня раздражения.

Грег хмыкнул.

Гвоздев поник.

Он стоял в самом центре небольшой – три на три метра – клетки, установленной в одном из подвальных помещений Теплого Дома. Без одежды – на нем остались только трусы – и без надежды на спасение. Заинтересовать своей скромной персоной СБА и так-то считалось весомой неприятностью, а уж загреметь во внутреннюю безопасность, да еще на разговор к самому Слоновски… Одним словом, Гвоздев отчаянно мечтал умереть – быстро и без мучений, но понимал, что для этого ему должно сильно повезти.

– Я – честный бизнесмен, – сглотнув, продолжил Гвоздев. – Вы можете проверить…

– Уже проверили, – рассеянно отозвался Токмаков, читая пришедшее от жены послание. – Ваше прошлое безупречно.

– Вот видите!

– Но есть нюанс, господин Гвоздев, – до сих пор честные бизнесмены не открывали в Кайфограде ночные клубы.

Поселок, что прилепился к восточной линии периметра, когда-то носил другое название, однако близость крупного строительства, а соответственно, большого числа высокооплачиваемых работяг превратили его в Кайфоград – центр ночных удовольствий, бесшабашный перекресток, на котором сплетались интересы бандитов и разведчиков. В Кайфограде все работали на всех и против всех – кто успеет вовремя заплатить, тот и получит приз. Бармены, сутенеры, пушеры – все торговали обрывками информации о Станции, сплетнями и слухами, а если не торговали, значит, покупали, являясь агентами какой-нибудь разведки.

Открытие в Кайфограде очередного ночного клуба не ускользнуло от внимания Слоновски – он вообще ничего не упускал. Грег велел уточнить, на кого работает владелец, и оставить человека в покое. Однако Гвоздев неожиданно заартачился, и в результате заработал путевку в Теплый Дом.

– Я открыл клуб на свои деньги!

– Да, да… конечно. – Токмаков выключил коммуникатор, откинулся на спинку стула и добродушно сообщил: – Знаете, господин Гвоздев, вы меня утомили. Поэтому допрос продолжит мой помощник… Он, правда, не разговорчив, зато весьма зубаст…

Пленник побледнел. Грег зевнул.

Грегуар Слоновски оказался на тринадцатом полигоне через полгода после того, как президент «Науком» Холодов сообщил верхолазам об открытии новой энергии и призвал объединить ресурсы корпораций для строительства экспериментальной Станции. Щедрое предложение сопровождалось двумя условиями. Во-первых, Холодов настоял на том, чтобы безопасность объекта обеспечивал московский филиал СБА – этим ходом президент «Науком» спас Кауфмана от отставки и даже упрочил положение московского директора в СБА. Во-вторых, Холодов сказал, что намерен сохранить технологию в тайне вплоть до запуска Станции. Верхолазы, в свою очередь, выразили законное желание получить гарантии того, что их не пытаются надуть. После ожесточенных споров стороны договорились создать небольшую научную группу, члены которой получили доступ ко всем секретным разработкам «Науком» и подтвердили главам корпораций существование революционной технологии. А после остались строить Станцию, добровольно заточив себя в «Науком» до ее запуска.

Эти глобального характера события и занесли Слоновски на север.

Грег натаскал для Кауфмана нового начальника Отдела прямых переговоров, передал дела, взял сто пятьдесят ребят и поехал в «самое важное на Земле место».

Так называл стройку Мертвый, а Мертвый громкими фразами не бросался.

«В ближайшее время, Грег, на Станцию будут смотреть из каждого окна, через каждую щель в заборе. Газетчики и разведчики. И я хочу, чтобы все они видели большую фигу. Твою фигу. Задача ясна?»

«Вполне».

«Сплети сеть с мелкими ячейками и дави всякого, кто попадется. А попасться должны все. В этом заключается твоя единственная обязанность».

Официально первым человеком на Станции считался Алексей Прохоров, бывший начальник Департамента безопасности коммуникаций московского СБА. Миролюбивое название прежней должности не вводило знающих людей в заблуждение – Прохоров занимался оборонными системами: границами Анклава и особо охраняемых зон, средствами ПВО, одним словом, был крупным специалистом по созданию периметров безопасности, что на первых порах и требовалось от главного беза Станции.

Прохоров превратил объект в крепость, полностью отрезанную от внешнего мира. В Москве его называли комендантом (в ранге первого заместителя директора московского филиала СБА), однако Моратти, изо всех сил пытающийся вбить клин между Кауфманом и его людьми, придумал для Прохорова другой титул – директор филиала СБА «Станция», намекая, что Алексей может поставить вопрос о переподчинении непосредственно Цюриху. Усилия пропали даром: Прохоров входил в узкий круг ближайших помощников Мертвого, в число тех, кто знал об истинном предназначении Станции, и купить его такой мелочью, как карьерный рост, было невозможно. К тому же Моратти не учитывал присутствия на Станции Слоновски, преданного Кауфману больше, чем Мертвый был предан самому себе.

Оказавшись на севере, Слоновски привычно занял должность скромную и неприметную – пятый заместитель коменданта, начальник Управления внутренней безопасности. Именно внутренней, а не собственной – простое изменение названия позволило Кауфману наделить Слоновски самыми широкими полномочиями. Помимо заботы о чистоте рядов – Отдел собственной безопасности входил в структуру Управления, – Грег закрывал все запретные зоны, находящиеся внутри Станции: особо секретные производства и строительство главного энергоблока. Кроме того, Слоновски полностью контролировал связь с внешним миром, занимался контрразведкой и даже силовыми операциями на сопредельной территории. Через три месяца пребывания на севере в прямом подчинении Грега находилось уже полторы тысячи человек, и скучать ему не приходилось.

Тринадцатый полигон «Науком» располагался на территории России, договоренности о его безопасности заключались на самом верху, между Холодовым и русским президентом. Однако Кауфман, которому требовались настоящие гарантии, провел переговоры с директором ОКР – самой весомой федеральной структуры, и в результате вокруг Станции появилась особая зона, которую контролировала армейская дивизия. Но даже такое прикрытие не гарантировало отсутствия проблем. Местный губернатор Блиндыев и его сюзерен, северо-западный наместник Каркадоев, организовали весьма доходный бизнес, помогая всем разведкам, стремящимся проникнуть на Станцию. А за дополнительную плату не гнушались устраивать провокации и даже диверсии. Приструнить их не получалось: и Блиндыев, и Каркадоев входили в могущественный клан Чапчарой, что гарантировало им полную безнаказанность. Несколько раз Слоновски собирался прикончить вредных вельмож, однако сдерживался: наследники продолжили бы дело безвременно почивших папаш, но при этом затаили бы злобу. А платить чапчаройцам за спокойствие Кауфман не позволял, он предпочитал держать своих людей в тонусе, и вялотекущая конфронтация Мертвого вполне устраивала.

– Не надо! Умоляю! Не надо!!

Гвоздев вцепился в прутья решетки, то ли сломать пытается, то ли отогнуть… Вырваться хочет. Очень хочет вырваться на свободу. Глаза выкачены, рот перекошен, красное от надрыва лицо, слезы, сопли.

– Не надо!!!

А в другом углу клетки замер сторожевой терьер Мутабор – здоровенная, стокилограммовая зверюга, уже начинающая проявлять интерес к бьющемуся в истерике человечку.

– Я составил его психологический портрет и понял, что господин Гвоздев до колик боится собак, – негромко сообщил Токмаков, раскуривая сигарету. – Терьер в клетку как раз то, что нужно. Я думаю, господин Гвоздев продержится не более четырех с половиной минут.

– Главное, чтобы терьер продержался и не порвал урода, – пробурчал Грег.

– Рекс не подведет, – пообещал приведший пса кинолог. Помялся, но все-таки набрался храбрости спросить: – Мне покурить можно?

– Дыми, – махнул рукой Слоновски.

Тем временем Рекс решил познакомиться с соседом по клетке поближе и, внимательно принюхиваясь, сделал пару шагов к Гвоздеву. Крики «Не надо!» сменились бессмысленным воем. Обезумевший от страха пленник не видел, что собака настроена миролюбиво, забыл, что сторожевые терьеры Мутабор отличаются огромной выдержкой, что силу свою гигантскую понимают, а потому просто так не бросаются. Гвоздев видел огромного пса, зубы, красноватые глаза, шипастый ошейник и движение… Гвоздев видел, что собака приближается, и…

– А-а!..

– Интересно, он идейный или его запугали?

– Скорее запугали, – подумав, ответил Грег. – Идейных сейчас мало.

– Китайцы, – простонал Гвоздев, вжимаясь в прутья решетки с такой силой, словно решил их продавить. – Деньги на клуб мне дали китайцы.

Токмаков посмотрел на часы.

– Три минуты и двадцать секунд.

– Я могу забрать Рекса?

Терьер с надеждой посмотрел на хозяина – ему было скучно.

– Конечно.

– Пусть скажет, кто его связной и убирается ко всем чертям, – распорядился Грег и повернулся к выходу.

Несчастный Гвоздев еще не понял, что быть в Кайфограде агентом – не исключение, а норма. На китайцев ты работаешь, на индийцев, американцев, арабов, русских – преследовать тебя не будут, ибо с тем же успехом можно попытаться вычерпать море. Слоновски просто хотел знать, под чьей ты крышей – когда-нибудь эта информация обязательно пригодится.

Анклав: Москва

Территория: Царское Село

Жилой комплекс «Замок Снежной Королевы»

Поиски в пустоте дарят лишь усталость

Мелкий весенний дождь призрачной изморосью долбил Москву. Время веселых майских гроз прошло, и теперь облака выдавливали из себя последние капли, которых едва хватало на то, чтобы припорошить темным асфальт да слегка умыть толстые стекла. Хилый дождь уходил, оставляя Анклав под властью наступающей летней жары, уходил, обещая вернуться осенью, чтобы тщательно прочистить Москву перед зимой. Весенние дожди полны сил и веселья, осенние же, подобно людям пожилым и серьезным, не поливают, а работают, их стихия – сосредоточенность.

Стоящая у окна Пэт улыбнулась, провожая арьергард уходящей весны, и тихонько спросила:

– Увидимся?

Дождь промолчал. То ли не знал ответ, то ли не рискнул. Попрощался последними каплями да растаял.

«А ведь можем и не увидеться…»

Пэт перевела взгляд на кисти рук, на черные руны, небольшие, но четко очерченные руны, что мягко скользили по ее пальцам. Менялись местами, складывались в новые комбинации, замирали, позволяя девушке проникнуть в тайну сформированной последовательности, насладиться красотой и мощью древней силы, и снова путались, перебегали с пальца на палец, чтобы вновь замереть. Иногда казалось, что по рукам Патриции стекает грязь. А иногда совершенство очередного узора щемило душу.

Руны открывали девушке тайны, но главный свой секрет пока хранили. Для главного секрета нужен ключ…

– Патриция!

Последний взгляд на руки, в глазах вспыхивает властный огонек, и руны послушно бледнеют, исчезают, словно их и не было.

Пэт обернулась:

– Да?

Таисия хрустнула пальцами:

– Ты стояла у окна, и мне вдруг показалось, что ты сейчас уйдешь. Что хрупкая стеклянная преграда рухнет и тьма кинжалом вонзится в нежный мир. – Она подошла ближе и взяла девушку за руку. – Мне показалось, что все будет разрушено.

– Тебе просто показалось, – улыбнулась Пэт.

– Я чувствую, как твои мысли уносятся в сверкающие дали. Как мчатся они, опережая одна другую, способные за секунду обогнуть Ойкумену. Я сама такая. Ты ведь знаешь. И мне бы очень хотелось, чтобы наши мысли мчались вместе. На крыльях ветра свободы, окутывающего настоящих творцов.

Пэт познакомилась с Таисией Кук чуть меньше месяца назад на приеме в честь дня рождения директора «МосТех» и сразу же ощутила то настырное давление, которое госпожа Кук называла «природным обаянием». Светская львица всерьез увлеклась юной красавицей и, не теряя времени даром, засыпала Пэт знаками внимания: невинные, но чертовски дорогие подарки, приглашения на выставки модных художников, на концерты и в литературные салоны. Таисия штурмовала девушку по всем правилам военного искусства, а Пэт… Пэт медлила обрывать знакомство. Таисия выделялась среди других одуревших от скуки верхолазок, и, возможно, в болоте этой непохожести прятался необходимый ключ.

Правда, надежда на это таяла с каждой минутой.

– Ты напоминаешь мне меня, какой я была совсем недавно, год или два назад. Молодая, неопытная, ищущая, но при этом – цельная. Я твердо знала, чего хочу, и ты, я вижу, такая же. У тебя есть цель, а свою цель я знала с самого детства. Я почти сразу ощутила себя Творцом, личностью с особым взглядом на мир, но как же трудно мне было расти в мире, где женщина не имеет права на самовыражение!

Через пару дней после знакомства Кирилл принес дочери досье на Таисию.

«Посмотри, если станет интересно».

«Зачем?»

«Ты еще плохо разбираешься в людях. Изучи факты, сопоставь с человеком. В следующий раз ты увидишь его Я и без документов».

Знать все обо всех было в духе Грязнова, и Пэт постепенно становилась похожей на отца.

Из досье девушка узнала, что Таисии, дочери мелкого капера из Эдинбурга, повезло влюбить в себя сына весьма и весьма крутого верхолаза. После чего жизнь, собственно, и удалась. Муж боготворил творчески одаренную супругу и позволял Таисии жить так, как ей заблагорассудится. Очередная пустышка? Сомнений в этом практически не осталось, но Пэт решила дать светской львице последний шанс. В конце концов, Таисия действительно была своеобразной особой.

– Как раз сейчас я взялась за поэму. За поэму, Патриция, за поэму! У меня были наброски, но теперь я хочу разложить их на строки… Нет! Даже на слова! На буквы! И собрать новое целое. Я дни напролет провожу в кабинете, обдумывая образы, что посещают меня, и вплетаю их в картину… Да, Патриция, я уже вижу, как из старых моих набросков появляется величественный корабль нового полотна. Старые наброски, такие наивные… Я начала эту поэму, когда мне было девять лет. Я помню, как родилась первая строка. Она меня очаровала. Я написала ее на коммуникаторе и почти час думала о ней. Уже тогда я знала, что не скоро завершу грандиозный труд, совсем не скоро. Я предвидела, что мне потребуются годы, в течение которых я буду оттачивать мастерство, но однажды… Теперь я перечитываю наброски и понимаю, что уже тогда, в юности, я видела элементы того великолепного полотна, которое выходит сейчас из-под моего пера. Теперь я смотрю на мир новым взглядом, я жгу многие старые наброски, недостаточно сильные и яркие, но дым не исчезает, а обволакивает мою поэму, показывая всем, какой я была и какой стала…

Таисия называла себя писательницей, периодически издавала за счет мужа тоненькие книжки путаных стихов и странные романы, главным достоинством которых были прилагательные – в одном из предложений назойливый критик насчитал их целых пятнадцать.

– В моей поэме будут только личности, яркие, красочные образы и многовариантность событий! Я поняла, что в настоящем творчестве нет места убожеству. Я поняла это в горах. Я рассказывала тебе? Я провела два месяца на своей вилле в Кордильерах. Горы не похожи друг на друга. Мне ближе Кордильеры – дикие, необузданные, смелые! Я впитывала в себя их величие и поняла, что главное – перспектива! Глубина и ширь! Простор! Я поняла простор. Путешествия сильно влияют на творческое развитие, когда-нибудь, Патриция, ты меня поймешь. Ты должна поехать со мной в Ланданабад. Мне нужно напитать творчество новыми красками, расцветить его. Я мечтаю стоять с тобой на берегу Темзы и смотреть на величественное здание Вестминстерской мечети. Ты была в Ланданабаде?

– Не сейчас, – мягко ответила Пэт. – Я еще не готова.

– Почему? Ты ведь вот-вот окончишь Университет, избавишься от якоря, удерживающего тебя в этой серой и скучной Москве, и мы вместе отправимся путешествовать по миру. Я хочу показать тебе великие города. И еще горы. Горы гениально меняют сознание Творца. Ты приходишь в них одним человеком, а возвращаешься иным. Еще лучше понимаешь свое Я, видишь мир иначе, под следующим углом, четко понимаешь совершенно туманные раньше вещи. Я всегда была натурой цельной, устремленной, я выбрала свой путь в детстве и шла, не сворачивая. Годы, даже десятилетия. Меня совершенно нереально сбить с пути. И всегда была уверена, что дойду. Я не лгу, потому что мне незачем и не перед кем лгать…

– Я говорила с отцом, он просит обождать с путешествием хотя бы месяц.

– Патриция, это невозможно! Ты должна поставить его на место. Эти мужчины… я рассказывала, в каких нечеловеческих условиях росла? Раз ты женщина, значит, ни на что не способна. Корпорацию должен унаследовать сын. Я не была сыном и всегда чувствовала презрительный взгляд отца. Ты должна освободиться. – Таисия взяла девушку под локоть, приблизилась еще на полшага, обожгла дыханием. Шепчущие губы совсем рядом. Глаза в глаза. Локон упал на лоб. – Я невероятно счастлива, что познакомилась с тобой, сумела тебя увидеть и почувствовать. Мы избранные, ты и я. Нам суждено быть вместе. Я знаю, что теперь ты никогда не покинешь мое сердце и душу. Потому что столько любви, счастья, света и снова любви, сколько я чувствую к тебе, я никогда не испытывала. Ты меня любишь?

Я – сверхновая звезда.

Точнее, мне сказали, что я – звезда. И еще сказали, что рано или поздно я это осознаю. И еще сказали, что, когда я осознаю, – я проснусь и в тот же миг из моей жизни исчезнет понятие «невозможно».

Из моей жизни, которая не будет долгой.

И поэтому я боюсь.

Я боюсь проснуться, но понимаю, что в этом случае умру еще раньше. Потому что не стану звездой. Я осознала свою силу и свою власть, но еще не поняла саму себя. Я должна вспыхнуть ярче всех звезд Вселенной, но еще не отыскала ключ к своей душе. Мотыльком устремляюсь я к любому огоньку, готова сгореть в нем, чтобы проснуться, но всякий раз натыкаюсь лишь на отражение настоящего пламени.

И теперь боюсь, что ключа нет нигде…

– Мы с тобой – Творцы, способные создать Вселенную. Но нам дано слишком мало времени, чтобы так много успеть. Мы не должны тратить его ни на что, кроме полноценной жизни. Мы должны ценить каждую минуту, наслаждаться ею. Наслаждаться вместе с тем, кого любишь, в кого веришь.

Губы скользнули по шее.

Пэт отступила на шаг и покачала головой.

– Нет.

– Нет?

Нет искры, нет пламени, нет ключа. Яркие слова прикрывают пустоту тучи, которая улепетывает сейчас из Москвы. Нет дождя, что хлестнул бы по душе резкими каплями.

В глазах Таисии мелькнула злость.

– Я надеялась, что мы одинаковые! Но ты… Но ты! Ты совсем не такая! Ты только притворяешься нежной, утонченной натурой!

– Извини.

– Извинить?! – Гримаса вновь превратилась в улыбку. Немного натянутую, правда, но все-таки улыбку. – Я чувствую глубочайшее разочарование, но вижу, что это не ты – это порыв. Я культивирую в себе счастье и добро. Я могу поделиться ими, ты кажешься опечаленной. Ощущение радости не берется вдруг, позволь, я научу тебя.

– Присядем? – Пэт увлекла женщину на софу.

– Конечно. – Улыбка Таисии стала более естественной. – Мне кажется, здесь слишком яркий свет. Мы совсем забыли о вине… – Рука скользит по плечу. – Твой порыв испугал меня, ты такая… такая сильная…

– Я знаю.

На пальцах вновь появились руны. Черные символы, видимые только Патриции. И беспрекословно подчиняющиеся ей. Взглядом, одним только взглядом девушка сложила символы в нужную последовательность и мягко провела рукой по лбу Таисии.

– Кажется, ты устала.

Фраза осталась без ответа: женщина уснула в тот самый миг, как ее коснулась Пэт.

Обмякшее тело, ровное дыхание, тишина… Отличный момент, чтобы уйти, не прощаясь.

Территория: Европейский Исламский Союз

Баварский султанат

Франкфурт-Копенгаген, в воздухе и на земле

Наказание не всегда соответствует проступку

– Курс проложен?

– Так точно.

– Встреча?

– Отряд спецназа Европол.

Карл Мэнсон, заместитель директора франкфуртского филиала СБА, провожал груз лично – все-таки пять тысяч «поплавков». Предназначались они расположенному под Копенгагеном научно-производственному комплексу имени Махмуда Кемаля, одному из трех центров Баварского султаната, имеющих лицензию на работу с самыми мощными процессорами современности. В Анклавах их называли «помойками». Государства щедро финансировали подобные комплексы, надеясь если не догнать, то хотя бы не сильно отстать от корпораций в технологиях, однако выпускаемое в центрах «новейшее» оборудование не отвечало жестким стандартам Анклавов, хотя и пичкалось самыми современными комплектующими. В том числе – «поплавками», доставка которых в научные комплексы являлась для СБА лишней головной болью.

– Коды сменили?

– Девять минут назад.

– Хорошо.

Груз отправлялся транспортным «Ка-95» «Толстяк» производства «Науком». Согласно сопроводительным документам, вертолет совершал плановый рейс с военной базы под Загребом в Познань с дозаправкой во Франкфурте. По мнению Мэнсона, это был лучший вариант, нежели предложенный изначально эскорт из двух истребителей – тайна хранила груз лучше любого силового прикрытия.

– Говорит борт 4344. Прошу разрешение на взлет.

– Даю разрешение на взлет.

Мэнсон посмотрел на оторвавшуюся от земли машину и хмыкнул:

– Все. Теперь это не наша проблема.

Даже в оцифрованном мире, в безбрежном информационном океане, повелителями которого не без оснований чувствовали себя тритоны Сорок Два, им было доступно далеко не все. Да, ломщики могли проскользнуть в самую защищенную сеть, однако любой из них, даже самый опытный, даже тот, у кого в голове жужжит «поплавок», а в крови бурлит «синдин», оставит следы, которые укажут, что информация перестала быть секретной. Именно поэтому далеко не все тайны попадали в сеть. И именно поэтому тритоны высоко ценили предателей, готовых передать нужные сведения с помощью обычного звонка.

Среди работающих на корпорации и государства машинистов хватало тех, кто разделял идеи Поэтессы. Собственно, практически все машинисты планеты читали «Числа праведности». На некоторых книга не произвела особого впечатления, другие увлеклись, стали правоверными нейкистами, и уж совсем немногих «Числа праведности» сделали фанатиками, разделяющими радикальные убеждения Сорок Два. Именно они, готовые пожертвовать всем ради торжества идеи, и составляли «пятую колонну» движения.

Едва вертолет поднялся в воздух, из штаб-квартиры франкфуртского СБА ушло короткое невинное послание, неспособное вызвать никаких подозрений. Оно было принято и тут же переслано на незарегистрированный коммуникатор, лежащий на столе перед Пумой.

– Птичка вылетела.

Связь с Крюгером Ева держала через «балалайку», поэтому он прекрасно услышал произнесенную фразу.

– Отлично!

Пума покосилась на склонившуюся над «раллером» Красную.

– Мы начинаем!