Ночь с вождем, или Роль длиною в жизнь Хальтер Марек

Тут появилась и сама Ширли. Наблюдая, как она неторопливо маневрирует между тачками, изящная, элегантная, я испытал некоторое сожаление. А может, это была ревность.

— Не забыл, — бросила она с невинной улыбкой, — что ровно через двадцать четыре часа ты должен распахнуть передо мной ресторанную дверь?

— Дверь мне распахивать не придется. «У Джорджа» за это платят молодцу в адмиральском мундире. Готовь свои косметические причиндалы: встречаемся завтра в восемь тридцать.

Ширли, примостив на капоте свою просторную сумку, воткнула ключ в дверцу. Прекрасно меня изучив, она не стала дожидаться вопроса:

— Да не знаю, о чем они там сговариваются. До сих пор торчат в зале, но Вуд следом за тобой и нас выпер.

Ну, понятно. Этого и следовало ожидать.

— А ты сама не догадываешься?

— Ума не приложу. Только могу тебе сообщить, что Маккарти и Никсон уже в полдевятого заявились к моему шефу. Мундт к ним присоединился только через час. Они постоянно трезвонили по телефону. В том числе пару раз звякнули в ФБР и один — в военную полицию.

Я улыбнулся. Природное любопытство Ширли мне было на руку.

— И Кон был с ними?

Ширли покачала головой.

— А это досье, которое Маккарти листал во время Марининой исповеди…

— Ах, она для тебя уже просто Марина…

— Мы с ней установили телепатическую связь… А если серьезно, Ширли: мне интересно, пришел ли он уже с папкой или получил ее от твоего шефа?

Девушка лукаво рассмеялась, прижмурившись. То ли замысливая какую-нибудь каверзу, то ли стараясь припомнить.

— Он пришел с папкой.

— Спасибо.

— Не за что. Записываю это на твой счет. Не думай, что отделаешься только рестораном.

Чтобы не ступить на зыбкую почву, я вернулся к прежней теме:

— Ширли, а ты можешь припомнить хоть одно слушание, когда свидетеля не прерывали бы на каждом слове, постоянно не затыкали бы рот?

— М-м-м… Да, действительно странно… Но, с другой стороны, очень уж увлекательная история. Внимали, развесив уши. В самых эффектных местах Мундт просто закатывал глаза, как домохозяйка, наслаждающаяся мыльной оперой.

— Но при этом не произнес ни слова, и остальные были немногословны. И Маккарти, и Никсон, которые, готов держать пари, отнюдь не страстные поклонники театра.

— Думаешь, она все-таки играет?

Я только хмыкнул. Девушка лукаво улыбнулась. Мы немного помолчали.

— Помоги мне поднять верх машины, Ал.

Когда я сделал что надо, Ширли достала из своего мешка косынку и накинула на голову. Поглядевшись в зеркальце, она убедилась, что ее челка выглядит безупречно, и опять доказала свое умение угадывать мои мысли.

— Ну, валяй же, Ал…

— Что валяй?

— Вижу, ты никак не решишься меня о чем-то попросить. Излагай! Готова выполнить любую просьбу, если, конечно, она не будет чересчур нахальной.

Я не удержался от смеха. Был готов ее чмокнуть в шею, но это как раз было бы чересчур нахальным.

— О’кей. Помнишь ее платье? А завтра в нем она будет вообще выглядеть огородным пугалом. И о ее нижнем белье тоже некому позаботиться.

— Как это некому? Уж одна-две подружки у нее наверняка найдутся. Актрисы — народ общительный.

Собственно, Ширли права. Театральное ремесло — коллективное. Я и сам рассчитывал на Марининых коллег по студии, среди которых могли быть и подруги. Но ужас перед повесткой Комиссии мигом лишает всех друзей. Не предают разве что родственники, если они есть. Теперь, когда Марина угодила сенаторам в лапы, перед ней простерлась бескрайняя пустыня.

— Я же не могу проникнуть в тюрягу, чтобы порыться в ее шмотках. Как ты думаешь, какой у нее размер?

Ширли задумалась.

— Ну, примерно, как мой. Она чуть похудее, костлявей, правда?

Ее тон был многозначительным.

— Могу ей предложить свои старые платья. Или ты готов к инвестициям?

Я почувствовал, что идиотски краснею.

— Можно и твои… А можно… Но ведь и чулки… чулки и там всякие…

Нельзя сказать, что я такой уж стыдливый скромняга, но тут окончание фразы проглотил. Избегая ее взгляда, я выхватил бумажник. Посмеиваясь, Ширли пересчитала купюры. Я глянул на свой хронометр.

— Буду у тебя через пару часов, идет?

Она кивнула, усаживаясь в свой «форд». Я напоследок отметил, что и косынка у нее вишневая, под цвет тачки. Прежде чем включить зажигание, Ширли коснулась моей руки.

— Скажи, Ал, только честно…

— Клянусь говорить одну только правду.

— А для меня б ты это сделал?

— Ну, Ширли, уж тебя-то не представишь угодившей в лапы этих уродов по подозрению в шпионаже.

— От сумы да от тюрьмы… К примеру, за убийство на почве ревности.

— Если так случится, я тебе преподнесу не столь жалкий подарок, как чемоданчик с тряпками. Обещаю нанять лучшего адвоката.

А пока что именно им я постарался обеспечить Марину.

Простившись с Ширли, я побрел к своему автомобильчику. А забившись в кабину зеленого «нэша», испытал чувство гордости. Утром, до заседания, мне удалось договориться о встрече с Т. К. Лином. Мало кто знал его имя — Теофилиус Клерендон.

Долгое время главным оружием Т. К. был его внешний облик: такой лысенький безобидный толстячок. Очки в облупленной оправе подчеркивали его близорукость. Когда Т. К. улыбался, его крошечный ротик будто совсем исчезал. Свой костюм он занашивал чуть ли не до дыр. Один на все случаи. Т. К. только менял галстуки. Весьма обманчивая внешность! Под его лысым черепом таился могучий ум.

Этот неказистый толстячок под шестьдесят был одним из самых осведомленных людей в Вашингтоне. Каким образом он добывал сведения, это загадка. Со временем толстячка раскусили. После того как очень многим пришлось локти кусать, что купились на его безобидную внешность, он на несколько лет ушел в тень. Брался только за практически безнадежные дела. Деньжат у него было вдоволь, поэтому нажива не интересовала. Главным было чувство всемогущества, в котором нуждаются незаурядные личности, сообразив, что иначе толпа их затопчет.

Я познакомился с ним еще до войны. Нет, друзьями мы не были. Таким людям, как Т. К. Лин, не хватало сентиментальности, чтобы обзавестись друзьями. Скажем так: мы уважали друг друга за ловкость, с которой оба находили выход из любой ситуации. Неоднократно обменивались мелкими услугами. Было два-три случая, когда Т. К. мне оказывал услуги не такие уж мелкие. Короче говоря, если Марина Андреевна Гусеева и впрямь невиновна, пожалуй, только Лин мог ее вырвать из сенаторских когтей.

Он жил прямо в Национальном парке на Мемориальной аллее Джорджа Вашингтона. Дом, стоявший на самой верхушке холма, заслоняли вековые деревья. Улисс, его чернокожий слуга в безукоризненном костюме с бабочкой, меня, как всегда, приветствовал по имени. Затем проводил к бассейну, где открывался вид на Потомак с его лесистым западным берегом. Место жительства и разодетые слуги — единственная роскошь, которую позволял себе Т. К.

Он читал книгу, сидя в плетеном кресле. Вместо приветствия указал мне на соседнее. Руки не подал. Он избегал физических контактов со своими клиентами. Как, наверно, и с остальным человечеством. Если верить молве, у него не было ни единого романтического приключения, будь то с женщиной или с мужчиной. Я в этом сомневался. И в данном случае не стоило доверять видимости.

Он подождал, пока Улисс мне нальет изрядную дозу бурбона, и сразу огорошил:

— Ну и как там выкручивается ваша подопечная?

Я улыбнулся. В нашем телефонном разговоре я не поминал Марину. Медля с ответом, я неторопливо закурил одну из сигареток, торчавших в дырочках сигаретницы и образующих подобие цветка. Т. К. отложил книгу, поместив между страницами закладку. Ниже заголовка «Угодливый сиамец» — рыжеволосая женщина с раскрытым от ужаса ртом. Это была последняя книга Дешила Хэммета, голливудского сценариста, уже год как буквально спивающегося. После того как Маккарти постарался сделать все, чтобы его впредь не рискнуло напечатать ни одно издательство, представив Хэммета опаснейшим коммунистом. Но, по слухам, Т. К. согласился взять его под крылышко. Чему и служила подтверждением эта книжица, примостившаяся возле наших бокалов. Перехватив мой взгляд, Т. К. радостно захихикал, как мальчуган, отыскавший камешки, которыми отмечал свой путь.

— Мой дорогой Ал, вы единственный журналист, допущенный на слушание. Могло ли это не вызвать пересуды коллег?

— Скажите, что вам уже известно об этом деле, чтобы нам не тратить время попусту.

— Не слишком много. Знаю, как ее зовут, ну и то, что выяснилось на первом заседании. Что девчонка переспала со Сталиным, что она русская шпионка и вдобавок еще убийца агента УСС. Ваши дружки из Комиссии даже и не мечтали о таком жирном улове.

— Они мне вовсе не дружки, — проворчал я, — и вы это знаете.

— Зато вы их любимый журналист. Единственного допустили на закрытое слушание как самого благодарного зрителя.

Т. К. из деликатности не назвал меня их любимым евреем. Я-то его хорошо знаю: не сказал, но подумал. Я сообщил Лину о сделке между шефом «Пост» Векслером и сенатором Вудом. Он молча кивнул. Кажется, это было для него уже не новостью. Одним брошенным вскользь словечком он умел заставить собеседника раскрыть все карты, чтобы не оказаться в идиотском положении.

— Почему эта женщина вас так интересует, Ал?

— В первую очередь потому, что Никсон и Маккарти жаждут ее посадить на электрический стул. Вопиющая гнусность! Даже не гнусность, а преступление.

— М-да?

— Она точно не все лжет. В ней много подлинного.

— Например, ее красота.

— В том числе. Конечно, она актриса, настоящая. Знает, как вызвать сочувствие, мастерски владеет всеми актерскими приемчиками. Марина, конечно, ими пользуется, но… чем дальше, тем больше я ей верю.

Т. К. пригубил бурбон, затем решил мне напомнить:

— Профессиональный мошенник всегда выглядит честнягой, Ал. Иначе бы ему пришлось сменить работенку.

— Но вы же не были на заседаниях, Т. К. Чувствовалось, что женщина ненавидит Сталина больше, чем все эти бешеные из Комиссии, вместе взятые! Не просто его поносила, а подробно описала свою жизнь в этой гиблой стране. Прямо мороз по коже!

Т. К. вновь кивнул чуть насмешливо. Притом глазки его изображали младенческую наивность.

— Ну хорошо… В конце концов, ни в чем нельзя быть полностью уверенным. Мне тоже не хочется гадать. Эта русская нарушает все правила игры. Понятно, что своей исповедью она пытается разжалобить Комиссию. А ей дают выговориться всласть, надеясь, что она где-то проколется. Ведь все ее утверждения голословны. У нее так же нет никаких доказательств, как и сменного платья. Шпионку, настоящую шпионку, снабдили бы легендой подостовернее… Или она следует принципу «чем ложь чудовищней, тем правдоподобней». Одна история с дядей Джо чего стоит!

Я пожал плечами. Т. К. имел право сомневаться. Это была часть его профессии. Он-то Марину не слышал, а у меня, когда она рассказывала о кремлевской ночи, волосы становились дыбом.

— Уверен, что уже завтра Маккарти, Никсон и вся их банда постараются повесить на нее труп этого малого из УСС. Они уже поняли, что, кроме истории своей жизни, ей нечего рассказать. Если бы у нее были хоть какие-то доказательства ее невиновности, уж она бы их не скрыла. Понимая это, они сгрудились вокруг нее, как стая шакалов, ждущая, когда умирающий зверь наконец подохнет. Куда им торопиться, если их жертва и так обречена? Добыча от них все равно не уйдет. Шпионка Марина или нет, действительно ли убила агента Эпрона или не убивала, мы так никогда и не узнаем. Ее поспешили упрятать в тюрягу. Теперь Марина одна-одинешенька, некому даже ей передать пары чулок на смену. Что ей оставалось? Только поведать свою историю, как только представился случай. А может быть, она просто пытается выиграть время? А может, хочет вновь пережить свою прошлую жизнь, прежде чем ее изничтожат? Кто знает? Вот в чем не усомнишься, так в том, что Маккарти и его компашка скоро нас удивят своим очередным ловким трюком. Мне, знаете, неохота делать вид, что я не замечаю их манипуляций.

Я понимал, что Т. К. слишком большой циник, чтобы разделить мой пафос. Сдержав улыбку, Лин легкой гримаской показал, что мои слова приняты к сведению. Он отвел от меня глаза, притаившиеся под окулярами. Потом чиркнул спичкой и задумчиво прикурил.

— Вам не вспоминается дело Хисса?

Еще бы! Я как раз вспоминал дело Хисса перед тем, как Вуд меня вытурил из зала.

Прошлой зимой вся страна от Нью-Йорка до Фриско следила за процессом «изменника Хисса», «шпиона Хисса». Родившись в скромной, небогатой семье, да еще двухлетним лишившись отца, который покончил с собой, он сумел добиться нескольких стипендий и получить прекрасное образование. С юридическим дипломом Гарварда в 1933-м стал одним из советников Рузвельта, а через пять лет перешел в Госдеп. Как специалист по Дальнему Востоку, он трудился в Бюро по особым политическим вопросам и при подписании Ялтинского соглашения стоял за креслом Трумэна. А позже принял участие в учредительной конференции ООН. Блистательная карьера! Оборвавшаяся в 48-м, когда заседания КРАД обернулись кошмаром для многих американцев.

3 августа 1948-го под давлением Никсона и еще кое-кого давний член компартии США Уиттакер Чемберс назвал поименно своих якобы «товарищей». Среди них и Элджера Хисса. Вот это была бомба! Хисс никогда не скрывал своих демократических взглядов. Он был последовательным либералом слегка левого толка. Собственно, метила Комиссия не в него, а в Трумэна, «заполонившего весь Белый дом леваками». Впрочем, в глазах Никсона и его республиканских подпевал Хисс уже полтора десятилетия назад себя показал настоящим «комми», совершив чудовищное злодеяние. Будучи официальным советником сельскохозяйственного ведомства, он встал на сторону мелких фермеров против крупных земледельческих корпораций.

Но вот незадача: у Никсона и Комиссии не нашлось ни единого доказательства подрывной деятельности Хисса. Никсон был вынужден призвать на помощь Гувера. Шеф ФБР вообще стремился доказать, что все демократы и есть настоящие «комми», большевистские шпионы, тайные агенты Сталина.

Тут начались чудеса. Во-первых, Чемберс представил Комиссии секретный документ из бюро Хисса, который ему якобы передал лично Хисс. Тот, разумеется, не подтвердил. Доказательств у Чемберса опять не нашлось.

Но прошло четыре месяца, и — новое чудо. Чемберс в сопровождении сотрудников ФБР совершил набег на ферму Хисса в Мэриленде. Там они «отыскали» пять кассет фотопленки, запрятанных в тыкву. ФБР и Комиссия утверждали, что это фотокопии секретных документов Госдепа. До сих пор неизвестно, так это или нет. Общественности была предъявлена всего одна страничка, не более секретная, чем телефонный справочник. Зато Никсон помахал кассетами перед журналистами, после чего пленки мгновенно сгинули в сейфах ФБР.

И на закуску — главное чудо. ФБР «вдруг обнаружило» принадлежащий Хиссу древний факсимильный аппарат. Никаких сомнений: именно на нем злоумышленник копировал секретные бумаги!

Хотя лично Трумэн разоблачил этот фарс, Хисс уже в январе оказался за решеткой. Никсона и Маккарти их победа просто окрылила, они воспарили, как два стервятника. Но победу надо было закрепить посредством очередного чуда. Так что Марина действительно им подвернулась как нельзя кстати.

Т. К. опять глотнул бурбона.

— Я вас внимательно слушаю, Ал. Расскажите про сегодняшнее заседание с мельчайшими подробностями.

Я постарался не упустить ни единой мелочи. Особо подчеркнул неожиданное благодушие Маккарти и, конечно, не забыл сообщить об утреннем междусобойчике в офисе Вуда, звонках в ФБР и военную полицию, о чем узнал от Ширли.

Когда я закончил, уже подступили сумерки. Это был самый длинный день, солнцестояние. Солнце еще не зашло, но воды Потомака уже стали такими же угрюмыми, как мое настроение. Т. К. удивленно вскинул бровь.

— Никогда не слыхал об этом Биробиджане.

Я передал ему рассказ Вайсберга о еврейской делегации.

— Завтра узнаю о Биробиджане подробней от этого цэрэушника.

— Если вас допустят…

— Ну, пока что договор в силе.

Лин кивнул. Биробиджан его больше не интересовал. Теперь его явно заботило другое. Я старался понять, что именно.

— Ал, буду с вами откровенен. Я не спорю, что Никсон, Маккарти и вся их банда — отпетые негодяи. Мы оба знаем, что они на все способны. Но ведь это не значит, что русская актриса — невинная овечка и что у Сталина в Америке нет шпионов. Может, она как раз из их числа. Чем глубже водоем, тем трудней там поймать рыбку. Она и льет воду. Так поступил бы и настоящий шпион, вымуштрованный профи.

— Но в данном случае дурацкая тактика… Как она ей поможет выкрутиться?

— Но почему б не попробовать? Хитроумная уловка! Глядишь, ее игра проймет не только вас одного.

Я промолчал. Кто знает, прав Т. К. или нет? Между нами единственная разница — я, в отличие от него, присутствовал на Марининой исповеди. Но это не решает вопроса.

Поскольку молчание затягивалось, я потянулся за новой сигаретой. Наверно, выглядел подавленным, поскольку Лин решил меня ободрить своей фирменной гримаской.

— И что же вы посоветуете? — спросил я, выпуская дым.

— Насчет этой папки, которая вас так донимает, у меня есть кой-какая идейка. Поговаривают, что ЦРУ наконец напало на след настоящих виновников утечек из Лос-Аламоса.

«Утечками из Лос-Аламоса» называли действительное похищение советскими агентами секрета атомной бомбы. Прошлым летом большевики произвели испытание «изделия 501». Никто не знал его истинной мощности, но сам факт обескуражил весь мир. И Трумэна в первую очередь. Эксперты были единодушны: поскольку еще пять-шесть лет назад русские вообще не знали об атомном оружии, так быстро создать свою бомбу они могли, только получив о ней информацию из первых рук. То есть из Лос-Аламоса.

— Этот слух пошел еще в мае, — пояснил Лин. — Цэрэушники взяли в оборот одного физика, депортированного из Англии. Малого зовут Клаус Фукс. Он немец, член Германской компартии со дня основания. В 34-м смылся в Англию от нацистов, которые хотели его прикончить. В Лос-Аламосе работал с 44-го по 46-й. Там занимался какими-то теоретическими расчетами, кажется, расщеплением цезия. Короче говоря, всякой этой ерундой. Выяснилось, что он с самого начала шпионил на Советы. Британские службы его арестовали еще полгода назад. В марте он признался, что уже десять лет снабжал русских всеми сведениями, которыми располагал.

Я восхищенно присвистнул.

— Это еще не все. Фукс заложил англичанам нескольких своих помощников. ЦРУ понадобилось три недели, чтоб задержать его «связника», парня по имени Гарри Голд. Как понимаю, и этот тип скоро все им выложит. Цэрэушники близки к тому, чтобы раскрыть всю цепочку. На днях арестовали некоего Дэвида Грингласса, еврея, инженера-механика, работавшего в Лос-Аламосе одновременно с Фуксом. Голд ему платил за каждую бумажку, которую тому удавалось стибрить… Возможно, папка Маккарти как раз и набита всей этой информацией. Если только…

Т. К. сделал паузу с видом фокусника перед эффектным трюком. Поторапливать его было бесполезно. Стоило набраться терпения.

— Если только на досье Голда и Грингласса не наложил лапу генеральный прокурор старина Сейпол, начальник этого Кона, который постоянно торчит в Комиссии, а сейчас мутузит вашу русскую. Вы поняли расклад, Ал?

Расклад я понял. Теперь концы сошлись с концами.

Никсон и Маккарти будут стремиться доказать, что Марина так или иначе связана с этими типами. Это, в свою очередь, послужит доказательством, что шпионы Сталина долгие годы чувствовали себя в Штатах как у себя дома, преспокойно опустошая секретные сейфы. А если еще вдобавок она окажется убийцей агента УСС, можно будет смело сказать, что эти гады сорвали банк. Значит, не зря они упорно талдычили, что Трумэн позволяет красным безнаказанно хозяйничать в стране, что он даже не пошевелил пальцем для защиты национальной безопасности. Тем более от Советов.

Вздохнув, я раздавил окурок в пепельнице. Затем без разрешения плеснул себе бурбона. По крайней мере, наш разговор для меня многое прояснил.

— Забавная ситуация, Ал, независимо от того, кто там прав, кто виноват. Забавнейшая, я бы сказал, интригующая. Готов вам немного помочь. Но то, что я разведаю, вам может не понравиться.

— Я журналист, Т. К. Вы знаете, что меня интересует только истина и установленные факты.

Я постарался, чтобы это прозвучало весомо. Мой пафос, разумеется, Лина не впечатлил. Его дребезжащий смех меня преследовал, пока я катил на своем «нэше» по длиннющей, идеально ровной аллее Джорджа Вашингтона. Ночь все-таки наступила.

У Ширли была элегантная трехкомнатная квартирка в новостройке на Массачусетс-авеню. С ее балкона можно было обозреть весь Парк Рок-Крик. На своем балкончике она любила завтракать. Ширли мне открыла дверь в золотистом кимоно, украшенном ласточками, парящими среди пионов, что составляло изящную композицию. Глядела сурово. Я покаялся:

— Извини, Ширли, что так поздно.

Она посторонилась, пропуская меня в квартиру. Я нахлобучил свою шляпу на пустую цветочную вазу. От Ширли исходил незнакомый мне аромат — тонкий, пряный, чуть отдающий амброй. Наверно, французские духи, подаренные каким-то богатеньким поклонником.

В гостиной мне сразу бросилась в глаза ее потертая сумка из шотландки. Ширли спросила, не хочу ли я полюбоваться приобретениями. Ответил, что ей доверяю. Она водрузила на журнальный столик пару бокалов и графинчик лимонного джина. Мы оба смущались, как двое подростков. Уже несколько месяцев я не наведывался в ее квартирку. В первые минуты я подумывал, не повести ль себя так, будто мы и не расставались. Очень даже соблазнительно! На миг я словно бы увидел Ширли без кимоно, и у меня тут же вспотели ладони. Я так остро чувствовал аромат духов, будто ее губы касаются моих.

Ширли наверняка разгадала мои мысли. Она вообще была твердо уверена, что все мужчины — похотливые скоты. Отодвинувшись от меня подальше, она указала на лежавшую у нее в ногах сумку.

— Ты собираешься ей это вручить прямо в зале заседаний? — спросила Ширли безо всякой иронии, на полном серьезе.

Я задумался на минутку, не больше.

— Можно передать в тюрьму. Мало ли от какого друга? Если ты не подложила туда бомбу, передачу обязаны принять.

— А уверен, что надзирательницы ее не припрячут?

Могли и припрятать. Если бы Марина была обычной узницей, от нее бы, разумеется, не скрыли передачу. Но тут случай особый. Я слегка поморщился.

— Будем надеяться, хоть что-нибудь до нее дойдет.

Ширли усмехнулась.

— Обидно. Я ей добыла убойную ночнушку.

И, выдерживая холодный тон, она вдруг огорошила:

— Ты не сможешь ей передать этот мешок, Ал. Мисс Гусеева на спецрежиме, поскольку числится за ФБР, — ни свиданий, ни передач.

Ну и дела!

— Откуда ты знаешь?

— Прошвырнувшись по магазинам, я вернулась на работу. А там сюрприз — постановление Кона.

Я матюгнулся. Ширли этого и ожидала… Она обернулась к притулившемуся в нише за диваном письменному столику, где лежал конверт. И протянула его мне.

В конверте обнаружился бланк сенатора Вуда, председателя КРАД. Ни больше ни меньше, как с разрешением посетить заключенную Марину Андреевну Гусееву. Внизу стояла вполне правдоподобная подпись сенатора, удостоверенная его печаткой.

— Ширли, да ты с ума сошла! Представляешь, какой риск?

— Рискую не больше, чем ты, когда завтра утром предъявишь эту бумажку. Я им уже звякнула. Тебя ждут в полвосьмого. Скажешь, что Комиссия обязала передать заключенной вещи из рук в руки. Чтобы к тому же убедиться, что она содержится в хороших условиях.

Мы обменялись взглядами. В ее глазах играли бесенята.

— Не волнуйся. Я им позвонила от имени Лиззи, главы секретариата. Ее уморительный техасский акцент очень легко изобразить. Немножко подставила: мы уже давно друг друга терпеть не можем.

Я неуверенно кивнул. Честно говоря, не очень-то хотелось переться в такую даль. К тому же назначенный Ширли ранний час почти не оставлял шансов поужинать на балконе.

Наполнив бокалы, Ширли протянула мне порцию лимонного джина. Я вновь ощутил аромат духов. Ширли мгновенно отпрянула. Она научилась безошибочно читать мои мысли.

— Уже поздно для утех, Ал. Допивай свой джин, потом сумку — в руки, шляпу — на череп и выматывайся.

— Ширли…

— Тебе, птенчик, надо хоть немного поспать. Завтра у тебя трудный день. Придется встать раненько, чтоб пожелать доброго утра русской шпионке. Но вечером изволь быть в форме. Не забывай, что тебе предстоит ужин с женщиной, которая делает все, чтобы ты думал только о ней и ни о ком другом.

Последнюю фразу я прокручивал в голове всю дорогу. Может быть, чтобы наконец от нее отвязаться, я, прежде чем плюхнуться в койку, как надо бы, стал приводить в порядок свои заметки, которые чиркал на заседаниях. Когда я очнулся, был уже час ночи. За предыдущие два-три часа я успел накатать пару десятков страниц, пересказав Маринину исповедь. И тут меня осенило! Нет, статейки мало, я напишу целую книгу, подробно рассказав историю Марины Андреевны Гусеевой. Конечно, как она мне видится.