Наполеон. Попытка № 2 Никонов Александр

Глава 3 ИМПЕРАТОР ФРАНЦУЗСКОЙ РЕСПУБЛИКИ

Европа обвиняла Наполеона в завоевании Европы. Но единственное, в чем можно всерьез упрекнуть Наполеона, так это в слишком мягком отношении к агрессорам. Вместо того чтобы ликвидировать Пруссию и Австрию как государственные образования, разбив их на департаменты и уничтожив таким образом саму возможность организованного сопротивления и вступления в какие-либо коалиции, Наполеон сохранил их — на свою голову. Конечно, ликвидировать Австрию было немного сложнее, чем раздавленную Пруссию, но Наполеон столько раз брал Вену, что это не представляется невозможным.

Судьба Пруссии висела на волоске. Как вы помните, Пруссия была сохранена только благодаря просьбам Александра. Россия в очередной раз сыграла свою реакционную роль!..

Анализируя потом свои ошибки, Наполеон говорил, что полностью согласен с Александром Никоновым: надо было ликвидировать Пруссию и Австрию как государства!.. Конечно, с Австрией, которая и в самые худшие времена была не до конца разбита, пришлось бы еще повозиться. Но с одной-то Австрией (без ликвидированной Пруссии и «отильзиченной» России) Наполеон справился бы без особого труда. Ему не впервой было стирать с карты Европы государства, превращая их в имперские департаменты.

Вопрос в другом: мог ли Наполеон в принципе победить весь тогдашний цивилизованный мир?

Вот два весьма распространенных мнения на этот счет:

— Наполеон не мог победить. Потому что побеждал он исключительно своим персональным гением. Но Наполеон не вечен, и Наполеон не может быть везде. Когда-нибудь Европа сломала бы его.

— Наполеон, во-первых, не имел в реальности идеи построить Объединенную Европу, он придумал это постфактум на острове Святой Елены. А во-вторых, он слишком поторопился с подобным проектом! Это был период, когда национальные государства Европы только-только формировались. Нельзя перескакивать через этапы. Сначала нужно, чтобы плод созрел, а потом уже он упадет сам. Невозможно заставить ребенка быстрее вырасти, таская за уши. Сначала страны должны пройти этап созревания национального государства, а уже потом могут объединиться, как это произошло в Европе в конце XX века.

Вот с последнего тезиса и начнем. Мешал Наполеону тот факт, что в Европе только начался процесс формирования национальных государств? Или помогал? Вопрос спорный. Ведь если нет национального государства, нет и национально-освободительного движения.

Или есть?..

В отсталой Испании никакого национального государства еще не было. А сопротивление голодранцев было. И в Каире было… А возьмем теперь Пруссию. Отставая от Франции и Англии, она тем не менее опережала экономически ту же Испанию. При этом в Пруссии были лишь некие слабые попытки освободительного антинаполеоновского движения. Эти попытки — факт, говорящий о зарождении национального самосознания пруссаков? И если да, то где на карте современной Европы национальное государство Пруссия? И почему в более развитых странах было меньшее сопротивление?

А теперь перенесемся для сравнения во вторую половину XX века. Посмотрим на национально-освободительное движение в европейских колониях после Второй мировой войны. Например, в Африке… Никаких национальных государств там не было, да и сейчас еще нет. А движение было. Так что я скорее поверю в обратный тезис: чем более общество дикое, тем оно нетерпимее и агрессивнее. Цивилизованная Европа Наполеону не сопротивлялась, в отличие от диких окраин. Народным сопротивлением там и не пахло, поскольку наполеоновская армия вела себя, как правило, корректно. Нечему было сопротивляться!.. Воевали только армии, без всякого бандитизма.

И здесь нелишне напомнить, что такое национальное государство и с чем его едят.

Процесс формирования национальных, то есть буржуазных государств проходил «естественно-историческим» образом. Мощнейшими факторами коагуляции народностей в такое государство были язык и география. Больше даже география, которая порой преодолевала и сильную несхожесть языков, сгоняя разноязыкие племена на одной географической территории в одну нацию. Много ли общего между английским языком и валлийским?.. Но стянулись же все эти племена в нацию в масштабах острова!

Многочисленные мелкие территории со сходными диалектами и наречиями, находящиеся в одном географическом ареале, сначала объединялись под одним «паханом», потом город, где тот сидел, становился столицей национального государства. А наречие столицы — литературным и «государствообразующим» языком. Испания вместо кастильского, каталонского, баскского получила испанский. Англия вместо валлийского, шотландского и уэльского — единый английский. Франция вместо бургундского и проч. — французский. (Эти древние языки сохранились по сию пору, на что порой с восторгом указывают патриоты этничности, но роли они уже никакой не играют и в современном мире никого, кроме их носителей, не интересуют. Ныне это «сувенирные» языки. Арбалеты и валенки, например, тоже производят, но век их давно миновал.)

Напомню утомленному читателю, зачем экономике потребовалось объединять мелкие племена в большую нацию — в этом нуждался расширяющийся буржуазный рынок с его специализацией и ростом производительности. Чувствуя тесноту сеньорств, капитал властно взламывал и сносил границы феодов, чтобы расчистить дорогу деньгам и товарам, и делал это до тех пор, пора распирающая сила не уравновешивалась такой же внешней. В результате в Европе надувались пузыри национальных государств. Чаще родственные языки-племена сливались в одну нацию, но порой выкрутасы истории вносили свои коррективы, и один и тот же язык оказывался раскиданным по разным национальным государствам. Скажем, на немецком говорят и в Германии, и в Австрии. Так получилось.

Прошло еще двести лет, и при дальнейшем расширении рынков капитал взломал границы уже и национальных государств, объединив Европу в одно экономическое пространство. Следующий этап — весь земной шар с одной валютой, одним межнациональным языком, системой мер и весов и… кучей сувенирных «диалектов», типа русского, немецкого и проч. Сегодня планета входит в такой режим глобальной интеграции.

Но во времена Наполеона Европа еще не созрела для добровольного объединения — производственные технологии для этого были еще недостаточно развитыми. Однако вытекает ли из этого, что Европу нельзя было объединить силой? Не вытекает. Потому что именно это и было сделано Наполеоном на практике! Наполеон Европу завоевал. Можно ли было удержать завоеванное? — вот вопрос. Мог ли Наполеон положить зеленые плоды недозрелых европейских государств в один ящик на дозревание?..

Я не знаю, получилось бы у него закрепить полученный завоеваниями результат, но знаю, что можно было попытаться сделать это. Если бы не вполне простительные ошибки Наполеона… С высоты XXI века нам легко рассуждать о наполеоновских просчетах. Но у Наполеона не было опыта последующих двух столетий существования. Планета только вступала в промышленную современность. Имелся лишь старый опыт, который мешал, а не помогал.

Оценивая на Святой Елене шахматную партию своей жизни, Наполеон в спокойной обстановке разложил по полкам все свои просчеты. Один из них — просчет 1812 года. Если бы император остался в Витебске и растянул русскую кампанию на два-три года, Россия примкнула бы к континентальной блокаде и к тому процветанию, которое сулило ей развитие собственного производства.

Второй ошибкой, признанной Наполеоном, было сохранение им Пруссии и Австрии. Зачем он их сохранил? Наполеон пытался играть с Европой по старым правилам, и его императорство — ярчайшее тому подтверждение и… третья осознанная самим Наполеоном ошибка. Невозможно совместить лед и пламень. Начав все перестраивать, нельзя было останавливаться на полпути. Наполеон превратил в департаменты Франции кучу мелких герцогств и королевств. Надо было двигаться дальше и ликвидировать все герцогства, королевства и империи. Лучшие умы Европы поддержали бы его. Когда Наполеон, пытаясь нащупать компромисс между старым миром и новым, провозгласил себя императором, интеллигенция Европы отвернулась от него. Бетховен снял со своей симфонии посвящение Наполеону, а публицисты хором повторяли: «Генерал Бонапарт стал императором Наполеоном. Какое понижение!»

Но, ликвидировав бывшие империи, дав людям свободу и современные законы, как избежать рецидивов имперского духа и антифранцузских настроений?.. Ну, например, произвольно разлиновав Европу на департаменты и пользуясь принципом «разделяй и властвуй». Поиграть с автономиями, налогами, старыми обидами.

Допустим, он ликвидировал бы Австро-Венгерскую империю. Возродилась бы она? Нет!.. О какой тоске по возрождению Австро-Венгерской империи могла идти речь в Венгрии, получившей независимость от ненавистной Вены? А в Чехии?.. Словении?.. Словакии?.. Галиции?.. Хорватии?.. В Австро-Венгерской империи жило тогда 34 миллиона жителей и всего 6 миллионов немцев держали в подчинении 28 миллионов полубесправных «не-немцев».

Можно спросить: а чем Париж для тех же венгров лучше Вены? Да хотя бы тем, что он не Вена!.. На счету Парижа нет старых обид. Париж выступает как освободитель. И Париж далеко. А в имеющем автономию Будапеште теперь сидит наместником Французской (а лучше Европейской!) федерации какой-нибудь уважаемый этнический венгр. Пока что он парижский назначенец, но, говорят, через пару лет в Венгрии будут проведены свободные выборы не только главы Венгрии, но и депутатов в Евросенат от Венгрии, которые поедут в Париж заседать… Уважают теперь Венгерский департамент! У венгров теперь прав не меньше, чем у французов! Не то что при австрийском владычестве.

А что делать с областями, зараженными имперством? С Австрией, например? Имперский дух там будет бурлить еще долго — пока не перемрут все те, кто помнил империю и жил в ней. Что ж. Имперский дух и избыточный патриотизм лечатся временем и экономическим ростом.

К тому же можно попробовать так расчертить границы новых департаментов, чтобы они ничуть не напоминали прежние, исторически сложившиеся. Где-то куски бывших разных стран (Пруссии и Австрии, например) свести в один департамент. Если в департаменте преобладающее население — австрийцы, посадить над ними начальником пруссака… Кому-то дать чуть побольше налоговых льгот за хорошее поведение, пусть завидуют соседи. Пускай лучше немцы собачатся друг с другом, а не с метрополией. А Франция во всех спорах будет выступать как милосердный третейский судья. Всегда более милосердный, чем местные начальники.

Кроме того, нужно призывать вчерашних врагов — австрийцев и пруссаков во французскую (а лучше в Европейскую Республиканскую!) армию. Разбавляя ими французские полки в соотношении 1 «инородец» на 5 французов — так, чтобы австрийцы вместе с австрийцами не служили. И не оставлять австрийцев служить в Австрии, а отправлять туда, где они почувствуют себя уже не австрийцами, а подданными объединенной Европы — например в Египет, Сирию, Индию, Алжир… А главное — чтобы пруссаки и австрийцы получали за храбрость те же награды, что и их французские товарищи по оружию. Орден Почетного легиона. И высокие военные пенсии — ничуть не ниже, чем у французских военных. И надел земли — но не в Австрии, разумеется, а в какой-нибудь плодородной колонии…

Исторический опыт XX века подсказывает, что хроническая «имперскость» переходит в ремиссию после нескольких десятилетий экономического роста. Она уже не беспокоит. Так только, слегка чешется. При хорошей жизни народ быстро теряет вкус к войне и величию. А создавать хорошую жизнь Наполеон умел. Вот только опыта XX века у него не было.

Союзники после ссылки Наполеона на каменный остров хотели отнять у него доброе имя. Этого им сделать не удалось, история все расставила по своим местам. А имя у Наполеона отняла Франция.

Однажды ко мне в гости приехал один знакомый француз по имени Мартин. Интеллигентный человек. Сидели, пили вино, разговаривали. И я вдруг отметил для себя, что отношение французской интеллигенции к своей стране напоминает отношение русской к своей — оно очень критично! Он ругал Францию, французский менталитет. Хотел покинуть родину. Каким-то образом разговор зашел о Наполеоне.

— Как ты к нему относишься? — спросил я.

— Никак. Наполеон — это просто авантюрист.

Сказать про Наполеона, что он был авантюрист, — все равно что охарактеризовать Христа как человека с бородой. Маловато будет. И боюсь, таково отношение всей прогрессивной интеллигенции Франции к одному из величайших сынов этой страны. Ругать Наполеона — хороший тон. Хвалить — плохой.

Да и вообще, если взглянуть на карту Парижа, впечатление сложится странное. С одной стороны, становится ясно, что Париж дышит наполеоновской эпохой. Она — в названиях бульваров, площадей, мостов и даже станций метро.

С Монмартра сбегает улица Жюно. Оттуда можно дойти до улицы, названной в честь победы французской армии в Италии. Бульварное кольцо Парижа — сплошные наполеоновские маршалы, переходящие друг в друга: Келлерман, Ней, Макдональд, Серюрье, Мортье, Даву, Журдан, Сульт, Понятовский, Массена, Брюн, Лефевр, Виктор, Мюрат, Сюше, Ланн, Сен-Сир, Бертье, Бессьер.

От Триумфальной арки, которую начали строить еще при Наполеоне, лучами тянутся улицы. Одна из них носит название Великой армии. Другие — имена людей той эпохи и военных побед: Карно, Клебер, Маренго, Ваграм, Фридланд.

Станции французского метро — Дюрок и еще парочка. Сену пересекают мосты Аустерлиц, Арколе… На мосту Менял красуется вензель Наполеона — одинокая буква «N»… Вдоль реки тянутся «героические» набережные — Сент-Бернар, Аустерлиц. Кстати, название «Аустерлиц» носит и один из парижских вокзалов.

Кругом — наполеоновское время. А имени самого Наполеона на карте города нет. Французы как будто стесняются его. Победами французского оружия гордятся. А того, кто эти победы им подарил, не видят в упор.

Наполеона практически нет… Разве что протянулась от Люксембургского сада к Сене незаметная улица генерала Бонапарта, да в Лувре именем императора назван двор с вестибюлем. Вот и все.

После ссылки и смерти Наполеона, после кампании клеветы, затеянной против него вернувшимися Бурбонами, отношение к императору не раз менялось. Народ его помнил, власти не любили, но по прошествии времени признали, вытребовали его прах у англичан, похоронили. При этом статую Наполеона власти Парижа то снимали с колонны на Вандомской площади, то вновь восстанавливали. (Наполеон, как мы помним, был человеком, воспитанным на античности, поэтому колонна, прославляющая его победу под Аустерлицем, сделана в римском стиле и очень напоминает колонну императора Траяна в Риме.)

Когда в очередной раз статую Наполеона опять водрузили на место по приказу короля Луи-Филиппа, мать Наполеона Летиция Бонапарт — к тому времени уже ослепшая и очень-очень старенькая, — узнав об этом, улыбнулась и, глядя в пространство своими невидящими глазами, сказала: — Император снова в Париже!..

И если сегодняшние парижане не хотят помнить это имя — что ж… Мир запомнит его и без них. В конце концов, Наполеон больше чем француз…