Хроники Второго пришествия (сборник) Соловьев Владимир
Сказано – сделано.
Когда мы открыли глаза, от увиденного захватило дух! Да, не случайно первый католикос Армении Григорий Просветитель именно здесь заложил Пещерный монастырь. Красиво – голубое небо, скалы, родник с водой, считающейся священной. Наверняка тут и хранится копье, принесенное в Армению Фаддеем.
Глядя на монастырь, не сразу понимаешь, где постарались трудолюбивые монахи, а где природа услужливо разрешила использовать скалы в качестве обжитых пещер. Удачное место! В этих катакомбах одинаково хорошо и молиться, и прятаться, что, кстати, и делали монахи во времена набегов арабов и турок-сельджуков. А если все же им приходилось покидать храм, неподалеку всегда можно было найти укромное местечко, где спрятать сокровища. Да, вид, конечно, замечательный, но носиться по пещерам, играя со стариками в реальную версию компьютерной стрелялки, мне не хотелось. Пришлось воспользоваться проверенным древним способом.
Я поднял руки вверх, и из воздуха материализовался шофар. Парни последовали моему примеру, еще не понимая, что им предстоит делать. Получив в руки по здоровому рогу, они стали внимательно наблюдать за мной, ожидая команды. Мой шофар оказался громоздким – метра полтора, не меньше, и держать его в руках было очень неудобно. Я задрал рог вверх и попытался извлечь хоть какой-нибудь звук. Дунул я не сильно, но результат превзошел все мои ожидания. Низкий, сильный, все заполняющий рев залил долину и устремился в сторону скальных построек.
Через секунду к мощи моего шофара присоединились глубокие голоса труб ребят. Интересно, понимают ли они, что, возможно, мы сейчас дуем именно в те трубы, пение которых обрушило стены неприступного Иерихона? Звук был густым и даже мелодичным, но нес в себе разрушение и смерть – с гор побежал песок и мелкие камушки. Впитывая в себя повелительное пение шофаров, монастырская кладка стала вибрировать и осыпаться, как песочный замок под порывом ветра. Древние стены истончались, обнажая входы в пещеры, и те множились на глазах, напоминая дырявый сыр или губительную работу кариеса в рекламных роликах очередной чудо-пасты.
Великий древний храм и приютившая его скала уходили в небытие.
Боковым зрением я заметил, как по небу в нашем направлении очень быстро скользят две тени – ветхозаветные Чип и Дейл спешат на помощь! Кому это они собрались помогать, интересно? Я повернулся и очень вовремя успел опустить шофар, иначе взбешенный патриарх врезал бы мне прямо по высоко поднятому подбородку. Здоровый дед, подняв вокруг себя тучу пыли, просквозил мимо, и я с удовольствием отвесил ему ногой смачный поджопник.
– Ну что, старый хрыч, – засмеялся я, – поди, в пещерной келье Григория Просветителя отсиживался? Давай, покажи, на что способен!
Енох, не говоря ни слова, обернулся и принял боевую позицию. Отшучиваться он явно не собирался, да и выглядел старик не смешно: широкоплечий, с невероятным звериным загривком и той самой шкурой на плечах, он стоял и мрачно поигрывал пастушьим посохом. Я осмотрелся. Неподалеку мои ученики уже вовсю махались с Илией, и этот бой давался им непросто. Пророк умело управлялся с пращой и первым же камнем сильно разбил плечо Табризу, так что пользы от последнего было немного. Окрыленный первым успехом, Биллово проклятие стал притворяться шаолиньским монахом, выделывая кунштюки с помощью посоха. Он подпрыгивал, нанося хлесткие удары, и лихо вертел оружие над головой, теперь уже пытаясь достать Никиту и Илюху.
Увидев, что ребята не растерялись, я решил заняться Енохом.
Весь набор его движений я уже видел, так что не было никакого смысла планировать схватку. Ясно, что старик ждет от меня магической чепухи, для этого у него и припасена шкура.
Не дождетесь!
Я сделал вид, что собираюсь броситься на помощь ребятам, и встал к Еноху вполоборота. Дедок купился. Он занес посох и на выдохе резко попытался ударить меня в голову. Чуть отклонившись, я мягко проводил открытой ладонью посох Еноха, и он по инерции нырнул вслед за своим оружием. Воспользовавшись его промашкой, я правым кулаком ударил старика в кадык – он вздрогнул и вытянулся вверх, – а затем левой рукой подрубил под основание его череп. Енох как куль с мукой рухнул мне под ноги, живой, но надолго обездвиженный.
Я сорвал с него пояс и на всякий случай связал патриарха, после чего направился на помощь моим орлам. Надо сказать, решился я вовремя. Илия окончательно озверел и даже пару раз влепил пацанам пощечины, которые теперь алели на их лицах. Парни тоже не отставали – лицо пророка украшали добротные синяки. Заметив меня, Илия на секунду отвлекся, и этого мгновения оказалось достаточно для того, чтобы Никита точным ударом в подбородок отправил ветхозаветного деятеля в глубокий нокаут.
– Все живы? – спросил я, подбежав к ребятам.
– Вроде все, – ответил мне Никита, – но пара ребер и носов сломано. И у Табриза, кажется, с ключицей совсем дела плохи!
– Не раскисайте, мальчики! Вот это как раз не проблема!
Я поднял руки вверх и попросил Даниила помочь ребятам. Он тотчас же услышал мою молитву, хотя такого ответа я не ожидал. Луч света, яркий, как вспышка молнии, пронзил лазурное небо Армении, воздух дрогнул, и перед нами явился Даниил. Его лицо было полно истинного сострадания. Он бросился к Табризу и стал бережно его осматривать – так родители изучают детей, которые только что упали и сами еще не понимают, все ли в порядке. Через мгновение лицо Даниила посветлело, он закрыл глаза и мягко положил руки на голову Табризу. Раны Табриза стали закрываться сами собой, а на лице появилась блаженная улыбка.
Убедившись, что с остальными ребятами все хорошо, Даниил подошел и обнял меня:
– Спасибо тебе, Владимир, и идущим за тобой, ибо ты делом доказал свою любовь, а что может быть ценнее? Ты не испугался, не поддался на лживые уговоры и раскрыл злокозненные планы!
– Даниил, я хотел привезти тебе копье Лонгина, – начал я, уже собираясь оправдываться, но Учитель не дал мне закончить.
– Нашел? – строго спросил он.
– Пока нет, – ответил я, – но думаю, что оно где-то там, в развалинах храма.
– Не волнуйся, – сказал Даниил, крепко держа меня за плечи, – копье придет само. Ему нужно лишь почувствовать плоть, которую однажды оно уже испытало на прочность.
Спаситель распахнул хитон и повернулся в сторону развалин. Внутри бывшего прибежища монахов зародился рокочущий гул. Он нарастал, растрясая вокруг себя камни и песок, и через мгновение земля разверзлась, выпустив наружу то, что мы так давно искали. С омерзительным свистом рассекая воздух и оставляя за собой чернеющий след, копье покинуло свою тайную пещерную обитель и мчалось, стремясь ворваться в грудь Даниила. На огромной скорости приблизившись к нему, наконечник древнего копья неестественно быстро замер, покорно подчиняясь воле того, кому подвластны все и вся.
– Возьми, передашь его мне в Иерусалиме. – Даниил бросил мне заостренный кусок железа, в котором я бы никогда не разглядел Копье власти.
– А что делать со стариками?
– Разбойников доставить в Иерусалим! – Учитель повелительно махнул рукой. – Их надо судить, им нет пощады, ибо они подняли руку на агнцев, и отныне не будет им прощения и покоя!
Сказав это, Даниил подошел ко мне поближе и, глядя в глаза, воодушевленно произнес:
– Пора, Владимир, пора. Отправляемся в Иерусалим немедленно! Время собирать камни.
Глава 43
– «Я есмь Альфа и Омега. Начало и конец». Что это значит, Владимир?
Мы сидели на Масличной горе в Гефсиманском саду, в тени старого дерева. Впервые за долгое время казалось, что Даниила не тяготит моя компания.
– Даниил, я должен отвечать?
– Нет, не должен, – покачал головой Учитель, – но мы так давно не говорили по душам, что ты уже, наверное, и не видишь во мне того парня, с которым познакомился в Детройте.
Я потупил взор.
– Я тебя не виню, – продолжил Даниил, – просто мне хочется поговорить с тем, кто не будет таращиться на меня с тупым обожанием, записывая каждое слово и ожидая чудес. Я всем должен! Всем. А почему? Я что, выбирал своих родителей? Да и кто они – мои папа и мама? Маму я хоть знал, а папа – Институт особых проблем при КГБ СССР или материал с Туринской плащаницы?
Я попытался открыть рот, чтобы возразить, но Даниил жестом остановил меня:
– Я ведь не жил в Раю, как Адам, и ко мне не являлся ни Господь, ни ангелы его, как Аврааму или Моисею. Я не знаю, что и как должно быть. У меня нет книги «Конец света для чайников», как и путеводителя по канцелярии Страшного суда. Бред Данте тут не помощник! От меня ведь вы все ждете не аллегорий, а точных указаний. А У МЕНЯ ИХ НЕТ! Фу, заорал, хоть полегче стало.
– И что нам теперь делать? – спросил я.
– А Я ОТКУДА ЗНАЮ? – снова закричал Даниил. – Я ведь все время ждал какого-нибудь знака, намека. Знаешь, поначалу я очень боялся. Представляешь, с утра просыпаюсь, а СИЛЫ нет. Жуткий был кошмар, но потом появились и другие страхи.
– Какие?
– Да те самые, на которые все время намекали старики – а вдруг я не от Бога? Неужели ты думаешь, что я себе сто раз этот вопрос не задавал? Задавал. Только вот ответа нет! – Учитель помолчал и, вздохнув, продолжил: – Но есть один надежный способ узнать…
– Даниил, о чем ты говоришь? Конечно, ты…
– Володя, лучше помолчи, – перебил меня он, – у вас ведь с Эльгой так и нет детей, и во всем мире их нет. Даже я ничего не могу с этим поделать, хотя и сам очень хочу, чтобы и в моем доме бегали детишки. НО ВО ВСЕМ МИРЕ ЖЕНЩИНЫ ПЕРЕСТАЛИ РОЖАТЬ!
– Так ведь было во времена Ноя, – возразил я.
– Было, – кивнул Даниил, – но тогда не было меня. А вот во времена Христа так не было. «Я есмь Альфа и Омега», начало и конец, а такой малости, как беременность, сотворить не могу. – Учитель закрыл руками лицо.
– И что мы будем делать? – осторожно спросил я. Ой, чует мое сердце, куда это все идет.
– Да, – Даниил поднял голову, – есть план! Подстегнем исторический процесс, как говорили во времена нашей советской молодости. Проведем суд над стариками и еще один эксперимент, который навсегда развеет все мои сомнения.
– А что это за план?
– Очень и очень простой. Генетически мы с Христом едины, и все его фокусы я повторил легко. Остался лишь один, но самый важный.
– Даниил, зачем? Это совершенно не нужно! Какое-то варварство! Неужели ты хочешь оказаться на кресте?
– Поверь мне, – Даниил крепко сжал мою ладонь, – меньше всего на свете я хочу этого. Но, видно, такова моя чаша! Должно быть, искупление грехов всего человечества без этой жертвы не полно, и лишь пройдя через страдания, я добуду высшую силу.
– Зачем? – спросил я, начиная сильно нервничать. – Это все какой-то бред, проявление слабости. У тебя что, плохое настроение? Ну так давай позовем девчонок, рыжих, а? Выпьем, уничтожим вслед за Китаем какую-нибудь Индию, развеселимся как-то. А то ведь весь этот поток сознания слушать невозможно, будто в тебя чекисты вместе с генами Спасителя внедрили и ген саморазрушения. Мы что, плохо живем? Все есть: мир наш, враги повержены, оставшиеся в живых обожают, преступность на нуле. Греховность? Греховность стремится к нулю. А кто что не так задумает, так для него ангелы смерти наготове! Утвержденные тобой кандидатуры в цари-пророки ждут коронации в Иерусалиме. Все не так плохо! Судим помаленьку, а то что рожать прекратили, так и это ничего, еще не успеем всех осудить. Даниил, тебя кто-то обидел? Это что, та официантка тебе что-то не так сказала? Да плюнь ты, это бабские дела! Подаришь ей какую-нибудь цацку, и она сама успокоится. Нам бы Храм восстановить, вот это действительно задача, а на кресте болтаться – ума много не надо. Давай лучше Храмом Соломона займемся?
– Хороший ты парень, Володя, – грустно улыбнулся Учитель, – настоящий друг, только вот с Храмом ничего не получится.
– А в чем проблема?! – изумился я. – Строителей завались – сейчас свистнем, таджики за ночь миленький храм слепят в точности по ветхозаветным наставлениям!
– Да я уже свистел, – усмехнулся Даниил, – я так свистел, что аж свисток лопнул! Ты же сам понимаешь, что не таджикам этот Храм строить. Он явиться должен! Я сколько дней провел в постах и молитвах, но так и не был услышан. Храм ведь дается, когда Господь слышит свой народ, а народ хвалит и любит Бога. И забирается он за прегрешения! Надо заставить Отца увидеть меня, тогда Он и повернется к народу, который не любит меня, а боится, и Отца моего трепещет. Страх есть, а любви нет.
Учитель поднялся на ноги:
– Так что готовь стадо к большому шоу. Народ хочет зрелища? Да не обманется он в ожиданиях своих!
Глава 44
Билл опоздал. Пришел вторым и великую гонку за любовь Даниила проиграл. Уже навсегда я – первый из апостолов. Не только по времени призвания, но и по значимости деяния. От понимания этого факта Биллу было очень худо. Еще бы, все самое важное случилось без его непосредственного участия. На упитанном американском лице бывшего главы «Майкрософта» застыла гримаса страдания, сравнимая лишь с разочарованием от вкуса выдохшейся кока-колы.
Тем не менее с характерным упрямством он продолжал гнуть свою линию:
– Я настаиваю на том, что настоящее копье Лонгина находилось до сегодняшнего дня в Америке, и поэтому в церемонии распятия должно использоваться именно оно!
Предмет горячего спора, который длился уже добрый час, лежал на столе – кусок железа, наполовину прикрытый золотой оболочкой, сантиметров пятьдесят в длину. Для меня было очевидно, что настоящее копье добыли мы с ребятами, но Билла уже понесло.
Гейтс никак не мог смириться с тем, что я его обскакал и явился к Даниилу и с плененными стариками, и с Копьем власти. Оказалось, что все это время наш тихоня вел собственное расследование. В погоне за копьем он нашел родственников немецких солдат, по приказу Гитлера запрятавших в нюрнбергском колодце венский артефакт. А потом ему удалось разыскать американских вояк, доставших копье из этого колодца, и экспертов, выполнивших в 1946 году копию, которую и вернули в Австрию. Боюсь даже представить, с какими сложностями пришлось столкнуться моему возлюбленному брату во время поиска копья в Америке. Постоянно на его пути попадался злобный Илия, чинивший всевозможные козни! И вот, когда все уже позади и реликвия в руках, выясняется, что это подделка.
– Копье не может быть подделкой, – брызгал слюной Гейтс, – посудите сами: кто владел миром после Второй мировой войны – Армения или США? Даже если учесть, что Армения входила в состав СССР, то и тогда победа остается за нами. Ведь это в Америке награждали за победу в холодной войне, а не в России. Империя Зла развалилась, а мы по-прежнему процветаем!
– Ну, прямо римляне! – не удержался я от легкой подколочки.
– Прекрати издеваться, немедленно прекрати! – Билл срывался на истерику.
– Не плачь, маленький, – сюсюкая, ответил я, – не все так плохо. Ты лучше водички выпей и расслабься, я тебе все объясню. Повезло тебе, что мы не чеченцы, а то за такое поведение вмиг бы схлопотал по ушам!
Даниил не прерывал наш диспут, я бы даже сказал, что он получал от этого базара некоторое удовольствие. Мы находились в Храме Гроба Господня, рассуждая о том, как организовать церемонию и имеет ли смысл восстановить первоначальный вид местности – насыпать Голгофу, а все поздние постройки снести. Потом разговор перекинулся на саму церемонию, и вот тут-то Биллушка решил отличиться и лихо презентовал копье Лонгина, которое у меня вызвало лишь улыбку. Все просчитал мой добрый друг, и не мне его винить, просто Даниил решил пока никому не рассказывать о нашей находке.
Мы спорили, и наши голоса гулко разносились по пустому помещению. В Храме было довольно прохладно и по-церковному сумрачно, но спор был неуместен не только поэтому. Все-таки на глазах человека, которому именно здесь предстояло висеть на кресте, а потом три дня лежать в пещере, обсуждалось, какой именно наконечник нужно воткнуть ему в бок. Мне стало стыдно, и я замолчал. Почувствовав мое настроение, Билл тоже притих. Он повернулся к Даниилу и рухнул на колени, заливаясь слезами:
– Прости, прости!
Учитель холодно взглянул на него, взял в руки наконечник и сказал:
– Да ладно, ты сам скоро убедишься, кто из вас прав!
Он поднял руки вверх, и, повинуясь его приказу, пред нами появилась Туринская плащаница. Спаситель расстелил ее на полу, и мы увидели след тела Иисуса. Вот отпечаток лица, вот тело, а вот тот самый порез. Даниил был очень грустен, не было ни малейшего сомнения в том, что все происходящее для него мучительно, но он решил довести дело до конца.
– Итак, вот эта рана. Возьми свое копье и сравни его с тем, что удалось добыть Владимиру. – Даниил протянул Биллу армянский артефакт.
Билл нагнулся к льняному полотну, но не успел открыть рта, как я хорошо поставленным голосом экскурсовода стал излагать нужную информацию:
– Эксперты-криминалисты, изучавшие Плащаницу, установили, что завернутый в ткань человек получил между ребер рану от копья размером 4,5 сантиметра. По мнению медиков, копье пронзило плевру, легкое и повредило сердце. Под раной на Плащанице отпечаталось пятно крови группы А+. Она потекла, когда пронзенный находился в вертикальном положении. Такая рана могла быть нанесена штатным копьем на древке длиной примерно полтора метра. Это высчитано исходя из размеров креста, высоты Голгофского холма и месторасположения раны. По мнению знатоков древнего оружия, роковой удар не мог быть нанесен длинным и тяжелым римским копьем пехотинца «хаста» или копьем кавалериста «пилумом». Это след от копья типа «лонхе», использовавшегося легионерами военных гарнизонов. Как известно из Евангелия, солдаты, осуществлявшие казнь, были легионерами. Копье, которое хранится в Эчмиадзине, точно соответствует размерам раны. – Я улыбнулся: – Не надо меня благодарить, эта информация есть в Интернете, просто в отличие от некоторых, я предпочитаю выполнять домашнюю работу.
Билл огорченно посмотрел на Даниила:
– И что, все мои усилия напрасны?
– Не думаю, – ответил Учитель, – в том копье, что принес ты, закован гвоздь с креста, так что какими-то магическими свойствами оно все равно обладает. Теперь, когда с копьем разобрались, хотелось бы услышать ваши идеи по организации всего этого… действа.
Было заметно, что Даниил заставляет себя говорить о грядущем событии спокойно. Мне было больно это слышать, и я позволил себе вольность.
– Учитель, – обратился я к нему, – я призываю тебя отказаться от этой затеи, я не вижу в ней особого смысла! Цари ждут коронации – будет красиво, весело и шумно. Наденем им на головы короны, немного поправим миром в свое удовольствие, а там, глядишь, кривая куда-нибудь да и вывезет. Зачем ставить такие эксперименты над собой? Что и кому нам доказывать, двум сумасшедшим старикам?
– Себе, дружочек, – усмехнулся Спаситель, – только себе. Завтра состоится суд над злодеями, а потом и казнь. Пришло время торопиться, ведь сегодня уже четверг.
– К чему такая спешка? – возразил я. – Мы же не успеем подготовиться! Надо выделить из своих рядов плакальщиц, Лонгина, Вечного жида, Понтия Пилата и всех прочих участников драмы. Организовать телетрансляцию, расставить камеры и свет. Работы невпроворот, дай Бог за месяц управиться!
– Владимир, ты обезумел. Это что, постановка античной драмы? Прекрати немедленно, ты все превращаешь в фарс! Завтра, все произойдет завтра. С мишурой разбирайтесь самостоятельно, а царей коронуем по Воскрешении!
– То есть в воскресенье? – уточнил я. – Ну и задачки вы ставите, шеф, с ума можно сойти! Кстати, тут ко мне уважаемые люди обращались, насчет режисс…
Даниил на меня так глянул, что я счел за благо не продолжать.
– Оставьте меня, – произнес он. – Увидимся завтра, в десять утра у Стены Плача.
Глава 45
Мы с Биллом вышли на улицу и решили пройтись к Стене Плача – посмотреть декорации завтрашнего действа.
– Что-то у меня, дорогой Билл, на сердце как-то нехорошо. Тревожно.
– И у меня, – ответил Билл, – я Учителя таким еще никогда не видел. Явно не в себе. Уж лучше бы орал да Китай громил! Рискует он.
– И не говори, – согласился я, – даже слушать никого не хочет. Так что завтра делать-то будем? Все равно ведь надо телетрансляцию организовывать, ты Теду позвонишь?
– Конечно, он будет счастлив! Режиссером Мела Гибсона позовем, он ведь уже нечто подобное снимал?
– Ну уж нет, – скривился я, – давай так: если Тернер, а не Эрнст делает телетрансляцию, то вместо Гибсона будет Михалков.
– Договорились, – блеснул очками Гейтс, – но тогда исполнителя на роль Лонгина я выбираю!
– Ага, знаю я твои американские заморочки! Наверняка предложишь негра или китайца.
– А что, политкорректно, – заметил Билл.
– Вот это ты напрасно сказал, – ответил я. – Вы и так наснимали кучу всякой пурги про античность! У вас даже триста спартанцев какие-то предтечи американцев, воюющие с армией Саддама Хусейна. Вы хоть иногда историю уважайте!
– Хорошо, а Шварценеггера можно? – спросил Гейтс.
– А он Даниила насквозь не проткнет, как бабочку в гербарии?
– Объясним.
– Смотри, не ошибись, – сказал я. – Так, ладно, давай созывай бойцов. Времени мало, а нам еще надо сюда весь бомонд собрать. На этот раз сами звонить не будем, поручим пацанам, не наш уже уровень с Президентами общаться. Да и что мы им расскажем? Что Даниил поехал головой и решил прогуляться с крестом на загривке, потом на солнышке позагорать, пройти сеанс копьетерапии и воскреснуть прямо к их инаугурации?
– Согласен, – ответил Гейтс, – звучит жутковато. Рассказывать я бы ничего не стал, пусть сами домысливают. Скажем, чтоб завтра были, и все.
Я кивнул и отдал мысленные распоряжения ребятам, которые в этот момент тусовали в каком-то ресторане неподалеку. «Здорово!» – Никита всерьез обрадовался тому, что режиссером телетрансляции будет Михалков.
Билл в этот момент говорил с кем-то по телефону и еле сдерживал смех. Повесив трубку, он тут же прыснул:
– Я всегда знал, что Тед нахал, но не до такой же степени!
– Что сказал наш мальчик, – поинтересовался я, – что по бокам от Даниила нужно будут распять Ларри Кинга с Познером?
– А есть за что? – переспросил Билл.
– Ты имеешь в виду, куда вбить гвоздики, – улыбнулся я, – или наличие грехов?
– Ха-ха-ха! – передразнил меня Гейтс. – Какие мы остроумные и как мы любим коллег. Нет, все гораздо проще – он потребовал роль Лонгина себе, причем готов предоставить справку, что тот его прямой предок.
– А если мы откажемся?
– Такой вариант не рассматривался.
– Тогда будем считать его выходку глупой шуткой.
– Надеюсь!
Мы дошли до Стены Плача. Там как всегда было много людей, но, несмотря на это, площадка мне не понравилась. Конечно, телевизионщикам здесь снимать привычно, но вот только впечатление это место создает совсем другое, не христианское, что ли.
Постояв несколько минут, мы расстались с Биллом.
Настроение у меня было ужасное. Я решил ни с кем и ни о чем сегодня не говорить и отправился в свою палатку в масличном саду, чтобы выспаться перед завтрашним тяжелым днем.
До воскресенья ничего хорошего меня не ждало.
Я лег в постель и долго ворочался, вспоминая Эльгу – я ведь даже не позвонил ей перед командировкой в Армению. Сознание постепенно покидало меня, и уже в забытьи мне показалось, что я слышу голос Даниила, молящего:
Авва Отче! Всё возможно Тебе – пронеси чашу сию мимо Меня. Но не чего Я хочу, а чего Ты.
Глава 46
В пятничный день вся площадь перед Стеной Плача была заполнена людьми – камеры, техника, службы безопасности. За ночь рабочие успели соорудить подобие VIPовских лож, и туда уже с восьми утра загнали все сливки мирового сообщества. Прямо напротив стены, метрах в десяти от нее, вдоль разделительного забора, отсекающего мужскую часть стены от женской, установили помост и на нем роскошное царское кресло.
Получилось некое подобие гигантского амфитеатра, чему удачно способствовал рельеф местности. От входа на площадь к Стене Плача вниз бежали сплошные ряды сидений, а перед сценой были оставлены сходившиеся вместе проходы. В передних рядах партера была выделена зона супер-VIPа, в которой стояли богато инкрустированные кресла, предназначенные для будущих царей-пророков.
День выдался на редкость мерзким. Солнце с самого утра отчаянно палило, но не несло тепла, и меня постоянно продирал озноб. Наверное, нервы. Ровно в десять я поднялся на сцену. Рядом со мной шел Билл, чуть поодаль понуро шагали наши ученики. Выйдя на центр помоста, я обернулся к людям, собравшимся на площади, и поднял правую руку вверх. Все они встали.
Воцарилось молчание. Я посмотрел на ложу царей-пророков. Назарбаев сделал мне некий жест, должно быть, выражающий поддержку. Я отыскал взглядом Путина, который стоял рядом с Бушем и Шираком, и попытался прочитать его мысли. Забавно, но в этот момент он был занят тем же – пытался прочитать мои. Я решил ему помочь, и на лице Путина отразилось искреннее удивление. Еще бы, кто же из политиков отважится на задуманное Даниилом? Ну так ведь на то он и Спаситель!
К чести Путина, он не стал делиться полученной от меня информацией с коллегами. Вместо этого он глубоко задумался и стал просчитывать варианты реализации разных сценариев, в том числе и крайне нежелательных. Судя по тому, как быстро он погружался в печаль, ход его мыслей был близок к моему.
С трудом, будто воздух стал вязкой и тягучей субстанцией, я наполнил легкие и провозгласил:
– Спаситель!
Грянул рев шофаров, и на сцену поднялся Даниил. Публика встретила его сумасшедшими аплодисментами. Казалось, что мои уши вот-вот лопнут от напряжения, а из взорвавшихся ладоней зрителей темным фонтаном забьет кровь. Спаситель с удивлением посмотрел на богатое кресло, ожидающее его, но не стал спорить и присел на самый краешек. Публика продолжала сходить с ума, но Учитель не замечал ее. Он был бледен, печален и задумчив.
– А чему вы так радуетесь? – спросил он.
Даниил произнес эти слова очень тихо, но каждому показалось, что он шепнул их прямо в ухо.
Аплодисменты разом смолкли.
Даниил встал и подошел к краю сцены. Несколько секунд он всматривался в лица собравшихся людей.
– Чему вы так радуетесь? – повторил он. – Сердце мое обливается кровью, а вы ликуете, как на цирковом представлении! А может быть, вы замышляете недоброе и ввергаете слабых в искус, как эти двое неблагодарных, один из которых живет благодаря моей милости. Или ты уже обо всем забыл, разбойник?
Даниил резко повернулся вправо, и все увидели, кого он имел в виду. Неподалеку от сцены в окружении израильских солдат стояли Енох и Илия. Они не были связаны, поэтому производили впечатление не столько плененных, сколько почетных гостей, окруженных толпой телохранителей.
– Отвечай, – закричал Даниил, – забыл?
Енох поднял голову и неожиданно для всех заговорил:
– Я свидетельствовал и буду свидетельствовать о том, что ты, Даниил, – Царь тьмы и Антихрист, и идущие за тобой будут гореть в Геенне огненной!
Даниил не перебивал его, и Енох разошелся:
– Ты несешь смерть и страдание, уничтожаешь праведных и разрушаешь города, ты обрекаешь страны на гибель! Во времена твои царят страх и запустение, рабы живут по страху, а не по совести, а прислуживающие тебе жируют и лоснятся. Стон великий стоит на всей земле, стон страшный, и нет ни живого, ни мертвого, кто не слышал бы его! Засохло женское чрево. Даже престарелой Сарре наш Господь даровал счастье материнства, а ты отобрал его у рода человеческого. Где нерукотворный Храм, который должен стоять здесь, где теперь ты наслаждаешься своей силой? Нет его, ибо ты смерть и проказа рода человеческого! Его погубитель!
Енох выдохся и тяжело задышал. Слова давались ему непросто, но каждое достигло своей цели. Вся мировая знать притихла, пораженная не только сказанным, но и тем, что кара небесная за такое преступление не последовала. Миллиарды телезрителей, наблюдающие прямую телетрансляцию, замерли в тупом ожидании.
Даниил молчал. Он ждал, ждал и ждал. И вот первый робкий шепот пронесся по рядам. Люди ожили и стали активно обсуждать услышанное, сначала настороженно, а потом все смелей и смелей признавая справедливость услышанного. Действительно – рожать перестали, а о строительстве Храма ничего и не слышно. Сидящие у телевизоров поддержали общее настроение, возмущаясь поведением приближенных и отсутствием прежнего греховного веселья.
Кары небесной все не следовало, и заявления становились наглее. Я почувствовал, как ненависть и презрение к этому семени людскому начинают обуревать меня. Обернувшись к Спасителю, на лице которого появились слезы, я произнес:
– Учитель, позволь мне покарать маловеров!
Я поднял глаза на Билла и увидел, что мой брат думает так же, как и я. Апостольские перстни сладко звенели в предвкушении битвы, а фоном гремела грозная мелодия колец наших ребят. Восемь колец – достаточно, чтобы навсегда вывести этот человеческий сорняк с лица Земли! Восемь – число спасения и любви к Богу, а не вечной жизни человеческого отребья!
Даниил, все это время стоящий на ногах и всматривающийся в лица людей, медленно опустился на колени. По лицу его текли слезы.
Глава 47
– Так вот какова глубина вашей веры и истинная ваша цена! – вымолвил Даниил. – Жалко мне вас, ибо вы слабы. Неверие ваше страшно и мучительно. Как же можно даровать Храм, когда столь греховны ваши помыслы? Каких еще доказательств вам нужно, жестоковыйные, чтобы уверовали вы в Господа? Каких чудес вы не видели? Или будете кричать, как ваши предтечи, – распни его? Умри и воскресни, искупи жертвой наши грехи? Вы этого хотите – чтобы ради вас я взошел на крест? Лишь тогда ваша вера станет полной? Кто вам поверит? Не для вас жертва моя, а для пославшего меня! Ему – боль и слезы. Но страшитесь дня моего Воскресения, ибо не будет более у вас оправданий!
Даниил поднялся на ноги и обвел печальным взглядом мгновенно умолкшую толпу:
– Я принесу эту жертву в день сегодняшний – пятничный, и пройду путем Христа! Не вам жертва, не ваши грехи искуплю, а оскорбление неверием, которое вы наносите Отцу моему, чье сердце раните. Не случайно сравнивал Он народ сей с блудницей – твари и есть! Я взойду на крест, но не один, а как в Писании сказано: «в окружении разбойников».
Даниил указал на пророков:
– Вы, смутившие слабые души и посмевшие поднять руку на следующих за мной, вы будете свидетелями мучений моих, ибо кресты наши рядом стоять будут! И тела будут рядом лежать. «Смертию смерть поправ». Своей смертью попирать буду смерть ваших греховных душ!
Глава 48
Я плохо помню все случившиеся после – у меня из глаз постоянно лились слезы. Все знакомое мне вдруг куда-то исчезло. Иерусалим стряхнул с себя два тысячелетия, и вот я бегу среди каких-то людей, выстроившихся вдоль пути следования несчастных.
Жутко палит солнце, духота, я не узнаю ни одного человека и только вижу, как впереди Учитель несет тяжеленный крест, а за ним плетутся еще двое с такой же ношей на плечах. Я чувствую, как Учителю тяжело – кто-то нацепил на его голову терновый венок, и кровь сочится по его измученному лицу. Учитель страдает! Растолкав обезумевшую толпу, мне удается прорваться к нему, и я кричу:
– Спаситель, позволь мне помочь тебе!
Он поднимает на меня глаза, и в них столько любви, что я начинаю рыдать еще горше.
– Не бойся, Владимир, – отвечает он, – я сам выбрал этот путь.
Какая-то женщина вытирает его лицо, какой-то мужчина пытается помочь ему донести крест, а какие-то люди бросают под ноги Спасителя лепестки роз. Вокруг страшная суета и гам. Я слышу, как начинают избивать стариков, идущих за Ним, как толпа улюлюкает и издевается над ними, но во мне нет сострадания. От немедленной расправы их спасает только охрана.
Каждый шаг дается Даниилу с трудом, но он продолжает взбираться на Голгофу. И вот уже конец пути. Охрана отсекла толпу, и даже мне не удалось преодолеть заградительный кордон.
Я слышал ужасный звук гвоздей, пронизывающих Его плоть, и завыл от собственного бессилия и ненужности.
Я сел на землю и молился сквозь слезы. Молился долго, чтобы Господь не мучил сына своего и прекратил его страдания. И слышал я сквозь молитву мою, как поносили его распятые рядом с ним разбойники, а часов в шесть сошла великая темень и продолжалась до часа девятого.
В девятом часу возопил Иисус громким голосом: Элои! Элои! Ламма савахфани? – что значит: Боже Мой! Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?
К кресту Даниила бросились какие-то люди, завязалась суета. От толпы охраны отделилось несколько человек, и я с удивлением узнал в них Табриза, Илью и Никиту.
– Учитель, вставай, – обратились они ко мне, – надо подойти к кресту.
Я последовал за ними. Под крестом, на котором висел бездыханный Даниил, уже находился Билл в окружении своих учеников. Он обнял меня, и мы некоторое время стояли в молчании, только слезы текли по нашим щекам. К крестам подошел человек, одетый в доспехи римского легионера, в руках его было копье. Он пронзил плоть Даниила и с сильным австрийским акцентом произнес:
– Истинно, этот Человек был праведник!
Меня передернуло от пошлости происходящего и от кошмарного звука копья, с хлюпом пронзающего плоть и выходящего обратно. Меньше всего на свете здесь нужно было театрализованное представление со Шварценеггером в главной роли. Я гневно посмотрел на Билла, но страдание на его лице было столь искренним, что я поборол свой минутный порыв задушить брата собственными руками.
То, что творилось вокруг нас, нельзя было назвать иначе, кроме как Концом Света. Природа сошла с ума. Ветер бушевал над нашими головами, а струи дождя хлестали камни, водяными плетьми пытаясь высечь все живое. Раскаты грома оглушали нас, и языки пламени вырывались из внезапно раскроивших землю трещин. С трудом мы сделали несколько шагов, отделяющих нас от крестов, и сняли тело Спасителя. Краем глаза я заметил, что кто-то копошится и возле места казни Илии и Еноха. Видно, не всех еретиков я извел, но на них я отвлекаться не стал. В горе все равны.
– Оставь тело нам, Владимир, – услышал я чей-то голос.
Я поднял голову и увидел женщину, которую сначала не узнал, – с ней Даниил разговаривал в ресторане. Она была не одна, поодаль стоял еще кто-то.
– Теперь наше время, – сказала женщина, – мы приберем тело. Приходи позже – отнесешь его в гробницу, высеченную в скале, и привалишь камень.
Как только к телу Спасителя прикоснулись руки женщин, небо воскресло радугой, ветер стих, и земля затянула пробороздившие ее раны. Я отошел поодаль и сел на землю наблюдать за работой плакальщиц. Те, причитая, омывали тело Спасителя, умасливали его и собирали в недолгий загробный путь, туго пеленая в плащаницу.
Следуя иудейской традиции, Мария заплела волосы на затылке в косичку.
– Помоги, Владимир, – попросила она, – отнеси Его туда, где Он будет почивать до своего Воскрешения.
Я взял тело Даниила на руки и подивился тому, насколько легка эта ноша. Нести было совсем недалеко. Дойдя до места, я заглянул в пещеру и, увидев, что каменное ложе готово, протиснулся в узкое отверстие входа. Аккуратно положив Спасителя на место, я поцеловал его в лоб и вышел. Перед пещерой стоял Билл со Шварценеггером, который держал на плечах два спеленатых тела.
– Что ты задумал? – спросил я Билла.
– Спаситель велел положить их тела в пещеру, – сквозь слезы произнес Гейтс, – чтобы они сопровождали его все время пути. Ты же помнишь, как он сказал: «Вы будете свидетелями мучений моих, ибо кресты наши рядом стоять будут. И тела будут рядом лежать».
– Будь по сему, – согласился я.
Широкоплечий австриец с бездыханными телами в руках, кряхтя, протиснулся в пещеру. Когда он вышел, оставалось лишь привалить гигантский камень. Мы втроем не без труда водрузили его на место.
Глава 49
Вокруг нас по-прежнему был город начала первого тысячелетия, столь знакомый по Новому Завету и столь непривычный по внешнему образу. Нет мечети Омара, а вдали возвышается дворец Ирода, рядом с которым должен находиться Храм Соломона, еще не разрушенный римлянами.
Я шел и молился, вторя ударам сердца, но чуду не суждено было сбыться – ни одного камня, лишь фрагмент, подпирающий с запада Храмовый холм.
Я обернулся к моим ученикам и увидел в глазах их слезы.
В отчаянии мы бросились прочь из Иерусалима, в Гефсиманский сад, и там под сенью маслин предались истовой молитве. Мы молились о спасении и воскрешении Даниила, о даровании Храма, о прощении заблудшему роду человеческому. Мы молились, не прерываясь на сон и еду, молились, когда наступила ночь, и молились, когда забрезжил рассвет. Молились, не переставая, и ждали знамения.
Я потерял счет часам и только повторял: «Господи, помилуй!», путая языки и срываясь с «Отче Наш!» на «Шма Исраэль!». Я просил Господа не словом и мыслью, а сердцем, и в какой-то момент сам перестал понимать, о чем я Его прошу. Я взалкал истины и с трепетом ждал ее обретения.
Так миновал день субботний, и солнце уступило место луне, когда я понял, что очертания древнего Иерусалима стали меняться. Вновь засиял купол мечети Омара, и современность стала проступать в ночном воздухе великого города. Сначала я подумал, что у меня начались галлюцинации, а потом осознал, что это и есть тот самый знак воскрешения, о котором я молил!
Я вскочил на ноги и с криком, как умалишенный, бросился к гробнице, где мы оставили Даниила. За мной устремились и Билл, и все наши ученики. Мы бежали так быстро, что, наверное, со стороны могло показаться, будто мы парим над землей.
Слыша крики радости, к нам стали присоединяться наши братья, молившиеся на улицах и в храмах о воскрешении Спасителя. Нас становилось все больше и больше, бегущие походили на гигантский ликующий поток, во главе которого бежали мы с Биллом. Еще один поворот, и перед нами Храм Гроба Господня. Мы влетаем в него, и я с радостью вижу – нет купола! Он будто срезан неведомой силой, и я знаю ее Божественный источник!
В блаженном предвкушении я поворачиваю к месту упокоения Спасителя и вижу, что тяжеленный камень отвален в сторону.
Проход в пещеру открыт!
Ликуя и восхваляя Господа, я падаю на колени и заползаю в пещеру. Песок щекочет мои ладони, а острые камни корябают колени, но я упорно двигаюсь внутрь, неистово желая обнять того, кого чуть было не потерял навсегда. В пещере темно, мои глаза не сразу привыкают к темноте, но я все же различаю Его. Я подползаю поближе и протягиваю свои руки к Спасителю…
Но нет… нет, нет! НЕТ, НЕ-ЕТ, НЕ-Е-ЕТ!!!
Этого не может быть!!! Звериный крик вырывается из моей глотки, устремляясь прочь из пещеры, и вырывается на свободу. Толпа в ужасе отшатывается от чернеющего проема могилы.
Даниил по-прежнему лежит там, где я его оставил, и вид его ужасен. Густой смердящий запах разлагающейся плоти бьет мне в нос, а трупные пятна на Его лице зияют неровными кляксами. В ужасе я попятился от тела Учителя и упал, запутавшись в каких-то тряпках, валяющихся на полу.
Не пытаясь встать и горько рыдая, я выполз из пещеры.
Глядя на меня, в страхе и изумлении замерла толпа.
Помутившимся взором я посмотрел на Билла.
Читать бесплатно другие книги:
