Бедствие номер раз Орлов Антон

Бедствие номер раз

Бант-мухомор, ядовито-красный в белый горошек, полз вдоль края стеклянного прилавка, то замирая, то опять снимаясь с места.

– Девочка, иди отсюда, – потребовал господин Гробиц, с нервно поджатыми губами наблюдавший за его перемещениями. – Пока ничего не стащила…

Вторую фразу он пробормотал шепотом, себе под нос, но его услышали и с готовностью огрызнулись:

– Сами чего-нибудь не своруйте! А я ничего не трогаю, смотрю блестяшки, они красивые, мне бы такие! Мне надо вот эту, и эту, и еще вот такую со звездочками-цветочками…

Гробиц возвышался над прилавком с достоинством многолетней выдержки, но в душе у него нарастала паника. Он знал, как вести себя с ребенком, который более или менее слушается старших, но если тебя абсолютно не слушаются, игнорируют? Как назло, помощник на сегодняшний вечер отпросился, и он оказался с малолетней негодяйкой один на один.

– У тебя все равно нет денег, чтобы это купить.

– Ага, нету, так я хоть посмотрю… Люблю смотреть всякие блестяшки. Вот такую золотую корону с красными камушками и белыми шариками мне обязательно надо!

Губа не дура: диадема «Улыбка рассвета», дорогущий эксклюзив. Мягко сияют идеально круглые жемчужины – из иноземного океана, с Изначальной. В долгианских реках такого чуда не сыщешь. Сверкают безупречной огранкой рубины, с риском для жизни добытые безбашенными старателями в Кесуане. Все это Гробиц рассказывал приличным покупателям, не таким, как наглая малявка, натащившая с улицы грязного снега.

Не обращая внимания на хозяина магазина, та разглядывала разложенные за стеклом драгоценности, словно рыбок в аквариуме. Росту в ней было вровень с прилавком, и она прижималась сопливым носиком к прозрачной передней стенке, протирай потом после нее… Гробиц поздравил себя с тем, что велел помощнику перед уходом затащить в служебное помещение плюшевую банкетку, а то бы взгромоздилась с ногами и всю испачкала.

– Красиво! – мечтательно протянула девчонка. – Мне понравилось… Когда я вырасту, у меня будет много денег, и я все это куплю, или мне подарят.

– Иди домой. – Он решил прибегнуть к дипломатии. – Уже темно, тебя, наверное, мама с папой ждут.

– У нас больше нет своего дома, мы беженцы с Ваготы. Где снимали угол, оттуда нас уже выгнали. Хозяйка сказала, потому что я дрянь такая. Она врет, я же не дрянь, правда ведь?

– Ты будешь хорошей девочкой, если поскорее отправишься к маме с папой, – медовым голосом заверил Гробиц.

Душу теребила острыми коготками тревога: дрянь и есть, еще разобьет витрину и убежит, не выскакивать же за ней на улицу, да и толку, если поймаешь… С этих нищебродов, которые в последнее время хлынули в Танхалу с окраинных островов, взятки гладки. Получится чистый убыток без надежды на возмещение. Нужно выпроводить ее по-хорошему.

– Давайте подарок, и пойду.

Она отступила от прилавка на несколько шажков и теперь вся была на виду. Лет семь-восемь. Ни загадочной преднимфеточной прелести, ни скромного очарования примерной девочки. Упитанная, щекастая – родители от себя отрывают, а наглючку свою кормят. Две толстенькие косички торчат в стороны, и на каждой бант мухоморной расцветки, вроде того, что сидит на макушке. Синюю вязаную шапочку с помпоном держит в руках, возле маленьких цепких лапок болтаются замызганные варежки, пришитые к продернутой через рукава тесемке. Пальтишко сшито из кусков коричневого и рыжего меха, неровных, но тщательно пригнанных. Маленькие валенки с галошами измазаны уличной грязью. Глаза цвета темного шоколада похожи на пару буравчиков.

– Какой еще подарок? – строго спросил Гробиц, ощущая, что выдерживать прямую конфронтацию с этими буравчиками – не самое приятное испытание. – В магазинах все продается за деньги.

– Неправда! Вот же у вас написано про подарки. – Она ткнула пальцем в плакат на стене. – Я уже умею читать, бе-бе-бе!

Плакат был нарядный, с посаженными на клей блестками из фольги, нарисованными алой гуашью улыбками и вырезанными из старых открыток цветами. Он и впрямь гласил: «Каждому покупателю – подарок!»

– Это для покупателей, – через силу изобразив ласковую интонацию, разъяснил Гробиц. – Для тех, кто платит деньги и что-нибудь покупает. Видишь, к тебе это не относится.

– Я бы тоже купила, если б у меня были деньги, поэтому давайте мой подарок, а то нечестно!

– Девочка, в торговле никакое «если бы» не считается.

– Нет, считается!

Они бы долго препирались, но тут звякнул колокольчик и отворилась дверь, впуская новых посетителей.

В первый момент Гробиц струхнул. Парень с недоброй худощавой физиономией бретера. Второй почти подросток, выражение миловидной мордашки нервное и дерзкое – только попробуй, проведи по холке против шерсти! И у того, и у другого торчат за плечами лаковые черные рукоятки дуэльных мечей. Да что же сегодня за вечер такой неудавшийся…

Немного успокаивало то, что оба хорошо одеты и с ними дама. Ее лицо до самых глаз прикрывал пушистый серый шарф, словно боялась обморозиться, хотя столбику термометра всего нескольких делений не хватало, чтобы доползти до нуля, – почти оттепель. Весна не за горами.

Подумав о весне, Гробиц сообразил, кто перед ним, он ведь уже видел этих троих на одном из предвыборных мероприятий, когда на денек поручил дела помощнику и выбрался посмотреть на соревнования господ кандидатов.

Они, точно они. Метресса одного из наиболее вероятных претендентов на Весеннюю корону – Гробиц узнал ее по шубке из серебристой луницы, похожей на дымчатое облако, – и пронырливые ребята из его свиты. Ясно, почему при мечах: между приспешниками рвущихся к верховной власти политиков нет-нет, да и случаются сшибки, при этом огнестрел под строжайшим запретом. А он сразу вообразил невесть что… Несомненно, эти трое опасны, но не сейчас и не здесь. Худшее зло, какое они могут причинить Гробицу, – это повернуться и уйти, ничего не купив.

Заставив себя просиять, он прочистил горло и заговорил:

– Здравствуйте! Прошу вас, недавно поступила в продажу новая коллекция, пожалуйста, посмотрите… Каждому посетителю магазина – приятный подарок на память!

Про маленькую поганку совсем забыл, а напрасно.

– Мне-то подарок до сих пор не отдали, – буркнула она негромко, словно разговаривала сама с собой.

Гробиц как раз выбрался из-за прилавка, чтобы принести из смежного помещения вытертую малиновую банкетку для дамы.

– Уходи, кому сказано! – Он замахнулся на девчонку, но испугался, что на покупателей это произведет неприятное впечатление, поэтому жест вышел скорее суматошный, чем угрожающий.

Проигнорировала.

– Присядьте, госпожа, так вам будет удобней. Что вас интересует?

– Мне нужен браслет. – Сине-серые глаза, обрамленные длинными, загнутыми на концах пепельными ресницами, смотрели на драгоценности с королевским равнодушием, голос из-под шарфа звучал глуховато. – Что-нибудь весеннее, для бала.

– Вот, прошу вас, примерьте на свою ручку…

Гробиц отпер витрину и начал доставать товар. Кражи он не опасался, потому что припомнил, какие ходят слухи об их господине: тот отличался, во-первых, крутым нравом, а во-вторых, подмоченной в далеком прошлом репутацией – что-то темное, недоказанное и всеми забытое, но схлопотать свежий компромат во время предвыборной кампании для него будет очень некстати. Убьет. Говорят, еще и колдун, и если кто-то из его команды окажется нечист на руку, в случае жалобы правда быстренько выплывет наружу.

Надо расшибиться в лепешку, но этим троим угодить. Вот, допустим, станет их господин Весенним Властителем, а они, соответственно, придворными – и заодно постоянными покупателями в магазине Гробица, придворным без драгоценных аксессуаров никак не обойтись…

Злорадный тонкий голосок не позволил домечтать до конца:

– Меня-то здесь обманули, не дали подарка, и вас тоже надуют!

– Иди, малышка, домой, – с неискренней лаской вздохнул Гробиц – и объяснил посетителям, чтобы у тех не сложилось представления, будто он никак не может от нее отделаться: – Извините, она с улицы забежала погреться, не выгонять же.

Выслушали, но не отреагировали: их это не касается. Они пришли сюда, чтобы на деньги, выданные господином, купить для его шикарной пассии приличествующее случаю украшение, и задача Гробица – добиться, чтобы эти деньги перекочевали к нему в кассу. Не обращать внимания на маленькую дрянь с бантами-мухоморами, словно ее тут нет. И не забыть на прощание вручить подарки: даме булавку с радужными стразами, молодым людям по брелку. Расход небольшой, а у них останутся приятные воспоминания о посещении магазина.

– Мне понравилась «Улыбка рассвета», – обронил тот, что помоложе. – Бранд, как думаешь, пойдет мне, а?

– Давай, перебьешься пока без диадемы, – ухмыльнулся старший. – Мы сейчас Эфре браслет покупаем, а не тебе новую цацку.

– Жемчуг из другого измерения, натуральный океанский, – сообщил Гробиц, решив, что стоит подогреть интерес к диадеме хотя бы с расчетом на перспективу. – У вас отличный вкус…

– А мне она тоже понравилась! – радостно завопила девчонка. – Рубины красненькие красивенькие такие, ага? Это настоящие рубины или стеклянные? Я тоже такую хочу, и вот это хочу, и вон то с серебряными висячками…

– Пошла вон! – срываясь на фальцет, крикнул Гробиц. – Понаехало вас, бегаете везде, людей пугаете! Прошу прощения, господа, но я не знаю, как еще с ней разговаривать…

Улыбнувшись, юноша сунул руку в карман стеганой куртки с меховой подкладкой и вытащил глянцевую фиолетово-золотую плитку.

– На тебе – и брысь домой.

– А нельзя брать шоколадки у незнакомых… – алчно уставившись на угощение, пробормотала девчонка.

Потом, со свирепым выражением на маленьком личике, схватила сверкнувшее золотым тиснением сладкое сокровище и стремглав бросилась вон из магазина. Жалобно тренькнул колокольчик, хлопнула дверь.

– Вот паршивка! – заметил даритель.

Скорее с восхищением, чем с осуждением.

– Даже спасибо не сказала, – печально покачал головой Гробиц.

После того как наконец-то удалось ее выгнать, он почувствовал себя, словно проколотый воздушный шарик, но, посмотрев на покупательницу, задумчиво разглядывающую браслеты, воспрянул духом.

– Что-нибудь выбрали, госпожа?

Она слегка пожала плечами, как будто ей было все равно, и обратилась к своим спутникам:

– Мальчики, выбирайте вы.

Заброшенный на плечо конец шарфа соскользнул, и Гробиц внутренне охнул, пораженный ледяной прелестью ее лица. В прошлый раз он видел эту девушку издали, поэтому впечатление осталось не настолько сильное, а сейчас взгляд так и примерз. Ему даже подумалось: ради такой красоты можно пойти на преступление – например, ограбить ювелирный магазин… Но молодые люди с видом знатоков сравнивали разложенные на прилавке браслеты и грабеж явно не планировали.

С трудом повернув голову, он увидел на улице, за стеклянной витриной с бутафорской бижутерией, окаянную девчонку – та натягивала, насупившись, вязаную шапочку, шоколадка торчала из кармана. Гробиц испугался, что негодяйка сейчас вернется, но она затянула под подбородком свисающие концы, показала на прощанье язык и вприпрыжку побежала прочь сквозь темноту, мерцание снега, скольжение черных теней и лимонный свет фонарей.

«Слава тебе господи…» – произнес Гробиц одними губами.

У нее красивое имя: Александра. Или Сандра, тоже красиво. И самые лучшие на свете бантики. В магазине с блестяшками она сняла шапочку специально, чтобы продавец посмотрел на ее главный бант, который самый большой, на макушке. Наверное, тот взрослый мальчик подарил ей шоколадку, потому что она похожа на принцессу из книжки с картинками. Кому попало не подарил бы.

Убежав подальше от магазина, Сандра остановилась под фонарем в виде граненого стакана, на который зачем-то надели корону, огляделась и вытащила из кармана плитку в нарядной шелковистой обертке. Надпись золотыми буквами: «Флирт с вафельно-трюфельной начинкой». И фольга внутри золотая! Шоколадка всамделишная, вкусная-превкусная, с хрустящей вафлей. Половинку она маме оставит. Или не половинку, чуть поменьше… Вот столько.

Спрятав мамину долю в карман, Сандра побежала дальше. Скорее, пока не передумала. А то расхочется делиться, и она все съест сама, а маме, наверное, тоже хочется настоящего флирта с вафлей и трюфелем.

Запахнув благоухающую табаком шубу, Онората спустилась на лестничную клетку, неверными от злости пальцами вытащила из пачки сигарету. Она добрая волшебница. Добрая, дьявол вас всех подери! Драган и Лотта – беспринципные приспособленцы, а еще смеют ей угрожать… Кто их только сюда позвал…

Онората карала зло. Должен ведь кто-то этим заниматься, так почему не она? Обнаружив где-нибудь вечеринку, свадьбу, именины, любое другое торжество, она приходила туда незваной гостьей, молча усаживалась за стол, дожидалась, когда ее так или иначе оскорбят, – и после этого, охваченная справедливым негодованием, или наводила на всю компанию порчу, или изничтожала кушанья и имущество обидчиков. Смотря по тому, насколько была в ударе. Нечего веселиться, когда у нее все паршиво, любовник удрал с кривоногой козой на Лаконоду, от скверных предчувствий не продохнуть и настроение такое же, как этот дрянной подъезд в доходном доме средней руки: тускло, пыльно, серо, из подвала сочатся канализационные миазмы, в воздухе клубами плавает сизый дым. Пролетом выше – жизнерадостные, мать их, голоса, приглушенные закрытой дверью. Если бы не Драган со своей подрастающей шавкой, веселье уже бы заглохло.

В этот раз все вышло не так. И хозяева, и гости вели себя до того приторно, что Онорату почти затошнило. В ответ на ее подначки радушно улыбались и что-нибудь подкладывали на тарелку. Даже когда она локтем толкнула соусник, сделали вид, поганцы, что ничего не заметили. Словно сговорились не давать ей повода… Это зло может обрушиться на дурные головы ни с того, ни с сего, а добру нужен повод, и Онората дожидалась, когда кто-нибудь сорвется, – пока не появились Драган и Лотта.

Усевшись рядом с Оноратой, рыжая веснушчатая сучка прошипела:

– Убирайся отсюда, пока цела. И не вздумай что-нибудь выкинуть, мы тебе возврат обеспечим. В прошлый раз ты побывала на дне рождения у моей троюродной сестрички и напакостила там, как свинья на деревенской кухне. Мы все про тебя знаем.

Драган стоял рядом с вежливой миной, словно это он ходит в учениках у Лотты, а не наоборот.

– Драган, придержи свою соплячку, – задохнувшись от ярости, потребовала Онората.

– Лучше я тебя придержу, – флегматично процедил колдун, похожий на прожигателя жизни, утомленного этой самой жизнью до приятной дремоты. – Убирайся отсюда.

Участники домашнего застолья этого разговора словно не слышали, разве что некоторые выглядели напрягшимися. Онората поняла, что угодила в мышеловку. Драган и Лотта опередили ее, проинструктировали этих, за столом, как себя вести, вдобавок применили чары, чтобы обеспечить присутствующим непрошибаемо благостное настроение. А сами дожидались на площадке верхнего этажа, чтобы после свалиться из засады, как снег на голову.

Началось с того, что ей не повезло нарваться на родственничков Лотты, и Драган решил воспользоваться случаем, чтобы натаскать свою ученицу еще и в этой области. Воевать с коллегами-колдунами Онората не хотела и не собиралась. Это наказанным обывателям можно объяснять, что она добрая волшебница, карает за плохие поступки, мелкие чувства и себялюбивые побуждения, а с коллегами такой номер не пройдет. Засмеют. Они же все поголовно циники.

Докурив сигарету, Онората стряхнула с шубы пепел и двинулась вниз по лестнице. Она ушла не сразу, так что на бегство это не похоже. Драган и Лотта, видимо, остались угощаться свиным рулетом и молодыми побегами выручай-дерева, тушенными с чесноком, – раз уж спасли вечеринку, почему бы не попользоваться плодами? Желчно усмехнувшись, колдунья распахнула дверь подъезда и шагнула в сырую ознобную темноту.

Дверь за спиной хлопнула так, что стекла в ней задребезжали и всхлипнули. Вот вам! Придерживая полы длинной шубы, Онората присела на корточки, осторожно подняла двумя пальцами самый крупный осколок. Она за испорченный вечер поквитается… с кем-нибудь, кто этого заслуживает.

Сандра в Танхале уже освоилась. Город оказался в самый раз для нее: большой, интересный, и заблудиться не страшно – она каждый раз плутала-плутала, а потом все равно выбиралась на знакомые улицы. Она исследовала эту огромную таинственную страну домов, фонарей, машин, дворцов, каменных мостов, пляшущих на ветру бумажек и всяких-разных магазинов, словно любопытный и сообразительный зверек, который готов сунуть нос в любую щель, но ни к кому в руки не пойдет.

Сейчас – домой, а то мама беспокоится и не знает, что Сандра несет ей почти половинку шоколадки. «Домой» – это вообще-то одно название, но мама с папой всегда так говорят, как будто они по-прежнему живут на Ваготе в собственной избушке с тремя комнатами, кухней и теплой уборной – папиной гордостью: он сам ее сбоку пристроил, на исходе минувшей осени, когда на маме женился.

Сандра – ровесница зимы, других времен года она еще не видела. Ее полное имя, Александра, похоже на сверкающий блестками снег или на алмазные украшения, какие она видела в том магазине, зато второе, короткое, – как лето на картинке: солнечное, яркое, красно-золотое. Хорошо, что ее зовут Сандрой.

Их избушка стоит теперь заколоченная, и весной туда поналезут всякие личинки, а ближе к лету на чердаке поселятся медузники – летучие кровососы, выгоняй их потом… Ничего, она выгонит, нечего им жить в ее доме! Но это будет нескоро, когда они с мамой и папой туда вернутся.

На Ваготе людей почти не осталось, кроме самых упрямых. После того как кесу разворотили ворованной взрывчаткой береговую стену, вырезали гарнизон и разграбили продуктовые склады, немногочисленное население островка, собрав самые ценные пожитки, пристроилось в хвост проходившему мимо каравану и подалось на Кордею – там хотя бы есть шансы выжить. Километровая вереница потрепанных драндулетов с залитыми доверху баками тащилась за автоколонной Трансматериковой компании по пробитой таран-машиной просеке, мимо громадных елажников с корявыми стволами в несколько обхватов и хмурыми кронами. Сандре еще подумалось: это, наверное, будущие тучи, когда они станут совсем большими – оторвутся и уплывут по небу. Она поняла, что это не так, насобирав во время стоянки шишек и веточек с длинной серой хвоей. Путешествовать ей понравилось, и она не могла взять в толк, почему все взрослые такие невеселые, молчаливые, раздражительные и у мамы глаза на мокром месте.

Сейчас они за компанию с целой толпой беженцев с таких же, как Вагота, разоренных окраин Кордейского архипелага жили в ночлежке на задворках Сытного рынка. По вечерам можно насобирать под опустевшими прилавками капустных листьев или найти мерзлую луковицу. Овощи стоят дорого, потому что тепличные или со складов, а когда что-нибудь такое попадется, мама варит королевский суп на мясном бульоне.

Мясо и хлеб приносит папа, если найдет поденную работу. Несколько дней назад ему повезло – взяли в уборщики на вокзал. Там скоро поезда начнут выходить из зимней спячки, а перед этим надо чистить скребком их шкуры, мыть изнутри кожистые полости-вагоны, удалять угнездившихся в складках паразитов. Работа не только грязная, но еще и опасная: бывает, что какой-нибудь поезд спросонья корчится в судорогах, бьется о стенки длинного бетонного стойла, человека запросто зашибет насмерть или покалечит. Но за это деньги платят, и папа обещал Сандре, что с ним ничего не случится.

– Если будет плохо себя вести, я его лопатой по морде!

Ага, морда у зверопоезда – побольше вон той афишной тумбы, но папа сильный.

В ночлежке чуть тепленькие батареи цвета побуревшей крови, пахнущие дезинфекцией жесткие тюфяки на скрипучих топчанах и грязная общая кухня, и соседи, случается, воруют друг у друга, скандалят, напиваются вдрызг, но Сандре с мамой и папой больше некуда деваться. Их уже с трех квартир выселили, хотя Сандра по-честному старалась быть хорошей.

Правда, госпожа Доротея из Картофельного переулка, у которой мама мыла окна и прибиралась в погребе, обещала им помочь. Они ходили туда вместе: пока мама трудилась, Сандре дали посмотреть книжки с картинками, а потом обеих угостили чаем, печеньем и конфетами с помадкой.

– Вы мне понравились, но я не могу позволить себе постоянную домработницу, – тревожно и сокрушенно говорила Доротея, похожая на суетливую птицу с ощипанной шеей. – Пенсии не хватает, сбережений не хватает, четверых детей надо накормить, одеть, выучить, пристроить… Мою старшую, Калерию, обещали взять по протекции на службу в Весенний дворец, уж и загадывать боюсь, получится или нет. Кушайте, кушайте печенье… Да, я для вас кое-что подыскала. Одному из моих соседей очень пришлись бы кстати помощники по хозяйству, такие, как вы с мужем. Как он вернется из рейса, я с ним поговорю. Он служит следопытом в Трансматериковой компании, сейчас ушел с караваном на север. Платят им сами знаете сколько… Молодой человек живет один, а дом большой, двухэтажный. Вру, не совсем один, у него там еще квартирует приятель-студент, тоже очень славный молодой человек – и такой же безалаберный по хозяйству. Не чистят, не моют, не подтирают, кухня – настоящий вертеп, это словами не описать, надо хоть раз увидеть! Первый этаж пустует, и для вас бы комнатка нашлась, если к Залману как следует подъехать. Их зовут Залман и Дэнис. Хорошие, добрые ребята, а вот девушка, которая к ним ходит, подружка Залмана, – она понизила голос до испуганного шепота, – это оторви и выброси, и больше не подбирай! Прости, конечно, господи…

– Гулящая? – сочувственно подсказала мама.

– Ох, хуже.

– Неужели пьет?

Сандра тем временем разломала печеньица на кусочки и выложила из них мозаичную избушку. Вот бы у домов были колеса, чтобы возить их за собой с места на место…

– Ох, еще хуже.

– Разве бывает что-то хуже гулящей и пьющей девушки?

– Бывает, когда она вроде этой Виринеи. А парень бедный как за нее держится… у него сердце золотое, только лицо не в порядке. Покусали вьюсы, он был еще маленький, вы же знаете, это нельзя расчесывать, а то на всю жизнь останется.

– Да, да. – Мама закивала. – У нас на Ваготе тоже такое случалось – летом, в начале осени… Сандра, ты что делаешь с печеньем? Ну-ка, скушай все, что разломала!

– Он нельзя сказать что бесхарактерный, он ведь, когда сюда переехал, от нашего Картофельного переулка шпану отвадил. Один против этого зверья – и заставил их поджать хвосты, с тех пор они тут безобразничать не смеют, и все наши соседи на него за это молиться готовы, а с одной девицей разнузданной сладить не может. Комплексы из-за проблемы с лицом… Как только он приедет, я с ним поговорю и тогда вас позову, поэтому не пропадайте, заглядывайте. И знаете, совет, когда вы с супругом придете с ним знакомиться, Сандру на первый раз с собой не берите.

– Это почему? – возмутилась Сандра.

Рассказчица от ее возгласа вздрогнула, а мама озабоченно нахмурилась.

– Чтобы его сразу не отпугнуть, – ласково объяснила Доротея. – Пусть мама с папой без тебя встретятся с хозяином дома, а ты у нас посидишь, книжки посмотришь, в игрушки поиграешь.

Сандра насупилась и ничего не ответила.

– Потому что ты у нас бедствие номер раз, – со вздохом повторила мама папины слова, сказанные однажды еще на Ваготе.

В дымных розовых сумерках, когда они уходили, Доротея показала им дом Залмана. И впрямь большой, с заснеженной крышей и двумя кирпичными трубами. Калитка закрыта, ни одно из окон не светится.

«Пусть я буду жить в этом доме! – загадала Сандра. – Чтобы нас с мамой и папой туда пустили и не выгнали… Пусть мое желание сбудется!»

Пока из Картофельного переулка никаких известий, зато она несет маме настоящую шоколадку с вафлей и трюфелем.

Сандра остановилась на перекрестке, припоминая, налево дальше или направо. Ага, в эту сторону. Знакомая улица: старые четырехэтажные дома с квадратными окошками и полукруглыми балкончиками, похожими на обглоданные мышами сухари. Штукатурка на балкончиках растрескалась и осыпалась. Наверное, кому-нибудь на голову. На одном из домов торчит башенка со сломанными часами: стрелка осталась только та, которая потолще и покороче, и все время указывает на двойку. Часы белели в лунном свете, словно еще одна потускневшая луна, усевшаяся отдохнуть на крышу.

«Уже поздно… – поглядев на них, подумала Сандра. – Но я иду «домой», и не с пустыми руками – с шоколадкой! Только бы с мамой и папой все было хорошо и наши вещи не пропали…»

В ночлежке была камера хранения – кладовка такая с отдельными шкафчиками, где можно за плату оставить свое имущество, чтобы другие постояльцы не своровали. Шкафчики запирались, ключи хранились у жены директора заведения, который на всех ругался и говорил, что он «господин директор», а не «содержатель», как его всякая деревенщина обзывает.

Из чернильного проема в стене, наверху закругленного, выступил кто-то высокий, загородил дорогу.

– Девочка, стой!

Взрослые учили: «Если встретишь плохого дядю, сразу от него убегай. Можешь лягнуть, или укусить, или завизжать погромче, чтобы все услышали».

Это оказался не дядя, а дама, и вместо того, чтобы кинуться от нее со всех ног, Сандра остановилась. Не потому, что решила послушаться, а из практических соображений: может, тоже чем-нибудь угостит?

Дама была в длинной шубе, но с непокрытой головой, прямые волосы распущены по плечам, в пальцах зажата сигарета с горящим кончиком. Овальное лицо с припухшими щеками и большим выпуклым лбом, колючие темные глаза.

«От этой надо убежать», – запоздало поняла Сандра.

– Как тебя зовут? – Голос резкий, как папина бензопила, которая сломалась и осталась на Ваготе.

Девочка молчала. Еще чего – говорить такой тетке свое имя!

– Я спросила, как тебя зовут!

– А вы сама кто такая? – уставившись ей в глаза, огрызнулась Сандра.

– Я добрая волшебница, – прошипела тетка.

– А по-моему, никакая не добрая.

– Это ты плохая девочка, – злорадно возразила незнакомка. – Грубишь старшим, не слушаешься, да? Я хочу, чтобы ты отдала мне самое дорогое, что у тебя с собой есть, иначе я тебя накажу.

– Ну нет, бантики в горошек не отдам, и полшоколадки не отдам! Это все мое!

– Девочка, нельзя говорить «это мое». И жадничать нельзя, всегда нужно делиться с теми, кто тебя об этом попросит! – провозгласила волшебница с таким торжеством, словно к ее ногам уже накидали целую кучу шоколадок.

– Я делюсь, когда хочу, – буркнула Сандра. – А когда не хочу, не делюсь.

– Говорить «я хочу» тоже нельзя.

– Нет, можно.

– Нет, нельзя! – Глаза дамы радостно и безумно вспыхнули, как будто в глубине души она была довольна таким поворотом. – Надо слушаться и делать то, что тебе сказали!

– А я буду делать то, что сама решу, и не буду спрашивать об этом всяких волшебниц, которые притворяются добрыми, а взаправду злые!

– Тогда вот тебе наказание!

Она выхватила из кармана своей долгополой шубы и швырнула в Сандру что-то, блеснувшее в свете фонаря.

Ледышка или кусок стекла.

Девочка бросилась бежать. Завернув за угол, чуть не налетела на кого-то взрослого. Взвизгнули тормоза вильнувшего в сторону автомобиля. Из темной небесной выси тихо сыпался искрящийся снежок, а она неслась, не разбирая дороги, и остановилась, только миновав несколько кварталов, возле знакомого галантерейного магазина «Пуговичное королевство».

Проверила: шоколадка на месте. Подойдя к установленному в витрине зеркалу, в котором отражались подвешенные на нитках красивые пуговицы, поправила шапочку.

За спиной у нее что-то шевелилось и кривлялось, выглядывая то из-за правого, то из-за левого плеча. Сандра сжала кулаки и повернулась, готовая стукнуть того, кто ее дразнит, но никого позади не было.

Вечер выдался пошлый. Сначала, с подачи рвущейся на подвиги ученицы, стычка с малахольной «доброй волшебницей», вообразившей, будто она призвана всех карать направо и налево. Потом застолье с посредственно приготовленными кушаньями и третьесортным алкоголем, приправленное обстоятельными разговорами о ценах на продукты, о выборах Весеннего Властителя и бесплатных развлекательных мероприятиях, коими оные сопровождаются, о водопроводной аварии в масштабе нескольких кварталов – муниципальщики твердят, что трубу прогрызла какая-то дрянь, до срока вышедшая из спячки, а в Санитарной службе говорят, что при минусовой температуре так не бывает, просто труба у них уже сто лет была ржавая, – и рядовому жильцу непонятно, кто будет за это платить… Отстой. Словно сидишь в закисшем пруду, по горло в мутной цветущей воде, солнце печет голову, хором жужжат мухи. Незамысловатые шутки, пьяный смех. Постепенно разговор расслоился: мужчины вдумчиво рассуждают о солярке и огнестрельном оружии, женщины хвалятся школьными успехами своих детишек. Все равно отстой.

– Лотта, ты наелась? – флегматично поинтересовался Драган.

– Мгм. – Юная колдунья дожевывала последний кусок пирога со сливовым повидлом.

– Тогда попрощаемся с гостеприимными хозяевами. Нам пора.

На их отбытие, так же как и на их появление час назад, никто не обратил внимания. Лотта быстро научилась этим чарам, способная девочка. Если б не она, Драган не вляпался бы в эту бестолковую историю с Оноратой. Что бы ни происходило, он не вляпывался, сохранял нейтралитет, а «добрых» и «злых» всегда считал опасными для окружающих психами. Собрать тех и других в одной резервации, и пусть между собой разбираются… Впрочем, даже если бы кто-нибудь затеял претворить в жизнь такой проект, Драган и то постарался бы остаться в стороне. Принципиально и по велению души. Во что-нибудь ввязываться – себе дороже.

В последнее время его мучил животрепещущий – словно здоровенная скользкая рыбина, которая бьется и лупит хвостом, – вопрос: куда и когда сбежать из Танхалы? Он любил столицу и не сомневался, что будет по ней тосковать, но здесь оставаться нельзя. Скоро начнется пресловутое «интересное время», а это как грунтовая дорога в ливень – и не хочешь, да вляпаешься.

В числе прочих на Весеннюю корону претендует Валеас Мерсмон. Драган, как узнал об этом, на сутки потерял аппетит. Зачем коллеге-колдуну, тем более такого заоблачного уровня, лезть в политику – этого он искренне не понимал, но раз уж Валеасу оно понадобилось, спокойной жизни не жди.

Драган с ним не враждовал – он не идиот, чтобы наживать таких врагов. Много лет назад, когда ему было примерно столько же, сколько сейчас Лотте, их даже связывали отношения, условно напоминающие дружбу. К счастью, длилось это недолго, но Драган тогда успел научиться у опасного старшего приятеля кое-чему полезному по части магии – это да, переоценить трудно, и вдобавок усвоил: этому лучше ни в чем не перечить, а если он затеял какой-нибудь эксперимент, желательно находиться как можно дальше от места действия.

Если Валеас станет Весенним Властителем, что-то будет. И если проиграет, все равно что-то будет. Пожалуй, самый разумный вариант – это Сансельба: караван туда идет черт знает сколько, сансельбийские нефтяные бароны держатся особняком, в политику не играют – симпатичная позиция, схожая с жизненным кредо самого Драгана. Он дождется результата выборов, посмотрит на инаугурацию, интересно же все-таки, а после соберет чемоданы и отправится на Сансельбу, пока что-нибудь не началось. И Лотту с собой прихватит, если она будет не против. К своей ученице Драган в меру привязался, но нет смысла спасать того, кто спасаться не хочет. Он не любил применять силу, это натуральный отстой.

Спускаясь по заплеванной лестнице, колдун размышлял на другую тему: тащить ли Лотту с собой на завтрашний бал во дворце у Зимней Властительницы? Как уважаемый представитель магического сословия, он честь по чести получил приглашение и мог привести с собой даму, но баловать учеников нельзя, девчонка должна заслужить награду. Хм, подсунуть ей до завтра какое угодно задание посильной сложности…

Сам он однозначно туда собирался. До него дошли сплетни, что Валеас где-то откопал фантастически красивую девушку, «увидишь – челюсть отвалится», и Драгану хотелось на нее посмотреть. Придерживая челюсть, если понадобится. Тем более стоит прийти с собственной дамой. Даже если эта бывшая медсестра из забытой богом глухомани нужна Валеасу исключительно как декоративный элемент – а судя по тому, что Драган о нем знал, так и есть, – он не потерпит, чтобы кто-то прельщал его официальную пассию. Он же классический хищник. Если он наденет Весеннюю корону, Драган его тепло поздравит и сбежит на Сансельбу, а если не наденет… тогда тем более сбежит.

Внизу тянуло сквозняком. Входную дверь украшали застекленные квадратные оконца – и все до одного расколоты трещинами, а нижнее и вовсе вылетело. Когда они с Лоттой сюда пришли, стекла были целехонькие. Драган на секунду напрягся, ощутив следы недавнего магического возмущения. Не придется изобретать для Лотты учебное задание, Онората обо всем позаботилась.

– Ничего не чувствуешь? – поинтересовался он с легкой усмешкой, когда вышли во двор.

– Это добрая гадина от души приложила дверью, выскочив из подъезда, и все стекла побила.

– Хм, видно невооруженным глазом. Еще?

– Что-то было…

Миловидное конопатое лицо ученицы стало настороженным и сосредоточенным. Начала озираться, присела. Свела брови, разглядывая осколки. Драган ждал, что она скажет.

– Онората выделила из себя какую-то малую вредоносную сущность. Спонтанно или нарочно, не понять… Наверное, засадила ее в стекло и унесла с собой, здесь не хватает большого осколка.

– Как называется эта сущность?

– Стеклянник, – выпалила девушка, испытывая гордость оттого, что знает точный ответ.

– Что она делает?

– Преследует того, к кому ее прилепили, перескакивая в любые отражающие поверхности – зеркало, стекло, вода, лед, полированное дерево, блестящий металл…

– Чем опасна?

– Портит те предметы, в которых подолгу задерживается, и питается жизненной энергией преследуемого. Берет понемногу, но это ослабляет организм, вызывает разные заболевания.

– Молодец. Учебные материалы ты усвоила на совесть, а теперь вот тебе практическое задание: надо найти того беднягу, которого Онората оделила стеклянником, и избавить от этой напасти. Насколько я знаю Онорату, выбирала она недолго, это какой-нибудь случайный прохожий. Ты должна взять след, разыскать его, и дальше… Что ты сделаешь дальше?

Девчонка наморщила лоб, припоминая последовательность действий.

– Подвести преследуемого к зеркалу, сотворить выманивающие стеклянника чары. Когда он появится, поймать его, рассечь связь между ним и преследуемым и отослать малую сущность назад к хозяйке. Можно при этом поменять вектор вредоносного воздействия на обратный, а можно не трогать, тогда оно просто рассеется. Я поменяю, пусть Онората получит!

– Когда поворачиваешь вектор, это дополнительный расход силы, имей в виду. Теорию ты знаешь, теперь дело за тем, чтобы выполнить это на практике. Если справишься, пойдем с тобой завтра на бал к Зимней Госпоже.

– Учитель Драган! – восхищенно ахнула Лотта.

– За работу.

Как он и предвидел, Онората отыгралась на первом встречном: недостающие осколки нашлись в двух шагах от пропахшей мочой арки, выводящей со двора на улицу.

Ученица опустилась на корточки, изучая следы в развезенном на тротуаре снежном месиве, а Драган, засунув руки в карманы пальто, смотрел на тихую в этот поздний час зимнюю улочку, выбеленную и усыпанную блестками, и думал о том, что-то будет твориться в Танхале весной… Ему казалось, что ничего хорошего.

– Учитель Драган, я нашла. – Голос Лотты звучал потрясенно. – Следочки-то маленькие, с мою ладонь! Она своего стеклянника ребенку засадила, вот сука…

– Это упрощает твою задачу. Взрослый первым делом начал бы выяснять, какой счет мы ему после выставим, а услышав, что это бесплатно, потому что учебная практика, еще бы призадумался, что безопасней – принять помощь от колдуньи-ученицы или таскать с собой стеклянника. Взяла след?

– Да. – Лотта выпрямилась, сверкнув глазами. – Ребенок побежал в ту сторону.

– Тогда вперед, за билетом на бал.

Это напоминало сплетенную из веревок куклу: болтаются длиннющие ручки-ножки, вместо головы мешочек размером с кулак, и на нем нарисовано углем злобное личико. Веревочное существо извивалось в темном стекле, мотало головой, гримасничало, кривя черный рот.

Сандра в ответ тоже скорчила рожу: на тебе! Это была уже которая витрина, куда она заглянула проверить, не отвязалась ли чертова кукла. Надейся, такая отвяжется…

Над витриной красные и желтые лампочки освещали вывеску: «Господин своей жизни», внутри стояло несколько мужских манекенов в строгих костюмах с жесткими белыми воротничками, зато босиком. Гипсовые ступни с аккуратно вылепленными пальцами попирали полированный пол.

Какие же они господа своей жизни, если у них даже обувки зимой нету, хмуро подумала Сандра, вытаскивая из кармана дареную шоколадку. Она совсем чуть-чуть отломит, чтобы маме тоже осталось.

Надо придумать, что делать. Возвращаться в ночлежку с этой штукой нельзя, их тогда на улицу выгонят. Недавно один пьянчуга, тоже с Ваготы, подцепил в городе «прилипал» – толкнул незнакомого старика, а тот обиделся и оказался колдуном, – так директор ночлежки сразу выставил его за порог.

«Прилипалы» похожи на хлопья пыли, которые вьются вокруг человека и то видны, то не видны. Из-за них в два счета скисает молоко, другая еда тоже протухает, а спиртное, по словам взрослых, становится мерзопакостным – стоит только жертве протянуть руку к посудине, куда это положено или налито. Вот бедолагу и выдворили, пока он все продукты не перепортил. Если попал в такой переплет, надо поскорее сходить к ведьме или колдуну, но те помогают не за «спасибо», а у несчастного алкаша денег не было. Он так и околел от голода и холода, нашли возле помойки окоченевшего. Сандра хотела сбегать посмотреть, но мама не пустила, даже рассердилась, а на следующий день ничего там уже не было, кроме примятого снега, почерневших картофельных очисток и собачьих следов.

Шоколадка оказалась в полном порядке. Значит, не «прилипала». На радостях Сандра отломила себе последний квадратик – честно, последний. Остальное засунула поглубже в карман, для мамы. Поглядела на белолицых босяков в дорогих костюмах, натянула варежки и зашагала дальше. Витрину бить нельзя, а то папу с мамой засудят и заставят деньги платить. Надо найти что-нибудь попроще и расколотить вдребезги: может, тогда это пугало сдохнет?

Застекленную табличку с надписью «Скупка иноземных изделий в переулке» она еще позавчера приметила на улице с блестящими трамвайными рельсами, ароматом свежих булочек и рыжим вечерним солнцем над крышей дома, выдвинутого вперед острым углом – как будто нос корабля, плывущего по сугробам.

Корабли Сандра видела на картинках, и что такое «иноземный» – тоже знала. Это значит – с иной Земли, где все по-другому, но тоже есть люди, а попасть туда можно только летом, когда открываются порталы. К началу лета ей исполнится шестнадцать, она будет уже большая и обязательно побывает на параллельной Земле.

Уже поздно, и ни солнца, ни запаха булочек там наверняка не осталось, но рельсы и дом-корабль вряд ли куда-то делись. Это в той стороне. Она бежала, шныряя среди прохожих, иногда задерживаясь на миг у какой-нибудь витрины, чтобы бросить сердитый взгляд на кривляющегося преследователя.

Табличка оказалась на месте, а то Сандра всю дорогу опасалась – вдруг до нее разбили? Висит высоко, но она запаслась камнем, когда пробиралась мимо разрытой поперек тротуара канавины.

Под задумчивым звездным небом трехэтажный дом, уткнувшийся носом в сугроб, еще сильнее напоминал корабль из книжки. Может быть, ему хочется стать настоящим кораблем, и он уже начал превращаться – понемногу, чтобы никто раньше времени не заметил? Окна заманчиво светились желтым и зеленым. Вот бы интересно побывать внутри… Только сперва надо отделаться от веревочной куклы.

Мимо прошли, энергично скрипя снегом, то ли двое солдат лесной пехоты в грязновато-белых маскировочных полушубках, то ли какие-то неведомые мохнатые существа, обутые в армейские сапоги, – Сандра вверх не смотрела и лиц не видела. Следом просеменил кто-то тщедушный, укутанный в потрепанную шаль с поредевшей бахромой, он тащил в охапке большую настольную лампу с цаплями на абажуре. Дождавшись, когда вся эта публика скроется за углом, Сандра подбежала к стене с табличкой. Стекло поблескивало, отражая свет фонаря, и внутри ухмылялась мучнисто-бледная рожица, шевелились похожие на веревки конечности.

– Ну, сейчас я тебе…

Камень ударил в середину таблички. Хрустнуло, посыпались осколки. Сандра бросилась наутек, а то от грохота все, кто живет рядом, выскочат из домов и начнут ругаться… Возле перекрестка остановилась, перевела дух, оглянулась: никто за ней не гонится, не считая окруженного электрическим нимбом трамвая, но тот проехал мимо, словно был с ней заодно, нехотя притормозил на пустой остановке, а потом умчался, дребезжа и подпрыгивая, в манящее цветное марево – в ту сторону, где Сандра еще ни разу не бывала. Хорошо бы покататься по городу на трамвае… Но без билета нельзя.

Она вышла на набережную неширокого каменного канала, заваленного снегом, как будто выстланного ватой. Этот канал напоминал ей окна их домика на Ваготе: там меж двойных рам лежала толстым слоем старая вата, посыпанная для красоты конфетти. Однажды Сандре даже пришло в голову: должен быть какой-нибудь хитрый прием, чтобы раз – и через этот ватный канал очутиться дома возле окошка, а после таким же манером перенестись обратно в Танхалу. Но для этого надо, чтобы окно и канал взаправду были одним и тем же, словно разные грани какого-нибудь переливчатого камня в магазине, где ей дали шоколадку.

Ночлежка на том берегу, а на набережной есть посудная лавка с башней из тарелок и хороводом стаканов в витрине. Сперва стоит посмотреть, получилось или нет.

Не получилось. Привязавшееся к Сандре мерзкое создание дразнилось из витрины как ни в чем не бывало. И если снова каменюкой засадить – наверное, бесполезно, ему опять ничего не сделается.

Сжав кулаки, Сандра потопала к мосту. Она все сильнее злилась. Никого не трогала, первая не начинала, и вдруг приключилась такая ерунда! Показать бы, где раки зимуют, этой вредной тетке, которая на самом деле никакая не добрая, а просто дура, хоть и волшебница… Рыча под нос, словно маленький, но свирепый зверек, она по узкой каменной лесенке с обледенелыми ступенями спустилась под мост.

Внизу валялось несколько пустых фанерных ящиков. Две тощие собаки встрепенулись и настороженно уставились на человеческого детеныша.

– Нечем вас угостить, – буркнула Сандра, устраиваясь на ящике. – У меня только шоколадка, но она мамина. Зато когда я вырасту, я стану королевой кошек и собак и открою для всех вас бесплатную столовую, ага, по правде… Я тут с вами немножко посижу, ладно? А то мне надо придумать, как от этой зеркальной приставаки избавиться.

Понурые городские псы не возражали. Она долго смотрела на заснеженный коридор с каменными стенами в многолетних ледяных наплывах и протоптанными наискосок тропинками, на звезды в сине-черном небе, на желтеющие с двух сторон окошки и фонари, на круглую луну, которая осторожно выползла из-за дома, украшенного сверху толстым пластом снега, словно взбитыми сливками. Захотелось сладкого. Сердясь на себя, Сандра зашелестела фольгой, отломила квадратик. На этот раз самый-самый последний! Она же несет подарок маме, а если не удастся расправиться с чертовой куклой и нельзя будет вернуться в ночлежку, ей придется еще долго этой шоколадкой питаться, как заблудившимся в Лесу путешественникам, которые должны беречь припасы.

Насупившись, спрятала на дно кармана оставшийся кусочек, сказала «до свидания» собакам и полезла наверх. Подошвы скользили, вдобавок в покрывающей ступеньки наледи мелькали веревочные конечности, кривилось уродливое личико, но Сандра в ответ только скалила зубы и карабкалась, цепляясь руками в отсыревших варежках.

Выбравшись на набережную, она поднялась с четверенек, стряхнула налипший на штаны снег – и тут обнаружила, что на нее смотрят. Двое прохожих, мужчина и девушка.

Госпожа Доротея говорила: «Когда гуляешь по городу, веди себя хорошо, как воспитанная девочка, на тебя люди смотрят», – а Сандра про себя возражала: делать им больше нечего, кроме как глазеть по сторонам и высматривать, кто воспитанный, а кто нет? Дураки они, наверное, раз не могут найти себе занятия поинтересней.

Судя по вниманию, с каким уставилась на нее незнакомая парочка, это и есть те самые люди, которыми пугала Доротея: сначала будут во все глаза смотреть, а после что-нибудь скажут или подумают, и тогда маме с папой придется краснеть.

Играть в гляделки Сандра тоже умела и упрямо вытаращилась на незнакомцев. Мужчина напоминал манекены из лавки «Господин своей жизни», но в отличие от них разгуливал не босиком, а в начищенных черных ботинках. Гладкое молодое лицо, черты правильные и даже красивые, но какие-то сонные, вяловатые, как будто их обладатель живет мало-помалу, особенно не напрягаясь. И не так уж он молод на самом деле, почувствовала Сандра. Парень, угостивший ее шоколадкой, действительно почти мальчишка, а этот, наверное, подвид С – из тех, которым по двести-триста лет. Ей хотелось тоже быть подвидом С, ей же надо столько всякого увидеть и сделать – короткой жизни не хватит! На манекене было длинное, подбитое мехом пальто с модной пелериной, щегольское белое кашне, кожаные перчатки. Голова не покрыта, волосы зачесаны назад. То, что он ходит без шапки, настораживало: мама говорила, это можно только колдунам, которые умеют не замерзать, все остальные простудятся. Этот франт или простудится, или он вроде той тетки, которая прицепила к Сандре чертову куклу.