Сокол и Ласточка Акунин Борис

Николай Александрович читает письмо

«С.-М. 25 февраля 1702 года

Моя истинно любимая Беттина,

В соответствии с Уроками эпистолярного Этикета, преподанными незабвенной Мисс Хеджвуд, Письмо Персоны, находящейся в длительном Путешествии, должно начинаться с Благопожелания Адресату, затем коротко коснуться Сфер небесных, сиречь Погоды, оттуда перейти к Области земной, сиречь описанию Места Пребывания, и лишь после этого плавно и размеренно, подобно Течению Равнинной Реки, следовать по Руслу приключившихся Событий, перемежая оные глубокомысленными, но не утомительными Рассуждениями и высоконравственными Сентенциями.

Что же, попробую.

Будь здорова, крепка Духом и не унывай, насколько это возможно в твоём Положении. Пусть дорогие мне Стены служат не только Убежищем твоему бедному Телу, но и Опорой твоей кроткой Душе. Таково моё тебе Благопожелание, и больше, памятуя о своём Обещании, не коснусь сего грустного Предмета ни единым Словом.

О небесных Сферах лучше умолчу, чтобы не сбиться на Выражения, недопустимые в благонравном Письме. Во всё Время моего Путешествия Погода была гнусной, а Небо сочилось Дождём, мокрым Снегом и прочей Дрянью, напоминая вечно хлюпающий Нос Господина Обер-коммерцсоветника. Ах, прости! Сравнение само соскочило с Кончика моего Пера.

Не ласкала моего Взора и Область земная. Нынешняя Война мечет свои Громы и Молнии вдали от моего Маршрута, но Дороги за германскими Пределами отвратительны, постоялые Дворы нечисты, а Извозчики вороваты, однако я не стану тратить Время на Сетования по столь малозначительному Поводу, ибо здесь, в Городе, куда так рвалась нетерпеливая Душа моя, довелось мне столкнуться с Нечистотой и Вороватостью куда горшего Толка.

Честно признаюсь тебе, милая моя Беттина, что пребываю в Страхе, Тревоге и Малодушии. Препятствия, возникшие на моём Пути, оказались труднее, чем представлялось издалека. Но, как говорил когда-то мой дорогой Отец, ободряя меня перед Скачкой через Барьеры, Страх для того и существует, чтоб его побеждать, а Препятствия ниспосылаются нам Господом, дабы мы их преодолевали.

Это, как Ты несомненно поняла, была высоконравственная Сентенция, от которой я сразу перейду к глубокомысленному Рассуждению.

Чему быть, того не миновать, а бегать от своей Судьбы в равной Степени недостойно и глупо. Всё равно не убежишь, лишь потеряешь Самоуважение и Честь.

Моя Судьба, похоже, уготовила мне Дорогу гораздо более трудную и долгую, чем мнилось нам с Тобою. Город С.-М., самое имя которого сделалось мне до того неприятно, что я предпочитаю обозначать его лишь первыми Буквами, очевидно, превратился из конечного Пункта моей Поездки в отправную Точку Путешествия гораздо более дальнего и опасного. Боюсь, у меня нет иного Выхода.

Арматор Лефевр, в переписке казавшийся столь любезным и покладистым Джентльменом, искренне заинтересованным в Успехе моего Предприятия, при Встрече оказался Выжигой наихудшего Сорта.

Назначенная им Цена многократно выше той, о коей мы сговорились, но это ещё Полбеды. Гораздо тягостнее дополнительные Условия, от которых я не могу отказаться, а ещё более того томят меня недоброе Предчувствие и тягостное Недоверие, которое вызывает у меня этот Человек.

Но чему быть, того не миновать. Лишние Расходы меня не остановят, ибо Сокровище, за которым я отправляюсь, с избытком окупит любые Траты, ибо воистину на свете нет Приза дороже этого. Что ж до Опасностей, то страшиться их простительно, а готовиться к ним даже необходимо, но Стыд тому, кто из Боязни отказывается от высокой Цели.

Прости, что пишу сбивчиво и не называю Вещи своими Именами, но в эти смутные Времена ни к чему доверять Бумаге лишнее, а предстоящее мне Плавание не совсем безупречно с Точки Зрения Закона.

Думаю, ты и так поняла, что я отправляюсь в Путь лично. Иначе у меня не будет Уверенности, что Дело исполнится должным Образом.

В конце концов, чтоб добраться до С.-М., мне пришлось потратить почти столько же Времени, не говоря о перенесённых мною Испытаниях. Когда я расскажу тебе о них, ты содрогнёшься.

Итак, страшись за меня: я попаду во Владения ужасного Мулая.

Завидуй мне: я увижу сказочные Чудеса.

Молись за меня — я очень нуждаюсь в Молитве чистого Сердца.

Твой самый любящий и верный Друг Эпин»

Николай Александрович Фандорин перевернул ломкий лист, покрытый ровными строчками буро-коричневого цвета. То, что почерк был старинным, а чернила выцвели, беглому чтению не помешало. У магистра истории имелся большой опыт расшифровки старинных документов, часто находившихся в куда худшем состоянии.

Теплоход слегка качнуло на волне. Пришлось на секунду прикрыть глаза — сразу подкатила тошнота. Вестибулярный аппарат никак не желал привыкать к качке. Впрочем, Ника не мог читать даже в машине, на идеально ровном шоссе — немедленно начинало мутить.

На огромном океанском лайнере качка ощущалась при волнении больше четырёх баллов, а сегодня, судя по сообщению в корабельной газете «Фэлкон ньюс», ожидалось не больше трёх. Должно быть, корабль колыхнула одиночная волна-переросток.

Едва пол выровнялся, Фандорин открыл глаза и прочёл надпись на обороте. Триста лет назад конверты были не в ходу. Частные письма обыкновенно складывали, запечатывали и писали адрес на чистой стороне.

Губы Николая Александровича издали сладострастный причмокивающий звук. Кое-что начинало проясняться.

«Благородной Госпоже Обер-коммерцсоветнице Беттине Мёнхле, урождённой Баронессе фон Гетц в Её собственные Руки.

Замок Теофельс близ Швебиш-Халля»

Замком Теофельс когда-то владело семейство фон Дорнов, к которому принадлежал и Ника, посвятивший значительную часть жизни исследованию истории своего рода. Любой документ, имеющий хотя бы самое косвенное отношение к Теофельсу, представлял для Фандорина несомненный интерес.

Знакома ему была и фамилия Мёнхле. Так первоначально звали новых владельцев, к которым замок перешёл в начале восемнадцатого столетия. Потом они сменили имя на более благозвучное, но жена первого из них в самом деле была урождённая Беттина фон Гетц.

Вопрос: кто таков этот Эпин, пишущий почтенной Frau Ober-kommerzienrat[1] столь интригующее послание, притом с нелестной аттестацией в адрес её супруга или, во всяком случае, его хлюпающего носа? И почему вдруг по-английски, а не по-немецки?

Ника ещё раз прочитал обращение («My truly beloved Bettina») и подпись («Your most loving and assured Friend pine»). Любопытно. Очень любопытно.

Ай да тётушка. Загадала загадку!

Но разгадывать загадки было любимейшим занятием и в некотором роде даже источником заработка для Николая Александровича. Поэтому головоломки он не испугался, а решил, что попробует совместить плоды образования (как-никак шесть лет Кембриджа плюс четвертьвековой опыт) с дедуктивными способностями.

Он перечёл документ ещё несколько раз, повертел так и этак, пощупал фактуру бумаги, даже понюхал. Аромат безвозвратно ушедшего времени и непостижимой тайны кружил голову. Безвозвратно ли? Так-таки непостижимой? Случалось же ему прежде поворачивать время вспять и отмыкать замки, ключ от которых, казалось, навсегда утерян. Что если и теперь удастся?

Осмысление прочитанного, а также осмотр, ощупывание, обнюхивание и облизывание (Фандорин ещё и лизнул тёмное пятно, которое осталось от давно искрошившегося сургуча) позволяли со значительной степенью вероятности предполагать следующее.

По профессиональной привычке Ника начал не с текстологического исследования и контент-анализа, а с деталей второстепенных, о которых, бывает, забываешь, если сразу углубиться в содержание.

Документ долго хранился в связке или папке, крест-накрест перехваченной шнурком (виден вдавленный след). Держали его по соседству с другими бумагами, более поздней эпохи (на обороте просматриваются фиолетовые разводы — то от чернил девятнадцатого столетия). Скорее всего, письмо выужено из какого-нибудь частного архива. (Почему частного? Да потому что ни штампа, ни инвентарного номера).

Бумага французского производства — такую во времена Людовика XIV производили на овернских мануфактурах. Письмо, очевидно, дошло до адресата. Во всяком случае, было распечатано в Теофельсе. (Это заключение можно сделать по разрезу. В первой четверти восемнадцатого века владельцы замка пользовались одним и тем же ножом для бумаги, оставлявшим характерный зигзаг.)

Теперь почерк. Каллиграфический, ровный, почти без индивидуальных особенностей. Так, вне зависимости от пола, писали отпрыски хороших семей, получившие стандартное «благородное» образование. Можно не сомневаться, что мистер или, скорее, мсье (недаром же на Е стоит акцент) pine происходил из дворянского рода и обучался в привилегированном учебном заведении — либо же получал образование дома, что тем более означает принадлежность к аристократии.

Лишь после этих предварительных выводов Николай Александрович разрешил себе — с бьющимся сердцем — вникнуть в суть послания.

Под аббревиатурой «С.-М.» наверняка скрывается город Сен-Мало. Это был главный французский порт эпохи. Там обитали богатейшие судовладельцы-арматоры, отважные капитаны и свирепые корсары, наводившие страх на английских купцов.

«Ужасный Мулай» — это, конечно, марокканский султан Мулай-Исмаил, гроза Средиземноморья. Людовик XIV был единственным из европейских владык, кого этот кровожадный деспот чтил и с кем поддерживал постоянные дипломатические отношения. Нет ничего удивительного в том, что загадочный Эпин, которому зачем-то понадобилось совершить путешествие во владения Мулай-Исмаила, был вынужден обратиться к арматору из Сен-Мало. Кроме как на французском корабле попасть в Марокко в 1702 году было невозможно.

Ну, а теперь главное: ради какого «Сокровища» и «Приза», дороже которого нет на свете, вознамерился Эпин предпринять дальнее и рискованное плавание, да ещё в столь тяжёлое время? На суше и на море уж скоро год, как шла большая резня, вошедшая в историю под названием Войны за испанское наследство.

Вот, пожалуй, и всё, что можно выудить из этого листка бумаги. Тётя Синтия наверняка знает что-то ещё. Достаточно вспомнить, как значительно поглядела она на племянника поверх очков своими небесно-голубыми глазками, как воздела костлявый палец и прошептала: «Возьми и прочти. Я хотела сделать это позже, но после того, что случилось… Ты сам всё поймёшь, ты умный мальчик. А я должна прийти в себя. Выйду через 96 минут» — и величественно укатила на своей коляске в спальню.

Среди прочих чудачеств, старая дама в последнее время ещё и увлекалась нумерологией. Самыми благоприятными числами считала 8 и 12. Сон продолжительностью в восемь на двенадцать минут должен был полностью восстановить её физические и нравственные силы, подорванные инцидентом в бассейне.

Четверть часа назад, получив от тёти документ, Ника был слегка заинтригован, не более. Теперь же буквально бурлил от нетерпения. Ждать ещё час двадцать, пока тётушка соизволит выйти и ответить на вопросы? Это было невыносимо.

Но, зная Синтию, Фандорин отлично понимал: другого выхода нет. Ещё никому и никогда не удавалось заставить мисс Борсхед переменить принятое решение.

К тому же потрясение действительно было нешуточным. Старушка безусловно нуждалась в отдыхе.

Тётя самых честных правил

Николас Фэндорин (так звучало имя Николая Александровича на британский манер) очутился среди пассажиров тринадцатипалубного лайнера «Falcon»,[2] следующего маршрутом Саутгемптон — Карибы — Саутгемптон, не по своей охоте. В «люкс-апартамент» круизного теплохода Нику поместила воля двух женщин, и трудно сказать, с какой из сторон на магистра было оказано больше давления.

Первая из дам приходилась ему двоюродной тётей. Кузина покойной матери мисс Синтия Борсхед, старая дева, всю жизнь проведшая в кентском поместье, с самого рождения доставляла родственнику массу хлопот. Она безусловно любила своего «маленького Ники», но, будучи существом взбалмошным и эксцентричным, изливала свою любовь очень утомительными способами. Во-первых, она всегда знала, что он должен делать и чего не должен. Во-вторых, без конца ссорилась с ним и мирилась, причём в результате ссор «навсегда вычёркивала неблагодарного из своей жизни», а в результате примирений дарила ему дорогие, но чреватые проблемами подарки.

Два недавних примера.

На сорокапятилетие мисс Борсхед прислала племяннику в подарок золотые часы 18 века, усыпанные мелкими бриллиантами. Сначала за них пришлось уплатить таможенную пошлину, которая произвела зияющую пробоину в семейном бюджете. Далее оказалось, что у золотой луковицы двенадцатичасовой завод и её надо подкручивать дважды в сутки, а про это не всегда вспомнишь. И вообще, довольно глупо выглядит интеллигентный человек, который выуживает из кармана этакое помпезное тюрлюрлю — будто какой-нибудь Майкл Джексон или Киркоров. А оно ведь ещё и отзванивает «Боже храни короля», обычно в самый неподходящий момент. Главная же катастрофа приключилась, когда в капризном хронометре что-то сломалось. По бестолковости Николай Александрович не удосужился спросить, во сколько обойдётся починка, до ремонта. Ну а потом было уже поздно. Чтоб расплатиться с мастером, пришлось продавать машину… Избавиться же от часов не представлялось возможным. Тётя очень хорошо помнила все свои подарки и часто интересовалась, пользуется ли ими племянник.

Ах, что часы! На последний день рождения Ника получил от тётушки подарочек того пуще. Озабоченная тем, что мальчик растеряет в России последние остатки аристократических манер, Синтия преподнесла бедному Фандорину 1/7 чистокровного жеребца. Одна седьмая означала, что конём он владел на паях ещё с шестью собственниками и мог кататься один раз в неделю. Вороного Стюарта Пятого тётя разыскала на сайте шикарного подмосковного клуба, пленилась звучным именем и фотографиями, заплатила какие-то сумасшедшие деньги — и Николай Александрович оказался совладельцем злобного кусачего монстра, к которому и подойти было боязно.

Дальше так: плата за членство в клубе (пришлось брать заём в банке); ежемесячные собрания с остальными шестью компаньонами (ну и рожи! ну и разговоры!); по понедельникам поездки за город, через многочасовые пробки, чтобы покормить Стюарта Пятого сахарной морковкой и сделать очередную фотографию для тётушки.

Карибский круиз тоже был подарком — к 910-летию рода Фандориных. (Сам же Ника когда-то и раскопал, что первый фон Дорн получил рыцарские шпоры в 1099 году.) На девятисотлетие тётя, помнится, прислала спецтрейлером конную статую Тео Крестоносца для установки на дачном участке — но кошмарную эпопею с памятником предка лучше не вспоминать. Сколько ушло денег, времени и нервов на то, чтобы избавиться от каменного чудища!

Теперь, стало быть, новая причуда — океанское плавание.

Три года назад мисс Борсхед перенесла инсульт, усадивший её в инвалидное кресло, однако не перешла к пассивному образу жизни, а наоборот, всемерно активизировала lifestyle.[3] Пока ходила на своих двоих, очень неохотно покидала пределы Борсхед-хауса и не читала ничего кроме «Дейли телеграф». Теперь же освоила интернет, существенно расширила круг интересов и пристрастилась к путешествиям. По убеждению Николаса, причиной были упрямство и неисправимая поперечность характера. Ничто не смело ограничивать свободы Синтии Борсхед, даже параплегия нижних конечностей.

На приглашение составить тёте компанию в морском круизе Николай Александрович ответил вежливым, но решительным отказом. Слишком хорошо он себе представлял, во что это выльется.

Три недели он будет внимать поучениям, как исправить свою незадавшуюся жизнь. Тётя считала «маленького Ники» неудачником и, возможно, была права, но давать советы другим он тоже умел. Это, собственно, составляло его профессию. Знал он и тётины представления о «правильной жизни».Штука в том, что не все люди на свете правильные, а если человек неправильный, то и жить ему следует тоже неправильно.

Три недели будет выслушивать шпильки в адрес жены. Алтын и Синтия друг друга на дух не выносили, и тётушка всё ждала, когда же у племянника наконец раскроются глаза. После истории с принцессой Дианой мисс Борсхед стала чуть терпимей относиться к разводам, допуская их целесообразность в некоторых исключительных случаях. (Нечего и говорить, что брак Николаса относился именно к этой категории).

А ещё магистр подозревал, что главной причиной, по которой тётя так настойчиво звала его в круиз, был титул баронета, который Фандорин унаследовал от отца. Синтия Борсхед родилась в семье чаеторговца, разбогатевшего в послевоенные годы, и, как это часто бывает с детьми нуворишей, придавала очень большое значение аристократическим глупостям. Она держалась гранд-дамой. Носила только антикварные драгоценности и любила обронить в разговоре имя какого-нибудь титулованного знакомого. Стало быть, в течение трёх недель она будет знакомить Нику со скучными стариками и старухами, говоря со значением: «Сэр Николас, второй баронет Фэндорин, мой племянник». С той же целью — чтобы выглядеть побарственней — некоторые заводят породистого пса: борзую или левретку. «Неужто я, дожив до седых волос, ни на что лучшее не годен?» — пожаловался Ника жене. (Белые волоски он у себя обнаружил недавно, расстроился, словно получил повестку с того света, и теперь всё время поминал свои седины.)

Отвязаться от тёти Синтии было очень непросто, но в конце концов Николай Александрович, наверное, отбился бы — если б собственная супруга не нанесла магистру удар в спину. Алтын отнеслась к его жалобам без сочувствия, а сразу и безапелляционно заявила: «Поедешь, как миленький».

Хотя удивляться было нечему. Супруга у Ники была дама прагматичная, целиком сосредоточенная на интересах своей семьи. А дела у Фандориных в последнее время шли неважно.

Консультационная фирма «Страна Советов» и до кризиса перебивалась с хлеба на квас. Природа обделила Николая Александровича деловой хваткой. Мало быть хорошим профессионалом, надо ещё уметь свои способности продавать — а это тоже требует профессионализма, но иного рода. Агента или менеджера, который рекламировал бы достоинства гениального консультанта, отсеивал невыгодные заказы и выжимал максимум из выгодных, у Фандорина не было. Сам же он предпочитал браться за дела интересные, от неинтересных увиливал. При этом заработок обычно сулили дела скучные, а дела увлекательные частенько оборачивались прямым ущербом.

Взять хоть минувший год.

Самый неинтересный заказ: найти рекламный ход для продвижения на рынок нетрадиционного для России спиртного продукта. Напиток назывался кальвадос и никак не желал продаваться в массовых количествах, ибо название его трудно выговаривалось, а вкус ассоциировался у населения с яблочным самогоном. Однако заказчик, мини-олигарх с разнообразными финансовыми интересами, очень любил благородный нормандский напиток, верил в его российское будущее и уже купил во Франции компанию по его производству. Как быть?

Консультант изучил весь портфель инвестиционной активности клиента и быстро нашёл эффективное решение, не требующее дополнительных затрат. Среди прочих проектов, энтузиаст яблочного бренди вложился в съёмку телесериала про брутального, хладнокровного опера по прозвищу Ментол. Рабочее название проекта было «Вам с Ментолом?». Николай Александрович предложил поменять герою кличку на Кальвадос. Прошёлся по сценарию, кое-что подправил. Мол, у милиционера такая привычка: он изживает из своего словаря ненормативную лексику — заменяет её словом «кальвадос». Например, «кальвадос тебе в глотку», «ребята, нам кальвадос настал» и так далее. Возникает комический эффект, звучное словечко застревает в памяти телеаудитории. Название сериала будет «Полный Кальвадос». Заказчик от идеи пришёл в восторг. На полученный гонорар Фандорин заказал себе в офис дубовый книжный стеллаж во всю стену — давно о таком мечтал.

Самое интересное дело в минувшем году было такое: по зашифрованной грамотке 16 века найти клад, зарытый на реке Оскол во время нашествия крымского хана Девлет Гирея. Месяц захватывающей работы в архивах и умопомрачительного дедуктирования, две недели ползания по оврагам с металлоискателем — и наконец блестящий триумф: найден кувшин с парой сотен серебряных «чекушек». Общая стоимость клада по акту — пятнадцать тысяч рублей, при этом находку конфисковала местная милиция из-за неправильно оформленного разрешения на раскопки. Таким образом, доход — ноль целых ноль десятых. Убыток — полтора месяца времени, накладные расходы плюс административный штраф. Зато сколько было счастья, когда в наушниках «Гарретта» раздался победный «цветной» сигнал!

В общем и целом годовой баланс у «Страны Советов» получился удручающий. Не лучше складывались обстоятельства и у Алтын Фархатовны Фандориной.

Профессия, которой она когда-то решила себя посвятить, в современной России окончательно вышла из моды и, что ещё печальней, стала гораздо хуже оплачиваться, особенно в условиях кризиса. В девяностые годы, когда юная задиристая девица выбирала свой жизненный путь, журналистика почиталась делом важным и прибыльным. Телекомментаторы создавали и губили репутации политических лидеров, большие чиновники уходили в отставку из-за стрингерских расследований — одним словом, пресса действительно была «четвёртой властью».

Потом эпоха публичной политики закончилась, началась эра тотального канкана. Про «четвёртую власть» никто больше не поминал, пресса поделилась на две половины: официозно-пропагандистcкую и ту, что, путая с проституцией, называют древнейшей из профессий.

С выживаемостью у Алтын было всё в порядке. Поначалу она неплохо приспособилась к новой реальности. Коли не стало общественно-политической журналистики, Алтын перешла в сектор «честного глянца»: возглавила автомобильный ежемесячник для женщин. Но комфортное шеф-редакторское кресло (чудесная зарплата, хорошие бонусы плюс каждый месяц новое авто на тест-драйв) в последнее время стало скрипеть и шататься, того и гляди совсем развалится. Журнал сменил владельца. На беду, у нового хозяина любовница оказалась страстной автомобилисткой. К тому же девочке захотелось иметь собственный журнал — в её кругу это считалось «круто». Через некоторое время стало ясно, что дни прежнего шеф-редактора сочтены. Владелец только и глядел, к чему бы придраться, чтобы выставить её за дверь. Алтын пока держалась, но иллюзий не строила. Надеялась лишь на то, что владельцу надоест расставлять капканы и он уволит её по-честному, то есть с выплатой выходного пособия. На эти деньги можно будет год-другой перебиться, пока не подыщется новая работа. Однако найти что-то приличное вряд ли удастся — журналы закрываются, штаты сокращаются. Безработных шеф-редакторов в Москве, что пингвинов в Антарктиде…

— Старушка, конечно, пассажир тяжёлый, — сказала Николасу жена, — я тебе сочувствую. Но ничего, потерпишь. В кои-то веки сделаешь что-то не для себя любимого, а для семьи. Бабуля на девятом десятке, она вышла на финишную прямую. Вопрос — кому достанется приз. Или она завещает свои миллионы какому-нибудь фонду по спасению мухи цеце, или вспомнит, что у неё есть бедный племянник, у которого двое трудных детей и без пяти минут безработная жена. Пусть старая зараза полюбит тебя последней немеркнущей любовью.

Сколько Николай Александрович ни возмущался, сколько ни стыдил супругу за низменное стервятничество, Алтын не устыдилась и напора не ослабила.

— Ничего, Евгений Онегин поехал же пасти своего дядю. А у Онегина, между прочим, детей не было!

Оборона магистра рухнула, когда тётя Синтия сделала мощный ход: сообщила, что совершит с племянником лишь первую часть маршрута, до острова Мартиника, а там останется, чтобы пройти курс кактусотерапии; каюта же (невероятный двухэтажный «люкс» с собственной террасой) останется в полном распоряжении Ники. На оставшиеся две недели круиза к нему смогут присоединиться жена и дети, перелёт тётушка оплатит.

— Тортуга! Барбадос! Аруба! — пропела Алтын, водя пальцем по карте. — На халяву! По системе «всё включено»!

— Не обольщайся, — уныло молвил Фандорин, понимая, что проиграл. — Знаю я эти лайнеры. Там одних чаевых раздашь столько, что хватило бы на двухнедельный отпуск в Египте.

— Ты совсем не думаешь о детях, — обрушился на него последний, добивающий удар. — Когда ещё они смогут побывать в этих сказочных местах? А вот Синтия, лапочка, о них подумала.

Если уж Алтын называет тётю «лапочкой», дело совсем труба, подумал тогда Николай Александрович.

Первая встреча железных женщин произошла тринадцать лет назад. Фандорин привёз юную жену в Лондон — показать свой родной город. Ради такого дела выбралась из Кента и тётушка. Встретились в отеле «Савой», на знаменитом тамошнем afternoon tea.[4] Синтия вырядилась, будто вдовствующая герцогиня на Эскотские скачки: костюм в цвет розового жемчуга, несусветная шляпа и всё такое прочее. Должно быть, желала, чтоб московитка осознала весь масштаб свалившегося на неё счастья — войти в такое семейство! Алтын же в ту пору ещё числила себя стрингером и одевалась согласно имиджу. Была она в сандалиях и бесформенном холщовом балахоне, чёрные волосы украшены разноцветными индейскими бусинами. К этому надо прибавить огромный живот с дозревающей двойней, по случаю которой на балахоне были вкривь и вкось нашиты луна с солнцем.

Обе дамы уставились друг на дружку с одинаковым выражением снисходительного недоумения. Из самых лучших побуждений Синтия сказала (она искренне верила, что аристократический стиль поведения — сочетание чопорности с бесцеремонностью): «Что ж, милая, пока вы в положении, можете носить то, что вам удобнее. Но потом всё-таки придётся привести себя в приличный вид. Имя „леди Фэндорин“, которое вы теперь носите, обязывает. Отправляйтесь в отдел дамского платья „Харродс“, пусть к вам вызовут мистера Ламбета. Скажите, что мисс Борсхед из Борсхед-хауса попросила сделать вам полный гардероб. Счёт можно прислать на мой адрес». «О'кей, — ответила Алтын на своём бойком, но совсем не аристократичном английском. — Заеду, чтоб сделать вам приятное. Но вы тогда тоже загляните, пожалуйста, на Пикадилли в магазин „Готический ужас“. Пусть вас тоже прикинут по-людски, сделают татуху на плечо и пирсинг на язык. — Да ещё ляпнула, грубиянка, поднявшись. — Пойду я в номер, а то меня что-то подблёвывает». Минут пять после ухода новообретённой родственницы тётя хранила мёртвое молчание. Потом сдержанно обронила: «Что ж. По крайней мере, она способна рожать детей».

Кстати сказать, на детей у Ники была последняя надежда. В отличие от жены, он не думал, что Ластик с Гелей так уж обрадуются перспективе Карибского плавания. Сын и дочь у Николая Александровича были нестандартные, мало похожие на других подростков.

Перемена характера и поведения произошла с близнецами в нетипично раннем возрасте, лет с десяти. Сначала брат, а вскоре за ним и сестра вдруг стали не такими, как прежде. Пропали непосредственность и весёлость, оба сделались молчаливыми и скрытными. О чём думают, непонятно, с родителями не откровенничают, а смотрят иногда так, будто это они взрослые, а папа с мамой — несмышлёные дети.

Николас забил тревогу. Но не склонная к панике Алтын сказала, что это раннее начало пубертата и что сама она в детстве тоже была сущим волчонком. Её беспокоило только одно: Ластик с Гелей стали очень мало есть. Мальчик и раньше был самым низкорослым и щуплым в классе, но девочка, всегда отличавшаяся отменным аппетитом, тоже осунулась, на треугольном личике остались одни глаза. Нормальные дети, измеряя свой рост, радуются, когда прибавился новый сантиметр, а эти расстраивались. Зачем-то без конца измеряли объём груди и талию, втягивая и без того впалые животы.

Чтоб не травмировать детскую психику, родители сами сходили на консультацию к специалисту, и тот сказал, что это не вполне типичная симптоматика лёгкого подросткового аутизма, подсознательный страх роста и взросления. Со временем пройдёт само собой, а чтоб не пострадало здоровье, нужно потихоньку подмешивать в еду питательно-витаминные добавки…

Сначала ожидания Николаса оправдались. Плыть на океанском лайнере ни сын, ни дочка не захотели, заявив, что им это неинтересно. Но когда Алтын стала перечислять названия островов, которые посетит корабль, Ластик зачарованно повторил: «Барбадос? Супер. Я еду». «И я еду», — эхом откликнулась Геля. Это всё Джонни Депп, подумал Ника. Насмотрелись про пиратов Карибского моря. Оставалось утешаться тем, что сыну и дочке всё-таки не чуждо хоть что-то детское.

И магистр смирился со своей участью. В конце концов, одну неделю можно и потерпеть. В этом даже есть своя прелесть — ненадолго вырваться из привычного мира. Сменить темп, отключиться от повседневных забот, оказаться в размеренном, уютном, благопристойном мире, где все улыбаются, говорят приглушённым голосом, а максимально допустимое проявление эмоций — сухо заметить: «Что ж. По крайней мере, она способна рожать детей». За время обитания в полоумной стране своих предков бывший подданный её величества привык к повышенному расходу адреналина и, вероятно, жить в Англии постоянно уже не сумел бы. Но поскучать на британском корабле, где намеренно воссоздаётся и культивируется атмосфера былых времён — почему бы и нет? Раз уж все окружающие так этого хотят.

Первые пять дней плавания более или менее совпали с ожиданиями Николаса. Но когда до Форт-де-Франса осталось плыть всего сутки, тётя Синтия сначала чуть не свернула себе шею, а потом преподнесла племяннику сюрприз, от которого адреналин так и забурлил в крови.

Однако лучше рассказать по порядку. Для этого удобнее всего заглянуть в блог, который Николай Александрович вёл с первого дня путешествия.

Дело это было для Фандорина новое, в Москве у него не оставалось времени вести виртуальный журнал, да и нужды особенной не возникало. Обо всём, что произошло за день и что его волновало, Ника мог поговорить вечером с женой. Однако на период недолгой разлуки он взял обязательство записывать все мало-мальски примечательные события в интернет-дневник. Это живее и естественнее, чем слать электронные письма. А реакцию корреспондентов получаешь незамедлительно, в виде комментов.

Верная секретарша Валя наскоро преподала магистру краткий курс блоговедения, открыла аккаунт и помогла выбрать ник (то есть прозвище) с аватаром (визиткой-картинкой). Фандорин решил назваться «Длинным Джоном» в честь пирата из «Острова сокровищ»: даром он что ли заделался мореплавателем, держит курс на Вест-Индию, ну и рост у него тоже подходящий — метр девяносто девять.

Жену приучать к такой форме общения не пришлось, она давно у себя в журнале вела шеф-редакторский блог. Ник у неё был «Болид». Валя — та дневала и ночевала в интернете. В последнее время она причёсывалась а-ля Грета Гарбо и приобрела соответствующую томность в манерах, но на стиле письма это не сказывалось. Будучи девушкой нетривиальной судьбы (и это ещё мягко сказано), Валентина получила неупорядоченное образование. Бойко тарахтела на иностранных языках, но родным владела нетвёрдо — особенно орфографией. Вот почему в своё время она с энтузиазмом подхватила моду писать «по-албански», где безграмотность возведена в принцип. Теперь эта дурацкая причуда у приличных интернет-пользователей считается дурным тоном, но Валя отказываться от «албанского» упорно не желала. Или не могла.

Итак, путевые заметки «Длинного Джона» с комментариями «Болида» и «Греты Гарбо»:

Блог «Длинного Джона»

пишет Long John (ljohn)

2009-04-02 21:48

Отплыли вчера вечером, но писать не мог. Хоть в рекламной брошюре обещали, что морская болезнь пассажирам «Фэлкона» не страшна, меня сильно замутило, едва теплоход вышел в Ла-Манш. Погода гнусная. Сильный ветер, дождь. Волны с нашей одиннадцатой палубы кажутся маленькими, но, думаю, высотой они метра три-четыре и бьют всё время в борт. Пол накреняется, горизонт тошнотворно ходит вверх-вниз. Неугомонной С. хоть бы что. Она с помощью горничной (представьте себе, к «люкс-апартаменту» приписаны горничная и батлер!) надела вечернее платье с блёстками, жемчуга и укатила знакомиться с капитаном. Я же позорно валялся в кровати Есть мне, мягко говоря, не хотелось, а на капитана я ещё насмотрюсь — мы сидим за капитанским столом.

Спал я, как труп. Снилось, будто я младенец и меня укачивает в люльке Серый Волчок, причём я очень боялся, что буду ухвачен за бочок.

Утром стало получше, и я смог осмотреть нашу чудесную каюту, а потом и теплоход.

Апартамент двухэтажный, с двумя санузлами. Наверху спальня с огромной кроватью, где поселился я, потому что тётю в кресле поднимать по лестнице неудобно. Внизу гостиная с роялем, терраса и кабинет. С. отлично устроилась на диване, за ширмой. У неё есть звонок для вызова прислуги, а ещё она прихватила из дому колокольчик — для меня. Среди ночи я проснулся от отчаянного трезвона, кинулся вниз, чуть не полетел со ступенек. С. заботливо спросила, не стало ли мне лучше, а то она так из-за меня волнуется. Не стало, ответил я с истинно британской сдержанностью и поковылял обратно. В ящике стола есть беруши. Без них больше спать не лягу. Если что, пусть С. вызывает звонком прислугу.

Утешаюсь тем, что нам тут будет очень удобно. Геля поселится на диване, Ластик в кабинете — тут можно взять складную морскую койку, ему понравится. А мы с тобой, Алтын свет Фархатовна, обоснуемся по-королевски в будуаре и будем смотреть через панорамное окно на звёзды. В карибском море погода не такая, как здесь, можно завтракать на террасе. Представляешь?

Только я почувствовал в себе достаточно сил, чтобы отправиться на обед, как наш «Сокол» вышел в Бискайский залив. Заболтало так, что по столу начали ездить стаканы. Вы знаете, барышни, как я ненавижу уколы, но тут сдался. Шатаясь, добрался до медпункта и попросил сделать инъекцию от морской болезни. Теперь не тошнит, но есть всё равно неохота и тянет в сон.

Самое обидное, что, по-моему, я единственный из двух тысяч пассажиров, кто реагирует на качку. Все вокруг ходят довольные, без конца чем-то восхищаются, выпивают-закусывают в пятнадцати бесплатных забегаловках и вообще наслаждаются жизнью. Всё-таки никакой я не британец, нет во мне морской крови. Тётушка вон разрумянилась, посвежела. Шастает на своём драндулете с электромотором то в казино, то в кино, то смотреть на танцы.

Посидел за компьютером — снова поплохело. Что если я так и проваляюсь все дни в кровати?

пишет bolid

2009-04-02 22:15

Морская болезнь происходит от слабоволия и расслабленности. Ею страдают только бездельники. Ходи в джим, бегай по палубе, и всё пройдёт.

пишет gretchen

2009-04-02 22:16

Шев, бидняжичко, каг йа зо ваз пирижывайу!

пишет Long John (ljohn)

2009-04-03 22:48

Сегодня качки нет. Чувствую себя отлично. За завтраком наелся, как питон. Обедом, файв-о-клоком и ужином тоже не пренебрёг. Готов к более полному отчёту о первых впечатлениях.

Первое, что меня поразило, это пассажиры. То есть я, конечно, понимал, что трёхнедельный круиз на «Соколе» могут себе позволить только люди очень обеспеченные, но тут как-то упустил из виду, что одних денег тут мало. Нужно ещё свободное время. А кто из состоятельных обитателей Соединённого Королевства может позволить себе на целых три недели оторваться от дел? Только те, кто от дел уже отошёл.

В Саутгемптоне, перед посадкой на корабль, вкатываю я тётушку в ангар, где регистрируют пассажиров, и вижу картинку из какой-то немудрящей комедии, когда, знаете, всё время врубают хохот за кадром. Целое море седых и плешивых голов, кресла-каталки, трости, сгорбленные спины, а над всей этой геронтомассой висит огромный жизнерадостный биллборд с лозунгом: «Мы так молоды, а уже покоряем мир!»

Оказывается, фирма «Пенинсьюлар», которой принадлежат наш «Сокол», недавно отметила своё пятилетие и, как теперь говорят, позиционирует себя лидером нового поколения круизных компаний.

Забегая вперёд, расскажу на эту тему ещё кое-что, уже из жанра чёрной комедии.

Сегодня я блуждал по кораблю и познакомился с милой девушкой из сервисного отдела. Смугленькая, хорошенькая, родом из Бомбея (тут почти весь обслуживающий персонал из Индии, Филиппин или Индонезии). Ревнуешь, жена? Правильно! Будешь знать, как выпускать орла из клетки.

И вот эта самая Чати, то ли пленённая моей красотой и обаянием, то ли (что вероятнее) в расчёте на чаевые, завела меня в такое местечко, которое от пассажиров хранится в тайне. В трюме, рядом с холодильником, где держат съестные припасы, имеется ещё один. Для покойников. Чати шепнула мне, что за один рейс не меньше пяти, а бывает, что и десяток бабушек и дедушек отдают Богу душу. Это неудивительно, если учесть, что средний возраст пассажиров 77 лет, а один процент (то есть человек двадцать) перевалили за девяносто. Так наш «Сокол» и плывёт меж райский островов: наверху играют в бридж, фланируют по палубе и танцуют допотопные танцы, а внизу лежат в блаженной тишине замороженные полуфабрикаты, дожидаясь возвращения на родину.

Кстати о танцах. Это сильное зрелище.

Старики вечером наряжаются в белые смокинги, старухи — в открытые платья и отправляются в танцзал. Я смотрю на всё это, как завороженный. Оркестр играет танго, ча-ча-ча, фокстрот. Недолго, по полторы минуты, чтобы публика не выбилась из сил. Но однажды врубили буги-вуги, и некоторые из old girls и old boys тряхнули стариной. Это было здорово, честное слово. Даже стыдно стало, с какой стати я смотрю на этих людей с насмешливой жалостью. У них было своё время, со своими обычаями и танцами. Этот теплоход — будто плавучий заповедник ушедшего столетия. Я тут гость, и у меня нет никакого права испытывать превосходство перед старыми леди и джентльменами только из-за того, что они умрут раньше (тьфу-тьфу-тьфу).

Помнишь, Алтын, как мы ездили в Китай? Первые несколько дней нам казалось, что у всех вокруг одинаковые лица, но примерно через неделею мы перестали воспринимать окружающих как китайцев, а научились видеть индивидуальные черты. То же и здесь. В первый вечер у меня было ощущение, что я всё время натыкаюсь на одних и тех же стариков и старух, в глаза лезли только морщины, обвислые подбородки, коричневые пятна в вырезах вечерних платьев. Но сегодня я перестал замечать, что лица вокруг меня старые. Вроде как всё человечество вдруг состарилось, и я даже вздрагиваю, когда вижу в зеркале свою неприлично свежую физиономию, с неестественно гладким лбом и неприятно упругой шеей.

У стариков лица гораздо интересней, чем у молодых. С возрастом отчётливей проступают черты характера, ум или глупость, доброта или злобность, удачливость или невезучесть. Мне кажется, что по рисунку морщин я могу прочесть всю life story[5] человека, и нередко это захватывающе интересное чтение!

Вдруг у меня возникло жуткое предположение. Что если я на самом деле не плыву по океану, а помер? Допустим, разбился в самолёте и попал прямиком на тот свет. Нет, правда. Кругом одни старики. Райское, безмятежное существование. Кормят и поят бесплатно. Официанты в белом похожи на ангелов. Пушистые облака, синее море…

Эй, на земле! Отзовитесь!

пишет bolid

2009-04-03 23:25

Не глазей на чужих старух, паси-ка лучше свою.

Рассказывай ей почаще про костлявую руку голода, угрожающего твоей семье. У меня сегодня была разборка с Фифой. Представляешь, эта наглая тварь припёрлась в редакцию, заявляется прямо ко мне в кабинет и говорит: «Интерьерчик у вас тут типа „бедненько, но чистенько“, только приличных людей отпугивать. Я скажу Костику, чтобы отбашлял на ремонт и пришлю своего дизайнера». Ничего, да? Я ей спокойно так, ты меня знаешь. «А ну кыш за дверь, кошка крашеная». Она от меня вылетела, чуть брильянты из ушей не выскочили. Побежала жаловаться, ну и хрен с ней. Контракт не обязывает меня разводить манирлихи с любовницей работодателя. Не нравлюсь — пусть увольняет. Думаю, после этого милого разговорчика я окажусь на улице, но зато с выходным пособием. Однако надолго этих денег не хватит. Так что окучивай тётеньку. Будь с ней неразлучен.

пишет gretchen

2009-04-04 01:18

Сиводне падбило бапки зо мард. Буголтерие жудь. Расходафф двесте деветь тыщ ни щетая маей so called[6] зорплатэ, каторую магу падаждать. Даходафф шыш. Папутнава ветро.

пишет Long John (ljohn)

2009-04-04 20:01

Алтыша, от тётушки я буквально ни на шаг. Распорядок дня у нас такой:

Утром я достаю из-под двери корабельную газету и, пока батлер подаёт чай, читаю тёте всё подряд. Мировым новостям и политике отведено строчек десять, всё остальное — спортивные новости, подробный пересказ вчерашних эпизодов всех основных телесериалов, программа развлечений и оповещение, как нынче одеваться к ужину: белый галстук или чёрный, смокинг или пиджак, вечернее платье или «свободный стиль» (это значит, что дамам можно являться в костюме, но разумеется, не брючном).

Потом я катаю С. пятнадцать-двадцать кругов по променадной палубе. Мы обсуждаем со всеми встречными погодные условия и желаем друг другу приятного дня.

Перед обедом занимаемся в кружке любителей акварели. Сегодня, например, тема занятия была «Речной туман». Представь себе: плывём вдоль гористых берегов острова Мадейра, сияет солнце, море всё переливается, красота неописуемая, а мы сидим и выписываем серый туман над Темзой.

Обед: сначала все стоят в очередь к стюарду, который капает каждому на ладонь по три капли дезинфицирующего раствора. Без этого обязательного ритуала вход в столовую запрещён. Представляю себе, как отнеслись бы к подобному правилу наши свободолюбивые соотечественники. А британцы дисциплинированно подставляют ладоши, никто и не думает протестовать. Всё-таки у нас и у них совсем разное представление о свободе и дисциплине. В прежней жизни я был бы целиком на стороне англичан. Сейчас же, безнадёжно обрусев, киплю от возмущения.

После обеда тётя спит 64 или 88 минут. Это моё свободное время. Читаю новости в интернете. Гуляю, просматриваю книги в библиотеке (здесь очень приличный подбор справочной литературы).

Перед файв-о-клоком С. плавает в бассейне. Это трудоёмкая и монументальная процедура. Я всё собираюсь снять на камеру, как тётю спускают в воду на специальном кране для инвалидов. Это напоминает картину «Карл XII в Полтавском сражении». Помнишь, как шведский король, приподнявшись на носилках, командует движением полковых колонн? Примерно так же С. руководит крановщиками.

После бассейна С. играет на рояле, а я делаю вид, что слушаю. Потом пора одеваться к ужину. Я с вами, татарославянами, за 13 лет так одичал, что не имею в гардеробе ни бабочки, ни рубашек с воротником-стойкой, ни смокинга. Пришлось всю эту дребедень брать напрокат. С. ещё подарила мне золотые запонки с бриллиантовой монограммой в виде баронетской коронки, но я в них напоминаю не британского баронета, а цыганского барона. Только представь меня в этаком виде и ты поймёшь, на какие жертвы я иду ради семьи.

Сидя за столом, тётя, ясное дело, обращается ко мне исключительно «сэр Николас», в связи с чем во время самого первого ужина приключился маленький инцидент.

На теплоходе два «люкс-апартамента», и счастливые обитатели сих чертогов удостаиваются чести вкушать dinner[7] за капитанским столом. Компанию нам с тётушкой составляют мистер Делони (так зовут пассажира второго «апартамента»), капитан Флинч и, поочерёдно, кто-нибудь из старших офицеров. В первый вечер, когда я смог выползти к ужину, это был помощник по безопасности Тидбит, типичнейший продукт своей профессии. После 11 сентября для этой публики настали золотые времена. Какие щедрые бюджеты, какие широкие полномочия!

А сколько новых замечательных должностей — например, бдить за безопасностью на круизном теплоходе для миллионеров. Во всех странах сотрудники спецслужб выглядят и ведут себя примерно одинаково. Когда С. в очередной раз меня «обсэрила» («сэр Николас, передайте солонку» или ещё что-то), мистер Тидбит вдруг с невинным видом заметил: «Вот интересно, сохраняется ли титул у бывшего британскоподданного, если он поменял паспорт на иностранный? Не правильней ли именовать вашего племянника „мистер“ или gospodin Фандорин?» При этом о моём российском гражданстве речь ни разу не заходила. То есть корабельный спецслужбист решил щегольнуть осведомлённостью: мол, такая уж у меня работа — знать всю подноготную о каждом.

Тётя молча воззрилась на плебея, подержала красноречивую паузу и говорит: «Вам, как государственному служащему, существующему на деньги налогоплательщиков, полагается хорошо знать законы. Человек может являться одновременно гражданином Великобритании и России. Кроме того, сэр, да будет вам известно, что лишить титула может лишь одна персона. Тут она выразительно покосилась на портрет её величества, что висит над капитанским столом. — И это никак не вы, мой дорогой сэр».

Насчёт работы не жалей и из-за денег не переживай. Мы живы, здоровы, а значит, что-нибудь придумаем.

пишет bolid

2009-04-04 21:15

Ага, особенно ты придумаешь. Вся наша надежда на милую тётушку. Скоро прибуду тебе на подмогу. Клянусь, буду вести себя как ангел. Буду выглядеть настоящей «леди Фэндорин». Тётушка прослезится, когда меня увидит. Держись, Мальчиш. Красная армия на подходе!

пишет Long John (ljohn)

2009-04-04 21:50

Слава Богу, вы с ней не увидитесь. С. заказала вам билеты до Барбадоса, а сама сойдёт в предыдущем порту, на Мартинике. Мудрое решение.

Притворяться ты не умеешь, она тоже. Называет она тебя не иначе как «та женщина».

пишет bolid

2009-04-04 21:55

Старая стерва! Неужели она меня до такой степени ненавидит? Если бы я знала, что эта зараза сходит на Мартинике, не потратила бы столько деньжищ на уродские платья с блёстками и чёрные туфли фасона «похороны Сталина»!

пишет gretchen

2009-04-04 22:05

Шев, довайте йа прееду намортинико. Обояю старушко иле предушу патихаму. Саме знаите. Каг класна йа умейу деладь ито идругойе.

пишет Long John (ljohn)

2009-04-05 14:11

Спокойно, барышни. Всё под контролем. Мы с тётенькой живём душа в душу. Очевидно, от дедушки Эраста Петровича мне всё-таки досталась по наследству малая толика везучести. Я уже писал, что по вечерам С. таскает меня в казино. Она очень азартна и очень суеверна во всём, что касается games of chance.[8] В первый вечер спросила меня, на что поставить в рулетку. Я, не думая, ткнул в какой-то квадрат. Она поставила фишек на сто фунтов и выиграла. После этого я исполняю при ней роль талисмана. Советуется со мной она не всегда — по её выражению, «не хочет злоупотреблять фандоринской удачей». Но три раза спрашивала и, представьте, я всё время угадывал. 50 % выигрыша мои, так что кое-какие пиастры в этом пиратском рейде я уже награбил.

Сидение в казино — самая скучная часть моего корабельного дня, который, как вы уже поняли, и так небогат на развлечения. В игорном зале народу почти нет, британские старики не любят глупого риска. Говорят, на Карибах, когда сядут американцы, в казино будет не протолкнуться, а пока возле нас с С. торчит только какой-то постного вида француз. Он думает перед каждой ставкой ещё дольше, чем тётя, а ставит, в отличие от неё, по одной жёлтой фишечке. Всё время проигрывает и ужасно из-за этого страдает. Очевидно, это злокачественная форма мазохизма.

Я, похоже, совсем разбританился. Знаете, что достаёт меня здесь больше всего? Наше светское общение во время колясочных марш-бросков по палубе. Сегодня провёл статистическое исследование. Из двадцати восьми встречных, кто вступил с нами в беседу, одиннадцать человек спросили: «How are you this morning?»,[9] остальные семнадцать: «Are you enjoying the view?».[10] Первым С. неизменно отвечала: «How is your own self?»;[11] вторым: «Fabulous, absolutely fabulous»,[12] после чего все следовали дальше, полностью удовлетворённые беседой.

пишет gretchen

2009-04-05 14:29

Шев, кагда састаритесь, йа тожэ будо ваз вазить ф калязкэ.

пишет bolid

2009-04-05 15:20

Ника, если ты хочешь, чтобы я отвечала на твои записи в блоге, забань своего трансформера!

пишет gretchen

2009-04-05 15:21

Сома тронсформер!!!

пишет Long John (ljohn)

2009-04-05 22:29

Закаты над океаном — зрелище совершенно завораживающее. Сегодня безветренно, и заход солнца выглядит так, будто в зеркале решил утопиться красный апельсин.

Это я, как истинный британец, выдержал паузу и тактично перевёл разговор на природу. Не ссорьтесь, девочки. Давайте я вам лучше расскажу про нашего соседа по столу мистера Делони. Не знаю, чем мы с тётей ему не угодили, но я часто ловлю на себе его косые взгляды. За всё время он и С. не обменялись ни единым словом, а на мои бессмысленные учтивости этот Delonay отвечает междометиями. При этом он вообще-то очень разговорчив и без конца развлекает капитана какими-нибудь историями. Корабельная публика, как я уже писал, имеет обыкновение с чрезвычайно заинтересованным видом беседовать о всякой ерунде, но мистер Делони — отрадное исключение. Слушать его никогда не скучно. Он много где был, многое видел. Род его занятий не вполне ясен. Вроде бы он торгует дорогими автомобилями, но в то же время частенько поминает какие-то офшоры, инвестиционные портфели, активы. Якобы он является председателем правления не то тридцати, не то сорока компаний. Если учесть, что родом этот джентльмен с острова Джерси, такое вполне возможно. Многие из тамошних жителей преуспевают благодаря оффшорному статусу своей родины. Судя по огромной жемчужине в галстуке и бриллиантовому перстню на мизинце, у Делони денег гораздо больше, чем вкуса, но я готов простить ему и невежливость, и пристрастие к мишуре. Без его болтовни я бы на этих чёртовых ужинах засыпал и падал носом в пюре из корня сельдерея или в манговый чатни.

Истории джерсийца всегда про одно и то же: как кто-то пытался его объегорить, да не вышло. Концовка бывает двух видов: «Тут я взял сукина сына за шиворот и как следует тряхнул». Или: «Тут я легонечко так улыбнулся и говорю этому сукину сыну…»

Сегодня вечером мистер Делони развлекал нас рассказом о том, как ездил в Индию вести переговоры об открытии автомобильного салона по продаже «ягуаров» (Я пересказываю эту белиберду, чтоб ты лучше представляла, Алтыша, атмосферу трапез, на которых тебе скоро предстоит присутствовать).

Торговался, стало быть, наш Делони с каким-то мумбайским дилером, «самым пройдошистым сукиным сыном во всём штате Махараштра». Никак не могли они договориться об условиях. И тут индиец, наслышанный о том, что у англичан модно терзаться комплексом вины перед прежними колониями, наносит удар ниже пояса. Вы, говорит, мистер Делони, хотите стереть меня в порошок. Как ваши предки-сагибы хотели пустить на распыл моего прадедушку. И рассказывает, как во время сипайского восстания его предка раджу (Делони иронически заметил, что у каждого индийца обязательно найдётся предок раджа) англичане припугнули виселицей, если он не присягнёт на верность. Прадедушка не испугался, ибо для индуса принять смерть от рук неверных — отличный способ обеспечить себе бонус при новом рождении. Тогда колонизаторы, знатоки местных верований, привязали его к дулу пушки, заряженной одним порохом. После такого выстрела от человека остаётся кучка кровавых тряпок, предавать огненному погребению нечего, а это для индуса ужасно. И раджа присягнул королеве Виктории за себя и своих подданных.

Эту жуткую историю дилер поведал мистеру Делони с печальной улыбкой и закатыванием глаз. «Но меня на такую дешёвку не возьмёшь, — сообщил нам джерсиец с весёлым смехом. — Я сам во время переговоров с немцами из „Даймлер-Бенца“ в трудный момент люблю ввернуть что-нибудь про холокост, да ещё привру про бабушку-еврейку, погибшую в Дахау. Знаете, что я ответил своему маратхскому приятелю?» Все кроме тёти изобразили живейший интерес (С. игнорирует Делони, никогда даже не смотрит в его сторону). Рассказчик немедленно удовлетворил наше любопытство. «Я слегка так улыбнулся и говорю этому сукину сыну: „Мы, британцы, всегда умели найти верный путь к сердцу партнёра. Именно поэтому мир говорит и делает бизнес сегодня по-английски. А не на языке маратхи“». Делони громко захохотал. Все за исключением С. улыбнулись. «Отлично сказано», — заметил наш дипломатичный капитан и завёл разговор о пассатах, сезонных ветрах, которые определяли график трансатлантических плаваний во времена парусной навигации.

Вот так и проходят наши ужины.

пишет gretchen

2009-04-06 10:29

Наканетста нигто большэ нифстреваед ф наж диолок. Напишыте исчо пра закад иле васхот. Абажайу аписания прероды!!!

Большой благородный японский попугай

Последний коммент Гретхен-Вали означал, что Алтын с детьми уже отправилась в долгую дорогу: сначала в Лондон, оттуда рейсом «Вирджин Атлантик» в Бриджтаун. А что ничего не написала напоследок — это паршивый характер. Обиделась, что он не стал банить развязную секретаршу, вечно сующую свой нос куда не просят.

Пока не истекли 96 минут, как раз можно было бы записать всё случившееся в дневник. Во-первых, это помогло бы собраться с мыслями. Во-вторых, интересно было бы узнать мнение жены. Но Алтын, стало быть, из контакта уже вышла. А от Вали проку будет мало. Дедукция не входила в число её сильных качеств.

Пожалуй, чем метаться по каюте, дожидаясь тётиного пробуждения, разумней спуститься в библиотеку. В загадочном письме есть кое-какие детали, требующие выяснения и уточнения.

В лифте Фандорин, как обычно, не поднимал глаз, а смотрел под ноги. Так же вели себя и попутчики. Встречаться с кем-либо глазами было рискованно. Согласно корабельному этикету, eye contact[13] предполагал улыбку, улыбка — обмен вежливыми репликами, и всё, потянется цепочка: теперь при каждой случайной встрече придётся останавливаться, здороваться и обсуждать природу-погоду, желать друг дружке чудесного афтернуна, и так далее, и так далее.

В принципе, всё это очень цивилизованно и мило, но с российской точки зрения — фальшь, пустое сотрясание воздуха. В Москве Нику ужасно раздражал недостаток вежливости, здесь — её избыток. Тут было о чём задуматься. Получалось, что британцем он быть перестал, а русским так и не сделался. Дома (ага, всё-таки «дома»!) часто думал: худшая беда у них тут — не дураки и не дороги, а тотальное хамство. На корабле же постоянно ловил себя на мысли: «странная у них, англичан, всё-таки привычка…» Например, даже британская сдержанность, которую Фандорин всегда так ценил, теперь казалась ему какой-то малахольной и противоестественной.

Взять хоть сегодняшний инцидент.

Согласно заведённому распорядку, с 16.15 Синтия плавала в открытом бассейне на солнечной палубе. Николас сел в шезлонг с книжкой («История британской Вест-Индии»), а тётю, наряженную в плюшевый купальник с львами и единорогами, служители пересадили из каталки на подъёмник и стали осторожно перемещать над изумрудной водой. В середине, где глубже, старушку опускали, она отстёгивала ремни и десять минут величественно плавала взад-вперёд. На воде тётушка держалась отлично. Потом тем же краном её переправляли обратно.

Сначала всё шло, как обычно: Синтия отдавала команды, словно адмирал Нельсон с капитанского мостика в разгар Трафальгарского сражения; вежливые матросы делали вид, что без её распоряжений нипочём не справятся с таким мудрёным делом. Но когда сиденье оказалось над мраморным бортиком, тётя как-то неловко накренилась, и ремень безопасности то ли лопнул, то ли расстегнулся.

Сам миг падения Николас проглядел — он как раз читал о рейде пирата Моргана на Маракайбо. Услышал донёсшееся с нескольких разных сторон приглушённое «ах!», тётин вскрик. Поднял глаза и обмер, увидев столб брызг и пустое раскачивающееся сиденье.

В течение полуминуты, пока выяснилось, что старушка цела, вокруг царило напряжённое молчание. Кто-то приподнялся с шезлонга, кто-то даже вскочил, но в общем все вели себя с безукоризненной сдержанностью. Русские бы заорали, кинулись к бассейну, здесь же никто не тронулся с места. Не из безразличия, а чтобы не мешать специалистам: прислуга лучше знает, что и как нужно делать в подобном случае. Орал и размахивал руками только какой-то дядечка в не по-английски пёстрых плавках. Потом, когда стало ясно, что всё в порядке, Николасова соседка со снисходительной улыбкой сказала про крикуна: «Australian, isn’t he».[14] Выговор у эмоционального джентльмена действительно был антиподный.

Зато Синтия проявила себя настоящей англичанкой. Когда перепуганные матросы выудили её из воды, она сказала лишь: «Полагаю, сегодня я плавать не буду». И бледный от потрясения Ника укатил её под одобрительные взгляды и сочувственные комментарии публики.

Однако в коридоре, вдали от посторонних глаз, тётя дала-таки волю чувствам.

— О, мой Бог, — слабым голосом сказала она. — Я чуть не погибла. Когда я падала из этой чёртовой люльки, чуть не лопнула от злости. Думала: «Как некрасиво со стороны Всевышнего! Угробить меня накануне главного приключения всей моей жизни! Просто нечестно!»

— Вы всё это подумали, пока падали с двух метров? — спросил Ника — безо всякой подначки. Он знал по опыту, что в миг опасности мысль многократно ускоряется. — Однако вы не совсем справедливы к Господу. Если вы считаете плавание по океану главным приключением вашей жизни, то оно уже близится к концу. Завтра Мартиника.

— При чём тут плавание! — фыркнула Синтия, но это интригующее замечание Николас пропустил мимо ушей. Он ещё не совсем оправился от шока.

— Как же вы меня испугали, — пробормотал он. — Я подумал…

— Что старуха свернёт себе шею и ты унаследуешь Борсхед-хаус? — подхватила тётушка. Он хотел возмутиться, но она махнула: молчи, не перебивай. — Нет, мой милый, Борсхед-хаус ты бы, конечно, унаследовал, но ты даже не представляешь, чего бы ты лишился! Какой ужас! Я могла погибнуть, не открыв тебе тайны!

Николай Александрович заморгал.

— Тайны? Какой тайны?

Мисс Борсхед вздохнула.

— Не хотела говорить, пока не прибудем на Мартинику, но после сегодняшнего происшествия просто обязана ввести тебя в курс дела. Неужели ты подумал, что я притащила тебя на этот дурацкий пароход, только чтобы ты катал меня по палубе?

— А… разве нет?

— У меня самоходное кресло, — с достоинством заметила она. — Нет, мой мальчик. Ты мне понадобился не в качестве тягловой силы. Мне нужна твоя голова. Фандоринская голова! — Она постучала его артритическим пальцем по лбу. — Дай мне 96 минут, чтобы прийти в себя. А пока изучи один документ. И поработай своими учёными мозгами.

Сказано это было уже перед самой дверью каюты. А минуту спустя Николас получил для изучения пожелтевшее от времени письмо — без каких-либо комментариев. Пока он разглядывал бумагу, не торопясь её разворачивать, Синтия ретировалась в своё логово. Из кресла на диван она умела перемещаться без посторонней помощи. Руки у старушки были сильные.

Двадцать минут спустя охваченный охотничьим азартом Фандорин ехал в лифте на шестую палубу, в библиотеку. Там имелся отличный подбор книг на разных языках по истории мореплавания. Возможно, удастся что-то найти по французским арматорам периода Войны за испанское наследство.