Нур-ад-Дин и Мариам Шахразада

© Подольская Е., 2009

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», издание на русском языке, 2009, 2012

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», художественное оформление, 2009

Никакая часть данного издания не может быть скопирована или воспроизведена в любой форме без письменного разрешения издательства

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

* * *

– О Аллах всесильный, никогда я еще не вкушал такого плова!

Хозяин харчевни самодовольно усмехнулся.

– И более никогда и нигде такого не найдешь! Ибо плов этот стряпала по рецепту, известному только ей и хранимому в семье уже три сотни лет, сестра моей жены, что приехала к нам погостить. Она поклялась, что никому и никогда не раскроет этой тайны – даже своей сестре, моей жене. И потому лишь сейчас можешь ты насладиться яствами, о которых даже не слыхивал.

Странник согласно кивал, зеленый шелк чалмы вспыхивал в косых солнечных лучах.

– Прекрасна и беседка в твоей харчевне, достойнейший хозяин!

– О да, учтивый путник. Ее я сделал сам в те дни, когда был моложе, чем мои сыновья сейчас.

– Скажи мне, достойный хозяин, а чем еще знаменит ваш город, кроме, конечно, твоей уютной и щедрой харчевни?

– О, друг мой… Увы. На этот вопрос я тебе не отвечу. Ибо говорить о том, чего не знаешь, не в моих правилах, а молчать – не в моих привычках. Я и сам – уроженец совсем иных мест, куда более жарких и куда менее гостеприимных. Вот, разве что, младший брат моей жены, шалопай, может ответить тебе на твой вопрос.

– Шалопай?

– О да. Ну как же еще назвать мужчину, который уже давно стал взрослым, но продолжает оставаться маменькиным сынком, любимчиком всех женщин в роду? Но не это плохо – мало ли среди мужей красивых мужей достойных. Этот непутевый продолжает жить в отцовском доме с матушкой и младшими сестрами, что еще не вышли замуж. Продолжает проматывать достаток, оставшийся от отца. Он не работает и не учится, не торгует и не странствует. Целыми днями роется в книгах, скупает свитки…

– Но, быть может, он – ученый?

– Быть может и так – ибо знает невиданно много и обо всем на свете. Но, согласись, мудрый путник, разве это достойно настоящего мужчины – быть только ученым. Не любить женщин, чуждаться их общества, не уметь ничего, о чем столько знаешь…

– Я понимаю тебя, достойный хозяин. Но, поверь, есть и такие. Знавал я и выдающихся мужей среди таких, по твоему мнению, бездельников. Они, о чудо, делают имя своему городу и своей державе. Именно ими, а вовсе не торговцами или воинами, частенько гордится страна даже через сотни лет.

– Прости мне, добрый человек, но в такое я поверить не могу… Как же можно гордиться теми, кто ничего не создает, кто лишь проедает богатства, что производят другие?

– Однако же именно так все и происходит. Эти бездельники прозревают столь далеко в грядущее, что дела сегодняшние и сиюминутные им неинтересны, как тебе был бы неинтересен медный фельс, заплаченный за тяжкий труд.

Хозяин харчевни пожал плечами. Увы, зачастую он не понимал своих гостей, даже если они говорили на одном с ним языке. Но так уж был устроен достойнейший Магомед-ага, женатый на самой красивой, как он считал, женщине, содержащий самую лучшую, как он был убежден, харчевню и живущий самой правильной, лишь его, как он думал, достойной жизнью.

В этот миг в дверях показался молодой мужчина.

– А вот и он, о любопытный путник, – недовольно пробурчал Магомед-ага. – Уж ты его только спроси – и утонешь в словах, как утонул бы в потоках ливня, если бы хляби небесные разверзлись сейчас над нашими головами.

– Благодарю тебя, почтеннейший. – Зеленая чалма еще раз качнулась в поклоне.

– Казим, иди сюда! Наш почтенный гость жаждет новых знаний… Лучше тебя все равно никто не сможет рассказать.

– Казим?[1] – Странник недоуменно поднял брови.

– О да, родители дали ему имя самое неподходящее. Ибо стоит ему лишь раскрыть рот…

– Опять ты ругаешь меня, Магомед? И опять, должно быть, рассказываешь, какой я бездельник?

– А что? – Хозяин мгновенно перестал быть доброжелательным ворчуном, превратившись в сварливого склочника. – Скажешь, что я не прав? Скажешь, что ты трудишься не покладая рук?

– Да, мой добрый Магомед, я не колю дрова, не ношу воду, не стою за прилавком целыми днями. Но также бездельничал и аль-Мансур, строитель великого Багдада, обители халифа, защитника правоверных. Так же лоботрясничал и аль-Кинди, столь же ленив был и великий аль-Бируни…[2]

– Об этих людях я ничего не знаю. Но прикрываться чужими именами, не имея своего собственного, не создав собственной славы… А, да что там говорить!..

И Магомед-ага, махнув рукой, удалился в сторону кухни. Эти имена, однако, многое говорили странному гостю в зеленой чалме. Он с большим интересом прислушивался к давнему спору свояков.

– Да пребудет всегда с тобой Аллах всесильный, о мудрый Казим!

– Воистину, неоценимы его милости, – согласно кивнул тот, присаживаясь на подушки. – Так что бы ты хотел узнать?

– О, мой друг. Мне интересен весь мир. Ибо я собираю все знания, которые только могут открыться пытливому уму…

– Достойнейшее из занятий. Что бы об этом ни говорил мой добрый, но упрямый свояк. – Казим с досадой посмотрел туда, куда ушел Магомед-ага. По его взгляду было ясно, что спор, свидетелем которого был странник, не первый, да и, похоже, не последний.

– Увы, я такое тоже частенько слышал от родни в те годы, когда был юн. Мне понадобилось всего сорок лет, чтобы доказать отцу и братьям, что я тоже чего-то стю.

– Тебе понадобилось для этого целых четыре десятка лет?

– О да, мальчик. И спасибо Аллаху всесильному и всемилостивому, что он даровал отцу моему столь долгую жизнь, чтобы дожить до этого дня.

Казим лишь кивнул, в глубине души придя в ужас при мысли, что и ему понадобится почти полвека, чтобы доказать что-то упрямцу Магомеду или собственным сестрам.

– Скажи мне, мой друг, – тем временем продолжал странник, – чем знаменит ваш город?

– Увы, о путник. Нашему городку нечем гордиться. Через него не проходили в прежние века войска великих завоевателей, через него не проходят сейчас великие торговые пути, даже страшные ветры, хамсины, что дуют в пустынях по сорок бесконечных дней, ни разу не задевали наших крыш. Наш городок тих и незаметен… Столь тих, что даже сказки, которые здесь рассказывают детям, просты и незатейливы.

– Просты, добрый друг?

– Суди сам, мудрый пришелец…

Макама первая

– Ой, как славно у вас во дворе, Мариам…

– Наверное, у вас тоже так?

– Ты знаешь, совсем не так… И деревья одинаковые, и ручеек так же бежит. И стены толстые… А все равно – у нас все иначе. Даже я – о, ты знаешь, как я люблю тепло! – даже я с трудом дышу – воздух словно из печи.

– Быть может, тебе это только кажется?

– Не знаю… Наверное, кажется. Вот только отец все время матушку то ведьмой, то духом огня дразнит. А она не обижается. Даже смеется.

– Завидую я тебе, Амаль. И у нас так было, пока Аллах всесильный не призвал к себе мою матушку. И остались мы с отцом теперь вдвоем.

– Да, тетю Бесиме жалко. Она такая добрая была, заботливая. А какие пирожки пекла…

Мариам улыбнулась. Амаль была сластеной, да и поесть всегда очень любила, даже когда они были совсем маленькими. Бывало, матушка специально звала в гости тетю Маймуну с дочкой – чтобы и ее, Мариам, накормить, приговаривая:

– Смотри, доченька, как хорошо кушает Амаль. И ты тоже так… Вот Амаль пирожок, а вот Мариам. Вот Амаль молочко, а вот тебе, малышка.

И тетя Маймуна всегда улыбалась и гладила ее теплой рукой.

Воспоминания на миг вернули обеих подружек в то доброе и славное время. Когда-то давно, когда Бесиме и Нур-ад-Дин только пришли в этот квартал ремесленников, мтушка Амаль приняла живейшее участие в обустройстве дома. И потом множество раз появлялась на пороге то с кувшином молока – почему-то всегда теплого, то с горячими, словно только что из печи, лепешками. Бесиме была рада такой помощи и сама частенько баловала соседей разными яствами, в стряпанье которых была великой мастерицей.

Ничего удивительного, что девочки росли словно сестры. Быть может, они были даже ближе, чем настоящие сестры, потому что на ночь матери их все-таки разводили по домам, и поэтому до утра все ссоры забывались и утро начиналось с новых проказ.

Но пять, о Аллах, уже почти пять лет назад Бесиме умерла. И теперь Мариам чувствовала себя в ответе за отца, который замер в своем горе, не видя ничего вокруг и оживляясь лишь тогда, когда дочь пыталась его расшевелить. О нет, он не впал в черную тоску, он все так же каждое утро открывал лавки, каждый день торговал и каждый вечер приносил с базара домой какое-нибудь лакомство. Но теперь лакомилась одна только Мариам, а отец лишь горько вздыхал, вспоминая те дни, когда его подаркам радовались обе его любимые женщины.

Известно, что время лечит все раны. Начала понемногу затягиваться и эта. Нур-ад-Дин по-прежнему был суров, по-прежнему носил траур. Но все же стал чаще улыбаться, радуясь разным мелочам. Даже стал ходить в гости к соседям.

Когда Мариам увидела, что рана в душе отца перестала гореть огнем, она уже не так таилась, когда Амаль приходила к ней, не шикала на подружку, когда та смеялась или просто рассказывала что-то, не понижая голоса.

Да и, о Аллах всесильный, как можно не шикнуть на Амаль, которая всегда была громкоголоса, шумна… Она вся была «слишком». Слишком рослая для девушки, слишком крепкая, с громким голосом и ярким румянцем. Похоже, что из нее получились бы две обычные девушки. Но Амаль не стеснялась ни своего роскошного тела, ни своего яркого румянца, ни своего громкого голоса.

– Но почему, скажи мне, Мариам, – как-то спросила она подружку, – почему я должна всего этого стесняться? Я такова, какова есть. И надеюсь, что найдется такой юноша, которому по вкусу будут и мой рост, и мои формы, и мой голос. Даже мое пение он полюбит!

О да, полюбить пение Амаль мог только юноша с сердцем столь же пылким, сколь и безрассудным, ибо девушка пела ничуть не лучше молодого ишака. И столь же громко.

В тот день, с которого начался наш рассказ, Амаль и Мариам прятались в тени старой алычи, росшей во дворике семьи Нур-ад-Дина. Вернее, пряталась одна Мариам. Ибо Амаль, по своему всегдашнему обыкновению, осталась стоять на самом солнцепеке, подставляя лицо жарким лучам светила. И также, по обыкновению, рада была посплетничать. Вот и сейчас она обернулась к подружке со словами:

– Мариам, расскажи мне о Нур-ад-Дине.

– О каком Нур-ад-Дине, сестричка?

– О твоем Нур-ад-Дине, дурочка! Ведь ты же сговорена за него чуть ли не со дня своего рождения! А до сих пор прячешь его от меня!

– А, вот ты о чем… – Мариам рассмеялась. Сегодняшняя жара так путала ей мысли, что на минуту она подумала, что Амаль спрашивает о ее отце, тоже Нур-ад-Дине.

– Неужели ты могла подумать, что я спрашиваю о твоем уважаемом батюшке, глупышка?

– Жара, Амаль… Сегодня так жарко, что мысли путаются, словно шелковые нити на сильном ветру.

– Прекрати, сегодня просто не холодно.

– Пусть так. Но почему ты вдруг захотела узнать о Нур-ад-Дине? Я же тебе рассказывала о нем…

– Да это было, должно быть, целых сто лет назад! Мы еще совсем девчонками были! Расскажи, какой он стал.

– Стал? – Мариам зарделась. Увы, она никогда не могла толком скрыть своих чувств. И врать тоже не умела. И потому, вздохнув, ответила: – Для меня он самый лучший, самый красивый… Самый высокий и самый умный.

– О, как же я тебе завидую, Мариам!

– Но чему же тут завидовать, подружка? Я же тебе сто раз говорила, что мы с Нур-ад-Дином росли вместе, что наши матушки воспитывали нас как брата и сестру, что ему даже имя дали в честь моего отца!

О да, именно так все и было. В тихом городке некогда почти одновременно поселились на одной улице две молодые пары. Нур-ад-Дин с Бесиме, которые выбрали этот квартал из-за того, что здесь тихо, и Абусамад с Мариам, которым дом с зеленой калиткой в дувале достался в наследство. Так случилось, что семьи очень быстро сдружились. Вскоре у Мариам родился сын. Абусамад был этому столь рад, что назвал его в честь соседа и друга, Нур-ад-Дином. Через несколько месяцев у Нур-ад-Дина с Бесиме родилась дочь. И они – о Аллах, это так понятно – назвали свою дочь Мариам. Ибо они не меньше любили своих друзей и хотели сделать приятное матери малыша Нур-ад-Дина. Через дорогу от домов этих семей стоял и дом Дахнаша и Маймуны.

Вот так и получилось, что с самых первых дней жизни были у Мариам любимая соседка, подруга, сестра – Амаль и любимый друг, сосед, нареченный жених – Нур-ад-Дин. Удивительно, но Амаль никогда не видела Нур-ад-Дина, а он – ее. Каким чудом можно объяснить сие, никто не знал. Быть может, мудрые родители Амаль так пытались уберечь ее от посторонних глаз…

Вот поэтому сейчас и приставала с расспросами Амаль к любимой своей подружке.

– О да, ты мне все это рассказывала! Но никогда, о глупая курица, ты мне не рассказывала, каков он! Должно быть, он высок? Хорош собой? Силен?

– Знаешь, Амаль, когда-нибудь я рассержусь на тебя за эти слова! Для меня он и хорош собой, и умен… Но так ли это на самом деле – я не знаю и знать не хочу! Ибо он единственный, и другого мне не надо!

– Здорово… Воистину прекрасны твои слова, сестричка, – проговорила Амаль, в душе ужасно завидуя «малышке» Мариам. Так она частенько называла подружку, ибо была почти на целый год старше и потому, не следует даже сомневаться в этом, куда умнее.

– И на какой же день назначена ваша свадьба?

– Мы должны были пожениться в тот день, когда Нур-ад-Дину исполнится семнадцать. Но почти пять лет назад умерла моя матушка, а больше пяти лет назад – его отец. И все разговоры о свадьбе затихли.

Амаль кивнула. Она уже, должно быть, в сотый раз слышала эти слова. Но все удивлялась, как у Мариам хватает терпения ждать, когда родители назначат свадьбу. Почему она не пойдет к отцу и не потребует? Почему терпеливо ждет решения старших?

Словно отвечая на невысказанный вопрос Амаль, Мариам продолжила:

– Но зачем нам торопиться со свадьбой? Ведь мы же и так видимся каждый день. Мы просто вместе – я узнаю об успехах любимого, а он интересуется моими мыслями. Мы вместе, и потому пусть пройдет хоть дюжина лет…

– А если он влюбится в другую? Вдруг передумает? Вдруг захочет жениться не на той, что и так уже принадлежит ему, обещанная родителями с первых дней жизни?

– Я не могу представить, что Нур-ад-Дин, мудрый юноша и послушный сын, может ослушаться тетю Мариам. Тем более что у него больше никого нет.

– Ну а вдруг?

Мариам посмотрела на свою подружку недоуменно и пожала плечами.

– Вечно ты ко мне пристаешь с какими-то глупостями! Вот скажи лучше, как бы нам сделать так, чтобы мой отец женился на матери Нур-ад-Дина?

Макама вторая

И теперь настал черед Амаль недоуменно посмотреть на Мариам.

– А зачем?

– Вот какая ты все-таки еще дурочка, сестричка, – проговорила та. – Дурочка, хоть и старше меня почти на целый год. Матушка умерла пять лет назад. Отец столь сильно горевал, что я боялась за его рассудок. Но Аллах смилостивился над ним… Время успокоило его боль, и теперь отец иногда смягчается и превращается в нежного и заботливого уважаемого Нур-ад-Дина. Я заметила, – тут Мариам перешла на шепот, – что происходит это только тогда, когда в нашем доме появляется матушка моего Нур-ад-Дина. Или когда мы приходим к ним в гости.

– А она, тетя Мариам? Как она относится к твоему отцу?

– Она тоже очень страдала, когда умер дядя Абусамад. И пусть дни траура уже истекли, но она все так же печальна. И оживляется лишь тогда, когда беседует с сыном и… и с моим отцом.

Последние слова Мариам уже почти прошептала. О да, много раз она беседовала об этом с любимым, но с подружкой о семейных тайнах заговорила впервые.

Амаль же ничуть не удивилась. Более того, она совершенно серьезно кивнула и деловито спросила:

– А ты пыталась поговорить об этом с отцом? А твой жених с тетей Мариам разговаривал?

– Ну что ты, дурочка, как можно? – Глаза Мариам стали еще больше. – Это же тайна! Думаю, они оба еще не догадываются о том, какие чувства испытывают друг к другу… Ведь мы же с Нур-ад-Дином тоже не сразу поняли, что любим друг друга.

Амаль усмехнулась чуть покровительственно:

– Вы оба еще совсем молодые и глупые! А ваши родители уже мудрые! Они уже один раз в жизни встретили свою любовь. И потому куда лучше могут понять, что происходит у них в душе.

Мариам вновь пожала плечами. Увы, она уже жалела, что заговорила с Амаль об этом. Но, прекрасно зная свою подружку, понимала, что та теперь не успокоится, пока не получит какого-то разумного объяснения. Или пока не женит почтенного Нур-ад-Дина на доброй тете Мариам.

– Нет, я не разговаривала с отцом. Думаю, что и мой любимый не разговаривал со своей матушкой. Более того, я даже боюсь предложить ему такое. И хоть сердце сына болит за мать, но вряд ли он решится спросить у тети Мариам о чем-то подобном.

Тут глаза Амаль загорелись. Мариам заметила – она стала похожа на дикую кошку, которая увидела толстого голубя и подкрадывается к добыче.

– Слушай, а давай мы их заколдуем!

– О Аллах великий! Что же ты такое говоришь! – воскликнула Мариам и тут же, следуя удивительной логике, столь свойственной всем женщинам, спросила: – А ты можешь?

– Ну, немножко могу, – покраснела Амаль. Она вовсе не хотела выдавать семейные тайны, но слова сами сорвались с языка и теперь было поздно оправдываться. – Матушка меня чуточку учила. Она говорила, что все женщины в нашем роду владеют удивительными способностями, и раньше или позже к каждой из нас приходит великая колдовская сила.

О, добрая матушка Амаль ничуть не лгала. И при этом все же умудрилась не сказать дочери всей правды. Ибо ни Маймуна, ни Дахнаш не были людьми. Они были детьми колдовского народа и лишь принимали человеческий облик время от времени.

Маймуна, матушка Амаль, была дочерью Димирьята, одного из знаменитых царей джиннов, а ее любимый, отец Амаль – Дахнаш, родился ифритом, и сила его была известна каждому из потомков Иблиса Проклятого. Некогда они решили подшутить над всем человеческим родом и вызвали великую любовь в сердцах юноши, холодного, как снега в горах, и девушки, гордой, как сами эти горы. Шутка удалась столь хорошо, что и самим детям колдовского рода, Маймуне и Дахнашу, стало мало одного лишь пылкого чувства, и они возжелали обзавестись наследниками[3].

Когда же родилась Амаль, Маймуне показалось, что воспитывать ее должна добрая и нежная матушка, а не дочь огненного рода, язык пламени и торжество жара. Вот так и оказалось, что Маймуна и Дахнаш сменили свои огненные сущности на человеческий облик и поселились в тихом городишке вдалеке от шумных торговых путей.

О, конечно, ни джинния, ни ифрит не собирались навсегда оставаться людьми. Но это было столь удобное обличье и столь уютная, спокойная жизнь, что превращение в нечто иное уже стоило бы им немалых трудов. Должно быть, поэтому Амаль и знать не знала ничего о своем удивительном происхождении и о том, что ее будущее – бессмертная жизнь и вечный жар огня.

О да, Маймуна показала дочери лишь крохи удивительных умений колдовского народа, но этого вполне хватило целеустремленной девушке для того, чтобы решиться заколдовать двух «несчастных» и заставить их броситься в объятия друг другу. Увы, Амаль отлично знала, что заколдовать их она может, лишь расспросив матушку о том, как это делается. А за этим неизбежно последуют вопросы, отвечать на которые девушке вовсе не хотелось.

Увы, опасалась она и гнева отца. Ведь не зря же он становился таким грозным, стоило доброй матушке лишь слегка взлететь над полом или заставить метлу саму мести плиты двора! «Быть может, отец и сейчас не разрешит матушке помогать мне! Но тетю Мариам жалко… Она и в самом деле печальна и молчалива. Ей – о, это так понятно – нужны и сильное плечо, и мудрый утешитель, и нежный возлюбленный…»

Амаль была хорошей, доброй девушкой, пусть и не совсем умной и тактичной.

– Слушай, Мариам, а зачем им жениться? Они же такие старые!

Мариам метнула в подружку гневный взгляд.

– Ты просто дура, Амаль! Какие же они старые?! Отцу едва минуло сорок, а тете Мариам на целых три года меньше… Старые, скажешь тоже!

– Ну конечно, старые, – убежденно кивнула Амаль.

О, как бы она изумилась, узнав об истинном возрасте собственных родителей! Тогда бы, Аллах всесильный, она наверняка назвала соседей не стариками, а детьми…

– Ну ладно… – Амаль немножко обиделась на гневные слова подружки, но она была отходчивой и уже почти забыла о «дуре». – Так что, поколдуем?

– Конечно! – Мариам была готова на все ради отца. О, пусть она и таила это от самой себя, но если бы он женился на тете Мариам, тогда бы не осталось никаких преград для того, чтобы они с Нур-ад-Дином были вместе.

– Тогда завтра я приду к тебе в полдень…

– Но, говорят, что колдовать надо под покровом ночи…

– Матушка говорила, что под покровом ночи таятся лишь черные дела. Светлому всегда место днем!

Удивительно, как спокойная и счастливая семейная жизнь меняет даже черные души детей магического народа! О, как удивилась бы джинния Маймуна, та, какой она была еще столь недавно, если бы увидела себя сейчас! Должно быть, она бы не узнала в заботливой, мудрой и улыбчивой красавице коварную и жестокую дочь Димирьята, царя джиннов.

– Ну, если так говорит твоя матушка…

Амаль кивнула и уже собралась было уходить, когда стукнула калитка и зашуршали камешки под чьими-то решительными шагами.

– Это Нур-ад-Дин. – У Мариам от радости заалел на щеках румянец.

– Ага, вот сейчас мы и посмотрим, каков он, твой «самый лучший», – проговорила Амаль, застегивая брошь, что поддерживала концы шали, прикрывавшей ее лицо от посторонних глаз.

– Ну что ж, – Мариам гордо выпрямилась, – посмотрим. Я могу спорить на целый мешок золота, что ты и сама увидишь, как хорош и умен мой Нур-ад-Дин.

О, не следовало говорить эти слова Мариам, не следовало!

Макама третья

– О прекраснейшая!

Нур-ад-Дин уже усвоил новую моду, завезенную франками: он припал к руке своей невесты в нежном поцелуе. Он был бы не прочь и к губам приникнуть, но… Но при посторонних не мог столь грубо нарушить традиции.

– Мой любимый, – прошептала Мариам. Она прекрасно поняла своего суженого и едва заметно пожала кончики его пальцев.

О как прекрасно, что не нужно тратить лишних слов там, где говорят сердца! Нур-ад-Дин понял девушку и нежно ей улыбнулся.

– Хорошим ли был твой день, о Нур-ад-Дин? – не выдержала Амаль. Да и как тут было выдержать – если эти двое просто разговаривали взглядами, не обращая внимания на то, что она тоже здесь!

– Он был лишь бледной тенью твоей несравненной красы, о незнакомка! – не задумываясь, ответил Нур-ад-Дин.

– Ты заставляешь меня краснеть, уважаемый! – Амаль склонила голову. Увидеть, что она покраснела, было невозможно, ибо лицо ее по самые глаза окутывала темно-синяя шелковая шаль. Да и покраснела ли она?

– Ну, дорогая! – со смехом проговорила Мариам. – Не надо краснеть!

Она повернулась к юноше и проговорила:

– Нур-ад-Дин, познакомься, это моя любимая подружка Амаль, дочь дяди Дахнаша и тети Маймуны.

– Да пребудет всегда с тобой милость Аллаха всесильного! – Нур-ад-Дин еще раз поклонился, теперь уже Амаль.

Она с удовольствием кивнула, удивляясь, почему по ее телу прошла странная дрожь. Более того, в сердце словно на миг вонзилась горячая игла. Но миг прошел, и Амаль вновь свободно вдохнула.

«Что это со мной? – подумала девушка. – Неужели этих простых вежливых слов было довольно, чтобы его образ навеки поселился в моей душе?»

Увы, дело было совсем в другом. Ибо девушка была дочерью колдовского народа. А он, как известно, не очень легко ладит с родом человеческим. А уж слова об Аллахе всесильном и всемилостивом переживает и вовсе болезненно. Но Амаль была молоденькой девушкой, и везде, как и многие до нее и после нее, искала лишь свою судьбу и свою любовь. А потому ни о чем ином и помыслить не могла.

«Какой он высокий… Красивый… Какие у него замечательные глаза… Как он смотрит на меня…»

Нур-ад-Дин, что греха таить, и в самом деле не мог отвести глаз от этой высокой и крупной девушки. «О Аллах, да она должна была бы родиться юношей! Какая она неловкая… Неповоротливая… Шумная…»

О, как пристально смотрела Мариам на своего любимого и Амаль! Если бы она смогла прочитать мысли Нур-ад-Дина, она бы мигом успокоилась. Но, увы, это было выше ее умений. И потому тревога кольнула сердце девушки.

– Но ты так и не сказал, уважаемый, был ли хорош твой день!

– О Амаль, он был неплох. Торговля идет неторопливо. А большего требовать не следует. Хорош ли был твой день, красавица?

«Он назвал меня красавицей! Должно быть, я и в самом деле понравилась ему!..»

«Почему он назвал ее красавицей? Неужели ему могла понравиться Амаль, с ее походкой утки и грацией верблюда?»

«О Аллах, ну почему я назвал ее красавицей? Ну кто меня тянул за язык? Теперь Мариам затаит на меня обиду! Чего доброго, она еще подумает, что мне может понравиться другая девушка…»

– Благодарю тебя, уважаемый, – опустив глаза, ответила Амаль. – Я сегодня успела лишь помочь матушке, и истолочь зерно, и убраться в доме, и… и, конечно, поболтать с Мариам.

«Хорошо хоть она не рассказала о том, что делали ее уважаемые матушка и отец!»

«Почему она рассказывает, что делала весь день? Так он еще подумает, что она трудолюбива и все умеет куда лучше, чем я!»

«О, как он взглянул на меня! О, этот теплый взгляд!»

– О чем же ты, уважаемая, болтала с моей невестой?

– Как всегда, о женихах… Вернее, о ее женихе! О тебе, прекрасный как сон Нур-ад-Дин!

«О Аллах! Ну зачем я это сказала? Разве не могла я назвать его просто уважаемым или почтенным? Зачем я сказала, что он ее жених?»

«Какое счастье, что я все-таки не ее жених!»

«Да, да, именно мой жених!.. Мой, а вовсе не этой коровы!»

– Обо мне?

– Ну конечно, о тебе! Ведь у меня же жениха нет… Вот я и укоряла Мариам, что она до сих пор скрывала от меня такого умного, достойного и уважаемого человека как ты, Нур-ад-Дин!

«Какое счастье, что Мариам меня скрывала! Хотя было бы лучше, если б я и сейчас тебя не видел…»

«Какая же я дура! Почему я не выпроводила ее раньше! Почему болтала с ней? Теперь он меня разлюбит! И уйдет к этой!»

«О, если бы у меня был такой красивый жених! Тогда бы я тоже была спокойной, счастливой… И могла бы думать о чем-то ином в этой жизни… Вот как она думает о счастье своего отца и его матушки».

– Не печалься, прекраснейшая! И у тебя появится жених, поверь мне. Он будет видеть лишь тебя, любоваться твоими глазами, наслаждаться твоим голосом, твоей грацией!

«И какое счастье, что это буду не я… Хотел бы я поглядеть на того, кто прельстится этой дурочкой!»

«Скорей бы уж у нее кто-то появился! Тогда бы она оставила меня в покое со всякими дурацкими разговорами. И моего любимого тоже!»

«Как я была бы счастлива, если бы это был ты! Ведь ты заметил и мою походку, и мой голос, и мои глаза!»

– Надеюсь, что я смогу побаловать своего жениха не только голосом или походкой, уважаемый… Ведь я еще и стряпаю недурно… И шью!

– О, твои многочисленные таланты сделают любого юношу воистину счастливейшим из смертных!

«Ну как он может ей говорить такое? Какие таланты? Какая красота? «Счастливейшим»! Ты хотел сказать, что он будет несчастнейшим, должно быть!»

«Да она же просто болтливая ослица… Куда ей до моей Мариам…»

«Ну наконец ты все понял! Теперь-то ты видишь, что я лучше всех!»

– Благодарю тебя за эти слова, почтенный Нур-ад-Дин! Но солнце уже клонится… Меня, должно быть, матушка уже заждалась! Я побегу! До завтра, Мариам! Я буду ровно в полдень!

– Будь осторожна, подружка, – ответила та. – Не задерживайся. Я буду тебя ждать!

– Я приду! А ты можешь пока вместе с прекрасным как сон Нур-ад-Дином поболтать о том, что рассказала мне!

Мариам кивнула, с досадой подумав, что дурной язык девушки может отвратить от нее не только всех мужчин, но даже и ближайших подруг.

Под увесистыми шагами Амаль зашуршали камешки дорожки, и вскоре тяжко хлопнула, закрываясь, калитка.

«Какое счастье, что она наконец ушла!»

«О чудо! Неужели у моей подружки хватило понимания, чтобы оставить нас вдвоем?»

О, как бы опечалилась Амаль, если бы смогла прочесть мысли Нур-ад-Дина! К счастью для юноши, мудрая Маймуна не спешила учить дочь тому, что столь естественно для джиннии и столь противоестественно для дочери рода человеческого, будь она трижды колдунья. И потому Амаль улетела из дома почтенного купца Нур-ад-Дина так легко, как ей позволяли ее походка и грация.

Мариам и юный Нур-ад-Дин улыбаясь смотрели ей в след. Несколько секунд этого согласного молчания – о Аллах, в этом нельзя и усомниться – значили для их душ куда больше, чем самые цветистые слова.

Макама четвертая

У Мариам вырвался вздох облегчения. Увы, как бы хорошо ни было болтать с Амаль, но сейчас девушке показалось, что подружка уж слишком пристально смотрела на ее жениха, уж слишком блестели ее глаза.

– О чем ты вздыхаешь, любимая? – нежно спросил Нур-ад-Дин.

– Я рада, что эта болтушка наконец оставила нас вдвоем.

– О Мариам, а как этому рад я! Целый день я думал только о тебе, предвкушая миг, когда мы вновь встретимся. Что, твой почтенный отец еще не вернулся домой?

– Ты же знаешь, глупенький, что он никогда не приходит до заката. Говорит, что его дело требует внимания и усердия не только при свете солнца, но и при свете луны.

– Так насладимся же тем, что мы наконец вместе, любимая!

– Я так ждала тебя, родной!

О да, юные Мариам и Нур-ад-Дин давно уже стали мужем и женой. Быть может, не перед людьми, но перед суровым взором Аллаха всевышнего. Ибо они не помышляли ни о ком другом, найдя друг в друге все, что хотели видеть в своих спутниках жизни. Мариам была убеждена, что ее Нур-ад-Дин самый умный, самый красивый и… Да просто он самый лучший из мужчин мира! Нур-ад-Дин же видел одну лишь свою невесту, не замечая других девушек вокруг, будь они в сто раз красивее его любимой.

Тихая опочивальня Мариам встретила их прохладой. Первых прикосновений, быть может, и робких, было вполне довольно, чтобы зажечь в юных телах неугасимый огонь, который в силах поглотить и разум и тело, и умерить, притушить который может лишь разделенная страсть.

Нур-ад-Дин снял с головы любимой тонкий газ шали, прикрывающий волосы, и с наслаждением посмотрел на нее.

Страницы: 12345678 »»

Читать бесплатно другие книги:

В сборнике представлены эссе и статьи студентов и начинающих исследователей, в фокусе которых разног...
«Призрак японского городового» – новый сборник публицистики от Г. Л. Олди. За период с 2012 по 2014 ...
«Башня древнего английского собора! Как может быть здесь башня древнего английского собора? Знакомая...
Даниил Хармс (Ювачев; 1905–1942) – одна из ключевых фигур отечественной словесности прошлого века, к...
В 1920 году английский писатель Герберт Уэллс приехал в СССР. Он был в числе первых западных писател...
«Луанда бросилась через поле боя, едва успев отскочить в сторону несущегося коня, направляясь к небо...