Военное дело индейцев Дикого Запада. Самая полная энциклопедия Стукалин Юрий

Глава 2

Мотивы войны

Амбиции мужчины-индейца в основном сводились к своего рода состязанию с соплеменниками и противниками. Воин желал вызывать восхищение и у тех, и у других, пользоваться авторитетом в племени и превосходить мужчин-соплеменников в количестве героических деяний; владеть лучшими скакунами, иметь много жен и хорошее, наполненное всем необходимым жилище. Дух индейского лагеря был таков, что молодежь, отправляясь в военный поход, думала о тех счастливых мгновениях, которые им предстоит испытать. По мнению Гриннела, их отношение к сражениям в чем-то напоминало отношение современного охотника к преследованию опасной добычи. Такой подход к войне, несомненно, проистекал из системы подвигов, существовавшей среди всех равнинных племен.

Одним из основных качеств мужчины, наиболее высоко ценимых индейцами Равнин, была храбрость. Антрополог Ральф Линтон отмечал, что война была основным видом деятельности мужчин и главной движущей силой всей индейской культуры. Красивый Щит, шаманка кроу, вспоминала: «Когда не нападали наши враги, на них нападали наши воины, а потому всегда кто-нибудь где-то сражался. Мы, женщины, иногда пытались остановить своих мужчин от походов против врагов, но это было все равно что говорить с зимней вьюгой». Примечательны слова, сказанные вождем команчей губернатору Новой Мексики де Ансе в конце XVIII века. Узнав, что Новую Мексику посетила делегация липанов с целью заключения мира, он попросил де Ансу отказать им, иначе у команчей не останется врагов, с которыми можно воевать, и его воины станут изнеженными и женоподобными. Туже мысль высказали вожди неперсе и плоскоголовых в ответ на предложение Бенджамина Бонневиля заключить мир с их давними врагами-черноногими: «Война – занятие кровавое и полное зла, но она всегда держит глаза вождей открытыми, а руки молодых воинов сильными. Во время войны мы всегда настороже. Если мы видим чужие следы, то знаем, что, скорее всего, они принадлежат врагам. Если черноногие приходят к нам, мы знаем – они хотят войны, и мы готовы. Мир не несет тревог – и глаза вождей спят, а молодые воины становятся ухоженными и ленивыми».

Отличившиеся на военной тропе мужчины не упускали случая напомнить об этом соплеменникам, доказать свое превосходство. Некоторые команчи считали делом чести никогда не возвращаться из набега без лошадей. Мужчины из разных военных обществ или кланов соревновались в количестве совершенных подвигов. Подобная практика между кланами кроу называлась матдакпио. Один из них вспоминал о таком соревновании между Свистящей Водой и Сальными Ртами. Обе группы расселись по разным сторонам типи. Сначала представитель клана Свистящей Воды объявил число лошадей, уведенных каждым из воинов его клана от вражеских палаток, а затем перечислил подобные деяния Сальных Ртов. При этом присутствовавшие воины помогали ему в подсчете. Когда обе стороны закончили, перед людьми победившего клана в землю была воткнута палка. Затем они приступили к подсчету выхваченных из рук врага ружей, сделанных на враге «ку», удачливых предводителей военных отрядов (их количества, а не числа их походов) и т. п. Проигравшая сторона приносила пеммикан для угощения оппонентов. У понков членам того общества, на счету воинов которого было больше героических деяний, совершенных во время последней схватки с врагами, дозволялось безнаказанно воровать жен у членов соперничающего общества. Группа воинов равнинных кри ранга окичито («солдаты») иногда хватала пару мальчишек, раздевала их и заставляла лежать у костра в «палатке солдат», пока их друзья не смогут найти какого-нибудь воина, который совершил больше подвигов, чем любой из присутствующих мучителей, и убедить его прийти на выручку к своим товарищам. Только тогда они отпускали «пленников». Если приведенный воин был хорошо известен своими заслугами, ему даже не надо было перечислять их. Порой, когда кто-нибудь в лагере устраивал пир из собачьего мяса, группа «солдат» входила в палатку и начинала перечислять свои воинские деяния. Храбрейшая сторона, по обычаю, забирала всю еду. Подобные соревнования не были редкостью и между отдельными воинами.

Как сказал один из стариков черноногих: «Они, те воины, не были заинтересованы в нанесении врагам сокрушительного удара – они были заинтересованы лишь в том, чтобы доказать, как сильны… Война была вызовом – вызовом себе и возможностью доказать себе и другим свою значимость и необходимость. Но она также была и вызовом врагам, давая им знать, что мы там и не боимся их. Отношение врагов к нам было таким же». Стэнли Вестал отмечал: «Страсть к престижу была огнем, который поглощал, их сердца, и на этом строилось все их общество. Для них престиж был всем, а завоевать его можно было на тропе войны». Жизнь мужчины концентрировалась вокруг военных рейдов и набегов. Все мужчины считали войну благороднейшим из устремлений. Бывало, что безнадежно больной человек решался умереть, совершив героический поступок против врага. Это было самоубийство, но в данном случае признавалось обществом как наиболее почетная смерть. То есть человек совершал всего один, но великий подвиг.

Воин мог принимать участие в советах племени, и его влияние на них напрямую зависело от его боевой славы. Детям с юного возраста внушали, что смерть в бою, помимо того что сама по себе почетна, защищает человека от всех неприятностей, которые ожидают стариков. По словам черноногих, «война была лучшим способом для юноши сделать себе имя». Только храбрейшие могли рассчитывать на то, чтобы быть избранными лидерами воинских обществ и племенными вождями. Арапахо избирали верховного вождя на великом совете и, как сказал один из них, «избранным мог быть лишь человек, который водил воинов на войну и сам совершил много храбрых деяний».

Боевой путь воина можно проследить на примере Бычьего Языка из племени кроу, родившегося в 1838 году. В первый поход он отправился вместе с отцом в возрасте семи лет! А когда достиг двадцати, на его счету было уже двадцать военных экспедиций! В двадцать лет он участвовал в походе против неперсе и был избран одним из трех разведчиков. В том же году он сражался против плоскоголовых, в бою с которыми его отец был окружен, а Бычий Язык ворвался в гущу врагов, спешился и попытался выручить его. Отец погиб, а Бычий Язык долго отбивался от наседавших врагов, пока не был спасен друзьями. Он принял участие в семидесяти пяти походах! Около тридцати из них заканчивались сражениями, пятнадцать из которых были очень серьезными. Четыре раза он приводил домой уведенных лошадей, убил девять человек, посчитал два первых «ку» и захватил в бою с врагом одно ружье, однако никогда не был предводителем военных отрядов. Трижды Бычий Язык спешивался, чтобы сдержать натиск врагов, и четырежды удерживал их, оставаясь верхом. Дважды он вывозил с поля боя друзей на своем коне. Бычий Язык дожил до глубоких седин и умер в начале XX века.

Воин кроу раскрашивает себя перед церемонией

Человека трусливого или ленивого презирали, и жизнь он вел полуголодную и трудную. Например, у черноногих во время перекочевки бедным семьям для перевоза поклажи лошадей давали родственники, вожди или амбициозные люди, желавшие привлечь сторонников. Если семья обеднела, потому что ее табун угнали враги или лошади погибли от зимней стужи, у нее не было проблем. Но если человек был таковым из-за лени или трусости и не предпринимал попыток поправить своего положения, не присоединялся к военным набегам, ему отказывали со словами: «Пусть идет пешком». Эти слова должны были заставить его задуматься. Художник Джордж Кэтлин однажды едва не лишился своих многочисленных работ, написанных в поселении манданов, когда попытался нарисовать портрет одного из местных щеголей. По словам художника, в поселении жило несколько таких людей. Будучи людьми трусливыми, они никогда не охотились на опасных зверей и не ходили в военные походы. Каждый день они вышагивали по деревне, разодетые в лучшие одежды, которые, однако, были сшиты из шкур безопасных животных. В их одеянии не было ни скальпов, ни когтей медведя гризли. «Вожди и воины ни во что не ставят этих чистоплотных и элегантных джентльменов… все племя называет их старухами или заячьими душами», – писал Кэтлин. Но они были столь живописны, что художник не мог отказать себе в удовольствии написать их портрет. Едва он начал, рисовать, в его жилище вбежал переводчик и взволнованно сообщил Кэтлину, что тот нанес вождям величайшее оскорбление, удостоив чести быть нарисованным такое ничтожное существо. «Если вы изобразите его на холсте, вы должны тотчас же уничтожить их портреты, – сказал переводчик. – У вас просто нет выбора, мой дорогой сэр».

Влияние воинских заслуг на положение воина в обществе хорошо видно на примере кайовов. Формальная иерархия кайовского общества состояла из четырех категорий.

1) Онгоп. Человека, принадлежавшего к этой категории, называли ондейдо. Слово онгоп переводится как прекрасный, совершенный, лучший.

2) Ондейгупа. Следующий по рангу за ондейдо.

3) Коон – бедный, неимущий.

4) Дапом. Эту категорию составляли никчемные, вороватые люди.

Люди, принадлежавшие к первой категории, были аристократией племени. Чтобы соответствовать рангу, они должны были хорошо выглядеть, обладать большой собственностью, быть щедрыми, уметь преподнести себя. Но кроме этого, ондейдо должны были проявить себя на тропе войны. Последнее качество перевешивало первые четыре и являлось основным отличием от ондейгупа. Ондейдо мог быть даже невоспитанным, как дапом, если его боевые заслуги были значительными. К этой категории принадлежали все вожди общин, воинских обществ и большинство военных лидеров. Люди второй категории – ондейгупа – обладали теми же качествами, что и ондейдо, кроме воинских заслуг. Как бы богат при этом ни был ондейгупа, никакое богатство не могло проложить ему путь на вершину аристократического сословия племени. Отношение к третьей категории – коон – хорошо иллюстрирует фраза, брошенная одним из кайовов: «Они тоже люди. Они всегда были здесь». Кайовская система рангов интересна еще и тем, что человек, родившийся в семье ондейдо, не становился таковым автоматически, а был всего лишь сыном ондейдо. Начав самостоятельную жизнь, он сам должен был добиться положения в обществе. Благодаря поддержке семьи, он имел достаточно имущества, чтобы не быть «коон» или «дапом», но без воинских заслуг мог рассчитывать только на ранг ондейгупа. Согласно одному из кайовских информаторов, только 30 % сыновей ондейдо сами становились ондейдо, 40 % переходили в категорию ондейгупа, а остальные опускались до коон и дапом. С другой стороны, ондейгупа и его сыновья, благодаря успехам на воинском пути, могли перейти в ранг ондейдо. Коон также имели такую возможность, но их путь к вершине был необычайно сложен.

Справедливости ради следует отметить, что положения в индейском обществе мужчина мог добиться не только на тропе войны. Он мог стать шаманом, хранителем племенных святынь или, что считалось менее престижным, – отличным охотником. Большие воинские заслуги еще не давали политического признания – для высокого общественного положения от человека требовались еще и такие качества, как благородство и доброта. К тому же, по мнению Альфреда Боуерса, у оседлых хидатсов, манданов и арикаров рост социального статуса человека не в такой степени зависел от военных деяний, как у кочевых племен. Но даже среди этих племен путь войны был одним из самых быстрых путей достижения богатства и положения в племени. Если, конечно, воину сопутствовала удача.

Лошадь полностью изменила жизнь индейцев, став основой богатства и средством обмена, и племена получили новый и очень сильный мотив для войны.

Для достижения положения в индейском обществе воину недостаточно было только быть храбрым – богатство, заключенное в лошадях, магических амулетах и т. п., делало его не только самостоятельным и независимым, но и давало возможность проявлять благородство по отношению к нуждающимся и тем самым завоевывать сердца последователей. Экономический мотив войны был чрезвычайно важен. Доказательством тому служит тот факт, что едва мужчина добивался определенного положения в племени и обзаводился достаточным богатством в виде лошадей, одежды, оружия, магических амулетов и домашнего скарба, его участие в набегах резко сокращалось. У ассинибойнов в этом случае человек, как правило, вообще прекращал участвовать в набегах.

Индейцы делили лошадей на три основные категории.

1. Большую часть табуна составляли вьючные животные для перевозки разного рода поклажи: покрышек типи, шестов, одежды, мяса и т. п.

2. Обычные лошади для верховой езды для всей семьи.

3. Быстрые, сильные скакуны, используемые на войне, охоте и скачках.

Таким образом, дабы быть независимой, семья из пяти взрослых человек должна была иметь табун минимум из 17 лошадей: 10 вьючных, 5 верховых и 2 скаковых.

Существовало три основных метода пополнения табуна: покупка, поимка диких лошадей и воровство у других племен. Покупка требовала материальных затрат. Диких лошадей было мало, а ловля даже одного мустанга требежала большого искусства и определенной удачи. Воруя же лошадей, индеец мог надеяться захватить сразу несколько голов. Помимо этого, в отличие от мустанга, уведенная лошадь практически наверняка уже была объезжена. Кража повышала статус воина и причислялась к подвигам. Опытный боец из племени шайенов, Маленький Волк, говорил: «Существует мало деяний, которые столь же почетны, как кража лошадей у наших врагов». По словам кайовов, отряды редко возвращались из набега без добычи, а крупные отряды часто приводили домой сто и более лошадей. Например, отряд под предводительством вождя Дохасана, состоявший всего из шестнадцати человек, однажды пригнал табун из трехсот голов.

Кража лучших вражеских скакунов не только повышала статус и состояние воина, но и делала племя богаче и сильнее, а врага – слабее. Случай, описанный Рандольфом Мэрси, показывает: несмотря на то что лошадь была индивидуальным имуществом, она имела большое значение для всей общины. Мэрси как-то попытался купить любимого коня вождя общины команчей. И хотя Мэрси предлагал за него огромную сумму, тот отказался. Индеец сказал., что это один из самых быстрых коней, и его утрата может поставить всю общину на грань бедствия. Команч объяснил, что быстрота этого коня порой становится гарантией успеха бизоньей охоты, и его продажу ощутят на себе все люди общины. Храбрый Бизон, сиу, говорил: «Из всех животных лошадь – самый близкий друг индейца, потому что без нее он не смог бы совершать длинные путешествия. Лошадь – наиболее ценная часть собственности». Слова другого сиу о роли лошади в достижении успеха. Он так наставлял сына: «Наиболее успешен тот человек, кто оказывается впереди. И на охоте, и на войне впереди оказывается тот, у кого самый быстрый конь».

Бедность была одним из серьезных стимулов для присоединения к набегу. Не случайно многие наиболее активные конокрады происходили из бедных семей. Индеец пауни по имени Акапакиш так описал причину одного из своих военных походов: «Как-то раз я почувствовал, что беден, и решил отправиться в военный поход». У кри богатые отцы часто пытались отговорить сыновей от присоединения к военному походу, потому что в их семье вдоволь прекрасных коней и нет необходимости, подобно беднякам, рисковать ради них своей жизнью.

Стоящая Потельня (Тапе-дай-а), кайова, был представителем ранга ондейдо. 1869–1871 гг.

Экономический мотив войны очень хорошо прослеживается на примере кайовов. Члены бедных семей – коон – были вынуждены зависеть от богатых родственников и соплеменников. Не имея быстрых лошадей, они не могли обеспечивать себя в полной мере. Более того, они не имели достаточного кличества лошадей, необходимого для перевозки своего скарба. Это вынуждало их одалживать лошадей у богатых родственников (ондейдо) и, соответственно, лишало свободы передвижения, вынуждая следовать за общиной, в которой эти родственники жили. За подобные услуги они расплачивались частью добытого мяса, пасли их табуны и т. п. Типичным случаем можно назвать ситуацию, когда одному из ондейдо потребовалось десять шкур для нового тили, но он очень хотел отправиться в набег. Чтобы решить проблему, он одолжил пять лошадей бедным родственникам, сказав, что все добытое на охоте мясо они могут оставить себе, а ему пусть отдадут все шкуры. Он получил за один день необходимые десять шкур и смог отправиться с военным отрядом. Таким образом, лошади давали возможность вложения капитала – владелец в форме «подарка» получал от одалживающего дополнительных лошадей или иную собственность. Лошадей одалживали для охоты, войны, перевозок. По данным Оскара Льюиса, у черноногих одалживающий отдавал владельцу половину дичи или половину военной добычи. У северных черноногих вождя Воронья Нога, по данным Ричардсона, одалживающий отдавал всю военную или охотничью добычу, а взамен его кормили, одевали и даже дарили ему лошадей на свадьбу. Чтобы сдавать лошадей в наем, совершенно не обязательно было иметь большой табун. Старики, не имеющие сил охотиться, и женщины, не имеющие родственников, способных поддерживать их, могли получать пищу и одежду, владея всего двумя лошадьми. Соответственно лошади также рассматривались в качестве источника относительно беззаботной старости, о чем часто напоминали молодым людям.

Амбициозный бедняк кайова, желающий, как говорили его соплеменники, «выбраться из зарослей коон», мог одолжить коня у богатого родственника и собрать необходимые принадлежности для присоединения к военному отряду. Из первого набега он мог привести двух лошадей. В этом случае коон возвращал родственнику одолженного коня и дарил ему одну или обеих захваченных лошадей. Родственник мог поступить благородно и оставить одно животное юноше. Последующие набеги, возможно, приносили ему шесть-семь дополнительных лошадей, что делало его семью материально независимой и давало возможность кочевать и охотиться самостоятельно. В результате ему более не приходилось отдавать часть военной или охотничьей добычи. Через несколько лет участия в набегах табун юноши достигал двадцати-тридцати лошадей, и люди начинали говорить о нем с уважением. Так, благодаря военным успехам, он мог со временем достичь определенного богатства и положения в племени, вырвав семью из сетей бедности. Однако, в отличие от сыновей ондейдо, коон в первую очередь должен был думать об экономической отдаче и лишь затем – о бравых деяниях на поле битвы. Это отнюдь не означало, что он уходил от боя, когда его нельзя было избежать. Но если, к примеру, враг падал со своего скакуна, молодой коон чаще бросался за лошадью, в то время как сын ондейдо пытался посчитать «ку» на павшем враге. Неудивительно, что коон старался присоединяться к отрядам тех предводителей, которые сами были более заинтересованы в добыче, нежели в схватке с противником.

Еще одним доказательством важности экономического аспекта войны являлись племенные предпочтения отправлявшихся в набег воинов. Например, пауни совершали больше набегов на южные племена – команчей и кайовов, чем на северные, потому что те владели большими табунами и их лошади были лучше. Черноногие предпочитали отправляться в набеги против кроу и племен Скалистых гор, а против ассинибойнов и кри, не имевших достаточного количества хороших коней, уходили только мстить за потери. Кроу также редко отправлялись в походы против ассинибойнов – только в случае необходимости отомстить за гибель соплеменников. Их основными целями были сиу и черноногие, владевшие большими табунами. Многие племена не хотели воевать с ассинибойнами, и причина тому была экономической – с них нечего было взять.

Помимо лошадей, индеец мог захватить оружие, пленников, священные связки, талисманы и церемониальные трубки, представлявшие для краснокожих большую ценность. А во время нападений крупных отрядов на лагеря противника – оружие, одежду, меха, запасы пищи и шкур. Даже при проникновении во вражеский лагерь воин мог отвязать щит, висящий на шесте у палатки, и взять его. Брошенные врагами вещи и оружие победители подбирали и после боя. Эти и прочие военные трофеи выставляли напоказ на парадах и плясках. Оглала-сиу Летящий Ястреб рассказывал: «Я убил одного из них (кроу. – Авт.), скальпировал и забрал у него полевой бинокль и ожерелье». В другом столкновении с кроу воины Летящего Ястреба захватили одеяла и припасы. В поселениях пауни перед многими земляными домами выставлялись военные трофеи: захваченное оружие, военные головные уборы, щиты, а на крышах часто можно было увидеть воткнутые шесты, выкрашенные в красный цвет, к концам каждого из которых было привязано по вражескому скальпу.

Захват в плен американских и мексиканских женщин и детей и их последующая перепродажа белым торговцам, возвращавшим их семьям с выгодой для себя, была отдельным и весьма доходным бизнесом команчей. Порой военные отряды возвращались с десятками пленников, и за каждого из них торговцы расплачивались товарами на сумму от 50 до 200 долларов. Справедливости ради следует отметить, что этот бизнес был свойствен только команчам. Еще одной отличительной чертой команчей был угон скота, который они захватывали в огромном количестве и продавали в Мексике.

Во многих исследованиях отмечается, что только лошади были критерием богатства того или иного человека. Однако это неверно. Человек, обладавший большим количеством мощных амулетов, мог легко обеспечивать семью, давая амулеты в поход молодым воинам и получая взамен часть добычи. Люди, имевшие в своем распоряжении только лошадей, жили в постоянном страхе потерять их в результате вражеского набега. Три Теленка, блад/пиеган, рассказывал, что его отец умер вскоре после того, как враги украли всех его лошадей, и друзья говорили, что причиной смерти была горечь от утраты любимых животных. Так это или причиной была горечь от снижения статуса после утраты лошадей, неизвестно. Вероятно, оба фактора сыграли свою роль. Многие индейцы понимали, что глупо копить богатство только в лошадях. Вождь бладов Бизоний Горб, встреченный Кэтлином в форте Юнион в 1832 году, так наставлял членов своей семьи: «Пусть ваше богатство будет заключено не только в лошадях. Если в одну из ночей враги уведут их всех, вы познаете лишения. Так что будьте готовы. Собирайте запасы красивой, чистой одежды, хорошего оружия, священных связок и других ценных вещей. Тогда, если враги уведут лошадей, вы сможете выменять их. Позовите сына человека, владеющего множеством отличных скакунов. Предложите парню что-нибудь ценное – щит, прекрасную одежду или какой-нибудь талисман. Возможно, он не захочет взять его, но расскажет своему отцу. Когда отец услышит об этом, он приведет достойных лошадей, чтобы получить предложенное. Так вы сможете восстановить свой табун».

Оскар Льюис указывал, что различие между богатыми и бедными среди черноногих заключалось еще и в том, что юноши-бедняки отправлялись в холмы искать в видениях сверхъестественную магическую силу для успешного военного похода, тогда как богатые молодые воины могли купить необходимые амулеты у влиятельных шаманов, не подвергая себя лишениям длинных постов.

В начале XIX века один из белых путешественников писал об индейцах Дикого Запада: «Каждое племя имеет извечных врагов, за чьи обиды должно мстить кровопролитием. Их война редко ведется открытыми атаками или битвами. Вместо этого они выслеживают друг друга, пока одной из сторон не удается неожиданно напасть и вырезать другую. Атакуя, они издают страшный пронзительный крик, называемый военным кличем. С убитых сдирают скальпы».

Берландье писал: «Другой мощный мотивирующий фактор в их войнах – жажда мести. Этими людьми (индейцами. – Авт.) скорее движет инстинктивная ярость диких зверей, чем человеческое чувство гнева. Их отцы внушают им идеал мщения с младенчества… Жажда мести заставляет их совершать карательные рейды, занимающие большую часть их жизни. Каждый из друзей убитого врагами мужчины старается начать одну из таковых личных войн. Друг возглавляет отряд мстителей, а его участники с энтузиазмом следуют за ним. Вожди потворствуют этим рискованным вылазкам, которые поддерживают боевой дух среди их людей. В действительности сами вожди часто подстрекают их».

Месть за погибшего соплеменника была основным мотивом рейдов за скальпами. По словам индейцев, эти действия отбивали у врагов охоту совершать нападения в будущем. Но, несмотря на частые заявления краснокожих о превентивности рейдов, чем серьезнее были потери противника, тем сильнее оказывался ответный удар. Рандольф Мэрси отмечал, что индеец «не знает прощения, и оскорбление может быть смыто только кровью». При этом весьма примечательно замечание Вильяма Гамильтона: «Имейте в виду, и это касается всех племен, несмотря на противоположные замечания некоторых авторов, мало знакомых с характером индейца, и равнинного, и горного, индеец никогда, ни на мгновение не считает себя агрессором (курсив мой. – Авт.). Для него достаточно того, что погиб кто-то из его соплеменников». О справедливости этого высказывания свидетельствуют многочисленные факты. Существует много историй о том, как начинались войны после гибели индейца, пытавшегося выкрасть лошадей у племени, с которым его народ был в мире. Соплеменники погибшего особо не утруждали себя размышлениями о том, насколько справедливо был наказан конокрад. Пролита кровь, а этого достаточно, чтобы собрать отряд мстителей и отправиться в поход. Обычно индейцы удовлетворялись одним-двумя скальпами, но если человек пользовался большим уважением в племени, воины в ярости убивали много врагов. Когда сиу убили вождя кроу, Длинную Лошадь, те организовали военный отряд. «Мы захватили восемь скальпов и нескольких лошадей, но не чувствовали, что смерть Длинной Лошади отомщена», – вспоминал один из них.

Большинство исследователей отмечало, что рейды за скальпами преобладали в первой половине XIX века, тогда как во второй половине века основным мотивом военных походов стали набеги за лошадьми. Но во время набегов конокрадов часто убивали, что, в свою очередь, вынуждало воинов мстить за потери. Этот замкнутый круг нашел очень точное отражение в словах шаманки кроу Красивый Щит: «Неважно, чья сторона выиграла тот или иной бой – мы или враги: проигравшие всегда находили возможность нанести ответный удар. Именно из-за желания свести счеты наши мужчины постоянно сражались с врагами, и именно из-за этого желания в лагерях постоянно были люди, скорбящие о павших».

Сиу по имени Стрелок говорил, что достойный мужчина «храбр, чтобы защитить себя и других… Он добр ко всем, особенно к бедным и нуждающимся. Племя смотрит на него как на своего защитника, и от него ждут, что он будет щитом для женщины». В этой, казалось бы, достаточно простой фразе очень хорошо отражен менталитет краснокожих. Понятие защита в первую очередь распространялось на свою семью, имущество, общину, племя, основной источник пропитания (бизонов) и лишь в последнюю очередь – на племенные земли. Концепцию племени можно очень четко проследить на примере омахов. Слово уките имело в их языке два значения – глагол сражаться и существительное племя. Фрэнсис Лафлеш высказал мнение, что существительное произошло именно от глагола, что дает представление об омахской концепции сущности племенной формации. Глагол сражаться применялся только для обозначения схваток с внешними врагами. Стычки, даже кровавые, между омахами обозначались другими словами. Тем самым оба значения слова уките подразумевали объединение родственных друг другу людей, должных защищаться вместе.

Воин пауни по имени Отдает Бедным. 1868 г.

Один из современников писал, что индейцы считают дичь, находившуюся на их территории, своей собственностью и «весьма ревностно относятся к появлению чужих охотников, для которых столкновение с ними (хозяевами. – Авт.) часто бывает фатальным». Вторгшийся враг представлял потенциальную опасность не возможностью закрепиться на привычной для племени территории, а несомненными последующими набегами и рейдами на оказавшиеся в окрестностях общины, а также использованием и, соответственно, сокращением обитавшей в данном районе дичи и пастбищ для лошадей. И хотя при сборе превентивного отряда могли звучать такие слова, как изгнать, смысловое значение их заключалось в отогнать от себя на безопасное расстояние, но никак не очистить от врагов принадлежавшие нашему племени земли. Белый торговец, проживший среди индейцев много лет, писал в середине XIX века: «Ни одно из этих равнинных племен не заявляет особых прав на какую-либо ограниченную территорию… Если дичь исчезала, они охотятся на нее на любых землях врагов, если способны защитить себя. Им нужна не земля, а источник пропитания». Даже из истории договорных отношений с евро-американцами видно, что понимание принадлежности земель тому или иному племени некоторое время было малодоступно для краснокожих обитателей Равнин. Подписывая первые договоры о продаже земли, они зачастую руководствовались лишь желанием получить обещанные подарки в обмен на отказ появляться в определенном районе. «Как можно продавать то, что принадлежит Великому Духу?»

Тем не менее каждое племя занимало некую территорию, которая, однако, четких границ не имела. Многие земли считались нейтральными и оспаривались сразу несколькими племенами. Размытость границ племенных территорий и оспариваемость различных участков несколькими племенами приводили к жестоким столкновениям между ними. Тем более не было четких границ между различными группами одного и того же племени или союзными племенами, что в период договоров с правительством США зачастую приводило к «продаже» одним племенем земель, на которые претендовало другое. На протяжении всего XIX века племенные территории постоянно менялись в результате усиления или ослабления тех или иных племен. Индейцы никогда не вели политических войн, преследующих захват чужих земель. Если дичь на занимаемой ими территории по каким-то причинам исчезала, они, если полагали, что смогут защитить себя, мигрировали на земли, занимаемые соседними племенами, в результате чего между ними происходили столкновения. Иногда племена создавали союзы, позволяющие им охотиться на землях друг друга и совместно отбиваться от врагов. Миграции бизоньих стад, являвшихся основным источником пропитания народов Дикого Запада, доступ к огромным табунам лошадей, дающим свободу передвижения и упрощавшим охоту на бизонов, а также к белым торговцам, от которых индейцы получали, помимо других товаров, огнестрельное оружие и боеприпасы, приводили к вытеснению слабых племен более сильными. Примером может послужить изгнание черноногими шошонов с Северных равнин в Скалистые горы, а также длительная война, а затем полный разгром и изгнание падуков (равнинных апачей) команчами в середине XVIII века. Широко известные сиу, ставшие впоследствии типичными равнинными индейцами, впервые появились на Равнинах только в последней четверти XVIII века, вытесняемые с востока сильными алгонкинскими племенами. Поначалу сиу приходили к селениям арикаров, манданов и хидатсов небольшими, разрозненными и нищими группами, но к 1800 году они уже владели огромными табунами и могли выставить сотни воинов. Слухи о богатстве сородичей на Равнинах привлекали к ним все новые группы сиу с востока, и в начале XIX века это племя стало одним из самых могучих народов Великих Равнин. Их постоянно возрастающая численность вела к необходимости расширения пастбищ для табунов и охотничьих угодий для обеспечения себя пищей. Однако захват чужих территорий не был целенаправленной и организованной политикой сиу, а представлял собой периодические вторжения на чужие земли и вытеснение с них живших там племен. При этом не было и не могло быть централизованного управления вторжением, поскольку оно никогда не было свойственно равнинным народам.

Следует отметить, что индейские племена редко отправляли военные отряды, целью которых было изгнать проникшие на их охотничьи территории вражеские общины. У них никогда не существовало системы пограничных постов, и два лагеря могли столкнуться только случайно.

Лишь с середины XIX века индейцы начали постепенно понимать необходимость защиты своих территорий, что в результате привело к многочисленным войнам с евро-американцами – в частности, к войне сиу за Черные Холмы 1876–1877 годов.

Глава 3

Влияние войны на жизнь племени

Большинство индейских церемоний включало в себя элементы, так или иначе связанные с войной и боевыми заслугами, а перечисление совершенных воином подвигов было неотъемлемой частью практически всех общественных собраний. К примеру, во время Пляски Солнца, одной из наиболее важных племенных церемоний практически всех равнинных племен (кроме команчей, омахов, айовов, канзов, миссури, ото, осейджей и вичитов), в центре устанавливался ствол дерева, называемый «солнечным столбом». На поиски подходящего дерева индейцы отправляли отряд «разведчиков». На дереве считали «ку», как на настоящем враге, а в процессе церемонии для исполнения тех или иных ритуалов задействовались люди, имевшие на своем счету определенные воинские заслуги. Песни сиу, исполняемые во время поиска ствола для центрального столба Пляски Солнца, исполнялись также и во время поиска бизонов или врагов. Песни в честь воина могли петь во время ритуала Прошения Пищи перед его палаткой, Победных Плясок и на встрече военного общества.

Даже такие малозначительные в рамках племени события, как установка нового типи, были сопряжены с проведением ритуалов, напрямую связанных с войной. Женщины ставили новое типи, но в него никому нельзя было входить до соблюдения определенных ритуалов. У арапахо церемонию «освящения» новой палатки мог провести только тот воин, который, сражаясь на белом коне, посчитал «ку» на враге, также восседавшем на белом коне. Если в лагере такового не было, церемонию мог провести воин, посчитавший «ку» на враге, одетом в белую рубаху, скакавшем на темном коне. У шайенов церемонию проводил воин, убивший врага в его же палатке.

Для него и других храбрецов владелец нового типи устраивал пир. Очевидец сообщал, что шайенская церемония проводилась следующим образом. Когда палатка была готова, женщины, установившие ее, отошли, и к ней приблизился Маленький Медведь с группой других стариков. Сопровождающие остановились на некотором отдалении, стоя или рассевшись широким полукругом. Маленький Медведь, держа в руке небольшую палку, подошел ко входу и воткнул ее с левой (южной) стороны от входа. Повернувшись к собравшимся, он начал рассказывать: «Мы отправились в погоню за ютами. Огромный верховой отряд. С нами были Худой Бык и Большой Лук (кайовы. —Авт.). В середине дня мы нагнали ютов у Рэтон-Маунтинс. Их лагерь состоял из пяти типи. Мы атаковали, и я бросился к палатке, стоявшей слева. Только я приблизился ко входу в нее, как оттуда высунулась голова юта. Я пронзил его копьем. Мы скальпировали его и захватили нескольких лошадей». Закончив говорить, Маленький Медведь развернулся и вошел в новую палатку. За ним последовали остальные храбрецы – наиболее влиятельные люди вошли первыми. Если в шайенском лагере не было человека, совершившего необходимое деяние, они могли пригласить арапахо, на счету которого было таковое, и наоборот. Если же такого воина не было в обоих племенах, тогда пользовались услугами человека, посчитавшего «ку» внутри вражеского бруствера.

В некоторых племенах проведение военных церемоний возлагалось на членов какой-либо из общин или кланов. Так, у кайовов все военные церемонии племени проводили члены общины когуи, или Лоси. У осейджей за выполнение определенных военных ритуалов отвечали люди клана монсот-семонин, или Идущие Скрытыми в Тумане. Когда отряд собирался атаковать врагов или должен был отступать, люди монсотсемонин исполняли ритуалы, вызывающие туман или сильный ветер, поднимающий пыль, в которой воины осейджей могли передвигаться скрытно от врага. Клан узугахе, или Расчищающие Тропу, отвечал за обнаружение проходов через природные препятствия, лежащие на пути военного отряда, или в обход этих препятствий, а также за переправу через опасные реки. Клан понков никапашна, или Череп, владел военными трубками и управлял военным советом племени. А люди клана важаже были настолько воинственны и так легко затевали ссоры, что, дабы утихомирить их, в их ведение была передана трубка мира и соответствующие ритуалы.

Ежегодно каждое из племен отправлялось на племенную бизонью охоту, чтобы добыть побольше мяса и шкур. И хотя целью не были военные действия, мужчины постоянно были при оружии, готовые отразить нападение врагов или, при случае, преподать им хороший урок. Поскольку охотничьи угодья всегда являлись спорными землями, бизоньи стада мигрировали, а охота у многих племен проходила в одно и то же время, крупные столкновения между ними не были редкостью. Кроме того, воинственные кочевники – сиу и шайены – часто высылали огромные отряды, чтобы перехватить охотников из враждебных им племен (пауни, омахов и др.). Вашингтон Ирвинг, путешествовавший по Равнинам в 1832 году, писал по этому поводу:

«Их (индейские охотничьи. – Авт.) лагеря всегда были объектом неожиданных нападений скитающихся военных отрядов, а их охотники, рассыпавшиеся во время преследования дичи, часто бывали захвачены или убиты затаившимися врагами. Гниющие черепа и скелеты, белеющие в какой-либо темной лощине или вблизи следов охотничьих лагерей, время от времени указывают на сцены прошлых кровавых битв, давая путешественнику возможность получше узнать опасную природу земель, через которые пролегает его путь».

Небольшие полуоседлые племена, такие, как понки, арикары и манданы, порой были вынуждены оставаться в своих деревнях из-за угрозы нападения рыщущих в округе враждебных отрядов, откладывая охоту на лучшие времена. В некоторых случаях им приходилось присоединяться к сильным союзникам, чтобы ежегодная охота на бизонов прошла с меньшими потерями. Племена Скалистых гор – плоскоголовые, неперсе, кутеней и другие – объединялись в огромные лагеря, чтобы иметь возможность отбивать атаки общих врагов – черноногих.

Ежегодная охота была важным племенным событием, планировать ее и проводить соответствующие религиозные церемонии начинали задолго до выступления племени. Индейцы Скалистых гор заранее высылали разведчиков, чтобы узнать расположение бизоньих стад и лагерей черноногих. У хидатсов старики также начинали планировать летнюю охоту за несколько месяцев, исходя из сообщений участников военных отрядов и других людей, побывавших далеко от деревни. Помимо миграции бизоньих стад, очень важно было знать расположение вражеских лагерей.

Более многочисленные и агрессивные племена равнинных кочевников уделяли меньше внимания предварительному обнаружению вражеских лагерей. Они были уверены, что легко расправятся с любым противником, вставшим у них на пути. Но и в этом случае вожди запрещали выступление военных отрядов до окончания общеплеменной охоты. Например, кайовы откладывали осеннюю общеплеменную охоту на бизонов, пока их воины не возвращались из большого рейда, чтобы в охоте смогло участвовать как можно больше полноценных охотников. Поэтому отряды мстителей, численность которых значительно превышала отряды, отправлявшиеся в набеги за лошадьми, старались вернуться в родные лагеря гораздо быстрее, чем их соплеменники, желавшие захватить добычу.

В то время как молодежь рвалась проявить себя на военной тропе, вожди и мужчины старшего поколения обычно желали мира с окружающими племенами и евро-американцами. Время их воинской практики прошло, они уже имели воинские заслуги, добились богатства, уважения соплеменников и положения в племени. Им незачем было рисковать, терять близких и с таким трудом нажитое имущество. Представители старшего поколения больше теряли от постоянных войн, чем приобретали. Они часто выступали за мир с соседними племенами, но их планы обычно расстраивались действиями амбициозных молодых воинов, которых было невозможно удержать от набегов за лошадьми соседей, желания совершить подвиги и тем самым заработать себе определенное положение в племени. Еще в 1847 году преподобный Николас Пойнт с удивлением обнаружил, что молодые пиеганы готовы прислушаться к его призывам прекратить межплеменные войны только в том случае, если он немедленно сделает их «великими людьми». С другой стороны, вождь бладов по имени Много Пятнистых Лошадей, владевший тремя сотнями лошадей, имевший десять жен и тридцать одного ребенка, был достаточно богат, а потому набеги и военная добыча не могли заинтересовать его настолько, чтобы рисковать табуном и жизнью близких людей. Однако разногласия между поколениями не приводили к серьезным конфликтам благодаря основному принципу индейского общества – каждый волен сам выбирать свой путь.

Близкие родственники принимали активное участие в судьбе воинов. Они помогали им собрать необходимые принадлежности для похода, молились за них, пока те были в походе, и восхваляли либо оплакивали их после прибытия отряда в лагерь. Семейные узы были настолько крепки, что семья могла даже остаться на прежней стоянке, чтобы дождаться возвращения сородича, будучи беззащитной перед возможностью вражеского нападения. Один из кроу вспоминал: «Мы… вернулись к своему селению, которое уже откочевало на другую стоянку. Осталась лишь одна палатка, которая принадлежала отцу Обыкновенного Быка, решившего подождать возвращения сына. Никогда не забуду, как старик поднялся и принялся танцевать вокруг палатки, услышав от меня, что его сын посчитал «ку». Любящий отец делал все зависящее от него, чтобы имя и боевая репутация сына стали широко известны в племени. Он раздавал подарки и устраивал пиры в честь сына, по возвращении отряда вместе с другими родственниками объезжал лагерь, восхваляя его и т. п.

Родственные отношения накладывали на семью многочисленные обязанности. Если в битве погибал воин манданов, люди ожидали, что его родной брат подвергнет себя истязаниям, а затем отомстит за его смерть. Если сын погибал, вдали от поселения, обязанностью отца было проследить за тем, чтобы его череп доставили в селение и поместили в одном из мест поклонения. Сестра отца погибшего воина должна была проследить, чтобы его дух вернулся в дом духов. Она омывала и раскрашивала тело убитого и с помощью своих братьев водружала его на помост. Затем она совершала ритуал, благодаря которому дух погибшего возвращался в «жилище мертвых». Иногда женщины даже совершали самоубийство, если на тропе войны погибал их возлюбленный. Предания об этом можно найти у многих племен Равнин. У оглалов существовало женское общество, куда входили родственницы, потерявшие на войне отца, брата, мужа или кузена. Только им позволялось носить на голове военные орлиные перья, но лишь те, которые заслужил погибший.

Кроме того, родственники наделялись определенными правами. У кроу брат жены обладал правом держать лошадь ее мужа, когда тот отправлялся во вражеский лагерь, чтобы увести скакунов. Если муж просил подержать лошадь кого-то другого, брат жены мог вмешаться и заявить, что это его право. Брат убитого воина манданов имел право на вдову погибшего, и она не могла выйти замуж, пока не узнавала, не захочет ли он взять ее в жены. Когда воины сиу возвращались из похода, сестры подходили к ним, чтобы взять шесты, к которым были привязаны скальпы. Если у человека не было родной сестры, он отдавал шест двоюродной сестре. Следующей по праву шла его мать, а четвертой – жена. Воин ото по возвращении отдавал скальпы теще или сестре жены, которые танцевали с ним во время победных церемоний, а лошадей обычно дарил братьям жены.

В течение жизни индеец мог несколько раз менять свое имя. Многие имена были напрямую связаны с войной. Некоторые детские имена напоминали о каком-нибудь случае, могли быть наследственными, или в них отдавали дань памяти воинскому деянию одного из предков или родственников. После разгрома понками охотников пауни в 1855 году старуха принесла на поле боя новорожденного и приложила его ноги к трупам двух пауни, отчего ему было дано почетное имя Шагающий по Двум. Юношам порой давали имена, которые носили знаменитые воины-родственники. Получить такое имя считалось очень почетным. Если воин проявлял себя в бою, он имел право взять себе новое имя. Оно могло быть напрямую связано с совершенным им деянием, либо это могло быть имя, существовавшее некогда среди соплеменников, которое носил уважаемый всеми воин. Известны случаи, когда воины брали имя убитого ими храброго врага. Имя для индейца являлось, прежде всего, элементом магической защиты от всякого рода зла. Новое имя было не более чем именем, но если носящий его человек многого добивался в жизни и доживал до седых волос, это свидетельствовало о его колдовских силах, которые можно передать другому человеку вместе с именем.

Мальчик арапахо по имени Винсезенит

Церемония наречения ребенка именем у сиу проводилась следующим образом. На четвертый день после рождения ребенка глашатай обходил лагерь и приглашал всех на пиршество к типи родителей. Если родители надолго откладывали пиршество, это считалось проявлением неуважения к ребенку. Отец и теща раздавали подарки друзьям, влиятельным людям и беднякам. Затем начиналось пиршество в честь матери ребенка, после которого отец просил глашатая назвать всем собравшимся имя ребенка. Младенцев обычно называли в честь самых старых живых дедов, но могли и в честь умершего деда, который в свое время пользовался большим уважением. В семьях, где было несколько детей и они уже получили имена дедов, отец часто называл мальчика в честь одного из своих воинских деяний. Сын миниконжу-сиу Голубой Вихрь, Радующийся Своим Лошадям, был назван так в честь удачных военных походов своего деда. В некоторых племенах, например у осейджей, с подвигами на тропе войны было связано очень много имен. Среди типичных можно назвать: Отрезающий Голову, Убивший Двух Канзов, Первым Ударивший Врага, Убивший Врага, Прижавший Врага к Земле, Убивший Черного Человека и т. п.

У ассинибойнов церемония наречения проводилась через три-четыре недели после рождения ребенка. Жесткого срока не было, и иногда наречение именем откладывалось на пять-шесть месяцев. Происходило это по вполне бытовым причинам – человеку, дающему ребенку имя, следовало заплатить за услуги, но не все были в состоянии сделать это из-за бедности. Обычно малыша нарекал один из шаманов, за что в дар получал лошадь.

Малыш кроу тоже получал имя приблизительно на четвертый день после рождения. Имя мог дать отец, но чаще приглашали известного воина, а потому оно обычно отражало некое деяние крестного отца. Девочки также могли получить имя, связанное с боевыми заслугами имя-дателя: Срезающая Привязанного Мула, Захватившая Магическую Трубку и т. п. Женщина кроу Красивый Щит вспоминала: «Мой дед дал мне имя на четвертый день после моего рождения, как и полагалось по нашему обычаю. Его щит был очень красивым и обладал мощной магической силой». Процедура наречения была следующей. Как-то раз человек попросил Бычьего Вождя назвать его новорожденную дочь в честь самой тяжелой битвы этого воина. Бычий Вождь зажег немного корня дикой моркови для окуривания, поднял девочку вверх, символизируя тем самым, что она должна вырасти, и назвал ее Захватившей Магическую Трубку. Ребенка обычно поднимали вверх четырежды, с каждым разом немного выше. Окуривающий ладан держали перед лицом младенца, раскрашенным в красный цвет. Своего внука Бычий Вождь назвал Его Ку Опасны, в память о «ку», который он сделал при таких опасных обстоятельствах, что после него ни один кроу не мог похвастаться подобным подвигом. Крестный обычно получал в уплату лошадь сразу же, либо отец мог сказать: «Если этот ребенок начнет ходить, он подарит тебе скакуна». В дальнейшей жизни имя воина могло меняться. Например, один из кроу после первого «ку» был назван именем известного воина из клана отца. Кроме того, имя можно было выменять, заплатив за него выкуп. Считалось, что имя достойного человека принесет удачу.

Ребенку кайовов вскоре после рождения имя давал дед, бабка или кто-нибудь из родственников (но не родители). Даже девочка могла носить воинское имя, данное ей дедом, чтобы сохранить память о его подвиге. Имена юношей могли меняться в течение жизни. Такой же обычай существовал и среди других племен. Когда черноногий проявлял себя в бою, он часто называл дочерей в честь совершенных им подвигов. Проиллюстрировать это можно следующими женскими именами: Захватил Много Добычи Вместе со Скальпами, Убил Многих, Схватил Врага, Захватил Двух Лошадей. Одна женщина была названа Убил Рядом с Озером, потому что ее отец поразил врага в битве недалеко от озера. Имена многих женщин черноногих начинались со слов «ударил» или «убил». Правда, считалось, что, если заявления отца о совершенном им деянии были ложными, ребенок обязательно умрет.

Если ребенок был болезненным, команчи считали, что ему следует дать новое имя, поскольку, по их разумению, имя тесно связано с жизнью и здоровьем человека. Чтобы ребенок поправился, ему следовало дать имя, в котором бы отражался великий подвиг храброго воина. Например, имя, которое дали одному из больных детей команчей, было Бежит Прямо на Врага. Другой команч рассказал, как родители отнесли его к палатке известного воина и попросили дать ему новое имя. Тот запретил им входить в палатку, а через некоторое время вышел в военных одеждах и с копьем в руке. Стоя лицом к восходящему солнцу, воин подробно рассказал, как однажды в одиночку атаковал стоящих на холме врагов и убил одного из них копьем. После чего добавил: «Теперь его имя будет – Группа Людей, Стоящих на Холме». Если малыш кроу оказывался болезненным, человек, давший ему имя, давал ему новое. Если же и это не помогало, назвать ребенка по-новому приглашали другого человека. Даже когда юноша терпел неудачи на военной тропе, решить проблему, по мнению кроу, также можно было сменой имени.

Зачастую новые имена получали после первого военного опыта. Юноши команчей брали новое имя или получали его от друзей после первого успешного военного похода, тем самым свидетельствуя о переходе во взрослую жизнь. У ассинибойнов юноша носил полученное в детстве имя, пока не убивал врага или не считал на нем «ку», находясь на вражеской земле. По возвращении из похода он и его родственники выкрашивали свои лица в черный цвет. Увидев это, кто-нибудь из шаманов нарекал юношу новым именем, громко оповещая об этом весь лагерь и восхваляя его храбрость. Льюис Морган отмечал обычай канзов часто менять свои имена: «Первое имя они носят все детство, а когда достаточно взрослеют для военных походов, отказываются от него и получают новое. Обычно это происходит в походе и дается по просьбе юноши предводителем отряда». После того как мальчик сиу возвращался из первого похода, новое имя ему давал его дядя. Позднее оно менялось на другое, в котором отражался какой-нибудь из его поступков. Человек мог взять имя своего отца, сам совершив героическое деяние. По словам индейцев племени ото, каждый раз, когда их бойцы отправлялись в военный поход, на первом же привале они получали новые имена. Лидеры обществ во время набега могли присвоить воинам имена, которые соответствовали определенному обществу. Согласно Висслеру, предводитель общества Волка сиу Маленький Волк дал следующие имена членам военного отряда: Изможденная Собака, Черный Волк, Белый Волк, Высокий Волк, Быстрый Волк, Не Собака, Выигравший Победную Собаку, Мертвая Собака, Красная Собака, Большая Собака, Медленная Собака, Желтая Собака и Черная Собака. Эти имена могли быть «выброшены» во время победной пляски, и выбрать новое имя мог быть приглашен родственник. Сиу Боящийся Медведя получил имя от Красного Облака после того, как «выбросил» прежнее. Во многих племенах, например у пауни, существовал, обычай, по которому после успешного похода за лошадьми воины могли брать себе новые имена.

У некоторых племен существовали табу на произнесение собственных имен. В прежние времена ни одного из равнинных кри нельзя было спрашивать, как его зовут. Никто из их мужчин никогда не упоминал своего имени, кроме тех случаев, когда он хвастался боевыми заслугами – особенно по возвращении отряда из успешного похода. Тогда он мог рассказать историю своего подвига и добавить: «Я Бешеный Бык и привык поступать так!»

Среди всех индейских племен была распространена полигамия. Чем удачливее воин, тем выше его статус и богатство. Это давало возможность содержать большую семью, а жены, соответственно, могли производить больше товаров (выделанных шкур, сушеного мяса, одежды, мокасин и т. п.) для обмена с другими племенами и белыми торговцами.

По словам Кэтлина, нередко можно было встретить вождей и выдающихся воинов, у которых было по шесть – восемь жен, а иногда и по двенадцать – четырнадцать. Для поддержания высокого статуса им, помимо всего прочего, необходимо было «держать свои двери открытыми», быть великодушными и щедрыми, что требовало необходимого количества рабочих рук для выполнения многочисленных работ в таком большом и дорогостоящем хозяйстве. Однако воины, никак не проявившие себя на тропе войны, обычно имели только одну жену.

Мужчины гибли в постоянных войнах, что приводило к разнице в численности между мужским и женским населением, и полигамия позволяла уменьшить количество одиноких женщин. Брекенридж отмечал в 1811 году, что в результате постоянных войн женщины среди арикаров составляют больший процент, чем мужчины. «Среди них распространена полигамия, и часто мужчина имеет четырех или пятерых жен», – писал он.

Трусливый, никчемный человек не мог рассчитывать на хорошую жену. Ни одна, даже самая бедная семья не пожелала бы иметь такого родственника. У черноногих труса, отказывающегося сражаться, обряжали в женское платье и запрещали ему жениться. Чем быстрее молодой воин проявлял себя на военной тропе, тем скорее он мог создать семью. Воинам черноногих приходилось отправляться в набеги от шести до десяти раз, прежде чем им удавалось собрать достаточно лошадей для выкупа за жену.

Мальчику с детства внушали, что он должен проявить себя так, чтобы соплеменники приметили его и позволили взять в жены своих дочерей. У многих племен юноша обычно женился после совершения первых воинских заслуг. Над юношей-хидатсом, не совершившим никаких военных деяний, смеялись, называя его маленьким мальчиком, который женился на своей бабушке. Родственники его жены подшучивали над ней, говоря, что она вышла замуж за ребенка, чтобы иметь мужа, когда он вырастет, «потому что она такая дурнушка, что ни один из мужчин не хочет брать ее в жены». Но хидатсы были реалистами, и если юноша был хорошим охотником и мог обеспечивать семью, родители девушки были не прочь заполучить для нее такого мужа. А если такой юноша к тому же совершил какой-нибудь незначительный подвиг (например, посчитал четвертый «ку» или помогал в лагере военного отряда), он получал предложения от лучших семей селения. Юноша племени манданов, вернувшийся из первого похода, обычно спустя несколько дней получал предложение жениться от родителей девушек, которые еще ни разу не были замужем. Он мог отказаться, но такое случалось редко.

У ассинибойнов мужчина обычно брал первую жену не ранее двадцати – двадцати пяти лет. К тому времени он уже имел на счету военные деяния и мог заплатить выкуп. Считалось наиболее почетным предложить выкуп за девушку сразу после возвращения из военного похода с добытыми лошадьми. У пауни юноша не мог жениться, пока не побывал хотя бы в одной военной экспедиции, не захватил лошадей и не убил на охоте первого бизона. Команчи обычно брали первую жену в двадцать пять – тридцать лет. Воин старался сам добыть необходимых для выкупа жены лошадей и другие подарки. Конечно, его отец мог снабдить его необходимым количеством животных, но считалось более почетным, если он добывал их сам. Воин кроу женился после достижения двадцати пяти лет или посчитав на враге «ку». Много Подвигов высоко оценивал этот обычай: «Сделавший «ку» или достигший двадцати пяти лет мужчина здоров и силен. Даже сегодня мы разводим лошадей с величайшей заботой, но при этом забываем о себе. Теперь любой мужчина может жениться на любой женщине, когда захочет. Закон не запрещает этого, и иногда рождаются дети с неполноценным телом. В молодости я никогда не слышал ни о чем подобном… Это правило заставляло нас быть сильными и храбрыми. А мужчина не сможет быть таковым, если он не здоров». Мужчине, женившемуся после двадцати пяти лет, но так и не посчитавшему «ку», запрещалось раскрашивать лицо жены. В этом случае он мог попросить дядю жены, посчитавшего «ку» в бою, предоставить ей право раскрашивать лицо, но многим женщинам это не нравилось, потому что все знали о несостоятельности ее мужа. Красивый Щит, шаманка кроу, рассказывала, что именно из-за запрета жениться до двадцати пяти лет, если они не посчитают «ку», юноши постоянно отправлялись воевать или красть лошадей. «Им не хотелось ждать так долго», – улыбаясь, вспоминала она. «Путь всех юношей был одинаков и сложен», – говорили кроу.

Разводы случались нередко. Между бывшими и настоящими мужьями одной и той же женщины сохранялось соперничество. У арапахо бывшие мужья одной и той же женщины, а также бывшие жены одного и того же мужчины часто называли друг друга «друзьями». Если в бою один из бывших мужей не поднимал и не спасал раненого или сбитого наземь «друга» и последнему удавалось выжить, он всю жизнь прилюдно мог называть его и его братьев трусами. Если же он спасал «друга», то мог вместе с братьями подшучивать над последним.

В индейском обществе практически не было холостяков и старых дев, поскольку жена была необходимостью. Она не только заботилась о типи, готовила еду, выделывала шкуры, шила одежду и мокасины, но и рожала детей, а мужчина без детей считался никчемным.

Берландье писал: «Индейская война никогда не бывает слишком кровопролитной. Военные операции индейцев основаны на принципах, соответствующих их политическому устройству. Именно поэтому крупные экспедиции команчей против осейджей, в которых порой бывает более 2 тысяч воинов, так часто возвращаются в свои лагеря, потеряв лишь одного-трех из своих людей… (Они. —Авт.) никогда не будут сражаться, если не уверены в победе… Когда индеец погибает в бою, все действия прекращаются. Другие спешат подобрать его тело и с плачем покидают поле боя».

Однако, несмотря на повсеместные утверждения современников и последующих исследователей о минимальных потерях в индейских войнах, проведенный автором анализ показывает, что количество мелких стычек и крупных столкновений было столь велико, что в сумме ежегодные потери племен зачастую оказывались огромными. Картина, рисуемая многочисленными исследователями, создает впечатление, что индейская война была не более чем игрой, пусть даже игрой со смертью. Но это иллюзия. Минимальные потери в схватках можно отнести лишь к великолепной выучке краснокожих бойцов. Индейцы не могли позволить себе превращать мужчин в «пушечное мясо», как это было принято в европейских армиях. Даже небольшие потери для многих племен относительно их численности оказывались весьма чувствительными. Согласно Юэрсу, во многие годы XIX века потери черноногих в мелких и крупных столкновениях с врагами превышали 1 % от общей численности племени. Иногда эти потери были еще более значительными. Де Смет отмечал, что в 1845 году в двух схватках с плоскоголовыми на западе черноногие потеряли 21 воина, кри на востоке убили 27 человек и увели очень много лошадей, а кроу на юге практически полностью вырезали целую общину пиеганов Короткие Шкуры, состоявшую из 50 семей (не менее 250 человек). Следует заметить, что Де Смет упомянул только крупные столкновения. Дениг писал в 1856 году, что в войне между кроу и черноногими ежегодно с каждой стороны в результате набегов и рейдов погибает более 100 человек, а если происходят серьезные столкновения между крупными силами, то в них потери каждой из сторон могут составлять от 50 до 100 человек. Ежегодные потери в войне между черноногими и ассинибойнами составляли не менее 40–60 мужчин с каждой стороны. Потери других племен в межплеменных войнах также были значительными. По данным Сэмюэля Эллиса, только за четыре месяца – с 1 марта по 1 июля 1843 года – пауни потеряли от рук врагов около 250 человек. Дениг сообщал., что в войне сиу с пауни и арикарами редкое лето проходит без того, чтобы воины сиу не привозили в свои лагеря множество скальпов этих врагов. «Да и в любое другое время года коротки были периоды затишья, когда не проводились пляски со скальпами, а по селению не разносилась монотонная военная песнь, сопровождавшаяся причитаниями тех, чьи друзья пали в битве. Их враги тоже не ленились. Не проходило и нескольких ночей, чтобы они не увели у сиу лошадей или не убили кого-нибудь из них вблизи лагеря». Но сиу были более многочисленны и, соответственно, наносили более серьезный урон своим противникам. К 1864 году в живых не осталось ни одного из вождей и лидеров арикаров, манданов и хидатсов, присутствовавших на подписании великого договора 1851 года, – всех их убили сиу.

Войны приводили к серьезному дисбалансу в численности мужчин и женщин в индейских племенах. Льюис Морган отмечал, что соотношение взрослых женщин и мужчин у шайенов в 1860 году было «пять к одному, и причина этого, по словам Тессона (прожившего с ними 29 лет), – в постоянных войнах, которые ведут мужчины». Он же писал в 1862 году, что «по словам полковника Кларка, соотношение численности женщин и мужчин у черноногих составляет три к одному, из-за гибели воинов в битвах». Согласно исследованиям Альфреда Боуерса, доля мужчин в племени манданов в 1870–1872 годах составляла всего лишь 38 % от общей численности племени. Приблизительно так же обстояли дела и с хидатсами. Если же отсюда убрать мальчиков до 15 лет и стариков, то процент полноценного боеспособного мужского населения племени становится еще меньше.

Кроме уменьшения численности, межплеменные войны порой приводили к потерям привычных для племени территорий. Во многих случаях мелкие племена были вынуждены заключать друг с другом мир или сохранять вооруженный нейтралитет, чтобы не быть вытесненными со своих земель, и защититься от более крупных и агрессивных племен. Примером могут служить отношения плоскоголовых, неперсе, кутеней, шошонов и кроу, чьим общим врагом была многочисленная конфедерация черноногих. В других случаях малочисленное племя стремилось заручиться поддержкой крупного индейского союзника или белых людей. Так, понки, зажатые со всех сторон агрессивными сиу, были вынуждены заключить с ними мир и обратить свое оружие против прежних союзников. Но воины крупных племен чувствовали свое превосходство, и избежать периодических конфликтов было невозможно. Некоторые сильные в прошлом племена, такие, как омахи, манданы, хидатсы и арикары, чья численность резко сократилась в результате нескольких серьезных эпидемий, оказались в положении, когда практически не могли сопротивляться врагам. Численность манданов с 3600 человек на 1800 год в результате эпидемий сократилась к концу 1830-х годов до чуть более 100. Едва ли после этого можно было говорить о какой-либо боеспособности племени. Некоторым племенам, таким, как пауни и кроу, удавалось сдерживать натиск многочисленных врагов благодаря своей агрессивности и великолепным боевым качествам. Современники не раз с опаской отмечали, что недалек тот день, когда оба этих племени будут полностью уничтожены, но, к счастью, их предсказаниям не суждено было сбыться.

Во второй половине XIX века многие племена были вынуждены искать защиты у белых людей, выступая на их стороне против своих исконных врагов. Многие драматические события войны США с сиу и шайенами произошли на землях, которые еще несколько десятков лет назад были охотничьими территориями манданов, арикаров, хидатсов, понков, омахов, ассинибойнов, кроу и пауни. Например, широко известная Битва на Литтл-Бигхорн произошла на земле кроу.

С появлением на Диком Западе евро-американцев индейцы столкнулись с новым могучим противником, тактика и цели войны которого полностью отличались от привычных им. Индейцам не была знакома война на полное уничтожение противника. Как уже отмечалось выше, даже крупный военный отряд краснокожих часто удовлетворялся лишь парой вражеских скальпов и возвращался домой с чувством выполненного долга. Индейцы никогда не преследовали разбитого врага, чтобы добить его полностью. Если враги обращались в паническое бегство, воины гнались за ними пять-десять миль, убивали тех, кого удавалось нагнать, после чего разворачивали лошадей и с победными песнями ехали обратно. Серьезными потерями считалось, если погибало человек двадцать. Когда же потери составляли более сорока-пятидесяти человек, это было катастрофой, и племя надолго впадало в траур. Чувства их можно понять, если провести простой подсчет – средняя численность равнинных племен составляла около трех-четырех тысяч человек, из которых число воинов не превышало шестьсот-девятьсот. При такой численности потеря даже нескольких десятков бойцов сказывалась на боеспособности и благополучии племени. Крупные сражения равных сил сводились в основном к проявлению собственной доблести, и потери, по европейским меркам, были минимальными. Захват земель также никогда не был целью индейских войн.

Схватка кавалеристов с индейцами.

Художник Ч. Шрейвогел

Появление на Равнинах первых белых людей не вызвало среди краснокожих каких-либо опасений. Они еще долгое время считали себя достаточно сильными, чтобы при необходимости расправиться с ними. С возрастанием потока переселенцев к началу 1849 года возникло напряжение между ними и индейцами, считавшими себя полновластными хозяевами этих земель. Индейцев раздражало, что переселенцы распугивают дичь, оставляя без пищи их семьи, сжигают на кострах и без того редкие деревья, а скот уничтожает пастбища, на которых пасутся их табуны. Условия жизни племен ухудшались, они все чаще голодали. Переселенцев также не устраивало соседство с «краснокожими дикарями». Именно в те времена появилась следующая песенка:

В правительстве понимали потенциальную опасность осложнения отношений с дикими индейскими племенами, живущими на пути великой миграции, и необходимость защиты и поддержки переселенцев. В начале 1849 года был основан первый военный пост на «Орегонской тропе» – форт Кирни. В июне того же года правительство выкупило у Американской пушной компании форт Ларами, ставший важным стратегическим пунктом для караванов переселенцев. Правительство США пыталось решить проблему методом «кнута и пряника» – регулярно заключая с племенами договоры о продаже земли в обмен на ежегодное снабжение различными товарами и продуктами и с такой же регулярностью нарушая их. Даже вожди, стремящиеся жить в мире с белыми людьми, с горечью говорили об этом. Пятнистый Хвост, великий вождь брюле-сиу, будучи на переговорах в Вашингтоне, гневно начал

отчитывать министра внутренних дел США. Он сказал, что правительство не выполняет своей части договора: солдаты не позволяют его народу охотиться на оговоренных территориях, в лагерях рекой льется виски, пайки мизерны, а товары совсем не те, что обещали белые чиновники. Ошарашенный министр, которого мало заботили проблемы полуголодных дикарей, приказал толмачу: «Скажи ему, что человек должен понимать – в жизни бывают и неприятные дни, и нужно встречать их мужественно, не жалуясь». Когда толмач закончил переводить, Пятнистый Хвост рассмеялся: «Скажи ему, что, если бы у него в жизни было столько неприятностей, сколько у меня, он давно бы перерезал, себе глотку». Политика правительства США в XIX веке по отношению к индейцам очень точно отражена в словах старика сиу. В 1893 году правительство выставило на продажу половину большой резервации сиу в Южной Дакоте. У седовласого старика спросили его мнение о продаже индейских земель, и он с усмешкой ответил на ломаном английском: «Все та же старый история… Белый люди пришли, построили железную дорогу через резервацию. Белый люди яупи-яупи (болтать). Говорят: «Хороший индеец, хороший индеец, мы хотим земли. Мы дадим музескоу (деньги). Лилиота музескоу (много денег). Индеец говорить: «Да, да». Что получать индеец? Ваничи (ничего). В другой раз белый люди захотел переместить индеец. Белый люди яупи-яупи (болтать): «Хороший индеец, хороший индеец. Дадим хороший индеец лилиота музескоу». Что получать индеец? Ваничи. В другой раз белый люди захотел половину большой резервации. Он приходить к индеец. Яупи-яупи: «Хороший индеец, дадим лилиота музескоу». Индеец большой дурень. Он говорить: «Да». Что получать индеец? Ваничи. Все та же старый история. Хороший индеец ничего не получать».

Многие вожди, особенно те, кому удалось побывать в Вашингтоне и увидеть несметное количество белых людей и их возможности, понимали, что не смогут победить в войне с американцами, но удержать молодых воинов было не в их силах. Причина заключалась в политическом устройстве индейского общества, где вожди не имели власти над соплеменниками. Многие из них жаловались на неспособность контролировать молодых воинов. Еще в 1808 году Энтони Гласе писал о разговоре с вождем команчей, соплеменники которого украли у него нескольких лошадей: «Верховный вождь сказал мне, что искренне сожалеет, но плохие люди есть во всех народах, а среди команчей нет законов, чтобы наказать их за воровство, и просил не осуждать весь его народ. Он сказал, что в Накитоше белые украли у него много лошадей, но он не стал хуже думать о них как о народе, и надеялся, что я поступлю также». Позднее американское правительство пыталось изменить племенное устройство и структуру власти, что зачастую приводило к конфликтам. Как верно подметил Стэн Хойг, в отношениях с белыми людьми для индейских вождей пытаться заключить мир было порой опаснее, чем воевать. «Как это ни иронично звучит, но гораздо больше индейских лидеров погибло именно во время попыток наладить мирные взаимоотношения с белыми людьми, чем во время боев с ними. Особенно это касается команчей и шайенов, многие вожди которых были убиты белыми». Один из таких случаев произошел весной 1847 года. Старый шайен Табак пытался предупредить людей из каравана о враждебности команчей, но, когда он въехал в лагерь бледнолицых, они смертельно ранили его. Умирающий вождь просил родственников не мстить, потому что «белые друзья убили его, не зная, кто он». Много недопонимания возникало с обеих сторон. Интересное наблюдение сделал. Ной Смитвик: «Индейцы… считают, что белые люди делятся на племена, которые занимают разные уголки страны, и не понимают, почему враждебные действия в отношении бледнолицых в одном из них обязательно означают враждебность ко всем или почему мирный договор, например, с жителями штата Колорадо должен распространяться на всех белых жителей страны». Многие конфликты возникали именно по этой причине, но, к сожалению, мало кто из официальных лиц понимал это.

Первые столкновения с американскими солдатами сразу показали индейцам, что перед ними новый жестокий противник, готовый все смести на своем пути. Индейцы яростно сопротивлялись, и военные кампании против враждебных племен держали их в постоянном напряжении. В отличие от индейцев, белые солдаты не пытались показывать свою удаль в бою – их целью было убить как можно больше врагов. На место погибших солдат вставали новые, тогда как индейцам негде было искать новобранцев. Основной проблемой американской армии было найти кочующие лагеря противника, но со временем власти осознали, что победить воинов Равнин гораздо проще, если использовать против них индейских союзников. Воины, обремененные семьями и не обладавшие современным оружием, могли противопоставить белым захватчикам лишь смелость и умение. Им достаточно долго удавалось противостоять американской армии, но к концу 1870-х годов индейцы были разбиты и помещены в резервации. Важнейшей причиной поражения краснокожих все же стала не сила оружия бледнолицых, а полное истребление ими бизонов, являвшихся основным источником пропитания всех равнинных племен.

Политика США по отношению к свободным племенам была крайне жесткой. Ее вполне можно выразить фразой, приписываемой генералу Шеридану: «Хороший индеец – мертвый индеец». В отличие от канадских властей, которым удавалось добиваться от индейцев своего более мягкими способами, американцы пытались решить все проблемы военными кампаниями, _что приводило к человеческим жертвам и огромным материальным затратам. Многие боевые офицеры прекрасно понимали это. Юджин Вэйр писал, что «гораздо дешевле кормить индейцев, чем воевать с ними». Весьма любопытно в этой связи высказывание генерала Митчелла, сделанное в 1864 году: «Хорошо известно, что содержание одного кавалерийского полка в полевых условиях стоит один миллион долларов в год. В моем округе – от Омахи до Южного перевала – расквартировано три полка, то есть на них тратится три миллиона в год… Я бы увел этих индейцев в резервации, разодел бы их в шелка, кормил жареными устрицами и снабжал бы карманными деньгами на игру в покер, а также давал бы столько табака и виски, сколько бы они ни захотели. Благодаря этому у меня каждый год оставался бы лишний миллион долларов для моего маленького округа». Но на практике политика Соединенных Штатов по отношению к индейцам сводилась к попыткам подавления любого сопротивления военными методами.

Как бы ни были разумны вышеприведенные доводы двух боевых офицеров, оба они исходили не из принципов справедливости, а лишь из выгоды тех или иных методов порабощения краснокожих. В армейских рапортах индеец, как правило, выставлялся коварным дикарем, всячески препятствующим продвижению цивилизации на «свободные» земли Запада. В этой связи интересно справедливое замечание одного из штатских современников: «Я не считаю, что слово «коварный», обычно применяемое к индейским племенам, всегда справедливо. Мы едва ли можем говорить о племени как о коварном, если оно через вождя предупреждает, что не пропустит белых людей через свои земли. Можно только похвалить индейцев за мужество и прямоту, когда они говорят, что, если переселенцы застрелят членов их племени, как это обычно бывало, они убьют их».

Политика военного ведомства США по отношению к индейцам Дикого Запада хорошо отражена в рекомендациях Рандольфа Мэрси, написанных еще в 1850-х годах: «Единственная возможность заставить сих беспощадных (краснокожих. – Авт.) флибустьеров бояться и уважать авторитет нашего правительства заключена в том, чтобы, едва они совершат проступок, перво-наперво наказать их, нанеся такой удар, последствия которого они будут ощущать еще долгое время, показав им тем самым наше превосходство над ними в военном деле. Лишь тогда они станут уважать нас гораздо сильнее, чем когда их добрая воля выменивается на подарки». Следствием такой политики стали многочисленные карательные кампании и беспощадное уничтожение индейцев, вне зависимости от их пола и возраста. При любом нападении на лагерь «краснокожих дикарей» «благородный» американский солдат оставлял после себя трупы маленьких детей и беременных женщин со вспоротыми животами и снятыми с гениталий «скальпами». Сэнд-Крик, Вашита, резня черноногих на р. Мариас и многие другие «героические» деяния американской армии против коренных жителей в полной мере соответствовали рекомендациям Рандольфа Мэрси и ему подобных. Оставленные при отступлении индейские лагеря уничтожали вместе со всем имуществом, а захваченные табуны безжалостно расстреливали, ставя людей на грань голодной смерти. Военные действия американской армии разрушали привычный уклад жизни равнинных кочевников, вынуждая их принимать условия правительства или умирать, оставаясь свободными.

Глава 4

Типы войн и военных походов

Индейцы делили войны на агрессивные и оборонительные. Оборонительными считались действия по защите охотничьих угодий и лагерей, а агрессивная война велась на вражеской территории и осуществлялась при помощи военных походов. Омахи называли оборонительную войну Тиади, что означает среди жилищ, или вауагпагпишон – сражение ради защиты домов, женщин и детей. У понков оборонительная война была единственным типом войны, санкционируемым племенем. В любые другие формы военной активности вожди были не вправе вмешиваться.

Агрессивная война у омахов называлась наутатишон, что означает мужчина, отправляющийся на войну с мужчинами. Такая война находилась под контролем вайнваксубе – Священных Связок Войны, которых в племени было четыре. Священным считалось содержимое связки (птичьи тушки и т. п.), а не она сама. Омахи полагали, что птицы являются специальными посланниками бога Грома, и, когда воин участвовал в битве, они наблюдали за каждым его действием и сообщали об этом Грому.

Боевые подвиги, совершенные воином во время оборонительных действий, оценивались индейцами выше, чем подвиги, совершенные во время набегов и рейдов на вражескую территорию.

Небольшие племена, такие, как понки, канзы, манданы и хидатсы, сражались как единое племя, только если была атакована их деревня или когда на их территорию вторгался большой враждебный отряд. В таких случаях в бой вступали все мужчины племени, включая вождей. Иногда в битвах принимали участие женщины. Крупные племена, такие, как сиу и черноногие, часто объединялись для защиты в большие группы, но никогда не сражались в одной битве всем племенем целиком. Различные подразделения команчей вообще никогда не собирались всем племенем даже для церемоний, не говоря уже о том, чтобы выставить своих воинов единым фронтом. Часто случалось, что одна часть племени (например, пенатеки) была в мире с американцами, а другая (квахади) вела ожесточенные бои с ними. Лишь одно племя на Равнинах – шайены – практиковали выступление против врага всем племенем с выносом в бой племенного талисмана – Магических Стрел. Но даже у них подобное церемониальное выступление племени в XIX веке проводилось всего шесть раз, и только два похода были успешными.

Любой военный отряд изначально имел некую конкретную цель. Не было просто похода на врага – либо рейд за скальпами (месть), либо набег за лошадьми (добыча). В зависимости от цели различались экипировка, мотивация, организация и размеры отрядов, тактика и церемонии. При этом участники рейда за скальпами не могли удовлетвориться захватом лошадей, в то время как поход за лошадьми мог закончиться и считаться успешным, если на встреченном враге считали «ку» или снимали с него скальп. Хотя при таком исходе часть воинов все же могла решить продолжить поход, чтобы добыть лошадей.

Одним из принципиальных отличий набега от рейда была численность отряда. В набег за лошадьми отправлялось небольшое количество воинов, поскольку так было проще проскользнуть по вражеской территории. В основном такие отряды были пешими, только команчи и кайовы всегда уезжали в набеги и рейды верхом. В рейд за скальпами отправлялись только в том случае, если погибал родственник, соплеменник или член союзного племени от рук общего врага. Такие отряды, как правило, уезжали верхом, ведя на поводу боевых лошадей, а численность их могла измеряться от дюжины человек до нескольких сотен.

Индейцы очень четко разделяли эти два вида походов. Кроу Плоская Спина говорил, что существовало два типа военных походов – набег за лошадьми и поход для подсчета «ку» и убийства врага. По его словам, первые обычно осуществлялись против пиеганов, а вторые против сиу. Сиу по имени Голова Духа уточнял: «Во время набегов за лошадьми мы редко нападали на вражеские отряды, а чаще обходили их стороной. Ведь нашей целью был захват лошадей». Омахи также делили военные отряды на два класса – организованные для захвата добычи и те, целью которых было отомстить за потери. При этом последние считались более почетными, и к их участникам относились с большим уважением. Кайовы обозначали войну словом адом-банма. Подобно другим племенам, они также четко разделяли два типа походов, прибавляя к данному слову соответствующие приставки – атсе-дом-банма и акатаи-домбанма. Первый термин относился к набегам за лошадьми, второй – к рейдам за скальпами.

Можно выделить следующие типы военных походов:

1. Набег за лошадьми. Основной целью являлась добыча. Совершался:

а) воином-одиночкой;

б) несколькими воинами одного или нескольких союзных племен;

в) большей частью воинов общины. Такие набеги совершали в основ ном команчи. Несмотря на то что основной целью отряда была добыча в виде лошадей и пленников, они не избегали столкновений с врагом и убивали людей.

2. Рейд за скальпами. Основной целью являлась месть за погибшего со племенника. Рейды за скальпами были двух типов – индивидуальные и племенные. Их совершали:

а) воин-одиночка;

б) несколько воинов одного или нескольких племен;

в) большинство воинов нескольких общин или союзных племен;

г) все воины общины или племени.

Основной целью набега за лошадьми была добыча. Многие исследователи считают, что к середине XIX века такие походы стали более распространенными, чем рейды за скальпами, но еще в 1808 году Энтони Гласе отмечал: «Их методы войны заключаются не в чем ином, как в кражах и грабежах. Они не станут убивать, если могут заполучить желаемое без этого». В набеге за лошадьми воины действительно всячески старались избегать столкновений с врагами, поскольку имели совершенно иную цель. Церемонии, связанные с набегом, были направлены на успех скрытного передвижения, захвата богатой добычи и расстраивание планов преследователей.

Существовало много храбрых и удачливых воинов, которые никогда не участвовали в рейдах за скальпами и во время экспедиций старались избежать контакта с врагом, не желая кого-либо убивать. Такие люди отправлялись в поход с единственной целью – увеличить свои табуны. Для них война была бизнесом и способом обогащения. Некоторые из шайенов – люди с высокой репутацией благодаря своей храбрости, успеху и богатству – даже хвалились тем, что ни разу не убили человека и, вероятно, не посчитали ни единого «ку». Таким был, к примеру, Большая Стопа, умерший около 1901 года. Когда он с двумя соплеменниками наткнулся на всадника юта и тот был сбит выстрелом с лошади, Большая Стопа, не обращая на него внимания, быстро помчался за его лошадью, в то время как два других шайена поскакали к раненому наперегонки, желая посчитать первый «ку». В другой раз отряд, в котором находился Большая Стопа, атаковал врагов, обратив их в бегство. Сам же Большая Стопа, вместо того чтобы принять участие в бою, на своем быстром коне помчался за одним из врагов, скакавшим на прекрасной лошади. Нагнав его, он даже не попытался убить его, а накинул на него веревку, сдернул с лошади и увел ее, так и не обратив на поверженного врага никакого внимания. Кроме него, такими же были Старый Желтый Волк, убитый на р. Сэнд-Крик в 1864 году, и Лосиная Река, умерший в 1908 году. Лосиная Река прожил долгую жизнь и пользовался большим уважением в племени, хотя никогда не принимал участия ни в «палатке потения», ни в других церемониях. Он просто жил своей жизнью и заботился о семье.

Художник Ч. Рассел был настолько поражен биографией знаменитого конокрада из пиеганов Белого Колчана, что посвятил ему свою картину

В каждом племени были свои лучшие конокрады. Среди черноногих наиболее известным был пиеган Белый Колчан. Не только его соплеменники, но и старики бладов говорили, что не было в конфедерации черноногих человека, который превзошел бы Белого Колчана по числу украденных лошадей. Рожденный в 1858 году, он закончил воинскую карьеру, когда ему еще не было 30 лет. Он совершил 40 набегов, 11 из которых против кроу. Кроме того, он уводил лошадей у сиу, гровантров, кри и ассинибойнов. В каждом набеге он захватывал по нескольку десятков лошадей. Последний набег он совершил, когда правительство прилагало серьезные усилия для окончания межплеменных войн. Возвращаясь домой с 50 лошадьми кроу, он был остановлен людьми из форта Бентон, которые конфисковали его добычу. Но Белый Колчан снова выкрал лошадей и погнал в Канаду, где их вновь конфисковали представители Королевской конной полиции. Но ему опять удалось выкрасть часть табуна и благополучно вернуться в резервацию черноногих, находившуюся в штате Монтана.

Набеги за лошадьми, хотя и в гораздо меньшей степени, продолжались вплоть до начала XX века. Иногда конокрадов ловили, судили и сажали в тюрьму, но изменить индейца оказалось непросто. Когда блад Черный Кролик, отсидев положенный срок, был отпущен на свободу, власти даже оплатили ему билет на поезд до города Браунинга, штат Монтана. Оттуда он должен был пешком добраться до резервации, но по пути ему повстречался караван фургонов. Черный Кролик дождался темноты и, дабы не загружать свои ноги долгим путешествием, прокрался в лагерь белых людей и увел оттуда четвероногий транспорт. Так, отсидев несколько лет за конокрадство, он благополучно вернулся домой на ворованной лошади.

Основной целью рейда за скальпами была месть за пролитую кровь соплеменника. В отличие от набегов, в рейд могли отправляться отряды до 1500 человек, представлявших несколько союзных племен. В случае гибели незначительного человека в рейд уходило всего несколько воинов, которыми обычно были его родственники и друзья. Крупные военные отряды собирались, только если происходило нечто серьезное – было убито сразу много соплеменников или погибший был очень влиятельным человеком, которого любило все племя. На сбор крупного отряда всегда уходило немало времени, а потому они, как правило, выступали в путь в конце лета после проведения важных общеплеменных церемоний, когда все племя было в сборе и набрать большое количество желающих повоевать не представляло труда. Такой экспедицией могли руководить несколько наиболее известных лидеров племени или союзных племен.

Церемонии, связанные с рейдом, были направлены на активизацию магических сил духов-покровителей, дарующих воинам колдовскую защиту в бою, а также обеспечивающих им скрытное передвижение по территории противника, неожиданное нападение и победу.

Инициаторами сбора отряда могли быть:

1) женщины-родственницы, ходившие по лагерю, плача и умоляя воинов отправиться в поход и отомстить. Старики в это время выкрикивали призывы к юношам пойти и убить врага, чтобы скорбящие могли успокоиться;

2) мужчина-родственник, который носил по лагерю трубку, предлагая ее воинам и прося помочь ему отомстить врагам. Если они принимали трубку и курили, то тем самым давали согласие присоединиться к военному отряду;

3) члены воинского общества, к которому принадлежал погибший.

Если воины, отправившиеся в набег, могли удовлетвориться скальпами, так и не захватив лошадей, то мстители должны были обязательно привезти домой скальп врага. Вернуться с добычей, но без скальпов означало покрыть себя позором перед лицом скорбящих семей. Обычно требовалось добыть скальпы представителей именно того племени, чьи воины были повинны в гибели сородича. Но у кайовов, в отличие от большинства племен, воины-мстители иногда убивали повстречавшихся людей из другого враждебного племени, скальпировали и возвращались домой с чувством выполненного долга.

В отличие от евро-американцев, индейские мстители никогда не вели длительных военных кампаний. Даже очень большой отряд обычно возвращался в свое селение сразу после первого столкновения с врагом – праздновать победу или скорбеть о павших. После убийства врага и проведения победных церемоний траур заканчивался.

Считается, что рейд за скальпами организовывался только с одной целью – отомстить за гибель соплеменника, но это не совсем так. Тиксир сообщал: «Цели войны осейджей отличаются от целей пауни, и их цели более благородны – им нужны скальпы. В их глазах воровство лошадей стоит гораздо ниже… Скиди-пауни ценят кражу лошадей гораздо выше, чем добычу скальпов». Огромные отряды сиу и шайенов, почти ежегодно приходившие грабить и убивать пауни к их деревням, едва ли можно отнести к данному типу. Конечно, от рук пауни погибало много представителей этих племен, но к 1840-м годам у них уже стало традицией после окончания церемонии Пляски Солнца отправляться в походы против пауни. Команчи и кайовы также убивали мексиканцев не только в отместку за потери, но и потому, что те оказывались на их пути к добыче.

Кроме рейдов за скальпами, где основной целью было отомстить врагам за смерть соплеменника, у осейджей существовал еще один тип военного похода – ритуальный поход за скальпами военным отрядом скорби, названный Джеймсом Дорси военным отрядом священной связки. Осейджи считали, что душа умершего, в зависимости от причины смерти, требует мести или компаньона до земли духов. Хотя предпочтительно было повесить на могиле осейджа вражеский скальп, подходил и скальп любого человека, не принадлежавшего к племени. Многие белые охотники и торговцы, а также индейцы других племен погибли в результате военной церемонии скорби – «Ва-шабе-Ати». Обычно спонсором церемонии выступал родственник умершего, после чего его друзья начинали ритуал. В конце третьего дня скорби лагерь покидал военный отряд, который передвигался по прямой линии, надеясь заполучить скальп первого встреченного или встреченных. Как только военный отряд скорби выступал в путь, он уже не мог быть остановлен, потому что был почетной частью ритуальной церемонии племени. Успешное участие в нем помогало молодым воинам добиться положения в обществе, поэтому остановить такой отряд не могли ни индейцы, ни белые люди. Вожди осейджей жаловались, что молодые воины, над которыми они не имели власти, одобряли церемонию. Хотя церемония была существенной частью жизни осейджей, индейцы других племен и белые люди считали ее не более чем бессмысленным убийством. Джилберт Дин и Абрахам Наса-тир писали, что обычай этот изменился лишь после того, как испанцы покинули долину р. Миссисипи, и в конце XIX века человеческие скальпы были заменены на скальпы животных, пряди волос или бороды белых людей, с которыми их хозяева расставались за определенную плату. Однако их информация не совсем верна. Джеймс Хендерсон сообщал о страхе, который наводили военные отряды скорби обычно миролюбивых осейджей на соседей в 1874–1876 годах (а возможно, и позднее), отмечая, что в то время они не были редкостью. «Этот скальп, по их поверьям, был своего рода пропуском для умершего индейца в Страну Счастливой Охоты, то есть в мир иной». Кроме того, на могиле убивали его любимого скакуна, а также оставляли мясо и другую пищу. Великолепный конь и скальп должны были показать, что он был хорошим воином, а пища – поддержать его во время долгого путешествия. «Для них не было разницы, кого убивать – индейца, белого или негра, лишь бы он не был осейджем. В такие моменты они считали все другие племена и народы своими врагами». Эти отряды обычно состояли всего из 13–30 воинов, «но большинство людей, которые знали о них, считали их чрезвычайно опасными». Хендерсон также подтверждал, что основную часть этих отрядов составляли молодые бойцы, которых не могли контролировать даже опытные воины. Он также отмечал., что иногда старшие воины, участники таких отрядов, тайно предупреждали своих белых друзей о грозящей опасности. Единственным, кто в некоторой степени сдерживал молодых воинов, был предводитель отряда, отвечавший за жизнь всех участников рейда – если был добыт скальп, но хотя бы один из воинов погибал, предводитель покрывался позором. Когда они замечали чужой лагерь, отряд прятался, а три осейджа приближались к ничего не подозревающей жертве. Остальные были готовы в любой момент прийти на помощь. «Хотя у них было много различных путей добыть скальп, – утверждал Хендерсон, – эта маленькая группа из трех человек фигурирует во многих их вылазках». Хендерсону «посчастливилось» увидеть воинов осейджей во время походов скорби. Он писал, что «выглядели они, словно слуги дьявола» – дико раскрашенные, в орлиных перьях и украшениях из полосок выдровых шкур, вооруженные револьверами, ружьями и большими ножами, на лошадях, в чьи гривы и хвосты были вплетены крошечные колокольчики.