Охотник на лис Томас Дэвид

Глава 16

Беда в «Фокскэтчер»

Пока я в штате Юта экспериментировал с тем, что должно было изменить мою жизнь, борцовская карьера Дэйва сопровождалась разочарованиями, травмами и необходимостью принятия сложных решений.

После своей неудачи в схватке с Кенни Мэнди в 1988 году за место в Олимпийской сборной Дэйв на год прервал участие в соревнованиях, став тренером национальной сборной США по борьбе. В 1989 году, когда Дэйв вернулся на ковер, Кенни был в самом расцвете своей успешной карьеры борца вольного стиля.

Дэйв и Кенни были достойными соперниками на ковре, и они испытывали огромное уважение друг к другу. Когда Кенни выиграл золото на Олимпийских играх в Сеуле, Дэйв поднял его к себе на плечи и сделал с ним по ковру круг почета.

Популярность Дэйва на международной арене, пожалуй, наиболее ярко проявилась на международном турнире в Тбилиси в 1991 году. Он уже побеждал там в 1987 году и, таким образом, стал единственным американцем, выигравшим этот турнир дважды.

Российские болельщики обожали Дэйва. Зик Джонс, нынешний тренер национальной сборной США по вольной борьбе, возглавлял американскую команду на соревнованиях в Тбилиси в 1991 году, и он рассказал мне, что схватка Дэйва в финале с российским борцом закончилась с равным счетом. С учетом пассивности Дэйва из-за травмы плеча судьи присудили победу русскому спортсмену.

Болельщики пришли в неистовство, принялись швырять на арену разные вещи и свистеть. Потребовалось некоторое время, чтобы навести на трибунах порядок. Судьи вновь собрались на совещание, и в результате в знак совместной победы были подняты руки обоих борцов. Болельщики горячо приветствовали такое решение, хотя, казалось бы, должны были бы поддерживать своего земляка.

Зик сказал, что у него было такое ощущение, словно он оказался на съемках сериала «Сумеречная зона»[33]. Как мне сказали, это был единственный раз, когда в одной весовой категории на турнире были вручены две золотые медали.

Кенни снова выиграл у Дэйва в 1991 году на отборочных соревнованиях за место в сборной на чемпионат мира. После этого поражения Дэйв, стремясь вновь принять участие в Олимпийских играх и устав от необходимости постоянно сбрасывать вес, решил выступать в весе до 82 килограммов. После перехода в новую весовую категорию Дэйва преследовали травмы. В сборной США эта весовая категория была представлена очень сильными борцами. Там были Кевин Джексон, защищавший титул чемпиона мира, Ройс Элджер и Мелвин Дуглас, который, начиная со следующего года, будет четыре раза подряд становиться чемпионом США. Все эти четверо парней могли завоевать медали на предстоящих Олимпийских играх.

После победы в первой схватке по системе «лучший из трех» Дэйв проиграл Дугласу. В результате в сборную команду США попал Джексон, который и выиграл золото в Барселоне.

Летом 1992 года Дэйву исполнилось тридцать три года. Он не относился к тому типу борцов, которые упускают шансы в своей спортивной карьере, но с учетом его возраста некоторые полагали, что Дэйв упустил последнюю возможность выступить на Олимпийских играх.

Тем не менее мой брат окончательно определился в своем решении и был полон решимости принять участие в Олимпийских играх 1996 года в Атланте, штат Джорджия. Он сбросил вес до 74 килограмм, Кенни Мэнди к этому времени завершил свою карьеру, и Дэйв стал одним из ведущих борцов нашей страны. Он выиграл национальный чемпионат и занял второе место на чемпионате мира. В 1994 году он вновь занял первое место на национальном чемпионате, выиграл Кубок мира и занял второе место на Играх доброй воли. В 1995 году Дэйв третий раз подряд выиграл национальный чемпионат, став, таким образом, семикратным чемпионом США по вольной борьбе. Кроме того, в этом же году он в пятый раз стал обладателем Кубка мира.

История возвращения Дэйва в чемпионский ранг весьма воодушевляла. В возрасте тридцати шести лет он выступал настолько результативно, что все говорило о его неуклонном продвижении к олимпийскому золоту спустя двенадцать лет после того, как мы оба завоевали золотые медали на Олимпийских играх в Лос-Анджелесе.

В той же мере, в какой спортивная карьера Дэйва успешно шла по восходящей, настолько же очевидно ухудшалась ситуация в поместье «Фокскэтчер». То, что рассказывали Дэйв, мой хороший друг Дэн Чэйд и другие борцы о происходившем там, все более и более озадачивало. После убийства Дэйва, когда начались журналистские расследования прошлого Дюпона, я узнал еще более поразительные вещи о том, насколько странным стало поведение Джона.

Убежденный в том, что в особняке завелись привидения и шпионы, Джон пригласил экстрасенса, чтобы тот описал этих привидений. Он также нанял рабочих, чтобы проверить каждый сантиметр стен и полов и обнаружить шпионов, которые, как был уверен Джон, следили за ним. Шпионов не нашли. Непреклонный в своей вере в их существовании, Джон просветил рентгеном все колонны особняка и его стены.

Дюпон также потребовал от борцов выявить нацистских шпионов, которых он заприметил в кронах деревьев. Кроме того, он считал, что его враги используют инженерные коммуникационные системы особняка для того, чтобы пробраться внутрь и убить его.

Джон велел вынести из спортивного центра все тренажеры с «бегущей дорожкой», поскольку опасался, что встроенные в них таймеры переносят его назад в прошлое. Одному из борцов он запретил появляться в бейсболке, поскольку был уверен, что та служит для передачи каких-то сигналов. По этой же причине он направил на проверку свои бильярдные шары, подозревая, что в них были встроены передающие устройства.

Один из родственников рассказывал, что Джон назвал себя «Далай-ламой США» и мог не ответить на приветствие тех, кто обращался к нему без упоминания этого титула. В другой раз он принялся утверждать, что является президентом Болгарии и Советского Союза.

Джон полагал, что с ним общаются камни, и намекал на то, что в особняке имеется устройство, распыляющее специальное масло, от которого исчезают люди. Он стрелял по гусям, утверждая, что те пытаются навести на него порчу.

Получили огласку также истории и более раннего времени.

В середине 80-х годов Джон без всяких причин подорвал динамитом выводок только что родившихся лисят. В 1990 году его обнаружили с окровавленными ногами. Когда его спросили, что случилось, он объяснил, что хотел посмотреть на жуков, которые вгрызлись ему в тело, и стал выковыривать их, вырывая вместе с кусками собственной плоти.

У Джона был танк со снятым вооружением, на котором он любил разъезжать по своему поместью, чтобы похвалиться перед окружающими. Однажды вечером на Рождество 1984 года он подъехал в этом танке в своем поместье к дому, в котором остановился полицейский с женой. Джон повалил несколько деревьев и расцарапал себе голову ветками. Весь в крови и пьяный, он обратился к жене полицейского с вопросом, не желает ли ее муж «выйти поиграть».

Тем не менее каждый, кто излагал очередную историю о странностях Дюпона, всякий раз добавлял, что ему и в голову не могло прийти, что Джон мог причинить кому-то вред, не говоря уже об убийстве. Описание его выходок, как правило, завершалось традиционной фразой: «Ведь это же Джон!» Все объясняли его пьянством и употреблением им кокаина. Члены его семьи позже рассказывали, что они были обеспокоены психическим состоянием Джона и пытались убедить его обратиться к врачам. Однако он отказался, а по законам штата Пенсильвания без его согласия сами они не могли ничего предпринять.

Хотя это были истории десятилетней давности, стало ясно, что за последние годы ситуация изменилась только к худшему.

Только в прошлом году или где-то в это время мне стало известно о происшествии, которое произошло несколько лет назад и о котором раньше я никогда не слышал, хотя тогда уже работал в Вилланова. В декабре 1987 года Джон сбил регулировщика дорожного движения. Дюпон ехал не слишком быстро, однако удар получился достаточно сильным, и регулировщик оказался на капоте его «Линкольн Таун-кар», а затем, когда Дюпон остановился, упал на землю. Дюпон сказал ему, что он тренер по борьбе университета Вандербильта, и оттащил его к тротуару, хотя мне до сих пор трудно поверить, что у Джона хватило сил перетащить кого-либо. Как рассказал свидетель, Дюпон несколько минут оставался с регулировщиком, а затем, не дождавшись прибытия полиции или врачей, невнятно произнес: «С тобой все будет в порядке» – и уехал.

Когда Дюпон оказался в своем поместье, он сразу же сел в вертолет вместе с Чэйдом, Калабрезе и еще одним парнем, чтобы добраться до аэропорта Филадельфии и оттуда полететь в Висконсин, где они должны были встретиться с Дэйвом и посмотреть борцовскую схватку. Дюпон велел по дороге в аэропорт никому не разговаривать. Уже на борту самолета он рассказал им, что произошло и что он, возможно, убил регулировщика. Пока они летели в Висконсин, адвокат Дюпона несколько раз звонил Нэнси и просил, чтобы Джон созвонился с ним сразу же после прибытия. Уже в присутствии Дэйва и Нэнси, а также своих попутчиков Джон вновь признался в том, что сбил на машине человека.

Дюпон, Дэн, Роб и тот другой парень тем же вечером прилетели обратно домой. Когда на следующий день полиция допрашивала его, Джон сказал, что он не думал, что сбитый им человек серьезно пострадал и что он уехал с места происшествия потому, что должен был лететь в Висконсин. Пострадавший, который получил незначительные травмы и которого после оказания необходимой помощи выписали из больницы, не стал подавать жалобу и получил страховое возмещение. Джона признали виновным в нарушении правил дорожного движения, не повлекшим тяжких последствий, и оштрафовали на целых 42,5 доллара.

Когда оглядываешься назад, начинает казаться, что все эти годы не хватало буквально самой малости, чтобы Дюпона вывели на чистую воду и показали, кем же он был на самом деле. Если бы кто-нибудь невзначай серьезно рассердился на Дюпона, то для Джона все могло бы окончиться плачевно. Однако у Джона были связи, власть и деньги, чтобы не быть разоблаченным как эгоистичный интриган, каким он являлся.

Когда в поместье к Дюпону переехал работать Йорданов, проблемы в команде «Фокскэтчер», похоже, стали возникать все чаще. Валентин был из Болгарии, он был одной из звезд того командного матча, который организовал Дюпон.

После того как Валентин появился в команде «Фокскэтчер», он устроил для Дюпона в Болгарии схватки с борцами среди ветеранов в возрасте от пятидесяти и более лет. Джон летал на юго-восток Европы и платил болгарам за то, чтобы они проигрывали. Некоторые из борцов, проигрывая Джону, заработали больше, чем они могли бы получить, участвуя в течение целого года в официальных встречах.

Во время одного из турниров была организована специальная схватка между Джоном и болгарским борцом. Заранее была достигнута договоренность о победе Дюпона, но болгарин с первых же минут продемонстрировал значительное преимущество, и Дюпон ничего не мог поделать с парнем, чтобы набрать себе очки. Болгарин понял, что он рискует одержать победу, и сам упал на лопатки, тушируя себя. Судьи объявили ему поражение, и почему-то именно тунисские борцы принялись отмечать победу Джона, посадив его к себе на плечи и совершив с ним круг почета по арене. Кто знает, может быть, он заплатил и тунисцам, чтобы те помогли ему отпраздновать победу.

Я раньше никогда не слышал о том, чтобы подобные соревнования ветеранов организовывались в Соединенных Штатах. Я как-то видел одну такую схватку ветеранов, и мне было жаль обоих спортсменов, потому что они действовали медленно и несогласованно. Думаю, Джон использовал свое влияние, чтобы организовать в США турниры ветеранов. Я бы не удивился, узнав, что он начал спонсировать какой-нибудь спортивный ветеранский центр. Эти турниры стали весьма популярны, завершившие спортивную карьеру борцы всех весовых категорий вновь стали участвовать в соревнованиях. Мой тренер в Калифорнийском университете Лос-Анджелеса Дэйв Обл стал чемпионом мира среди ветеранов.

Если верить тому, что мне сказали, то у Дюпона появилась навязчивая идея победить в чемпионате мира среди ветеранов. Он принял участие в нескольких турнирах, но не смог выиграть. Для соревнований среди ветеранов нередко не набиралось участников для отдельных весовых категорий, чтобы соревноваться за титул чемпиона мира. С учетом этого Джон стал уточнять ситуацию и регистрироваться именно в таких весовых категориях, вне зависимости от того, отвечал ли он ее критериям. Никто из официальных лиц не сказал ничего, чтобы остановить его. Они не могли позволить себе кусать руку, которая кормила их.

Хосе Бетанкур, который организовал для Джона встречу с командой Вилланова во время ее поездки в Пуэрто-Рико, подружился с Дюпоном. Хосе принял участие в договорной схватке с Джоном, который, как мне кажется, даже не знал, что результаты этой схватки были подтасованы. Дюпон победил Хосе со счетом 14:13 или как-то так. Дэйв сказал мне, что считает Хосе героем за то, что тот осчастливил Джона. Когда Джон был счастлив, жизнь в поместье становилась замечательной для всех его обитателей.

Чэйд рассказал мне историю, которая была тщательно задокументирована с того момента, когда в «старом здании школы», отреставрированном здании на территории поместья «Фокскэтчер», поселился Марио Залетник. Марио относился к числу высокопоставленных должностных лиц Международной федерации объединенных стилей борьбы и главой ассоциации ее чиновников. Он оказывал влияние на размеры пожертвований Джона для федерации. Он также был главой администрации Олимпийских игр и чемпионатов мира. Он был «дополнительным должностным лицом», которому было поручено присматривать за Дэйвом и мной на Олимпийских играх 1984 года после того, как Дэйв нанес повреждения югославскому борцу, а я сломал турецкому борцу локоть.

Переезд Марио в поместье «Фокскэтчер» удивил меня. Я до сих пор не могу понять, что побудило его на этот шаг. Марио был достаточно влиятельным чиновником в борцовском мире, однако он проявил себя как коррупционер. Джон получал удовольствие, когда плел интриги и проверял, могут ли люди изменять своим принципам в обмен на деньги. Для него это было игрой. Он действительно считал, что у каждого есть своя цена. И теперь настала очередь Марио пройти эту проверку.

Через некоторое время Дюпон обнаружил, что Марио пытался выудить у него денег побольше не только для Федерации, но и для самого себя. И Джон решил избавиться от Марио.

Зимой Дюпон умудрился как-то заехать в своем новом «Линкольне Континенталь» в пруд на территории поместья. Через несколько дней Джон встретил Марио у центральных ворот уже в другом «Линкольне Континенталь». Марио сказал, что слышал от борцов о той истории, когда Джон заехал в пруд, и поинтересовался, как же это могло случиться.

– А я покажу, – сказал Дюпон. – Садитесь на заднее сиденье.

Джон передал Марио билет на самолет на его родину, в Канаду, направился к тому же самому пруду, через те же кусты – и въехал прямо в пруд. На полпути Джон выскочил из машины и вернулся в свой особняк, оставив Марио на заднем сиденье. Марио удалось выбраться и вернуться в борцовский зал, где он, совершенно ошарашенный, рассказал про случившееся. Марио был весь мокрый, и когда снял свои брюки, его ноги были красными от ледяной воды.

У борцов появилась шутка: они стали дразнить Марио, спрашивая, не хочет ли он поплавать. Однако, оглядываясь назад, становится ясно, что этот инцидент был первым признаком того, что Дюпон готов избавиться от нежелательных лиц в своем окружении любыми средствами, в том числе причиняя им физический вред.

Когда Джон увлекался чем-либо: каким-то видом спорта, троеборьем или борьбой, или коллекционированием, или обеспечением соблюдения законов, то он «игрался» этим, пока оно ему не наскучивало. Тогда он бросал старую игрушку и принимался искать новую.

На мой взгляд, Джон как раз достиг этой критической точки в своем увлечении борьбой. Он добился власти в руководящих органах национальной Федерации спортивной борьбы и контроля над некоторыми ключевыми фигурами в этом виде спорта. Он сделал в нем политическую карьеру. Он обеспечил себе здесь более сильное международное влияние и престиж, чем мог бы сделать это в любой из других своих коллекций. Борьба пока еще оставалась его любимой игрушкой – но время бросить ее приближалось.

У Джона и Чэйда, который приехал в Вилланова в 1987 году, начались проблемы в отношениях друг с другом, которые завершились той историей, о которой мне рассказал Дэн. В октябре 1995 года Дэн занимался поднятием тяжестей в тренажерном зале «Фокскэтчер», когда появился Джон с автоматической винтовкой со стволом в перфорированном кожухе. Джон принял атакующую позу, направил винтовку на Дэна и сказал:

– Не связывайся со мной! Я тут же выгоню тебя отсюда!

– Джон, я всегда старался быть твоим другом, – ответил Дэн. – Но я уеду отсюда.

Дюпон вышел из зала, а Дэн рассказал другим борцам о том, что произошло, что Дюпон сошел с ума и не в себе. Они ответили Дэну, что Дюпон просто был сердит на него.

Всем всегда казалось, что Дюпон ни для кого не представляет опасности, потому что никто не думал, что он когда-нибудь на самом деле осуществит свои угрозы. Джон совершал какую-нибудь выходку, и все говорили: «Джон не причинит никому вреда».

Инцидент с винтовкой просочился в прессу уже после того, как Дюпон убил Дэйва, и Дэн заявил, что он сообщил о случившемся в полицию, но там не восприняли это всерьез, сказав, что Дюпон всегда был «слегка эксцентричным». Полицейское управление в ответ заявило, что Чэйд искажает то, что на самом деле было зафиксировано в протоколе и что они ничего не могли предпринять, имея на руках лишь голословные обвинения.

Дэн упаковал большинство своих вещей в фургон, который он оставил рядом с домом Дэйва, и вернулся домой в Калифорнию. Он вновь прилетел в Филадельфию через несколько недель, чтобы окончательно собрать свои вещи и уехать навсегда. Джона не обрадовала новость о возвращении Дэна. Поздно вечером он направился к нему домой, совершенно пьяным. Он пытался найти Дэна у Дэйва и Нэнси, но того там не было.

Джон был настолько пьян, что он постоянно спотыкался. Оступившись, он ударился головой о подоконник и здорово поранился.

Дэйв с женой помогли Джону дойти до своей машины, и Дэйв отвез его в отделение неотложной помощи. Еще до этого Нэнси, увидев в машине винтовку, отнесла ее в дом. Джон при этом непрестанно повторял, что он хочет забрать свою винтовку назад, и Дэйв в конце концов вернул ее, предварительно разрядив.

Проезжая везде на красный свет, Дэйв доставил Джона в медицинский центр «Крозер-Честер», травмопункт которого был назван в его честь. По дороге Джон сказал Дэйву, что он собирается подать заявление в полицию о том, что Чэйд ударил его по голове битой и что он хотел бы, чтобы Дэйв подтвердил это.

В отделении неотложной помощи Джон отказался заполнять анкеты, крича: «Я – Джон Дюпон! Мне не нужно ждать в очереди! Немедленно дайте мне врача!» Медсестры метались, пытаясь успокоить его и получить анкеты, которые было необходимо заполнить. Джон продолжал рявкать на всех, раздавать приказы и спрашивать: «Вы разве не знаете, кто я такой?» В конце концов оказалось, что ему было нужно наложить швы на рану.

Джон упорствовал в своей истории о Дэне и бите. Дэйв с женой рассказали полиции, как обстояло дело в действительности. Когда Джон потом узнал, что Дэйв и Нэнси не поддержали его версии, он потребовал копию полицейского отчета.

У меня нет официального подтверждения этого факта, но, как мне рассказали, когда полиция, арестовав Дюпона после убийства Дэйва, осматривала его особняк, она обнаружила копию этого отчета на столе у Джона. Только после убийства, когда началось журналистское расследование и в ходе судебного процесса всплыла какая-то информация, разрозненные кусочки мозаики стали складываться в цельную картину.

Судя по всему, Дюпон начал испытывал растущую неприязнь к Дэйву, который ранее, переехав в поместье, относился к числу любимчиков Джона. Со временем место Дэйва в этой роли занял Валентин Йорданов, который так же, как и Дэйв, был женат и имел детей.

Как мне представляется, Валентин был единственным борцом в поместье, кто был способен выдержать Джона, и то только потому, что он в то время плохо знал английский. Когда я впервые встретил Валентина после его переезда к Джону, я сказал ему:

– Если хочешь остаться в «Фокскэтчер», не изучай английский. Он будет говорить тебе вещи, от которых можно спятить, и тогда ты возненавидишь свою жизнь здесь.

Удивительным было то, что Дэйв и Валентин стали очень близкими друзьями. Их дружба началась после той самой встречи команды «Фокскэтчер» с болгарами, которая была организована Джоном.

Джон уволил Дэйва после вечеринки, устроенной на Новый, 1994 год, потому что Дэйв, чтобы насмешить своего болгарского друга, нарядился в форму русского солдата. Джон был увлечен Болгарией и рассказывал разные невероятные истории о том, как его мать занималась сексом с болгарским солдатом, намекая на то, что он, как и Валентин, являлся болгарином. Поэтому Джон, должно быть, стал рассматривать Дэйва как угрозу своей дружбе с Валентином.

На следующий день Джон вызвал Дэйва в особняк и уволил его. После этого Йорданов и Калабрезе оба заявили Дюпону, что, если Дэйв уедет, они также уйдут из команды. Джон пошел на попятную и извинился перед Дэйвом.

В 1995 году истек контракт главного тренера команды борцов «Фокскэтчер» Грега Стробела, и он перешел работать главным тренером университета Лихай. Грег рекомендовал Дюпону назначить на свое место Дэйва. Дюпон, однако, предпочел Дэйву Йорданова, хотя у Дэйва было явно больше опыта. Когда Валентин выразил разочарование в связи с размером своей новой зарплаты, именно Дэйв пошел к Дюпону и беседовал с ним по поводу увеличения зарплаты Валентина.

Дэйв был тем человеком в команде «Фокскэтчер», к кому обращались, когда у кого-то возникали проблемы с Дюпоном. Дэйв был единственным среди борцов, кто мог перечить Джону, а также успокоить его и в большинстве случаев убедить поступать разумно. Дэйв не проводил соглашательскую политику, он не боялся высказывать свою точку зрения и указывать Дюпону на его «косяки». Он считал, что сможет помочь Джону.

Джон больше, чем к кому бы то ни было в команде «Фокскэтчер», прислушивался к Дэйву, однако именно Валентин стал тем, на кого Джону больше всех хотелось произвести впечатление.

Тем ноябрем консультативный спортивный совет Федерации спортивной борьбы США провел селекторное совещание для рассмотрения вопроса о возможном прекращении в официальном порядке сотрудничества с Дюпоном. В ходе совещания были рассмотрены две жалобы.

Первая поступила от борца, который сообщил, что Дюпон направлял огнестрельное оружие на некоторых борцов команды «Фокскэтчер».

Вторая жалоба касалась инцидента, когда в начале года Дюпон выгнал из своего поместья по расистским мотивам трех чернокожих борцов, заявив, что в «Фокскэтчер» правит Ку-клукс-клан. Дюпон изгнал из поместья не только чернокожих борцов. У него появился страх перед черным цветом, и он велел все черное на территории своих владений либо ликвидировать, либо перекрасить.

Дэйв на этом совещании защищал Джона больше всех, и консультативный совет решил не обращаться к руководству Федерации с требованием каких-либо шагов. Члены совета не были уверены в том, что Дюпон являлся расистом или что он представлял угрозу чьей-либо безопасности. Кроме того, интерес Дюпона к борьбе, похоже, начал падать. Он уже проинформировал Федерацию спортивной борьбы США о том, что после 1996 года перестанет делать взносы, которые обычно составляли четыреста или пятьсот тысяч долларов ежегодно. Он заводил также речь о том, что может и вообще бросить заниматься спортом.

После того как Дюпон дал понять, что он намерен прекратить ежегодные пожертвования в пользу Федерации спортивной борьбы США, между ним и руководством Федерации наметилось охлаждение отношений. Джон стал проблемой для Федерации, наряду с этим он пытался так представить свой уход из спорта, чтобы не создалось впечатления, что это Федерация спортивной борьбы США вынудила его на такой шаг.

Дэйв планировал оставаться в команде «Фокскэтчер» на период Олимпийских игр 1996 года, которые заканчивались в начале августа. Он хотел достойно отметить свое возвращение на самую авторитетную борцовскую арену, а затем вернуться домой в Пало-Альто, где, как я узнал совсем недавно, ему предложили вновь стать тренером в Стэнфорде. Когда другие борцы узнали о его планах, многие собрались и уехали, другие решили уехать вместе с Дэйвом. Валентин был одним из них.

Во время рождественских праздников 1995 года Дэйв со своей семьей навестил меня в штате Юта. Я забыл сообщить ему код системы безопасности в моем доме, и однажды, когда я был в университете, а он вошел в дом, сработала сигнализация и приехала полиция. Мы тогда долго смеялись над этим.

Я взял семью Дэйва в Солт-Лейк-Сити, чтобы показать им Храмовую площадь, которая является самым посещаемым туристическим местом в штате Юта. Я говорил с ними о своей вере, о том, какое влияние она оказала на мою жизнь, и о том, что я узнал об истинности изложенного в «Книге Мормона».

Мы с Дэйвом отработали в борцовском зале «Би-Уай-Ю» некоторые приемы джиу-джитсу. Я объяснил Дэйву, почему я навсегда бросил борьбу и стал заниматься только джиу-джитсу. Ему захотелось посмотреть, что собой представляет этот вид единоборства. Я лег на спину – то есть сделал то, что борец никогда не сделает. Я лежал и ждал, чтобы Дэйв навалился на меня. Затем я провел ему болевой прием на руке – и за семь месяцев с небольшим до Олимпиады я сломал ему локоть. По дороге в больницу я все продолжал допытываться у него: «Почему ты не стучал по ковру? Я же велел тебе стучать!»

Врачи обнаружили у него в локте костные фрагменты, которые уже были там и раньше, и позже ему пришлось удалять их хирургическим путем. Я чувствовал себя виноватым, хотя это и не я был причиной его травмы.

Когда они гостили у меня последний день, я взял Дэйва покататься на лыжах в курортной зоне Сноуберд. Прогноз погоды предупреждал о сильной метели, но так как это был последний день пребывания Дэйва в штате Юта, мы решили все же поехать туда. Метель улеглась, и условия для катания на лыжах были почти идеальными. Везде лежал чистый, девственный снег, и мы на горе были единственными. Мы катались на лыжах весь день и замечательно провели вместе время.

После того как Дэйв с семьей вернулся в поместье «Фокскэтчер», он прислал мне открытку. В ней он напомнил мне о том времени, когда после второй победы на чемпионате мира я стал подписываться следующим образом: «Марк Шульц, Олимпийский и двукратный чемпион мира». Крис Хорпел сделал все, чтобы я не стал чемпионом мира, именно поэтому я и придумал себе такую подпись. Дэйв сказал мне, что, по его мнению, это было забавно.

Затем он добавил, зачем он послал мне эту открытку: он хотел, чтобы я знал, как сильно он любит меня и как он счастлив быть моим братом.

Глава 17

Почему?

Мы никогда не узнаем, почему Джон Дюпон убил моего брата. Но когда я пытался постичь это, мне всегда представлялась важной дата убийства: 26 января 1996 года. В этот день Валентину Йорданову исполнилось тридцать шесть лет.

Мы собрались в то утро в спортзале, чтобы отпраздновать день рождения Валентина и проводить группу болгарских борцов, которые тренировались у нас и в этот день уезжали. Дюпон был вместе с борцами.

Если я правильно понимаю побуждения Дюпона, он хотел сделать Йорданову подарок на день рождения. Такой подарок, который бы показал, как сильно Джон любит Валентина и насколько он ему предан.

Через несколько часов после начала праздника Дюпон попросил Пэта Гудейла, начальника своей службы безопасности, взять его с собой на объезд поместья. На юго-востоке Пенсильвании тогда стояла суровая зима. Знаменитая снежная буря 1996 года, которая разразилась в округе Делавэр менее трех недель назад, нанесла более полуметра снега, и после недавнего нового снегопада Дюпон решил проверить, какой ущерб мог быть причинен на восьмистах акрах его собственности.

Обычно Джон, обходя свои владения, носил пистолет 38-го калибра. Но в тот день, как заметил Гудейл, Дюпон, прежде чем сесть в машину, прихватил с собой длинноствольный револьвер «Магнум» 44-го калибра, один из самых мощных пистолетов в мире.

Машина Дюпона была в ремонте, и он сел за руль взятого напрокат серебристого «Линкольна Таун-кар». Проехав по заснеженному поместью, Дюпон направился туда, где жил Дэйв с семьей, – к белому двухэтажному дому на краю поместья, в миле от особняка.

Была холодная, хмурая пятница, около двух сорока пяти пополудни. Дети Дэйва были в школе, в нескольких кварталах от дома. Дэйв обожал Александра и Даниэль, и, насколько мне известно, он, починив в своей машине радио, следил за временем, отсчитывая минуты до того момента, когда можно было ехать забирать детей и организовывать с ними выходные.

Дэйв уже почти сел в машину, когда Дюпон свернул на аллею и затормозил рядом с ним. Дэйв ничего не знал о намерениях Дюпона. Не собираясь прятаться, он сказал: «Привет, тренер!» – и направился к машине Джона.

Услышав первый выстрел и крик Дэйва, Нэнси бросилась к парадной двери дома. По пути она схватила телефон, чтобы позвонить по «911». Прежде чем она выскочила наружу, Дюпон сделал второй выстрел. Открыв дверь, Нэнси закричала Джону, чтобы он остановился. Он направил пистолет на нее, и она нырнула обратно в дом. Затем, сразу же после этого, раздался третий, последний выстрел.

Во время суда над Дюпоном Гудейл заявил, что он выбрался из машины через дверь со стороны пассажира. У него было два пистолета. Он выхватил один из них и направил его на Дюпона. По словам Гудейла, Дюпон повернулся к нему, и они стали целиться друг в друга.

Чтобы прогнать Дюпона и получить возможность осмотреть Дэйва, Нэнси вновь вышла наружу и сказала Джону, что сюда едет полиция. Гудейл бросился к железной бочке, чтобы укрыться за ней. Как он показал на суде, Дюпон после этого бросил пистолет на сиденье и поспешно уехал.

Нэнси и Гудейл пытались до приезда врачей остановить у Дэйва кровь. Однако экспансивные пули при попадании в цель расплющиваются, принимая форму гриба. Такие пули предназначены для того, чтобы наносить более тяжелые ранения, чем обычные. Джон зарядил ими свой пистолет, чтобы убить наверняка.

Дэйв умер на руках у жены.

Я так до конца и не прояснил для себя действия Гудейла во время стрельбы. У меня возникло подозрение, что он выскочил из машины и, чтобы спастись, укрылся за бочкой, а затем уже направил на Дюпона оружие. Он мог в любой момент выстрелить в Дюпона и остановить его, но не сделал этого. Он был единственным человеком, который мог спасти Дэйву жизнь. Тем не менее я постарался проникнуться к нему сочувствием. Только они вдвоем с Дюпоном знали, что в действительности произошло.

Я ни в чем не виню Гудейла. Разве он мог ожидать, что случится что-то подобное? Похоже, гораздо больше времени потребовалось на то, чтобы прочитать об этих трех выстрелах, чем на то, чтобы сделать их, и Гудейлу пришлось принимать мгновенное решение. Даже сейчас, когда меня все еще мучает вопрос, что же могло тогда произойти на аллее у дома Дэйва, трудно в чем-либо обвинять Пэта.

Отец позвонил мне где-то через полчаса после стрельбы. У меня был самый разгар второй половины обычного рабочего дня в середине борцовского сезона: я отвечал в кабинете на телефонные звонки, читал свежую почту. Тренировка завершилась чуть более часа назад.

Думаю, никто еще в истории «Би-Уай-Ю» так не матерился, как я после того, как швырнул трубку.

Я сидел в углу, рыдая, и горько сожалел о том, что не уговорил Дэйва раньше уехать из поместья «Фокскэтчер». Или же, еще раньше, вообще не переезжать туда. До того как Дэйв переехал в «Фокскэтчер», я советовал ему оформить все договоренности с Дюпоном на бумаге и предупредил его, что Джон являлся интриганом. Когда Чэйд рассказал мне о том, как Джон заявился в борцовский зал со штурмовой винтовкой, мне, очевидно, следовало уговорить Дэйва прямо тогда уехать из поместья.

Но я ничего не сказал ему, хотя мне следовало прислушаться к своему внутреннему голосу.

Я ненавидел себя за это, но никак не мог отвязаться от мысли о том, что теперь Дэйв уже никогда не побьет моего рекорда по победам на чемпионате мира. Мы всегда соперничали друг с другом. Мы оба. Но я все эти годы чувствую себя очень виноватым за такие мысли. Я должен был руководствоваться своей верой, которая говорила, что Бог хочет, чтобы я был счастлив, и что мне нужно простить себя, а не терзаться греховностью мыслей о сопоставлении с Дэйвом количества побед, одержанных на чемпионатах.

Ларри Наджент, помощник тренера, был первым, кто появился в кабинете. Он упал в свое кресло. Очевидно, он стал плакать, но я не знаю этого точно, потому что я не обратил на него внимания. Я даже не знаю, как долго мы оставались в кабинете. Прежде чем Ларри отвез меня домой, я заметил лишь, что до сих пор не повесил трубку. Отец все это время слышал, как я кричал, матерился и рыдал.

Алан Олбрайт и Бен Охай, борец, внесенный в списки Зала борцовской славы «Би-Уай-Ю», который вместе с Аланом был одним из моих ближайших друзей, ждали нас с Ларри у меня дома. Убийство Дэйва уже стало экстренной новостью, особенно с учетом первых же сообщений о том, что в нем подозревается один из наследников Дюпона. Был включен телеканал Си-эн-эн. Я посмотрел какое-то время, а затем вышел из комнаты, чтобы поплакать. Помню, когда я в очередной раз выходил, чтобы побыть одному, со мной пошел Бен, и он тоже плакал.

Кто-то у меня в доме взял трубку, когда позвонили из полиции Ньютаун-Сквэа. Полицейские были обеспокоены тем, что у меня могло возникнуть желание что-либо сделать с Дюпоном, и предупредили, чтобы я не приезжал в Пенсильванию. А я как раз собирался сделать это. Я хотел вышибить Дюпону мозги, но знал, что не смогу до него добраться, поскольку в поместье уже были копы.

Застрелив Дэйва, Джон уже без Гудейла вернулся в особняк и сразу же прошел в бронированный подвал без окон, со стальными стенами, который его мать оборудовала как бомбоубежище. Джон использовал это помещение, которое вместе с кодовым замком и запорным механизмом было похоже на банковское хранилище, как библиотеку, а зачастую и как место для употребления наркотиков. В эту библиотеку Джон, как было известно, приводил наркодилера, которому он исправно платил за кокаин, а позже появлялся уже в другом состоянии, и его нос был испачкан в белом порошке.

Дюпон извлек из своего «Магнума» три стреляных гильзы, заменил их тремя новыми патронами, чтобы револьвер был полностью заряжен, и задвинул оружие повыше на полку, чтобы его не было видно. Затем он вышел из библиотеки и крикнул персоналу наверху, чтобы в дом ни в коем случае не пускали полицию. Те подтвердили это указание, думая, что он имел в виду вызов в суд, который он ожидал в связи с продолжающимися судебными слушаниями.

Полиция, не зная, где находился Дюпон, стала подъезжать к входу в поместье. В конечном итоге для осады собралось семьдесят пять полицейских из десяти департаментов и тридцать сотрудников полицейского спецназа. Местной полиции было не понаслышке известно о том, что у Дюпона был весьма обширный арсенал оружия, в том числе и достаточно мощного. Полицейские также знали, что Дюпон – отличный стрелок, поскольку он обучал стрельбе многих из них вплоть до того дня в 1992 году, когда внезапно и без видимых причин не запретил полиции появляться в своих владениях.

В поместье начали собираться также журналисты. Они задействовали свои источники информации, чтобы собрать любые детали, способные открыть правду о человеке, который был известен как своей благотворительной деятельностью, так и своими странностями и который теперь скрывался у себя дома в качестве предполагаемого убийцы.

Почему он застрелил Дэйва? Как мог Джон Дюпон кого-либо убить?

У журналистов будет достаточно времени, чтобы задавать эти вопросы до завершения осады.

Полицейские, держась на безопасном расстоянии от строений, объехали поместье в сопровождении персонала и жителей отдаленных домов. Спустя час с небольшим полицейский, наблюдавший в бинокль за особняком, заметил там Дюпона. Джон был не один. В доме находились также две его сотрудницы, Джорджия Даскас и Барбара Линтон, и маляр, который, не привлекая к себе внимания, работал наверху. Вначале возникли опасения, что Джон удерживал Даскас и Линтон в качестве заложниц, однако они развеялись, когда полиция отметила, что те передвигаются по особняку совершенно свободно. Они не знали, что Дэйв был убит, и ничто в поведении Дюпона не говорило о том, что случилось что-то из ряда вон выходящее.

Дюпон попросил Даскас, свою секретаршу, позвонить по мобильному телефону Пэту Гудейлу. Несколько месяцев назад пожар повредил в особняке телефонную связь, и Дюпон решил, что нет необходимости ее ремонтировать. Звонить куда-либо и получать звонки можно было только по мобильному телефону.

Даскас не смогла дозвониться до Гудейла.

Тогда Джон попросил ее позвонить его адвокату Тарасу Уочоку. Он хотел, чтобы Уочок приехал к нему. Однако Уочок уже ушел с работы, и в его офисе принялись дозваниваться до него.

К тому времени, когда это удалось, сообщения об осаде особняка были в выпуске новостей всех средств массовой информации в Филадельфии. Уочок сразу же направился в поместье.

Маляр был первым из трех остававшихся, кто покинул особняк. Даскас и Линтон через некоторое время заметили около особняка полицейских с винтовками, но решили, что те приехали вручить повестку в суд. О том, что происходило на самом деле, Даскас по телефону сообщил Уочок.

Даскас еще несколько раз пыталась дозвониться до Гудейла. Когда она наконец связалась с ним, она передала Пэту, что Дюпон желает встретиться с ним. Гудейл ответил, что не может, и посоветовал Даскас, чтобы она и Линтон уходили. После этого он повесил трубку. Даскас еще раз позвонила Гудейлу, и вместо того ей ответил уже Джон Райан, полицейский, возглавлявший переговорную группу.

Линтон вышла из особняка в 5.45 вечера, и ее увезли в безопасное место.

Чуть позже Дюпон напомнил Даскас о том, что ближе к ночи, как обычно, может ненадолго зайти Йорданов. Дюпон попросил Даскас пригласить и других борцов, проживавших в поместье.

– Собственно говоря, – добавил Дюпон со зловещей усмешкой, – пригласи и Шульца.

Даскас позвонила Райану. Она поняла, что ей уже необходимо выбираться из дома, но была вынуждена дожидаться такого момента, когда можно было бы уйти незаметно для Джона. Она хотела, чтобы полиция была готова к тому, что она сбежит при первой же возможности. Такой шанс появился, когда Джон попросил ее отнести на кухню свою кофейную чашку.

В 6.45 вечера Даскас выскользнула из особняка. Джон остался там один.

Теперь, когда в особняке был только Дюпон, полиции оставалось набраться терпения и дождаться, когда он выйдет. Большое значение для действий полиции имело наличие надежной телефонной связи с Дюпоном, поэтому в пятницу вечером для восстановления телефонной линии в техническую шахту в сопровождении полицейских направили работников телефонной компании.

Чтобы снизить для них уровень шума, а также чтобы Дюпон не смог незаметно подкрасться к рабочим и полицейским в технической шахте, выключили бойлер.

Когда истекло обычное для Йорданова время появления у Дюпона, Джон принялся по мобильному телефону названивать тому домой, оставляя для Валентина сообщения с приглашением прийти в особняк. Джон не собирался говорить с полицией, пока внезапно в особняке не зазвонил телефон – это был Гудейл.

Стоя у полицейского ограждения, Гудейл попытался убедить Дюпона сдаться и выйти из дома, однако Дюпон не проявил интереса к такому предложению. Вместо этого он попросил, чтобы к нему пришли Валентин, Уочок и Марио Залетник. Прежде чем повесить трубку, Дюпон захотел убедиться, что Гудейл понимает, с кем он разговаривает. Дюпон напомнил Гудейлу, что он, Джон, был президентом Соединенных Штатов.

Переговоры периодически продолжались в субботу, которая выдалась морозной и ветреной. Полиция уговаривала Дюпона выйти из дома, а тот взамен настаивал на своей встрече с Валентином, Уочоком и Залетником.

Один раз Дюпон заметил: «Здесь в осаде находится Его Святейшество». В другой раз он назвал свое поместье «священной собственностью» и «Запретным городом»[34]. А еще как-то он назвал себя «президентом Советского Союза».

По мере того как проходила суббота, Дюпон втягивался во все более длительные переговоры с полицией. Некоторые звонки были продолжительностью до двенадцати минут. Однако его никак не могли уговорить выйти из дома. Он также не признавал, что на его территории велась стрельба. Вечером полиция решила, что будет лучше иметь дело с отдохнувшим Дюпоном, и перестала звонить ему, чтобы дать ему поспать.

Ранним воскресным утром еще до семи часов Дюпон позвонил по сотовому телефону домой Уочоку. Джон назвал себя Иисусом Христом и предупредил, что смерть Иисуса будет означать конец мира. После этого он попросил сигар и трубочного табака. Дюпон сказал Уочоку, что может перезвонить ему в 10.00, и отключился. Незадолго до этого времени полиция вновь стала звонить ему, однако Дюпон не отвечал на звонки, пока не настало 10.00 утра.

Полиция позволила Уочоку этим утром поговорить с Дюпоном, и их разговор был похож на предыдущие день назад: Джон не собирался выходить из дома и хотел увидеться с Валентином.

Дюпон пожаловался на то, что он мерзнет. Накануне вечером температура опустилась до двадцати градусов, и камин не давал достаточно тепла. Джон сжег в нем экземпляры своей второй книги, которую он написал и за издание которой заплатил. Книга называлась «Никогда не сдаваться».

Джон рассказал своему адвокату, что хочет пойти в техническую шахту, чтобы понять, почему не работает бойлер. Его выключили только для того, чтобы помочь отремонтировать телефонную связь, однако прекращение подачи тепла в особняк оказалось самым важным шагом в завершении осады.

Во время телефонного разговора, который состоялся во второй половине дня и оказался последним, Дюпон потребовал у полицейского переговорщика сержанта Энтони Папаро, чтобы отремонтировали бойлер. Папаро ответил, что это невозможно. Однако Дюпону уже надоело мерзнуть. Он спросил, не разрешат ли ему пройти в оранжерею, чтобы он мог попасть в техническую шахту и посмотреть, что случилось с бойлером.

Папаро не дал Дюпону оборвать разговор и постарался затянуть переговоры с ним, чтобы успели оповестить полицейское руководство и привести полицейских, находившихся вокруг особняка, в готовность к действиям. Папаро стал обговаривать детали выхода Дюпона из дома. Он взял с Джона обещание – и не один раз, – что тот не будет брать с собой оружия.

В темном тренировочном костюме болгарской команды, под который была надета фирменная голубая рубашка команды «Фокскэтчер», Дюпон вышел из дома и сделал несколько шагов по дорожке, которая вела к оранжерее.

Сотрудник полицейского спецназа, укрывшийся за деревом, подождал, чтобы Дюпон отошел достаточно далеко и не мог развернуться и побежать обратно в дом. Затем он направил на Дюпона пистолет и приказал ему остановиться и поднять руки.

Джон сделал, как ему было приказано, а потом опустил руки и побежал к дому. Полицейский вышел из-за дерева и вновь приказал Дюпону остановиться. Тот остановился лишь на секунду, а затем опять бросился к двери.

Полицейский погнался следом и схватил его. Подоспели другие сотрудники полиции и надели на Дюпона наручники.

На шее у Дюпона висел заламинированный пропуск с прошлогоднего чемпионата мира по борьбе. В карманах его тренировочных брюк находились ключи и паспорт. Как Дюпон и обещал, он вышел из дома без оружия.

Его посадили в полицейский фургон и спустя сорок восемь часов после начала осады повезли в тюрьму.

Глава 18

Моя безусловная и окончательная победа

Я взял отгул на работе в «Би-Уай-Ю» и оставался в штате Юта. Тело Дэйва было кремировано, и я приехал в Филадельфию лишь на панихиду, которая была организована 11 февраля, в воскресенье.

Панихида проводилась на спортивной арене Пенсильванского университета, которая называлась «Палестра» – по имени места в Древней Греции, где обучались вольной борьбе и легкой атлетике. На церемонии прощания присутствовали борцы и представители Федерации спортивной борьбы США, которые отменили свои поездки на соревнования в Болгарию и Турцию.

На мне была полосатая рубашка с длинными рукавами и джинсы. Другие были одеты более солидно, большинство было в костюмах, но я специально надел такую одежду, которую больше уже не носил. Я не хотел, чтобы какая-нибудь одежда напоминала мне потом о службе.

В течение девяноста минут борцы, друзья и члены семьи делились своими воспоминаниями о Дэйве.

Роджер Рейна, тренер по борьбе Пенсильванского университета, назвал Дэйва «народным героем». Роджер рассказал, как Дэйву замечательно удавалось быть одновременно суровым и нежным, ребячливым и мудрым.

Ларри Циачетано, президент Федерации спортивной борьбы США, охарактеризовал Дэйва как «Мухаммеда Али, Мэджика Джонсона, Майкла Джордана нашего вида спорта».

Ларри отметил, что большинство людей счастливы, если у них есть один или два настоящих друга, а у Дэйва их было десять тысяч.

– Он умел делать так, что каждый ощущал свою значимость, – сказал Ларри. – Когда вы были с ним, он проявлял к вам искренний интерес, ему было интересно то, чем вы занимаетесь в своей жизни, и он был всегда готов помочь вам.

Валентин также говорил на панихиде.

– Ушел навсегда мой лучший друг, – сказал он. Он назвал период своих совместных тренировок с Дэйвом лучшими шестью годами своей жизни.

На лице Валентина были видны слезы, когда он покидал сцену и шел обратно к своему месту на трибуне. Александр и Даниэль заметили, как сильно он был расстроен, прошли следом и обняли его. Эти дети – мне невозможно даже представить себе, через что им пришлось пройти. Александру было девять лет, Даниэль – шесть. Дэйв так гордился ими! На панихиде они показали, что смогли научиться у отца пониманию того, как важно проявлять заботу о других.

В течение всей службы я плакал. Некоторые из выступавших смеялись, рассказывая о Дэйве разные истории. Я не мог смеяться.

Один раз, когда я вновь стал рыдать, ко мне подошли Александр с Даниэль, чтобы утешить меня. Все должно было быть наоборот: это мне следовало утешать их, но церемония прощания оказалась для меня слишком тяжелой.

Когда говорил мой отец, он назвал Дэйва «Иисусом в вязаной шапочке» и «Микеланджело борьбы». С того дня, как мы потеряли Дэйва, прошло две недели, и отец признался собравшимся, что он все еще не может осмыслить случившегося. «Он был нашей радостью – и так быстро покинул нас», – посетовал он.

Отец сыграл на рояле и спел песню «Мальчик у моря». Он написал ее о том, как Дэйв играл в приморском городке Хаф-Мун-Бэй недалеко от Сан-Франциско, когда был еще маленьким мальчиком.

Отец рассказал также историю, которая поразила меня.

Когда мы жили в штате Орегон и я был в пятом или шестом классе, я спросил у Дэйва, какое у него самое раннее воспоминание.

– Сначала ты расскажи мне о своем, – попросил он.

– Катание по перилам лестницы в доме у бабушки, – ответил я. – А у тебя?

– На самом деле, у меня есть воспоминание о том, что было еще до моего рождения, – сказал он.

Не поверив в то, что такое может быть, я довольно невежливо оборвал его:

– Да неужели?

Дэйв при мне больше никогда не вспоминал об этом, и вплоть до панихиды я не знал этой истории.

Отец рассказал, что когда Дэйву было четыре года и они вдвоем гуляли по лесу, держась за руки, Дэйв спросил, не хочет ли отец узнать «один очень большой секрет».

– Конечно, хочу, – ответил отец. – Что же это такое?

– А ты не будешь смеяться надо мной? – спросил Дэйв.

– Нет, не буду, – заверил его отец.

– Еще до того, как я родился, – начал Дэйв, – я стоял в облаках в окружении двенадцати человек. Самый старый из них посмотрел вниз на Землю и сказал:

– Ты отправляешься туда, чтобы пройти испытание.

Дэйв завершил свою историю и, обогнав отца, стал уходить.

Отец несколько секунд стоял, ошеломленный, а затем кинулся догонять его.

– И ты прошел испытание? – спросил он его, догнав.

– Мне предстоит его пройти, – ответил Дэйв. – Но я не собираюсь быть здесь слишком долго.

Затем Дэйв оставил отца и пошел играть.

Когда настала моя очередь говорить, я ничего не мог поделать со своим голосом, который охрип. Не помню, плакал ли я когда-нибудь до этого на людях. Но тогда я стоял, на меня были направлены телевизионные камеры – и я ревел.

Я рассказал собравшимся, что считал Дэйва своим лучшим другом, своим учителем, тренером, что он был самым честным человеком, которого я только знал. Я поделился тем, как упорно и старательно он работал, чтобы преодолеть те недостатки, которые у него были в детстве.

– Он был не по годам мудр, – сказал я. – Человека замечательнее я еще не встречал.

Я обратился ко всем с просьбой молиться за нашу семью, «пока не будет завершено дело об этом убийстве и пока в этой жизни не будет восстановлена справедливость».

Переодевшись после службы, я выбросил свою рубашку и джинсы в мусор.

Менее чем через четыре месяца после вынесения судом заключения по делу об убийстве О. Джея Симпсона[35] против Дюпона было выдвинуто девять обвинений, в том числе в убийстве первой и третьей степени[36].

Дело Симпсона, возможно, было самым резонансным в судебной системе США делом по обвинению в убийстве, однако Джон был самым богатым из обвиняемых. Сразу же стали очевидными две вещи. Первое: у защиты Дюпона не было никаких веских аргументов в его пользу, кроме его невменяемости. И второе: защита Дюпона не постоит ни за какими расходами.

Суд тянулся удручающе медленно, поскольку команда юристов Дюпона (журналисты прозвали ее «восточной командой мечты» по аналогии с «командой мечты» юристов Симпсона) прибегла к тактике затягивания процесса. Судя по всему, они делали это, чтобы выиграть время для принятия решения о том, целесообразно ли защите использовать заявление о невменяемости своего клиента.

На предварительном судебном слушании дела спустя две недели после убийства один из адвокатов Дюпона заявил, что Джон не понял своих законных прав, когда они были объяснены ему судьей.