Обнаженная в зеркале Вирек Джордж Сильвестр

Глава 4

Секрет Дон Жуана

АБСУРДНАЯ история, рассказанная Стеллой, до сих пор звучала у него в ушах. Несомненно, эта женщина наделена живым воображением и просто разыгрывает его. Она не сказала ничего, что нельзя было бы прочесть в книгах. Ну да его мужской интеллект сумеет разгадать игру, поймает её на каких-нибудь противоречиях или нелепом анахронизме.

Такая возможность представилась на следующее утро, когда «Мундания» покидала Гибралтар. Стелла прогуливалась по палубе, провожаемая алчными мужскими и критическими женскими взглядами. Адам, в легком костюме и легкомысленной кепке, с улыбкой приветствовал её. Она любезно позволила ему быть рядом.

– Меня заинтриговал твой рассказ о древнегреческом герое, божественная леди…

Стелла милостиво улыбнулась.

– Скажи мне, – продолжал Адам, – твои отношения с Адонисом принесли тебе больше удовольствия, чем встреча с Гераклом? Кажется, этот парень не оценил твоего пыла; он лишь в растерянности краснел от смущения, вместо того, чтобы действовать…

Процитированные Адамом строчки задели Стеллу.

– Шекспир не знал, о чём говорит, – резко возразила она.

– Если не ошибаюсь, – с иронией заметил Адам, – парня убил кабан, прежде чем ты сумела его покорить?

– Он мне надоел, – раздражённо ответила Стелла.

– Для богини любви ты слишком сурова.

– Адонис, – продолжала она, – был милый мальчик, но ничего не знал о любви. Это обычная беда с такими юношами. Найдя волшебную лампу, они выпускают на волю самые сладострастные видения, но, встретив женщину из плоти и крови…

Она усмехнулась и пожала плечами.

– К тому же не следует принимать поэтов всерьёз. Посмотри, какой беспорядок царил в жизни самого Шекспира.

– А страсть Абеляра к Элоизе ты тоже ставишь под сомнение? – спросил Адам. – Наверно, это был страстный любовник, иначе дядя Элоизы не прибег бы к… некой хирургической операции, чтобы умерить любовный пыл молодого человека.

– Абеляр, – возразила Стелла, – втайне смирился с операцией. Он был поэт, но не мужчина. Вместо того чтобы проявить себя в деле, он теперь мог удовлетвориться написанием писем.

– Какая нелепость! – фыркнул Адам.

У него возникло подозрение, что Стелла сочиняет пародии на самые великие любовные истории. Возможно, она использует его как подопытного кролика, чтобы проверить, какой эффект производят её рассказы.

– Ты случайно не собираешь материал для книги? – саркастически спросил он.

– Я не пишу романы. Я их проживаю.

Тут перед ними возникла массивная фигура Ван Нордхайма под руку с Ирмой Ривингтон, многократно разведённой леди. Голландец вежливо поприветствовал их. Стелла холодно кивнула.

Итак, двое встретились, подумал Адам.

Адам и Стелла продолжали прогулку. Побережье Испании едва виднелось вдали.

– Испания – такая романтическая страна, – с притворной серьёзностью заметил Адам. – Здесь появился на свет Дон Жуан, величайший из любовников. Полагаю, ты встречалась с ним?

Он не мог скрыть сарказма в голосе.

– Дважды, – ответила она, зевнув.

Может, она устала от его расспросов? Или её рассердила его ирония? Тем не менее, Адам продолжал гнуть свою линию.

– В чём был секрет Дон Жуана?

– Я устала. Давай спустимся вниз и выпьем.

Адам охотно согласился. Они спустились в её каюту, Стелла смешала ему коктейль.

– Как же ты встретила Дон Жуана? – спросил Адам с прежним сарказмом.

Стелла лениво вытянулась в шезлонге.

– Это было на балу, который давал губернатор Севильи во время карнавала. По мере того как веселье разгоралось, присутствующие становились всё смелее и позволяли себе различные вольности. В ту ночь не одна девушка потеряла голову. Я была донной Анной, дочерью губернатора.

– Ты хочешь сказать, что завладела разумом и телом девушки? – уточнил Адам.

Последовала пауза, Стелла наморщила лоб, словно припоминая, потом продолжила:

– В то время я была этой девушкой. Анна не была обременена излишним умом, но ее твёрдые, вызывающе торчащие груди, не давали покоя поклонникам. Сознавая свое высокое положение, Анна ревностно оберегала собственное целомудрие, однако сейчас её сладострастный взор переходил с одного мужчины в зале на другого.

Развратная старая графиня шепнула ей, что Дон Жуан Тенорио, самый порочный мужчина в Испании, находится среди танцующих в масках. Следует сказать, что жениха самой Анны на балу не было, он выполнял какое-то поручение двора.

– Видишь, – показала ей старая карга, – вон тот высокий, длинноногий мужчина, у которого пестрый гульфик – это и есть Дон Жуан.

Между тем Дон Жуан отыскивал глазами меня – самую недоступную женщину в Севилье. На нём была разноцветная маска, а пестрый гульфик лишь подчеркивал то, что должен был бы скрывать.

Страсти достигли такого накала, когда тает лед холодных церемоний. Дон Жуан, однако, учтиво приблизился ко мне и вежливо пригласил на танец. Он заговорил со мной, подражая голосу моего жениха. Я притворилась, что ему удалось ввести меня в заблуждение.

– Откуда ты знала, как бы поступила девушка? – спросил Адам.

– Это мой секрет. Я женщина. Я знаю, как поступают женщины.

Заинтригованный, что ещё она сочинит, Адам сделал вид, что Стелла его убедила.

– Что случилось потом?

– В то время как некоторые пары продолжали кружиться в танце в бальном зале, мы нашли уединённый павильон в парке. Не было произнесено ни слова. Тяжело дыша от возбуждения, Дон Жуан скинул верхнюю одежду и привлек меня к себе. Наши губы соединились, тела сплелись.

Я предвкушала долгую ночь любви. Сладострастное напряжение стремительно нарастало, как вдруг я услышала шаги. Сердце у меня оборвалось, я закричала от ужаса. Это был мой отец, губернатор. Он выбрал то же укромное место для рандеву с донной Эльмирой, фрейлиной королевы.

В мгновение ока он обнажил шпагу. Дон Жуан схватил свою, которая лежала рядом на скамейке. В последовавшем коротком поединке шпага Дон Жуана пронзила сердце моего отца. Великий любовник натянул штаны и исчез в ночи. Я уговорила Эльмиру вернуться на бал, словно ничего не случилось. Однако, в конце концов, она проболталась. Анна была безнадежно скомпрометирована…

– Каким образом Дон Жуану удалось избежать наказания за убийство губернатора? – спросил Адам.

– У семьи Тенорио были, что называется, «связи». Дон Жуан легко отделался – был сослан в Неаполь. Там я встретила его во второй раз.

– Что? Вы снова встретились?

– Но ведь тогда нам помешали… На этот раз я была Изабеллой, герцогиней Неаполитанской. К тому времени Дон Жуан уже, как сказали бы сегодня, «поимел» 1003 женщины. Его рекорд возбудил моё любопытство. Его же влекла ко мне моя репутация. Меня называли «неаполитанской ведьмой». Имея много любовников, я была привередливой.

Как и в первый раз, Дон Жуан прибег к обману. Видимо, это входило в его технику обольщения и придавало пикантность любовным приключениям. На это раз он пришел, завернувшись в плащ, украденный его слугой у одного из моих любовников. Как и в прошлый раз, я притворилась, что ему удалось меня обмануть. Лишь в будуаре он открыл свое лицо.

– Дон Жуан! – воскликнула я в притворном удивлении.

Мне даже удалось покраснеть. Он целовал меня и вёл искусительные речи. Потом он скинул с себя одежду. Истинный любовник сначала раздел бы женщину…

«Я бы именно так и сделал», – хотел сказать Адам, но слова застряли у него в горле.

– Затем он раздел меня; его ловкие руки успели попрактиковаться на 1003 женщинах. Потом подвёл меня к большому зеркалу. В его глазах вспыхнуло желание, когда он рассматривал наши отражения. Должна признать, это было красивое зрелище. Он был прекрасно сложен. Никаких недостатков…

– Значит, ты, в конце концов, получила то, что хотела?

– Нет. Интуиция подсказывала мне, что больше всего его возбуждало собственное стройное тело, а не моё.

– Дон Жуан страдал нарциссизмом?

– Это было за несколько веков до Фрейда, – заметила Стелла. – Тем не менее, Дон Жуан почувствовал, что я заметила, какое удовольствие он получает от того, что разглядывает себя. Он попытался исправить впечатление, подхватив меня и бросив на постель. Но я не испытала ни экстаза, ни даже прилива страсти. Я не могла забыть, что Дон Жуан влюблён в себя – не в меня!

Он волочился за всеми женщинами, которые оказывались поблизости, – от королевы до служанки, – чтобы в очередной раз доказать свою мужскую силу. Сами женщины его мало интересовали. Именно охота на женщин, а не сами женщины, поддерживала огонь его страсти. Неразборчивость в средствах делала процесс соблазнения не таким скучным…

– Мне кажется, ты несправедлива, – возразил Адам. – В каждом мужчине заложен инстинкт охотника. И Дон Жуан не был исключением.

– Возможно. Но конечная цель мужской охоты – женщина.

– Необязательно женщина, но – женщины. Разнообразие придает любви особую пикантность, – заявил Адам, припомнив статью по вопросам секса одного итальянского исследователя.

– Мужчина, – возразила Стелла, – может любить более одной женщины одновременно. Однако настоящий мужчина получает больше удовольствия от одной женщины, чем Дон Жуан от 1003.

– А что случилось с Дон Жуаном в старости? – спросил Адам, вновь делая вид, что принимает рассказ Стелы за чистую монету.

– Вскоре после нашей встречи в Неаполе его не стало. Барселона была последним пунктом его любовного паломничества. Он умер в публичном доме.

В этот момент в каюту вошел, двигаясь с кошачьей грацией, молодой, смуглолицый итальянец в голубой униформе. Это был Феликс. Он подал Стелле поднос с несколькими радиограммами. Та вежливо поблагодарила его, в голосе звучали ласковые интонации. Адам с любопытством взглянул на неё. Неужели этот пышущий здоровьем молодой стюард мог заинтересовать «богиню»?

Глава 5

Влюбчивый крестоносец

АДАМ ГРИНЛИФ ворочался в постели. Ни мягкие подушки, ни нежное покачивание корабля на волнах не могли погрузить его в сон. В крови пылал огонь. Он порывисто сбросил с себя покрывало и уставился в темноту. Комната, казалось, была наполнена видениями прекрасных женских тел, однако все их контуры и черты лица вскоре слились в образ Стеллы. Её тело, от которого исходило сияние, манило и влекло Адама, но когда он протягивал руки, видение исчезало.

Кусая губы, он устало откинулся на подушку. Была ли Стелла авантюристской? Или, действительно, в неё перевоплотились все те страстные женщины, о любовных приключениях которых она так убедительно рассказывала? Может, она действительно была Венерой, в дурном, садистском расположении духа?

Впрочем, всё это, конечно, чушь или сумасшествие. Она всего лишь красивая, умная, образованная женщина, которая развлекается таким причудливым образом. С какой целью? Чем это всё закончится? Удастся ли ему в конце концов покорить её?

Страсть пульсировала в венах. Куда подевался его самоконтроль? Его мужское превосходство? Его циничное отношение к женщинам?

На корабле были и другие женщины, которых он мог бы заполучить, лишь поманив пальцем. Сам он иногда цинично называл любовь «психозом». Его влечение к Стелле – это «сердечный психоз», подумал он. Однако никакой самоанализ не мог вернуть ему спокойствие.

Должен же быть какой-то способ завоевать её… Может, нужны какие-то особые слова, необычные подходы, экзотические ласки…

Адам копался в своей памяти, пытаясь припомнить самые фантастические любовные позы; и с этими мыслями он, наконец, забылся тяжёлым, беспокойным сном.

Он проснулся от лёгкого прикосновения и вздрогнул. Открыв глаза, он увидел Феликса. Молодой, смуглолицый стюард смотрел на него с улыбкой, почтительной и в то же время чуть ироничной.

«Прошу прощения, сэр… Я дважды постучал, но никто не ответил, и я вошел…».

Испытывая лёгкое смущение, Адам, подобно своему тезке в раю, прикрылся покрывалом, словно фиговым листком.

– Леди Стелла, – продолжал юноша, – приглашает Вас присоединиться к ней за ланчем в полвторого.

– Который час? – спросил Адам.

Стюард взглянул на наручные часы.

– Почти двенадцать.

– Уже так поздно? Хорошо, поблагодарите леди Стеллу и передайте, что я с благодарностью принимаю её приглашение.

Адам принял душ и побрился с особой тщательностью. Надел белые брюки и синий пиджак спортивного покроя. Тщательно причесался и с удовольствием взглянул на своё молодое, приятное лицо с лёгким румянцем.

– Определенно, я не похож на профессора, и я не должен вести себя как профессор, – сказал себе Адам. – Я должен вести себя как светский человек, много повидавший и знающий жизнь…

На память ему пришла одна книга о сексуальной жизни полинезийцев, а также различные материалы об эротической технике восточных властителей. Одна поза – на рисунке 96, таблица 4, в индийской книге любви – всегда особенно интриговала его, пока что чисто теоретически. До сих пор у него не было возможности испробовать её на практике, однако она хранилась в тайных уголках памяти.

– Вот оно! – сказал он себе. – Я докажу ей, что не являюсь в любви дилетантом!

Стелла сидела на балконе и меланхолически курила длинную сигарету с турецким табаком; кольца дыма плыли в воздухе, наполняя его ароматом, отдаленно напоминавшим запах гашиша. Она лениво перебрасывалась словами с Ирмой Ривингтон, дамой, которая сидела в ресторане за одним столом с Адамом. Среди пассажиров ходили слухи, что никакого мистера Ривингтона никогда не было и что драгоценностями, украшавшими её пышную грудь и толстые пальцы, перезрелая кокетка обязана длинному списку фиктивных мужей.

Заметив голодный любовный блеск в голубых глазах Адама, она тактично удалилась. Стелла проводила миссис Ривингтон до двери, но не пыталась её задержать. Едва дверь закрылась, как Адам схватил её в объятия и чуть не разорвал на ней платье.

– Нет никакой необходимости, – спокойно заметила Стелла, – рвать платье, которое так легко снимается…

Одним быстрым движением она расстегнула несколько застежек. С волнующим шорохом платье упало на пол. Насмешливо и выжидающе Стелла смотрела на Адама.

Он медленно принял необходимую позу – как на рисунке 96, но тут раздался стук в дверь. Адам быстро поднялся из неудобной позы, испытывая одновременно и раздражение, и облегчение, оттого что ему не пришлось доводить представление до конца.

Разумеется, их потревожил вездесущий Феликс.

– Прибыли наши коктейли, – спокойно сказала Стелла, неторопливо надевая платье.

– Проклятый Феликс! – проворчал смущённый профессор.

Стюард молча подал коктейли; держался он скромно, хотя в глазах светилось любопытство. Возбуждение Адама полностью прошло. Ни второй, ни третий коктейль не смогли вернуть ему прежний пыл.

– Мой бедный друг, – заметила Стелла, когда Феликс удалился, – не думай, что твои маленькие хитрости, которые ты почерпнул из книг, могут заинтересовать или возбудить меня. Ты напоминаешь мне одного знакомого, Гвидо, с которым я впервые встретилась на юге Франции…

– Что за Гвидо?

– Гвидо де Лузиньян, король Иерусалимский и Кипрский.

– Мы называем его Ги, – вставил Адам и добавил с нескрываемым сарказмом. – Он тоже был одним из твоих поклонников?

Стелла улыбнулась.

– В то время как французские рыцари, устав от своих жен, отправились на поиски Святого Грааля и темнокожих арабских красавиц, Ги де Лузиньян «поддерживал огонь в их очагах». Рыцари пытались обеспечить целомудрие своих жен с помощью различных хитроумных приспособлений…»

– Пояс целомудрия?

– Именно. Однако они не позаботились о том, чтобы уничтожить всех мастеров. Отмычка, которой обладал Ги, пользовалась огромным спросом в каждом замке. Везде он был желанным гостем, и завоевал репутацию искусного любовника, поскольку изучил тайные любовные ритуалы Востока из книги, которой снабдила его одна из стареющих любовниц.

– Это была эпоха ревнивых мужей, супружеской неверности, бродячих менестрелей, – заметил Адам, довольный своей образованностью.

Стелла кивнула.

– Миннезингеры разносили славу о Ги от замка к замку. Он чуть не умер от удара в Париже. Но судьба готовила ему другое.

Альмарик, король Иерусалимский, был глубоко опечален. Бог не дал ему сына. Его дочь Сидония была настолько же внешне безобразна, насколько и целомудренна. У нее были кривые зубы и косоглазие. Несмотря на это, приданое – Королевство Иерусалимское – привлекало многих претендентов на её руку, включая французских рыцарей при дворе Альмарика. Однако принцесса всех холодно отвергала. Опасаясь, что королевство может быть потеряно для Франции, рыцари вызвали самого выдающегося любовника своей страны.

– И Ги согласился?

– Если бы тогда существовали фотографии, Ги, возможно, заколебался бы, прежде чем согласиться на этот брачный союз. Однако на портрете принцессы, который ему привезли из Святой Земли, не было видно ни кривых зубов, ни косоглазия.

– Что произошло, когда он увидел свою наречённую?

– Ги был расчётливым французом, поэтому он сказал себе: я всегда могу закрыть глаза…

– А что Сидония?

– Она влюбилась в него. Однако Ги дорого заплатил за свою победу. Каждую ночь Сидония требовала от него плату за свою руку и за трон отца. Все изысканные любовные приёмы Ги она считала обычным проявлением чувств и воспринимала как должное. Хотя она была вполне удовлетворена его знаками внимания, косые глаза ревниво следили за мужем. Когда Альмарик умер, Ги наследовал трон.

– Теперь-то уж он смог показать себя полновластным хозяином?

– У него не оказалось такой возможности, потому что вскоре после этого великий султан Саладин без труда присоединил Иерусалим к своим владениям.

– Что случилось с Ги?

– Ему пришлось уступить королевство, но он сохранил свои богатства и – хоть не стремился к этому – свою жену. Султану не нужна была Сидония. Таким образом, она отправилась в изгнание вместе с Ги. Французские рыцари, которые ушли с ним, добыли ему другое королевство. Так он оказался – без всяких усилий с его стороны – королем Кипра.

«Интересно, где она всё это вычитала», – удивился Адам. Стелла, между тем, продолжала свой рассказ, не замечая его скептицизма.

– Ги не был рожден для сражений. Когда византийский император Эммануил протянул руку к Кипру, Ги сдался. Старый император прибыл на Кипр, чтобы получить корону Ги. Императора сопровождала его любимая фаворитка Зенобия. Когда-то она была цирковой наездницей, теперь же занимала место рядом с монархом. Ги не был бы настоящим французом, если бы не попытался возместить потерю королевства победой в постели Зенобии.

Однажды прекрасным весенним вечером они встретились в маленьком храме любви. Ловелас средних лет использовал все свои приемы, чтобы покорить Зенобию. Комната была насыщена благовониями, привезенными из Тибета. Огромные зеркала отражали каждое движение любовников. Ги не пытался взять Зенобию быстрым приступом, но действовал постепенно и осторожно. Он по-своему сражался за свое королевство.

– Зенобия испытала то же, что и остальные женщины?

– Она ожидала испытать невероятное наслаждение и ни в чём не препятствовала ему. Одна изысканная ласка сменяла другую. Казалось, сами зеркала готовы были покраснеть. Зенобия была заинтригована, но не потрясена. Рвение, с которым Ги предавался любовным утехам, напоминало ей игры молодого слона. Когда Ги прибег к позиции, по-моему, 48, из книги любви, она про себя рассмеялась. В завершении Ги использовал самую изощрённую любовную практику малайцев…

– Что именно?

Стелла пожала плечами.

– Я точно не помню, однако, она очень сложна и требует большого умения, а потому высоко ценится. После последнего возгласа притворного наслаждения Ги взглянул на Зенобию как тщеславный актер, привыкший к аплодисментам в конце спектакля.

Зенобия знала, что такое любовь, и не раз в своей жизни испытывала страсть. Она понимала, что бедняга пытался таким образом заработать свой приз – королевство Кипр. Любовные упражнения Ги забавляли её. Каждое механическое движение уменьшало его шансы вернуть себе королевство. Если бы он действительно сумел поразить её, она, возможно, нашла бы способ помочь ему…

– Ги понял, что произошло? – хмуро спросил Адам, усваивая урок.

Стелла рассмеялась.

– Ги, определенно, считал себя победителем. В беседе, которая последовала за любовным спектаклем, он поделился с ней честолюбивыми замыслами. Он нарисовал перед Зенобией блестящую картину её будущего – на троне рядом с ним и в его постели. О Сидонии даже не упоминалось. Зенобия не говорила ни «да», ни «нет». Она лишь загадочно улыбалась. Он принял её улыбку за согласие…

– Возможно, если бы он был на двадцать лет моложе, – начал Адам…

– Возможно… Но он не был, и переговоры с императором окончились неудачей. Эммануил получил королевство Ги и его богатства, но, разумеется, не имел намерения брать себе Сидонию. Внешне Ги вел себя с холодным достоинством – но внутри у него всё кипело от гнева. Перед тем как покинуть Кипр, ему удалось встретиться с Зенобией наедине. «Что я неправильно сделал? – спросил он. – В чём я ошибся? Прошу, скажи мне…». Зенобия звонко рассмеялась. «Ты всё делал правильно, – мягко ответила она. – Твоя техника была великолепной. Было всё – кроме любви». «Любовь, как сказал один остроумный француз, это всего лишь последовательность приятных трений», – возразил Ги с присущим ему цинизмом. «Это правда, но не вся правда. Должно быть ещё что-то, что заставляет сердце женщины учащённо биться…».

– Фикция плюс фрикция, – усмехнулся Адам.

– Если кто-то жаждет любви, то все малайские или индийские ухищрения могут оказаться бесполезными. Ничто, порожденное истинной страстью, не может быть неестественным, запретным или смешным. Но для любви необходимы двое влюблённых. И этого не заменит никакое самое искусное мастерство.

Стелла улыбнулась, поднялась и предложила Адаму сигарету из украшенного драгоценными камнями портсигара. Он принял сигарету, но не закурил, а вместо этого встал и откланялся. Удрученный и пристыжённый, он побрел к себе. Его слегка утешало лишь то, что не успел сделать ничего такого, что окончательно унизило бы его в глазах Стеллы.

«Возможно, я показался ей чудаком, но хотя бы не…», подумал он, даже про себя не решившись употребить непристойное слово.

Глава 6

Помпейские любовники

СЛОВНО белый лебедь, «Мундания» тихо вошла в синие воды Неаполитанского залива. Программа развлечений предусматривала экскурсию в Помпеи, однако Стелла, по каким-то ей одной известным причинам, предпочла посетить мертвый город в сопровождении одного лишь Адама. Везувий благодушно взирал на некогда погребенный им город. Над кратером вулкана поднималось лёгкое белое облачко.

– Видимо, старый обманщик выглядел так же мирно и в тот самый день, перед тем как обрушить на город огненный ад, – заметил Адам.

– В то время море достигало того места, где мы сейчас стоим, – заметила Стелла. – Эта улица тогда была бы под водой.

«Откуда, черт возьми, она может это знать», – удивился Адам.

Шумные рестораны и отели выстроились вдоль дороги к месту, ставшему самым знаменитым кладбищем античного мира. «Словно кто-то открыл бар у кладбищенской ограды», – подумал Адам. Непрерывно тараторящие гиды предлагали всем свои услуги, но Стелла отмахнулась от них. Пройдя через тоннель, они оказались на мостовой мёртвого города. Древние дома и фонтаны, созданные людьми, которые умерли тысячелетия назад, глубокие колеи, оставленные римскими колесницами, – всё это глубоко взволновало Адама.

Стелла курила одну из своих странно пахнущих сигарет. Её дыхание участилось. Рука, до которой дотронулся Адам, была холодной и безжизненной. Он взял её руки в свои, словно мать, стремящаяся передать своё тепло ребенку. Длинные, тонкие пальцы Стелла слегка дрожали. В её глазах отражался ужас обречённого города в минуты гибели.

– Когда-то, – шёпотом сказала она, – воды этого фонтана были хрустально чистыми. Здесь старый поэт Квадратус[25] декламировал свои оды, которые никто не слушал. Мимо рабы несли в паланкине престарелого сенатора Насора на берег для морского купания… Представь себе Пятую Авеню без машин, с разрушенными небоскрёбами, обломками манекенов в витринах магазинов; или Бродвей, без театров, обезлюдевший; или Пиккадилли, пустынную и безжизненную…

Движения Стеллы были неуверенными, как у медиума в состоянии транса. Может, она ломала комедию?

– Всё это, – сухо заметил Адам, – может случиться и с нами, если начнётся атомная война. Да и во время Второй мировой войны бомбардировки не щадили мёртвые города…

– Но эти взрывы открыли новые сокровища, – ответила Стелла, затягиваясь сигаретой, и добавила, – Помпеи сильно изменились с моего прошлого посещения.

Она решительно повела Адама по улицам, не обращая внимания на толпы туристов в летних костюмах, которые смотрелись в этом мёртвом городе как призраки из другого мира. Стелла шла уверенно, словно она действительно знала все закутки и повороты извилистых улочек. Они остановились перед внушительным домом в узком переулке. Профессиональный гид выглянул из двери и выжидающе посмотрел на них.

– Простите, это дом Марка Сабина? – спросила она на неаполитанском диалекте.

– Этот человек и его семья, – ответил гид, – не живут здесь уже более 1900 лет, но я с удовольствием покажу вам дом.

– Спасибо, – улыбнулась ему Стелла, – но в этом нет необходимости.

Она провела Адама во внутренний дворик. Потом они бродили по дому.

– Это, – указала Стелла на цветную фреску, – царица амазонок Ипполита. Сабин не был настоящим знатоком, а его вкус был слишком академичен. Он питал слабость к дорогим второразрядным художникам и к дорогим второразрядным шлюхам. Ни он, ни его друг – Цецилий Юкунд – не разбирались ни в искусстве, ни в женщинах. Поэтому и то, и другое обходилось им в кругленькую сумму. Они платили по таланту за каждую фреску и по таланту за каждую женщину.

«Действительно ли этот Цецилий Юкунд когда-либо существовал?», – подумал Адам, но вслух ничего не сказал.

Когда они вошли в спальню Сабина, Стелла огляделась, словно это была комната, где она провела много счастливых часов. Но надолго здесь не задержалась. Вздохнув, она попросила Адама проводить её на виллу Цецилия Юкунда.

На одном перекрестке она остановилась.

– Как здесь тихо! В старые времена здесь стоял специальный человек – вроде нашего регулировщика, чтобы направлять носилки и колесницы…

«Что это, игра воображения? – подумал Адам. – Без сомнения, она читала Бульвер-Литтона[26]…»

Отмахнувшись от назойливого гида, Стелла вошла в роскошную резиденцию, которую когда-то занимал жизнерадостный Цецилий, словно это был её собственный дом.

– Неплохо, – заметил она, указывая на большую мраморную ванну – Вы, американцы, воображаете, что изобрели водопровод, но на самом деле римляне опередили вас на две тысячи лет…

В одной комнате она на мгновение остановилась, потом подошла к смотрителю.

«Что случилось с фреской, которая раньше находилась на этой стене?»

«Мадам, – с некоторым удивлением ответил тот, – ту фреску убрали много лет назад. Теперь она в музее, в Неаполе».

Покинув дом Цецилия, они пересекли старый цирк и оказались на пыльной улице.

– Когда-то эта улица шла вдоль берега гавани, – заметила Стелла.

Дома были неказистые, как в трущобах Нью-Йорка или Лондона. Стелла остановилась перед домом, который выглядел особенно неприглядно.

– Я словно чувствовала, что Везувий пощадит это место! – воскликнула она.

Она вошла в темный и грязный вестибюль. Проникавшие внутрь солнечные лучи безжалостно обнажали секреты античного борделя. Цветные фрески на стенах отличались от величественных картин в домах знатных горожан. Тут сатир соблазнял древесную нимфу; там Юпитер удерживал солнце, чтобы продлить ночь любви с одной из своих смертных возлюбленных. Мужчины, женщины, животные, гермафродиты сплелись в пылких объятиях, и, застыв в вечном экстазе, смотрели со стен на вторгшихся чужаков. Негр с уродливым лицом, но телом Адониса, отдавался ласкам старой римлянки. Весталки предавались бесстыдным обрядам. А сверху на них, безмятежно и понимающе, взирал Приап, греческий бог плодородия, символизирующий неисчерпаемую мужскую силу.