Душитель из Пентекост-элли Перри Энн
– Какие истории? – эхом повторил за ней Дэниел. – Папа расстроен и испугался? Он тоже такой людь?
– Нет, – соврала Шарлотта.
Как уберечь детей от всего этого? – лихорадочно думала она. Делать вид, что все хорошо, когда все плохо? Это еще больше напугает малышей, когда они поймут, что им солгали. Или сказать им правду и пусть сын с дочерью поймут ее и почувствуют себя частью одной семьи? Они расстроятся и испугаются – но от реальных вещей, а не от ужаса, рожденного их догадками и воображением, или чувства, что они одиноки и что старшие им не доверяют…
Так и не решив для себя эту дилемму, Шарлотта закончила тем, что стала отвечать на вопросы детей:
– Еще одна леди умерла в Уайтчепеле, умерла так же, как и та, первая, совсем недавно. Кажется, наказан не тот человек, который был виноват. Все расстроены этим, а когда люди сердиты и напуганы, они порой ищут, кого бы в этом обвинить. Тогда им как будто становится легче.
Это поразило Джемайму.
– Почему это так? – в недоумении спросила она у матери.
– Сама не знаю. Помнишь, как ты наткнулась на стул и ушибла большой палец на ноге?
– Да. Он сначала посинел, потом пожелтел, а в конце концов стал зеленым.
– Ты помнишь, что тогда почувствовала?
– Мне было больно.
– Ты сказала, что это я виноват, – напомнил ей Дэниел. Глаза его сузились, он обиженно смотрел на сестру. – А я был тут ни при чем. Я не ставил там стул. Просто ты не смотрела, куда шла.
– Нет, смотрела! – рассердилась его сестра.
– Вот видишь, детка? – поспешила вмешаться Шарлотта. – Гораздо легче рассердиться на кого-нибудь, чем признать собственную неловкость.
Ее сын весь сиял, одержав победу. Впервые мать встала на чью-то сторону в их споре, и на сей раз победил он!
Дочка же выглядела ужасно рассерженной. Глаза ее метали молнии, когда она смотрела на брата.
– Дело в том, – продолжала миссис Питт, поняв, что привела не совсем удачный пример, – что люди, когда они расстроены, часто злятся. А сейчас они расстроены тем, что умерла еще одна леди, и напуганы совершенной ошибкой. Наказали не того, кого нужно было. Все теперь чувствуют себя виноватыми. Поэтому ищут тоо, на ком можно сорвать свою досаду. А ваш папа кажется им очень подходящей персоной для этого, потому что он подумал, что тот человек, которого наказали, и есть виновный. А теперь похоже, что это не так.
– Папа совершил ошибку? – спросила Джемайма, нахмурив свои шелковистые бровки.
– Мы еще не знаем, – ответила ее мать. – Это трудно сказать. Но вполне возможно, что он ошибся. Мы все когда-нибудь ошибаемся.
– И папа тоже? – печально промолвила девочка.
– Конечно, детка.
– Они очень сердятся на него за это, да?
Шарлотта растерялась. Не лучше ли ей быть осторожней? Что, если ее успокаивающая ложь обернется потом для детей еще большей болью и разочарованием? Не преувеличены ли ее страхи? Не слишком ли многого она требует от малышей? Прежде всего их надо оградить от ненужных переживаний. Но как сделать это? С помощью лжи или говоря им правду?
– Мама? – В голосе Джемаймы звучал настоящий страх. Дэниел внимательно следил за сестрой.
– Возможно, они и сердятся на него, – ответила миссис Питт, глядя в их серьезные лица. – Но они поймут, что ошибаются, потому что он сделал все, что сделал бы каждый на его месте. А если была совершена ошибка, то это была ошибка всех, а не только его.
– О! – воскликнула девочка. – Я поняла. – Она вернулась к своей тарелке с овсянкой и задумчиво стала есть.
Дэниел, посмотрев на сестру, а потом на мать, глубоко вздохнул и тоже принялся за еду.
– Сегодня я провожу вас в школу, – объявила Шарлотта детям. – Погода хорошая, и мне хочется пройтись с вами. – Она опасалась, что за стенами дома их ждут репортеры и что из толпы могут начаться выкрики, и не хотела, чтобы Грейси приняла удар на себя, а сын с дочерью оказались свидетелями какой-либо словесной баталии. Ей самой придется сделать все, чтобы держать себя в руках.
Но случилось так, что настоящие неприятности начались только после дневного выпуска газет. Тогда все приняло крайне неприятный оборот. Кто-то дал в газеты зловеще подробный репортаж об убийстве Норы Гаф, с описанием всех признаков и симптомов удушения. На этот раз такие подробности, как поврежденные пальцы и ногти, связанные изощренным способом ботинки и облитое водой тело убитой, стали всеобщим достоянием. Пресса ничего не обошла вниманием, и, разумеется, новую смерть тут же сравнили со смертью Ады Маккинли. В газетах печатались большие фотографии испуганного и подавленного Костигана. Его лицо больше не называли злобным, а скорее, утверждали, что гримаса на нем – это ужас перед жестокостью правосудия, под колеса которого попал простой человек. В каждом репортаже то и дело мелькало имя Питта. Обвинения в его адрес намного превысили по количеству те похвалы, которых он недавно удостоился за быстрый арест убийцы.
Шарлотта, покинув дом, шла по тротуару, остро ощущая чужие взгляды из-за отодвинутых занавесок, и ей казалось, что она слышит за спиной шепот. Молодая женщина представила себе, сколько приглашений на чай она теперь не получит, сколько знакомых при встрече сделают вид, что не заметили ее, и как поспешно будут находиться предлоги о неотложных делах при каждой неожиданной встрече. Но это мало беспокоило миссис Питт. Душа у нее болела только за Томаса и детей. Она готова была защищать их до последнего вздоха, если бы кто-то вздумал обидеть их.
Теперь же она шла, высоко подняв голову, не глядя ни направо, ни налево, и поэтому, завернув за угол, налетела на старого майора Кидермана, выгуливающего собаку.
– Простите, – поспешно извинилась Шарлотта. – Прошу извинить меня. – Она собиралась сказать еще что-то, но старый знакомый перебил ее.
– Пришла беда, открывай ворота, дорогая леди, – тихо сказал он и чуть приподнял шляпу. – Тяжело, я понимаю, но ничего не поделаешь. – Он смущенно улыбнулся.
– Спасибо, майор. Вы так… – Миссис Питт запнулась, не зная, что сказать: «добры», «мудры»? И то, и другое слово казалось ей не очень подходящим. – Спасибо вам, – еще раз сказала молодая дама неуверенно и тоже улыбнулась с неожиданной, но искренней теплотой.
Позже она забрала Дэниела и Джемайму из школы и привела их домой. Какая-то девушка, увидев Шарлотту, перешла улицу с выражением явной неприязни на худом лице. Другая женщина с тремя детьми поспешно провела их мимо Шарлотты, пряча глаза. Девочка в платье с воланами, которую вела эта женщина, остановилась было поговорить с Джемаймой, но ей было строго приказано не задерживаться.
На углу мальчишка, продававший газеты, выкрикивал последние новости:
– Полиция повесила не того человека! Новое убийство в Уайтчепеле! Костиган невиновен! Читайте об этом! Еще одно ужасное убийство в Уайтчепеле!!!
Миссис Питт поспешно прошла мимо него, отвернув лицо. И отнюдь не потому, что опасалась, что мальчик предложит ей газету или будет ждать, что она купит ее. Шарлотта шла так быстро, что дети еле поспевали за ней. Вскоре бедняжкам пришлось бежать, чтобы не отстать от матери, которая в одно мгновение взлетела по ступеням крыльца и с такой силой толкнула дверь, что та распахнулась и с грохотом ударилась о деревянный ограничитель на полу.
В дверях кухни стояла Грейси со скалкой в руках. Горничная была настолько разгневана, что потеряла дар речи, но, увидев хозяйку и детей, с облегчением вздохнула.
Шарлотта неожиданно расхохоталась, а затем вдруг расплакалась. Перепуганные малыши терпеливо ждали, когда она успокоится и вытрет слезы. Наконец их мать шмыгнула носом и полезла в карман за носовым платком.
– Мойте руки, дети, будем пить чай, – приказала она. – А потом почитаем. Я найду вам «Ветер в ивняке».
У Питта день был еще хуже. Сначала он наведался в полицейский участок в Уайтчепеле, чтобы узнать, нет ли новостей, а потом намеревался нанести визит Финли Фитцджеймсу. Новостей не было. Все, кого он видел в участке, казались усталыми и расстроенными. Здесь никто не сомневался в виновности Костигана. Не всем хотелось, чтобы его повесили, однако с этим пришлось смириться. Такова расплата за преступление. Всегда так было. Теперь же все чувствовали неприятную коллективную вину, чувствовали себя соучастниками. Именно их сейчас винили в смерти Альберта – и не только газеты, но и простые люди на улице. На одного констебля плюнули из толпы, другого обругала группа подростков. А в констебля Бинса и вовсе запустили пивной бутылкой, и она, угодив в стену над его головой, разлетелась вдребезги.
В это серое холодное утро все полицейские выглядели очень серьезными и растерянными.
Появился плохо выбритый инспектор Юарт: на щеках у него был порез, под глазами виднелись темные круги, а на тонкой сухой коже щек – ссадины.
– Есть новости? – механически спросил его Томас.
– Ничего. – Юарт даже не повернулся в его сторону, избегая смотреть суперинтенданту в глаза.
– Что слышно от Леннокса?
– Пока ничего. Он сейчас работает.
– А как с другими свидетелями?
– Нашел лишь двух. Не очень удачных, – с горькой улыбкой ответил инспектор. – Не так просто объяснить жене или сестре, как это было в деле с Кейлом, что полиция хочет поговорить с мужем только потому, что он может оказатьcя ценным свидетелем убийства в борделе. Можете быть уверены, что теперь Сидни Аллардайсу не придется рассчитывать на хороший ужин дома в течение бог знает скольких вечеров. – В голосе полицейского не было сочувствия – скорее, наоборот, в нем звучало злорадство.
– Свидетели видели кого-нибудь? – Питта интересовало только это.
Юарт медлил с ответом.
– Кого они видели? – настаивал Томас, заподозрив коллегу в том, что тот что-то утаивает. Это его напугало. – Фитцджеймса?
Инспектор медленно втянул в себя воздух.
– Видели молодого мужчину со светлыми волосами, хорошо одетого, среднего роста, – ответил он наконец и бросил быстрый взгляд на суперинтенданта, словно хотел что-то прочесть на его лице. – Но это не обязательно должен быть Финли Фитцджеймс, – добавил он, и в глазах его мелькнуло раздражение. Полицейский, видимо, разозлился сам на себя за столь неосторожную мысль.
– Что ж, ясно лишь одно: это никак не мог быть Альберт Костиган, – заметил Питт, прежде чем за него это сказал кто-то другой. – Видели ли они кого-нибудь еще, входившего в дом или выходившего из него?
– Нет. Во всяком случае, свидетели этого не помнят. Они видели только женщин из этого дома.
– А как насчет соседей, прохожих на улице? Может, там были бродячие торговцы или проститутки из других домов? Кто-то же должен был что-то увидеть!
– Ничего существенного, – раздраженно сказал Юарт. – Я допросил ломового извозчика, разгружавшего телегу в нескольких ярдах от дома. Он видел только прохожих. Никто не входил в дом и не выходил из него. Поговорил еще с парой проституток, с Дженни Мартин и Эллой Бейкер, искавших клиентов. Они никого не видели, кроме мужчины, которого и подцепили. Да и происходило это совсем не рядом с домом. Элла даже не заходила на Мирдл-стрит.
– Кто-то все-таки входил в дом и вышел из него! Не сама же себя прикончила Нора Гаф! – вспыхнул Томас. – Идите и попытайтесь еще раз. Я же наведаюсь к Фитцджеймсу. Думаю, там меня уже ждут.
Юарт издал короткий и недобрый смешок, но тут же повернулся к Питту спиной, испугавшись, что выдаст свои чувства, и снова принялся писать свой рапорт, который отложил, когда пришел суперинтендант.
На Девоншир-стрит Томаса впустил в дом все тот же благожелательный дворецкий, но на этот раз лицо его было хмурым, что, однако, не изменило приятности его черт.
– Доброе утро, мистер Питт, – приветствовал он полицейского, широко открыв перед ним дверь. – Великолепная погода, сэр, не так ли? Октябрь – мой любимый месяц. Как я понимаю, вы хотите видеть мистера Фитцджеймса? Он в библиотеке, сэр, прошу вас сюда.
Больше не медля, слуга повел гостя по вощеному паркету холла мимо картины голландского мастера, на которой была изображена гавань города Дьеппа, пересек еще один небольшой холл и постучал в дверь библиотеки. Не дожидаясь ответа, дворецкий открыл ее.
– Мистер Питт, сэр, – объявил он и, отступив, пропустил гостя.
Хозяин дома стоял перед камином, пустым и холодным. Питт никогда еще не видел Фитцджеймса-старшего стоящим, обычно он предпочитал беседовать с суперинтендантом, не поднимаясь с кресла. Теперь же Томас увидел его во весь рост – с покатыми плечами и явно отрастающим брюшком. На Огастесе был отлично сшитый сюртук, высокий крахмальный воротничок подпирал его подборок, а на длинном узком лице с крупным носом было воинственное выражение.
– Входите, – сказал он приказным тоном. – Я так и думал, что вы наведаетесь, поэтому ждал вас. Сейчас вы мне скажете, что послали на виселицу невинного человека. Или собираетесь заявить, что вчерашнее убийство совершено кем-то другим и среди нас гуляет еще один маньяк? Я угадал?
– Я не собираюсь ничего утверждать, мистер Фитцджеймс. – Питт с трудом сдерживал себя. Редко когда ему так хотелось дать собеседнику самый жесткий отпор. Останавливало полицейского лишь сознание того, как это ему аукнется.
– Жаль, что вы позволили газетам узнать так много, – резко ответил Огастес, широко открыв глаза, в которых была странная усмешка. – Я думал, в ваших интересах сообщить прессе как можно меньше сведений. Это ведь может быть опасным для вас же! Вы еще больший глупец, чем я полагал.
Томас уловил в его голосе нотки испуга. Впервые они звучали так явственно. Понимает ли это сам Фитцджеймс? Не потому ли он так разъярен?
– Я ничего не передавал прессе, – спокойно ответил суперинтендант. – И не знаю, кто это сделал. Но если это работа одной из свидетельниц с Мирдл-стрит, то тут уже ничем не поможешь. Нам теперь остается найти правду и доказать ее, а не сожалеть о том, что люди узнали подробности преступления и о его странном сходстве с первым убийством.
Хозяин дома уставился на гостя. Его явно испугала не только неожиданность такого заявления, но и его жестокая правда. Это заставило старшего Фитцджеймса умерить свою враждебность и подумать о том, где он сам совершил ошибку. Не было смысла тратить время на обвинения того, кто мог или нанести удар, или, наоборот, помочь ему. Эта борьба чувств не могла не отразиться на надменном лице Огастеса.
– Я согласен, что убийство похоже на то, первое, – медленно произнес он, пристально глядя в лицо Питта. – Но я не слышал обо всех подробностях смерти Ады Маккинли.
– Газеты о них не писали, – напомнил Томас.
– Понимаю. – Пожилой джентльмен распрямил плечи. – Кто еще знал о них?
– Кроме того, кто убил ее… – тут суперинтендант позволил себе немного иронии, – знали еще я, инспектор Юарт, констебль, нашедший тело, и полицейский врач, осматривавший его.
– А женщины в том доме?
– Насколько мне известно, они этого не знали, потому что не заходили в комнату убитой.
– Вы уверены в этом? – спросил Огастес, повысив голос и словно на что-то надеясь. – Ведь они были в доме! Возможно, они все-таки видели убитую, а потом говорили о ней… Впрочем, не знаю… – Он раздраженно передернул плечами. – Кого, как вы думаете, они могут подозревать? Возможно, все это подстроено нарочно?
– Зачем? Теперь в этом не обвинишь Костигана, – заметил Питт. – Из всех, кого можно подозревать, он единственный, кто действительно не имеет отношения к смерти Норы Гаф.
– Садитесь, прошу вас! – Фитцджеймс резким, рубящим воздух жестом руки пригласил полицейского сесть, сам же, однако, остался стоять спиной к пустому камину, заложив руки за спину. – Я не могу понять причины этого нового преступления. Возможно, целью является дискредитировать полицию, выставить всех вас дураками?
– Кому придет в голову убивать женщин лишь ради того, чтобы выставить в дурацком свете полицию? – отверг такое предположение Томас, продолжая стоять. – В убийстве Норы Гаф есть личные мотивы, очень личные. Ногти на ее руках и ногах были сорваны и сломаны, мистер Фитцджеймс. А это причиняет мучительную, нестерпимую боль. Это своего рода пытка. – Он сделал вид, что не замечает гримасы отвращения на лице собеседника. – Это было сделано после того, как убийца привязал девушку чулком к кровати. Затем она была облита водой, ее ботинки привязаны один к другому, а на руку ей натянули подвязку для чулок. Такое можно сделать лишь в приступе яростного гнева и бушующих в человеке нездоровых страстей, а не по каким-то там второстепенным причинам, как, например, выставить кого-то дураком.
Лицо Огастеса побледнело, а потом стало и вовсе серым, узкие губы сжались, и он словно постарел лет на десять.
– Я согласен с вами, суперинтендант, это надругательство, – согласился он. – Цивилизованный человек не может вести себя так. Вам предстоит искать зверя, в котором нет ничего человеческого. Я сожалею, что не могу помочь вам больше, чем это в моих силах, да и смыслю я в вашем деле очень мало. Надеюсь, сейчас вы ничего не обнаружили, что принадлежало бы моему сыну? – В его голосе звучала уверенность. Это был риторический вопрос, не требовавший ответа.
– Мне очень жаль, мистер Фитцджеймс, но я нашел вот это. – Питт вытащил из кармана носовой платок с монограммой и поднял его в руках, давая Огастесу возможность хорошо его разглядеть.
Какое-то мгновение полицейский опасался, что хозяин дома упадет в обморок. Старый джентльмен качнулся, когда невольно протянул руку к платку, и ради равновесия вытянул вперед также и вторую руку. Однако до платка он все же не дотронулся.
– Я… я различаю инициалы, суперинтендант, – сдавленным голосом произнес он. – Они необычны. Но это не означает, что мой сын оставил его там. Я надеюсь, вы не хуже моего понимаете это? – Впервые в голосе Огастеса не было угрозы, а были, скорее, мольба и недоверие, стремление любыми средствами отвести катастрофу, угрожающе нависшую над благополучием его семьи.
Питт, несмотря на свою явную неприязнь к этому человеку, теперь невольно почувствовал жалость к нему. Ему самому хотелось бы быть более уверенным в своих подозрениях.
– Я знаю это, мистер Фитцджеймс, – тихо сказал он. – Вся трудность в том, как найти того, кто снова подбросил на место преступления вещь вашего сына. Так было в случае с убийством Ады Маккинли и вот теперь… Надо узнать, зачем это делается. Боюсь, придется попристальнее приглядеться к тем, кто числится в ваших недругах. Бесспорно, ваш сын выбран жертвой не случайно.
Огастес шумно вздохнул.
– Хорошо, если вы так считаете, суперинтендант. – Его глаза сузились. – Могу я вас спросить, как вам удалось найти улики против Альберта Костигана, который, как теперь полагают, не был виноват? Я… я не собираюсь критиковать вас, мистер Питт, но эта трагедия является угрозой для моей семьи.
– Боюсь, вы правы, – согласился Томас, извлекая из кармана пуговицу.
Фитцджеймс взял ее и стал внимательно разглядывать.
– Обычная пуговица, – наконец сказал он, глядя на гостя. – Не думаю, чтобы у меня были такие, но, как я знаю, подобные пуговицы могут оказаться у доброго десятка мужчин. Это ничего не доказывает, разве что говорит о том, что человек, бывший там, отличался хорошим вкусом. – Лицо пожилого джентльмена стало жестким. – Или что у него хороший портной.
– Здесь тоже нашлись свидетели, – сказал полицейский, словно нанося последний удар. – Клиентом убитой девушки в тот вечер и тот час был молодой мужчина среднего роста, с густыми светлыми волосами, хорошо одетый.
Огастес не стал ни спорить, ни напоминать, сколько молодых людей могут отвечать этому описанию.
– Понимаю, – кивнул он. – Естественно, я уже спросил своего сына, где он был вчера в то время. Я полагаю, вы захотите услышать это от него самого?
– Да, если позволите.
Фитцджеймс позвонил и, когда появился дворецкий, велел ему позвать Финли.
Тот не заставил себя долго ждать. Он вошел, плотно закрыв за собой дверь. Молодой человек был одет по-домашнему, что свидетельствовало о том, что он уже успел переодеться, вернувшись из Министерства, если вообще там был. Он казался несколько напуганным, а лицо его было в красных пятнах, словно Финли много пил накануне и все еще был с похмелья. Он посмотрел на отца, а потом на Питта.
– Добрый день, мистер Фитцджеймс, – тихо сказал полицейский. – Сожалею, что потревожил вас, но, боюсь, мне необходимо спросить вас, где вы были вчера примерно между тремя и шестью часами пополудни.
– Что же, скажу. Только не на Мирдл-стрит. – Голос молодого человека прервался, словно он еще не решил, рассердиться ему, возмутиться и пожалеть самого себя или же воспринять все с бесшабашной легкостью, словно это его не касалось. Однако его страх давал себя знать.
– Где вы были? – повторил Томас.
– В три часа дня я был в министерстве, – вяло пробормотал Финли. – Примерно через полчаса или чуть позже ушел, чтобы пройтись по Гайд-парку. – Он вскинул подбородок и так прямо посмотрел гостю в глаза, что у того исчезли почти все сомнения в том, что Финли Фитцджеймс врет. – Я намеревался встретиться кое с кем по делам, но тот человек не пришел. Подождав немного, я пошел в ресторан, где поужинал, перед тем как отправиться в театр. Я и близко не подходил к кварталу Уайтчепел.
– Вы можете подкрепить ваши слова доказательствами, сэр? – спросил Питт, почти не сомневаясь, что Финли не сможет этого сделать. Если бы он мог, то Огастес еще в начале их разговора сказал бы об этом суперинтенданту, сделав это с особым злорадством, и на этом закончил бы разговор с ним, а не искал бы у него помощи. А страх в голосе старшего Фитцджеймса только подтверждал это.
– Нет, едва ли. Дело в том… что предполагаемая встреча была весьма деликатной. Мой друг попал в очень неприятную историю, – многословно попытался объяснить Финли. – Деньги и женщины, это так отвратительно! Я пытался помочь ему так, чтобы не пострадала чья-либо репутация. Поэтому мне не хотелось, чтобы меня видел кто-либо из моих знакомых. Я ни с кем не виделся, ни с кем не говорил, понимаете?
– Понятно. – Томасу было ясно, насколько бесполезно пытаться добиться от этого человека чего-либо вразумительного. – Это ваш носовой платок, мистер Фитцджеймс? – Он протянул Финли носовой платок, найденный под подушкой Норы Гаф.
Фицждеймс-младший даже не притронулся к нему.
– Возможно, – ответил он. – У меня полдюжины таких платков, как и у любого мужчины, полагаю.
– С монограммой «Ф.Ф.»?
– Нет… конечно, нет! Но… любой может… – Молодой человек судорожно глотнул воздух. – На платке можно вышить любые инициалы. Это не означает, что платок мой. Полагаю, вы нашли его рядом с новым трупом? Я так и думал. Прочел это на вашем лице. – Голос его звучал громче. – Я не убивал ее, суперинтендант! Я никогда не слышал о ней и никогда не был на Мирдл-стрит. Какой-то… маньяк… пытается уничтожить меня, и прежде чем вы меня спросите, я вам сам отвечу: я понятия не имею, кто это… сделал и почему! Я… – Он не закончил фразу. – Возможно, вам следует поинтересоваться друзьями Костигана. Кто-то пытается обвинить нас, мистер Питт. Пытается представить нас убийцами, а вас – некомпетентным полицейским… и, следовательно, косвенно тоже убийцей. – В глазах Финли вспыхнул вызов и некое торжество. – Я думаю, что в ваших, так же как и в моих, интересах узнать, кто он, и отдать его в руки правосудия. Если бы я мог помочь вам, то с удовольствием это сделал бы, но я просто не знаю как. Мне очень жаль.
– Что ж, мы можем начать с того, что рассмотрим кандидатуры тех, кто считает, что у них есть причина не любить вас, мистер Фитцджеймс, – ответил Томас. – А затем посмотрим, кому вы перешли дорогу в вашей профессиональной и личной жизни. А также снова рассмотрим каждого из членов – основателей «Клуба Адского Пламени».
– Я не могу этого сделать! – взорвался Финли, и его минутный энтузиазм тут же исчез. – Мы все добрые друзья. Никто из них не может оказаться подобным злодеем, ни в коей мере! Друзья юности, они… иначе говоря, никто из них не мог этого сделать, уверяю вас. Я подумаю над остальными возможностями, о которых вы сказали, а затем составлю для вас перечень.
– И я тоже, – добавил Огастес. – Вы можете рассчитывать на наше полное содействие. – На его неподвижном лице появилась тень улыбки. – У нас общие интересы – по крайней мере, в данную минуту.
Питту оставалось только согласиться.
– И, насколько я понимаю, они не терпят отлагательств, – заметил он не без сарказма. – Благодарю вас, сэр. – Он повернулся к Финли: – Всего доброго, мистер Фитцджеймс.
Глава 9
На следующий день пресса подняла еще более сильную шумиху. Не только маловлиятельные газеты пестрели кричащими заголовками, но даже солидная «Таймс» подвергла сомнению справедливость суда над Костиганом, а вместе с этим и компетентность действий полиции и ее неподкупность.
Одна из газет поместила статью с новой оценкой свидетельских показаний. В ней недвусмысленно говорилось о том, что некоторые из них сомнительны с моральной точки зрения, ибо содержали скорее личное мнение, а не объективные факты. Само следствие, возможно, велось с одним лишь намерением: как можно скорее найти виновного и скрыть некомпетентность полиции, а также тех персон, которые поддерживали ее действия и теперь рисковали своей политической репутацией; словом, все делалось отнюдь не в целях правосудия.
Несколько известных газет прямо заявили, что полицейские чины, занимавшиеся расследованием, или подвергались угрозам, или же были подкуплены, чтобы как можно скорее закрыть это дело. Питта сравнивали со злополучным инспектором Абиленом[5], который не смог раскрыть тайну предыдущих убийств в Уайтчепеле, или же с комиссаром Уорреном, которому пришлось уйти в отставку.
Появились подметные письма с требованиями оправдать Костигана посмертно, снять с его семьи, если таковая есть, позор, а также выплатить ей определенную сумму за нанесенный моральный ущерб.
Томас, прочитывая письма, откладывал их в сторонку, а Грейси тайком подбирала их, чтобы потом бросить в печь, но каждый раз не решалась, опасаясь, что большое количество бумажного пепла испортит тягу и создаст много хлопот с чисткой дымохода.
Шарлотта хранила молчание, понимая, каким может быть ответ супруга, если она попытается с ним заговорить: в данном случае он был бы очень кратким. Молодая женщина ни мгновения не сомневалась в том, что ее муж был честен во всех своих действиях. Но сказать об этом теперь означало бы оставить многое под вопросом. Теперь у миссис Питт была одна главная забота – оградить от всего этого детей. Она была не в состоянии защитить Томаса от тех неприятностей, которые могли его ждать, но была готова разделить с ним все, что может случиться. Главное, чтобы сейчас он этого не заметил.
Шарлотта мысленно спорила с собой: что лучше – отпустить детей в школу или оставить их дома, хотя бы сегодня. Мать хотела избавить их от разговоров вокруг, от необходимости отвечать на вопросы своих сверстников, а то и взрослых на улице. Но она не может весь день быть с ними, занимать их или объяснять им, что хотели сказать те или иные взрослые дяди и тети, отчего они такие злые и почему всё, что они говорят, – неправда.
Она могла бы отвезти детей на некоторое время к матери. Там, где никто их не знает, они были бы в безопасности. Перерыв в учебе на неделю или две не помешает их успехам в школе. Они все наверстают потом, когда кончится эта оголтелая кампания в прессе и наконец станет известна правда.
Но что, если этого никогда не произойдет? Если, как в истории с Джеком Потрошителем, правда никогда не будет раскрыта? Ведь такое может произойти. Томас умен. И он не отступится, пока не доведет расследование до конца. Но не все дела удается раскрыть. До сих пор он всегда раскрывал убийства, однако случались в его практике поджоги, ограбления, мошенничества и подлоги, когда виновные так и не находились и никто не был уличен.
Если она отвезет детей к матери, это даст той понять, что дела приняли плохой оборот, а в таких случаях, когда тебе страшно, лучше бежать и спрятаться. Тогда, может, все и обойдется. А если не обойдется и надо будет посмотреть правде в глаза, тогда миссис Питт останется лишь признаться всем, и себе в том числе, что она оказалась трусихой…
– Дети, пора в школу, – неожиданно для себя и еще до того, как приняла окончательное решение, услышала Шарлотта, словно издалека, свой собственный голос и увидела глаза мужа. Однако она ничего не смогла прочесть на его лице. Одобряет ли он ее решение или нет? – Сегодня я снова провожу вас туда, – добавила молодая женщина. – Собирайтесь!
Весь этот день Питт провел в квартале Уайтчепел. Это был самый трудный день, какой он помнил. Он снова подверг опросу всех обитательниц дома на Мирдл-стрит, пытаясь как можно больше узнать об убитой. Знала ли Нора Гаф Аду Маккинли? Произошла ли у нее с кем-нибудь ссора? Был ли знаком с ней сутенер Ады Костиган? Не задолжала ли Нора кому-либо деньги и вообще что могло послужить мотивом ее убийства?
Сутенер Гаф, огромный мужчина, похожий скорее на ростовщика, с густой шапкой черных курчавых волос, по словам опрошенных, отличался дурным нравом. Но он без труда смог доказать, где был в тот день и час, что неоспоримо подтвердили его свидетели. Он сам был искренне опечален смертью Норы и назвал ее своей лучшей девушкой, хорошо зарабатывавшей и не доставлявшей ему никаких хлопот.
Днем, когда Томас шел по Коммершл-роуд, возле самого большого дома на этой улице он увидел опасно возбужденную толпу. Раздавались разрозненные крики:
– Слушайте, слушайте! Слушайте о Берте Костигане! Трижды ура Костигану!
– Ура Костигану! – подхватил еще кто-то, а за ним и вся толпа.
– Он пал жертвой богатеев, которые приходят сюда, чтобы попользоваться нашими женщинами! – крикнул тощий изможденный мужчина.
– И убивать их! – добавил другой, вызвав всеобщие крики возмущения.
– Он был невиновен! – тонким голосом громко выкрикнула женщина со светлыми волосами. – Его повесили ни за что!!!
– Его повесили за то, что он бедняк! – яростно рявкнул толстяк, и лицо его скривила гримаса гнева. – Это их всех надо вздернуть на виселицу!
– Только не здесь, только не здесь! – неистово закричал выскочивший из дома хозяин. Он был в сбившемся набок фартуке и держал в руках тряпку. – Мне не нужны неприятности! Уходите подальше от моего дома! Здесь нельзя шуметь.
Из толпы с решительным видом вышла молодая женщина. Когда она открыла рот, чтобы отчитать домовладельца, стало видно, что у нее не хватает переднего зуба.
– Да как вы смеете нам указывать, где собираться?! – накинулась она на него. – Берта Костигана повесили ни за что! А вам, видать, и дела нет до того, что эти богатые ублюдки вешают наших парней за здорово живешь?! Что они приходят к нам в квартал, чтобы попользоваться нашими женщинами? Приходят из своих красивых домов позабавиться тут, да еще и убивают нас! Может, вы считаете, что так и надо?!
– Я этого не говорил, – испуганно запротестовал хозяин дома.
К этому времени толпа была уже так взбудоражена, что все кричали наперебой, а где-то даже началась потасовка, и был сбит с ног паренек, а вскоре завязалась и настоящая драка.
Питт не мог остаться равнодушным и не защитить женщин, которые, перепугавшись, начали кричать. Он вошел в толпу, пытаясь разнять дерущихся. Вначале ему показалось, что женщины кричали от испуга, но он слишком поздно понял, что это была ненависть и ею они подбадривали дерущихся мужчин.
Имя Костигана повторялось, как некий боевой клич.
Томас был зажат со всех сторон. В этой бурлящей толпе оказался и злосчастный домовладелец.
Вдали уже слышались полицейские свистки.
Люди дрались не на шутку. Досталось и суперинтенданту. Он едва удержался на ногах от очередного тумака, как вдруг в него врезался откуда-то взявшийся домовладелец, и они оба упали на растянувшегося на мостовой рыжего юнца с расквашенным носом.
Появившиеся наконец полицейские быстро навели порядок. Трое мужчин и две женщины были арестованы. Восемь человек получили довольно серьезные травмы, и двое пострадавших были отправлены в больницу к хирургу. У кого-то даже оказалась сломанной ключица.
Изрядно помятый Томас уходил, ощущая боль во всем теле. Одежда его была в беспорядке – воротничок оторван, на локте зияла дыра, а сам он был весь в грязи и пятнах чьей-то крови.
Разумеется, эта потасовка попала в вечерние газеты. Было немало домыслов и резкой критики, повторились требования о реабилитации Костигана и было задано несколько неприятных вопросов органам правосудия и полиции. Особенно доставалось Питту. Нынешняя обстановка сравнивалась с той, что царила в Лондоне после серии убийств в Уайтчепеле два года назад, и критики не скупились на обвинения. Многие газеты предсказывали дальнейшие волнения и беспорядки.
Около семи вечера усталый и опустошенный суперинтендант наконец добрался домой. На душе у него было тяжело, тело болело от побоев, а больше всего его угнетала неопределенность. Что же дальше? Он до сих пор не знал, кто убил этих женщин и какую роль во всем этом играли Костиган и Финли Фитцджеймс. Да и играли ли?
У дома Томас сразу узнал экипаж тетушки Веспасии и так и не понял, рад он этому или огорчен. Конечно, он предпочел бы, чтобы леди Камминг-Гульд не видела его в эти не лучшие для него минуты. Его одежда была изорванной и грязной, к тому же он безумно устал. Питт очень дорожил мнением леди Веспасии и хотел бы, чтобы она думала о нем как о человеке, способном достойно держаться даже в минуты кризисов и неудач. И в то же время неплохо было бы услышать ее совет именно сейчас, да и просто повидать ее, столь решительную и уверенную, тоже было очень важным для Томаса. Отвага и храбрость так же заразительны, как и отчаяние и печаль, – даже, пожалуй, еще заразительнее.
Но самой большой неожиданностью для суперинтенданта было увидеть в гостиной своего дома помощника комиссара Корнуоллиса. Тот был мрачен и расстроен.
Шарлотта, увидев мужа, тут же вскочила и поспешила ему навстречу, даже не дав ему возможности поздороваться с гостями.
– Ты устал, должно быть, горячая вода тебя ждет в спальне, – быстро шепнула она. – Ужин будет через полчаса. Тетя Веспасия и мистер Корнуоллис остаются. У вас будет время обо всем поговорить за столом.
Было похоже, что хозяйка настойчиво выпроваживает его из гостиной, но Питт был только рад этому. Он был грязен, он пропах нечистотами улиц и потом дерущейся толпы, в гуще которойи сам невольно оказался. Ему казалось, что он даже впитал в себя их страх и гнев.
Через полчаса суперинтендант уже спустился в гостиную, по-прежнему усталый и чувствуя сильную боль в мышцах. Синяки на его лице потемнели, но, отмывшись и переодевшись в чистую одежду, Томас почувствовал себя готовым к неизбежному разговору.
А разговор начался сразу же, как только подали первое блюдо. Никому больше не хотелось притворяться.
– Мы можем подойти к решению задачи с двух сторон, – с живостью начал Джон Корнуоллис и чуть подался вперед. – Мы должны сделать все, чтобы найти и уличить убийцу второй жертвы. Далее, мы должны представить всё в подтверждение того, что для ареста Костигана были веские основания и полученные должным образом доказательства. Суд над Костиганом был справедливым. – Он сжал губы. – А вот как нам доказать, что мы не скрыли улики, указывающие еще на кого-то, это я не знаю. – Помощник комиссара затих и стал смотреть на синюю вазу с цветами на столе. – Боюсь, здесь мы слукавили…
– Я не питаю добрых чувств к Огастесу Фитцджеймсу, – решительно вмешалась Веспасия, сначала посмотрев на Питта, а затем переведя взгляд на Корнуоллиса. – Но разглашение улик против его сына способно вызвать буквально истерическую реакцию, что не только несправедливо, но и намного усложнит поиски истины. Какими бы ни были мои чувства к нему и каким бы ни был моральный облик Финли, я не хочу, чтобы он пострадал за то, чего не совершал. Даже если это позволит ему избежать наказания за все свои другие неприглядные дела, – заметила она с сожалением.
Джон пристально смотрел на старую леди, как бы взвешивая каждое ее слово, а затем обратился к Томасу:
– Насколько серьезно может быть связан Финли Фитцджеймс с этим последним убийством? Прежде всего скажите, что вы об этом знаете, а затем – что вы об этом думаете. – Корнуоллис снова вернулся к кусочку рыбы на своей тарелке и стал дожевывать его. Однако все его внимание было сосредоточено на Питте, и казалось, что он даже не сознает, что ест.
Суперинтендант подробно рассказывал о том, что нашел при осмотре комнаты Норы Гаф и что потом ответил ему Финли Фитцджеймс, когда Томас навестил его.
Подали пирог с почками и овощи. Грейси входила и выходила, молча обслуживая гостей. Она знала, кто такой Корнуоллис, поэтому смотрела на него со все усиливающимся подозрением, словно ожидала, что он в любую минуту может стать опасным для ее обожаемых хозяев.
Джон, однако, не замечал встревоженного личика маленькой горничной, так часто глядевшей на него. Все его внимание было поглощено тем, что говорил его подчиненный.
– И каковы ваши соображения? – спросил он, как только Питт умолк.
Томас ответил не сразу. Он знал, что начальник ценит его мнение и полагается на него, когда принимает решения или выносит суждения.
– Я верю, что Костиган был виновен, – после недолгого молчания сказал суперинтендант. – У нас были некоторые сомнения, но он сам признал свою вину. Одного я не могу понять, почему сутенер был так жесток со своей жертвой. И почему до последнего момента отрицал это. – С неприятным чувством под ложечкой Питт вспомнил лицо Альберта. – Он был неприятной личностью, жалкой и злобной, но я не заметил в нем склонности к садизму, к желанию ломать пальцы и ногти своим жертвам.
– Однако она обманула его и лишила доброй половины заработка, – с сомнением заметил Корнуоллис. – Он считал ее своей собственностью и расценил ее поведение как предательство. Слабые мужчины бывают особенно жестокими. – Мускулы его лица напряглись. – Я сталкивался с такими случаями, когда служил на флоте. Дай слабохарактерному человеку немного власти, и он готов поиздеваться над подчиненными.
– Да, Костиган был груб, – согласился Томас. – Но подвязка, связанные ботинки!.. Это уже не просто злость. Это говорит не только о вспыльчивости и невоздержанности характера… это скорее похоже…
– На нечто продуманное и рассчитанное, – помогла ему Шарлотта.
– Да, – согласился ее муж.
– Поэтому вы и сомневались в виновности Костигана? – встревоженно воскликнул Джон, но отнюдь не с упреком. Он долго прослужил на флоте командиром, без сомнения, был честен с подчиненными и ожидал от них того же. Это доверие помогало ему решать боевые задачи, и теперь, служа в полиции, он не собирался изменять своим правилам.
– Нет, – возразил Питт, прямо глядя в глаза шефу. – Тогда я не сомневался. Просто считал, что недостаточно хорошо узнал подозреваемого. – Суперинтендант искренне пытался разобраться в собственном состоянии и точно вспомнить, что он чувствовал, когда допрашивал Костигана, видел его отчаянное лицо и понимал его страх и жалость к самому себе. Насколько он, Томас, был тогда честен? Какое влияние оказывало на него чувство облегчения и внутренней уверенности, что дело удастся завершить, избежав подозрений в адрес сына Огастеса Фитцджеймса?
– Он не отрицал, что убил ее, – продолжал Питт, глядя через стол на Корнуоллиса. Все забыли о еде. В дверях, ведущих в кухню, стояла Грейси с чистой салфеткой в руках и подносом с очередным горячим блюдом. Она тоже внимательно слушала, что говорил ее хозяин. – Но он категорически отрицал, что мучил ее, – с особой болью вымолвил Томас. – И как бы настойчиво я его ни расспрашивал, он упорно отрицал, что знает что-либо о Фитцджеймсе, его клубном значке или запонке.
– Ты верил ему? – тихо спросила Веспасия.
Питт долго молчал, прежде чем ответить. В комнате воцарилась тишина – никто даже не шелохнулся.
– Мне кажется, да. Иначе это не дало бы мне покоя, – наконец ответил полицейский. – Во всяком случае… я не верил в то, что он сам это сделал и что у него были на то причины.
– В таком случае мы снова вернулись к тому, с чего начинали, – заключил Джон, окинув всех взглядом. – В этом нет смысла. Если это не Костиган – а сейчас в этом уже нет сомнений, – то кто же? Тот, о ком мы даже и подумать не можем? Или же это вариант, который больше всего нас пугает: в обоих убийствах повинен Фитцджеймс-младший?
– Нет, он не мог этого сделать, – возразила миссис Питт, глядя перед собой в тарелку.
– Почему? – с интересом спросила леди Камминг-Гульд, положив вилку на тарелку. – Что ты знаешь об этом, Шарлотта, и почему говоришь это с такой уверенностью?
Хозяйка совсем растерялась. Томас догадывался почему, но промолчал.
– Таллула Фитцджеймс видела своего брата в другом месте в тот вечер, когда была убита Ада Маккинли, – наконец отважилась ответить Шарлотта, подняв глаза и встретив взгляд тетушки.
– Неужели? – осторожно промолвила Веспасия. – Почему же она ничего не сказала, когда это было нужно? Это избавило бы следствие от многих недоразумений.
– Она не могла сказать, ибо была в таком месте, где не должна была быть, – ответила расстроенная молодая женщина. – К тому же она уже соврала однажды, и ей могли не поверить.
– Меня это ничуть не удивляет, – заключила пожилая леди и покачала головой. – Но, кажется, ты ей все же веришь. Почему же?
– Видишь ли… собственно, ей верит Эмили. – Шарлотта прикусила губу. – Это она мне все рассказала. Финли – порядочный шалопай и не очень приятный человек, но он не убивал Аду Маккинли.
– Разве никто из присутствовавших в том, другом месте не смог подтвердить этого? – спросил Корнуолис, глядя сначала на миссис Питт, а затем на ее супруга. – Почему никто не пожелал сделать этого? – недоумевал он. – Фитцджеймс, вероятно, просил их, не так ли? Или он невзначай позабыл, что сам был там? В таком случае это могла бы подтвердить его сестра? Все сразу прояснилось бы. – В его голосе звучало недовольство.
Веспасия, забыв о еде, тоже повернулась к Шарлотте:
– Что это за место, которое так стремятся забыть все, кто там побывал? Меня мучает любопытство. Неужели наш век до такой степени чопорный, что молодой здоровый мужчина, побывав в таком месте, боится признаться в этом? Что это? Собачьи или запрещенные кулачные бои? Игорный дом? Бордель?
– Вечеринки, где много пьют и курят опиум, – тихо призналась миссис Питт.
Лицо Джона помрачнело, а Веспасия закусила губу и высоко вскинула брови.
– Глупо, но ничего из ряда вон выходящего в этом нет, – заявила она. – Если бы надо было спасти жизнь человека, я не побоялась бы сказать, что была в таком месте.
Шарлотта промолчала. Томас знал, что не сомнение, а всего лишь нерешительность мешает ей найти нужные слова.
Корнуоллис, мало знавший жену своего подчиненного, все свое внимание обратил на ее тетю.
– Если нам удастся найти свидетелей, – твердо произнес он, – мы, по крайней мере, сможем снять с Фитцджеймса подозрение в первом убийстве, а по совокупности – и во втором тоже. – Он повернулся к Питту: – Вы знали об этом? Почему не сказали мне раньше?
– Я узнал обо всем, когда это уже не имело значения, – ответил Томас и увидел, как покраснела Шарлотта. Заметили это и гости.
– Что ж, по крайней мере, это снимает один вопрос, – резюмировал Корнуоллис, откинувшись на стуле, и снова взял вилку. – Теперь остается узнать, зачем подкинули вещи Финли Фитцджеймса на место преступления и, разумеется, кто мог это сделать. Эти два вопроса, пожалуй, можно объединить в один. Ответ на первый будет ответом и на второй. Уверен, что оба убийства совершил один и тот же человек.
Он почему-то опять посмотрел на леди Камминг-Гульд и лишь потом на Питта и добавил:
– Мне трудно представить себе, что это проделал кто-то живущий в Уайтчепеле и знающий обеих женщин. Это обязательно должен быть тот, кто люто ненавидит Финли, его личный и очень опасный враг. Что возвращает нас снова к Фитцджеймсам – от этого не уйти.
Читать бесплатно другие книги:
