Военное дело индейцев Дикого Запада. Самая полная энциклопедия Стукалин Юрий

Справедливость при разделе добычи добавляла престижа военному предводителю и помогала ему собрать последователей в будущем. Когда делили лошадей, животные, которых индеец увел из вражеского лагеря или до которых дотронулся во время боя, принадлежали только ему. Даже если он дотронулся до веревки, которой лошадь была привязана, животное становилось его. Интересен пример Белого Быка. Четверо сиу угнали у белых небольшой табун и под огнем погнали его прочь. Неожиданно одна из лошадей резко остановилась, Белый Бык вернулся к ней и обнаружил, что узел веревки, тянувшейся за ней, зацепился между камней. Нагнувшись, воин перерезал веревку – теперь лошадь по праву принадлежала ему. Лошадь становилась собственностью воина, даже если он набрасывал на нее лассо. Даже если во время бегства от преследователей у кого-нибудь из воинов лошадь останавливалась от усталости и он, не имея веревки, просил товарища поймать из табуна свежего коня, последний становился его хозяином, и по возвращении животное доставалось именно ему.

Так или иначе, обычно большую часть добычи получали наиболее опытные воины. Это было обоснованно, поскольку именно они составляли костяк отряда, выполняя самую опасную работу. Предводитель был заинтересован в том, чтобы заслужить признание именно таких бойцов. В то же время для предводителя было важно, чтобы все остались довольны, потому что иначе он прослыл бы плохим лидером и едва ли смог найти воинов для последующих походов. Каждый удачный набег повышал его статус в племени. Лучших лошадей, как правило, получали те, кто предпринимал самые рискованные действия.

Когда хидатс или мандан организовывал, военный поход после получения видения о его результате – например, он видел, что отряд захватит четырех лошадей с определенными приметами и один скальп, – их отдавали ему. Считалось, что он имеет на них преимущественное право, предоставленное ему духами. Другие животные, не принадлежавшие по праву видения и не уведенные от палаток, а пасущиеся отдельно, принадлежали тем, кто первый увидел их, вне зависимости от того, кто первый захватил их. Но у других племен такого обычая не существовало. Кроме того, предводитель отдавал одну лошадь человеку, следящему в походе за лагерем, если тот ничего не добыл.

Споры при распределении добычи

Так или иначе, но споры при разделе добычи иногда возникали – особенно если группа воинов угоняла табун и несколько человек претендовали на одного и того же скакуна.

Берландье отмечал, что у команчей человек, захвативший ружье или иной предмет, являлся его законным владельцем, но если на него претендовали два воина, побеждал сильнейший. При этом никто из вождей не вмешивался в спор. У шайенов бывало, что старший воин отбирал добытых лошадей у молодого, но по прибытии в лагерь брат, дядя или отец юноши шел к обидчику и забирал лошадей назад. Иногда из-за этого возникали ссоры. Порой шайены договаривались, что всех коней разделят поровну, хотя их законы признавали право на животное за человеком, который первым дотронулся до него.

Желтый Медведь и Маленький Волк. 1873 г.

Дениг писал, что ассинибойны часто ссорились при распределении захваченных лошадей, причем воин, имевший в лагере больше сторонников, или выходец из богатой и сильной семьи, как правило, мог отстоять свои требования на большее количество лошадей. Неудачники порой забирали коней у тех, кому удалось захватить их. Лидер брал себе несколько голов, а неудачники объединялись по двое-трое и грабили соратников. Ссоры иной раз доходили до того, что спорных лошадей убивали или ночью уводили у нового владельца. «Если добыча не оказывалась огромной, неудовлетворенность походом была делом обычным», – писал Дениг. Но до прибытия домой ассинибойны все споры улаживали. Убийство спорных лошадей было знакомо и черноногим. Однажды во время такого спора воин выхватил нож и зарезал оспариваемого скакуна, воскликнув: «Если он не достался мне, то не достанется никому!» Льюис указывал, что перебранки при дележе добычи случались даже между братьями. Известны случаи, когда разъяренный воин убивал соплеменника, лишь бы заполучить захваченную лошадь.

Иногда дележ добычи приводил к очень серьезным последствиям. Подобный спор стал причиной отделения тавехашей от тавакони. Существует предание, и есть все основания верить ему, как историческому факту, что два вождя тавакони повели против врагов большой военный отряд. Среди добычи оказался великолепный конь, и оба предводителя заявили на него свои права. Спор перешел в схватку, в результате которой племя разделилось на две части, которые, впрочем, остались союзниками и основными племенами вичитов. Сегодня эта причина для разделения тавехашей и тавакони может показаться странной, но в индейской истории существует достаточно примеров, где причиной для разделения племени, а порой даже вражды, становились гораздо менее серьезные ситуации.

Владение лошадьми, перезахваченными у врага

Перезахваченные у врага лошади у черноногих, кроу и других племен считались собственностью отбившего их воина, поскольку он рисковал жизнью. Он мог поступить благородно и вернуть животных бывшему владельцу, но делать это он был не обязан. Их обычно возвращали близким друзьям или родственникам. Бывали случаи, когда владелец выкупал свою

бывшую лошадь у перезахватившего ее воина. Однажды пиеганы украли любимого скакуна кроу Пятнистая Рыба, но четверым воинам удалось отбить его. Бывший владелец предложил им в качестве отступного четырех лошадей, но те потребовали добавить к этому еще и платье, украшенное оленьими зубами, высоко ценимое среди северных племен. У кроу члены одного клана всегда помогали друг другу, и когда Пятнистая Рыба отказался, члены его клана, понимая печаль воина, собрали огромное количество подарков и выкупили для него любимого коня.

Но бывали случаи, когда бывший владелец не мог вернуть себе лошадь ни при каких обстоятельствах. Как-то раз Много Подвигов приснился вещий сон, в котором ему было обещано, что он захватит у сиу хорошую гнедую лошадь. Так и произошло, но вскоре выяснилось, что когда-то она принадлежала одному из кроу, который очень любил ее. Прежний владелец часто пытался выкупить ее у Много Подвигов, но: «Из-за своего сна я держал ее при себе, пока она не умерла от старости». Несомненно, если бы не вещий сон, в котором лошадь должна была достаться именно ему, Много Подвигов поступил бы благородно и отдал ее бывшему владельцу, но в данном случае он опасался, что это могло грозить ему последующими неудачами.

Раздаривание добычи по возвращении домой

Щедрая раздача лошадей, украденных из вражеского лагеря с риском для жизни, считалась действом, достойным похвалы, – поступки такого рода прокладывали воину путь к достижению положения вождя или предводителя.

Возвращение юноши из первого удачного похода, в котором ему удалось захватить лошадей или «ударить» врага, становилось важным событием в его жизни. Раздавая лошадей, он выражал уважение всем, кто помогал ему во время экспедиции, а также друзьям и родственникам. По прибытии в селение юноша мандан отдавал одну лошадь своей старшей замужней сестре, которая передавала ее мужу. Если сестра была не замужем, он отдавал, лошадь матери. Другие его сестры обычно не получали лошадей, если только не выходили встретить его. Еще одну лошадь он дарил отцу. Если у него еще оставались животные, их он оставлял себе. Если же при захвате лошадей ему удавалось ударить врага, он вообще не оставлял себе лошадей. Во время Пляски Скальпов старуха из клана его отца объявляла, что он получает новое имя вместо полученного в детстве. Его одаривали новыми мокасинами, леггинами и рубахой, а он отдавал ей лошадей и другую собственность. Кроме того, подарки раздавали его братья, сестры, члены их клана и его воинского общества.

Удачливые воины, вернувшиеся с большим количеством лошадей, часто раздавали часть из них родственникам, друзьям или беднякам, а порой даже отдавали им всю добычу. Юноша, ухаживавший за девушкой, мог привести всех лошадей к палатке ее отца и оставить их там. По словам вождя шайенов Маленький Волк, воин скорее добивался уважения, если раздавал добычу родственникам и друзьям, а еще более почетно было отдать их человеку, на чьей дочери он хотел жениться. Обычно часть своих лошадей отдавали молодые воины. Шайены после набега не приносили никаких специальных пожертвований, и у них не требовалось делать подарки шаманам, хотя любой человек мог сделать их по своему желанию. Сиу Белый Бык, вернувшись из похода с шестью лошадьми, отдал двух другу и по одной подарил матери, отцу и сестре, оставив себе лишь одну. В другой раз из четырех захваченных лошадей он подарил по одной дяде, матери и сестре. У ото, по сообщениям Вильяма Уитмэна, захваченного коня обычно отдавали брату жены.

Пауни, по обычаю, если приводили из похода лошадей, делали какое-либо пожертвование. Один из них вспоминал: «Мы чувствовали, что должны что-нибудь Тираве (верховному божеству. – Авт.), и подарили лошадь жрецу, который выполнял для нас церемонию перед уходом в поход». Юноши отдавали часть лошадей предводителю в знак благодарности за то, что имели возможность обучаться военному искусству под его началом. Если новичок захватывал несколько лошадей, то по возвращении домой он, согласно обычаю, раздавал их всех – предводителю, членам отряда и вождю общины. Со временем ему позволяли оставить одного скакуна себе.

Молодые, неженатые воины черноногих отдавали большую часть лошадей старшим родственникам. Раздача юношей даже нескольких подарков быстро сводила на нет всю его добычу. Молодым приходилось отправляться в набеги от шести до десяти раз, прежде чем им удавалось собрать достаточно лошадей для выкупа за жену. Кларк Висел ер сообщал, что в течение некоторого времени после женитьбы отец жены мог претендовать на часть добычи мужа своей дочери. Если к удачливому воину подходила старуха и говорила, что молилась за него во время его похода, он должен был подарить ей лошадь, даже если она не была его родственницей. Обычной практикой было дарить после набега лошадей родственникам, особенно отцу или братьям жены. Если какой-либо старик давал воину в набег амулет и молился за его благополучие, тот велел жене привести его к себе в палатку. Воин кормил старика и дарил ему одну или нескольких лошадей, добытых в последнем набеге. Если воин раздаривал всех захваченных лошадей, не оставив себе ни одной, люди еще долго вспоминали о его щедрости. По обычаю, человек, получивший в дар захваченную лошадь, помогал воину в подготовке к его следующему набегу мокасинами, пищей, боеприпасами, а порой даже давал ружье.

Если воин получал в поход от шамана амулет и ему удавалось захватить лошадей, он считал, что удача сопутствовала ему именно благодаря его колдовской силе. Поэтому он отдавал одну-две лошади шаману. Даже если амулет был получен в прошлом и воину после сопутствовала удача, он мог в знак благодарности периодически дарить лошадей этому шаману. Например, известный пиеган Белый Колчан, получивший в качестве военного амулета перья из священной связки шамана, возвращаясь из набегов, часто отдавал ему от одной до нескольких лошадей.

Отряд гровантров (атсинов), возвращающихся в свой лагерь с победой

Во многих племенах существовало табу, запрещавшее любое общение между тещей и зятем. Они не могли не только разговаривать друг с другом, но и находиться в одном помещении. Если один из них собирался войти в палатку, где находился другой, кто-нибудь из соплеменников предупреждал об этом. Если же один из них случайно заходил внутрь, то, к примеру, у черноногих, позднее должен был передать другой стороне какой-либо подарок. Только в случае большой опасности они могли обращаться друг к другу. Этот обычай создавал массу неудобств, но военные заслуги давали человеку возможность избавиться от него. Когда связь юноши манданов с его семьей ослабевала, он часто создавал новые связи с семьей жены, даря теще скальп врага. Вернувшись из успешного похода, юноша сразу направлялся к жилищу семьи жены, а не к жилищу своей сестры, что было обычной практикой, и отдавал скальп теще (старшей матери жены). Обычно в доме было несколько женщин, к которым он обращался как к теще. К этой группе относились те, которых его жена называла «матерями», «бабушками» и «сестрами отца». Старшая из них брала скальп, пела победные песни и танцевала в направлении женщин, считавшихся «тещами». Когда на следующий день проводилась Пляска Скальпов, она танцевала, неся скальп и распевая хвалебные песни в честь нового «сына». С этого дня она обращалась с ним как с собственным сыном, а он – как с собственной матерью. Юноша также мог разрушить табу, запрещавшее общение с тещей, подарив ей лошадь, вместо того чтобы пригнать ее к родительскому жилищу. Теща проводила скакуна по селению во время Пляски Скальпов, после чего юноша имел право даже вмешиваться в ссоры женщин, одной из участниц которых была его теща. У черноногих, если мужчина долго находился в военном походе или пропал без вести, теща могла дать клятву в случае его благополучного возвращения пожать ему руки, подарить коня и больше никогда не избегать его. Муж ее дочери, в свою очередь, мог снять табу, подарив ей несколько захваченных ружей или лошадей. Индейцы говорили, что следовало сделать такие подарки четырежды, прежде чем теща брала его за руку, снимая табу. Воину арапахо нужно было просто подарить теще лошадь. Таким же образом снималось табу на общение с обоими родителями жены у ассинибойнов и кроу.

Глава 11

Возвращение военного отряда домой

Методы нахождения родных лагерей

Нахождение родной общины по возвращении не было проблемой для участников отряда. Во-первых, они знали обычные места стоянок, что помогало им найти либо лагерь, либо следы его кочевья. Во-вторых, перед уходом в поход воины узнавали, в каком направлении будет двигаться община, ее приблизительный маршрут и места стоянок.

Мэрси отмечал у индейцев удивительное врожденное чувство ориентации на местности. «Мало кто из белых людей, – писал он, – сможет вернуться по своим следам, впервые проделав большой путь по незнакомой территории. С индейцами дело обстоит иначе… и им для этого не нужен компас. Однажды, проделав долгий переход по неизведанным землям и возвращаясь обратно по совершенно иному пути, где не было ни дорог, ни тропок, Черный Бобр, находившийся в моем отряде, неожиданно остановился и, повернувшись ко мне, спросил, узнаю ли я местность перед нами. Я ответил отрицательно. Он задал тот же вопрос другим белым людям нашего отряда и, получив отрицательный ответ, улыбнулся: «Индеец ничего не знает. Индеец большой дурень. А белый человек очень умен и много знает». После чего указал, на дерево, росшее метрах в двухстах от того места, где мы стояли, сообщив, что наш прежний путь пролегал мимо него, что оказалось сущей правдой. В другой раз я возвращался из земель команчей по пути, пролегавшему на много миль в стороне от того, по которому мы входили на территорию этого племени. Один из моих охотников-дел аваров, ни разу не бывавший здесь, взобравшись на возвышенность, указал на отдаленную группу деревьев, заметив, что там мы сможем найти оставленные нами прежде следы, в чем позднее мы убедились сами».

Возвращение победоносного отряда без потерь

Возвращение в лагерь победоносного отряда, воины которого захватили скальпы или лошадей, всегда сопровождалось триумфальным вхождением в лагерь и радостной встречей со стороны соплеменников. Случалось, что отряд по пути разделялся, и если одной группе удавалось захватить добычу или скальпы, а второй нет, то по возвращении в лагерь все почести доставались победителям, а неудачники сгорали от стыда. У шайенов существовал обычай, по которому при воссоединении отряда более удачливые вытаскивали заранее спрятанные скальпы и трясли ими перед лицами неудачников. Воины, ничем не проявившие себя в походе, не получали почестей, которых удостаивались краснокожие герои. Даже в родной лагерь они входили последними. Они принимали участие в победных плясках, но хвалебные песни пелись только в честь бойцов, проявивших себя.

Прибытие победоносного отряда в родной лагерь проводилось с определенными церемониями, которые в разных племенах несколько отличались, но их общая схема была у всех одинакова. Сначала отряд находил родной

лагерь и останавливался на привал в его окрестностях. О своем прибытии воины сообщали соплеменникам, либо посылая гонца, либо подавая сигналы с вершины ближайшего холма. Обе стороны готовились к встрече, которая происходила вне лагеря, после чего отряд с почестями препровождали в лагерь, где обычно проезжали парадом. После этого все расходились и готовились к победным пляскам, которые проводились тем же вечером.

Джон Брэдбери видел прибытие отряда арикаров в 1811 году. Он писал, что среди них существовал обычай, по которому военный отряд должен был подождать на расстоянии от деревни, давая время друзьям в деревне разодеться в лучшие одежды и раскрасить себя, чтобы присоединиться к параду победителей. «До прибытия процессии я прошел в деревню, где царила всеобщая тишина. Все дела были отложены, кроме приготовления еды для прибывающих воинов. Женщины были заняты во всех жилищах, в которые я заходил… Только к полудню появилась процессия (возвращающихся с победой воинов. – Авт.)».

Успешный отряд шайенов останавливался на некотором расстоянии от селения. На этом месте воины раскрашивали свои накидки, что называлось «раскрасить военную накидку», хотя делали это не всегда. Если был убит враг, предводитель отправлял двух разведчиков найти родное селение. Он объяснял им, где отряд остановится на следующий привал., чтобы разведчики легко могли его найти. По возвращении разведчиков, что обычно происходило через полдня, а то и через сутки, воины издавали боевой клич. Затем они собирали ивовые ветки, жгли их, после чего раскрашивали лица молотым углем – каждый в своей манере. Некоторые рисовали вертикальные линии, но большинство покрывало черной краской лицо полностью. В это же время несколько членов отряда изготавливали барабаны. Воины шайенов одевались так, как были одеты в бою. Затем отряд отправлялся к селению. Если они подъезжали к нему ночью, то ждали рассвета. В крупных отрядах шайенов часто находились один-два химани (трансвеститы). После битвы скальпы отдавали им, и они возвращались в селение, неся их на концах шестов. Когда отряд приближался к селению, предводитель и несущие скальпы химани двигались впереди воинов, размахивая скальпами. Если лица воинов были покрыты черной краской, это показывало, что погибших нет.

Вождь Трубки, пауни. 1858 г.

Удачливый отряд команчей вступал, в селение поутру. Остановившись недалеко от лагеря, в него посылали гонца с вестью о своем приближении. Им обычно был самый младший член отряда. Пока народ ожидал их прибытия, воины облачались в боевое убранство и раскрашивались. Коней вычищали травой. Мстители сиу, приблизившись к предположительному местонахождению родного лагеря, останавливались на ночь на привал, высылая для его нахождения разведчиков. На рассвете следующего дня, сняв одежды и раскрасив в черный цвет лица, они с гиканьем «атаковали» лагерь. Равнинные кри, захватившие один или более скальпов, останавливались в окрестностях лагеря, но не на виду у него, и раскрашивали себе все открытые участки тела в черный цвет, после чего входили или въезжали в лагерь. Скиди-пауни, добравшись до деревни, останавливались в ближайшей лощине. Там воины вымазывали своих лошадей белой глиной, скальпы привязывали к шестам длиной метра в два и покрывали лицо сажей от сожженной травы. Тело предводителя выкрашивалось в красный цвет, на лице он проводил четыре вертикальных полосы, а на лбу рисовал след птичьей лапы. В скальповую прядь он сбоку втыкал орлиное перо, а на шею надевал ожерелье из шкурки выдры со спускающимися по спине «ястребом» (очевидно, шкурка) и маисом. Другие воины надевали регалии, а на шею вешали свистки, сделанные из кости или тростника. Затем они вскакивал на лошадей, и предводитель высылал вперед четырех человек, чтобы те проскакали взад-вперед на вершине холма у деревни, давая знать соплеменникам о прибытии отряда.

По прибытии в лагерь отличившихся воинов всегда встречали с почестями – люди выкрикивали их имена, пели хвалебные песни. Особенно горды были родственники мальчишек, впервые отправившихся в поход и совершивших подвиг. Сиу долго помнили, как радовался отец ставшего впоследствии знаменитым Сидящего Быка, заслужившего свой первый «ку». Он посадил сына на прекрасного коня и провел под уздцы по лагерному кругу. Он громко призывал людей посмотреть на его сына, совершившего великий подвиг, который ехал на прекрасном скакуне и весь был покрыт победной черной краской с головы до ног. «Мой сын ударил врага! – кричал отец. – Он храбр, и я нарекаю его Сидящим Быком!» После этого в честь сына отец подарил беднякам четырех лошадей.

Воины шайенов зачастую не сообщали о своем прибытии, поэтому в лагере они появлялись неожиданно. На рассвете предводитель садился на скакуна и выезжал первым, а за ним следовали воины, держащие в руках прутья с закрепленными скальпами. Остальные заряжали ружья и оставались немного позади. Ехавшие впереди медленно приближались к селению, а затем пускали лошадей галопом, стреляя из ружей, чтобы разбудить соплеменников. Оставшиеся позади, услышав выстрелы, выстраивались в линию и начинали бить в барабаны и вопить. Если типи были поставлены в круг, предводитель въезжал в центр и проезжал по кругу. Если типи стояли вдоль реки, они ехали вдоль границы лагеря. Иногда находившихся в лагере соплеменников предупреждали о возвращении отряда. Воины были одеты также, как во время боя. Предводитель высылал вперед несколько человек (если отряд был большим, то человек восемь-пятнадцать), чтобы люди могли узнать, что произошло. Посланцы скрытно приближались к лагерю, а затем атаковали его, стреляя из ружей и размахивая прутьями с прикрепленными к ним скальпами. Соплеменники радостно приветствовали их криками. Женщины пели победные песни и готовились к встрече основного отряда, который уже приближался к лагерю бок о бок двумя рядами. Впереди ехали те, кто совершил подвиг или проявил храбрость. Если в отряде был человек, совершивший очень храброе деяние, его посылали ехать впереди первого ряда, в котором могло быть два, три и даже десять-пятнадцать воинов. Во втором ряду ехали все остальные, неотличившиеся воины. Все соплеменники выходили встречать их перед лагерем. Проявивших себя обнимали, старики и старухи пели песни, в которых упоминали их имена. Родственники едущих в первом ряду – отцы, матери, тетки – раздавали подарки друзьям или беднякам. Вся толпа могла отправиться к палатке храбреца или его отца и устроить пляску в его честь. Члены отряда разъезжались по своим палаткам и отпускали лошадей. Их женщины раскрашивали себе лица в черный цвет. Иногда то же делали маленькие дети и ближайшие родственники. После этого они готовились плясать всю ночь. Пляски могли продолжаться два дня и две ночи.

Сиу на рассвете «атаковали» лагерь, размахивая привязанными к шестам скальпами. Затем они собирались в колонну и парадом проезжали вокруг лагерного круга, распевая победные песни и громко возвещая о своих подвигах. Железная Раковина рассказал, как вернулся отряд Гонит Его, отомстивший шошонам за смерть соплеменника. Проезжая по кругу в центре лагеря, они выкрикивали свои имена, добавляя: «Я убил врага и захватил лошадей». Затем они медленно проехали по кругу второй раз так, чтобы люди могли узнать их. После этого предводитель отряда пересел на захваченную лошадь и, держа скальп, еще дважды в одиночку проехал по лагерному кругу. В центре лагеря, размахивая вражеским скальпом, Гонит Его закричал отцу отомщенного юноши: «Вот волосы твоего сына, возьми этого коня… Поезжай на этом коне, выкраси лицо в черный цвет и надень лучшие одежды!»

Воины черноногих останавливались в нескольких милях от лагеря, раскрашивали себя так же, как во время набега на вражеский лагерь, украшали лошадей, надевали военные одежды и скрытно ехали к вершине ближайшего холма, после чего скакали к лагерю, стреляя в воздух. Впереди ехал предводитель, за ним следовали воины, посчитавшие «ку» и совершившие подвиги. В конце – ничем не проявившие себя воины. Шульц писал: «Там они начинали петь военную песнь, стегали лошадей, пуская их в бешеный галоп, и, стреляя из ружей и гоня пред собой захваченных животных, быстро атаковали вниз по холму». Люди выходили приветствовать их. Они собирались в огромный полукруг и пели песни в честь победителей. Принц Максимилиан в 1833 году описал возвращение отряда черноногих со скальпами: «Когда воины после битвы приближаются к лагерю, они поют, а один из них едет или бежит впереди, зачастую зигзагообразно… держа над головой скальп и потрясая им, чтобы было видно издали. Если кто-то захватил оружие, то выставляет его напоказ в такой же манере, громко выкрикивая свое имя и сообщая о своем поступке. После успешной схватки воины поют песнь, которую они называют Анинай, что означает Они раскрашены в черный цвет. В таких случаях они собираются на открытом воздухе около своих палаток, их лица раскрашены черным, а затем поют без аккомпанемента. При этом скальпы не демонстрируются».

Кайовы, возвращавшиеся со скальпами, не потеряв никого из своих, отправлялись в лагерь в лучших одеждах и военных головных уборах, с раскрашенными черной краской лицами. По данным Джеймса Муни, в лагерь они вбегали, имитируя атаку, стреляя вверх из ружей и луков, показывая, как они встретили и поразили врагов. Если кайовы убивали пауни, они выли по-волчьи, чтобы их друзья поняли, что они убили нескольких пауни, называемых кайовами Люди-Волки. Их друзья бежали навстречу с криками: Имкагъя-гъя! (Они идут с победой!) Сразу же готовились к пляскам. Воины входили в лагерь, как правило, утром или сразу после полудня, чтобы для подготовки к пляскам оставалось достаточно времени. Если они добирались до лагеря вечером, то откладывали свое появление до утра. Ночью проводили Пляску Скальпов. Информация Бернарда Мишкина о прибытии победоносных воинов из рейда несколько отличается. Остановившись неподалеку от лагеря, воины посылали двух верховых, которые несколько раз объезжали его, после чего колонна воинов с покрытыми черной краской лицами и в полном боевом облачении въезжала в лагерь, стреляя из ружей и размахивая скальпами и другими трофеями, закрепленными на концах шестов. Часто женщины выходили из лагеря им навстречу и взбирались на лошадей за спиной воинов. Когда прибывшие въезжали в центр лагерного круга, начинали бить барабаны и собравшаяся толпа присоединялась к победной Пляске Скальпов, которая продолжалась до ночи. Вечером на неформальном совете старших воинов предводитель отряда рассказывал об экспедиции. Он сообщал о всех событиях, начиная с выхода отряда до его прибытия в родной лагерь, отмечая деяния каждого из воинов. Он также упоминал все проявления трусости – кто отступил, а кто придержал своего скакуна, когда был дан сигнал к атаке. В разных концах лагеря проходили спонтанные собрания, куда приглашались несколько вернувшихся воинов, чтобы поведать о походе. Когда они говорили о своих подвигах, женщины улюлюкали, а собравшиеся вскакивали на ноги, плясали и пели внутри типи. Отряд, вернувшийся из набега, удостаивался такой же встречи, кроме одного элемента – Пляски Скальпов. Но если воины во время кражи лошадей или ухода от преследователей убивали и скальпировали врага, Пляска Скальпов проводилась.

Узнав о возвращении воинов команчей, люди в лагере ликовали. Женщины пели победные песни и прославляли героев. Пожилая, уважаемая женщина с длинным копьем или тонким шестом для скальпа могла вести встречающих отряд людей. Победоносные воины порой удостаивали ее чести, привязав к ее копью или шесту снятые скальпы. Иногда честь носителя скальпов принадлежала предводителю отряда или наиболее отличившемуся воину. Но чаще всего каждый сам нес снятые им скальпы, привязанные к копью или, если не было копья, к томагавку. Воин, совершивший величайший подвиг, удостаивался чести привязать скальп врага, на котором он посчитал первый «ку», к нижней челюсти коня. Так выражалось презрение к врагу. Со скалыювыми шестами, выставленными на всеобщее обозрение, воины парадом проезжали по лагерю. Возглавляли процессию предводитель и люди, получившие особое признание. По обе стороны и в хвосте шествия с криками и плясками двигались радостные соплеменники. Они пели песни, в которых восхвалялись имена героев. Вступив в селение, воины подъезжали к своим палаткам, отдавали женщинам коней и оружие и входили внутрь, чтобы отдохнуть и подготовиться к большой победной пляске. Воин, захвативший скальпы, втыкал копье, к которому были привязаны кровавые трофеи, перед входом в палатку наконечником вверх. Никто, кроме него, не мог снять скальпы с копья.

Воины равнинных кри, захватившие скальпы, приближаясь к лагерю, двигались впереди в центре, неся трофеи, закрепленные на концах шестов длиной 1,5–1,8 м. Остальные хором пели военные песни и выкрикивали имена героев. Соплеменники бросались им навстречу, желая услышать новости. По словам Джефферсона, существовал обычай обшаривать палатки ближайших родственников, захвативших скальпы героев, – считалось, что они настолько поражены радостью, что не должны замечать кражи. (Несомненно, действо было церемониальным, подобным тому, как у сиу люди имели право снять с победоносного воина мокасины и одежды, когда он ехал на место проведения пляски в его честь.) Это было следующим этапом церемонии возвращения отряда кри, и люди торопились наложить руку на все, что плохо лежит. Часто этот обычай приводил к тому, что воин был вынужден искать крышу над головой и пропитание в чьей-либо другой палатке. Табу на общение с тестем и тещей было очень строгим, но на время церемонии не действовало. Воин углем раскрашивал, лицо в черный цвет и сразу направлялся к родителям жены, рассказывал о своих деяниях и отдавал им всю добычу или часть ее, а затем, начиная с тестя, раскрашивал в черный цвет их лица. Для них это было большой честью.

Шошоны, приближаясь к лагерю, пели военные песни, а навстречу им по двое на одной лошади выезжали женщины, которые забирали у воинов шесты со скальпами. Въехав в лагерь, воины стреляли в воздух, после чего парадом проезжали вокруг него, распевая песни. Потом лагерь затихал, готовясь к вечерним пляскам.

Ассинибойны появлялись, распевая песни и стреляя в воздух. Если они захватили скальпы, то раскрашивали черным все лицо, кроме кончика носа, а если только лошадей, то лица не раскрашивали. Их встречал весь лагерь, старики громко восхваляли деяния каждого из отличившихся бойцов, отмечая их храбрость и великодушие, пока воин, переполняемый гордостью, не дарил одному из них лошадь. Бывало, что воин, добравшись до своего типи, оказывался ни с чем, раздарив по дороге всех захваченных коней. Но имя его воспевалось по всему лагерю теми, кто получил от него дары, со словами благодарности и лести.

Кроу, вернувшиеся из набега с лошадьми, оказавшись около своего лагеря, стреляли из ружей в воздух, а затем проезжали вокруг лагеря, распевая песни и демонстрируя уведенных скакунов. Во время парада на спинах разведчиков были надеты волчьи шкуры. Ночью все члены отряда собирались в палатке предводителя, куда приходили молодые женщины и садились позади них. Воины пели, после чего женщины забирали часть приготовленной для пира еды и уносили ее домой. Вернувшийся из рейда отряд проводил последнюю ночь в окрестностях лагеря. Утром следующего дня, оказавшись на расстоянии слышимости ружейных выстрелов, воины стреляли в воздух и издавали определенные кличи. Добравшись до границ лагеря, они посылали вперед бойца, посчитавшего в бою «ку», чтобы собрать барабаны для каждого из членов отряда. Тем временем женщины, несущие захваченные скальпы, танцуя входили в лагерь. Процесс вхождения отряда в лагерь назывался аратсиве вне зависимости от того, захватили они скальпы или лошадей, но одних лошадей, по мнению Роберта Лоуи, было недостаточно для того, чтобы женщины танцевали при входе в лагерь.

Сообщив о своем прибытии, воины скиди-пауни ехали к деревне, при этом все, кроме предводителя и захвативших скальпы, распевали песни и улюлюкали. Навстречу им выезжало шестеро мужчин. Предводитель рассказывал им о своем успехе, называл имена тех, кто убил врага, посчитал «ку» и т. п. Посланцы возвращались и сообщали обо всем людям. Затем военный отряд двигался к окраинам деревни, где воины дарили лошадей родственникам и вождю. Победоносные пауни въезжали в лагерь, восклицая: «Там они распухают лежа ничком на земле!» Даже если прошло всего несколько часов после убийства, все знали, что скоро тела врагов все равно начнут гнить и распухать. Пауни всегда оставляли свои жертвы ничком со вдавленным в землю лицом. После этого все расходились по своим домам. Отдохнув, предводитель вел лошадь к жилищу хранителя связки, от которого он получил военные регалии. Он привязывал лошадь перед домом и входил внутрь, где его ждал хранитель с развернутой и готовой связкой. Предводителя усаживали к югу от хранителя. Он снимал регалии, сворачивал их и передавал хранителю со словами: «Брат, я вернулся и возвращаю тебе эти вещи. Я даю тебе коня, которого ты найдешь привязанным у своего дома. Я был успешен и не потерял ни одного из людей, потому что был защищен Тиравой и младшими богами». Получив регалии, хранитель набивал и зажигал маленькую трубку, жертвовал, дым Тираве и всем небесным богам, предметам, находящимся в связке, а потом вычищал пепел из трубки на краю очага. Затем хранитель дотрагивался до ноздрей лошади, проводил рукой над ее головой, гривой, вниз по спине и хвосту, открывал ей рот и стирал немного пены, после чего возвращался в дом. Связка упаковывалась, и жена хранителя привязывала ее к стене. Предводитель ел и курил вместе с хранителем, а затем возвращался в свой дом, который к тому времени уже был забит собравшимися мужчинами.

Генри Брекенридж был свидетелем возвращения арикаров: «В течение дня с разных сторон прибыло несколько отрядов. Согласно обычаю, они были встречены воинами и препровождены в дом совета, где поведали о произошедшем, о чем впоследствии было объявлено всей деревне через глашатаев». В той же деревне находился Джон Брэдбери. Он отмечал, что царила всеобщая суматоха, вершины земляных домов заполонили мужчины, женщины и дети. Несколько стариков громко приветствовали прибывших. Брэдбери сделал интересное замечание: «Несмотря на всю суматоху, несколько женщин продолжали обрабатывать бизоньи шкуры, растянутые на раму». Спустя некоторое время Брэдбери стал свидетелем прибытия в деревню арикаров еще одного отряда: «Множество стариков и старух высыпало навстречу появившимся воинам. Во главе процессии (прибывших. – Авт.) ехали четверо предводителей с штандартами в руках (по сообщениям Брекенриджа, штандарты представляли собой «огромный лук и копье, оба богато украшенные». – Авт.), далее следовали пешие воины, за которыми двигалась группа всадников. За ними ехали два главных вождя, между которыми находился молодой воин, который, как я смог разобрать, был тяжело ранен. (По словам Брекенриджа, юноша старался держаться так, будто ничего не произошло. Он умер вскоре после прибытия в деревню. – Авт.) За вышеперечисленной группой двигались еще два человека с штандартами и новый отряд пеших и конных бойцов. Вся процессия, приближавшаяся в таком порядке, состояла из четырех групп. Всего их было около трехсот человек. Каждый нес щит, некоторые были вооружены ружьями, некоторые луками, а остальные военными дубинками. Раскрашены они были все так, словно желали обезобразить себя самым ужасающим образом. На некоторых лицах был нарисован знак, означавший, что они испили вражеской крови. Для его нанесения ладонь натирали киноварью, после чего прикладывали ко рту, оставляя на лице полный отпечаток «окровавленной» руки. Каждая группа несла на длинных шестах скальпы, но при ближайшем рассмотрении стало понятно, что скальпы порезаны на несколько частей, чтобы их казалось больше. Убитых врагов едва ли было более восьми, а сами они потеряли двоих, так что схватка не была очень кровавой. Когда процессия приблизилась к деревне, женщины и старики встретили их и, за исключением причитаний родственников раненых и погибших, выражение радости стало всеобщим, не нарушая при этом порядка процессии… Когда прибывшие вошли в деревню, воины разошлись, чтобы отдохнуть, а старики смешались с ними, пожимая руки одним и восхваляя тех, кто проявил себя в бою… Женщины прекратили всю работу, а старики ходили от дома к дому, восхваляя героев. Вершины и входы в дома были украшены выставленными щитами и оружием воинов, а жители деревни веселились, за исключением тех женщин, которые скорбели о погибших».

Церемонии по возвращении победоносного отряда

После возвращения победоносного отряда в лагере обязательно проводились церемонии, известные под общим названием Пляска Скальпов. Ее устраивали, только если в походе были убиты враги и/или захвачены скальпы. Гриннел писал: «Каждый, кто знаком с индейцами и их обычаями, понимает, что их пляски не были просто бессистемными прыжками… Церемониализм различных плясок был четко определен, а песни хорошо известны и неизменны, как если бы они пользовались печатным текстом».

Пляска Скальпов гровантров

Несмотря на слова Льюиса Моргана, что «пляски, песни, музыка и танцевальные степы среди всех наших индейцев очень схожи, потому что имеют общие корни», победные пляски, управление ими и их участники отличались не только у разных племен, но зачастую и внутри племени. Обычно они начинались ближе к ночи и могли продолжаться несколько дней подряд. Если шел сильный дождь, время исполнения плясок переносилось. Обычно в пляске принимали участие и мужчины, и женщины, но у канзов, к примеру, пляска исполнялась только женщинами. У шошонов Пляска Скальпов также иногда исполнялась только женщинами, а иногда мужчины сидели, а три или четыре женщины то подходили к ним, то отходили. Но чаще в пляске участвовали и мужчины, и женщины. Шайены отмечали, что в начале XIX века их Пляска отличалась от более позднего варианта, а у банноков Пляска Скальпов имела по меньшей мере семь вариантов. В одном из них мужчины и женщины танцевали в круге (при этом мужчины держали женщин за талию), прыгая и наклоняясь лицом к центру, а затем подпрыгивали, и круг двигался по часовой стрелке. В другом варианте плясали только доблестные воины. В этом племени Пляской Скальпов управлял вождь общины. Пляски разных племен команчей отличались, но их основные характеристики оставались неизменными. Победные церемонии были настолько важным элементом индейской культуры, что разведчики шошоны в 1876 году покинули войска США и уехали в свою резервацию, чтобы вместе с соплеменниками отпраздновать Пляску Скальпов. Как сказал один кайова, плохо говоривший по-английски: «Все человек очень хорошо проводить время, как на пикник».

Кроме скальпов, в победных плясках использовались различные части тела убитого врага: отрезанные кисти рук, стопы, руки или ноги. Даже запятнанная кровью одежда в некоторых племенах давала возможность отпраздновать победу соответствующими церемониями. После гибели вождя кайовов Сатанка скауты тонкавы слезно умоляли американского офицера позволить им содрать с трупа скальп, поскольку в прошлом этот человек убил нескольких их соплеменников. Получив отказ, тонкавы взмолились отдать им хотя бы запятнанное кровью вождя одеяло и, получив его, были чрезвычайно рады. Нет сомнений, что впоследствии они использовали его для исполнения победных церемоний. У команчей, если воины добывали скальпы, то устраивали Пляску Скальпов, а если им удавалось захватить только добычу и пленников, то проводили Пляску Победы. Единственным различием в них было лишь наличие или отсутствие скальпов.

Краснокожие всех племен не видели большой разницы в том, был скальпирован враг ими или кем-то другим. Конечно, если враг был убит соплеменником, значимость победы повышалась, но и скальп, полученный в подарок от союзников, служил не меньшим поводом для проведения плясок. Известны случаи, когда воины некоторых племен разрывали могилы врагов и скальпировали трупы. Появление возвращающегося со скальпом отряда не обязательно означало, что воины убили врага. Скальпирование зачастую проводилось в спешке, и враг мог лежать без чувств в результате ранения или сильного удара.

Победные церемонии индейцев Техаса 1830-х годов, по сообщениям Берландье, заключались в следующем: «Когда отряд возвращается домой с вражескими скальпами, их сушат и аккуратно готовят для церемонии…

В селении скальп привязывают к длинному шесту или наконечнику копья, украшенному многочисленными копытцами оленя, которые грохочут во время пляски. Шест устанавливают перед входом в жилище предводителя отряда или воина, убившего этого врага. Затем, танцуя и распевая песни, приходят женщины, дети, старики и другие воины, чтобы посмотреть на трофеи и поздравить людей, ими владеющих. Те, в свою очередь, должны ответить подарками. Поскольку подарков не всегда хватает на всех пришедших, им помогают родственники. Зачастую некоторые семьи за одну такую церемонию с радостью лишаются всего своего имущества. Старики бегают по селению, убеждая женщин наградить воинов, исполнив любые их желания. Тех женщин, которые отказывают воинам в этой чести, берут силой. Среди веселья иногда можно увидеть плачущих женщин, что, узрев вражеские скальпы, вспомнили о своих родичах или детях, которых постигла та же судьба от рук врагов. Пение сопровождается звуками музыкальных инструментов. Празднество может длиться от двух-трех дней до целого месяца… Если победители желают продолжить празднество, они ездят от одного селения соплеменников к другому и в каждом проводят подобную церемонию».

Победные пляски команчей продолжались всю ночь, а если победа была великой, то и несколько дней. Их проводили в центре селения вечером того же дня, когда возвращался военный отряд. В центре круга танцоров устанавливался огромный шест, на котором вывешивались скальпы. Собирались дрова и складывались конусом над сухим сеном, чтобы можно было легко зажечь костер. С наступлением темноты разжигался огонь, а вокруг шеста рассаживались старики и пожилые мужчины – певцы и барабанщики. По такому случаю мужчины и женщины надевали лучшие одежды и раскрашивались – женщины в основном черным, а мужчины – красным. Носители военных головных уборов надевали их. Мужчины и женщины плясали рядами лицом друг к другу. Каждый ряд двигался то вперед, то назад. Затем они образовывали круг и плясали вокруг скальпового шеста. В промежутках участники совместно пели. Связанных пленников ставили в центр круга, вероятно привязывая к скальповому столбу. Зачастую танцоры, выйдя из рядов, пантомимой изображали убийство и скальпирование пленников. Иногда пленников пытали до смерти. В начале пляски пели негромко и двигались медленным шагом, но по мере продолжения шаг ускорялся, а пение становилось все громче. Танец длился от двух часов до двух суток, но обычно заканчивался с наступлением дня. Наутро после Пляски Скальпов юные девушки одевались, подобно воинам, собирались у типи молодого удачливого бойца и пели, исполняя Танец Вымогателей. Юноша и его отец раздавали им подарки.

Пляска Скальпов у кайовов называлась Адалда-гуан, или Пляска Убитых Волос. Воины сажали женщин на лошадей позади себя и разъезжали вокруг поющих. Скальпы, натянутые на небольшие обручи и выкрашенные красным, закрепленные на концах шестов длиной около двух метров, несли другие, участвовавшие в пляске женщины. На ночь в центре круга разводили костер. Из мужчин в плясках могли принимать участие только те, кто был в походе, а из женщин все желающие. Пляски могли продолжаться каждый день после полудня до ночи в течение целого месяца.

В середине XIX века Ной Смитвик стал одним из немногих свидетелей Пляски Скальпов каннибалов тонкава. Раскрасив себя и надев лучшие набедренные повязки, воины встали в круг. Каждый из них держал в руке некий музыкальный инструмент, названный им «пыткой для ушей», которым они трясли в такт ударам барабана, монотонно распевая «Ха, а, ха!», то опуская, то поднимая свои тела. «В это время какая-то старая ведьма протягивала каждому из них по очереди руку или ногу убитого врага, в которую они злобно впивались зубами и трясли, словно дикие псы». Другая скво размахивала высоко поднятым на конце копья обработанным и раскрашенным скальпом. «Оргии продолжались до тех пор, пока исполнители не были вынуждены прекратить их из-за полного изнеможения».

Пляска Скальпов осейджей, по словам Джона Брэдбери, «состояла из несения закрепленных на шестах скальпов по селению, следуемых участвовавших в походе воинов, разодетых в лучшие одежды и раскрашенных, как для войны». Тиксир описал иной вариант: «Женщины и девушки, одетые в костюмы воинов, неся в руках их оружие, исполнили Пляску Скальпов. Они были раздеты до пояса, и пространство между вытатуированными на их телах линиями было выкрашено в красный и желтый цвета. Вооруженные томагавками, изгибаясь и гримасничая, они плясали вокруг красного шеста, с которого свисали скальпы».

У омахов, если воины привозили скальпы, победная пляска называлась «вевачи». Скальп привязывали к шесту, вокруг которого танцевали мужчины и женщины, распевая песни. Во время пляски никаких эпизодов боя не показывалось, но они восхвалялись в песнях. Иногда после атаки на деревню в нее с поля боя приносили отрезанные у убитых врагов руки, ноги и головы, и мальчишки били их и наступали ногами, как бы считая «ку» на враге. Победные пляски скиди-пауни проводились той же ночью. Со скальпами плясали женщины в жилище каждого воина поочередно. После пляски скальпы на шестах вновь водружались перед домами, где оставались некоторое время. Празднество повторялось ежевечернее до наступления новой луны. Каждый раз, когда воины привозили в деревню скальпы, также проводилась церемония Нового Огня.

Шошоны вывешивали захваченные скальпы на шесте, установленном в центре лагеря. После Пляски Скальпов их отдавали женщинам и детям, которые носили их по лагерю, периодически отпуская колкости по поводу потерявших их вражеских воинов. Пляска исполнялась только женщинами, которые двигались по кругу вокруг центрального шеста или дерева, к которому были привязаны скальпы. Мужчины пели, аккомпонируя себе ударами в маленький барабан. На головах женщин были надеты украшенные перьями повязки и богато расшитые бисером шапочки. Другой вариант шошонской пляски – мужчины сидели, а три-четыре женщины попеременно то приближались к ним, то отдалялись. По сообщениям Вилсона, во время пляски старухи держали в зубах руки и другие части тела врагов. Шошонские пляски иногда проводились в течение нескольких дней.

В Плясках Скальпов плоскоголовых могли участвовать только участники похода, их жены и родственницы. В основном обычно танцевали женщины. Они надевали одежду (рубахи, головные уборы из орлиных перьев и т. п.) удачливых воинов, которые лично помогали им одеться для церемонии. Пляска Скальпов всегда исполнялась в дневное время после возвращения отряда.

У равнинных кри пляска начиналась днем, и участвовали в ней только женщины. Их лица и руки были выкрашены черным, как у воинов. Барабан отбивал ритм, и исполнялись особые песни. Все подпевали. Танцоры, шествующие по кругу, через определенные промежутки времени хватали шесты, к которым были прикреплены скальпы. Вечером к женщинам присоединялись мужчины. Все рассаживались по кругу – мужчины напротив женщин. Начинал бить барабан, люди вставали один за другим и медленно двигались по кругу, пока не прекращалось пение. Тогда они резко останавливались и спешили вернуться на свои места. Так продолжалось, пока люди не уставали.

Пляска Скальпов ассинибойнов называлась Вакиттаи-вачи. По прибытии в лагерь скальпы, привязанные к концам полутораметровых шестов, воины передавали родичам ранее погибших людей, после чего время их скорби заканчивалось, и они могли покрыть лица черной краской победы. Родичи всегда присоединялись к пляскам победителей. Обычно воин в знак благодарности получал подарок – ружье, одеяло, а иногда даже лошадь. Затем глашатай обходил лагерь, распевая песни и ударяя в такт в бубен, призывая всех желающих присоединиться к победным церемониям, после чего люди начинали готовиться к ним. Мужчины и женщины полностью, кроме кончика носа, красили лица в черный цвет и надевали лучшие одежды. По сигналу, который подавался криком и барабанным боем, все они собирались на открытом месте – обычно оно находилось в центре лагеря у Палатки Солдат. Во время плясок у мужчин не было никакого оружия, хотя некоторые держали трещотки, которыми отбивали ритм. Но многие женщины в правой руке держали томагавк, дубинку, лук или копье. Скальпы на шестах также несли только женщины. В такт барабанам они то поднимали их вверх, то опускали. Когда все были готовы, они вставали в круг. Первыми подходили старики с барабанами, потом танцоры-мужчины, а за ними женщины. Они вставали в плотный круг, касаясь друг друга плечами. Оружие, трещотки и шесты со скальпами люди держали перед собой. Начинали бить барабаны, и весь круг затягивал Песню Скальпов, в которой восхвалялись имена героев и их подвиги. После нескольких покачивающихся движений вправо-влево люди начинали двигаться по кругу короткими шагами, переставляя ноги в такт барабанного боя. Так описывали один-два полных круга, песня заканчивалась, и танцоры-мужчины оглашали лагерь громким криком, женщины яростно трясли скальпами, а из круга выходил вперед кто-нибудь из воинов и громко начинал рассказывать о своем героическом поступке, совершенном в этом или предыдущих боях. Его рассказ приветствовали радостными криками, после чего вновь начинали бить барабаны, люди затягивали Песню Скальпов, а танцующие делали еще один-два круга. Так продолжалось несколько часов. Время от времени какая-нибудь старуха хватала зубами скальп и яростно трясла им, словно собака, или бросала его на землю, топтала, заканчивая свои действия короткой речью, восхваляющей воинов племени. Всю ночь в лагере продолжали петь и плясать. Люди разводили около палаток костры, и у каждого из них танцевали и пели под барабан с дюжину молодых мужчин и женщин – со скальпами или без оных, но уже не произнося торжественных речей. Порой в разных концах лагеря горели три десятка таких костров, и люди плясали у них всю ночь и почти весь следующий день. Иногда пляски проводились в течение нескольких недель, пока индейцы не уставали от них или не происходило какого-либо нового возбуждающего их души события. Все это время их лица покрывала черная краска, которую нельзя было смывать, пока она сама не стиралась с лица. Во время всеобщего торжества молодые воины, овеянные славой, не упускали возможности соблазнить какую-нибудь девушку или женщину, и именно в это время влюбленные пары часто убегали из лагеря, скрываясь от гнева родителей или мужей. Разрезанные на части скальпы (для увеличения их количества) посылались в лагеря сородичей, чтобы они также могли отпраздновать победу. Если кто-либо из героев получал новое имя, об этом упоминалось в песнях, и к концу торжества все соплеменники хорошо запоминали его. Во время пляски воины не устраивали никаких боевых пантомим, а вся церемония проходила в строгом соответствии с установленными канонами. Если воинам не удавалось добыть скальпов, даже если они победили врагов и убили очень многих из них, никаких плясок и песнопений не проводилось.

Подробное описание Пляски Скальпов черноногих оставил Брэдли: «Когда добыты скальпы, по прибытии отряда в селение их передают женщинам, чтобы те приготовили их для Пляски Скальпов. Подготовка состоит из натягивания скальпа на обруч, который закрепляют на шесте длиной 1,8–2,4 м. Для каждого скальпа полагается свой шест. Каждый шест несет женщина, обычно родственница воина». Воины и женщины танцевали друг за другом в круге, размер которого определялся числом танцоров. Когда число танцующих было велико, в разных частях палатки образовывали несколько кругов. Пляска Скальпов иногда продолжалась с перерывами на отдых. По словам индейцев, человек, мстивший за родственника, часто отрезал у трупа руку, проделывал в ней дырку и, продев в нее веревку, привязывал трофей к узде своего коня. Так он приезжал в лагерь. Отрезанную руку несли во время Пляски Скальпов как символ мести за погибшего родича. После пляски руку либо закапывали, либо выкидывали.

Кларк Висслер приводит другой вариант Пляски Скальпов черноногих. По его данным, пляски могли продолжаться один или четыре дня, и проводились они в центре лагерного круга. В ней участвовали все желающие. Женщины танцевали в мужских рубахах, украшенных хвостами ласки, в головных уборах, и заплетали волосы в косы, как это делали мужчины, вплетая в них хвосты ласок. Они также привязывали к волосам амулеты мужей и пользовались ружьями в качестве трости. Некоторые женщины плясали, держа в руке шест, с привязанным к нему вражеским скальпом. Отрезанные руки во время пляски держали в зубах. Некоторые одевались насколько возможно нелепо, другие красили лицо в черный, победный цвет. Мужчины и женщины располагались в два ряда друг против друга, и разделяло их приблизительно двадцать метров. Мужчины били в шесть или восемь барабанов и пели, а женщины танцевали по направлению к ним, пока длилась песня, а когда она умолкала, то по направлению от них. Это движение повторялось с каждой песней. Те, кто убил врага, ехали верхом на лошадях. Их на поводу вели старики, распевая хвалебные песни, называя имена героев-наездников и восклицая: «Ха-а-е, ха-а-е!» Затем лошадь и всадника вели к танцорам, и ему давали новое имя. Иногда пляски проводились вечером, но тогда танцоры лучших одежд не надевали. В большинстве песен люди насмехались над врагами.

Кроу Серый Бык сообщал., что по прибытии победоносных мстителей в лагерь в центре него образовывался круг, и воины отряда начинали Длинную Пляску – Бахатсгйе-дисуа, после чего каждый воин приглашал людей в свою палатку, чтобы рассказать о произошедшем. После этого люди ждали хорошего дня, и глашатай объявлял большую церемонию, называвшуюся Тсура, на которую собирались лучшие певцы. Жены бойцов, посчитавших в этом бою «ку», закрепляли на голове амулеты мужей и несли их оружие. Предводитель отряда привязывал свой амулет к одежде на спине жены или к длинному шесту, который она высоко держала в руке. Весь лагерь собирался посмотреть на происходящее. Жены предводителя и всех участников отряда, посчитавших «ку», располагались в центре лагеря и плясали весь вечер, после чего расходились. Старик снова проводил заработавших «ку» воинов по кругу. Скорбящие, с лицами, покрытыми черной краской, продолжали плясать до утра. На следующее утро перед рассветом люди прокрадывались в палатки воинов и срывали с них одеяла и накидки, даже если они спали с женами. Воины одевались и плясали вместе со скорбящими. Предводитель призывал посчитавших «ку» приготовить еду для мужчин, выпихнутых из постелей. В лагере поднималась суматоха, все жители снова собирались посмотреть представление. Проявивших себя воинов вновь превозносили в песнях, а скорбящие плясали до полудня. Роберт Лоуи оставил следующее описание процедуры победной церемонии кроу. Воины отряда, вернувшиеся со скальпами, красили лица в черный цвет в ночь после возвращения или на следующую и парадом проходили по лагерю. Предводитель двигался впереди, а глашатай позади отряда. Глашатай выкрикивал: «Женщины, надевайте лучшие наряды и ступайте в палатку носителя трубки (предводителя отряда. – Авт.), где сегодня мы будем пировать!» После парада люди шли к палатке, и женщины садились позади воинов по своему выбору. Они пели песни разведчиков и скальповые песни, каждая брала накидку и томагавк, вставала на видном месте у входа и начинала танцевать. Глашатай, сидящий у входа в палатку, называл имя воина, посчитавшего первый «ку», и после его ответа велел ему наполнить бадью принесенным женщинами сладким блюдом из вишни и передать ее своей жене. Разведчику, первым заметившему врага, позволялось выбрать еду на свое усмотрение и передать своей жене. Оба разведчика первыми выбирали еду, а затем ждали, когда это сделают остальные. После того как все поели, старики велели женщинам отнести оставшуюся пищу домой и вернуться на церемонию Акди-туа – Подсчета «ку» на палатке. Для этого действа мальчики нарубали ивовых шестов и прислоняли их к тили, после чего выстраивались в ряд в ожидании появления женщин. Глашатай выкрикивал: «Отвяжите лошадей и уведите их подальше, молодые воины будут считать «ку» на палатке!» Те из воинов, которые исполняли роль певцов, били в барабаны, а остальные брали ивовые шесты. С каждым из них были молодые девушки, которые тоже брали шесты. Пока по округе разносились победные песни и бой барабанов, они бросались к палатке предводителя отряда и били ее шестами, а другие воины стреляли в воздух из ружей. Шум стоял такой, что лошади пугались и разбегались. До этого песни пелись без слов, но после подсчета «ку» на типи все пели: «Недавно я уходил, теперь я вернулся, поцелуй меня». Затем процессия перемещалась в центр лагеря, где люди танцевали, при этом мужчины накидывали одеяла на своих партнерш, и все кружились, двигаясь вправо и влево. Празднество по поводу убийства врага продолжалось на протяжении дня и ночи. Хвалебные песни в честь вернувшихся воинов были отличительной особенностью празднества. В ответ певцы получали подарки.

Военная пляска сиу

Джон Брэдбери стал свидетелем победных плясок хидатсов: «По прибытии в деревню мы посетили несколько земляных домов, сооруженных также, как у арикаров. Мы покурили в каждом из них, и по суете среди женщин я понял, что они готовятся к пляскам. Некоторые надевали одежду мужей, для чего даже не удалялись в угол, совершенно нас не стесняясь. Приблизительно через полчаса началась пляска. Танцующие двигались по кругу с томагавками в руках. Время от времени они одновременно поворачивали лица к центру круга и потрясали оружием. Через некоторое время одна из них вступала в центр круга и произносила речь, потрясая оружием, в то время как остальные двигались вокруг нее. Я узнал, что природа их разглагольствований была одной и той же – похвальба заслугами мужей… Пляска продолжалась не более часа… за которой последовало пиршество с поеданием собачатины».

Льюис Морган спустя полстолетия также присутствовал на победной церемонии хидатсов: «Вскоре после нашего прибытия люди, толпившиеся на берегу, устроили Пляску Скальпов на вершине холма перед насыпями. У них были бубны… в которые били сами танцоры. Танцевали они в круге справа налево, человек тридцать, одну треть из которых составляли женщины. Женщины пели хором, на октаву выше, чем мужчины… Они праздновали захват скальпа сиу, о чем мы слышали в форте Пирр. Последний военный отряд еще не вернулся. Этим утром я встретил трех воинов, что захватили скальп, – раскрашенные и разодетые, они шли по деревне к лодке, распевая о своем подвиге».

Пляски Скальпов сиу проводились одержавшими победу воинами, их матерями и сестрами. При этом исполнялось много хвалебных песен. Пляски проводились в основном на открытой площадке в центре лагерного круга. Степы пляшущих мужчин имитировали птиц и животных и воинственные пантомимы. Мужчины танцевали в центре, а женщины, стоя полукругом лицом к ним, медленно делали боковые шаги в ритм барабанного боя. Лица всех танцоров были выкрашены в черный цвет. Хорошим танцором считался тот, чье тело было пригнуто, грудь выпячена вперед, колени согнуты, а голова поднята высоко. Время от времени голова поворачивалась, и танцор устремлял взгляд из стороны в сторону. Белден не раз видел эту церемонию у сиу. Он подробно описал ее: «Прибывших воинов ведут в палатку совета… После этого добытые скальпы готовят к празднику, натягивая их на небольшие ивовые обручи и выкрашивая кожу в красный цвет. Затем скальпы привязывают к длинному шесту, который втыкают в землю на открытой площадке, пригодной для исполнения плясок, в которых может участвовать все племя. Если скальп принадлежал мужчине, к его волосам прикреплялось орлиное перо, если же был женским, то никак не украшался. Воины, участвовавшие в экспедиции, вставали в большой или маленький круг вокруг шеста и танцевали. Если отряд потерял бойцов, из остававшихся дома воинов отбиралось такое же количество. Их лица выкрашивали в черный цвет от глаз до корней волос. Этих людей ставили ближе к шесту, но они не плясали, а стояли не двигаясь. По словам индейцев, они представляли людей, погибших в битве, в которой захвачены скальпы. После этого члены военного отряда вставали вокруг представителей погибших, а жители селения образовывали круг вокруг них. Женщины формировали два круга вокруг воинов – внутренний круг состоял из более старших. Каждый член военного отряда держал в руках тыквенную трещотку или маленький бубен, все время отбивая такт и распевая песню скальпов. Каждое племя (сиу. – Авт.) имеет собственную песню. Я слышал три или четыре разные песни скальпов среди сиу и думаю, что существуют другие. Некоторые авторы пишут, что если скальп захвачен летом, индейцы пляшут и празднуют победу, пока не опадут листья, а если зимой – пока весной не появится новая листва. Может быть, так обстоит дело у пауни, но у сиу такого обычая нет. Пляска Скальпов у них продолжается три дня и три ночи, и люди прерывают ее лишь для того, чтобы отдохнуть и поесть, после чего пляски возобновляются. По прошествии трех суток скальп снимают с шеста и отдают воину, содравшему его с головы врага. Владелец привязывает скальп к своему типи в качестве доказательства собственной доблести или вешает на пояс. Если на его поясе уже есть один скальп, их вешают по бокам». Кроме скальпов, во время Пляски могли использоваться и другие части вражеского тела: рука, привязанная к шесту за большой палец, пара ушей, гениталии. Возвращавшиеся воины привязывали их к шеям коней. Во время Пляски Скальпов женщинам, потерявшим родственников от рук врагов из этого племени, позволялось приблизиться к трофеям и постучать по ним палкой, выкрикивая оскорбления. Одна могла ударить по отрезанным ушам и крикнуть: «Ага! Если бы ты хорошо слушал, тебя бы не прикончили!» Другая била по обескровленной руке: «Больше никогда не сможешь ласкать кого-нибудь!» А женщины, бившие по гениталиям: «Больше никогда не получишь удовольствия от женщины!»

Пожалуй, наиболее подробно описанной Пляской Скальпов является шайенская, оставленная Джорджем Гриннелом. В ранние времена пляски скальпов управлялись небольшой группой трансвеститов, называемых хамами – полу мужчины-полу женщины. Они были мужчинами по рождению, но вели себя как женщины, и даже их голоса более походили на женские. Пляска Скальпов проводилась вечером в центре лагеря. Химани проходили по всем палаткам и велели их хозяевам принести в центральную часть лагеря дров для костра. Собранные дрова химани складывали конусом, похожим по форме на типи. Изнутри и снаружи дрова обкладывали сухой травой. Полученное сооружение называли скунсом. Когда собиралось большинство певцов, «скунс» поджигался. Певцами были женатые люди средних лет. Когда певцы и барабанщики начинали петь и бить в барабаны, танцоры, раскрашенные в красный и черный цвета, начинали пляску. Тела и лица пожилых людей были выкрашены в черный. Мужчины плясали без рубах, а тела старух от пояса вверх были выкрашены черным. Барабанщики стояли в центре селения в ряд, лицом к входу в лагерный круг. Молодые воины стояли в ряд лицом на север, а женщины лицом к ним, то есть на юг. Старики и старухи занимали места в конце ряда молодых воинов, лицом на запад. Химани из центра получившегося квадрата управляли пляской. Никому не позволялось входить в центр квадрата, кроме химани.

Начиналась пляска. Шеренга женщин двигалась к центру, а юноши шли по кругу позади барабанщиков к женской части квадрата и вставали за спинами своих возлюбленных. Затем каждый клал руку на руку девушки и так танцевал с ней. Это называлось Танцем возлюбленных. Через некоторое время они возвращались на места и снова образовывали квадрат. Химани танцевали перед барабанщиками, держа шесты со скальпами и размахивая ими. С другой стороны плясали старухи, также держа в руках шесты со скальпами. Старики, чьи сыновья посчитали «ку», плясали в конце. Эти старики и старухи часто вели себя словно клоуны, стараясь рассмешить людей. Некоторые из них были одеты подобно убитым врагам.

Следующая пляска называлась Пляской сватовства, и песни, исполняемые в ней, отличались от предыдущих. Если в пляске участвовали двое химани, один подходил к шеренге молодых воинов, другой к шеренге молодых женщин, и спрашивали их, с кем бы они хотели потанцевать. Затем химани сходились в центре и говорили друг другу, кто кого выбрал. Все это время звучали барабаны и песни. Химани шли к шеренге молодых воинов, брали их за накидки и вели к выбранным девушкам. Никто не мог начинать танец, пока каждая из женщин не выбирала партнера. Двое мужчин не могли стоять рядом друг с другом, они всегда стояли между женщинами. Когда партнеры были выбраны, вся шеренга танцевала к центру, а затем, не поворачиваясь, спиной назад. Так, взад-вперед, они танцевали несколько раз, после чего химани велели юношам вернуться на свои места. Если ночь была темной, мальчики поддерживали большой костер, а если светила полная луна, дополнительного света не требовалось.

Воины отряда черноногих

Потом химани объявляли третий танец. Ряды молодых воинов и девушек танцевали навстречу друг другу, а затем двигались назад. Вскоре химани просили вновь отобрать партнеров. Сначала мужчины выбирали возлюбленных, потом девушки. Когда все разбивались на пары (мужчин и женщин было поровну), они вставали вокруг костра и плясали. К кругу присоединялись певцы и барабанщики, и все вместе двигались влево вокруг костра. Старики и старухи при этом находились в центре круга, размахивая шестами со скальпами. Химани плясали вне круга, двигаясь вправо. Скальпами на шестах они отгоняли маленьких мальчишек и девочек, чтобы дети не мешали танцорам. Через некоторое время химани просили певцов и барабанщиков ввести женщин в центр круга. Молодые воины в это время двигались по кругу. Время от времени кто-нибудь из них ступал внутрь и одной рукой обнимал возлюбленную за шею. Спустя некоторое время все возвращались на свои места в квадрате.

Вскоре химани объявляли Сонный танец, и песни, исполняемые в нем, также отличались от других. В нем участвовали только женщины, и танцевали они парами. Женщины брали возлюбленных за накидки и в танце вели их к центру. Девушка вела юношу, пока его сестра не дарила ей какое-нибудь кольцо или браслет, что называлось освобождением. Иногда юношу «освобождал» кто-нибудь из его друзей.

После этого танца химани просили танцоров немного отдохнуть и посылали кого-нибудь за водой для них. Собравшиеся частично расходились. После того как все возвращались, химани просили всех людей, включая певцов и барабанщиков, занять свои места и сесть и объявляли Пляску несущегося быка бизона. Когда начинали бить барабаны и певцы затягивали песнь, три или четыре молодые женщины вставали и танцевали. Приблизившись к мужчинам, они поворачивались к ним спиной и танцевали перед ними. Затем вставало такое же количество мужчин и присоединялось к женщинам, повторяя их движения. Подходили еще несколько женщин, и так продолжалось до тех пор, пока к пляске не присоединялись все танцоры. Они танцевали длинной шеренгой, нагнувшись, имитируя несущегося быка бизона. Затем химани призывали их: «Танцуйте по кругу!» Все танцоры и присоединившиеся к ним певцы и барабанщики выпрямлялись и начинали танцевать по кругу и петь вместе. К этому моменту уже почти рассветало, танец заканчивался, и люди расходились по домам. Все эти танцы составляли шайенскую церемонию Пляски Скальпов.

Кроме того, во второй половине XIX века после возвращения удачливого военного отряда, в котором никто не был ранен, шайены иногда исполняли Пляску Маиса. В ней участвовали молодые девушки и женщины средних лет, танцевавшие в круге. Мужчины пели и отбивали ритм трещоткой из бутылочной тыквы. Женщина, руководившая этой пляской, несла в руке насаженный на палку початок маиса.

После победных церемоний скальпы оставляли в качестве трофея, пускали на украшение одежды, оружия, щитов и т. п. Их могли отдавать родственникам или друзьям, получая в подарок одежду или лошадь. Если в бою, в котором были захвачены скальпы, погибало несколько соплеменников, скальпы могли выкинуть прямо на поле боя. Кайовы после Пляски Скальпов обычно «выбрасывали» скальп в редко посещаемом месте, привязав его к ветке дерева или к концу шеста, воткнутого на склоне холма, вместе с произнесением молитвы, в которой скальп жертвовался Солнцу. Это действо называлось отдать выбросив. Черноногие также не придавали скальпам особого значения и обычно выбрасывали их после победных плясок. Берландье писал по поводу индейцев Южных равнин 1830-х годов: «Когда веселье заканчивается, скальп снимают с шеста и, если волосы длинные, прикрепляют к щиту. Так поступают все, кроме вако и тавакони, которые плетут из волос веревки, высоко ценимые среди краснокожих. На каждую веревку требуется волос приблизительно с пятидесяти голов, и оцениваются они в две-три лошади. Однако если волосы скальпа коротки, его оставляют привязанным к шесту на могиле какого-нибудь воина, духу которого они хотят оказать честь». Пауни часто приносили скальпы в жертву своему верховному божеству Тираве. Курчавый Вождь, второй вождь киткехахки-пауни, после возвращения в лагерь из успешного похода и Пляски Скальпов: «Я принес скальп в жертву Тираве. Я знал, что он даровал мне победу над врагами, и поэтому желал дать ему что-нибудь. Я хотел выразить ему признательность за его доброту. Он сжалился надо мной и помог мне. Эта жертва была более значительной, чем приношение бизоньего мяса. Не многие поступали так… Нам всегда следует выражать благодарность за оказанную помощь».

Возвращение отряда с потерями, но с добычей или скальпами

В случае гибели кого-либо из воинов победоносного отряда гонцы предупреждали об этом находившихся в лагере соплеменников. Приблизившись к лагерю, они подавали сигналы, размахивая накидками или одеялами, показывая количество погибших людей. В более поздние времена те же сигналы подавали зеркальцами. В зависимости от числа и статуса погибших, победные пляски могли не проводиться, а лагерь наполняли жалобные стенания родственников и друзей погибших. Генри Брекенридж и Джон Брэдбери отмечали, что арикары проводили победные пляски, несмотря на гибель своих воинов. Брекенридж писал, что близкие друзья и родственники прибывших воинов проводили вечер в веселье, «тогда как несколько женщин, потерявших родных, ушли из деревни в холмы, где продолжали рыдать». Если в победоносном отряде шайенов кто-либо из воинов погибал, успев посчитать на враге «ку», о нем не скорбели. Для воина было большой честью погибнуть после совершения подвига. В этом случае победные пляски устраивались, будто никто не погиб. Родственники погибшего присоединялись к Пляске Скальпов. Смерть воина команчей, добывшего «ку», также не мешала празднеству соплеменников, и родственники погибшего присоединялись к пляске. Бывали случаи, когда родственники погибших сами просили соплеменников не скорбеть по павшим, а провести церемонии так, как если бы никто не погиб. В одном из боев кроу одержали победу над сиу, но при этом погиб их вождь Длинная Лошадь. Один кроу вспоминал: «Его сын, находившийся среди нас и видевший, как пал. его отец, пришел вскоре, умоляя нас:

– Танцуйте. Веселитесь. Мой отец был бы рад этому. Празднуйте нашу победу. Взбодрите свои сердца. Мой отец не хотел бы, чтобы вы скорбели о нем.

И хотя мы пытались угодить ему ради погибшего отца, наши сердца отказывались петь, и женщины причитали всю ночь напролет».

По данным Оскара Льюиса, когда у черноногих потери были небольшими, погибли люди, незначительные по статусу или имевшие мало родственников, и при этом были захвачены скальпы, победные пляски проводились. По словам Кларка Висслера, если со стороны черноногих погибал всего один, причем не влиятельный человек, воины шли к его родственникам и просили разрешения на проведение Пляски Скальпов. Они дарили скорбящим одежду, бизоньи накидки и т. п. Если в отряде ассинибойнов погибал хотя бы один воин, его родственники начинали скорбеть, и лагерь представлял собой странную смесь радости и причитаний. Если же потери отряда были выше, чем у противников, победных плясок не проводили. Люди пели Песнь Скальпов, после которой лагерь оглашал подвывающий плач. Хункпапа-сиу четыре дня скорбели по павшим, после чего также просили у родственников погибших разрешения на проведение победных плясок. Во время боя противники всегда старались защитить тела погибших соплеменников, чтобы не допустить скальпирования сородича врагами и тем самым не дать им возможности впоследствии провести победные церемонии. В этом случае враги возвращались домой в полном унынии, скорбя о погибших и сгорая от стыда под взглядами соплеменников.

Победоносные омахи разводили недалеко от лагеря костер, дымом подавая сигнал соплеменникам о своем возвращении. Если в отряде были погибшие, об этом с холма подавались сигналы, после чего предводитель посылал гонца, который сообщал имена погибших, и деревня оглашалась воплями их родственников. Победителей приветствовали радостными криками, перемежающимися плачем родственников погибших. Возвращение воинов, выступавших из деревни, чтобы отбить появившихся врагов, было менее формальным. Один из них приближался и сообщал новости о случившемся и погибших бойцах. Реакция соплеменников и проводимые церемонии были одинаковыми в обоих случаях. Возвращающихся воинов понков приветствовали старики, действующие как глашатаи. Они восхваляли деяния каждого, упоминая их по имени. Захваченные скальпы передавались женщинам, которые натягивали их на ивовые обручи, раскрашивали кожу скальпа красным и прикрепляли к шестам для Пляски Скальпа. Над телами убитых врагами воинов плясали члены общества Мавадани, а затем их хоронили в полных боевых регалиях.

Если погибал кто-то из кайовов, остальные начинали скорбеть, не проявляли радости и не раскрашивали себя по возвращении, даже если привезли скальп врага. В этом случае плясок не проводили, а скальп приносили в жертву Солнцу, выбрасывая его на склоне холма.

Команчи раскрашивали лица в черный цвет и обрезали хвосты коней. Если они теряли нескольких воинов, возвращение в лагерь сопровождалось всеобщей скорбью. Пленники подвергались опасности – их могли оскорблять, пытать и даже убить. Все затмевала безумная жажда мести. Родственницы погибших в знак траура резали себе руки и ноги, отрезали пальцы и волосы, красили лица в черный цвет, посыпали волосы пеплом. Типи убитого обычно уничтожали или приносили в жертву. Предводитель отряда жертвовал духу убитого коня или иные подарки.

Возвращение отряда без потерь, без добычи и скальпов

Данную ситуацию хорошо иллюстрируют слова старика сиу: «Мы редко возвращались с вражеской территории без лошадей или скальпов. Но порой приходили назад, чувствуя себя дураками, и нам было стыдно появляться в тех местах, где пировали воины». Такой отряд входил в лагерь ночью, почти скрытно, дабы никто не видел их стыда. А потому воины по дороге домой могли напасть даже на превосходящего по численности противника. Как сказал другой сиу: «Мы должны вернуться из похода с чем-то, что могли бы показать соплеменникам».

Белый Нож, сарси. 1887 г.

Причиной для возвращения отряда могло послужить нарушение табу, необычные природные явления, гадание, дурной сон или плохая примета. Предводитель ассинибойнов, к примеру, мог повернуть назад, если случайно ломалась его трубка, падал на землю амулет или начиналась сильная гроза с громом и молниями. Таких случаев было довольно много. Эдвин Дениг сообщал, что, когда в путь отправлялся огромный отряд, почти каждый день по этим причинам возвращались домой по два-три воина. В этом случае соплеменники считали возвращение правильным поступком, поскольку нарушение табу и плохие приметы, по индейским поверьям, сулили несомненную гибель, а испытывать расположение Высших Сил было неразумно. Летом 1846 года отряд из семи черноногих, под предводительством одного из величайших воинов племени, Одинокого Рога, отправился в набег на кри. Однажды утром воины были поражены, услышав, как их лидер запел свою песнь. Он поступал так лишь при встрече с врагом. «Этой ночью я видел плохой сон, – сказал им Одинокий Рог. – Я видел, что все вы убиты, а меня железным рогом пронзал бизон. Во сне я взирал сверху на свой труп. Давайте вернемся домой. Шаман совершит для нас церемонию очищения. Мы будем молиться, а затем снова отправимся в путь». Но некоторые молодые воины начали протестовать, говоря, что их предводитель мог неверно истолковать сон, и Одинокий Рог вынужден был согласиться с ними. Позднее черноногие наткнулись на огромный отряд кри и ассинибойнов, и пятеро из них были убиты. Среди погибших оказался и Одинокий Рог.

Изредка случалось, что не сбывалось видение предводителя отряда. А иногда при попытке угнать лошадей воины натыкались на засаду и ретировались еще до того, как враги могли нанести им урон, или первыми замечали превосходящие силы врага и старались побыстрее скрыться незамеченными.

Бывало, что видение, сподвигшее воина стать предводителем отряда, сбывалось не полностью, что также могло послужить причиной для возвращения. Мандан Убирающий Свои Волосы получил видение, что в определенном месте найдет вражеское типи, рядом с которым будут привязаны великолепные лошади. Он повел отряд, но на указанном месте обнаружили лишь след от типи. Угли от костра были еще теплыми, но Убирающий Свои Волосы сказал: «Именно это место было указанно мне в видении. Неправильно будет преследовать этих врагов. Мы можем нагнать их, но это уже будет за пределами данного мне видения, и потому я могу пострадать, а кто-нибудь из вас погибнуть. Я возвращаюсь, но вы, если хотите, можете продолжать путь. В видении мне была дана эта палатка, но теперь у меня забрали ее». Отряд разделился – часть вернулась домой, часть отправилась в погоню. На следующий день воины снова обнаружили лишь теплые угли, и новый предводитель решил, что это было знаком, предвещающим неудачу и гибель, а потому решил, что благоразумнее будет все же вернуться домой.

Причиной возвращения могло стать и отсутствие дичи по пути следования отряда. Случалось, что воины возвращались домой в полном истощении, будучи на грани голодной смерти. Во время одного из зимних походов шайены никак не могли найти пропитание. Тогда предводитель отряда сказал своим людям: «Я думаю, нам лучше вернуться домой. Здесь нет дичи, и мы можем умереть от голода. Если мы пойдем дальше, наткнемся на вражеский лагерь и уведем из него лошадей, то не сможем добраться с ними до дома, потому что снег очень глубок. Лучше нам отправиться назад прямо сейчас».

Бывало, что, пройдя много миль, воины так и не могли найти следов или признаков врага. В этом случае уставшие воины возвращались домой. Ничего, кроме насмешек, такой поход не вызывал, и воины старались как можно быстрее присоединиться к новому отряду.

Возвращение отряда, потерпевшего поражение и не захватившего ни добычи, ни скальпов

Воины, потерпевшие поражение, становились наиболее опасными для попадавшихся на их пути людей. Брэдбери еще в 1811 году отмечал, что участники неудачного отряда, боясь насмешек соплеменников, часто выбрасывали свои одежды прочь с намерением совершить какой-либо безумный поступок. «Любой белый человек или группа людей, встреченная ими на пути и недостаточно сильная, чтобы отбиться, практически наверняка станет жертвой их ярости», – писал он. Брекенридж сообщал относительно арикаров: «В военных походах они уходят на огромные расстояния, редко отваживаясь вернуться домой без скальпов или лошадей. Часто, не добившись успеха, они, по их выражению, отбрасывают свои бизоньи накидки и клянутся убить первого встречного, лишь бы он не принадлежал к их народу».

Лидеры конфедерации черноногих

Такая реакция на поражения оставалась на протяжении всего XIX века. Рандольф Мэрси писал в начале 50-х годов: «Если случалось, что отряд возвращался, не сумев выполнить своих задач, или имел несчастье потерять в битве кого-либо из своих, воины становились дерзкими и безрассудными и часто атаковали небольшие группы людей, с которыми они были в мире, надеясь, что об этом никто не узнает. Позор, сопровождающий возвращение без добычи или с потерями, является мощным стимулом к действию, и беззащитные путешественники не могут надеяться на милосердие, случись им столкнуться с индейцами при таком стечении обстоятельств».

Кроу не сразу входили в лагерь, а отправляли гонца, который взбирался на возвышенность и стрелял из ружья. Когда люди замечали его, он взмахивал одеялом, показывая, с какой стороны пришел. И тогда люди понимали, что случилось несчастье и кто был предводителем неудачного отряда. Количество погибших гонец показывал, опуская одеяло или бросая его. Он не приближался к лагерю, а садился на землю, и к нему посылали нескольких мужчин, чтобы расспросить о деталях произошедшего. Лагерь впадал в траур на десять дней, а воины отряда все это время оставались в холмах. Они не могли сами пить – их должны были поить другие. Затем, не заходя в лагерь, они снова отправлялись в поход. Если им удавалось увести у врага лошадей, их траур кончался, но родственники погибших скорбели до тех пор, пока мстители не убивали врага. Странный Волк, черноногий, так описал, возвращение своего отряда: «Когда мы добрались до дома, то встали на холме около лагеря, но не пели победных песен. Мы подали знак, что трое воинов погибло… Узнав печальную весть, соплеменники побежали встречать нас».

Когда в отряде ассинибойнов погибали почти все воины, но предводителю удавалось остаться в живых, он не возвращался в свой лагерь сразу, а отправлялся в другой, где жил некоторое время, пока родственники погибших не успокаивались. Если он возвращался сразу, то мог быть убит родственниками погибших воинов, доверивших ему свои жизни.

Предводитель манданов, чей отряд потерпел поражение, стенал, приближаясь к деревне, в то время как оставшиеся в живых воины молча и тихо проходили к своим домам. Для многих предводителей это было концом карьеры лидера. Братья, сестры и родители погибшего порицали его и впоследствии, когда он пытался продвинуться в своем положении в племени, выступали против него. Часто ему удавалось избежать этого, присоединяясь к ним в ритуалах скорби по погибшим. Он резал свои ноги, отрезал палец на руке и приносил его в жертву Солнцу, ставил на расстоянии от деревни палатку и жил в ней. Его братья и сестры, поддерживаемые своим кланом и его мужским союзом, собирали бизоньи накидки и другие подарки, отдавая их родственникам погибшего. Ожидалось, что те сначала откажутся, «потому что очень любили погибшего». Представители неудачливого предводителя шли к вождю деревни и одаривали его, упрашивая взять свою трубку, отправиться к скорбящим родственникам, положить ее перед ними и сказать, что родственники неудачника умоляют их принять подарки. Поскольку никто не смел отказать в просьбе, когда перед ним клали священную трубку, скорбящие – и мужчины, и женщины – курили и принимали подарки. Семья погибшего, видя уважение и сожаление, проявленное неудачником, посылала своего представителя с новыми одеждами к месту, где тот постился. Представитель одевал его в них и раскрашивал, после чего вел в их дом, где его угощали лучшей едой. Пока он ел, братья погибшего приводили для него лучшего скакуна в великолепном убранстве. После еды неудачливого предводителя, примирившегося с семьей убитого, просили сесть верхом на коня и провозили по деревне, а старейшая женщина семьи пела Хвалебную песнь. Если же в походе был убит враг, пелась Победная песнь и исполнялась Пляска Скальпов. Таким образом неудачник снова восстанавливал свой статус, и если в следующий раз ему удавалось провести успешную экспедицию, люди говорили, что с неудачей иногда сталкиваются даже те, кто очень аккуратно исполняет племенные обычаи. Однако в случае второго неудачного похода карьера предводителя заканчивалась. Он больше не постился и не раздавал дары, а его родственники и члены клана советовали ему забыть о своих амбициях.

Бывали случаи, когда враги уничтожали отряд полностью или удавалось спастись лишь одному из воинов. В этом случае весь лагерь впадал в траур, а спустя некоторое время собиралась большая карательная экспедиция, целью которой было отомстить врагам.

Глава 12

Ответственность племенных вождей за военные потери

Популярность военного предводителя напрямую зависела от отсутствия или минимального количества потерь во время возглавляемых им походов. Но если община подвергалась нападению, все мужчины сражались, не обращая внимания на потери, и вождь общины ответственности не нес. Только в случае его серьезного просчета, в результате которого погибало много людей, ему не было прощения. Примером может послужить резня, устроенная осейджами в лагере кайовов в 1833 году.

Ранней весной этого года кайовы стояли лагерем в устье ручья Дождливой горы – южном рукаве р. Вашита. Большинство воинов уехало в экспедицию против ютов. Лишь несколько полноценных бойцов оставалось в лагере, который был полон женщин, детей и стариков. Как-то утром отправившиеся к табунам юноши обнаружили следы осейджей и немедленно подняли тревогу. Кайовы сразу сняли лагерь и бежали, разделившись на четыре группы – одна направилась на запад, другая на восток, а еще две поспешили на юг, намереваясь побыстрее найти команчей. Трем группам повезло, и они спаслись. Четвертой руководил верховный вождь кайовов Адате (Человек-Остров). Посчитав, что опасности больше нет, он остановился. Перед рассветом молодой человек пошел приглядеть за лошадьми и заметил крадущихся осейджей. Он помчался в лагерь. Люди еще спали. Вбежав в палатку вождя, юноша поднял его, и тот выскочил из жилища с криками: «В скалы! Бегите в скалы!» Матери хватали детей, заспанные старики, спотыкаясь, выбирались из палаток, и все они что было сил бежали к спасительным укрытиям, следуемые по пятам кровожадными врагами. Воинов в лагере почти не было, и кайовы в панике бежали прочь, падая под ударами вражеских палиц. Лишь некоторые ввязывались в неравную схватку, стараясь защитить сородичей. Одна из женщин бежала, держа на спине маленькую девочку, а другую, постарше, тащила за руку. Когда воин осейджей схватил старшую и занес нож, чтобы перерезать ей горло, мать кинулась на него и спасла дочку. Малыша по имени Айя отбил отец. Затем он схватил люльку с ним в зубы и отстреливался из лука, чтобы держать преследователей на расстоянии. Группа женщин была спасена храбрым пауни, который жил в лагере кайовов. Ему удалось сдерживать врагов, пока женщины не добежали до укрытия. Потери кайовов в этой резне были катастрофическими. Осейджи захватили в плен двух детей, убили пятерых мужчин и много женщин и детей. Раненых было еще больше. Вождь Адате тоже был ранен, но спасся. Его жену осейджи схватили, но позднее ей удалось сбежать. Среди осейджей потерь не было. Когда бойня закончилась, осейджи отрезали у трупов головы и, не скальпируя их, побросали в найденные в лагере медные котелки – по одной голове в котелок. Они расставили их по всему лагерю, после чего сожгли палатки и уехали. Помимо другой добычи, осейджи захватили обе фигурки Тайме — племенного талисмана кайовов. Это поражение было самым тяжелым в истории племени. Подавленные горем кайовы сместили верховного вождя Адате за то, что он допустил неожиданное нападение на лагерь, в котором погибло так много людей, и племя лишилось своего самого важного магического защитника – Тайме.

У хидатсов существовал необычный институт зимних вождей, ответственность которых за потери была крайне велика. После возвращения с летней племенной охоты и сбора урожая на полях хидатсы уходили и ставили лагерь (или несколько лагерей), в котором проводили зимние месяцы. Размещали его всегда в густом лесу, служившем защитой от зимних метелей и ураганов. Руководил таким лагерем избранный советом зимний вождь. С одной стороны, он обладал непререкаемым авторитетом, с другой – отвечал за все несчастья и гибель людей. Зимний вождь не участвовал в военных действиях, если только враги не нападали на лагерь, но нес ответственность за всех убитых соплеменников. Правда, он мог записать на свой счет каждого врага, убитого хидатсами в период своего руководства. Например, около 1863 года «зимним вождем» был Вишни во Рту. Он получил признание как военный лидер за пятерых сиу, убитых в схватке у Сэдл-Бьютт. В том бою был ранен в легкое Красный Лист. Позднее Красный Лист перенапрягся на охоте, его рана открылась, и он умер от потери крови. Это посчитали равным потере человека в бою, и ответственность за его смерть была возложена на Вишни во Рту.

Ответственность зимнего вождя заканчивалась по возвращении в летнюю деревню. Когда враги были далеко, семьи возвращались в деревню небольшими группами родственников, помогая друг другу с пожитками и в заботе о детях. Но если сообщалось о признаках вражеских военных отрядов, община передвигалась организованной группой с зимним вождем впереди и Черными Ртами, следящими за порядком и отстающими. Все помогали друг другу. У зимнего вождя не было права остановить людей, желающих покинуть основную группу и разбить охотничий лагерь в холмах. Но как только они уходили, он не нес за них ответственности.

Зимние вожди делали все возможное, чтобы искупить вину. Например, если кто-то был убит известным врагом (во время перемирий люди различных племен встречались и часто лично знали многих своих врагов), зимний вождь собирал военный отряд или самостоятельно отправлялся в поход и возвращался со скальпом конкретного врага или его родственника. Такой подвиг, направленный против конкретного вражеского воина, особенно совершенный вдали от своего лагеря, оценивался очень высоко. Когда он возвращался после успешного похода, скальп убитого врага передавался сестре погибшего соплеменника. Она несла его во время военных плясок и в песнях восхваляла того, кто его добыл. После этого семья погибшего больше не держала зла на зимнего вождя. Он мог поступить и другим способом. Например, узнав, что уходит военный отряд, бывший зимний вождь приносил в жертву дары и молился за успех военного похода. Если поход был удачным, в благодарность за ритуальную поддержку он получал от вернувшихся воинов скальп. Скальп передавался сестре или матери погибшего, которые несли его во время плясок. На этом дело считалось закрытым.

Часть X

Оборонительные военные действия и защитные меры

Охрана лагерей кочевых общин

В жизни индейца не было мирного времени. Не было ни единой ночи, когда не могло произойти нападение. Даже если лагерь был огромен и, казалось, количество боеспособных воинов в нем должно служить гарантией безопасности, постоянную угрозу представляли рыскавшие в округе маленькие вражеские отряды. Люди были осторожны, удаляясь от лагеря, особенно в ночное время. Детей приучали не плакать по ночам, когда звуки хорошо разносятся на большие расстояния, чтобы не выдать своего местоположения. Мужчины всегда спали в набедренной повязке, имея под рукой оружие. Укладывая детей спать, матери сиу на случай неожиданного нападения часто надевали им на ноги мокасины, чтобы при необходимости выскочить из палатки и бежать, не теряя времени на одевание ребенка. Только во время периодов сильного холода и снежных бурь люди в индейском лагере могли немного расслабиться. И все же индейцы редко заботились о полноценной охране селений. Берландье писал: «Примечателен факт, что, даже будучи в состоянии войны, они не принимают никаких предосторожностей ни днем, ни ночью для охраны лагерей или лошадей. Я бы никогда не поверил этому, если бы не путешествовал с общиной команчей, когда они были в войне с липанами… С нами находилось более сотни семей этих замечательных людей, и если бы мы предусмотрительно не выставили сопровождавших нас драгун, не было бы никого, кто бы следил за безопасностью наших лагерей».

Практически те же слова мы находим у лейтенанта Джеймса Брэдли: «Подобно большинству кочевых племен, черноногие никогда не укрепляют свои лагеря и крайне редко выбирают для них место, исходя из возможностей хорошей защиты… Не в их обычае устанавливать охрану вокруг лагеря днем или ночью, поэтому, несмотря на распространенное мнение, неожиданно напасть на их поселение совсем не трудно… Когда они не чувствуют опасности, их табуны порой отгоняются в изолированное место и оставляются там на несколько суток совсем без охраны. Поэтому военный отряд может без проблем приблизиться к лагерю и угнать их». Эдвард Кертис, однако, писал, что члены военных обществ черноногих, летом исполнявших в лагере функции «полиции», с наступлением ночи выкрикивали предупреждения, что все должны в течение ночи оставаться в своих палатках, и если кто-либо будет замечен бродящим по лагерю, его схватят и в случае сопротивления изобьют, а его бизонью накидку порежут на полосы, после чего голым водворят назад в палатку. «Несколько «полицейских» охраняли лагерь до рассвета, – писал Кертис, – каждый патрулировал ту часть лагеря, в которой обосновалась его община, останавливаясь на краю своей части, встречая «полицейского» другой части и обмениваясь с ним сигналами». Но эта информация абсолютно ошибочна, и сами индейцы часто отмечали отсутствие каких-либо видов организованной охраны лагеря у своих племен. Черноногие Ленивый Мальчик и Хвост Ласки подтвердили Джону Юэрсу, что пиеганы и блады практически никогда не выставляли ночную охрану, и так же поступали люди из вражеских лагерей, в которые они проникали. Джеймс сообщал об отсутствии охраны у омахов, а Бонневиль – у плоскоголовых, неперсе и пан д’орей. То же отмечалось и у всех остальных племен. Члены воинских обществ, назначаемые вождями общин выполнять полицейские функции, в действительности следили за порядком в лагере, а не за его пределами. Они разнимали ссорящихся и наказывали людей, нарушавших запреты племенного совета.

Индеец кри по имени Мустатем-мутиапек

Лишь если основная часть мужчин лагеря отправлялась на охоту, могла быть выставлена охрана. Красивый Щит, кроу, вспоминала: «Как только мы добрались до места новой стоянки, мужчины отправились охотиться на бизонов, оставив с палатками только женщин и детей. В таких случаях наш вождь всегда высылал разведчиков на возвышенности, чтобы следить, не появятся ли враги, а потому мы, женщины, чувствовали себя в достаточной безопасности». И все же женщины и дети оказывались практически беззащитными в случае нападения крупного отряда – оставшиеся в лагере воины не могли защитить их. В таких случаях дело часто заканчивалось кровавой резней. Кроу стали жертвами подобного несчастья в первой четверти XIX века, когда их лагерь из сотни палаток (община численностью в 500–800 человек) атаковали сиу и шайены, и огромное количество женщин и детей было убито и захвачено в плен. «С тех пор, – вспоминали старики, – мы никогда уже не были такими сильными, как прежде».

В индейской истории крайне редко встречались дальновидные лидеры, понимавшие необходимость полноценной охраны лагерей и табунов. Одним из таковых был вождь кроу Гнилой Живот. Он всегда выбирал место для лагеря так, чтобы его было легко защищать. Вождь призывал своих людей покупать у торговцев больше ружей и боеприпасов, установил дневную и ночную охрану лагеря и внимательно следил, чтобы его воины всегда были настороже и готовы к битве. Во время его руководства многие враги, осмелившиеся подкрасться к лагерю кроу, были обнаружены и убиты.

Человек в индейском лагере должен был следовать законам, порядкам и обычаям, установленным в данной общине. Если он по каким-либо причинам желал освободиться от этих правил, то мог поставить типи вдали от лагеря, где становился полноправным хозяином себя и своей семьи. Иногда вне лагеря ставили палатки ревнивые мужья. Это было сопряжено с большим риском, поскольку семья становилась легкой добычей для вражеских отрядов.

Сиу обычно избегали лесистых территорий и ставили лагерь на открытой местности, но так, чтобы его не было видно издалека и в то же время чтобы в окрестностях не было укрытий и враги не могли приблизиться к лагерю незамеченными. Пятнистый Лось, оглала-сиу, говорил: «Вход в круг типи был направлен на восток. Любые формальные вхождения в лагерь должны были происходить через него. Группа людей, вступающих в лагерный круг с других сторон, рассматривалась как враждебная».

Именно из-за отсутствия охраны американским войскам практически всегда удавалось на рассвете неожиданно напасть на спящий индейский лагерь. Лишь если кто-либо из охотников случайно набредал, на следы врагов, обитатели лагеря предпринимали меры предосторожности, но их едва ли можно назвать совершенными. О присутствии в окрестностях врага сообщали вождю, а он, в свою очередь, оповещал через глашатая весь лагерь. Иногда высылали разведчиков осмотреть окрестности. Обычно предосторожности ограничивались тремя мерами:

1) наблюдение за собственной палаткой;

2) сооружение одного или более корралей для лошадей;

3) организация засады.

Если опасность была невелика, мужчины и женщины посменно не спали, прислушиваясь к странным звукам вне палатки и необычным движениям лошадей, привязанных у нее. Если страж слышал, подозрительный звук, он будил спящих в палатке мужчин, и они выскакивали наружу.

Такая охрана была эффективна лишь для привязанных у палатки лошадей, но не могла предотвратить угон пасущихся на равнине табунов. Лучших лошадей на ночь у палаток оставляли все племена, привязывая к колышку около входа в палатку. Петлю другого конца веревки кротким лошадям надевали на переднюю ногу, а беспокойным на шею. Кроу часто дополнительно привязывали к шеям своих лошадей колокольчики, которые звенели, если лошадь начинала вырываться из рук конокрада. Воины иногда спали, привязав веревку к своему запястью. Черноногие и кутеней говорили, что их соплеменники никогда так не поступали, но это неправда.

Часто рядом с палатками сооружали высокие коррали с плотной оградой, чуть наклоненной внутрь, чтобы врагу было сложнее в него влезть, а в случае проникновения – выбраться. На летней бизоньей охоте манданы ставили палатки в широкий круг, а между типи натягивали веревки, образуя, корраль, в который на ночь загоняли лошадей. Черноногие также строили ночные коррали, но вне лагеря – в поросших лесом районах долины. Человек, владевший крупным табуном, строил собственный корраль, а владельцы нескольких лошадей объединялись и делали один общий. Обычно их сооружали на скорую руку – временные ограды из шестов, горизонтально привязанных сыромятными веревками к деревьям, и вертикально установленным травуа.

Первостепенной задачей жителей лагеря, на который совершалось нападение, было пригнать в него табуны, чтобы воины сражались конными, а жители могли быстро скрыться. Враги же, со своей стороны, обычно перво-наперво старались отрезать жителей лагеря от табунов. Воины немедленно бросались между лагерем и вражескими силами и сражались, прикрывая отход женщин, детей и стариков. Пауни вскакивали на лошадей с криком: «Я здесь, чтобы защищать от врага!» Старики руководили отходом, а женщины и молодые девушки хватали детей и бежали, стараясь найти укрытие и спрятаться. Примерами могут служить действия команчей в битве у Литтл-Роуб-Крик в 1858 году, шайенов на Сэнд-Крик в 1864 году и сиу на Литтл-Бигхорн в 1876 году. Если индейцы были вынуждены отступать, бросали все пожитки вместе с палатками, но у кайовов существовал обычай, по которому, если враги выбивали их из собственного лагеря, воин обязательно должен был перед отступлением прихватить свой щит. Во время резни 1833 года, устроенной осейджами над общиной кайовов, воин последних по имени Анзате бежал из лагеря, позабыв про щит, что у кайовов считалось непростительной трусостью, и они помнили об этом даже на рубеже XIX–XX веков.

Если лагерь был крупным, а нападение проводилось с нескольких сторон, воины могли окружить свой лагерь так, чтобы не дать врагу прорваться в него. Кроу вспоминали, как однажды обнаружили огромный лагерь сиу, шайенов и арапахо. Противник вдвое превосходил кроу, и потому они решили уйти, но враги последовали за ними, и кроу ничего не оставалось, кроме как принять бой. Много Подвигов: «Насколько же призыв храброго человека может укрепить сердца остальных! Нашими военными вождями были Железный Бык и Сидящий в Центре Земли. Они проехали по лагерю на своих боевых конях, обращаясь к воинам и даже женщинам, чьи сердца уже пали на землю.

– Этот день хорош, чтобы, сражаясь, уйти к вашему Отцу, – говорили они нам.

Кровь закипела во мне от их слов. В лагере не было суеты и громких голосов. Даже по лицам женщин было видно, что они сделают то, что от них потребуется. Мужчины не спешили и, поскольку нас уже не могли застать врасплох, ловили своих лучших лошадей и снимали с себя одежды, готовясь умереть в бою. Пока мы раскрашивали себя, барабаны били, а женщины пели военные песни. В такие времена ни один мужчина не может чувствовать себя трусом. Каждый воин станет приветствовать битву, когда храбрецы и женщины поют военные песни. Я бы и один с радостью встретил врагов в тот день. Мы практически закончили приготовления, когда они появились.

Воины кроу развернули шеренги вокруг нашего лагеря, чтобы пули не долетали до палаток… сиу, шайены и арапахо неслись по широкому кругу, издавая военные кличи, обстреливая нас». После одиночных столкновений Железный Бык велел Много Подвигов атаковать врагов, и те бежали. Обе стороны потеряли много хороших бойцов, а кроу захватили около двухсот лошадей.

Если вожди подвергнувшегося нападению лагеря знали, что в окрестностях находятся другие лагеря соплеменников или союзников, к ним сразу посылали гонцов с призывом о помощи. Известны случаи, когда гонцам приходилось скакать за помощью по нескольку часов. Иногда лагеря располагались неподалеку, и тогда нападавшим приходилось тяжело. В 1866 году гровантры потерпели от черноногих самое серьезное в своей истории поражение, когда вместе с союзными кроу атаковали небольшой лагерь черноногих, не подозревая о присутствии в окрестностях большого количества их соплеменников. В результате погибло около четырех сотен нападавших.

Крупный индейский лагерь, в котором было много воинов, оставался на месте в ожидании врагов. Если разведчики сообщали о превосходящих по численности врагах, индейский лагерь тут же снимался, и люди старались уйти как можно дальше. Даже большой лагерь снимал палатки, паковал вещи и был готов к путешествию менее чем за 20 минут после того, как были пригнаны лошади. В случае опасности, по данным Юэрса, община черноногих перемещалась очень быстро, двигаясь порой и после наступления темноты, проделывая в день более 25 миль. Дениг сообщал, что лагерь кроу в случае спешки, двигаясь рысью и даже галопом, покрывал в день от 20 до 40 миль, тогда как обычно кочующая община в среднем проходила от 10 до 15 миль.

Использование собак для охраны лагеря

Индейские собаки различались по росту и окрасу. У сиу крупных животных использовали для перетаскивания тяжестей, а мелких съедали. По окрасу их собаки были от серовато-коричневого до черного цвета, со стоящими торчком ушами и узкими мордами, и напоминали койотов. Их терпели, но не любили. Собак, пойманных за воровством мяса, женщины нещадно избивали палками. Собаки жили в маленьких кожаных полукруглых домиках-будках, которые стояли практически позади каждого типи. Собак, служивших для перевозки грузов, держали внутри типи, и они были обучены лаять, когда слышали странные звуки. Если собака продолжала лаять, а ее хозяевам казалось, что опасности нет, ее останавливали командой «с-с-ст». Когда она не слушалась, ее били. Многие белые путешественники отмечали трусость индейских собак. Из вышеприведенного видно, что индейские методы обучения собак и отношение к ним не предполагали развития в них злобы и охранных качеств.

Джордж Белден писал, что индейские собаки великолепные сторожа и никто не может приблизиться к лагерю, не будучи ими замечен или услышан. Они очень трусливы, но при приближении чужака всегда поднимают тревогу лаем. «Выглядят они устрашающе, и сотни их кидаются навстречу незнакомцу, будто желая разорвать его на куски, но стоит запустить в них палкой, как они разбегаются во все стороны. Если вы побежите от них, они закусают вас, но если броситься в их сторону, то побегут и не остановятся, пока не окажутся в безопасности или у палаток своих хозяев». Но слова Белдена предполагают приближение к лагерю в дневное время. Ночью же они спали не менее крепко, чем их хозяева. Известен случай, когда воин в темноте отвязывал лошадь около спящей собаки, и она проснулась лишь после того, как лошадь наступила на нее. Весьма интересны в этом отношении слова блада Хвост Ласки. С одной стороны, он утверждал, что черноногие очень полагались на собак. Он говорил, что индейцы могли отличить, когда собака ночью «лаяла на духов», а когда на чужаков. С другой стороны, утверждал, что не знал ни одного случая, когда кто-нибудь из его соплеменников был покусан вражеской собакой. Если собаки начинали лаять на приближающихся черноногих, воины отступали, обходили лагерь и, когда псы успокаивались, заходили в него с другой стороны. Кроме того, они бросали собакам куски мяса, чтобы успокоить их. Юэрс отмечал удивительное доверие к своим собакам у черноногих, прекрасно знавших неэффективность собак во вражеских лагерях. Из лагерей черноногих так же часто уводили лошадей, как и из других.

Но иногда индейские собаки действительно выручали хозяев. Сиу Белый Бык вспоминал, как во время ночного проникновения в лагерь кроу воинов почуяла собака и лаем разбудила спящих. Кроу обстреляли незадачливых конокрадов и вынудили их вернуться домой ни с чем. Это был один из немногих случаев, когда враги были обнаружены благодаря собакам. Анализ индейских воспоминаний показывает, что ночью конокрадов чаще замечали люди, а не собаки. И неудивительно – по словам сиу Маленький День: «Щенков… мы съедали, когда они достигали трех месяцев. Это была едва ли не основная причина, по которой мы держали собак».

Поселения полуоседлых племен: фортификация, охрана и защита

Поселения полуоседлых племен часто подвергались нападениям со стороны кочевников. В округе постоянно рыскали небольшие отряды конокрадов, с радостью готовых снять скальп с беспечно удалившихся одиночек. Чаще всего страдали женщины. К примеру, возделываемые женщинами пауни поля находились в нескольких милях от деревни, и они нередко подвергались нападениям. Отправлявшихся на поля женщин никто не охранял – в лучшем случае с ними мог отправиться какой-нибудь юноша, едва ли способный противостоять неожиданному нападению нескольких агрессоров. Бывали годы, когда почти каждую неделю кто-то из женщин погибал от рук сиу или других врагов. Случалось, что жители той или иной деревни неделями опасались выходить за пределы своего поселения.

Если к деревне подходил крупный вражеский отряд, сражения избежать было невозможно. Воины селения обычно выезжали на равнину, образуя боевой заслон, и бились с врагами. Брекенридж стал свидетелем поведения арикаров после сообщения разведчиков о появлении в окрестностях отряда сиу. «Воины сразу высыпали из деревни с великим шумом и криками, некоторые пешими, другие верхом на лошадях, и поспешили в направлении, указанном разведчиками, вниз по реке. Они не соблюдали какого-либо строя, а бежали в беспорядке, подбадривая друг друга, напоминая людей в наших городах, спешащих на тушение пожара. Некоторые были разодеты самым великолепным образом. Крыши земляных домов заполонили женщины, дети и старики, помощь которых выражалась лишь в силе их легких, но я видел нескольких, поспешивших на военную вылазку, хотя они и были почти согнутыми под тяжестью своих лет. Я насчитал около пятисот человек. Вскоре они вернулись – то ли прогнав врага, то ли тревога оказалась ложной, я так никогда и не узнал». Омахи в случае появления у их поселения вражеских сил не проводили никаких церемоний или плясок, только женщины начинали петь, чтобы приободрить мужчин, а потом издавали крик ястреба, призывая сверхъестественную силу этой птицы, которая связывала их с богом войны Громом. Когда группа воинов выдвигалась из поселения навстречу врагу, распевая военные песни, руководил ими кто-либо из признанных лидеров, но каждый из воинов, хотя и подчинялся его основным приказам, действовал самостоятельно.

Деревня пауни, состоящая из земляных домов. 1871 г.

Чтобы избежать неожиданных нападений, несколько пауни каждое утро размещались на стратегических позициях, откуда могли заметить любого приближавшегося человека. В заметках ранних путешественников можно встретить описание этих молчаливых стражей. Индейцы так рассказывали об этом: «Все воины проводили разведку. Никто не подходил и не говорил, что теперь твой черед охранять поселение. Если мужчина не собирался куда-то уезжать, он просыпался с рассветом, уходил из селения и забирался на какой-нибудь холм. С восходом солнца нужно держать ухо востро. Вы видите далеко. В округе тихо, и все хорошо слышно. Надо быть бдительным, чтобы заметить врагов. Они часто выбирали именно это время, чтобы прокрасться в селение. Если вы охотились или осматривали окрестности, вы могли не только заметить врагов, но и посмотреть, нет ли поблизости бизоньих стад». С другой стороны, французские торговцы называли питахауират и чауи-пауни – Tappage, или Шумными пауни, потому что ночью шум из их лагерей слышался за много миль. Единственной охраной этих лагерей были группы юношей, расходившиеся по ночам во всех направлениях, чтобы, улегшись в траве, поболтать, попеть военные песни и поспать. Им никто не приказывал делать этого, просто таков был старый обычай, по которому молодые люди спали вне лагеря. Как охрана они были практически бесполезны, и если благодаря им обнаруживался вражеский отряд, то это было скорее счастливой случайностью, нежели ожидаемым результатом их действий.

Манданы, хидатсы и арикары лучших лошадей на ночь загоняли в свои земляные дома. Пауни ставили дома недалеко друг от друга, а перед домом или сбоку от него сооружали открытый бревенчатый корраль, в который на ночь загоняли лошадей и мулов. Но это не было серьезным препятствием для небольших вражеских отрядов, которые ночью проникали в селение, открывали коррали и выводили лучших животных. Энтони Грасс писал в дневнике: «Вичиты ночью загоняют лошадей в небольшие загоны, располагавшиеся рядом с домом каждой семьи. Несмотря на все предосторожности, осейджи часто по ночам крадут их».

Хотя индейцы придавали войне особое значение и поощряли молодежь на подвиги, порой для поселения было важно несколько сдержать военную активность, чтобы в нем оставалось достаточно полноценных бойцов для защиты стариков, женщин и детей от вражеских атак. В этой ситуации становилась очевидной роль верховной власти, совета и общественного мнения. Поступок военного предводителя хидатсов, по их просьбе оставшегося в поселении, когда в походы ушло много воинов, оценивался также высоко, как и деяния вернувшихся из походов с победой.

Пожалуй, ни одно из племен не страдало от атак кочевников так сильно, как пауни. Огромные отряды сиу в 300–500 воинов обычно подъезжали к деревне пауни на рассвете и вытягивались перед ней в шеренгу. Они восседали на лучших лошадях, разодетые в военные одежды, и распевали военные песни. В момент их появления селение пауни превращалось в растревоженный муравейник. Кричащие женщины и дети забирались на крыши земляных домов, чтобы оттуда наблюдать за ходом сражения, а воины хватали оружие, вскакивали на лошадей и выезжали на равнину, чтобы встретить врага. Если позволяло время, воины пауни тоже надевали лучшие одежды, но чаще они просто успевали раскрасить себя и боевых коней. Пауни выезжали между поселением и противником, сиу медленно приближались к ним. Когда противоборствующие стороны разделяло метров пятьсот, они останавливались. И те, и другие распевали военные песни. Через некоторое время от одной из сторон отделялся всадник. Он кричал оскорбления противнику и восхвалял соплеменников. Он хвалился тем, что делал с врагами раньше и что собирается сделать в будущем. Затем, низко пригибаясь к шее коня, всадник скакал к концу вражеской линии. На расстоянии полета стрелы он поворачивал коня и мчался вдоль шеренги врагов, выпуская в них стрелу за стрелой. Те, в свою очередь, осыпали его градом стрел и пуль. Порой враги бросались за ним в преследование. Когда смельчак достигал другого конца вражеской линии, он поворачивал коня и скакал к своим. Если он был ранен или под ним подбивали лошадь, а также если соплеменникам казалось, что смельчака могут настигнуть, все воины бросались ему на помощь. Враги так же желали добраться до его скальпа, как соплеменники спасти его, и стороны сходились в бою. Основная часть боя проходила на близкой дистанции, а потому воины мало пользовались луками и копьями и дрались томагавками, военными дубинками и били друг друга шестами для подсчета «ку». Многие получали раны и ссадины, но убитых, как правило, было мало. Если воин, вокруг которого разгоралась битва, лишался скальпа, его товарищи сразу отступали, оставляя тело в руках врага, поскольку оно уже не представляло для них интереса. Если же удавалось защитить его или его тело от скальпирования, стороны разделялись и отходили на прежние позиции. После некоторой передышки уже от другой стороны отделялся всадник, и все повторялось по новой. Иногда вместо того, чтобы скакать вдоль шеренги, смельчак бросался во вражеские ряды, намереваясь посчитать «ку» или убить кого-нибудь. Враги сразу окружали его и старались убить, хотя часто ему удавалось спастись. Соплеменники спешили ему на выручку, и бой закипал с особой яростью. Если храбреца убивали, то скальпировали, а тело разрубали на мелкие куски. В такой манере бой мог продолжаться большую часть дня, пока стороны не уставали и не разъезжались.

Во время нападения на поселения полуоседлых племен воины-защитники, выехавшие навстречу врагам, оказывали яростное сопротивление, сражаясь насмерть. Они не смели бежать, потому что в случае поражения теряли все имущество, а поселение враги могли уничтожить полностью. Кочевники приезжали проявить свою доблесть, удовлетворялись несколькими скальпами и уезжали. Но если силы были неравными и врагам удавалось пробиться в селение, защитники отбивались, укрывшись в земляных домах. Джордж Гриннел, встречавшийся со многими участниками таких боев, утверждал, что при нападениях врагов на постоянные поселения пауни последние всегда оказывались победителями.

Земляные дома оседлых племен представляли своего рода крепости, проникнуть в которые было сложно. Вход в земляной дом арикаров представлял собой выступ около 3,5 м длиной, закрытый со всех сторон, образующий узкий проход, который было легко защищать. Такие же проходы в земляные дома были у понков, омахов, хидатсов, канзов и манданов. Как и в типи кочевников, места внутри дома были четко распределены. В доме омахов место молодых юношей находилось сразу справа от входа, чтобы они первыми бросались на защиту родичей в случае неожиданного вторжения врагов. Загоняя жителей в земляные дома, враги взбирались на них и стреляли внутрь через отверстия дымоходов. Обитатели домов стреляли по ним в ответ. Пауни прорубали в стенах бойницы и стреляли через них по врагам. Если удавалось выгнать уцелевших обитателей или перебить их, сиу врывались в дом и грабили его, после чего поджигали. В июне 1843 года несколько белых людей стали свидетелями нападения огромного отряда сиу на деревню пауни. Расположившись на вершине ближайшего холма, лидеры сиу посылали вниз отряд за отрядом. Всадники, распевая победные песни и оглашая округу пронзительными звуками свистков, врывались в деревню, открывали загоны с лошадьми, поджигали пару домов, после чего медленно уезжали на холм, гоня перед собой захваченных лошадей. Затем на деревню налетала другая группа всадников. Яростный бой продолжался в такой манере несколько часов. Все это время часть сиу находилась в деревне, стреляя и грабя. Когда одна группа возвращалась на холм, чтобы передохнуть, другая мчалась по склону в деревню. Пауни перебегали из дома в дом, отчаянно сражаясь, но враги превосходили их в численности. Сиу больше всего интересовали лошади, но загоны были сооружены между домами, из которых стреляли пауни. Сиу уехали только после того, как из другой деревни скид и, расположенной в трех милях от этой, прибыло подкрепление. Сиу угнали около 200 лошадей и сожгли 20 домов из 41. Деревня была завалена трупами мужчин, женщин и детей – 67 было убито и 26 ранено.

Хуже всего приходилось жителям деревень, когда основная часть племени уезжала на бизонью охоту. Жюль Де Мун описывал людей, оставшихся в деревне осейджей, когда племя отправилось на ежегодную бизонью охоту, как «ходячие трупы, большинство из которых слепы на один глаз или почти слепы и настолько убоги и жалки, насколько это только возможно». Они часто становились жертвами врагов, хотя известны случаи, когда оставшиеся осейджские женщины отбивались от небольших вражеских отрядов. Им приходилось оставаться в незащищенной деревне долгое время. Например, пауни проводили по меньшей мере восемь месяцев в году, скитаясь по равнинам в поисках бизоньих стад. Их деревни в это время стояли практически опустевшими, но именно их они считали своим домом и исполняли в них все важные племенные церемонии. К 1867 году скиди-пауни, вынужденные оставаться дома, перебирались в окрестности города Колумбус, где под защитой американцев ждали возвращения племени с охоты.

Воины пауни. 1880–1890 гг.

Одна из наиболее примечательных битв произошла 27 августа 1862 года. Основная часть пауни отправилась на юг на ежегодную летнюю бизонью охоту, а в деревне остались лишь больные, старики и несколько мальчиков, женщин и маленьких детей. В селении находилось не более десятка полноценных воинов, да и те не уехали на охоту, потому что болели. Среди них был Скадикс – Кривая Рука (ок. 1828–1873), скиди-пауни, считавшийся одним из храбрейших бойцов племени. Сиу, знавшие об отсутствии воинов, намеревались перебить оставшихся обитателей и уничтожить поселение. На рассвете на холмах к северо-востоку от деревни появилось около шестисот воинов сиу (брюле и янктонов). Они не нападали – спешить им было некуда. Они хотели продлить агонию несчастных пауни, чьи скальпы уже практически были у них в руках.

Когда больной Скадикс услышал новости, он вскочил с постели и начал организовывать защитников. Немощные старики, которым тяжело даже натянуть лук, брали свое давно не использовавшееся оружие и с трудом забирались на лошадей. Мальчишки, ни разу не бывавшие на тропе войны, хватали свое оружие, с которым охотились на кроликов, прыгали на лошадей и присоединялись к старикам. Даже старухи и женщины брали в руки топоры и мотыги, садились на лошадей. Всего набралось около двухсот защитников, то есть в три раза меньше, чем врагов – могучих, умелых воинов сиу.

Селение окружала высокая земляная насыпь, и некоторые пауни хотели отбиваться от сиу именно за ней, но Скадикс запретил. «Мы сможем победить», – сказал он соплеменникам и вывел их на равнину, где пауни уже много раз отражали нападения сиу. Когда враги увидели силы защитников, они начали смеяться. Одной атаки на этот сброд будет достаточно!

Завязался бой. К удивлению сиу, они никак не могли разогнать слабых соперников, а спустя некоторое время пауни начали теснить врагов. Затем произошло невероятное. Сиу обратились в паническое бегство! По словам пауни, много сиу было убито во время их бегства. Среди пауни погибло всего 16 человек. Многие старики в тот день вновь посчитали «ку». Мальчишки, никогда не убивавшие существа больше прерийной курочки, добыли первые скальпы. Даже старухи в тот день совершили воинские подвиги, а когда племя вернулось с охоты, рассказали о них и сменили имена на воинские.

Скадикс в той битве потерял трех коней и убил шестерых сиу. Когда после боя он въехал в селение, все его тело покрывала кровь, а в горле торчала стрела, металлический наконечник которой пробил шею насквозь и вышел наружу сзади, но он радовался и смеялся – ему удалось сделать невозможное и спасти селение.

Чтобы было легче противостоять нападениям врагов, некоторые племена укрепляли поселения насыпями и частоколами. До 1780 года, имея мощную группу поселений манданов к югу от себя, отделявшую их от враждебных сиу и арикаров, хидатсы никак не укрепляли свои, они даже не выбирали для них места, где было бы легче защищаться. Манданы, с другой стороны, серьезно укрепляли свои поселения с 1500-х годов. До конца XIX века манданы не оставляли этой привычки, поскольку находились под серьезным давлением живших ниже по реке арикаров и кочевых групп, в частности сиу и шайенов.

После оспы 1837 года объединившиеся хидатсы и манданы укрепили свое поселение «Подобное Рыболовному Крючку» новым частоколом и установили в нем огромный колокол, в который били каждый день, когда утром открывали ворота и люди выпускали на пастбища лошадей, шли на поля и за хворостом, а также вечером, предупреждая о скором закрытии ворот и необходимости поспешить внутрь. После закрытия ворот все части поселения охранялись от проникновения врагов и незнакомцев, и зайти в деревню разрешали лишь тем, кого узнавали. На случай длительной осады воду хранили в мочевых пузырях бизонов. Брэдбери сообщал в 1811 году, что племена р. Миссури (манданы, хидатсы и арикары) постоянно опасались нападений и грабежей кочевых сиу, поэтому прятали значительное количество собранного урожая маиса и бобов в вырытых в земле ямах, которые искусно маскировали. Эти запасы можно было использовать в случае осады.

Брекенридж видел селение арикаров, «огороженное частоколом из кедровых бревен, но в очень плохом состоянии». Джон Брэдбери уточнял, что его окружал ров, а частокол был высотой в два с половиной метра. Расположение земляных домов не предполагало какого-либо порядка.

Берландье писал, что из техасских племен фортификация известна только племенам союза вичитов – тавехашам и тавакони. Каждую зиму им приходилось отбиваться от постоянных вторжений осейджей. Еще в середине XVIII века крупная испанская военная экспедиция под командованием Паррильи, атаковавшая «форт тавехашей», была разгромлена индейцами и позорно бежала, бросив все припасы и две пушки. Для защиты своих поселений и окрестностей тавехаши строили небольшие форты в теснинах и ущельях, которые вели к ним. Они состояли из квадратных или круглых ям, окруженных насыпями, за которыми укрывались воины. В центре поселения, в безопасности от врагов, прятались женщины, дети и старики. Ямы покрывали крыши из дерева, достаточно прочного для того, чтобы выдержать ружейный огонь, а амбразуры в стене давали возможность вести ответный огонь по врагу. По тревоге старики, дети и женщины бежали в эти форты, а мужчины встречали врагов вне их стен, отступая под защиту укрепления только если противники были очень сильны. Также сообщалось о наличии небольших насыпей и траншей внутри поселений тавехашей и «двойном кольце фортификаций» у тавакони.

Охрана во время перекочевки

Во время перекочевки единственным оружием женщин были ножи, висевшие на поясе. Мужчины ехали свободными от поклажи, держа в руках оружие, готовые встретить неожиданное нападение. Так повелось с доло-шадных времен. Еще Ла Верендри писал в 1738 году, что, когда лагерь ассинибойнов переходит с места на место, воины несут в руках только оружие.

Найти кочующий лагерь по оставленному им следу для врагов не представляло особого труда. У каждого племени были излюбленные места стоянок, и кочующие лагеря оставляли довольно широкие тропы. Даже небольшая община из 30 типи представляла собой караван приблизительно из 200 человек и, в зависимости от племени, табуном из 100–500 лошадей. Льюис Морган писал в 1859 году: «По всей прерии мы натыкались на индейские дороги. Они протоптаны лошадьми и состоят из двух, трех, четырех, а иногда и пяти глубоких параллельных троп. Обычно они состоят из трех троп».

Если опасности не было, летняя перекочевка лагеря превращалась в красочную кавалькаду. Мужчины и женщины раскрашивали лица и надевали лучшие одежды, а в гривы и хвосты лошадей вплетались перья. Воины надевали великолепные, богато отделанные рубахи, леггины и мокасины, а их головы украшали разнообразные уборы. Во время путешествия женщины на луке седел везли щиты и магические связки мужей. Если муж владел саблей, она также подвешивалась к седлу его жены. Мужчины ехали на боевых конях, держа в руках только оружие. Большой караван растягивался на несколько миль, жены ехали отдельно от мужей, дочери на расстоянии от матерей, чем пользовались молодые люди, подъезжая к ним, чтобы поболтать и произвести впечатление. Мальчишки гнали табуны.

Женщина черноногих верхом на лошади, впряженной в травуа

Перекочевка маленькой общины черноногих

В отличие от стойбищ, к охране общины во время кочевья индейцы относились более серьезно. Обычно ее охраняли с двух, трех или четырех сторон или все воины ехали впереди, готовые встретить появившегося на пути врага. Если с одной из сторон появлялись враги, воины бросались туда и принимали бой. Удивительно, но, как правило, нападения действительно происходили только с одной стороны. Поставив палатки на ночлег, индейцы снова ослабляли внимание. Берландье писал о команчах: «По пути их авангард и фланги прикрывали разведчики, ехавшие в двух-трех лигах от основной колонны, но все, что они делали, – так это обозревали территорию и окрестности заранее выбранного для следующей остановки места. Не обнаружив признаков врагов, разведчики возвращались. Как правило, это происходило уже после того, как племя разбивало лагерь, и все спокойно ложились спать до утра. С таким отсутствием предосторожности легко понять, как, проделав усиленный однодневный бросок, враг может ночью неожиданно напасть на племя». Он также отмечал, что, если команчи не ожидали вражеских атак, они передвигались «с разведчиками в авангарде и по флангам колонны, крайне редко защищая ее с тыла». Если же было возможно нападение, «разведчики скакали впереди, за ними впереди воинов ехал вождь племени, а позади следовали женщины. Индейский этикет требовал, чтобы женщина, даже находясь в лагере, шла позади мужа. Старики омахов так объясняли этот обычай: «Мужчина всегда должен идти впереди, чтобы путь был безопасен для женщины». Когда колонну команчей неожиданно атаковали враги, женщины в случае необходимости защищали своих детей, стреляя из луков и отбиваясь ножами. В отличие от других племен, воины команчей во время кочевья никогда не садились на боевых коней. Для такой дороги у каждого из них было по три-четыре обычные лошади.

Канадские трапперы Чарльз Маккензи и Александр Генри в 1806 году были свидетелями передвижения каравана из 900 хидатсов и манданов, направлявшихся к лагерю шайенов и сиу поторговать. Несмотря на мирные цели, караван был хорошо защищен на случай внезапного нападения. Мужчины с оружием в руках ехали впереди, поделенные на одиннадцать отрядов, по 64 воина в каждом, а женщины и дети со скарбом следовали позади. Красивый Щит, кроу, вспоминала: «Всегда существовала опасность нападения врагов, а потому во время перекочевки далеко впереди, по бокам и позади колонны ехали наши Волки (разведчики. —Авт.), охраняя нас от неожиданных атак. Мужчины в караване постоянно наблюдали за Волками, а мы, женщины, за мужчинами». Несмотря на эти слова, ее воспоминания изобилуют рассказами о том, как молодые девушки по пути играли друг с другом, купались и устраивали скачки, отставая от основной колонны на несколько миль. Юноши были еще более безрассудны. Джон Стэнли видел перекочевку пиеганской общины вождя Низкий Рог в 1853 году. Община вытянулась по равнине двумя параллельными линиями, а спереди, сзади и по флангам ехали вожди и воины с оружием в руках. Черноногие рассказывали, что такое построение было обычным явлением у всех трех племен конфедерации. Они использовали разведчиков, едущих милях в трех впереди общины. Охрана флангов и арьергард порой удалялись от основной общины на такое же расстояние. Разведчики въезжали на холмы и возвышенности и оттуда обозревали окрестности. Основную колонну вели вожди со своими семьями. Тем не менее черноногие признавали, что такое идеальное построение соблюдалось не всегда. Когда индейцы чувствовали себя в безопасности, охрана по флангам не выставлялась. Если вражеская атака на фланги происходила, когда охрана была ослаблена, последствия бывали катастрофическими.

Иногда большая часть воинов отправлялась вперед, чтобы служить барьером между соплемененниками и врагами, которые могли находиться на пересекаемой территории. Такие предосторожности порой оборачивались бедой. Осенью 1821 года осейджи отправились на бизонью охоту. Вблизи р. Симаррон основная часть воинов выдвинулась вперед на случай, если появятся пауни. На след кочевья наткнулся военный отряд из трехсот чероков. Они разделились – одна группа последовала за воинами, другая за их семьями. Воины осейджей легко отбили первую группу, и черокам пришлось отступить, прихватив два скальпа своих бойцов, чтобы они не достались врагам. Но вторая группа атаковала беззащитных женщин и детей, убила и скальпировала более полусотни и захватила в плен около тридцати.

Обычно разведчики подъезжали к вершине холма, спешивались и с вершины скрытно осматривали окрестности. Если все было тихо, они вновь садились на лошадей и быстро скакали к следующей возвышенности, с которой вновь осматривали окружающую территорию.

При обнаружении следов или признаков человеческого присутствия разведчик сиу сперва изучал их, чтобы определить, как давно они оставлены. Заметив кого-либо, он скрытно пытался узнать, кто перед ним – враг или друг. Посчитав, что встретил друзей, он позволял им заметить себя и поднимал вверх правую руку ладонью вперед, что на языке жестов означало, что он хочет с ними говорить. Если встреченный человек оказывался другом, он вытягивал правую руку вперед и делал круговое движение вниз указательным пальцем, двигая при этом всей рукой. Затем они сближались и разговаривали, после чего разведчик возвращался и сообщал об этом акичитам.

Если разведчик так и не мог понять – враг перед ним или друг, он продолжал долго наблюдать за ним. Когда и это не помогало разобраться, он показывал себя. Незнакомец тоже мог не сразу определить принадлежность разведчика. В этом случае он мог не ответить на сигнал или на языке жестов спросить: «Кто ты и что тебе надо?» Тогда разведчик делал правой рукой горизонтальное движение слева направо на уровне шеи, как бы перерезая горло, что означало «сиу». Затем тоже делал знак «Кто ты?».

Оказавшись друзьями, они сходились и разговаривали. Если же замеченный оказывался врагом, он отказывался отвечать. Узнав все, что надо, разведчик скакал на безопасное расстояние, взбирался на вершину холма и выкапывал там небольшую ямку. В ней он разводил маленький костер, а когда тот разгорался – бросал в него пучок зеленой травы, от чего дым становился густым. Когда дым начинал подниматься вверх, разведчик набрасывал на костер накидку, держал ее так несколько мгновений, а затем убирал. В результате получался прерывистый столб дыма. Он посылал ввысь четыре столба дыма и, подождав некоторое время, вновь повторял процедуру несколько раз. Среди оглалов такой сигнал означал, что замечен враг. Увидев его, остальные разведчики спешили к месту дымового сигнала, передвигаясь с большой осторожностью. Воины из колонны хватали оружие и тоже скакали к тому месту.

Военный отряд. Художник Ч. Рассел

Поскольку «полицейские» всегда были готовы к таким событиям, они прибывали первыми. В их обязанности входило разобраться в ситуации, и, если, по их мнению, количество врагов было опасным, они сообщали об этом вождям. В дело вступали воины, а акичита теряли свои полномочия. Люди старались поставить лагерь в наиболее безопасном месте, а воины начинали преследование врагов. Если же врагов было больше – люди спешили прочь в надежде найти другой лагерь сиу, в то время как воины держались между отступающими соплеменниками и врагами, пока не получали подкрепление от друзей или враги не покидали их охотничьи угодья. Если сиу считали себя достаточно сильными, чтобы атаковать и разбить врагов, они нападали. Если же враги были слишком сильны, сиу пытались заманить их в ловушку, атаковать небольшие отделившиеся группы, украсть или обратить в паническое бегство их лошадей или досаждать людям из вражеского лагеря до тех пор, пока те не покинут их охотничьи угодья.

Пауни рассказывали, что, если сталкивались две равные по численности общины разных племен, ищущие бизонов вместе со своими семьями, от каждой отъезжало несколько представителей. Они встречались на некотором расстоянии от основных групп. Если не понимали языка друг друга, то пользовались языком жестов. Существовал обычай приглашать представителей не враждебного племени в свой лагерь, чтобы поесть у костра влиятельного вождя или воина. После трапезы гости возвращались к своим. Часто, уезжая, они говорили: «Спасибо, что накормили нас. Основная часть наших людей еще там, за холмом. И мы, и вы на охоте, так что мы отправимся в другую сторону, чтобы не мешать друг другу». Это соответствовало этикету, а на случай коварства чужаков давали им понять, что община гостей гораздо больше.

В случае неожиданного нападения воины бросались между врагами и караваном, стараясь сдержать натиск противника или обратить его в бегство. Как правило, им удавалось отбить атаку, поскольку мужчины были готовы к бою. Но если атака была тщательно подготовлена, шансов выстоять практически не было. Одно из таких нападений было спланировано упомянутым выше вождем кроу Гнилой Живот. Он выслал разведчиков, которые внимательно следили за перемещением лагеря черноногих из 80 типи (около 600 человек). Когда вождь посчитал, что время пришло, он с четырьмя сотнями воинов из засады атаковал растянувшуюся на несколько миль общину. Кроу легко смяли линию каравана. Черноногие сражались храбро, пытаясь защитить семьи, но после нескольких часов битвы были вынуждены бежать. Более сотни черноногих остались лежать на поле боя, а 230 женщин и детей попали в плен. В руки кроу попали более пятисот лошадей, палатки и вся поклажа вражеской общины. Кроу потеряли 22 бойца, но добыча была огромной. Настолько тщательно спланированные нападения случались не часто.

Охрана во время племенной охоты

Оседлые племена и жители Скалистых гор, отправлявшиеся на равнины на ежегодную охоту на бизонов, уделяли охране гораздо больше внимания, чем обычные кочевники. Покидая защищенные толстыми стенами земляные дома или труднопроходимые горы, они оказывались на территориях, населенных враждебными племенами, нередко высылавшими огромные отряды в надежде застать их врасплох. Поэтому и меры предосторожности в такой ситуации были более серьезными.

Во время летней охоты хидатсы высылали группы разведчиков на поиски бизоньих стад и обнаружения признаков врагов. Зачастую разведчики уходили миль на сорок вперед. Места вечерних стоянок предводитель охоты планировал за несколько дней вперед. Выбирались они по наличию трех признаков: вода, топливо для костра и хорошая защита. Обычно это была равнина рядом с рекой: в случае вражеской атаки берег служил укрытием для защитников, а река делала затруднительным нападение с тыла и давала воду людям и животным. Пока женщины ставили палатки, часть юношей держала табуны, чтобы лошади не разбрелись, а другая часть разъезжалась по окрестностям, чтобы вовремя заметить врагов. Палатки ставили тесным кругом с узким проходом. Между типи протягивали сыромятные веревки, создавая таким образом корраль для лошадей, куда их загоняли на ночь. Ночью окрестности лагеря охраняли члены общества Черных Ртов. Не меньшее внимание уделялось и охране табуна.

У манданов во время летней бизоньей охоты, если вождь, всегда ехавший впереди, замечал заросли дикого турнепса, он останавливал караван. Все начинали рыть турнепс, кроме разведчиков и членов общества Черных Ртов, которые, при оружии и верхом на лошадях, охраняли соплеменников от неожиданной вражеской атаки. Они также следили, чтобы люди не отставали и не отбивались от основной группы.

Вожди арапахов, запечатленные во время охоты на бизонов в 1859–1860 гг.

Пауни отправлялись на бизонью охоту после посева и проведения церемоний. Вожди встречались и принимали решение о дне выступления и месте следующей стоянки. Глашатай сообщал о решении жителям деревни. Вожди ехали впереди колонны, за ними влиятельные люди племени, затем следовала основная масса людей. Последними ехали молодые воины и юнцы, праздно болтая по пути и развлекаясь. Когда вожди добирались до назначенного места, они ставили свои палатки, а остальные подтягивались. Пауни не ставили палатки охотничьего лагеря в круг – каждый располагал типи где хотел, хотя определенный порядок устройства лагеря все же существовал. У скид и– пауни община священной Связки Утренней Звезды ставила палатки на восточной стороне, община Связки Вечерней Звезды и других важных связок – на западной границе лагеря. Между ними располагались палатки других общин. Когда со скиди охотились одно или несколько племен Южной группы пауни – они ставили палатки на востоке. Переход, совершаемый племенем за день, обычно составлял около восьми-десяти миль, чтобы те, кто не имел лошадей, не отставали. На совете вожди назначали одно из воинских обществ следить за порядком в лагере и его безопасностью. Предводитель назначенного общества втыкал у своей палатки копье, означавшее, что его общество призвано выполнять полицейские функции. Чтобы случайно не спугнуть бизонов, запрещали шуметь, покидать лагерь или марш. С этого момента «полицейские» днем и ночью патрулировали границы лагеря. Перед рассветом на поиски бизоньих стад высылали четырех разведчиков. Они же следили за окрестностями. Днем на ближайшие холмы направляли мужчин, которые ждали сигналов от разведчиков и стерегли лагерь от врагов. Если ожидалось скорое нападение противника, женщины, заботящиеся о священных Связках Утренней Звезды и Черепа, должны были войти в типи, закрыть его и сидеть каждая под своей связкой, пока не закончится бой.

Омахи на бизоньей охоте, обнаружив следы неизвестных людей, сразу сообщали об этом лидеру охоты, который информировал всех семерых вождей племени. Те, в свою очередь, сообщали хранителю Палатки Войны. Хранитель посылал гонца к главам клана вежинште, чтобы они собрались на совет в Палатке Войны. Семеро вождей рассказывали совету об обнаруженных следах. Незамедлительно отбирались разведчики – сыновья влиятельных воинов. Глашатай клана в бизоньей накидке шерстью наружу и закрепленными на скальповой пряди пуховыми перьями орла брал шест, к которому привязана Священная Связка Войны, и отходил от входа в палатку метров на пять. Он втыкал шест в землю и, облокотившись на него, выкрикивал имена выбранных юношей, добавляя после каждого имени: «Поспеши сюда, чтобы обследовать землю для меня!» Как только раздавался голос глашатая, весь лагерь затихал, люди ловили каждое слово. Закончив, глашатай возвращался в Палатку Войны и втыкал шест в центре нее. Названные юноши бросали все дела, спешили в палатку и рассаживались в круге присутствующих. Если кто-то считал, что юноша еще слишком молод для выполнения этой задачи, вместо него приходил его отец. Затем раскуривались две священные военные трубки. Каждый из присутствующих должен был курить их, тем самым давая клятву выполнить поставленную задачу даже ценой жизни. По окончанию церемонии вставал один из глав клана вежинште. Он говорил, что юноши должны правдиво сообщать обо всем, потому что за ними наблюдают Высшие Силы, которые в противном случае жестоко накажут их. Юноши спешили в свои палатки, где их друзья помогали им собрать в дорогу еду и дополнительные мокасины. Быть назначенным разведчиком в такой ситуации и курить Военную Трубку было высокой честью и в будущем могло упоминаться во время перечисления своих воинских заслуг. Разведчики отправлялись в путь небольшими группами, обследуя территорию в округе десяти-пятнадцати миль. Лагерь тем временем мог кочевать дальше, но всем воинам глашатай давал указание надеть одеяла в определенной манере, чтобы не быть принятыми за чужих разведчиков.

По возвращении разведчиков самый старший из них (ему Трубка Войны была предложена первому) шел в Палатку Войны и сообщал обо всем собравшимся там лидерам вежинште. Если были обнаружены враги, сразу отправляли гонца собрать на совет всех ведущих воинов, которые решали, что предпринять. Если врагов было много, обсуждался вопрос – отступить или выслать им навстречу воинов и дать бой. В последнем случае их вел какой-либо известный воин или даже вождь. Это была оборонительная война, и только поэтому на нее мог отправиться один из семерых племенных вождей.

Если же вражеские силы случайно обнаруживал человек, который отдалился от остального лагеря, он бежал на ближайшую возвышенность и размахивал над головой бизоньей накидкой. Этот знак на языке омахов назывался веча – шуметь или подавать тревогу. Лагерь сразу готовился к обороне, а женщины делали насыпь. Воины выступали за пределы лагеря и там встречали врага. Если воинам приходилось очень тяжело, они отступали за насыпь. При неминуемом поражении женщины и дети спешили в ближайший в лесок и прятались в нем, а потом за ними следовали мужчины.

Обжигающая Молния, миниконжу-сиу. 1879 г.

В большинстве племен во время преследования бизонов охрана охотников осуществлялась редко. Сообщалось, например, что, пока мужчины хидатсов гнались за бизонами, молодые воины стояли на возвышающихся холмах, наблюдая за окрестностями, чтобы предотвратить неожиданное нападение врага. Подобные меры предосторожности иногда применялись и другими племенами, но на практике охотники обычно так рассеивались по равнине, что полноценная охрана становилась невозможной. Когда убивали достаточное количество бизонов, охотники начинали свежевать туши. К ним присоединялись женщины. Люди радовались удачной охоте, их внимание ослабевало. Именно этот момент был наиболее подходящим для неожиданной атаки. Рассеянным маленькими группами на большом расстоянии друг от друга охотникам было крайне сложно организовать достойный отпор.

Маленьким охотничьим отрядам приходилось еще труднее. Команчи тренировали лошадей стоять на страже, пока охотник свежевал убитую добычу. Разделка туши была делом сложным, и одинокий охотник не мог постоянно осматривать окрестности, а потому был легко уязвим. Но он мог следить за стоявшим рядом скакуном. Лошадь ушами предупреждала хозяина об опасности. Если поблизости появлялся бизон или койот, животное попеременно поводило ушами. Если человек – скакун поводил обоими ушами вперед. Как сказал команч Белый Волк: «Это спасло многие жизни».

Часть XI

Заключение мира между враждующими сторонами

Глава 1

Причины для заключения мира

Несмотря на постоянные войны, индейские племена периодически заключали перемирия и устанавливали мирные отношения со своими краснокожими или бледнолицыми соседями. Среди основных причин, сподвитавших их к заключению мира с бывшими врагами, можно выделить следующие:

1. Серьезные потери в войнах.

2. Наличие общего сильного врага.

3. Торговые перемирия.

4. Посредничество белых людей.

Может показаться странным, но наиболее частой причиной для заключения мира были серьезные потери, понесенные племенами в результате войны. Иногда мирные отношения сохранялись навсегда. Примером может послужить дружба между союзом команчей, кайовов, кайова-апачей и шайенами, ни разу не нарушенная после заключения мира в 1840 году. Но, как правило, перемирие длилось недолго – от нескольких месяцев до нескольких лет. Обычно попытки сохранить мир с белыми людьми или другими индейскими племенами рушились из-за неконтролируемого характера молодых, честолюбивых воинов. Например, к 1836 году столкновения между ассинибойнами и черноногими стали настолько частыми и кровопролитными, что летом этого же года блады и ассинибойны заключили мир, к которому вскоре присоединились пиеганы и сиксики. Вожди всячески старались удерживать молодежь от военных походов, но уже весной 1837 года отряд из полусотни ассинибойнов атаковал лагерь черноногих. В результате война вспыхнула с новой силой. Попытка заключить мир между сиу и кайовами в первой четверти XIX века закончилась ничем, когда в ходе переговоров возникла ссора между одним из делегатов сиу и кайовом – сиу размозжил томагавком голову противника. Мандан Разбрасывающий Маис вспоминал случай, когда три брата были убиты шайенами, приходившими в их поселение поторговать. После того как гости уехали, им встретились несколько несущих мясо мужчин-манданов. Они не ожидали, что шайены нападут на них, и были хладнокровно убиты. В 1855 году стараниями американских властей был заключен мир между черноногими и кроу. Не прошло и десяти дней после договора, как военный отряд бладов отправился в поход против кроу.

Вожди сиу (оглала, брюле, миниконжу). 1877 г. Третий слева в нижнем ряду – верховный вождь

Это был самый короткий мир в истории черноногих. Самым же долгим периодом мира в их истории считается мир между пиеганами и кутеней, который длился в течение десяти лет и закончился весной 1808 года, когда отряд пиеганов пересек Скалистые горы и украл у кутеней лошадей, убив при этом одного из членов племени. Как верно заметил Джордж Хайд: «При таком положении вещей, когда каждый жаждал проявить себя на тропе войны, любой индейский мир был скорее лишь недолговременным перемирием».

Другой серьезной причиной являлось наличие общего, сильного врага. Чтобы выжить, маленькие племена должны были искать защиту у более могучих соседей, чтобы в случае необходимости пользоваться их помощью. Союзниками могли стать и краснокожие, как в случае с понками и омахами, так и бледнолицые, как в случае с кроу. Показателен пример гровантров, которые после ссоры с черноногими были вынуждены вступить в союз со своими прежними врагами кроу, объединившись в попытках противостоять могущественным черноногим.

Довольно часто индейские племена заключали друг с другом временные перемирия, целью которых было извлечение определенных выгод. Хорошим примером сезонного перемирия могут послужить взаимоотношения черноногих и кутеней. Обычно эти племена враждовали, но время от времени с гор спускался гонец, несущий трубку мира. Кутеней нужен был мир, чтобы получить доступ к бизоньим равнинам и поохотиться. Один-два раза в год племя покидало дающие защиту горы и отправлялось на равнины добыть бизоньего мяса и шкур. В начале лета через горные перевалы в район рек Вотертон и Белли прокрадывался разведчик кутеней. Если погода была теплой, а весной было много дождей, то блады, скорее всего, уходили далеко на восток к Кипарисовым Холмам, где летом концентрировались бизоньи стада. Вслед за ними приходили остальные племена конфедерации черноногих.

Если бладов в округе не было, разведчик возвращался с хорошей новостью, и племя отправлялось на охоту. Но если враги все еще были там, кутеней приходилось выбирать – оставить мысли об охоте или попытаться заключить с ними мир. Во втором случае посылали двух человек. Одним из них обычно был вождь, второй нес трубку мира. Иногда они вступали на земли черноногих и просто садились на вершине одного из холмов, держа в руке трубку. Когда черноногие их замечали, то сообщали о странных людях своим вождям. Кто-нибудь из черноногих приближался к кутеней и на языке жестов спрашивал, кто они и почему расселись на их земле. Посланцы объясняли, что они кутеней и пришли заключить мир. Либо отважный кутеней мог проскользнуть к лагерю черноногих, храбро въехать в него, а затем войти в палатку вождя, прежде чем кто-либо понимал, что произошло. Попав в палатку, где законы гостеприимства не позволяли причинить ему вреда, он предлагал вождю выкурить с ним трубку. Как правило, предложение принималось, поскольку вожди тоже хотели мира. Все прекрасно понимали, что он едва ли продлится более одного сезона, так как горячая кровь молодых воинов обязательно приведет к столкновениям. Интересно отметить, что кража лошадей редко служила причиной нарушения мира. Война начиналась, если погибал кто-либо из людей при попытке украсть лошадей, или во время преследования конокрадов.

Еще более распространены были перемирия, целью которых являлась взаимовыгодная торговля. Кочевники с удовольствием включали в свой рацион маис, бобы и тыквы, выращиваемые племенами земледельцев, но получить эти продукты они могли, только обменивая их на бизоньи и оленьи шкуры, пеммикан и сушеное мясо. На севере Равнин враждебные племена приходили к поселениям манданов и хидатсов, а на юге – к индейцам пуэбло. Сиу даже не скрывали, что всегда были готовы пойти на мирные отношения с земледельческими племенами, когда становилось мало дичи. В этом случае прибывающая сторона заранее сообщала о своих намерениях, высылая гонцов.

Джордж Кэтлин стал свидетелем весьма любопытного примера временного перемирия у торгового поста Американской пушной компании. Сошлись большие лагеря смертельных врагов – кроу, черноногих, оджибвеев, ассинибойнов и кри. Понимая, что довольно маленькой искры, и форт окажется в центре великого побоища, на время торговли индейцам было велено сдать все свое оружие в арсенал торгового поста, на что краснокожие благосклонно согласились. Кэтлин был поражен тем, как воины этих племен дружески общались друг с другом, курили трубки и обсуждали битвы, «хотя спустя нескольких недель или дней они вновь окажутся на равнинах, военные кличи раздадутся со всех сторон, и их смертоносные луки в который раз будут нацелены друг на друга».

Такие перемирия всегда держали обе стороны в напряжении, поскольку в каждом племени хватало горячих голов. И в этот раз избежать неприятностей не удалось. После того как кри закончили торговлю и собрались уезжать, им вернули оружие. Караван двинулся в путь, но один из воинов скрытно пробрался к форту и выстрелил в вождя черноногих, разговаривавшего с белым торговцем. Пуля попала в грудь индейца, он упал на землю и забился в агонии. Находившиеся в форте черноногие схватили свое оружие, выбежали из ворот и бросились за удаляющимися кри. Даже французы, взбешенные трусливым предательством, присоединились к ним. Битва продолжалась около получаса, и в результате ее один кри был убит и несколько ранено.

Немалый вклад в XIX веке в установление мирных отношений между враждующими племенами вносили официальные представители правительства США и некоторые белые жители района Дикого Запада. Если в ранний период колонизации Америки стравливание индейских племен во многих случаях было выгодно колонистам, то к XIX веку межплеменные войны создавали только лишние проблемы. Воинственные краснокожие терроризировали белых переселенцев, а вражда между племенами приводила к материальным потерям многочисленных пушных компаний. Одним из подобных договоров был мирный договор 1855 года между племенами конфедерации черноногих, гровантрами, кутеней, неперсе, плоскоголовыми и пан д’орейями. Причиной усилий представителей правительства было желание проложить железную дорогу через земли черноногих и, соответственно, избежать проблем межплеменных войн, приводящих к грабежам белого населения и путешественников. Практически любой договор между правительством США и индейскими племенами заключал в себе статьи об установлении мирных отношений с соседними племенами.

Иногда индейцы сами обращались к знакомым белым людям с просьбой посодействовать в заключении мира с тем или иным вражеским племенем или наладить подорвавшиеся по разным причинам добрые отношения, проявляя при этом чудеса дипломатии.

В июле 1833 года на Грин-Ривер в Скалистых горах Роберт Кэмпбелл встретил лагерь шошонов во главе с верховным вождем Железный Браслет: «Мы выкурили трубку и поговорили, как это обычно бывает в таких случаях. В процессе беседы я обнаружил, что мой новый друг намеревается использовать меня в качестве чрезвычайного и полномочного посла с миссией к кроу, чьи земли я собирался пересечь. И хотя к тому времени я уже был хорошо знаком с тактичностью и проницательностью индейских вождей, мне редко приходилось сталкиваться с более сильными доказательствами политической хитрости». Мирные отношения шошонов с кроу были подорваны в результате некоего недоразумения – не настолько серьезного, чтобы привести к открытой враждебности, но достаточного, чтобы поставить под сомнение вопрос – могут ли они теперь встречаться как друзья. Именно это и хотел выяснить через Кэмпбелла Железный Браслет. Он попросил его написать письмо к кроу и разделить его на две части: «Скажи им, что мой народ желает знать их намерения. Мы хотим отправиться на войну с черноногими. Мы не хотим воевать с нашими бывшими друзьями и союзниками кроу и разделять силы, оставляя дома часть военных отрядов защищать женщин. Нет, мы желаем быть друзьями кроу и присоединиться к ним в войне против черноногих. Мы хотим курить с ними, торговать и брать в жены их женщин, давая им возможность брать в жены наших.

Группа вождей сиу на переговорах с генералом Майлзом

Если они согласятся с этим, мы будем счастливы и будем любить их как соседей, друзей и союзников. Если же кроу отвергнут эти пожелания мира, тогда шошоны бросят им вызов. Пусть приходят. Среди нас много бесстрашных героев. Мы встретим их с такой свирепостью как врагов, как могли бы встретить их с радушием как друзей. Мы не боимся. Еще до снегов мы призовем своих друзей шайенов, арапахов, ютов и навахов и сотрем их в порошок. Пусть таким будет твое письмо. Раздели его на две части. Если они примут предложение мира, уничтожь вторую часть. Если нет, передай им наш вызов и скажи, пусть приходят. Восемь лет назад, когда мы впервые увидели Длинного Ножа (генерала Эшли), между нами и кроу была война. Они были как дети в наших руках. Твой друг, Длинный Нож, предложил заключить мир и дал нам много подарков. Мы согласились. С тех пор томагавк зарыт. Мы все еще желаем мира. Пусть их ответ будет искренним и прямым. Мир или война – нам все равно, просто пусть скажут, чего хотят». Кэмпбелл был восхищен выдержкой и умом Железного Браслета. Он понимал, что шошоны не смогут воевать одновременно с кроу и черноногими, «и все же индеец хорошо знал опасность проявления слабости». Кэмпбелл обещал вождю выполнить его просьбу. В письме к брату от 10 июля 1833 года он писал, что очень надеется заключить мир между двумя народами.

Другой случай более известен в истории. Весной 1844 года группа из пятнадцати трапперов делаваров обстреляла семью шайенов недалеко от совместного лагеря шайенов и сиу. Племена были в мире с делаварами и не понимали, почему они поступили таким образом. По словам шайенов, прискакавшие воины всячески давали понять, что не желают биться, но дел авары загнали в лощину лошадей и вышли на равнину, намереваясь сражаться пешими. Несмотря на стрельбу дел аваров, шайены пытались поговорить с ними и даже прихватили маленького мальчика, чьим отцом был делавар, показывали его и выкрикивали его имя. Но те продолжали стрелять. Четыре раза вожди выезжали вперед и пытались поговорить. Дел авары не подпускали их. В конце концов завязался бой. Шайены и сиу перебили всех трапперов и захватили много добычи – шкуры медведя, пумы, бобра, выдры. Почему делавары повели себя так с дружественными индейцами, мы уже никогда не узнаем. Нет причин не доверять словам шайенов, рассказавших эту историю Джорджу Гриннелу. Возможно, трапперы сперва обознались, а потом уже побоялись, что шайены используют переговоры в качестве уловки для нападения, что не было редкостью на Равнинах. Как бы там ни было, но шайены были весьма обеспокоены произошедшим и не хотели ввязываться в войну с делаварами. В июле им повстречалась исследовательская экспедиция Джона Фримонта, и они попросили передать делаварам послание, в котором говорили о своем желании жить с ними в мире.

Но порой разница в мировоззрении двух рас приводила к недопониманию, и старания белых чиновников по установлению своими методами всеобщего мира между ненавидящими друг друга племенами лишь усложняли ситуацию. К примеру, индейцы долго не могли понять, почему белые люди считали кражу лошадей у врагов преступлением. Показателен случай, когда в октябре 1869 года небольшой отряд пауни Большого Крапчатого Коня, претерпев множество невзгод, угнал у шайенов 600 лошадей. Это была великолепная добыча! По прибытии домой Большой Крапчатый Конь был призван к индейскому агенту, который заявил ему, что таких конокрадов, как он, свет не видывал. Считая, что агент высказывает ему восхищение, пауни вышел вперед, протягивая руку для рукопожатия, но переводчик быстро объяснил ему, что же на самом деле имеет в виду разгневанный бледнолицый чиновник. Большой Крапчатый Конь даже не сразу смог осознать происходящего – ведь он угнал у врагов столько лошадей! Кто еще в племени мог похвастаться таким подвигом? А когда агент потребовал немедленно отправиться обратно и вернуть шайенам их лошадей, он решил, что тот сошел с ума, и даже переспросил переводчика, правильно ли понял сказанное. Агент, видимо, думал, что шайены встретят пауни с распростертыми объятиями и чашечкой горячего, душистого кофе, тогда как пауни знали, что те просто порежут их на куски. Большой Крапчатый Конь ответил твердым отказом и вместе с пятью воинами был отправлен в тюрьму форта Омаха. Этот случай, как и многие другие, еще раз ясно показал нежелание некоторых чиновников понимать различия в менталитете и обычаях между белыми людьми и индейцами, что зачастую приводило к вооруженным столкновениям. Для шестерых пауни история эта закончилась вполне благополучно. Они провели несколько месяцев в заключении в форте, где условия были комфортабельными, еды много, а солдаты и офицеры относились к ним доброжелательно. Судья не нашел в законе статьи, по которой можно было осудить индейца за кражу у индейца, и их отпустили домой.

Страницы: «« ... 89101112131415 »»

Читать бесплатно другие книги:

Говорят, что в каждом человеке спит гений и что все мы от природы обладаем огромным потенциалом. Но,...
Когда бы вы ни решили поехать отдыхать, помните, что найти такое же сочетание моря, солнца и гор, ка...
Данная книга является уникальным пособием, которое расскажет вам о главных тонкостях фотографировани...
В книге «Управление бизнесом: психология успеха» даны практические рекомендации по эффективной орган...
Луна, вторая после Солнца по яркости на нашем небосводе, считается жителями Земли и второй по важнос...
Книга для тех, кто знаком с головной болью. Для тех, к кому-то она приходит регулярно и в самый непо...