Зона Посещения. Избиение младенцев Щёголев Александр
Выскочили из тумана внезапно – и сразу затормозили. Даже задний ход дали (в тылу грязно заругались). Перед нами лежала железная дорога, мы к ней все-таки вышли. Теперь бы еще пересечь ее… Внизу, возле моста, видна была река, там болтались на воде лодки и кучковался спецназ. Это был второй отряд из тех, что проникли по реке. Первый отправился на штурм телестудии, а эти блокировали «железку», замкнув окружение. «Котел» на их поганом языке. Правда, сейчас речь о «котле» уже не шла: они драпанули от тумана, испугавшись, надо думать, его праздничной расцветки.
Будь сгустившееся облако темным, мрачным, да хоть пепельно-черным – возможно, сохранили бы самообладание. Но веселенькая тучка, словно сошедшая с детского рисунка – это в Зоне-то! – кого хочешь лишит разума и воли.
Шерхан отчего-то заволновался: нюхал и нюхал воздух, но причину волнения так и не сказал.
– Обойдем через депо, – решил Носорог.
Через паровозное депо – единственный вариант, хоть оно и стояло в опасной близости от реки. Туман подходил к самой его стене. Мы нырнули обратно в слепую пелену и пошли по границе реального и нереального, а когда дошли, выяснилось, что дети страшно устали. Требовалось хоть немного отдохнуть. Сооружение было совсем старым, круглым, веерного типа. В центре располагался огромный поворотный круг с рельсами, распределявший паровозы по стойлам. Мы с Эйнштейном наспех проверили депо: серьезных аномалий не нашли, разве что в нескольких стойлах висели паутины – туда ходить категорически запретили.
Люди упали, кто где стоял… Но даже минуты расслабиться нам не дали! Собачий лай вновь поднял всех на ноги: он был далеким и вроде бы не имел к нам отношения… Увы, тревожные звуки быстро приближались. В составе приплывшего по реке отряда были служебные псы – они-то нас и учуяли.
Шерхан затрясся от ярости, он ненавидел собак до такой степени, что не мог себя контролировать. Эйнштейн рявкнул шепотом:
– Держите его крепче!
Снаружи послышался голос:
– Проверить депо!
Шерхан вырвался и побежал. Кто-то из родителей на входе хотел его схватить – куда там, звереныш легко ускользнул от сомкнувшихся рук. Прыжок, сальто, и он на воле. А за ним… за ним помчалась моя мать.
Мама!
Трудно совладать с Шерханом, когда много пространства и все можно; мальчик успел зарезать и загрызть пару здоровенных овчарок, прежде чем его застрелили.
Маму мою застрелили просто так – издалека. Кто-то выпустил в нее очередь из трех пуль, после чего следовавший за псами человеческий мусор отступил под огнем боевиков Носорога. Спецназ решил не ввязываться в сумбурную перестрелку, а подготовиться, подтащить тяжелое вооружение и только тогда, имея твердое основание, заставить нас грызть пыль. Собачьих проводников, вырвавшихся вперед, положили мы с Эйнштейном, когда побежали вслед за мамой…
Она была жива, когда я упал к ней, улыбнулась мне и сказала:
– Все будет хорошо, Петушок.
Три пули в грудь. Никакого броника. Никакой надежды. Я ее приподнял: выходных отверстий нет. Пули, выпущенные из М-16, плохо стабилизированы, они не просто попадают в человека, а кувыркаются в теле, разрывая нежную плоть. Мамочка, мамуля…
– Врача! – заорал Эйнштейн у меня над ухом.
– Давно надо было тебе объяснить… – заторопилась она. Слова налезали одно на другое. Она не говорила, а хрипела, на губах пенилась кровь. – Мы почему-то с Максимом боялись… Думали, лучше тебе не знать… То, что ты родился недоношенным, но не это главное… Я тогда, не выдержав напряжения, родила раньше срока… Роды принимал Максим, никого с нами не было, и никто об этом не узнал… Принесла я тебя в Хармонт уже готовенького, тепленького…
– Ты родила меня прямо в Зоне? – догадался я.
– Да, Петушок… Если кого и называть дитем Зоны, так это тебя…
Прибежал врач из «Детского сада», оттолкнул меня. Я сел на гравий, очень туго соображая. Вообще не соображая. Крутилось только в голове: инициировали-то меня в Зоне, получается, не сейчас, инициация произошла больше пятнадцати лет назад… Что-то происходило в мире – настолько страшное, что сознание захлопнуло ставни, не пуская ничего внутрь.
Врач большими ножницами разрезал на маме одежду от живота до ворота.
– Открытый пневмоторакс… Диафрагма… Внутриплевральное кровотечение… Нужна немедленная торакотомия. Эли, ну не здесь же, не здесь!
Эйнштейн отчаянно махнул рукой и побежал за носилками. Мимо проследовал Светлячок. Остановился на мгновение, посмотрел на лежащую «маму Марину» и пошел дальше. Направлялся он вниз, к реке, в самую гущу убийц. Я его не остановил, для этого пришлось бы открывать ставни схлопнувшегося сознания.
Воздух вокруг Светлячка странно бликовал – словно аура окружала мальчика, но не всего целиком, а только верхнюю часть тела, от торса и выше. Это было особенно заметно из-за его мерцания, а мерцал он сейчас ярче обычного.
Что ты с собой сделал, хотел спросить я, что за фигню ты на себя повесил, но не спросил, потому что мне было плевать.
Однако он ответил. Сказал, что попросил Бабочку надуть на него ее самый лучший пузырь, и она постаралась. Ага, сообразил я, это вместо бронежилета? Хочешь защититься от выстрелов? Я обязательно должен дойти, Пэн, вздохнул он…
Как, собственно, Светлячок мне отвечал, если ни единого звука не прозвучало? И как я его понимал? Очень просто: пульсация была его речью. Он разговаривал со мной своим мерцанием. Модулированный сигнал складывался во фразы, а я, «электромагнетик», их бессознательно считывал. Как он понимал меня? Точно так же – видел мою пульсацию. Я ведь тоже излучал, только в других диапазонах и спектрах.
Я безразлично подумал: не задохнется ли пацан в пузыре? Нет, конечно, это же «химик». Да, но зачем он туда прется, к реке? Кто ж его знает…
Светлячку было очень страшно. Он не повторял свои вечные «а у меня не получается, а я не знаю, как надо», не донимал всех вопросом «правильно ли я делаю», сегодня он знал, как надо, и был уверен, что все делает правильно. Зато жалостливые истории «за жизнь» потекли вдруг из него, как сопли из прохудившегося носа. Ему просто хотелось хоть с кем-то поделиться… Про то, что он старший ребенок в семье. От сталкера. Сестра – нормальная, от другого отца, ее-то как раз любят… Про то, что его дразнят за тонкие руки и ноги, а в «Детском саду» ему впервые попались ножницы, и он не знал, как ими пользоваться. Не знал даже, как пользоваться клеем… Зато знает хороший способ покраски стены в доме. Однажды, в очередной раз поссорившись с мамой – из-за него, Светлячка, – отчим швырнул в стену бутылку с кетчупом и ушел. Бутылка разбилась, испачкав обои. Что сделала мама? Денег переклеить обои нет, и смыть кетчуп невозможно. Она взяла лак для ногтей, сделала из красной кляксы рисунок и объяснила брату с сестрой, что это теперь новое оформление стены…
Мальчик делился сокровенным – с лучшим другом и с будущим братом. Со мной. И наконец в него выстрелили…
– Петушок, – позвала мама.
Я телепортировался к ней безо всякого артефакта. Она была жива, все еще жива! Я принялся ее успокаивать: «Все будет хорошо, мамуля», – или это она меня успокаивала? Невозможно понять, не помню, но в любом случае кто-то беспрерывно повторял: «Все будет хорошо, все будет хорошо…»
Того, кто выстрелил в Светлячка, скрутили свои же. А он шел себе как шел. Светящийся мальчик с нимбом над головой. Которого не взяла пуля. Вояки – народ простой, большинство религиозны, легко было представить, какая сумятица творилась у них в головах при виде этого явления. Колени спецназ не преклонял, не то воспитание, ни перед кем и никогда, но расступаться перед гостем – расступались. И не то что трогать, дотрагиваться побаивались.
И вот мальчик в сердцевине их лагеря.
За несколько секунд до того, что случилось потом, я все понял. И тогда я закричал – как можно более громко:
– Всем лечь и закрыть руками глаза!
Вскочил и проорал предупреждение вторично. Упал обратно к маме, торопясь ее обезопасить…
У сталкеров отличная реакция, и вопросы в таких ситуациях они не задают, а те, кто задает, давно накрылись. Сначала исполни, потом будешь размышлять, если выживешь. Мужчины попадали сами и повалили всех, кто рядом. «Глаза! – стремительно передавалось по цепочке. – Руками!»
Мы успели. Вспышка была такая, что казалось, мир кончился. Ничего, кроме света, не осталось. Солнце вошло в мозг и там поселилось. Будто ядерный взрыв потряс Зону – без огненной и ударной волны, без радиации. В абсолютной тишине.
Вот тебе и безобидный «образец», источник хемилюминесценции, бесполезный для вояк…
Позже, когда я добивал этих свиней у реки, видел ожоги на их мордах, похожие на солнечные. Видимо, в спектре светового излучения, выплеснувшегося из Светлячка, ультрафиолетовая составляющая тоже присутствовала. Что касается инфракрасной, то ее было в достатке, учитывая выжженные глаза спецназовцев.
Мы медленно приходили в себя, боязливо убирали руки от лиц и делали щелочки из век, впуская свет по капле и заново привыкая к краскам мира…
На маму мою вспышка не подействовала. Она умерла чуть раньше, просто я этого не понял. Когда понял, мозговой коллапс закончился. Я встал и пошел к реке, по следам Светлячка.
В старых рыцарских романах иногда писали: «Видно было, где он шел». Это про какого-нибудь супермена в доспехах, с окровавленным мечом в руках, прорубавшегося сквозь строй врагов.
Я не супермен, вместо меча у меня – десантный нож, и написать про меня, наверное, следовало бы не «где он шел», а «где он побывал».
Я побывал в каждом вонючем уголке их стойбища, не пропустил ни одного героя-смельчака, воюющего с детьми и женщинами. Их там много оставалось после вспышки – ползали, ничего не соображая и не сопротивляясь. Резал я всех. Кто был в бронике, того – ударом сзади в шею, кто без броника – в сердце. Чтоб чисто было, чтоб не натекло. Пачкать Зону поганой кровью не хотелось.
Спустившиеся к реке, люди, мои товарищи и друзья, отворачивались, но не останавливали скотобойню. Детей сразу уводили под железнодорожный мост, к лодкам.
На душе было странно. Я все осознавал – и что сам сейчас творю, и что со мной недавно сотворили, – но как-то без эмоций. Забивал скот – без эмоций. Спроси меня, зачем ты их режешь, не ответил бы. Пустота.
Светлячком занялись другие, без меня. Мальчик лежал холодный и белый, почти прозрачный, с мраморными прожилками по всему телу. Совершенно не светился. Но был жив, по заверениям врачей. Горгона пыталась напоить его своей кровью, дать хоть чуть-чуть жизненной энергии, все-таки Светлячок был «химиком». И на губы ему капала, и просто на тело – безрезультатно. Мальчика не бросили, взяли с собой, как и Голубятника.
Эйнштейн всех гнал:
– Быстро, быстро! Никаких споров! Куда сказали, туда и садимся!
Уходить решили по реке Нижней на трофейных лодках. Вариант опасный, близкий к безумному, но путь по земле, учитывая армию на плечах, был еще опаснее. С любыми аномалиями и ловушками, оставшимися от инопланетян, можно договориться и разойтись полюбовно, но с двуногими тварями, населяющими планету Земля, договориться нельзя. И ведь есть наивные чудаки, считающие Зону самым страшным, что есть на свете. Вовсе не землянина, вошедшего в эту Зону.
Двуногие твари, кстати, появились довольно быстро. Вспышка разрушила и разогнала туман, наколдованный нашими аномалами, так что набежало их от Седых кварталов – о-го-го сколько!
Носорог со своими людьми остался прикрывать наш отход. Заявил во всеуслышание:
– Пинк Флойд! Антисемит! С вами мы когда-то топтали Зоны и ломали пространства. С тех пор я сменил кличку и масть, чернобыльское «яйцо» позволило мне подняться и стать большим боссом, но сталкерскую совесть, друзья мои, я не потерял. Вот и дочь во мне тоже ошибалась. Запомните вашего Живчика веселым! Натали, дай я тебя поцелую…
Сказано было пафосно, но красиво. Они сняли с флагманского катера пулемет с боезапасом, прихватили противотанковый гранатомет, гранаты для подствольников и побежали наверх, к «железке», – держать оборону.
Возле депо вскоре разгорелся бой.
Эйнштейн разместил всех так, чтобы одна лодка осталась свободной. Предназначалась она для Носорога и его бойцов, если хоть кто-то уцелеет и сможет отправиться вслед за нами.
Отец мой появился вскоре после вспышки. Я был занят массовой казнью, приводя в исполнение свой же приговор. Думал, он присоединится ко мне… нет, не стал.
Нашел он нас по выстрелам. По тем самым, когда… ну, в общем, по первым. Сориентировался. А потом и вспышка помогла понять, куда идти. Тело мамы он принес на руках и больше не выпускал его, сидел и ждал, когда отчалим. Беззвучно плакал.
– Где похороним? – спросил я его.
– Только не в Хармонте, – сказал он. – Доставим на родину, там она и упокоится.
А потом наш основательно поредевший коллектив отдал себя на волю Нижней…
Вот ведь какое дело: он плакал, а я не мог!
Не мог я. А он плакал…
Мне кажется, ему было легче.
Глава 7
Идем на веслах и шестах, никаких моторов, иначе – гарантированный конец плаванию. Не можем себе позволить потерять половину лодок, потому что терять их придется вместе с людьми.
Идем медленно, но при этом торопясь, разрываясь между двумя угрозами. Река не любит торопливых, однако за нами неотступно следует погоня – на лодках, оставшихся у речного десанта. Они тоже моторы не запускают. Осторожничают, сволочи, игнорируют истеричные приказы дуболомов из числа собственного начальства.
Они нас постепенно нагоняют. Если выйдут на расстояние прицельного выстрела, станет туго. Хорошо, что Нижняя – речка извилистая.
Лодка Носорога присоединилась к нашей флотилии практически сразу, как отплыли. Не стал он держаться до последнего бойца: обеспечил группе отход и отступил. Рискнул, догнал нас на моторе. Он-то и предупредил о погоне – видел в бинокль их поспешные сборы.
Флотилию ведет Эйнштейн: сидя на носу флагманского катера, он настороженно всматривается в воду и отдает команды. Вместо гаек бросает в воду прутики и следит за их движением. Прутики нарубил один из папаш-сталкеров, специально посланный Эйнштейном в заросли можжевельника, еще когда готовились к отплытию. Все лодки, следующие за нами, повторяют маневры флагмана в точности. Босс очень просил меня включиться. Я, конечно, слушаю свои ощущения, но здесь не суша, а вода. То ли контакт с водой в Зоне у меня не вполне налажен, то ли с ощущениями проблема. Нет у меня ощущений, высохли вместе с теми слезами, которые я так и не пустил наружу.
Отец находится в какой-то из лодок позади, не захотел плыть вместе с Эйнштейном. По-моему, считает его виноватым, хотя в этом я не уверен. Отец молчит.
– «Стакан», – произносит Эйнштейн. – Кислотный.
Он показывает рулевому, как обходить.
– Потом со «студнем», – добавляю я.
– Да-да, спасибо…
Кислотные он определяет по характерным испарениям, а те, что с «ведьминым студнем», по синеватому оттенку на поверхности воды. Днище нашего катера может выдержать одно попадание в кислотный стакан, но со «студнем» все непросто, эта дрянь мгновенно просачивается и сквозь металл, и сквозь пластик. Или не просачивается, если не захочет. Тут как карта ляжет.
– Не приближайтесь к берегу, – говорю, – там термоклин. Широкий, хватанем бортом.
– Ты не спрашиваешь, Питер, но я сам отвечу, – вдруг говорит мне Эйнштейн, когда становится поспокойнее. – Про эти пять миллионов. Не для себя брал, Иисусом клянусь. Для фонда «патриоты Хармонта». Это не название, названия у нас нет, это суть организации, которую мы создали. Я и несколько надежных друзей. Одно твое слово, и ты увидишь, на что пойдут эти деньги. А модель Зоны скоро не будет стоить и четвертака, китайцы пока не поняли, что начался цикл ротации.
Я, собственно, не спрашивал его, потому что накласть мне было на эти миллионы. Как и на его объяснение. Но клятва именем Спасителя в устах иудея прозвучала круто. Все-таки кое-что в словах Эйнштейна меня цепляет.
– Что ж вы, патриоты, не защитили Хармонт от штурмовиков? Их кланы не вчера возникли. Денег не хватило?
– Да что кланы, при чем тут молодые говнюки, играющие в нацистов? Это же войсковая операция под видом беспорядков. Ты заметил, с каким загадочным, совершенно необъяснимым остервенением проводится зачистка города? Они же не считаются с потерями! И если уничтожение сталкеров еще можно объяснить…
– Это чем же?
– «Только бизнес», – передразнил кого-то Эйнштейн, наверное, всех киллеров сразу. – Независимые сталкеры – конкуренты. Устранить их – значит зафиксировать де-факто монополию на Зону со стороны военной науки, а если конкретно, со стороны корпорации «Монлабс», принадлежащей финансовой группе Дюпонов. Сталкерство на наших глазах ликвидируется как профессия.
– Вокруг чернобыльской Зоны тоже были погромы. Стихийные. И никаких финансовых групп. У нас, я не спорю, народную стихию подтолкнули, ускорили и усилили, но она и так уже пробуждалась. Где загадка? Нет загадки.
– В чернобыльских событиях, мой друг, не было ничего стихийного. Я видел документы, отчеты. Все было организовано изначально – товарищами из Лэнгли и немножко нами. Через некоммерческие организации, культурные фонды, карманных политиков и богачей.
– Зачем?
– А зачем были организованы волнения в других Зонах, приведшие к погромам и отбросившие конкурентов на десяток лет? Дети сталкеров всегда интересовали разведку, особенно научную, но когда возникла гипотеза, что мутации могут привести к появлению сверхлюдей, интерес превратился в важную тему. И Хармонту обеспечили монополию на детишек с отклонениями. С ними работали, их обучали, приручали…
– Так какого тогда хрена их убивать? – не выдерживаю я.
И сам себе удивляюсь: с чего вдруг меня пробрало?
– Вот! – говорит Эйнштейн. – В том и загадка. Столько лет строить, чтобы за день разрушить…
«Зеленку» первой чует Бабочка, даже плачет от страха. Мы плывем по территории сталелитейного завода, мимо огромной зольной кучи, и флуоресцирующая пенистая масса ее огибает, приближаясь к реке. «Зеленка» естественным образом стремится в низины и обычно заканчивает свой путь именно в водах Нижней.
Такой слив не выдержит никакая лодка.
– Прибавить ходу! – орет Эйнштейн.
Моторы запустить не успеваем, да и незачем, вроде опережаем стекающий к реке поток. В зоне риска – лишь последняя лодка, та, где Носорог. Полупустая, людей с ним вернулась мало. Нет, они явно не успевают уйти. И пристать к противоположному берегу нельзя – термоклин все тянется и тянется.
Когда кипящая дрянь атакует реку, люди Носорога во главе с боссом, содрав с себя броники, прыгают с носа своей лодки и плывут к предыдущей, опередившей страшную гибель на какие-то футы. Им протягивают шесты и багры… Доплывает один Носорог, остальных сварило. Вождь – он во всем вождь.
Натали рядом со мной прерывисто всхлипывает. Переволновалась папина дочка. А предок ее – гангстер, меценат и прочая – остается без армии.
Сзади вспухают ядовитые пузыри, высоко поднимаясь над водной гладью, лопаясь с тысячами убийственных брызг. И глади никакой больше нет, есть бурлящее адское варево, поглотившее и лодку, и пловцов. Биомасса смешивается с водой, постепенно растворяясь в ней, и, пока вся она не стечет, река будет надежно перекрыта, да и потом придется ждать, пока кислотность на этом участке реки не снизится до приемлемого уровня. Погоня неизбежно здесь застрянет. А мы уходим, уходим… Последний рывок до «Душевой-2».
Но ведь это Зона, какие в ней рывки? Ниже по течению река перегорожена теперь уже для нас. Все дружно останавливаемся, стукаясь носами и кормами, и смотрим на препятствие прямо по курсу.
Червяга нежится в воде, хвост на левом берегу, пасть на правом. Или наоборот. Впрочем, пасти и хвосты у этой твари благополучно совмещены по принципу «два в одном» – с обеих сторон. Толщиной она с русский трубопровод, а длиной – с американские национальные интересы. Членистое тело покрыто щетинками и на вид масляное, словно чем-то смазано. Воняет солидолом. Что примечательно, обычная лодка поместится в этом экземпляре целиком. Насчет флагманского катера есть сомнения, но если тварь хорошо замотивировать…
– Малый назад, – тихо командует Эйнштейн. – Передайте по цепочке, чтоб задние не спали.
Медленно пятимся. Но это не выход, вперед так и этак надо. Или выгружаться на берег? Дальше пешком?
– У нас ведь есть ручные гранаты? – спрашиваю.
– Полный ящик, – показывает Эйнштейн, поняв меня с полуслова. – Кто пойдет?
– Мне нужен напарник.
Натали сосредоточенно смотрит куда-то в бесконечность: знаю я этот ее видок, когда она пытается воздействовать, но получается не очень.
– Тьфу, зараза, – говорит. – У нее же нет мозга! Только нервные цепочки и несколько ядер. Могу, наверное, вызвать паралич, но смысл?
– Есть смысл, – говорю. – Если проснется и уйдет под воду, нам крышка.
Напарником пошел сам Эйнштейн. Личным примером, так сказать. Мы высаживаемся на противоположных берегах, имея при себе по четыре фугасные гранаты – если этого не хватит, то вообще все бесполезно. Натали со мной, ее задача – попытаться обездвижить червягу.
Расположились. Натали, подойдя к твари поближе, смотрит на нее. Обычно она обходится без жестов, но тут, подняв руки, двигает пальцами – словно струны перебирает. Объект воздействия слишком уж большой. Потом она поворачивается ко мне (лоб вспотел):
– Готово.
– Быстро отбегай и падай.
Пасть с моей стороны приоткрыта. Я молча показываю на нее Эйнштейну. Он показывает мне, мол, у него точно так же. Червягу сотрясает дрожь: видать, ощутила что-то, но двинуться не может. Гранаты мы закидываем по сигналу, синхронно. Сразу две в связке: выдернули чеки у обеих – и в ротовое отверстие.
Бежать и падать, закрыв голову руками.
Все это я делаю механически. На то, что могу сдохнуть прямо здесь и сейчас, плевать. Совсем плевать.
«Трубу» разрывает с двух концов, хвостов больше нет, но середина конвульсивно дергается, поднимая волны. Снова подбежав, кидаем внутрь еще по паре гранат. Ошметки и брызги. Мелкие куски разлетаются по берегам, крупные опускаются на дно. Все?
Нет! Вот неожиданность – всплывает новая червяга! По всей видимости, родственница первой, меньше раза в три, но лишь по размерам, а не по степени опасности. По опасности как раз больше. Мечется по реке и наконец обнаруживает нашу маленькую флотилию. Маломерные суденышки для нее – на один зуб. А в пасти у нее этих зубов – два ряда по полсотни в каждом. Неужели конец?
На нос флагманского катера поднимается Дракула. Мальчик-акула уже снял все с себя, оставшись в одних трусах. Впервые вижу, как он улыбается, показывая челюсть с зубами. Многоуровневая, многозубая пасть – на зависть монстрам из фильмов ужасов. Очень впечатляет. На ребрах у него жабры, кожа покрыта малюсенькими чешуйками. Между пальцев ног – перепонки.
Дракула прыгает в воду и сразу уходит вглубь. Его долго нет. Вода бурлит, поднимаются из воды черные кольца и падают обратно. А потом червяга всплывает с распоротым брюхом – без хвостов…
На берег мальчик выбирается, держа в руках нечто, похожее на голову. Это и есть один из хвостов – с пастью на конце. И голова эта взрезана по окружности, вернее сказать, откушена… трудно объяснить. В общем, акульи зубы прошлись по телу червяги, как ножницы, отделив голову от тела, примерно так.
Дракула виновато объясняет:
– Вторая голова утопла.
Мы возвращаем героя на борт. Битва закончена…
Пройдя сталелитейку, огибаем Сити. Мосты – это настоящий геморрой, особенно пешеходные. Эйнштейн их боится до дрожи, и правильно делает, весь сталкерский опыт восстает, все чувства трубят: обойди! Нельзя под ними. Перед каждым мы надолго задерживаемся, изучая проход. Эйнштейн даже освободил одну из лодок, рассадив людей по другим, хотя некоторые посудины и без того перегружены. Эту пустую лодку он использует как «отмычку», пуская впереди себя под мостами.
Решение правильное. Именно под одной из таких пешеходных арок, на удивление хорошо сохранившихся, на пробную лодку что-то налипает. Что-то, похожее на плесень, белесое и волокнистое. Быстро поднимается по бортам, расползается по палубе, уходит в рубку и вглубь, в каюту… Лодка останавливается, хотя течение должно нести ее дальше. Так и стоит под мостом, проросшая невесть чем. Не разваливается, не пожирается, просто стоит. Может, конечно, эта гадость и безопасна, но нервы у нашего командира не выдерживают.
Надрываясь и корячась, мужчины вытаскивают наши плавучие гробы из реки и волокут их по берегу, обходя препятствие.
Лишних лодок больше нет, а перед нами – последний из городских мостов. Прутики и веточки, пущенные Эйнштейном, проплывают благополучно. Я ощущаю некое неудобство, разглядывая пространство за аркой, и говорю об этом боссу. Он жалобно смотрит на меня:
– Есть опасность?
– Вроде нет. Но аномалия есть.
– Под мостом?
– Сразу за ним.
– Ты бы рискнул? Двигаемся или как?
Устал Эйнштейн, даже его стержень гнется.
– А чего не рискнуть, – говорю. – Ведь не кем-нибудь, а собой, это можно.
Едва выходим из-под моста, как тяжкая судорога сотрясает наш катер. Под днищем скрежещет, борта стонут. А главное – он вдруг поднимается, поднимается… кренится набок… что это?
– «Твердая вода»! – кричит Эйнштейн назад, другим лодкам. – Всем замереть!
«Твердая вода»… Еще один кошмар Зоны материализуется. На Земле вода существует в трех агрегатных состояниях: лед, пар и жидкость, но в Зоне люди познакомились и с четвертым, которое назвали твердым. Лед – это тоже твердая фаза, но плотность его даже меньше, чем у просто воды. Здесь же речь идет о внезапном увеличении плотности раза в четыре: из воды становится возможным лепить, ее можно резать. Ясно, что изменение структуры столь привычного нам вещества вызывается резким повышением внутреннего давления, но где источник этого давления? И какой фактор вызывает фазовый переход? Аномалия – она и есть аномалия.
Большая редкость, кстати. За кусок «твердой воды» сталкерам платят хорошую монету, нам невероятно повезло.
Хорошо, катер не расплющило, а то ведь запросто могло. Нас просто выталкивает на поверхность и опрокидывает. Кто сумел зацепиться и не свалиться за борт, тот выжил, а кто не сумел… «Твердая вода» в реке нестабильна и неоднородна – спрессовывается, разжимает пресс и снова застывает. Плюхаешься, как в прорубь, а через секунду ты уже раскатан в лист толщиной с пару молекул. Это, ребята, страшнее, чем «давилка», хотя, казалось бы, куда уж страшнее.
Жаль красотку Бел, она стояла у самого борта. Кто теперь будет заботиться о боссе?
Катер ходит ходуном, гарцует, как необъезженный жеребец, долго так не продержаться. А еще течение, преодолевая неожиданную затычку, пошло поверху и сбоку, быстро выплескиваясь из берегов.
Нас успевают вытащить наверх, на мост. И первый, кто оказывается на мосту, кто схватил ремни и бросился на помощь, – Носорог. Это с последней-то лодки! Второй – мой отец. Прибежал с телом мамы в руках, расстался с ним на минуту, только чтобы спасти сына…
Похватав из лодок, что возможно, мы уходим от этого места. Речная часть путешествия закончена.
Идем, от реки не отдаляясь, это самый удобный путь к пансионату, конечной нашей точке. Эйнштейн решил дать себе отдых, осознав наконец, что даже он может уставать, так что группу ведут по очереди два проводника из числа активных сталкеров, хорошо известных в городе: Колорадо и Унтерменш. Направление задано, проводники по очереди сменяют друг друга. Оба – со сложенными парашютами на спинах. Эйнштейн настоял. Это в придачу к пробникам и маркерам. Вообще с экипировкой относительный порядок: все, что унесли с телестудии, потом попало в лодки, а уже с лодок было спасено по максимуму.
До настоящих лесов еще топать и топать, но городской ландшафт уже прочно сменился сельским: луга, заросшие не пойми чем, рощицы, состоящие из деревьев, которые только издали кажутся обычными.
Вот из такой рощицы, близко подступившей к берегу, и выдвигается группа спецназа численностью до взвода.
Это так обидно, так несправедливо – практически в конце маршрута, после стольких напастей и горестей! – что папы «детей сталкеров», мгновенно озверев, чуть не кидаются врукопашную. Усталость у всех нас давно перевалила за пределы возможного. Однако столь же быстро мужчины берут себя в руки. Все они сталкеры, а значит, терпение, расчет и собранность – их вторые имена. Ими даже командовать не надо. Детей и баб – в круг, мордой в землю; самим – тоже залечь и изготовиться к бою.
– Они же без шлемов! – говорит Натка и вдруг начинает смеяться.
Не то что смеяться – она так хохочет, что кажется, бронхи выскочат. Никаких колокольчиков в ее смехе, от которых душа млеет, нет сейчас и в помине, только злая, бешеная радость.
Эйнштейн с Носорогом хватают ее, испугавшись, что девочка подцепила «хохотунчик», аномалию не смертельную, но чреватую последствиями. Она не вырывается, только вымучивает:
– Отвяньте, я в норме…
И тут с деревьев срываются белки. Стая. Не менее трех десятков тварей, стремительно летящих на нас.
Да что же это? На земле – спецназ, в воздухе – белки… Кто-то визжит и пытается бежать, кто-то застывает, понимая, что сделать ничего нельзя.
– Пи…ц, – произносит Эйнштейн по-русски.
Это он точно сказал. Я пытаюсь ощутить страх и не могу, наоборот, какое-то болезненное облегчение.
– Папа, – говорю я стоящему рядом отцу, – почему жизнь такая глупая штука?
– Потому что ее придумывают за нас. Ты прости меня, Петушок, за все…
Долетевшие белки пикировать на наши головы отчего-то не собираются, вместо этого, заложив вираж, поворачивают назад. Что за чудеса?
Спецназовцы тем временем приблизились, неся оружие на вытянутых вверх руках, чтоб никто здесь не вздумал стрелять. У многих из них почему-то только одна рука, вместо второй – пустой рукав.
Натали, перестав смеяться, говорит:
– А вот и наш друг… Большой, я рада тебя слышать! – кричит она.
«Слышать»? Ах да, у менталистов свои формы общения… Контролер, как обычно, прячется за чужими спинами.
– Пойдем со мной, – тащит меня Натали. – Он приглашает в гости. К нам не выйдет, слишком много людей.
– Это контролер спас нас от белок? – спрашиваю.
– А кто ж еще. Из благодарности. Ему здесь дико нравится.
– А пишут, что чернобыльские твари не способны на человеческие чувства, кроме страха и голода.
– Больше читай, может, поумнеешь…
Носорогу и Эйнштейну она запрещает идти. Только мы вдвоем. Контролер абсолютно не изменился с тех пор, как я его видел: тот же прорезиненный плащ и брезентовые штаны. На ногах – суконные ботинки. По его больному виду не скажешь, что тварь довольна жизнью, но если Натали говорит, что доволен, пусть так и будет.
– Это большой из больших, – показывает Натали на меня. – Попробуй ему приказать.
– Не выполняет, – скрипит в ответ контролер.
Говорит по-английски! Быстро же научился, урод.
– Изо всей силы прикажи.
– Не выполняет.
– Он хозяин, – говорит Натали. – Он приказывает мне, я выполняю. Он умеет замыкать мозги. Видишь облако вокруг него? Видишь искры? Может замкнуть тебе мозг, если ты ему не понравишься.
Контролер, побелев, пятится. Хотя и без того бледный, как воск.
– Я ему понравлюсь, – лепечет он.
– Кому понравишься?
– Хозяину.
– Кто здесь хозяин?
– Он.
Ловко же Натали обула болвана! Нашла мне слугу… Зачем? Она коротко смотрит на меня, и я понимаю задумку.
Взвод спецназа – это ведь новое стадо контролера. Довольно необычный состав для скота. Где он подобрал этих молодцов, с какой целью они тут шлялись?
– Хочу поговорить вот с этим мясом. – Показываю на одного из бойцов. – Поговорю и верну.
– Хозяин хочет, чтобы ты отпустил это мясо. Обещает вернуть.
Ох, как не хотелось контролеру снимать ментальную удавку даже с одной из своих овечек! Однако подчиняется. Пока боец приходит в себя, осмысливая происходящее, я задаю ему пару простых вопросов, на которые он отвечает, не задумываясь, кто и зачем спрашивает. Шли они к пансионату «Волшебное путешествие», собираясь устроить там засаду. Их двинули встречать группу мутантов, если что-то в Седом квартале пойдет не так. Цель: уничтожить всех, кто вырвется из Старого города… В общем, чего-то подобного следовало ожидать.
Как только сознание возвращается к нему в полном объеме, он пытается – нет, не бежать, а застрелить нас, начав с меня. Натка готова к вывертам паникующего разума. Захватывает мозг этого героя и тут же высвистывает ему что-то и нащелкивает.
Контролер от такого самоуправства сильно волнуется:
– Обещали вернуть!
– Возвращаю. Мясо твое. Хочешь увеличить стадо на столько же голов, сколько у тебя уже есть? – спрашивает Натали.
Контролер хочет. Еще бы! Даже я ощущаю толчок его неуемной жадности. Тогда заключим сделку, предлагает Натали. Я сейчас расскажу, что надо делать, а ты за это отдашь нам любого зомби из своего стада, все равно кого.
Отдать что-то материальное всего лишь за перспективу и возможность? Для чернобыльца это внове, не знал он, что такое бывает на свете. Надолго задумывается – и… соглашается. «Обещаю, большая». Отлично. За нами идет много людей в шлемах, объясняет ему Натали. Сделай так, чтобы над ними закружились белки, готовые к атаке. Потом вот этот зомби, твой зомби (она показывает на бойца, которому что-то насвистела), пусть подойдет к ним и скажет то, что я ему уже приказала сказать. Он скажет, что каждого, кто не снимет шлем, укусят белки. Они снимут шлемы, потому что хотят жить. Ты выходи и забирай их себе.
– Ты добрая и хитрая, – скрежещет контролер. В его голосе уважение или мне чудится? – Не ходи туда, куда идешь. Там зло.
– Хозяин не боится зла, – отвечает она. – Но спасибо. Ты нам обещал, большой…
Когда мы возвращаемся к своим, ведя отданного нам человека, я интересуюсь:
– Зачем ты выменяла этого зомби?
– «Отмычка», – объясняет она. – В «Душевой» может быть «мясорубка».
За нашими спинами контролер приступает к трапезе. Ест он кого-то из спецназовцев – сырым и живьем, очень аккуратно и бережно, впрыскивая в жертву обезболивающие и кровоостанавливающие вещества. А для чего еще, собственно, этот пастух водит с собой стадо? Чтобы кушать, конечно. Щедро предложил нам присоединиться, но мы были сыты.
Читать бесплатно другие книги:
